ОЧЕРК
Детство и юность Венедикта Ерофеева, автора «Москва-Петушки», были связаны с Кольским Севером, больше всего с городом Кировском (Мурманская область). Я написал этот очерк несколько лет назад, в память о «Ерофеевских днях».
1. МУРМАНСК – КИРОВСК - «ГИРВАС»
… Я еду в этот город (как писатель) второй раз. Микроавтобус везет нас сначала в цветущей огнями утренней полутьме, затем мы сворачиваем на ленинградскую дорогу. Постепенно совсем светает. Сижу рядом с шофером и вижу дорогу, полосатую от песка и снега. Вокруг лес: бесконечный, таинственный, покрытый снегом, но не слишком: ветви сосен и елей еще не держат тяжелого снежного груза. Их темная хвоя радует глаз зимой, когда нет светлой листвы берез и осин.
Мы, как у Пушкина, «приближаемся к месту нашего назначения», и это место Кировск – вотчина Венедикта Ерофеева. В «микрушке» - четыре человека, не считая меня: еще одна писательница, известный художник, поэт и молодая женщина, что работает в библиотеке. Все мы едем на встречу с Веничкой – и, конечно, с людьми Кировска и молчаливыми Хибинами.
Почти под колеса автобуса слетает вдруг куропатка. «Микрушка» притормаживает. Я никогда не видел этих птиц раньше. В первое мгновение мне кажется, что это просто голубь, но полет тяжеловат, и вблизи птица оказывается гораздо больше голубя. Белоснежная, необычных очертаний, она кажется на полосатой дороге фигуркой из бумаги, японским оригами. Но она – настоящая, живая.
- Их полно здесь, - говорит шофер. – Когда едешь по Серебрянке, кого только нет – и глухари, и куропатки. Они клюют мелкие камешки с дороги, с песка: так уж они устроены, им это нужно.
Это мне известно: деревенские курицы тоже клюют мелкие камешки. Мы едем дальше – и видим угольно-черных воронов, и бойких белобоких сорок. Таинственная страна леса! В ней вечная загадка, вечная красота.
Уже видны отроги Хибин. Солнце прячется за ними. Нам видно только глубокое голубое небо и золотистые облака, легкие, как перышки жар-птицы, пламенеющие над отрогами гор. Рыжие стволы причудливо изогнутых и прямых сосен начинают светиться червонным золотом, словно насквозь пронизанные лучами солнца.
В автобусе холодновато, но шофер включает печь; она не дает ногам мерзнуть. Мы едем уже несколько часов.
- Долго ли еще? – спрашивают у шофера мои спутники.
- Сколько выйдет, - строго отвечает шофер, - плохая примета спрашивать.
Оказывается, что уже недолго. Мы видим, наконец, настоящие горы – сперва одну, кряжистую, похожую на сурового привратника у ворот великана, затем еще и еще. Потом сами Хибины величественно вырастают перед нами, но пока что не вблизи. У них тоже свои тайны и загадки, свои леса, своя неотразимая красота.
Въезжаем в Апатиты. Оттуда до Кировска уже совсем недалеко. Он рядом – небольшой красивый городок, окруженный цепью гор.
И вот мы на месте. Нас принимают в центральной библиотеке, где мы пьем чай. Нам очень рады. Директор централизованной библиотечной системы говорит нам о порядке встреч и мероприятий. Жить мы будем в горном санатории «Гирвас». По-саамски это значит «олень».
Нам дают проводника: Евгения Николаевича Шталя, главного библиотекаря и хранителя музея Венички Ерофеева.
И вот мы едем в «Гирвас», туда, где настоящие горы.
Одна из них тянется вдоль туманного, покрытого льдом, очень широкого озера. Про себя я даю ей название – Куллаберг. Так называлась гора в сказке шведской писательницы Сельмы Лагерлёф, сочинившей сказку о Нильсе и диких гусях. На этой горе животные праздновали свой звериный праздник, и в это время между ними царило всеобщее перемирие. Мне кажется, гора, которую я вижу, очень подходила бы для такого праздника. Впрочем, у каждой округлой вершины Хибин сохранилось свое, саамское название, из тех, что заканчиваются на «чорр», и этих названий никто не менял.
Все мы обедаем в «Гирвасе» - настоящем горном отеле. Приятно, когда обед хорош, и у каждого есть гостиничный номер, где можно отдохнуть. «Гирвас» красив и внутри, и снаружи. В моем окне – вид на одну из гор, уже потемневшую в скупом свете короткого, зимнего заполярного дня.
