В какой-то весенний день мать вдруг заметила, что мне снятся кошмары. До этого я и слова такого не знал.
Но, нечто похожее на кошмар помнился всю жизнь: крутой косогор у тёмного леса, стоящего глухой стеной, словно лес в Монастырске. Я падаю, качусь вниз по склону. От испуга дергаюсь и просыпаюсь.
Вероятно, я во сне кричал, потому что о снах никогда не рассказывал, никто ими и не интересовался, не спрашивал, возможно, мать услышала от подруг, что есть женщина, которая устраняет такие недуги, решила вылечить меня заговором.
Взяла мои шаровары, меня в придачу, и мы пошли к старушке гречанке, живущей неподалёку в одноэтажном доме, дверь из комнаты вела прямо на пыльную грунтовую улицу.
Но моё присутствие не понадобилось, нужны лишь шаровары. Выпроводили на улицу, где и ждал мать.
Она не так уж и долго провела время в чужой квартире, скоро вышла и сказала, что старуха пошептала над моими шароварами, мои страхи должны исчезнуть.
Действительно, с той поры кошмары перестали сниться. А если и снилось что-то страшное, то не пугался.
Возможно, нашептывание ни при чем. Всё должно было само пройти, с возрастом. Может быть, нужно было легкое внушение, толчок.
Позже в научном журнале я прочитал, что так оно и есть. К восьми годам всё проходит. Но только не вера в мистику.
Мать часто ходила по гадалкам. Если узнавала о новой гадалке, стремилась к ней попасть. Рассказывала, какие большие очереди к ней, все стремятся к ней попасть. Значит, хорошая гадалка. Я не мог понять, зачем это нужно матери? Тем более она знает, что это — грех.
Христианская религия осуждает. И сама говорит о своём грехе. Она не жила своим умом, ждала подсказки в виде гадания, которое зомбировало, направляло, давало установку, обещало встречу с молодым человеком, и последующее благополучие. За это можно и заплатить.
На майские праздники учителя подготовили школьный концерт. Мать решила и меня задействовать, дала стихотворение о пограничнике, который задерживает шпионов.
Я же, до этого, не удосуживался выучить ни одного стихотворения, из тех, которых нам задавали в классе, ленился. А этот стих был очень длинным. Но, всё же, выучил. Почти. Запинался на одной строке.
Мать не удосужилась проверить. Точнее, она проверила. Услышала, что я запнулся только в одном месте, решила, что за сутки я еще подучу, и всё будет нормально.
Я старательно, три раза ещё повторил. Показалось, что запомнил, но на сцене, от волнения снова запнулся на злополучной строчке и, опозоренный, ушел, не дочитав треть.
В зале не поняли моего конфуза, посчитали, что так и должно быть. Но для меня это стало позором, я стал бояться сцены. А мать любила всеобщее внимание, петь на сцене под свой аккомпанемент гитары.
Как-то, в клубе выступали самодеятельные артисты из Батуми. Всем понравилась новая песня «На крылечке вдвоём».
После концерта, когда певица проходила мимо, мать остановила её и попросила продиктовать слова песни, что та охотно и сделала. Мать тут же, в зале, и записала, потом сама, с удовольствием пела.
Однажды мне сказала, что могла бы стать певицей, учителя находили данные. Но, когда увидела, как сильно и некрасиво певицы раскрывают при пении рот, отказалась от своего намерения. Поразительное самооправдание!
Я и Люся продолжали встречаться перед нашим домом на горке, сидя в чайных кустах, где в сумерках, а потом и в темноте, нас никому не видно.
Не всегда знали и умели найти тему для беседы, но долго разговаривали. Несомненно, нас привлекала противоположность полов.
Мы чувствовали обоюдное влечение, и не могли понять, в чем оно заключается, и зачем оно, вообще, нужно?
Возможно, она ждала каких-то моих действий, а я лишь однажды, намеком, попытался подтолкнуть её к развитию отношений, как это уже было с девочкой в Нижних Эшерах. Сказал, что на прежнем месте жительства дружил с девочкой. Люся негодующе вспыхнула:
— Ну и убирайся к своей девочке!
Я попытался загладить свою вину, и больше о подруге не заикался. Мне приятно сидеть рядом с ней в темноте. Мы не пытались даже дотронуться друг до друга, или, хотя бы, взяться за руки, как я делал это с Диной, даже мысли такой не было.
Я, словно понимал, что прикосновения не нужны. Возможно, срабатывало подсознание, которое помнило о ненужности и преждевременности таких прикосновений.
