Жить становилось всё труднее и труднее. Многие лета Богиня Меженина напускала на землю великую сушь. Хлеба не родились, пропал зверь в лесах, рыба в реках, и племя голодало. А теперь, когда властительница стужи и тьмы Морена укрыла дольний мир* покрывалом зимы, перестал появляться в небе Даждьбог-Сотворяющий, на своей крылатой лодии. Лишь далеко на востоке люди видели отблески его сияющего щита, да где-то там всё вспыхивали и вспыхивали зарницы от ударов Перунова молота. Дни и ночи смешались и потянулись беспросветной мглистой чередой. Начался мор скота, стали болеть и умирать старики и дети.
Измученные тьмой, голодом и болезнями люди ждали весны, но вот уже прошли десять дней страха, вот уж на ухожье* провели обряд отмыкания земли, а она всё не приходила.
- О Боги, Боги, чем мы прогневили вас?
Кий тяжело вздохнул и стал вглядываться в просвет между деревьями. Женский дом был погружён в темноту, лишь справа от входа потрескивал смоляной факел. Движения заметно не было, но дом охраняли берегини*, с некоторых пор они всё чаще стали появляться среди людей, а мимо них, Кий знал это по собственному опыту, пройти незамеченным было невозможно.
В женском доме сейчас совершалось таинство. Волхвицы* Бога Громовержца Перуна готовили в дальний путь юную девушку. Его любовь, его голубка Пересвета должна была взойти на звёздный мост.
Сзади, там, откуда он только что пришёл, громко заговорили. Кий не стал прислушиваться, он знал, что в мужском доме юный мужчина тоже готовится покинуть эту забытую богами землю. Двое близких ему людей уходили в мир Кумиров*, чтобы рассказать им о людских бедах, а он, здоровый, сильный, косая сажень в плечах, мужик, оставался здесь.
Сегодня Кий ходил к святилищу праматери Богов Живаны. Он принёс ей щедрые дары и просил, умолял её дать ему возможность пройти вместе с Пересветой по дороге звёзд. Живана не ответила. Она равнодушно смотрела как на дары, так и на самого дарителя.
Что делать? Как жить ему теперь? Он не знал этого. Любовь, начавшаяся так красиво и так печально заканчивающаяся, сделала его слабым.
На тропе послышались лёгкие шажки, и Кий сразу узнал их. На холм, где сидел он, поднималась его младшая сестрёнка Лыбедь. Крепенькая, ладненькая, как грибок боровичок, она прижалась к нему и запричитала:
- Где же ты ходишь, братец мой любый? Все уже собрались, и скоро начнётся треба*.
- Видела ли ты Пересветушку, Лыбедь?
- Видела ли? - Она, как-то по матерински, прижала его голову к себе. - Разговаривала я с ней. И сказала она, что будет ждать тебя вечно там, где звёздный мост восходит на светлый Ирий.*
- Вечно?.. - В его груди разгорелся пожар. - Вечно! Это же так долго!
Он резко вскочил и, схватив Лыбедь за руку, почти бегом стал спускаться с холма.
- Скажи ей, что я скоро приду! - кричал он. - Скажи, что я не заставлю её ждать так долго!
Теперь он знал, что ему нужно делать. Теперь он снова был сильным.
Они добрались до росстани*, когда на востоке ясно сверкнул лучик Сотворьего щита, и сразу же, на все голоса, загудели трубы, зазвенели бубны и, под громкие песнопения волхвов и стенания женщин, пошли к росстани две процессии – мужская и женская. Спрятавшись в небольшом овражке, Кий видел, как смешались они и уже одной длинной и шумной вереницей потекли к капищу кумира Громовержца. Сейчас было время плача, и женщины горько рыдали, причитая и подвывая на все голоса, а двое юных избранников, окружённые волхвами и берегинями, шли гордые и отрешенные, ещё среди людей, но уже не с ними.
