Мой товарищ, одноклассник живет неподалеку, в маленьком глиняном домике, в крайней бедности.
Почти так же, голодно, как и у меня с матерью. Его брату лет пять.
На улице холодно, мы залезаем на, еще теплую, печь, очень пыльную и давно не мазанную, и часами рассказываем друг другу забавные и страшные истории.
Лицо друга не запомнилось. Зачем запоминать, если он каждый день рядом?
От него услышал сказку о неразменном рубле, который можно заполучить, если выйти с черной, дохлой кошкой на перекресток. Подойдет черт и даст за кошку этот самый рубль. Вот бы нам поймать черную кошку! Но страшно выходить на перекресток. Да и на рубль много не купишь. Два лезвия и один ластик. Не стоит и связываться.
Вероятно, эта легенда сочинялась и рассказывалась, когда рубль имел цену, и за него что-то можно было купить. В начале века за три рубля продавали корову, 17 рублей платили квалифицированному рабочему.
Братья где-то доставали «бычки», которые мы потрошили в обрывок газетной бумаги, скручивали «козью ножку» и долго курили, забивая чувство голода. Несколько месяцев я не курил после Салибаури, сейчас снова начал. Дым уже привычен.
В доме постоянно звучит черная тарелка радио, к которому редко прислушиваемся, лишь когда идут детские передачи.
Всё остальное служит фоном для наших игр. Вероятно, что-то запоминалось, как-то формировало вкус. Слащавые голоса Козина, Юрьевой, приелись, каждый день одно и то же. Классическая музыка не блистала разнообразием. Впрочем, мы в ней не разбирались. Некому просветить или обратить внимание.
Нас не касались политические бури, они шумели где-то вдалеке. Не видел даже, чтобы взрослые читали газеты и обсуждали разоблачение чудовищного заговора, о котором сообщили газеты 13 января.
«Виднейшие представители отечественной медицины обвинялись в том, что злодейски умертвили ближайших соратников Сталина — Жданова и Щербакова и, если бы не бдительность наших славных органов государственной безопасности, теми же изощренно-коварными способами отправили бы на тот свет и всех прочих его соратников, а затем и его самого. В перечне имен названных в этом сообщении злодеев доминировали еврейские фамилии: Фельдман, Эттингер, Вовси, Коган… Коганов было даже двое. И хотя упоминался в этом перечне и знаменитый русский врач — профессор Виноградов, сообщение не оставляло ни малейших сомнений насчет того, КТО был душой и главной действующей силой этого вселенского заговора».
Бенедикт Сарнов «Перестаньте удивляться».
Позже я, краем уха, слышал какие-то разговоры и недовольство врачами, но с детьми об этом никто не разговаривает.
Через дорогу живет новый друг, в его бедном доме из одной большой комнаты, впервые увидел калейдоскоп, который поразил нескончаемым разнообразием красочных узоров. Это было неожиданное чудо, не мог понять, как возникают неповторяющиеся узоры. Кто-то разобрал, показал цветные обломки стёкол. Я долго мечтал, приобрести калейдоскоп, но в магазинах их не было в продаже.
Снег быстро, и, как-то, незаметно, растаял. На Кубани очень мягкие зимы. Даже в моем пальто не холодно. Морозы редки, а при плюсовой температуре всё течет.
Дороги раскисают, перелопачиваются ногами и колесами в жидкое месиво, моментально заплывающее, стоит вытащить ногу. Пройти можно только в сапогах. Голенища измазывались до самого верха, а при более решительной ходьбе, пачкались и брюки. Грязь, как бы, ползла всё выше и выше.
Редко у кого есть резиновые сапоги, которые спасают ноги от сырости. В моих сапогах постоянно противно хлюпает. У всех кирзовые сапоги, реже – яловые.
Перед школьным крыльцом несколько железных скребков и корыто с водой. С трудом отодрав грязь от сапог, и помыв их в корыте, поленишься, лишний раз выбежать на улицу, где моментально попадаешь в грязь. Дежурные строго следят, чтобы в грязных сапогах не забегали в школу. Поэтому на переменах все толкутся в просторной прихожей.
Впервые увидел странную и нелепую игру «А мы просо сеяли, сеяли». Мальчики и девочки становились по разные стороны и попеременно наступали друг на друга, припевая: «А мы просо вытопчем, вытопчем».
Кто-то из старших девочек схватил и меня, вовлекая. Пришлось подчиниться, но почувствовал себя идиотом, потому что не понимал смысла происходящего: причем здесь просо? И зачем нужно его вытаптывать? Улучив удобный момент, отошел в сторону. И в следующие разы всячески избегал, участвовать в этой игре. Мне же, никто не рассказывал об истоках русского фольклора, русских игрищах, идущих с языческих времён.
В какой-то день, мать поняла, что мне нужны новые сапоги, и купила.
Первые дни я поражался, что у меня после прогулок сухие ноги. Стал забираться в глубокие лужи, чувствуя, как холодная вода сжимает голенища. Но через неделю и новые сапоги, не знающие смазки, стали пропускать воду.
С каждым днем становилось всё теплее. Вот уже, грязь загустела, оставляя ямы после каждого следа, и образует пунктирную тропу. Через день тропинка утаптывалась и по ней можно пройти, не запачкав сапог. Но на перекрестках, там, где ездили машины и телеги, грязь перемешивалась более тщательно, и дорога долго не высыхала.