Но не всем хочется отдыхать. Наталья Александровна Шмелькова, давний и близкий друг Венички, приехала из Москвы и рассказывает, как три часа ходила по Хибинам – всё не могла налюбоваться ими: так бы шла и шла, говорит она, до того красиво.
- Просто чудо какое-то! – темпераментно добавляет она, глаза ее восторженно блестят, и я вижу ее колоритный профиль Кармен; бабушка или прабабушка Шмельковой была испанской танцовщицей.
После обеда мы все вместе идем в ботанический сад.
Сад недалеко от «Гирваса». Там стоят маленькие деревянные дома. Слышен шум водопада. Под стеклянным покрытием, в тепле, растут экзотические растения с трудными названиями, похожие на агавы и пальмы. Там, в этом оазисе, среди тишины и покоя работают смотрители ботанического сада. Я запомнил только одно название «свинчатка крупнолистная». У этого растения действительно крупные листья, и на него приятно смотреть. Уходя, мы записывали свои отзывы о саде в специальную книгу.
После похода в ботанический сад за нами приезжает автобус, уже не «микро», чуть побольше. Когда рассаживаемся по местам, библиотекарь Оксана Анчишкина, мурманчанка, как и мы, бодро говорит шоферу, уже другому:
- Поехали Лев Николаевич!
Лев Николаевич. Не ирония ли это судьбы, та ирония, которая в произведениях Венедикта Ерофеева? Сцена в стиле «черного юмора»: Лев Николаевич Толстой везет работников культуры «окультуриваться». Я ведь тоже Михаил Юрьевич, только что не Лермонтов. Может, где-то прячется и Федор Михайлович, начальник какого-нибудь «транспортного цеха», воспетого Жванецким? Вспоминается фильм «Макаров», где героя по той же иронии судьбы звали Александр Сергеевич (его блестяще сыграл Сергей Маковецкий). А поклонница кричала ему вслед: «Александр Сергеевич, только вы – и Блок!»
Незримое присутствие Венички чувствовалось везде. Даже в таких житейских мелочах как средство передвижения.
Следуя «программе» нас привезли в «музей камня», где хранятся минералы, образцы пород и сырье, добываемое в Хибинах. Женщина-экскурсовод, сама по профессии геолог, с большой охотой рассказывает о различных породах камней. Я слушаю ее внимательно и расспрашиваю: о выработках, о производстве.
Выясняется, что из добытого апатита делают сырье для пищевых добавок, фармацевтики и минеральных удобрений. Он выглядит как порошок. К тому же из апатитонефелиновой руды вырабатывается алюминий, и Кандалакшский алюминиевый завод занимается обработкой этого сырья. Единственный конкурент в производстве фосфатов и фосфоритов, добываемых из апатита, - Марокко. Но продукция Кировска экологически чище.
Очень интересны окаменелости: кусок дерева, сохранивший вид и форму, но совершенно ставший минералом, настоящим камнем, моллюски, тоже «заменившие» свою структуру на камень, но с виду – всё те же органические структуры, бывшие живые организмы.
Вот кусок настоящего малахита, присланного из Урала – он очень красив. Есть и слепок с самого большого золотого самородка в 38 кг, третьего по весу в мире – он добыт в России. Переливается всеми гранями фиолетово-прозрачный аметист: великолепные кристаллы, облепившие серый невзрачный камешек. Аметист упоминается в Библии как драгоценность; его использовали при отделке Моисеева Ковчега по слову Божию. Это камень умеренности, утишения страстей; помогает от пьянства. Удивительно и «соляное полено». Долго пролежав на копях в соленой луже, полено обросло светлыми, прозрачными, как лед, кристаллами соли.
Сначала появлялись рудники и копи, а возле них постепенно образовывались поселки, затем города. Ледник сделал кольцеобразные Хибины кругловерхими, без острых вершин. Горы пока еще не слишком покрыты снегом. Когда его много, говорит экскурсовод, бывают обвалы, и погибло уже немало неосторожных людей…
Но сейчас горы дружелюбны. Я представляю себе хмурого паренька Веничку, отданного в детский дом (мать была на заработках, отец в ссылке). Детский дом он не любил из-за царившего там культа грубой физической силы; и, возможно, горы, которые он видел, охотно принимали его одиночество, возле них он не так остро его чувствовал.
