(свободный перевод сказки Милен Фармер "Лиза-Лу и Сказочник")
Увидев Лизу, Мартин от неожиданности аж взвился; в его взгляде одновременно читались и радость от нежданной встречи и вина за собственное малодушие а также и мысль о том, как бы побыстрее загладить инцидент в кафе, и что-то ещё – какое-то неудовольствие или разочарование, которое, видимо, относилось к недоеденной морковке.
Паучок удержался между ушей своего подпрыгнувшего друга благодаря тому, что они заранее были увиты паутиной; что же до Хамфри, то его подбросило достаточно высоко, и теперь, наполовину высунувшись из-за древесного листа, он стыдливо поглядывал на девочку и судорожно соображал: чего бы такого наплести?
Встретив взгляд Лизы, он похлопал глазами и решил, что лучшая оборона – это нападение.
ХАМФРИ
Огромной лапой – мягкой и пушистой
Я был подхвачен, точно ураганом!
Скорей, не ураганом, даже - смерчем,
Что в высоте неспешно созревает
Меж туч свинцовых, ангелов и молний:
Он собирает силы для вторженья,
И у Ильи пророка получив
Для чёрных дел святое разрешенье,
Он вниз летит и в бешеном вращеньи
Сметает всё: и домы, и селенья,
И грешников обычных прибирает,
Что не успели в гости к Сатане.
Но иногда, и часто так бывает,
Возьмёт с земли корову или белку
ПАУЧОК
А может быть девицу?
ХАМФРИ
Пусть девицу.
Неважно это. С нею, как с принцессой,
Он в обращеньи мягок: так закружит,
Что невесомостью влекомое созданье
Без повреждения на землю вновь поставит.
Вопрос лишь: где? От очага родного
На сотню миль он может унести.
«Но что с того? – вы скажете. – Коль жив,
Не стоит на судьбу роптать". Отвечу:
Незнанье иногда – похуже смерти!
Вот так и я, по милости ль богов,
Иль непонятною игрою провиденья,
Подхвачен был – огромной мягкой лапой
(Я впрочем уж об этом говорил).
И принесён сюда. В безвестности скорбя,
Я древо всё исползал, орошая,
Слезами горькими зелёные листы;
И у судьбы бездушной вопрошая:
« Зачем не я? Скажи, зачем она?
Спасительница наша так невинна!
И так хрупка! О, что же с нею будет?»
Замечу откровенно, не таясь:
Я вас не ожидал уже увидеть
И думал – вы мертвы... Просил у Зевса,
Что громом в небесах повелевает,
Огня, чтоб он меня испепелил!
За то, что был я жалок и никчёмен
В минуту трудную и вас не защитил.
Но, раз вы снова с нами, я пою
Хвалу богам, что снова созерцать
Могу я вас, прелестное созданье!
Кролик Мартин
Да ладно, Хамфри, хватит оправданий!
И врать уже довольно: мы устали
Выслушивать фантазии твои.
О, если бы ты смог себя увидеть
В мгновение, когда под хруст стекольный
Возникли слуги Марса и внезапно
Схватили Лизу! Словно феодал,
Что стар и отвратителен уже,
Но зудом в чреслах всё обеспокоен:
Он, юную девицу заприметив,
Невесту чью-то, иль супругу даже,
Никак не успокоится, пока,
Коварство проявив и тем стяжав
Себе в аду местечко потеплее,
Силком её к себе не заполучит!
Лиза
Да ладно: не обижена я вовсе.
Благодаря случайности нелепой
Такого повидала – не поверят,
Коль расскажу.
Кролик Мартин
Но всё же, я хотел бы
Вам объяснить, вину свою загладить.
Судите сами: вас они схватили;
Но вы все люди: как-то разберётесь.
А что до нас, то здесь чуть-чуть сложнее.
Возьмите Паука: его бы в миг
Прихлопнули. Иль в банку посадили
Лишь для того, чтоб дымом сигаретным
Его травить и мерзко потешаться...
