Провинциальные железнодорожные вокзалы почти везде одинаковы. Железнодорожный вокзал поселка Бурея, Амурской области не был исключением. Старой постройки, с высокими потолками, деревянными панелями и выбеленными стенами, кафельным полом он даже не был отмечен на карте России. Но за этой внешней географической неброскостью скрывалось многое. Прежде всего, здесь переплетались судьбы людей: визуально, порой на мгновения, но каждая встреча оставляла о себе воспоминание…
Ноябрьским вечером я ожидал поезд и коротал время, сидя на жестком, неудобном вокзальном сидении. Зал ожидания был почти пуст. В углу, у батареи, неестественно изогнувшись, спал мужчина довольно потрепанного вида. Остальные ожидающие свои поезда или дремали, или читали газеты. В общем-то, обычная картина, оживляемая приходом междугороднего автобуса, да прибытием очередного пассажирского состава.
Давно не востребованная камера хранения ручной клади на пару десяток ячеек сиротливо «жалась» к стене. Ее ячейки были помечены двузначными номерами и стоимостью услуг в еще тех, советских деньгах – 15 копеек. Сверху трафаретным способом черной краской было выбито: «Секция 9». Где находились остальные 8 секций, можно было только догадаться.
Бывает, скользнешь по предмету взглядом, и ничего не затронет в тебе его образ, словно камушек на дороге перешагнул. Иной же раз незначительная в общем-то деталь останавливает на себе взгляд, привлекает внимание, будит воспоминание. Так произошло и тогда, когда я перевел взгляд в сторону камеры хранения и увидел надпись: «Секция 9». Взглянул случайно, но именно она разбудила во мне память.
…Тогда был такой же ноябрьский, по-зимнему холодный вечер. В плохо отапливаемом зале ожидания сидел народ. Кто-то расположился здесь на часок-другой, кто-то ждал утреннего поезда. И люди были самые разные. Но особо выделялась из общей массы парочка – женщина неопределенного возраста с испитым и уставшим лицом и чудаковатый парень. Одетый не по сезону, он то присаживался, то вскакивал и ходил по залу. Разговаривая сам с собой, он ругался с кем-то только ему видимым, объяснял тому что-то. Казалось, парень не замечал никого из пассажиров. Он то смеялся, то что-то напевал. За эту беготню и разговоры его даже увел куда-то наряд милиции, но вскоре пассажир вернулся, правда, притихший. Видимо, предъявленные его спутницей документы подозрения у стражей порядка не вызвали и больше эту парочку никто не трогал.
«Решив наказать, Господь лишает человека разума»,- вспомнилась мне тогда поговорка…
Вскоре прибыл мой поезд и через полчаса я, уютно устроившись на верхней полке, в полутьме покачивающегося вагона вспомнил другого человека и другую судьбу…
…Ее звали Элеонора Фридриховна. Обладая такими необычными именем и отчеством, она была маленькой, сухонькой женщиной, больше похожей на подростка, чем человека, вплотную приблизившегося к своему семидесятилетию. Быстрая, подвижная, она никогда не сидела на месте и всегда была чем-то занята, вечно куда-то спешила. И – всегда с большими пакетами в руках, в них умещался весь ее немудреный скарб, который негде было оставить. По сути своей она была бездомной, нищей женщиной, но получающей хоть мизерную, но пенсию. Люди воспринимали ее по-разному. Чаще как человека не в своем уме, уж слишком много было в ней непривычного: одежда с чужого плеча, сумки, образ мышления. Элеонора Фридриховна всегда говорила правду в глаза, а это всех раздражало.
В маленьком городке, где она обитала, ее знали почти все. И никто не воспринимал всерьез - что возьмешь с умалишенной? Но, если бы все было именно так! Элеонора Фридриховна лишь на первый взгляд казалась такой. Внутренне это был интеллигентный, образованный и умный человек, с довольно ясным и складным мышлением. Ее родовые корни, как я знал, уходили в Польшу, в дворянство. Но что-то, видимо, случилось там, в истории рода, раз последние из его ветвей стали влачить такое жалкое существование, а ветвей этих было две. Одна – сама Элеонора Фридриховна, другая – ее непутевый, крепко пьющий брат-инвалид.
Брат был ее «крестом». Тяжелым. Но она не бросала его. И, если бы не ее опека, тот бы помер от банального голода. А так она выкраивала копейки из своей пенсии – для него. Ходила и осматривала мусорные баки. Опять же, чтобы прокормить и одеть брата. Оттуда она приносила в его квартиру с голыми стенами вещи, годные к носке, продукты, годные к употреблению. Люди с презрением смотрели на эту женщину, видя в ней не более чем нищенку.
Чем она жила, где ночевала, никто не знал. Да и неинтересно это было никому. Каждый жил в своем уютном мирке, варил свою еду, спал на своей кровати. В мирке, где не было места посторонней беде.
