Глава 2
Но это был еще не дом Нади. Она приехала на квартиру новой жены отчима, с которой он жил в Жмеринке. Женился отчим после смерти матери очень быстро. Не прошло и месяца, как он заявил, что у него есть женщина, к которой он уходит жить. Однако было видно по его поведению, что эту женщину отчим знал давно, имел с ней отношения еще при жизни больной жены. Мать болела очень тяжело, последние три года ее жизнь была с ампутированной ногой, которую она потеряла от гангрены.
Однажды на окно, в комнате, где мать работала, села сорока и долго смотрела в комнату, поклевывая стекло. – Что тебе нужно?! – закричала мать.- Кыш! – постучала в окно. Сорока вспорхнула - была такова. Строчит мать на швейной машинке, думает: - К чему бы это? Говорят – к смерти. Но я не хочу умирать, мне еще рано, 50 лет нет и умирать? А еще говорят, что известие приносит сорока, когда на окно садится.
В этот день мать получила известие не очень приятное. Вечером пришла клиентка по пошиву платья и рассказала, что знает женщину, которая встречается с ее Сашкой –мужем. Расстроилась мать по-началу, а потом, раздумав – успокоилась.- Ну, что сделаешь, я ведь калека, неприятно ему со мной. Но ведь не уходит от меня и на том, спасибо!- Однако, так успокаивая себя трезвыми мыслями, эмоции все равно не давали покоя, и она всю ночь плакала. – Чего ревешь? – спросил Сашка, на что она не только ответила, но подняла скандал, высказав все, что думала. Ссора длилась до четырех часов утра. А вскоре после этого скандала – мать умерла. Очередной приступ стенокардии, инфаркт уже не пересилила, скончалась в больнице, где и капельницы не помогли.
Так прервалась жизнь молодой еще женщины, можно сказать, в расцвете сил, хотя и неизлечимой болезни. Оставив воткнутую иголку в швейную подушечку и не дошитое платье под лапкой швейной машинки, она ушла в неизвестный нам живым потусторонний мир. Подробности маминой кончины Надя не знала, но догадывалась.
Позвонив в дверь третьего этажа дома, ей открыла молодая, Надиных лет, полнофигурная женщина, по имени Мила. Увидев Надю, она расплылась восторженной улыбкой и радостью, вроде бы искренней, но льстивой.
- Надюшенька! Здравствуй! Проходи! А детки-то замерзли… Быстрее в дом, на кухню – греться. А Сашеньки нет дома, но скоро будет.
- Отец должен был оставить документы, я звонила ему. А раздеваться нам некогда, мне срочно надо ехать в Винницу, чтобы успеть подать заявление о принятии наследства.
- Так быстро? - удивилась Мила. Разве уже полгода прошло, как мать умерла?
- Да. завтра будет полгода, но документы о принятии наследства надо подать до истечения полугода.
- Серьезно? Я не знала..
- Я тоже не знала, мне вчера только сказали, вернее, объяснили, и если я не успею это сделать сегодня, в крайнем случае, завтра, тогда добиваться наследства придется через суд.
-Ой! Что ты?! Что ты?! Через суд – это плохо и долго… Нельзя, нельзя! Подожди, сейчас гляну в Сашенькиной комнате, может, он оставил бумаги? Но мне он ничего не говорил и не поручал..
Мила бросилась в спальню, где она спала с Надиным отчимом, но почему-то называла эту комнату Сашенькиной. Посмотрев на тумбочках, заглянув в тумбочки, она ничего не нашла.
-Нет никаких бумаг, Надя. Может, он забыл? Когда ты его просила?
- Вчера звонила…
- Но нет нигде, наверное, забыл? Придется его ждать.
= Но ждать, значит, сегодня я не попаду к нотариусу, а завтра последний день.
Позвонить отцу на работу не было никакой возможности. Мобильных телефонов в те годы советской власти еще в помине не было. Только домашние стационарные, которые тоже не у всех имелись. Надя, например, установку стационарного телефона в свою квартиру ждала 11 лет в очереди. У Милы телефон установлен давно, с тех пор, когда ей предоставили эту квартиру вместо снесенного частного родительского дома. Саша работал не в кабинете, чтобы ему позвонить, его работа заключалась в постоянных разъездах по селам, где он числился экспедитором по заготовке овощей и фруктов для консервного завода.
- Я позвоню, - вдруг сказала Мила, - может он в конторе сегодня?- Набрав рабочий номер конторы, спросив, где можно найти сейчас Примуса Александра, она услышала ответ:
-Он уехал по развозке товара в магазины, когда будет, неизвестно…
-Придется нам ждать его, - объяснила Мила после звонка.
Надя очень расстроилась, впопыхах стала раздевать детей, которые до сих пор стояли в своих шубках и, раскрасневшись, вспотели.