Паучок :
А что до червяка, его б проткнули
Крюком железным. И того им мало!
Ещё не дав душе упокоенья,
Под воду опустили бы. И там
Он в темноте , в агонии б метался,
Покуда рыбой – жадной и слепой
Он не был бы проглочен.
Хамфри
Ну, а Кролик –
Ему на кухню верная дорога.
Но вряд ли бы его там покормили!
Не думаю, что повар краснощёкий
В халате, густо кровью обагрённом,
И с тесаком, от коего мурашки
Бегут по телу – только лишь представишь,
Его бы угостил капустой белой!
Того не пожелаешь и врагу:
В рагу дорога Кролику, в рагу!
Кролик Мартин
Вот так, само собой всё разъяснилось.
И вроде получается, что мы
Совсем не виноваты!
Лиза
Милый Кролик!
Значенья не имеют никакого
Все пересуды, страхи и волненья.
Зачем себя корить, когда мы вместе?
Но ради справедливости замечу:
Но только в скобках, чтобы без обид,
Когда вины на самом деле нету,
То объясненья – вовсе не нужны!
Однако, заболтались мы, я вижу.
Так в путь, друзья! К тому же, это место
Не нравится мне что-то.
Кролик Мартин
Я о том же!
Сорвал морковку: там - на огороде,
Где пугало воронье созерцает
Теченье времени в круженьи облаков.
И, откусив её, я чуть не отравился:
На вид – сочна, крепка на удивленье,
На вкус же – аммиаком отдаёт...
Хамфри
Чего ж ты хочешь: город рядом здесь.
А в нём полно заводов, труб, машин...
Мазут течёт, бензином так воняет,
Что удивляюсь: как мы живы до сих пор?
Кролик Мартин
О, племя человечье! Вам неймётся
Разрушить то, что Богом создано?
Он Землю вам вручил зачем, скажите?
Чтоб жизнь вдыхать и духом возноситься,
Творцами стать, учиться создавать;
Чтоб сохранить всю эту красоту,
Покуда бег времён не прекратится,
Покуда вновь не станет только точкой
Вселенная. И вновь она, взрываясь,
Раскинет сети: новое пространство,
Материя, идеи, боги, время:
Начнётся цикл и новое творенье;
И здесь, уже имея прошлый опыт,
Что с богом наравне вы создадите,
Коль научились только разрушать?
О, человек! В своём пустом тщеславье
«Венцом природы» сам себя назвал.
И в том решил: «Теперь мне можно всё!
Я вырублю леса, засыплю реки;
И землю исчерпаю, если надо,
До самого ядра. А будет мало –
Я завоюю новые просторы.»
Не будем же, друзья, кривить душою:
В стремленьи истреблять себе подобных -
Вот в этом, человек, ты преуспел!
И, ежечасно реки крови проливая,
Ты хочешь ими Землю напоить? –
Взамен воды – отравленной, негодной,
Которую не только пить нельзя –
Умыться скоро будет невозможно...
«Венец природы», что оставишь ты
Своим потомкам? Голую пустыню,
Кислотные дожди, гнилые реки
И камни, что тебя переживут?
А может быть, всё будет по другому?
Хоть велико терпение природы,
Его пределы всё-же истощатся.
Когда-нибудь вздохнёт Земля устало
И, словно паразитов, словно блох,
Стряхнёт с себя «творения венец»:
И всё, и человечеству – конец!
В невежестве и глупости своих
Ты ищешь постоянно: где же Ад?
В земле, что сотни лет тебя кормила,
Давала кров, не требуя взамен
Почти что ничего? Открой глаза:
В стремлении безудержном владеть
Творишь его ты собственной рукою.
В сравнении с тобою Сатана –
Ребёнок шаловливый и не боле!
О, человек! Давно пора понять,
Что не хозяин здесь ты - только гость.
А если гость зарвался и буянит
И забывает, где он, то его
Выводят прочь. С пинками, или без.
Таков финал.
