Кто-то, вспомнил о ДСШ, можно записаться в спортивную секцию велоспорта и вволю покататься на велосипеде.
Славка Чернов тоже записался за компанию, были даже две девушки из Барцханы, но они занимались в другом потоке, мы встречались на пересменке, когда они уже приезжали с тренировки, а мы только собирались.
Я опасался, что не смогу пройти медицинскую комиссию из-за уха, но всё обошлось, комиссия оказалась поверхностной, дали разрешение.
В бывшем католическом костеле, который недавно служил планетарием, одновременно с нами тренировались, то волейболисты, то борцы.
В хорошую погоду на летней площадке, у здания, иногда тренировались волейболисты и баскетболисты. Играли мастерски, а я, по сути, мяч в руках никогда не держал — да и для дворовой пацанвы фабричный мяч был большой роскошью, играли, чем могли: если не тряпичным комком, то консервной банкой.
Наши велосипеды находились на хорах, куда мы проходили по узкой лестнице, там же, стояли два роликовых станка для езды на месте, старшие ребята делали ремонт велосипедов.
Я с завистью на них посматривал, абсолютно, не понимая, как можно без инструментов что-либо сделать? Или же, они просто регулировали? В непогоду мы делали зарядку, крутили педали на станке.
Хотелось сравняться со старшеклассниками, которые уже выезжали на соревнования в Сухуми. Наступит ли время, когда и меня пригласят на соревнования?
Я понимал, что для этого нужно выкладываться изо всех сил, старался не отставать от самых лучших, но не удавалось. При поступлении тренер спросил: Как питаешься? Я ответил: Хорошо.
Вполне осознавая свою ложь, не мог сказать правду, потому что тогда бы меня не приняли. Придя со школы, я ничего не мог найти дома кроме хлеба, который и съедал с двумя стаканами чая, кое-как наполнив желудок, шел на тренировку.
Дожди были частыми, поэтому садились на станок и крутили педали. Чай выходил из меня пОтом, а тренер думал, что это от моего старания, и был мной доволен.
Я впервые ездил на спортивном велосипеде, нравилось быстрая езда. Не сравнить с моим женским велосипедом. Приятно ощущать себя спортсменом, пусть и начинающим.
Тренироваться ездили к Хелвачаури, где дорогу недавно покрыли асфальтом и можно гонять на большой скорости, благо, автомобилей очень мало. Это уже потом здесь построят заводы, бетонный, Чорохский гравийный, и движение станет оживленным.
На первой тренировке не старался угнаться за старичками, понимая, что пока нужно выглядеть не хуже средних, не отстать, не оказаться последним.
К концу тренировки, когда уже повернули к городу, почувствовал, как мышцы ног одеревенели, и едва успевал за всеми. Спасло то, что мы уже въехали на улицы города, и скорость заметно снизилась. Все новички ощущали себя, как и я. С трудом сошли с велосипеда, приходя в себя.
Думалось, что на следующую тренировку не в состоянии буду ездить, но всё прошло за два дня, и хотелось без конца ездить, но тренер остановил возле плантации мандаринов, и приказал для укрепления лёгких и других мышц, пробежаться. Но «старички» не желали утруждать себя столь прозаическими занятиями, как вульгарный бег, перешли на шаг.
Глядя на них, и мы прекратили бежать, чтобы не подводить коллег, лишь, когда завернули к дороге, где ожидал тренер, перешли на бег. Он понял, что мы волынили, но ничего не сказал, разрешил сесть на велосипеды.
Чернова ненадолго хватило, он не любил напрягаться, ленился ездить на тренировку в такую даль, мне было ближе. Он, а позже и другие ребята, как и барцханские девушки, прекратили занятия. Из новичков остался я один.
Однажды тренер сделал прикидочные соревнования на время. Я старался, но не через силу, хотя и понимал, что на соревнованиях надо выкладываться в полную силу, через не могу. Никому тренер не сказал о результатах, которые мы показали, эти знания были для него, он хотел знать, кто и что из себя представляет?
Видимо, мой результат был не самым плохим, потому что через год, когда наш класс стрелял в тире Пионерского парка, меня увидел тренер и, немногословно, укорил за то, что я перестал ходить на тренировки. Мне было приятно, что он сожалеет о моем уходе.