Мы играли вместе, совсем рядом, без контактов, будто понимали, что после этого что-то изменится, и наши отношения станут иными.
Под влиянием фильма «Тимур и его команда», мальчишки загорелись создать свой штаб, оборудованный не хуже, чем в кино.
Нашлось и помещение – заброшенный сарай в тенистом распадке гор, среди чайной плантации. Инициатива исходила от ребят старшего возраста. У них больше возможностей, мы же, были рядовыми исполнителями. Но, проходили дни, другие заботы поглотили их внимание, про создание штаба забылось.
Мы же, не упускали возможности, устраивать и свои наблюдательные пункты, которые, особенно хорошими получались в густой хвое кипарисов, стоило залезть снизу под крону, и по веткам, словно по ступенькам, забраться на самый верх, где видно всех, а тебя, укрытого кроной, никому. Эта страсть – устраивать тайники, в крови у всех мальчишек.
Через 35 лет, когда в последний раз приеду в Грузию, и, ностальгически, приду в Салибаури, нарочно обращу внимание на эти кипарисы, и не смогу понять: Неужели кипарисы так сильно постарели? Даже не выросли. Как же мы там скрывались? Торчали только сухие ветки, почти без зелени. А тогда, можно было пройти рядом и не заметить, что внутри кто-то сидит.
Земля на горе глинистая, желтая. У крутых обрывов в глиноземе удобно делать пещеры, разводить костры. Мечтали вырыть большую пещеру, в которой можно будет развести костер, скрыться от глаз взрослых.
Пока же, рыли маленькие пещерки с вытяжным отверстием. Получалась небольшая печка, в которой хорошо горел сушняк. У нас не хватало сил и энергии вырыть большую пещеру. У кого-то всё это было, и они платились, их заваливало землей, не всех успевали спасти.
В очередной раз у матери кончились деньги. Из продуктов, остались только мука и рыбий жир, который мать заставляла пить по столовой ложке. Он очень противен, но, всё же, выпивал, не замечая, что сразу исчезает чувство голода. Но на ложке рыбьего жира долго не продержишься.
Мать замесила пресное тесто, дрожжей у нас никогда не было, и стала жарить лепешки на рыбьем жиру, который чадил и нестерпимо вонял.
Кушать тоже неприятно. И больше мать не повторяла подобное.
Постепенно я привык к рыбьему жиру, пил без отвращения. Хотя и он покупался не особенно часто.
У мальчишек возникло веяние на спичечный телефон: две пустые коробки нужно соединить ниткой. Мы, тут же, реквизировали дома нитки, нашли коробки, и стали мастерить на чайных кустах, единственное место, где мы не мешали взрослым.
Но белая нитка провисала и постоянно задевала кусты, а голос товарища был слышен и без коробок.
Решили сделать телефон из проволоки, которую не смогли найти. Она, так запросто, не валяется на улице. На этом телефонная эпопея закончилась.
Мы ещё не понимали, что дно спичечного коробка должно стать мембраной, резонатором, и для того, чтобы что-то услышать, нужен был бы идеальный слух.
Мальчишкам вводятся постоянные запреты: этого нельзя, туда не ходи, не ставь локти на стол, не сёрбай, не чавкай, не клади ногу на ногу, не сиди с широко расставленными ногами – неприлично, ты не мужик.
Странно, почему им можно, а нам нельзя? Вероятно, потому что у них член большой, не помещается между ногами, вот они и вынуждены так сидеть, и постоянно поправляют его. Особенно часто это проделывают грузины, на виду у всех, тем более, если неподалёку присутствовала женщина, ей как бы показывали: обрати внимание, что у меня есть, заинтересуйся.
Трудно представить себя взрослым. Каким я стану? Ничего не могу вообразить, хотя об этом иногда и думалось. Удивительно. Казалось, знаешь себя, но никаких соображений.
Нетрудно понять, что завтрашний день мало чем будет отличаться от сегодняшнего, да и через месяц тоже. Но, заглянуть на 20 лет вперед невозможно. А жаль. Впереди полная неизвестность.
В конце учебного года, в воскресный день, наш класс повезли в батумский Пионерский парк на восемнадцати гектарах, расположенным вокруг живописного пресноводного озерка с лодками и игрушечным кораблём «Пионер».
За вход в парк небольшая плата. В ста метрах карусель с шатром на столбах, куда мы и устремились.
Первый раз в жизни! В восторге я смеялся, раскачивался на игрушечном коне из стороны в сторону, и не обращал внимания на предупреждающие, взволнованные крики учительницы. Как можно сидеть смирно и не радоваться?!