Так было, есть, и будет!
_____________________________________
________________________
______________
За пару следующих часов ничего экстраординарного с нашими друзьями не произошло.
Точнее, случилось одно происшествие, но оно столь малозначительно (да и касательства к нашему повествованию не имеет ровным счётом никакого), что и упоминать бы о нём не следовало, если бы не близость эпилога, а с ним и неизбежного прощания; а это, согласитесь, всегда немного грустно.
Итак, друзья, как обычно, следовали за Лу и какое-то время им пришлось идти по окраине города.
Внезапно Лиза увидела в небе огромного журавля и резко остановилась, показывая на него остальным. Все застыли и задрали головы вверх, не исключая и Мартина: он и не заметил, что слишком низко опустил лапу, в которой нёс Хамфри, и что к червяку уже вовсю примеривался какой-то облезлый бездомный кот (видимо всё кошачье племя поголовно испытывало к нашему ползучему герою болезненную, но безответную страсть).
Укушенный белым, как полотно червяком за палец, Мартин глянул вниз и моментально оценил обстановку: он размахнулся и со всей силы пнул задней лапой кота, который, красиво перевернувшись в воздухе, впечатался в лошадь, впряжённую в цыганскую кибитку.
Чтобы удержаться на взмыленной лошадиной шее и спрыгнуть вниз с максимально возможным достоинством, кот выпустил когти; лошадь, удивлённую столь нестандартным поведением, понесло, и она уже совершенно неуправляемая вылетела на перекресток. Дабы избежать столкновения, двигавшийся по боковой улице грузовик затормозил, шофёр с силой стукнулся о лобовое стекло и произнёс нечто такое, отчего покраснел бы даже грезивший побегом и просивший у Лизы её ботинки заключённый; полицейский, двигавшийся вслед за грузовиком, тоже резко нажал на тормоз, отчего его напарник, комфортно расположившийся на соседнем сиденье со стаканчиком горячего кофе в руке, по инерции рванулся вперёд, как бегун на сто метров при звуке стартового
пистолета, а, так как было достаточно тепло и окно в машине было опущено до предела, содержимое стаканчика, описав параболу, познакомилось с лысеющей макушкой месье Ламбера - отставного комедианта, старичка в общем-то неплохого и безобидного, который всего навсего намеревался пропустить стаканчик-другой с приятелями, в бистро, на свежем воздухе. В тот момент он уже подходил к нужному столику, но от неожиданного удара, а, точнее, всплеска судьбы резко подался вперёд и вправо и почти упал на столик соседний, где обедали Беатрис и Фрасуаза Пийон – мать и дочь; от сильнейшего толчка нижняя вставная челюсть месье Ламбера нашла своё пристанище в салате (если не ошибаюсь, это был «морской коктейль»
или что-то вроде; во всяком случае, креветки, майонез, помидоры и оливки в нём присутствовали). Это последнее обстоятельство и стало причиной того, что у Франсуазы (дочки), находившейся уже на десятом месяце беременности, наконец начались родовые схватки и её спешно отвезли в больницу. Для спокойствия читателей отметим, что роды прошли успешно; малыш родился здоровым, здоровым же и рос, пока не окончил лицей, затем колледж , в один прекрасный день не получил врачебную практику, и, как вы уже, наверное, догадались - практику врача стоматолога.
Месье Ламбер провёл в бистро весь остаток вечера, обсуждая неожиданное происшествие и поминутно прикладывая к лысине смоченную в уксусе тряпицу; что же до лошади и цыган, которые с воплями устремились за ней, то их судьба от нас скрыта, тогда как про оставленных на некоторое время друзей известно всё: они всей этой кутерьмы просто-напросто не заметили и, вдохновившись полётом гигантского журавля, запели – да не какую-нибудь заурядную песенку, а арию! (И вроде как это была «Tu che le vanit;»* из «Дона Карлоса» Верди).
