На золотом краю России - 18
На золотом краю России,
За далью половецких веж -
Мой инкубатор самостийный
И родина моих надежд.
У них была большая семья. Назову только тех, кого помню, по нисходящей: Василий (самый старший. Или – Марийка?), Марийка, Николай, ВанО (Иван), Вовка. Были ещё и помельче, но я их не помню. Это – всё СидорЕнки. Марийка, Николай и ВанО – грузные, с одуловатыми лицами и толстыми губами. Василий и Вовка – сухощавые, высокие. Ваську можно было считать даже красивым.
Это была странная семья. Родителей их не удержала память, а про детей кое-что помню. О Ваське (старшем) ходили слухи и чуть ли не легенды. Он слыл отчаянным парнем и кентовался со шпаной. В конце 40-х, да и в начале 50-х «нахаловка» была пропитана слухами о проигранных в карты человеческих жизнях, о случайных судьбах случайных людей. Жизнь могла оборваться в кинотеатре, на улице, в очереди. Кто терроризировал «нахаловку»? Ясное дело: воры и бандиты.
Иногда с происшествиями связывали и имя «Васька». Не СидорЕнко ли Василий? Какая-то внутренняя логика в этом была. По крайней мере говорили, что Васька бросился с урупского моста головой вниз на валуны и камни. С чего бы это? Последние слова его якобы были: «Прощай, мама!» От этой жизни веяло страхом и романтикой.
Громкоголосая, базарная Марийка была олицетворением клана СидорЕнков. А вот Николай – такой же настырный и горластый, как Марийка и ВанО – породнил нас с СидорЕнками: женился на нашей Тамаре. И это было странно. Тамара вроде бы любила Яшу-сапожника, парня интеллигентного, не вписывающегося в «нахаловские» образы. Правда, Яша был хром: одна нога короче другой. Но кого этим удивишь после войны? Вот чем улестил Тамару говорун Николай? Помню Тамарины слова о своём избраннике: «Как увижу его, так прямо…». И дальше – междометия, вздохи.
Поженились они. Сообща – колхоз имени Сидоренкиных и братовья отца – на пустыре, на заброшенном ПЛАНУ, за домиком Толика Бопрэ, построили молодым ТУРЛуЧНУЮ хату. Тут надо бы приостановиться и рассказать: что из себя представляет турлУчная хата? Непонятно ведь.
Делался замес: глина, солома, навоз, вода и песок. Его месили-перемешивали босыми ногами мужчины, женщины, дети; лопатили-перелопачивали до однородной консистенции. Над фундаментом будущей хаты сбивали опалубку для стен и заливали в эту опалубку замес (вернее – забивали, потому что замес был густым). Тщательно трамбовали, снова заливали. Когда первый круг («венец») подсыхал, начиналось всё заново. Так росла турлучная хата. Иногда делали каркас турлучной хаты наподобие плетня и потом этот каркас забивали и обмазывали замесом
Из подобных замесов делали и САМАНы: глинобитные блоки, наподобие шлакоблоков. В те годы возле многих заборов и палисадников стояли пирамиды подсыхающих саманов. Строилась разрушенная войной Кубань.
Общим, стали молодые жить-поживать, да детей наживать. А дети пошли косяком: плодовиты СидорЕнки.
Тамара до замужества была швеёй, работала на швейной фабрике. И когда появились дети, не знаю на что они с Николаем жили. Николай работал сторожем, или пас овец: похоже, что он был инвалидом. Да и Тамара маялась с почками. Сложно жили.
Вано и Вовка – тоже странные Сидоренки. Вовка, в противоположность типичной базарности Сидоренкиных, был угрюм и замкнут. Сутул. Мог сесть на обочине дороги по улице Ленина и онанировать. На 19-й линии, почти напротив своего дома. Днём. И это не было какой-то «акцией протеста» (тем более «перфомансом»). Он делал это в своё удовольствие. Жутко становилось от его немотивированного бесстыдства, от его отрешённости и спокойствия. И из жизни он ушёл как-то странно: то ли заболел «нехорошей» болезнью и умер, то ли убили где-то.
Изо всех Сидоренкиных только Иван был косноязычен и «хром на речь»: он коверкал, или совсем не выговаривал отдельные слова. Может быть по этой причине его все звали на кавказский манер: «Вано». Его дразнили, но он , по-моему, не обижался: был открыт и простодушен.
В тридцать семь лет отличился тем, что стал дедом.
- Как это? – спрашиваю я при встрече.
- А шо? – орёт он – Дурное дело – не хитрое!
(Я фразу даю уже «в переводе»)
Оказалось, что он нашёл себе разведёнку и был страшно доволен. Ещё бы! Во-первых: женился, наконец, а во-вторых: стал как все – человеком! Разведёнка была гораздо старше его и уже год носила титул бабки. Тем лучше: Вано получил сразу всё и автоматически стал дедом.
Он весело сверкает одним глазом: на другом - повязка.
- А с глазом что?
- Так, умных – нэма (это я – «в переводе»), а дурней – тьма! Вот и выткнули!
Вспомнили детство. Игру в дукА. Вано втыкает клюшку в дУчку и орёт: «Моя дуська заколюська…»
Вано старше меня лет на пять, но почему-то в детстве бывал часто с нами. Мы-то пасли за Урупом своих коров, а у Сидоренкиных коров вроде не было. Но Вано был с нами.
Пацаны подбегали к пассажирским поездам, идущим с Кавказа в сторону Армавира: из окон пассажирских вагонов часто выбрасывали крупные «чинарики», недокуренные папиросы – готовились к выходу. Из поездов, которые шли из Армавира, в сторону Баку, ловить было нечего: окурки оставались на армавирском перроне. Но даже когда поезда шли ИЗ Армавира, Вано всё равно предупреждал курящих пацанов:
- С ранамира майдан карясися!
Что «в переводе» означало: «Из Армавира поезд едет!»
Надо сказать, что «нахаловка» легко «ботала по фене»: район такой, специфический. И время. «Пахы», «атас», «котлы», «угол»… Господи! Да чё порожняк гонять: я нормальных слов знал меньше, чем блатных. И поэтому сегодня, когда какие-нибудь мальчики от журналистики карты «тусуют», или сами «тусуются», меня, коренного «нахаловца», это оскорбляет: карты
Т-А-С-У-Ю-Т.
По всей вероятности это произошло в 60-е., литературное приобщение к «фене». И Солженицын, и выпущенные из лагерей, и муть блатная по всей стране, как смутный протест, или латентная смута. Интеллигентские мальчики из московских двориков, приобщившись нечаянно, а затем и с удовольствием к блатной фене, уже три поколения транслируют её через литературу и «шансон». От первоклассника до президента – все «ботают». Ребята возомнили себя знатоками тюремного фольклора и транскрибируют его на свой лад. И получается у них, как у Вано Сидоренки: «С ранамира майдан карясися».
Печально.
…Я не помню, чтобы мы, наша семья, ходили в гости к Сидоренкам, или они к нам. Не помню застолий и совместных праздников. Может их мало было, совместных. Не сложилось почему-то. И племянники мои (Котляровы) не очень-то дружат с племянниками Сидоренкиными.
Странно.
А может – и нет.