Тогда же, в тире, я впервые понял, что на правый глаз вижу плохо: не увидел мишени, когда начал прицеливаться.
Решил переложить винтовку под левый глаз и случайно нажал на курок, и пуля ушла в небо. Наблюдающий отругал меня за самодеятельность, и выгнал со стрельбища. Сконфуженно, поднялся с положения лёжа.
В классе, где расстояние до цели намного меньше, я выбивал хорошие очки. Когда гуляли по Приморской улице, Коля легко читал названия проплывающего корабля, а я с большим трудом, но и в голову не приходило, что мне нужны очки.
На одну из тренировок надел капроновые солнцезащитные очки, не столько по необходимости, сколько для выпендрежа. Настроение великолепное, скорость, аж в ушах свистит, пытался угнаться за редко проезжающими самосвалами, войти в зону тяги лидера, как я уже видел в кино в соревновании на велотреке, но это чревато при резком торможении автомобиля, и я особо старался не рисковать.
По какой-то мании решил держаться самого края асфальтированной дороги. Это был непонятный бзик, дурость и глупость.
В темных очках я не заметил участок выщербленной дороги. Колесо соскользнуло на мелких камнях, руль вывернуло, и я упал на землю, получив лишь ссадины. Спасло, что скорость была не велика, меня даже не крутило. Но колесо погнул.
Тренер не стал ругать, положил велосипед на люльку, меня посадил сзади, и мы поехали в город. С тех пор я не надевал очки на тренировку, поняв, что там не место пижонить.
Осенью тренер решил поберечь спортивные машины, пересадил нас на тяжелые, дорожные велосипеды, хотя старшие продолжали гонять на спортивных. Новшество нам не понравилось, и мы, всё реже, начали приходить на занятия, пока и, вообще, перестали ходить.
Возможно, подсознательно, я понимал, что мне трудно будет достичь хороших результатов из-за плохого питания. Тренер не мог догадываться, насколько плохим оно было.
Мать считала ниже своего достоинства тратить личное время на приготовление какого-либо обеда. Мы так жили из года в год, привыкли, что у нас нет денег, а если они и появлялись, то жаль тратить на столь прозаическое, как продукты, вокруг много необходимых позарез вещей.
Но, как-то, на приморском бульваре устроили городские соревнования среди школ, и меня по старой памяти выставили среди участников.
Стартовал среди последних, пятидесятым. Надо сделать 30 кругов. Крутил не в полную силу, насколько хватало дыхания. Понимал, что давно не тренировался. Меня никто не обгонял, а я — восьмерых. Собираясь увеличить скорость на финале, мне вдруг крикнули, что нужно сделать ещё один круг, что я и сделал, понимая, что «счетчик» ошибся, но спорить не с кем, да и выступил слабо, самым последним из-за лишнего круга.
В каталоге прочитал о журнале «Морской флот», который очень дешев, и я, желая сделать Ивану Ивановичу приятное, выписал его, но журнал оказался узкоспециальным, для торгового флота, даже фотографии судов невзрачные, напечатаны на газетной бумаге. Некоторое время журналы валялись в комнате, потом их выбросили.
В киоске морвокзала выделялся красочный журнал «Китай», соблазняющий яркими, насыщенными красками фотографий, но тексты невыносимо убогие, прославляющие счастливую жизнь китайцев под руководством коммунистической партии.
Газеты не сообщали, что во время приезда Мао в Москву Хрущев настаивал на строительстве военно-морской базы на побережье Китая. Союз в это время принял на вооружение подводные лодки большого радиуса действия. Базы нужны для заправки и отдыха экипажа. Мао вышел из себя.
— Что вы хотите, забрать всё наше побережье? Так и говорите об этом яснее. Нет! И больше не хочу об этом говорить! Вы нацепили на меня гору ярлыков. Я вам дам один. Вы – правые оппортунисты.
Это Мао вспомнил приезд Хрущева в Пекин, где установили подслушивающие микрофоны, и Хрущев по своей недалекости и глупости всячески обзывал Мао, что, конечно, не способствовало улучшению отношений, как и разоблачение культа личности Сталина, против чего был Мао.