К чему всё это? Ну, наверно к тому, что даже в наш просвещённый век рождение новой жизни может приобрести формы причудливые и как бы нечаянные; а во-вторых, автору и сейчас любопытно: а что бы произошло, окажись на месте журавля орёл или, скажем, летучая мышь?
_______________________________________
Таким образом, по истечении пары часов наша маленькая компания, косвенно поучаствовавшая в том, что по истечении примерно двадцати пяти лет недалеко от пересечения улицы Ришелье и бульвара Итальянцев появилась новая вывеска «Кристиан Пийон. Услуги дантиста», всё шла и шла, пока не утомилась и не решила передохнуть.
Вечерело. Недалеко стояла небольшая церквушка, на которой, подсвеченный заходящим солнцем, золотился крест; возле церквушки с одной стороны находилось кладбище, с другой – лужайка и несколько деревьев: именно здесь наши друзья и решили расположиться для отдыха, а если так случится, то и для ночлега.
Ещё издалека заметив церковь, Лиза вспомнила воскресную школу и отца Дитьона, к которому она ходила изучать Библию, казавшуюся ей тогда книгой чуть менее скучной, чем словарь. Вспомнилось и то, как она полировала скамейку, пытаясь усвоить Закон Божий и то, с каким рвением она хотела поделиться своими впечатлениями об этом со своими тремя друзьями (в школе ей особенно хотелось обрести близких друзей, но именно этого как раз и не получалось), и, конечно же, на память пришла бабушка и их беседы о религии.
«Видишь, Лиза, этот человек сеет доброе слово», - наставляла её бабушка, указывая на отца Дитьона, хотя, по правде сказать, бабушка священников недолюбливала, небезосновательно считая, что среди них было слишком много воинствующих и истеричных.
«Он что, сеет слово, как семена в горшки?» - спросила Лиза и хотела было засмеяться, но подумала, что за это можно получить хорошую взбучку, и осеклась.
Бабушка, однако, и сама-то не особо жаловала все эти вероучения и без тени недовольства продолжила:
«Видишь ли, каждому человеку необходимо определённое время для того, чтобы уяснить для себя идею о смерти. Повод ли это для печали? Это ещё вопрос. И в течение жизни каждый разбирается с этим сам. Религия может лишь помочь, дать ориентир – не больше. Нельзя раскисать, нужно держать себя в руках, нужно найти и взять самое лучшее, ведь средство от смерти ещё не придумали, – бабушка помолчала. – Хорошее есть в каждом из нас, и мы должны его посеять, взрастить и сберечь».
... Сейчас, вспоминая эти слова, Лиза подумала, что это – прекрасно, что лучше и сказать было нельзя. Однако она помнила ещё кое-что: если религия заполняет всё и вытесняет жизнь, она оказывается непосильной ношей; безумцы становятся ещё более безумными, и религия становится ВСЕМ для тех, кто потерял свою дорогу.
Девочка прислонилась спиной к дереву, задумчиво посмотрела на церковь, и её коснулось странное предчувствие, что здесь обязательно должно что-то произойти.
Не напрасно дорога привела её именно сюда, к этому зданию с угасающим в вечернем свете крестом на крыше.
«Что-то будет... Плохое ли, хорошее, но...»
У Лизы защемило сердце: она вспомнила Сказочника и эту безумную погоню. Временами она даже забывала об этой своей сокровенной цели; ей вдруг подумалось: а не ложная ли это цель? Так ли всё это нужно ей, да и она – так ли она нужна Сказочнику?
Её мысли вернулись к ещё более ранним событиям, когда она ещё совсем одна сидела на постели и плакала от тоски; Лизе показалось, что она вот-вот выловит из подсознания ту самую, единственную и верную мысль, которая даст ответы на все её вопросы, но, совершенно неожиданно, она глянула на противоположную сторону лужайки и увидела НЕЧТО.
Прямо под деревом горели два огромных глаза, и в проступающих сумерках вычерчивался странный силуэт. Приглядевшись, Лиза смогла различить четыре ноги с копытами, круглые бока, большую вытянутую морду и прихотливо извивающийся хвост.