- Фу… Фу.. - дула на лицо детей Надя, а они пищали: - Пить дай! Пить дай!
Мила бросилась к воде, налила в чашечки, преподнесла детям.
- Ой, холодная, заболеют..
- Не холодная, у нас вода в кране теплая, я всегда ее в холодильник ставлю в кувшине, чтобы напиться холодной, когда захочется.
Мила стала хлопотать накрыть стол для гостей – Нади с детьми. – Покушать вам надо, с дороги ведь, проголодались. – Она щедро доставала из холодильника впрок приготовленную пищу, с вопросами к Наде: -Что будете есть? Вот голубцы, перчик, картошечка, биточки и даже холодец. Что будете?- Надя молчала. – Ладно, все разогрею, а вы пока идите в ванную мыться.
После ванной Надя с детьми садились за сервированный стол в комнате, не на кухне. Надо отдать должное Миле, она всегда была гостеприимной, и щедрой. Готовила вкусно, много и разнообразно. Благо недостатка в продуктах не знала, отчим Нади зарабатывал прилично на те времена, ко всему мог приносить продукты с завода, а также продукты обмена с клиентами: овощные консервы на мясо, мед, или молочные продукты.
Богатое разнообразие пищи на столе Надю не удивило. Даже красную икорку намазала Мила на хлеб с маслом.. Также отец снабжал и дом Надиной матери, когда жил с ней. Недостатка в продуктах питания в их доме не было, но мать по-прежнему работала дома портнихой, наверное, не хотела быть полностью зависимой, но и больше - любила свою работу. Эта работа помогала ей бороться с ее неизлечимой болезнью – диабетом. С тех самых пор, как предприимчивый отец в послевоенные годы стал зарабатывать нелегальным частным бизнесом (возил яблоки в Россию), а потом устроился на консервный завод экспедитором, в доме было все - от продуктов питания, до новой техники. Отстраивал отчим и дом, который от времени старел и обваливался. Расширил его площади, пристроив кухню, ванную комнату. – Что он все строит?! Не получит он здесь ничего! – ворчала, еще жившая тогда бабушка Мария, мать Надиной мамы. А когда отчим, заменил крышу на новую на весь дом, во второй половине которого жила Бабушка, она еще больше пришла в неистовство.
- Ты что ему позволяешь! – кричала на свою дочь. – Не понимаешь, что делает это все он для того, чтобы отнять у тебя дом! Я тебе для этого подарила полдома? Чтобы ты его разным Сашкам отдала?!
- Каких полдома?! – возмущалась Надина мать. Ты дала мне паршивую маленькую комнатушку в северной стороне дома, без кухни, без коридора. Я что должна всю жизнь ютиться без кухни и выходить с кровати на улицу? Все построили вместе, или пусть он, так он муж мне!
- Какой муж?! Я тебе дам муж! Жила и живи с ним не расписанной, иначе увидишь, что будет.
- Захочу и распишусь…
- Попробуй только, мерзавка! Со света сживу!.. – отвечала она дочери и тыкала дули в сторону Сашки.
Так поскандалив, они потом долго не разговаривали.
Живший во дворе, в небольшом флигеле на одну комнату и кухню брат матери Борис, также упрекал сестру за строительство. Он всю жизнь ругался и со своей матерью за дом, которая не дала ему места в большом доме, а отвела во владение только флигель, построенный еще до войны.
- Я в суд подам на твоего Сашку, также кричал он своей сестре. – Я быстро его отсюда вышвырну, к белым медведям он поедет, я все знаю, чем он занимается! Я комнату отсужу у матери, а ему места здесь не было и не будет! Видишь ли, на все готовое пришел, и заграбастать хочет! Я ему погребу! Погребет он на Соловки!
И опять они долго не разговаривали, причем не один день или месяц, а годами. Так за место в частном владении велись постоянные раздоры в самой семье. А что говорить о соседях, которые меряют межу в 5-10 сантиметров и подают в суд, если эта межа нарушилась соседом? Хотя в те годы прав на землю не было, земля как придаток к частному дому предоставлялась в аренду от государства, за которую все платили налог. Но заборы все ставили четко по плану. И когда отчим достраивал комнату с северной стороны дома, то стену пришлось ставить на межу соседки. Это породило скандал, который отец уладил деньгами, заплатив соседке приличную сумму.
Так и не расписавшись с мужем, Надина мать оставила владение своей дочери. Теперь Наде необходимо было принять это наследство, оформить на себя, а потом отдать отчиму, так он просил. Только не отдать, а продать, согласился отчим и предлагал своей падчерице немалую сумму. Поэтому и отчим, и его настоящая жена Мила были заинтересованы в быстрейшем оформлении Надей документов и ни в чем ей этому не препятствовали.