Пройдя священную дубраву, процессия подошла к реке Смологе. Там, на высоком яру и было расположено святилище. У ног исполина лежал огромный жертвенный камень, давно уже ставший рыжим от пролитой на него крови. Вокруг Разящего* полукругом стояли Кумиры. Суровые лики их, освещенные шестью священными негасимыми огнями, были обращены на восток. Волхвы поставили на жертвенный камень каменную же чашу, с очистительной водой, и треба началась. Тихо заиграли гусли, громко и яростно взревели трубы и замолчали. В наступившей тишине неожиданно весело забренчали колокольчики на шапках скоморохов.
Верховный жрец, воздев руки к небу, торжественно и печально закричал:
- О Кумир наш, Перун-Громовержец, прими сих детей, коих отправляем мы в небеса обетованные, дабы поведали они о горестях, людей постигших. Не по злому наущению, но токмо* по доброй воле своей, взошли они на сей камень жертвенный! О Кумир наш, Перун-Громовержец!
- О Кумир наш, Перун-Громовержец! - неистово взвыла толпа.
А голос старого волхва звенел, поднимаясь всё выше и выше, словно пытаясь достичь горнего мира*:
- О Кумир наш, Перун-громовержец! Дай ты посланникам сим* в проводники свою небесную собаку, дабы не заплутали они между звёзд и не упали бы в ту пропасть, что ведёт в исподний мир*, в страну печальную навью*. О Кумир наш, Перун-громовержец!
Жрец упал на колени, и толпа тоже рухнула ниц, отбивая земные поклоны владыкам небес.
На жертвенный камень поднялись Жемир и Пересвета. Они стояли, держась за руки, такие молодые, такие красивые в своих белых траурных одеждах, словно были уже не детьми доброй матушки Макоши, а вечными жителями чудесного горнего Ирия.
Кий пытался поймать взгляд Пересветы, чтобы хоть мысленно сказать ей, что он задумал, но она смотрела сквозь него, сквозь толпу, за толпу, в такие немыслимые дали, что ему стало страшно. И когда ражий жрец, широко размахнувшись, ударил жертвенным ножом в грудь её молодого и сильного тела, глаза её вспыхнули, заслонив собой небо и землю, и погасли. Толпа ахнула, издав булькающий полувсхлип-полувскрик, и затихла. Время плача закончилось. Больше Кию делать здесь было нечего. Он знал, что когда ветер развеет дым погребального костра, начнётся тризна.* Люди будут вспоминать добрые дела и подвиги своих молодых соплеменников, и пойдёт по кругу братина, и будут песни и пляски в честь тех, кто во спасение рода, отдал свою земную жизнь, а значит, у него достаточно времени, чтобы уйти как можно дальше.
Выбравшись из толпы, Кий, крадучись, по узкой лесной тропинке добрался до своего селища*. Порывшись в закуте, где жил вместе с братьями, он достал новые постолы и онучи, пару запасных портов и рубах, и всё это засунул в кошель. Снял со стены старый потёртый овчинный кожух и, сделав скатку, положил рядом. Открыл сундук, и сердце его зашлось от боли. Видимо мать его положила среди других вещей, красную рубаху, вышитую его голубкой Пересветой к их свадьбе. Кию захотелось завыть, зарычать диким зверем, - нельзя… время плача прошло. Совсем некстати пришли воспоминания о том, как старая бабушка Ватра, собрав вокруг себя таких же, как он, детей-несмышлёнышей, рассказывала им сказы про седую старину.