- Лу, ты видишь? Кто это? – полюбопытствовала девочка, краем глаза отметив, что Кролик с Пауком сладко спят, а Хамфри наоборот – очень энергично устремился по направлению к кладбищу. - По-моему – осёл.
Вставать было лень, да и устала Лиза порядочно, но любопытство всё-таки пересилило. Она подошла поближе и разглядела: да, это действительно был осёл, и осёл довольно странный: он беспокойно ёрзал на месте, глаза его лихорадочно блестели, а на спине выделялся огромный крест, и Лиза так и не смогла понять: был ли он кем-то нарисован , или это была такая причудливая расцветка.
- Я – Лиза, это – Лу, - представилась девочка, - мы ищем чело..., - памятуя о прошлом опыте, она решила не говорить всего сразу, - мы ищем ночлег, мы – путешественники.
- А я – Ослица-Распутница! – осклабился ослик, показав два ряда безупречных белых зубов.
- Странное имя...
- А... Моя мамаша была большой приколисткой. Папаша – тоже. Хотя я – незаконнорожденная!
Лиза удивлённо подняла брови, но в дискуссию решила не вступать: что-то неуловимое в поведении Ослицы, да и во всём её облике ей очень не понравилось.
- А ты что, здесь живёшь?
- Не-а. Сижу просто. Жду.
- Ждёшь? Чего?
- Да вот, в церковь не пускают.
- Как так не пускают? – теперь девочка уже не скрывала своего удивления. – Любой может войти в дом божий!
- Не-а. Заперто. Сволочи они все, - чуть помолчав добавила Ослица-Распутница, - и он – сволочь самая главная.
- Да нет же! Ты ошибаешься: любой может... – девочка внезапно осеклась. – А кто – ОН?
- Ты знаешь.
- Нет.
- Неужто не врубаешься? – странная знакомая ухмыльнулась и немилосердно зачесала бок, пытаясь угомонить блох.
- Не понимаю...
- Ну, мала, значит, ещё, – Ослица с вызовом посмотрела на девочку, будто хотела сказать «А на это что ты ответишь?»
Лизе разговор не нравился. Эта пустая болтовня её тяготила и ей хотелось побыстрее всё это прекратить, но... Но это она первой подошла к Ослице, она первая начала её расспрашивать, и хотя новая знакомая вызывала у девочки по меньшей мере беспокойство, она решила попробовать ещё раз:
- А я, кстати, люблю слушать сказки, истории всякие... – уловив внимательные огоньки в глазах собеседницы, она продолжила: - Раньше
мне бабушка много чего рассказывала, а потом... Потом я встретила человека, который делает это лучше всех на свете, но... потеряла его... И вот сейчас пытаюсь отыскать. А ты любишь истории?
- М-м... Да я и сама могу запросто рассказать! – Ослица-Распутница поднялась и начала нетерпеливо мерить шагами пространство между двух ближайших деревьев.
- Да ты что! – воскликнула Лиза, а про себя подумала: «Эх, как же я в ней ошиблась! Наверно, тот, кто обладает талантом рассказчика, в дополнение к этому имеет ещё и кучу странностей.»
- Да запросто! – Ослица заржала и облизнула губы. – Вот, например. Мальчик-с-пальчик гулял в лесу, покрошил хлебушка, прилетели птицы: и хлеб склевали, и мальчика сожрали! Или вот: Маша зашла в домик, поела, попила, поспала; вернулись медведи – задрали Машеньку насмерть! Или ещё. Кот в сапогах. Думал, людоеды кошек не жрут; шкуру спустили – собакам скормили! А вот и моя любимая! Золушка: на балу потусовалась, туфельку потеряла; принц туфельку нашёл, Золушку искал, искал - не нашёл. Результат: заскучала, затосковала, удавилась – сдохла...
- За-мол-чи!! – Лиза заорала так, что не только Мартин проснулся – листья с деревьев посыпались. – Ты лжёшь! Нет таких сказок! Слышишь? Нет! Нет! Нет!!!
