В моей жизни было много моментов, когда я до боли сожалела о незнании родного азербайджанского языка. Когда завидовала маленьким детям, щебечущим на азери, подобно райским птичкам. А порой - даже бомжам и попрошайкам на вокзале из-за их полноценного знания азербайджанского. Выбирая из «контекста» жизни этих несчастных то, что мне самой не дано, я забывала о том, кто передо мной. Смотрела на них и умудрялась по - настоящему завидовать: везет же людям, так легко говорят на родном языке, без напряжения, столько слов знают, на любую тему говорят. А я вот подбираю слова, спотыкаюсь об них, как будто в Китай попала и устаю даже после короткого разговора на родном языке.
Этот комплекс стал моим «пунктиком», в котором я порой теряла меру и логику. Удивила однажды и свою подругу Гюлю. Мы сидели с ней и ее детьми на детской площадке в парке. Дети Гюли Эльмар и Судаба были тогда еще дошкольниками. Они оживленно общались, играя на площадке, но в какой-то момент поссорились. И надо было слышать, как по- взрослому отчитывала брата четырехлетняя Судаба, какие слова находила, и даже поговорку какую- то использовала.
- Как хорошо бакинские дети говорят на азербайджанском! – умилилась я.- Такой богатый словарный запас у твоих малышей! Молодцы! Взгляд Гюли раньше, чем ее ответ, показал абсурдность моих восхищений.
- А на каком языке они должны говорить, если не на родном? Ты так удивляешься этому, и хвалишь детей, словно они вдруг заговорили на английском? Азербайджанский - это пока единственно знакомый и родной детям язык.
Поняв ход моих грустных размышлений, Гуля попыталась успокоить меня:
-Не виноваты Вы в том, что язык не знаете. И особенно те, предки которых давно уже живут на чужбине. Но все равно это плохо, когда люди не знают своего языка. Сколько бы иностранных языков они не знали, если при этом родной не знают, их можно только пожалеть.
Я была полностью согласна с Гюлей – плохо, конечно, куда же хуже? Люди должны знать родной язык и говорить на нем – это истина, не требующая доказательств и не вызывающая сомнений. И не стоит искать виновных в том, что родители в свое время не научили языку, что не сохранили родной язык, живя много лет на чужбине. Можно долго оправдывать себя этим - живем не языковой среде, в детстве не читали нам книжек и не показывали мультиков на родном языке, в основном не общаемся на родном языке даже дома, с членами своей семьи. Но это не оправдание.
Среди моих знакомых азербайджанцев, живущих в Махачкале много тех, кто совсем не знает родной язык. Большинство понимает, но не говорит или говорит на родном языке редко, в основном по необходимости. В этом плане очень повезло дербентцам.
В древнем Дербенте азербайджанцы в отличие от других городов Дагестана проживают компактно, общаются на родном языке, проводят многочисленные мероприятия, праздники вместе с соотечественниками.
В первый раз я поняла свою собственную вину в том, что не нашла способ приобщить детей к родному и дать им раннее понятие об их идентичности своему народу давно, почти тридцать лет назад.
С великим стыдом вспоминаю в связи с этим один инцидент. В ведомственный садик, куда ходил мой сын Расим, прибыла очередная московская комиссия. И после концерта, в котором мой пятилетний сын пел и танцевал, кто-то из членов комиссии спросил его ради интереса, какой он нации? Мальчик, только что удивлявший их своими талантами, молчал и смотрел себе под ноги. Воспитатели растерялись: Расим всегда был палочкой - выручалочкой при всех комиссиях, знал наизусть целые поэмы, охотно отвечал на вопросы. А на простой вопрос, заданный из обычного любопытства « Мальчик, какой ты национальности?» расплакался и сказал: « Не знаю точно. Наверное, я лак или кумык». Комиссия рассмеялась и подумала о не по годам остроумном шутнике. Кто мог бы предположить, что он в свои пять лет знает многое: умеет читать, писать, петь и танцевать, но и в самом деле не знает, какой он национальности.
Мы с мужем, узнав тогда о том случае, очень переживали об этом пробеле в воспитании сына.