- Давно это было. Жили-поживали старик со старухою. Детей у них не было, и шибко* они горевали от этого. Смилостивилась над ними богиня судьбинушки Стреча, да и подарила им счастье на старости лет, доченьку Усладушку, девицу-раскрасавицу. Подарить-то подарила, да и забыла, не проследила как надобно. А девица росла, росла, выросла и померла. Вишь как бывает. То ли хворь какая приключилась, то ли ещё чего? Теперь уж неведомо. А и горевали родители-то её, всё плакали да плакали, плакали да плакали. Так и померли от горя один за другим. Ну, схоронил их род, и пошли они по дороге звёзд; идут и вроде как молодеют, так-то легко им идти, так-то хорошо. Дорога ввысь, в горний мир поднимается, а им всё кажется, будто ровнёхонько. Вокруг люди идут незнакомые, видать другого какого роду-племени, но так-то весело идут, некоторые, вишь, и приплясывают даже. Кто-то поспешает, а кто-то вовсе и не торопится. А вокруг звёздочки горят-перемигиваются, и под ногами даже, красота-то какая. Только видят старики, идёт впереди девица не девица, старуха не старуха. Тяжело идёт, сгорбившись, и несёт два ведра полнёхоньких, а чего в тех вёдрах, неведомо. Остановится она, бедная, вздохнёт тяжко-тяжко, пот со лба ототрёт и снова за вёдра хватается. Догнали её старик со старухой, глядят-поглядят, – батюшки-светы! Доченька их ненаглядная, Усладушка-раскрасавица, тяжко вздыхает, исподлобья глядит. Говорит она им:
- Матушка, батюшка, вы мои родимые, зачем же вы сильно так плакали? Те-то, кто со мною померли, давно, поди, на светлом Ирие в хлябях небесных* купаются, жизнью вечною наслаждаются, и только я ваши слёзоньки горькие никак до небес донести не могу.
Кий завернул рубаху в вышитую ширинку* и засунул её на самое дно сундука. Закрыв его, он оглядел селище, прощаясь с ним, и, взвалив на плечо свою ношу, пошёл в кузню. Он любил это место. Здесь пахло огнём и железом. Здесь он провёл большую часть своей жизни.
Примерив к руке несколько топоров, Кий выбрал маленький и лёгкий боевой топорик брадву и, подумав немного, решил прихватить секиру, это, конечно, был лишний вес, но для рубки деревьев больших и малых рабочая секира была куда как сподручнее.
- Не уходить ли собрался?
Кий поморщился, вот уж кого ему сейчас не хотелось видеть, так это дружка своего бывшего, Найдёна.
Когда-то они были - не разлей вода, когда-то они были так дружны, что даже открыли друг другу свои тайные имена. Но те времена давно канули в Лету. Оказалось, что у Найдёна есть дар предвидения, и волхвы оставили его в мужском доме, дабы научить всем премудростям волхования. А ещё умел находить Найдён зверя и пусть редко, но наедалось племя мясом досыта. А в трудные нынешние времена, когда не стало зверья в сельге*, это его умение многим спасало жизнь. Кий же с малолетства работал в кузне и к своим двадцати годам стал огромным мужиком с пудовыми кулачищами. В детстве, бывало, он поколачивал своего хилого дружка, но теперь, когда, сжав кулаки, Кий шагнул к Найдёну, тот не отступил.
- Зачем ты пришёл сюда, Вышата? – Кий подчёркнуто назвал Найдёна его тайным именем, навлекая тем самым на него всяческие беды. – Ты же считаешь себя великим волхователем. Ты же думаешь, что всё знаешь. Тогда ты должен знать, что я всё равно уйду и не тебе меня останавливать.
Он с презрением оглядел тощую фигуру своего бывшего друга.
- Я и не хочу тебя останавливать, – Найдён пожал плечами, - наоборот, я хочу пойти вместе с тобой. Твой путь далёк и опасен, тебе может понадобиться друг.
- Друг? Да что ты знаешь о дружбе? – Кий со злостью ткнул кулаком в стенку. - Если ты друг, почему не дал мне уйти вместе с Пересветой? Почему сам не пошёл вместо неё? Уж мы бы с тобой обязательно взошли на светлый Ирий. Мы бы помогли людям. Но говорят, что ты был против. Неужто ты так силён, что волхвы стали тебе подчиняться?
- Когда-то мы поклялись друг другу в верности. Может, ты забыл об этом, Кий, а я помню. Я не мог спасти всех, но я спас тебя. Я вообще был против этой жертвы. Живым должны помогать живые, - мёртвым, скорее всего, не до нас. И если ты действительно хочешь кому-то помочь, то нам пора отправляться.
Кощунствовал Найдён, но говорил хорошо, складно, наверное, поэтому и стал он всесильным волхователем. Хотя… что такое слова, когда любимая ушла за грань небытия. Нет, слова не убедили Кия. Он глубоко вздохнул, унимая гнев. Ему действительно пора было уходить, но прежде надо было как-то избавиться от Найдёна.