Ослица осела на задние лапы и моментально съёжилась. Она с опаской посмотрела на страшную в гневе Лизу и быстро зашептала:
- Ты... это... чего? Я... мне... а я, я только такие и слышала. Не понравилось?
«Она безумна! – подумала девочка, опуская руки, которыми только что затыкала уши. – Нет. Она одержима. Это точно! Господи, и что мне теперь с ней делать?»
Теперь Лиза посмотрела на Ослицу с искренней жалостью: от её недавнего гонора не осталось и следа – теперь перед ней сидело и мелко дрожало несчастное и убогое существо; девочке неожиданно захотелось ему помочь, сказать что-нибудь ободряющее, ласковое…
«Наверно, она очень одинока... У неё никого нет...»
Внезапно её размышления были прерваны громким и торжественным голосом Хамфри, который только что вернулся с кладбища и сиял от гордости.
Хамфри
Друзья мои! Сегодня, в этот вечер,
Когда уже с луной посеребрённой
Травы срывает ветер капли влаги,
И вдаль её уносит, чтоб назавтра
Опасть туманом, иль дождём пролиться,
Прощаюсь с вами я!
Лиза
Да что ты, Хамфри?!
Хамфри
Всё так, друзья! Я плакал бы от горя,
Но грудь сейчас мне счастье распирает!
Ещё недавно, с вами в путь пустившись,
Я движим был, скорее, любопытством.
Желанием помочь, конечно, тоже,
Но всё-таки надежда, что найду
Пристанище себе в пути, иль кров,
Меня не оставляла.
Кролик Мартин
Ну, хоть честно.
И что тому причиной послужило –
Такой внезапной, быстрой перемены?
Хамфри
Вот в этом всё и дело! Друг мой, Кролик!
Пока ты мёртвым храпом дополнял
Деревьев шелест, птичье щебетанье,
Симфонию цикад в траве высокой,
Что взяли скрипки, только лишь стемнело,
Я на разведку ползал. Всю округу
Обследовал, влекомый чем-то свыше:
Предчувствием, а может быть, прозреньем.
Ведь с самого начала, нестерпимо
Меня манило кладбище. Ведь там,
В звенящей тишине, покое, проще
Проникнуть в смысл и бренность бытия.
Склонив свою природу к размышленьям
И медитациям глубоким, без усилья
Я в тайны мира мог проникнуть. Но
Судьба мне уготовила другое...
Кролик Мартин
Тебя, наверно, что-то напугало?
На кладбищах бывают привиденья!
Лиза
Пустое, Мартин. Что-то здесь другое.
Ты был разочарован чем-то, Хамфри?
Хамфри
О, нет, мои друзья! Наоборот -
Обрадован. Скажу всё по порядку.
Среди могил... специфика такая...
Собратьев там моих полным полно!
Но ради них друзей я б не оставил.
Скажу вам больше: всё народ пустой
Под плитами гнездится и крестами.
Из интересов, в массе, лишь один
Преобладает: тело насыщать.
Вокруг возня: всё ссоры, даже – драки
За лакомый кусок. Но, как известно,
В природе горной изредка найдётся
Алмаз или крупица золотая.
Когда ж её отыщешь, этот блеск
И ум и сердце разом затмевает.
Вот так и получилось: встретил я
Среди толпы тщеславной и надутой
Создание прекрасное настолько,
Что слов не подберу, чтоб описать
Её черты, характер, обаянье
И дерзкий ум, что в небеса стремится…
Всего минуту с ней я говорил,
Но этого хватило для того,
Чтобы стрелой затейника Амура
Я был пронзён - и тут же ниц упал!
Влюбился я, друзья: всё очень просто!
Теперь мы будем вместе проводить
Всё время, что отпущено судьбою
Для философских умозаключений,
Любовных шалостей и трепета сердец!
Об этом вам сейчас я говорю,
А мыслями – уже с моей любимой.