Не могу сказать, что я знал все об этой женщине. Но – многое. И не по причине любопытства. Мы были дружны.
Да, Элеонора Фридриховна по существу момента была бомжем. Не имея возможности жить у брата, который в пьяном виде всегда терроризировал ее, она снимала за 500 рублей в месяц угол в чужой квартире. И приходила туда лишь с наступлением ночи, чтобы переночевать, а утром уйти на улицу.
Впрочем, был у нее и свой дом, оставшийся от родителей. «Родовое гнездо» называла его она. Когда-то это было крепкое строение с местным водяным отоплением и ухоженным приусадебным участком. Но годы и люди сделали свое дело. Пока Элеонора Фридриховна путешествовала по другим городам в поисках знаний, дом обветшал, участок зарос травой. Теперь эта «усадьба» представляла из себя стены, крышу и окна. Не было надворных построек, даже крыльца, вместо него служил деревянный брусок, подобранный где-то на улице. Не было и чугунной плиты на печке. В доме стояли неизвестно как попавшие туда старые, продавленные диван и стул. Вот и вся обстановка. Из «украшений» - найденный где-то среди мусорных баков портрет Ленина черно-белого карандашного изображения.
-Вот, повесила его на стену, и как-то уютнее в доме стало, - говорила она.
Элеонора Фридриховна была активным человеком. Даже очень. «У меня два высших образования», - отмечала она. И это скорее всего соответствовало действительности. Как я понимал, женщина посвятила очень много лет знаниям. Она долгое время сотрудничала с какой-то хабаровской газетой, вела переписку с патентной палатой России, знала многих в целом выдающихся людей своего времени. Внутренне она не являлась тем человеком, на которого многие смотрели с презрением. Внутренне она была выше всех этих надменных обывателей, богаче духовно. Хотя духовно ли…
От меня Элеонора Фридриховна если и принимала какую-либо помощь, то, не теряя чувства собственного достоинства, в чем-то даже неохотно, вынужденно. И я понимал ее: сильный человек не должен надеяться на чужую помощь.
Меня удивляла ее начитанность и в то же время какое-то размытое понятие о вере.
-Я человек религиозный, - поясняла она. И рассказывала, что знает даже молитвы. Но религиозность и вера – далекие друг от друга вещи. Видя в этой женщине интересную личность, я не видел в ней огонька веры. Того самого, что оберегает человека от бед…
С Элеонорой Фридриховной это случилось в конце лета. Так постепенно портится погода, чтобы разразиться грозой. Однажды она пришла ко мне на работу в странном, возбужденном состоянии. Много говорила. Через несколько дней ее визит повторился – она была близка к невменяемости. От нее сквозило какой-то потерянностью. Словно из открытого подвального окна потянуло сыростью и безнадежностью. А потом я встретил ее на улице. Босая, с блуждающим взором, она шла по тротуару и что-то бормотала про себя, ведя с невидимым для других прохожих собеседником разговор. Пройдя шагов двадцать, она обессилено опустилась на беленый бордюр. Поняв, что у человека большие проблемы, что он, в первую очередь, голоден, я забежал в ближайший магазин и купил там упаковку сока и пирожное.
-Возьмите, - и протянул все это ей. Она скользнула по моему лицу блуждающим взором, узнала, взяла предложенные ей продукты и поставила возле себя на асфальт. Ее глаза смотрели сквозь меня, словно не человек стоял перед ней, а висела пелена дыма. Смотрела и продолжала свой разговор с кем-то только ей видимым.
Спустя несколько суток, обессиленная от голода, полураздетая, замерзающая – уже близились заморозки, она вползла на деревянный щит, лежащий на колодце отопления возле одного из многоэтажных домов - на большее сил не хватило. И там лежала, подняв лицо к небу, и говорила, говорила что-то бессвязное, лишенное всякого смысла.
Кроме меня в «скорую помощь» позвонили еще несколько человек. Но там, на другом конце линии, раздраженно ответили: «А что нам с ней делать? От госпитализации она отказалась. Звоните в милицию». Но как бы там ни было, какая-то помощь ей была оказана, и она исчезла из поля моего зрения на всю зиму…
Весна растопила лед на лужах, задышала теплом на продрогшую землю. И деревья, почувствовав скорое лето, выбросили на своих ветвях клейкие почки.
Элеонора Фридриховна появилась в городе в июне. Не изменившаяся, как прежде активная, она вновь бегала то туда, то сюда с сумками в руках, хлопоча только об одной ей ведомых делах.
Как ни странно, тогда, будучи полубезумной, она запомнила нашу встречу.
-Жаль, что я так и не съела то пирожное, - грустно вздохнула она. – Мне всегда хотелось купить себе такое, но жалко было денег.
Где пробыла всю минувшую зиму, Элеонора Фридриховна не распространялась. Не расспрашивал и я. Все было понятно и так.