От очень большой семьи Ерофеевых остались только две сестры и брат. Они по-прежнему живут в Кировске. Многие мужчины в семье скончались от рака горла; от этой же болезни скончался и Венедикт.
Экскурсовод знакомит нас с внутренним устройством шахт и заводов. Мы видим чудесные плитки из камня, обожженные так мастерски, что на черном фоне выступают фантастические яркие рисунки. Они похожи на живопись Палеха. Но плитки слишком дороги для потребителя, да и разрабатывать этот вид продукции не хватает средств. Все дивятся на рулон, прозрачный, гладкий, темноватый, на ощупь напоминающий плексиглас. Раньше он заменял стекла в богатых домах. Слюдяные окна всегда были дорогим удовольствием, говорит экскурсовод; бедные обходились бычьим пузырем.
… В «Гирвас» возвращаемся затемно. Горы потонули во мраке, но широкое озеро блестит от фонарей, и нельзя глядеть на него без некоторой робости: до того оно широко, кажется глубоким и неприступным. С той стороны, где мы проезжаем, к нему не ведет ни один пологий склон, а напротив – я видел днем – его окружают горы и утесы.
После ужина отдыхаем в своих номерах. В моем номере – картина. Подписи нет, но я узнаЮ картину Левитана «Свежий ветер». Ложимся спать пораньше, так как завтра рано вставать.
2. «ГИРВАС» - КИРОВСК – «ГИРВАС»
Утром завтрак – такой плотный и вкусный, что сам себе завидуешь. А во дворе мои спутники уже ожидают Льва Николаевича. Среди них наш художник и поэт Николай Николаевич Ковалев. Вчера в музее он вместе с нами любовался камнями, то и дело восклицая:
- Такой у меня был! Но я подарил его…
И с некоторым сожалением добавлял:
- Не забирать же теперь обратно…
Все восхищаются Хибинами. Николай Николаевич здесь бывал, ходил в горы и с любовью вспоминает об этом. Его внимательно слушают, особенно Юрий Левин, москвич, литературовед, который пишет исследования по творчеству Венедикта Ерофеева. На конференции он скажет:
- Я видел Венедикта Ерофеева, когда он был еще не так болен. Он был очень красив и держал себя по-царски. Был какой-то литературный вечер, он был прекрасно одет. А я был весь захвачен его книгой «Москва-Петушки».
Но конференция будет позже. Автобус вновь везет нас в центральную библиотеку. Мы собираемся возложить цветы к памятной доске с портретом Венички: она установлена на стене школы, в которой он учился.
- Я зашла в эту школу, - будет рассказывать позже Наталья Александровна Шмелькова. – Подумала: может, там осталась парта, за которой он мог сидеть…Села за одну из парт. Может, он действительно сидел за ней? Пришли учителя, заинтересовались, узнали, откуда я и зачем, стали фотографировать, попросили написать что-то на доске. В Москве бы облаяли и выгнали, наверно, а тут – север… Другие люди.
Нам раздают цветы: гвоздики, белые, розовые, но, в основном, красные. Здесь же уже сестры Венички – две пожилых женщины. В Кировске сегодня ветрено. Лопари называли место, где теперь находится Кировск, «царством сейдов». В Кировске свой микроклимат. Часто в соседних Апатитах тишина, а здесь метет и задувает.
Возложив цветы, мы идем сначала в библиотеку, где нас угощают кофе и бутербродами, а после на встречу со школьниками, но другой школы. Время проходит весело и оживленно. Всем есть, что сказать; старшеклассники охотно слушают. Ковалев, поэты и Оксана Анчишкина читают стихи, я говорю что-то. Шмелькова не выступает; ей любопытно послушать, на что мы способны.
Из школы возвращаемся в библиотеку. Я думаю о Пере Гюнте, вспоминаю скандинавские сказания о троллях, эльфах, гномах. Мне кажется, что именно в этих горах они и живут, - а так хочется верить в сказку…
После обеда в «Гирвасе» торжественная часть Кировского праздника: конференция в зале гостиницы «Северная». Она расположена красивым полукругом, как многие здания в городе. Они разноцветные, словно игрушки из камня, эти старые кировские дома: голубые, розовые, желтые. И часто с балкончиками или колоннами белого цвета.