Паучок
Вот это да!
Кролик Мартин
Ну что за поворот!
Лиза
Будь счастлив, Хамфри, что ещё желать?
Нам будет не хватать тебя, признаюсь...
Ты словом метким или рассужденьем
Заткнуть за пояс мог кого угодно.
Привыкла я к тебе... Но – прочь унынье!
Тебя в пути мы будем вспоминать!
Хамфри
И я вас тоже. Мне, признаюсь, горько
С друзьями расставаться. Но мой путь
Здесь завершён. Теперь я просто счастлив:
Не только я её –
- себя нашёл!
_____________________________________________________
Прощание долгим не получилось. Кролик Мартин со слезами на глазах собирался произнести прочувствованную речь, но из этого ничего не вышло: судорожные всхлипывания прерывали её через слово, да и сам Хамфри, несмотря на торжественность и уникальность момента, явно торопился, и друзья, видя нетерпение червяка, не сговариваясь, решили побыстрей его отпустить.
_______________________________________________________
С уходом Хамфри на поляне стало как-то особенно грустно. Вместе с ночью на деревья опустилась печаль, заполнив собой всё пространство, каждый атом воздуха, а звёзды в черном безоблачном небе уже не подмигивали и не пели, а только бесстрастно наблюдали за тем, как катятся по щекам прозрачные детские слёзы...
Кролик, будто не находя себе места, долго бродил по поляне; наконец отыскал нору и вместе с Паучком устроился там на ночлег. Лиза и Лу остались одни, точнее – не одни, а в обществе Ослицы; но до неё ли сейчас было девочке?
«Вот так всегда и бывает: только встретишь друга, только начнёшь его как следует узнавать, только привыкнешь к нему и... оп! Всё. Нету друга. Он-то сейчас счастлив, ему хорошо... А мне, а нам всем каково? Это... это как маленькая смерть...»
Лизе вспомнилась бабушка, которая тоже оставила её, не попрощавшись и не предупредив; то горькое чувство разлуки, разлуки неожиданной и неправильной, вновь, как и тогда, сдавило ей сердце и она заплакала.
Она плакала тихо и беззвучно, как и тогда, когда, наконец, после долгих сухих дней и ночей поняла и приняла то, что всё – бабушки нет, нет и никогда больше не будет. Выходя из дома, глядя на солнечное утро, на улыбающихся прохожих, на голубей под окном, она думала: нет, этого не может быть, ведь всё – абсолютно всё осталось таким, как и было: то же небо, те же улицы, так же скрипит входная дверь; вот и соседский кот сидит на подоконнике – в одно и то же время... Нет – нет, сейчас я вернусь домой, а там...
Будто в наваждении, как под гипнозом, Лиза улыбалась, Лиза возвращалась, Лиза надеялась, но...
Прошло время, пока она привыкла, точнее, свыклась с мыслью, что её любимого человека больше нет и никогда уже не будет, и это было... страшно.
На самом деле внутри себя привыкнуть она так и не смогла. Ей казалось, что у неё вынули кусочек сердца, и там, на том самом месте, образовалась пустота. Эта пустота была холодной и липкой, Лиза пыталась что-то делать, как-то заполнить её, но этого у неё не получалось.
Со временем пустота заполнилась сама: ей на смену, туда, где не хватало самого дорогого, пришло одиночество, пришла тоска.
Не спросив разрешения, тоска начала проникать всё глубже и глубже, постепенно захватывая те области души, в которых ей не было места.
И в один прекрасный день тоска начала побеждать, превращая ещё вчера жизнерадостную и мечтательную девочку в унылое, печальное и с каждым днём иссякающее существо, которое всё больше и больше погружалось в собственное одиночество и пучину страданий; и хотя страдания эти были по большей части надуманными, так как их причиной была тщательно пестуемая собственная безысходность и уязвимость (и у Лизы действительно не было поддержки извне), всё- таки тоска и смерть души (что при жизни ещё страшней, чем смерть физическая) стали одерживать верх.