И вот как-то в разгар лета я заглянул на ее «усадьбу»: шел мимо и решил проведать – жива ли? Элеонора Фридриховна, услышав мой голос, радостно ответила из дома. Вскоре мы, присев в тенечке на бревнышке, говорили. Точнее, говорила она. Она и я были две противоположные натуры. Элеонора Фридриховна любила и умела говорить, ораторствовать, это был ее «конек». Я – слушать. Здесь наши противоположности приходили в точку соприкосновения, и мы не раздражали друг друга.
Не знаю, чем вызывал я у этой женщины доверие, но со мной она была откровенна. Много рассказывала про непутевого брата, про свою жизнь. В этот раз, задержав меня дальше обычного, рассказала о том, что произошло с ней прошлой осенью.
Древние говорили: «От многих знаний многие печали». Элеонора Фридриховна была человеком начитанным. Она хорошо знала труды Рериха, много читала современной оккультной литературы, прорабатывала труды маститых экстрасенсов и прочих бакалавров альтернативных науке направлений. Возможно, вся эта гремучая смесь - трудные условия жизни, восприимчивая натура и дала толчок тому, что в православии называется одержимостью.
Пересказывать все, что рассказала мне она, я не стану. Уж слишком неуютно становится на душе от таких воспоминаний. И хотя то событие затронуло совершенно чужого мне человека, холодом, ознобом тянуло от ее рассказа. Таким, от которого мурашки пробегали по коже. И, если бы не яркое солнышко, не зелень окружавших нас деревьев, я бы, не дослушав повествование до конца, убежал. Даже сейчас у меня нет никакого желания прикасаться к «камню», сдвинув который можно угодить в смертельную ловушку. Поэтому лишь общими словами, наброском расскажу ее случай. В назидание другим. Тем, кто беспечно лезет в дебри книжных «знаний», эзотерику, доверяет экстрасенсам и прочему «мудрствующему» народу. Народу, вроде бы и религиозному, но отстоящему от православной веры за огромной пропастью безверия и возвеличивания себя. Потому – опасному в соприкосновении даже через книжные страницы.
А рассказала мне Элеонора Фридриховна – в лицах, умело, артистично, (этого у нее было не отнять), имитируя голоса, движения – встречу с некоей сущностью, начавшей опекать ее. Ходящей везде рядом, говорящей, пристающей и, в конце концов, доведшей ту до черты, за которой душа – самое ценное, что есть у человека, перешла бы в руки того, о ком люди верующие говорят шепотом. Многое предлагала эта сущность, пугала, преследовала, умело подавляла психологически. И, если бы Элеонора Фридриховна хоть шажок сделала в сторону предлагаемого компромисса, тот шаг был бы в ее жизни последним. Но она как могла сопротивлялась ситуации, вела незримый, неравный бой на духовном уровне. Что спасло ее – искорка ли веры, ангел-хранитель, не знаю. Но только это был страшный рассказ с реальным персонажем. И сомневаться в нем не приходилось. Реальным настолько, что передать слово в слово все я не решусь до сих пор. Этот рассказ лег на самое дно моего сознания холодной, тяжелой глыбой. И похоронил я его там, надеюсь, навечно.
Иногда, разговаривая с Элеонорой Фридриховной, видя ее жизненную активность, умение общаться, выживать в невозможно тяжелых условиях, я задавался вопросом: «А, если бы она была верующим человеком, произошло бы такое с ней?». И сам же отвечал: «Конечно же, нет. Будь она верующим человеком, как подвижник повела бы за собой десятки людей, спасла сотни душ. А так не смогла спасти саму себя». Не смогла потому, что я видел в ее глазах какой-то тлеющий огонек, но не духовный. Так, желтую тусклую искорку, то вспыхивающую ярче, то снова угасающую. И внутренним взором видел позади огромную, размытую тень, сопровождающую женщину везде. И понимал, что еще немного - и одержимость повторится. Но уже более трагическими, фатальными будут ее последствия. Повторится, если этот человек не изменится в другую сторону, не прибегнет к защите Того, на кого всякий уповает в самые трудные свои минуты. И вроде бы немного для этого нужно – перешагнуть через пропасть, разделяющую абстрактную религиозность и Веру…
Вагон мягко покачивало на стыках рельс. За окнами не взблескивало ни звездочки, ни огонька. Мир снаружи казался пустым, как космос, и холодным, словно лед. Таким, наверное, он был тогда в душе Элеоноры Фридриховны.
Несколько часов назад, отъезжая в автобусе от автовокзала, сквозь пелену густо сыпавшего снега я увидел ее. Сухонькая, маленькая, в одежде с чужого плеча и вышедшем давно из моды берете, она шла к вокзалу с сумками в руках. Шла, чтобы обогреться, ведь ночевать в чужую квартиру можно было придти только поздно вечером…
P.S. Этот рассказ, основанный на реальных событиях, был написан лет 5 назад. Три года назад Элеонора Фридриховна навсегда исчезла из города и моего поля зрения. Куда? Неведомо…