- Я буду ждать тебя у родового камня… не долго… так что собирайся быстрей, – сказал он и, закинув на плечо поклажу, шагнул к двери.
- Зачем же делать такой крюк? Пойдём сразу на восток, ведь древо Живаново где-то там, - хмыкнул Найдён. Подхватив лежащий за дверью кошель и вскинув на плечо лук, он вышел вслед за Кием, и Кий удивился его прозорливости. Никто, ни одна живая душа не ведала о его планах, да он и сам решился на это только сейчас, а поклажа Найдёна была явно приготовлена заранее.
- Ты хоть понимаешь, что становишься изгоем? - хмуро спросил он.
- Не я один, - в ответ светло улыбнулся Вышата.
Выйдя из кузни, Кий посмотрел на священную дубраву, где над капищем Бога Громовержца поднимался густой столб дыма, и, не оглядываясь больше, пошёл вдоль ограды ухожья на восток. От поскотины метнулась крепенькая фигурка, и, как всегда, Кий сразу узнал её. По ухожью, напрямик, бежала Лыбёдушка – милая его сестрица. Кий остановился, поджидая её, а она, раскинув руки-крылья, словно лебедь белая, вильнула чуть в сторону и повисла на шее у Найдёна.
- Найдёнушка, родный ты мой, я хоть и не волхвица, но всегда чую, когда ты что-то затеваешь, - сквозь слёзы забормотала она, и Кий почувствовал себя лишним. Ему было горько. Лыбедь провожала не его. За своей большой любовью к Пересвете, за своим огромным счастьем и последовавшим за ним ещё более огромным горем он даже не заметил, что его маленькая сестрица уже выросла, что она любит и любима и что сейчас ей очень плохо, возможно даже хуже, чем ему. Он отошёл в сторону, давая им возможность побыть наедине, и, когда они догнали его, не оборачиваясь, сказал:
- Это не твоя дорога, Найдён, я пойду один, оставайся.
- Братец мой любый, Киюшко, не прогоняй Найдёна, ты силён телом, а он силён духом, вдвоём вы вернётесь - зашептала Лыбедь, уткнувшись ему в плечо, и Кий вдруг понял, его сестрица не только выросла, она стала сильной, нет не телом, но душою своей. Кию было плохо. Он шёл искать свою любимую и забирал у Лыбёдушки её первую, нежную, как цветы перуники, любовь.
Он обнял её крепко-крепко.
- Прости меня моя Лыбёдушка, я обещаю тебе, я клянусь тебе землёй родною, матерью нашей Макошью, мы вернёмся вдвоём.
Простившись с Лыбедью, они прошли по дорожке, бегущей по некогда зелёному лугу, и когда она нырнула в густую чащу сельги, не сговариваясь, остановились. Далеко – далеко на ухожье, маленькая фигурка Лыбеди подняла руку в прощальном жесте.
- Гой еси, добры молодцы! - тихо, как шелест сухой травы, долетел её голос, и они тоже помахали ей, и поклонились низко-низко и ей, и родной земле, которую покидали, может быть надолго, а может навсегда.
- Гой еси, Лыбёдушка! Гой еси!
Сельга встретила их полной, почти осязаемой тишиной. Ни пения птицы, ни поступи зверя, ни жужжания тварей летающих и ползающих – не было слышно вообще ничего. Даже ветры – Буяновы дети не играли средь голых ветвей. И страшась спугнуть эту тишину, друзья тоже долго шли молча. Углубившись в свои невесёлые мысли, Кий не замечал, как исчезал ненадолго и снова, тихо, как млилко, появлялся рядом Найдён.
В лесной глуши они наткнулись на родничок, робко пробивающийся из промёрзшей земли, и решили здесь остановиться. Оказалось, что Найдён подстрелил где-то двух зайцев и пока он свежевал их, Кий набрал большую кучу хвороста. Ели экономно, разделив одного зайца пополам. Оставшуюся тушку Найдён завернул в чистую холстинку и убрал до утра. После несытного ужина они собрали косточки съеденного зверька и, завернув их в шкурку, отнесли подальше от костра, соблюдая завещанный отцами ритуал.