Теперь можно только гадать, что бы могло произойти, если бы Лиза не извлекла остатки своей израненной души наружу, а вместе с ней и Лу из под матраса; qui sait?**
И вот сейчас, здесь, рядом с церковью, в присутствии ночи и при свидетельстве звёзд, та тоска (о, Лиза её не забыла!) нахлынула вновь и с удвоенной силой, словно звериными, когтями вцепилась ей в душу.
Будто в тумане, Лиза мысленно обернулась назад и увидела всё то, что с ней происходило: дом и знакомство с новыми друзьями, силуэт удаляющегося Сказочника и выпавшее из книги прощальное письмо, необычную гадалку, арест и разговор с буддистом, Бенуа и звезду; теперь все эти события были словно подёрнуты серой пеленой – под саваном грусти ощущений или впечатлений не осталось вовсе; и только тогда, когда Лиза вспомнила большеглазую Лолу с её хрустально-чистым голосом, в её заплаканной душе что-то затеплилось, засветилось, но тут же исчезло, смытое волнами мрака; всё её существо задрожало, как бы возвращаясь в своё привычное состояние и наступила... БЕЗНАДЁГА.
- И что это? Путь? Пройти путь для того, чтобы терять друзей и близких? А зачем? Зачем что-то менять, что-то находить и что-то понимать? Зачем, если всё это обречено на провал, если всё исчезнет? Какой смысл держать глаза открытыми, если ты всё равно увидишь только спину? Зачем, - Лиза посмотрела на поблёскивающий в лунных лучах крест, будто обращаясь к высшим силам, - давать, а потом забирать обратно? Какой, к чертям, здесь путь и какой высший смысл?
- Ты бы с чертями это... поосторожней, - услышала девочка голос Ослицы и поняла, что говорит вслух.
- Да черт с ними – с чертями! А ты, вообще, лучше бы заткнулась, дура! Сказки сначала научись рассказывать! – Лиза опомнилась, когда увидела, что Ослица странно и неуклюже присела на задние ноги, втянула голову, а из её правого глаза выкатилась огромная слеза.
- Прости... – Лиза обняла дрожащее животное за шею, - Прости. Просто... всё так плохо... У меня такое чувство, что я абсолютно одна,
что всё зря, - она повернула голову и посмотрела вверх. - А где же ты? Где ты, звёздочка? – она устало и обреченно вздохнула. - Ты же обещала осветить мне путь? Если только этот путь существует...
Несколько долгих минут Лиза успокаивала и поглаживала дрожащую Ослицу и невидящим взглядом смотрела в усеянное звёздами небо. Внезапно ей показалось, что одна из звёзд ей подмигивает и как бы показывает на что-то. Девочка проследила за воображаемым лучом и упёрлась взглядом в церковную дверь.
Ею овладела странная смесь чувств: облегчение и обречённость, некое подобие умиротворения и даже скука: «Ну надо же, церковь. Естественно, ведь я зачем-то сюда пришла?»
Лиза поднялась и подошла к двери. Ослица торопливо последовала за ней.
Дверь была красивая, холодная, закрытая и очень запертая. Но дверь эта Лизе была очень нужна; для чего, она не знала, но была уверена лишь в одном: по странной прихоти судьбы за этой дверью находились конец и начало – её личные альфа и омега; она посмотрела ослику в глаза и прочитала в них: «Вот видишь я же говорила – сложно туда попасть...»
«Туда попасть несложно – есть опыт. Другой вопрос – как попасть оттуда...» - подумала Лиза, глубоко, словно собирая силы для крика, вздохнула, дотронулась ладонью до гладкой лакированной поверхности и... оказалась внутри.
Ослица-Распутница стояла рядом с ней и, вращая глазами, удивлённо озиралась по сторонам.
__________________________________
* - « Ты, познавший тщету » ( ит.)
** - Кто знает ? ( фр. )
Продолжение http://www.proza.ru/2012/05/28/1498