На конференции очень много народу. Я сижу в холле гостиницы и смотрю на бассейн. Он не в виде фонтана – в виде водопада, стекающего с горного склона. На дне мелкий красивый гравий, и плещется довольно большая черная рыбка – телескоп с роскошным хвостом: ближайший родственник китайских золотых рыбок. Видно, что ему очень уютно и хорошо, и он совсем не думает о предстоящей конференции, в отличие от нас.
Конференция начинается торжественно – музыкой Грига. Зал полон. С экрана на собравшихся людей смотрит Венедикт Ерофеев. Он так сфотографирован, что смотрит на каждого.
Люди выступают один за другим, под вспышки фотоаппаратов, в молчаливом скольжении телекамер. Множество тем. На лице у каждого докладчика сосредоточенность и понимание. Веничка всем близок так или иначе. Евгений Шталь рассказывает о судьбе Венички, о его музее, Людмила Львовна Иванова, преподаватель мурманского педагогического университета – о связи писателей-«шестидесятников»: Высоцком, Ерофееве, Вампилове. Н. Шмелькова делится воспоминаниями:
- Однажды, когда мы слушали концерт по телевизору, я перепутала музыку Альфреда Шнитке с произведением другого композитора. Это так потрясло Веню, что он пошел за валидолом, а мне сказал: «Еще раз такое повторится, отлучу от дома». Он знал и любил музыку, знал, чья она, какого композитора. Любил стихи Цветаевой.
Шмелькова говорит о том, как Веничка радостно воспринимал каждую возможность пожить на природе. Он тогда словно забывал о своей болезни: колол дрова, ходил за грибами. Природа давала ему глоток жизни, которого было не найти в городе.
Я вспоминаю «рай»-Петушки, который нарисовал Веничка в своей поэме: «Петушки – это место, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех – может, он и был – там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…»
3. «ГИРВАС» - КИРОВСК – МУРМАНСК
После конференции все оживлены, у всех приподнятое настроение. Хорошо выступили, а кроме того едем на прощальный банкет в «Гирвас». Падает снег. Забираемся в автобус, но тут же оказывается, что в задней части салона небольшой пожар. Поспешно выходим. Шталь помогает Льву Николаевичу справиться с огнем. Собираемся уже ехать в другой машине, но Лев Николаевич смущенно зовет нас:
- Садитесь. Я всё снегом закидал…
В «Гирвасе» накрыт стол в общей столовой: настоящий, банкетный, с болгарскими винами, ветчиной, копченой рыбой и салатами. Пришли не все приглашенные, поэтому на каждого приходится 2-3 салата лишних. Водку не пью, но вижу, что она хорошая. С нами сотрудники кировской библиотеки и москвичи: Шмелькова и Левин. Н. Шмелькова вспоминает интересные случае из своей жизни и из жизни Венедикта Ерофеева: что он любил и что не любил…
Он не терпел невежества. Любил сына, обеих жен, друзей. Не любил Булгаковского Мастера. Любил жизнь. Незадолго до смерти принял католичество: видимо, православная вера и советский режим казались ему мучительно, отторгающе связанными между собой, и он не мог преодолеть это отторжение.
Едва подают горячее, тихонько ухожу в номер: завтра опять рано вставать – чтобы уехать. Уехать из Кировска, чьи тайны я так и не успел раскрыть, не успел насладиться ими до конца. На это мало двух дней и, может, мало всей жизни.
… Назавтра рейсовый автобус уже мчит нас в сторону Мурманска. Прощай, город Кировск, прощайте, Хибины! Нет, до свидания. Путешествие по области – это всегда Великое Путешествие. В Мончегорске оттепель, в Оленегорске – тоже. Когда автобус останавливается, я вижу воробьев около весенней лужи, рядом с курголой станционной башней, и думаю, что в средней полосе тоже видел такие башни и лужи, и воробьев. Один воробей был особенный; я видел его вчера в «Гирвасе» на банкете. Он вылетел из кухни в зал и что-то клевал из чашечки, куда ему, видимо, сыпали крошки. У меня тогда мелькнула мысль: может, Веничка Ерофеев ненадолго стал воробьем и прилетел разделить с нами торжественную трапезу в его честь, в память о нем?
Оксана Анчишкина кормила нас заботливо, как воробьев, оставшимися от банкета кусочками апельсинов, яблок и бутербродов. Мы ехали с комфортом. И думали: если Веничка опять позовет нас, мы опять приедем к нему и к Хибинам – приедем, чтобы вновь с любовью погрузиться в их тайны.