- О, Кумир наш, Полкан, великий дух великого леса, прости нас за то, что взяли мы жизни двух детей твоих. Мы возвращаем тебе их души, дабы могли они подняться на светлый Ирий, и возродиться там для новой жизни - тихо напевал Найдён. Потом он трижды обошёл вокруг костра, шепча одному ему известные заклинания, чтобы не мешала их отдыху всякая сила нечистая.
Кий сдвинул угли прогоревшего костра в сторону. Распалив два новых, он дождался, когда они хорошо разгорелись, и положил на каждый сухую колоду. Друзья улеглись меж двух костров, на прогретую землю старого кострища, тесно прижавшись, друг к другу.
Закутавшемуся в кожух Кию было тепло, рядом мирно посапывал Найдён, а ему не спалось, мысли метались по свету в поисках любимой: - Где она сейчас? Видит ли его? Тоскует ли вместе с ним? Или радуется её душа, в преддверии вечной жизни?
В ясном небе яростными огнями светилась звёздная дорога. Быть может, сейчас, где-то там (там ли) поднималась его ненаглядная Пересвета на прекрасный горний Ирий.
- Найдён – тихо позвал он, - ты не спишь ли, Найдён?
- Уснёшь тут, - сонно буркнул тот и как черепаха в панцирь, втянул голову под воротник кожушка.
- Я спросить хочу, слышь, Найдён, - не отставал Кий.
Из-под кожушка раздался сладкий зевок.
- Ну, чего тебе надобно? Спрашивай.
- Ты мне только скажи, отыщу ль я свою Пересветушку, или век мне без неё бобылём доживать? - жарко зашептал Кий.
- Так ведь это как судьба, захочет – встретитесь, а не захочет – рядом пройдёте не заметите.
- Вот ты говоришь, всё судьба да судьба, а ты послушай. - Кий оперся о локоть, - Она меня с Пересветой разлучила, а я сиднем сидеть не стал, иду вот, наперекор судьбе, невесту свою искать.
- Холодно.
Понимая, что пока Кий не наговорится, заснуть не удастся, Найдён сел, кутаясь в кожух.
- Ты сказ-то такой слыхивал, небось, - вот, говорят, будто шли два человека на встречу друг другу, по узенькой тропке шли, а не встретились. Знать Судьба не дала.
Кий усмехнулся: - Как же они на узенькой тропке да не встретились? Не может так-то быть.
- Как не может? Может. А вдруг кто по нужде отошёл.
- Ты меня словами не убаюкивай, - неожиданно рассердился Кий, неужто на вопрос простой прямо ответить не можешь.
- Так я и отвечаю. Кабы свет наш ясный, Сотворюшко, каждый день по небу на своей крылатой лодии плавал, и холода лютого не было, то и Пересвета твоя никуда бы не делась, и ты бы при ней сиднем сидел. Знать шибко ты понадобился кому-то, что с места насиженного тебя сковырнули.
- Да не про то я, Найдён. Ты мне про Пересветушку расскажи.
- Думается мне, что ждёт тебя судьба твоя совсем в другом месте.
- Ты хочешь сказать, что моя Пересветушка в навий мир попадёт?
- Ну не могу я тебе сказать ничего. Не дано мне ни в горнем, ни в исподнем мире видеть. Спи уж. Утро вечера мудреней.
Утра не было. Над землёй лежала всё та же промозглая полумгла. Съев свой скудный завтрак, друзья залили водой костерок, тщательно проверив, чтоб не осталось ни одного уголька. Снег в эту зиму не выпал и лес стоял сухой, достаточно было одной искорки, чтобы занялся пожар. Вокруг была полная тишина, слышался лишь шелест прошлогодней пожухлой травы под их ногами. Вскоре они подошли к небольшому лесному озеру. В призрачном свете Ирия, его ледяная поверхность светилась как волшебное зерцало Мерцаново.
- Подожди… - рука Найдёна легла на плечо Кия, и он послушно остановился.
- Что случилось?
- Тише - Найдён настороженно вглядывался в полумрак зачарованной ночи, - вон там, смотри, - он протянул руку.