По краям карусели стояли железные столбы, поддерживающие шатер. Вот, на такой столб, я и наткнулся на полной скорости, не сделав и трёх кругов!
Почувствовав оглушительный удар в лоб, я моментально успокоился, понимая, что сам виноват, мне кричали, предупреждали, но я не понял, не слышал, что они кричат?
Карусель остановили. Все обступили меня и смотрели на огромную шишку, которую ощупывал пальцами.
Я не понимал, почему со мной случилось подобное? Был обескуражен резким переходом от эйфории к суровой действительности. Судьба, словно предупредила: не стоит расслабляться, иначе может быть очень плохо, в жизни не всё так хорошо, как тебе кажется.
Учительница дала медный пятак, чтобы приложил к шишке, и так я пошел вместе со всеми осматривать достопримечательности парка, которые уже не привлекали.
Я был пристыжен своим неразумным поведением, словно сразу поумнел и кое-что понял в жизни.
После этого случая никогда у меня не было столь восторженного и ликующего состояния. Порцию эйфории, выданную на всю жизнь, я истратил за минуту.
Осмотрели несколько тесных клеток с медведями, прошли вокруг озера до причала с белым катером, на котором сделали круг — удовольствие ниже среднего.
Точнее, это было издевательство над малышами, если не обман: внутри катера нет ощущения, что ты плывешь, иллюминаторы высоко, берег не виден. С таким же успехом можно зайти в любое помещение без окон, и через пять минут выйти с чувством, что тебя снова надули.
Но день запомнился. Долго после этого я с опаской посматривал на карусели, есть ли столбы? И, никогда больше на них не катался — разонравились.
На прощание с учебным годом, нам устроили экскурсию на чайную фабрику, расположенную достаточно далеко от села, чтобы мы, дойдя до неё, устали, и уже не с таким воодушевлением смотрели, как делают чай?
Запомнился резкий, концентрированный запах чая.
И всё же, прогулка была полезной, хотя мы не понимали этого. Я увидел чайную фабрику. Но не запомнил, была ли экскурсия по ней и какие-либо объяснения процесса. Если бы не усталость, возможно, проявил бы больше любопытства. А так, все мечтали скорей добраться домой и отдохнуть.
Днями пропадаю на улице. Матери не до меня. Даже не знаю, где она, так как в школе занятия закончились, а она не считает нужным, ставить меня в известность, мал ещё, ничего не понимаю.
В поселке живут все нации. В одном из двухэтажных домов, по соседству с нами, большая семья греков, у которых рождались мальчики с уродливыми, наполовину укороченными ручками. Не было локтей.
Если вспомнить анекдот: Какими должны быть нормальные ноги? Чтобы доставали до пола. А руки должны доставать до противоположного пола. То у них они не доставали.
Лишь у младшего сына Ламбо, моего сверстника, руки нормальные, как и у их сестер. Но они вполне ими управлялись, ели, писали.
Старший брат учился у моей матери, и она с уважением о нем отзывалась – умный, хорошо соображает по-математике. Потом он станет бухгалтером в колхозе.
Со мной подружился армянский мальчик, года на три старше, хорошо развитый, симпатичный крепыш. Я не задавался вопросом, почему он дружит со мной? Может быть, он пытался выяснить, что представляет собой сын учительницы, то ли были какие-то другие мысли, а может, ему было интересно со мной?
Мы забирались в пустую баню, которая работала по гендерному признаку два раза в неделю, усаживались на подоконник, чуть ли не под потолком, закуривали и начинали вслух мечтать, представляя различные истории, кто интереснее выдумает?
Кажется, он был немногословен, а я болтал не только за себя, но и за него. Чем-то он вдохновлял меня на безудержную фантазию.
Дружба была неравная. Он не каждый день подходил ко мне. Я не обижался. Льстило, что со мной дружит старший мальчик. Он никогда не обижал меня и не пытался показать свою силу, даже рукой не прикасался, просто слушал мои разглагольствования.
Потом нас прогнали из бани, и мы стали забираться на чайные кусты за селом.
После школы я покупал пачку самых дешевых папирос «Север» или сигареты «Аврора», и за три часа, проведенных на чайных кустах, мы выкуривали всю пачку на двоих, потому что оставшиеся сигареты хранить негде.
Я не догадывался, что можно было отдавать другу, уж у него не так строго с сигаретами, но я, как бы, не хотел подставлять его под удар.
Нам интересно друг с другом. Иногда под впечатлением какого-нибудь фильма фантазия особенно разыгрывалась. Возвращались домой в сумерках, жевали чайные листья, чтобы перебить табачный запах. Но это не всегда помогало.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/06/1035