Отчим пришел где-то к шести часам вечера. Сегодня Надя конечно ни к какому нотариусу уже не пойдет. Остается один завтрашний день.
- Документы дома, я утром отвез, еще с порога ответил Наде отчим на ее вопрос.
- О.Боже! Почему же ты не позвонил мне, что домой отвезешь. Я потеряла сегодняшний день, который последний, ну, предпоследний, еще завтра можно, но это уже будет последний день.
- Я звонил утром, но никто не ответил. И что за последний день? – недоумевал он.
- Последний, чтобы написать заявление о принятии мной наследства, который надо сделать до истечения шести месяцев после смерти мамы…
- Что уже полгода прошло? Так быстро?…
- Быстро, папа, быстро… завтра и будет полгода.
- На кладбище бы сходить, но зима, там все замело… По весне мы с Милой пойдем, все сделаем, уберем могилку, этим летом я памятник поставлю маме, обязательно сделаю, ты не переживай, все сделаем…
Да, отец не был таким уж не хорошим человеком, как представлялось когда-то бабушке и маминому брату, знала Надя и больше. Ведь уже полгода отец помогал Наде материально, зная, что она одна без мужа растит двух маленьких детей. В дом он взял квартирантов, и плату за квартиру регулярно ежемесячно пересылал Наде. Когда Надя приезжала к нему и его новой жене в гости, он не отпускал ее, чтобы не сунуть ей в карман немалую денежную купюру. Вот и сейчас, он открыл свое портмане, достал оттуда несколько сторублевых бумажек, протянул Наде, сказав: - Возьми, может какие деньги надо будет заплатить, чтобы не отказали..
- Не думаю, успею, завтра еще день законный есть.
- Все равно возьми, тебе самой деньги нужны. Ну, как малыши, не болеют? На, возьми еще, купишь детям конфет, - и он достал еще одну купюру.
- Папа! Хватит! Спасибо! Ты лучше проводи меня на электричку, я поеду домой, чтобы завтра с утра пораньше...…
- Да, да, конечно, сейчас, только переоденусь.
- Нет, ты лучше поешь, - забеспокоилась Мила, - голодный ведь с работы.
- Да, да и поем…
Они вышли в седьмом часу, на улице давно стемнело в зимнее время. Отчим нес сумку и целлофановый кулек, который Мила наполнила для Надиных детей конфетами, апельсинами, в баночках немного красной икры и мед.
Электрички ходили часто в местном направлении Жмеринка-Козятин, долго ждать не пришлось. Через 40 минут Надя вместе с детьми сев на местный трамвай была в своем родительском доме. Дверь открыла квартирантка Леночка, молодая девушка, которая недавно вышла замуж и ее родители подыскали молодоженам отдельное временное жилье для их медового месяца. Леночка пока нигде не работала, поступала учиться в местный педагогический институт. Поэтому Надя вечером застала ее за книгами у письменного стола.
- Мы тихонько, - сказала Надя, увидев, что оторвала от занятий теперешнюю хозяйку ее дома, вернее квартиры в доме. Во второй половине дома жила родственница маминой сестры Татьяны. В свое время, после смерти бабушки, тетя продала Надиной маме еще одну комнату в их доме. Теперь квартира состояла из трех комнат, кухни и коридора.
- Мы будем в маминой комнате сидеть тихонько, чтобы тебе не мешать, - снова повторила Надя, и стала заходить в комнату, которая имела вход из кухни и была изолирована от других. В этой комнате никто не жил. Стояли все те же старые мамины шкафы, швейная машинка и диван.
- Ничего, ничего, проходите, раздевайтесь, я сейчас чай поставлю, - любезничала Леночка.
- Спасибо, не беспокойся, я сама поухаживаю за собой и детьми, а ты занимайся.
- Не буду я уже заниматься, муж молодой требует ужин. Будете с нами ужинать…
- Нет, нет, спасибо, мы не голодны, были у отца, там нас хорошо накормили.
- Александру Сигизмундовичу мы деньги за этот месяц уже отдали, - поспешила сообщить Леночка, чтобы истинная хозяйка дома знала, что они честные квартиранты.
- Хорошо, хорошо, мне папа уже тоже отдал деньги.. Спасибо…
Надя раздела детей, извинившись, сходила с ними в ванную, вход в которую надо было пересечь главную комнату или гостиную. Уложила уставших от почти суточных мытарств детей, которые тотчас уснули. Наде спать не хотелось. Она открыла шкаф, в нем лежали еще какие-то отрезы на платья, которые забрать так и не пришли клиенты. Очевидно, узнав о смерти портнихи, им не хотелось мелочиться и забирать свое барахло. Но были такие, которые за уже раскроенное платье, но не пошитое, требовали вернуть деньги.
Отец возвращал безприкословно ту сумму, которую говорил бывший клиент.