- Вглядевшись в этом направлении, Кий увидел тоненькую струйку дыма. Где-то там должна была находиться землянка рыбаков. Озеро изобиловало рыбой и раньше люди приходили сюда надолго. Но когда землю накрыла мгла, хранительница родового очага запретила людям уходить далеко от мира. В землянке явно кто-то жил. Но кто, человек или нелюдь?
- Пошли, - Кий вытащил из-под кушака брадву и шагнул к землянке.
- Ты топором-то шибко не размахивай, не ровен час, себя поранишь, - съехидничал Найдён и добавил, посерьёзнев, – там нет опасности, только страх.
Кий вернул топорик на место, он не был воином, но его богатырская фигура и без оружия могла напугать кого угодно,
- Пошли, - снова сказал он.
К землянке вёл небольшой спуск с земляными ступенями. Маленькая расхристанная дверца давала минимальную защиту от холода. То ли Кий не рассчитал своёй силы, то ли дверца оказалась слишком хлипкой, но когда он стукнул по ней, чтобы предупредить хозяев о своём приходе, она сорвалась с петель и с громким хрясть, упала внутрь селища.
- Как посмели вы нарушить покой великого кудесника? - раздался из глубины дребезжащий старческий голос и даже Кий ничего не смыслящий в ведовстве понял, старик панически боялся.
- Вот болван неуклюжий, - зашипел сзади Найдён и, толкнув Кия острым локтем, протиснулся внутрь землянки, - прости нас, кудесник, за то, что мы нарушили твоё уединение. Мы не тати и не изгои, но путь наш далёк. Мы просим позволения остаться на ночь в твоём селище, и приглашаем разделить с нами трапезу. - Найдён низко поклонился и ещё в поклоне тихо сказал:
- Сходил бы ты, Кий, за дровишками.
Кий тоже низко поклонился в темноту землянки и, пятясь, выбрался наружу.
Прислонив рассыпающуюся дверцу к проёму, чтобы сохранить оставшееся тепло, Кий поднялся наверх и огляделся. Вблизи дров не было, видимо рыбаки, а потом старичок всё сожгли, лишь за взгорком лежала небольшая кучка хвороста. Кий не стал её трогать, слишком уж она была мала. Громко ругнувшись, чтобы отогнать нечистую силу, которая во множестве водилась около воды, он пошёл искать сушняк.
- Тебя нужно посылать птицу Юстрицу искать, тогда точно бессмертным будешь, - заворчал Найден, когда Кий, снова свалив дверцу, ввалился с большой охапкой дров.
В землянке стало светлее, хорошо растопившийся очаг горел почти бездымно. Старичок оказался мал ростом и тщедушен. Видимо, отродясь не видевшие гребня, его борода и волосы на голове были странным образом всклокочены. Как взъерошенный воробышек он полусидел на лавке, опершись об неё руками, и с умилением глядел на поросенка, которого разделывал Найдён. Кий подумал, что зря взял он Найдёна с собой, совсем теперь оголодает племя без его умения находить зверя. Словно подслушав его мысли, Найдён тихо сказал:
- Я тут по сельге-то бродил, так несколько свиней видел, вот и направил охотников туда. Какой-никакой, а запасец будет.
И вновь Кий подивился его прозорливости. Подбросив дров в огонь, он попытался сесть на лавку, но она натужно заскрипела, и он уселся на пол. В кривобоком горшочке забулькало варево и старичок, живенько порывшись в углу, достал берестяные туесочки и стал добавлять в исходящийся паром горшок какие-то травы. Землянка наполнилась такими необычными запахами, что у Кия заурчало в животе.
Наевшись, старик облизал большую деревянную ложку и вытер тыльной стороной ладони рот.
- Эх, хороша похлёбка – сыто прошамкал он, прислонился к стене и сложил натруженные руки на округлившемся животике, - а то можа взварчику моего попробуете? Шибко вкусён взварчик-то мой, я ведь травник хороший, травами я ведаю.
Не дожидаясь согласия, он, нырнул под лавку, достал большой кувшин и налил в ендову пряно пахнущей жидкости. Прохладная, она была как нельзя кстати, в землянке становилось жарко.