«Уинстон Черчилль был мастером острого и меткого слова. Один раз он замечательно прошелся по Хрущеву, заметив, что «Хрущев является единственным в истории человечества политиком, который умудрился объявить войну мертвецу.
Но самое забавное даже не это, а то, что Хрущев эту войну проиграл».
И это справедливо. Все попытки свалить всё на Сталина успехом не увенчались. Хотя был и XX съезд, и вынос Сталина из Мавзолея…»
В городе вывесили афишы о приезде драматического театра из российского города. И мы, втроем, тоже побывали на спектаклях в переполненном Летнем театре.
Понравился расписной потолок, цвета небесной лазури, увитый живописными гирляндами разнообразных цветов — одно неудобно, глупо сидеть в полном зале, с задранным кверху лицом.
Впечатление от спектакля намного сильнее, чем от Краснодарского в 53-м году. Кажется, весь город побывал на этих спектаклях. В свой, местный драматический театр, мы никогда не ходили.
Мне очень хотелось чему-нибудь научиться, хоть в чем-то утвердить себя. Но, за что бы ни брался, ничего не мог довести до конца. С завистью прочитал о ком-то, сделавшим детекторный приемник. Решил пойти по его стопам. В библиотеке взял книгу для начинающих радиолюбителей.
В хозяйственном магазине пришлось купить килограмм серы, которая продавалась в упакованной пачке, хотя мне нужны считанные граммы, настругал железных опилок, в столовой ложке выплавил кристалл, проволока у меня была, намотал её на картон, вырванный из красной обложки альбома. Осталось достать наушники, и можно начать ловить радиостанции.
Но их нигде не было в продаже. Разве что в Москве? Несколько недель катушка стояла под рукой, потом перенес её в сарай, где она пролежала несколько месяцев, пока не понял, что надо поставить крест на детекторном приемнике, и выбросил катушку вместе с проволокой.
Только сейчас подумал, что если бы попросил Ивана Ивановича, то он бы принес мне эти наушники, но мне тогда это и в голову не пришло, еще и потому, что я с ним не общался, мы никогда не разговаривали. Каждый жил своей жизнью.
Несколько раз принимался играть на балалайке, на мандолине, гитаре, даже купил самоучитель. Несколько дней упорно учил ноты, научился играть самую простую «Светит месяц», и выдохся.
Забросил и больше не притрагивался. Догадывался, что не хватает таланта, слуха. Хотя музыку я люблю, чувствую, когда фальшивят. Купленную мандолину Иван Иванович забрал на сопку, чтобы не мешала, а балалайку я отнес дяде Диме, Славкиному отцу, не выбрасывать же на улицу?
У матери не ладятся отношения с мужем, жаловалась, что он ей изменяет с салибаурскими девками, которые приехали из России. Как-то, сказала, что он делает так, чтобы она стала сумасшедшей.
Это было сказано на ходу, она куда-то спешила, возможно, к очередной гадалке, которые подтверждали её подозрения, давали ей заговоренное вино, выпив которое, он должен был бы присохнуть к ней и не смотреть на молоденьких. Но должного результата всё не было, и мать ходила расстроенной. Ей было не до меня.
Я, как всегда, только мешал, хотя ничего не требовал, не просил, донашивал старую одежду, туфли едва держались на ногах, пропуская воду частых дождей.
Не могу представить, что мужчина может делать женщине, чтобы она сошла с ума?
Догадывался, что всё это она говорит с чужих слов, возможно, гадалки. Своим умом она не жила. Понимала, что ничего не знает в жизни, и слушала подруг, которые знали о жизни еще меньше, чем она. Её даже не смущало, что ходить по гадалкам – это страшный грех.
У неё всегда двойная мораль. Одна для себя, а другая для сына и всех остальных. С тех пор у меня скептическое отношение к гадалкам, которые не смогли приворожить мужа моложе её на десять лет. Хорошим, доброжелательным отношением к мужу, и дура сможет приворожить. Ею мать не была, она слишком себя любила, чтобы уважать кого-то кроме себя.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/07/619