Надя достала голубой кремпленовый отрез, развернула, приложила на грудь и посмотрела в зеркало. -_Забрать себе, что ли? Не пришли за полгода, значит, уже не придут. – Потом взяла в руки зеленую шерстяную ткань, цвет которой был очень яркий. – А это словно попугай, - подумала она,- можно кому-то подарить из врачей. – Надя одаривала детских врачей иногда подарками, если имела, чтобы они внимательней относились к ее детям, когда те заболеют. Такое положение вещей Надя знала и переняла от родителей, от самого отчима, который всегда и всюду знал, что ничего не делается в этом обществе без акта «дать на лапу», как он выражался. Открыв второй шкаф, Надя увидела еще много маминых нарядов, которые отец должен раздать, но почему-то они до сих пор висят в шкафу. -Некогда ему, - подумала, - приеду летом и сама займусь этим.- Достав еще книгу с полки, Надя хотела почитать, но не смогла ничего читать.
Мысли кружились в голове самые разные: о завтрашнем удачном или не удачном дне, - если вдруг не примут заявление, скажут, что поздно. Но не может быть, по закону еще день есть. Если что, есть деньги, отец дал, буду предлагать деньги.- Потом ее внимание привлек висевший на стене репродуктор, который по-прежнему работал, и от него тихо разносился по комнате голос диктора. А к двенадцати часам ночи заиграл привычный гимн Советского Союза : «Союз нерушимый, республик свободных…»
Мелодия этого гимна была для нее теперь каким-то трагическим звуком, наносившим тяжелые и самые печальные воспоминания.
- Вот также играл этот гимн в мамины уши, и продолжает играть, а ее уже нет, и будет играть, когда нас не будет. Жизнь идет своим чередом, а люди уходят, что-то меняется, а они об этом не знают, или уже никогда не узнают. Знает ли мама, что вот ее старшая внучка Аленка уже окончила школу, а то платье, которое собиралась пошить, уже не пошьет?. Узнает ли она, что у нее родятся правнуки, внуки? Узнает ли она, что ее дом, который она берегла для дочери, будет отдан отцу или ее мужу. Но разве он не заслужил этот дом? Он его строил, он похоронил мать, у ее дочери в тот момент даже не было денег купить матери венок с цветами. Теперь и памятник установит на ее могиле. Разве даром он берет дом, за деньги ведь? По справедливости - денег никаких нельзя от него брать, но что я могу сделать, мне нужны деньги, чтобы купить что-то взамен. Да и деньги-то я беру не за весь дом, а за часть его, которая по закону принадлежит ему. Эти законы тоже написаны в гражданских кодексах. Муж и жена, прожившие в гражданском браке имеют право на совместное имущество, которое делиться пополам или в соответствующих долях. Наследниками также по закону первыми являются муж или жена, а вторыми наследниками – дети. Так что даже по закону мне ничего не положено, а отец в суды же не подает, добиваться своего права на наследство. Он благородно и справедливо входит в мое нищенское положение и дает мне еще деньги за дом. Так что же я должна ему не отдать? Мне то этот дом здесь зачем? Жить мы здесь не будем уже никогда. Дети мои тоже сюда не приедут жить… Да и как здесь жить? Больно мне смотреть на эти стены, от которых почему-то веет какой-то скорбью. Они больше пропитаны скандалами и злом, руганью и криками, которые мама издавала и в мой адрес. – Никогда ты ничего не получишь! - кричала она в порыве гнева,- когда я не слушала ее нравоучений, или делала что-то вопреки ее взглядам на жизнь. Характер у мамы был не из легких – нервно больной, всегда возбужденный. На все она реагировала очень эмоционально, каждая разбитая чашка в доме приводила ее в бешенство, она была готова убить того, кто разбил эту чашку. Делать в доме что-то, чтобы ей помочь, тоже было занятием не из легких, потому что в чужих руках все делалось не так, как это знала и умела она. Пол мылся слишком мокрой тряпкой, и эта тряпка могла полететь в лицо тому, кто мыл пол. Кастрюля чистилась и царапалась, что становилось трагедией испорченной посуды, а виновник долго не мог оправдаться за содеянное. Но теперь, когда ее нет, все забылось и простилось, но стены, стены, почему-то хранят в себе эту информацию, и словно говорят или кричат этим же маминым голосом. Да, конечно, отдам отцу дом, вернее продам. Продала же родная сестра моей маме комнату со второй половины дома, которая ей досталась по наследству от матери. Родная сестра! Причем сестра – близнец! А мне отец не родной, отчим, хотя за жизнь и стал родным. Никогда ко мне плохо не относился, никогда не кричал, всегда понимал мои трудности и жалел. Да и теперь не оставляет нас.. Ну, может, понимает, что зависим сейчас от меня? –
С такими, не очень радостными и противоречивыми мыслями Надя уснула, сильно устав за этот день.