- Так куда же вы, молодцы добрые, путь держите? Дело пытаете, аль от дела лытаете? В старину-то здесь народу множество хаживало, а теперь что? Эвон, тьма какая вокруг.
Старик горестно махнул рукой.
Кий ухмыльнулся. Это была землянка его рода. А Найдён, будто не замечая явного вранья старичка, поддакнул:
- Редко ходит нынче люд. А тебе-то, не боязно ли, дедушка?
- А то, как же не боязно? Шибко боязно. Я ведь от роду-племени своего давно отошёл. Всё ведовству научиться хотел. Только ведуном то видимо родиться надобно, а я так неучем до Морены и дожил.
- Ты вот, дедушка, много по свету хаживал, а не видал ли где древа Живанова?
- Эвон как? – старик удивлённо посмотрел на друзей, - видом-то я его не видывал, а слыхивал. Далеко оно, на востоке, за горами Ирийскими, за волшебной рекою Ра. Только сказывают, будто охраняет его чудо-юдо зверь невиданный, ендарь прозывается. Питается, слышь, ендарь этот воздухом чистым, так что ежели кто рядом окажется, так сразу и задыхается. Вот так-то. А ещё сказывают, будто древо то не каждому видеть дано. Ежели кто с чистыми помыслами идёт, так древо вот оно, во всей своей красе стоит, а ежели с хитрецой, или со злом каким, древо и исчезнет, будто его никогда не было. Вот и ищи его потом, хоть всю жизнь ищи, не найдёшь. - Старик хитреньким взглядом обвёл друзей, ожидая вопроса.
- Ну, скажи же нам, дедушка, как обмануть этого зверя невиданного? - не заставил ждать себя Кий.
- Эх-хе-хе, вот чего я удумал. Не на восток вам надобно идти, а на север. Там, на севере дальнем народец чудной живёт, так прямо чудью белоглазой и прозывается. И вся эта чудь – колдуны великие - истинно вам говорю. Вот как только родится дитятко малое, так уж сразу и колдун. И водят эти колдуны дружбу с ветрами могучими, буйными. Что попросят - то ветры и делают. А ендарь-то что? Ему ведь в небо смотреть недосуг, он всё поближе к земле воздух глотает, боится, кабы кто не прошёл, не прополз. Вот вы и попросите чудь-то эту, пусть вас ветры повыше за облаками к древу и поднесут.
Пора было уходить, но Найдён не торопился. Они принесли к землянке большие кучи хвороста и пока Кий рубил его, Найдён отремонтировал дверь в землянку. А потом были разговоры. Оголодавший без людского внимания, старичок тарахтел без умолку, и слушать его было интересно. Кий так и уснул под звуки мягкого старческого голоса. Когда он проснулся, разговор продолжался. Казалось эти двое так и не ложились спать.
- Я хоть знатец-то плохонький, но силу в тебе чую, великую силу.
- Шёл бы ты, старик, к людям, чего одному горе мыкать, - прервал его Найдён.
- Эх, милок, кабы был я молод да силён, вот тогда и сгодился бы я твоему роду. А сейчас что? Обузой быть не хочу.
- Так ведь сам говоришь, травник ты хороший.
- Где же нынче травы-то? Правда есть запасец небольшой…
Кий зевнул, сообщая, что он проснулся.
- А ты про озеро расскажи, мол, рыбы много, вот и порадуются тебе люди. У нас в речке почитай рыбы-то совсем не осталось, голодает род наш.
Он встал, позевывая, выскочил по нужде. Не смотря на то, что заканчивался травень, снаружи было морозно.
- Вы вот так, прямо по тропочке и шагайте на восток, никуда не сворачивайте, а уж как выйдете на большак, тогда на север и повернёте, - наставлял их старик
- Ну а если мы прямо пойдём? - Кий махнул рукой на северо-восток, - что ж нам крюк делать?
- Нет, лядина там, топи. Вот этот кривун и есть дорожка самая верная.
Тать – вор, разбойник.
Юстрица – птица, предвестница смерти.
Туесочки – маленькие ёмкости из бересты.
Ендова – широкая медная чаша с носиком.
Лытать – уходить; прятаться.
Травень – май.
Лядина – сырое низинное место, болото.