Но вот, наступал долгожданный день, когда удавалось прийти в школу с чистыми сапогами. Теплело настолько, что можно было уже и не носить сапоги, переходили на ботинки, на которые надевались непременные галоши с красной байковой прокладкой, вытирающейся уже через две недели, а там, и сами галоши начинали рваться.
Галоши непременный атрибут повседневной жизни, о которых ещё сам Зощенко написал рассказ. Их ещё долго донашивали в деревнях, пока не исчезли с прилавков магазина.
На углу каждого дома виднелась крашеная жестяная табличка с изображением какого-нибудь пожарного инструмента: ведра, багра, чтобы знали, что принесет хозяин в случае пожара, так и не случившегося за время нашего проживания в станице.
Периодически появлялось страстное желание рисовать, несмотря на полнейшее отсутствие каких-либо к этому способностей. Стандартный набор семицветных карандашей в коробке. Мало у кого коробка из карандашей в 32 цвета. Владелец дрожит над каждым карандашом и никому не дает пользоваться. Мне нравился карандаш салатового цвета.
Редко у кого есть альбом. Ни в одной школе не нашлось учителя, который бы показал основные приемы рисования.
Мои рисунки страшно примитивны. Даже самому противно, надолго исчезает желание рисовать.
Кто-то из девочек делится листом копирки. Тогда, многие, увлеченно, обводят различные рисунки из учебников. Получается намного лучше, чем, если бы сам нарисовал.
Никто из нас не умеет рисовать, но любит. Копирка – редкость. И в то же время, понимаешь, что это плохой заменитель, с нею рисовать не научишься. Да и сам учитель не имеет представления, как учить рисованию, потому что и его не научили.
2 марта, когда я был у своего друга, по радио услышали тревожное сообщение о болезни Сталина.
Каждый последующий день начинался с сообщения о тяжелом положении вождя, дыхание Чейн-Стокса. Мы понимали, что лучшие врачи сейчас склонились над ложем вождя, советуются.
Кто бы нам тогда сказал, что Сталин тридцать часов пролежал на полу без всякой помощи? То ли боялись, что ему станет лучше, или ждали закономерного конца. Мы, притихшие, слушали, потом шли на улицу играть.
Известие о смерти Сталина оглушило. Мы не представляли, что он смертен. Он был высшим существом. Если разговор шел о правителях, то только о нем, или Берии, реже – о Молотове. Ещё реже вспоминался Ворошилов.
Антонов-Овсеенко пишет:
«Вечером 1 марта произошел удар. Сталин потерял сознание, упал с тахты, лишился дара речи. Охрана вызвала четырех приближенных, но они не задержались на даче и не позаботились о врачебной помощи.
Странный поступок. Но он легко объясним. Когда дежурный офицер доложил Берии, что товарищу Сталину стало совсем плохо и он уже храпит, Лаврентий Павлович резко оборвал его: «Не поднимайте паники. Он просто заснул и храпит во сне».
Эти сведения сообщил многолетний служащий личной охраны вождя А.Т. Рыбин. Ему запомнились также тревожные телефонные звонки. Кто-то спрашивал Берию – не нужна ли врачебная помощь? Берия, грубо оборвав звонившего, отвечал, что никто здесь в помощи не нуждается.
Более тринадцати часов не вызывали врача к пораженному инсультом больному. И еще одна улика, изобличающая заговор. Когда вызванные с большим, точно рассчитанным опозданием, врачи окружили больного, его вырвало. Присутствующий при этом Булганин строго спросил: Почему товарищ Сталин рвет кровью?
То был явный симптом отравления. Вызванный на сталинскую дачу профессор А.Л. Мясников поведает обо всем увиденном своему сыну.
Злоумышленнику надо было отвести от себя всякие подозрения, и вот через день после кончины вождя в газетах появляется такое сообщение: «Результаты патологоанатомического исследования полностью подтвердили диагноз… установили необратимый характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительный результат и предотвратить роковой исход».
Некоторые потом будут писать, что он умер 2 марта. Факт смерти скрывался, чтобы успеть захватить власть. Никто из нас ничего этого не знал. Взрослые с нами не разговаривали, и сами молчали.
«В первом же правительственном сообщении, опубликованном в «Правде» 4 марта, говорится о «временном уходе» товарища Сталина в связи с болезнью. И еще сказано, что удар случился у него в ночь на 2 марта, и не на даче, а в Москве. Одно место примечательно: «Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи».
Последовательность этих событий нереальна: констатировать явления паралича и утраты можно лишь до потери сознания. Оставив умирающего без врачебной помощи, авторы правительственного сообщения отказались от участия специалистов в составлении текста.
Врачи были вызваны к потерявшему сознание Сталину лишь 2 марта, с роковым опозданием».
Значительно позже, после развала СССР Михаила Полторанина назначат председателем комиссии, и он увидит засекреченные документы, из которых станет ясно, что Сталина отравили цианидом. Он же, скажет, что в октябре 1950 года американцы нападут на нашу базу в 30 километрах от Владивостока и уничтожат 103 самолёта. Наше трусливое правительство скроет этот позорный факт.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/06/1236