Много было « языковых» моментов, связанных и лично со мной. В конце 80-х в Баку состоялся всесоюзное совещание молодых журналистов СССР. Мне, тогда еще молодой журналистке из Дагестана, выпала честь попасть на то совещание. Съезд проходил в каком-то совершенно фантастическом по своему уровню и комфорту Доме отдыха в Загульбе. Было много гостей из разных республик СССР, кажется, были и зарубежные гости. Программа была насыщенной, мастер – классы и заседания Круглых столов плавно перетекали в развлекательные мероприятия, которые начинались после обеда и заканчивались поздно ночью и даже под утро. На второй день нашего пребывания там меня пригласили на телевизионное интервью, и, узнав, что я азербайджанка, журналисты стали обращаться ко мне на родном языке. Я с трудом их понимала, - не успевала переводить слова в уме, складывать их в предложения, многих слов просто не знала. А отвечать полноценно уж точно не могла и потому растерялась. Коллеги догадались о моей проблеме и стали переводить свои вопросы на русский язык. Мне в тот момент захотелось расплакаться от стыда и беспомощности. Уверенный, приятный голос журналистки, интервьюирующей меня, звучал, как музыка, и в тот миг я, наверное, впервые осознала, как красив мой родной язык и насколько плохо я его знаю. Телевизионщики, тем временем, успокаивали меня, повторяя, что незнание мной родного языка, скорее, - беда моя, а не вина. Но это не утешало.
На следующий день к нам на Съезд, проводимый в Загульбе, приехал для приветствия участников всесоюзного форума сам Полад Бюль-Бюль-Оглы, не помню, был ли он в то время министром. Но для нас это было неважно. Для всех молодых журналистов Полад был живой легендой, небожителем. Мы выросли на его популярных песнях, на его « Позвони». И вдруг этот самый кумир предстал перед нами живьем. Он побеседовал со всеми, и мы разошлись. Руководитель группы стал искать меня, чтобы представить Поладу Бюль-бюль оглы единственную приезжую азербайджанку в делегации. А я, сама себе удивляясь, просто сбежала. Побоялась, вдруг Полад обратится ко мне на родном языке, а я не смогу ему ответить. Как же мне будет стыдно!
Недавно прочитала один из афоризмов Гейдара Алиева: Не знать родной язык, не ценить его - большой грех перед своим народом. Невозможно не согласиться, только с небольшой поправкой. Наш народ ничего не теряет от того, что мы не знаем родной язык. Теряем от этого мы и очень многое. Жаль. …
Меня часто спрашивают - пишу ли я стихи? Могу ответить честно, никогда не писала. Хотя в душе они часто пытались родиться. Перевести силу чувств, переживаний и ощущений, будучи в поэтическом настроении, на язык слов, мне известных, не получается. Чем сильнее ощущение, тем больше убеждаешься в правильности вывода: «Мысль изреченная есть ложь». Я поняла главную причину своей невозможности выразиться в стихах, при том, что в душе они возникают. Причина – менталитет. Я могу ясно излагать свои мысли по-русски, могу писать на русском языке прозу, убедительные и порой удачные статьи, очерки и т.д. Но когда речь идет о поэзии, о сильных и слишком тонких и глубоких эмоциях, - выразиться не могу. Любить, чувствовать я могу, оказывается, только как восточная женщина, как азербайджанка. Лишь в моем родном языке есть адекватные, единственно подходящие слова для выражения тех чувств, что переполняют мою душу. Вот и разгадка отсутствия у меня стихов: к сожалению, я не знаю свой родной язык настолько, чтобы найти слова для поэтического выражения души. Я могу их только чувствовать. Язык моей души – азербайджанский… И потому писать стихи на русском у меня не получается. Зато, слушая азербайджанские песни, я просто обмираю: «Это же то именно та самая мысль или чувство, которое я хотела, но не могла выразить на доступном мне русском языке!» Сравните, например, «джаным» и «душа моя»: Может быть, я неправа, но для меня лично в первое выражение вложено нечто более тонкое, глубокое, емкое, чем в его русский эквивалент.
http://www.proza.ru/2012/05/25/2196