Из польских воспоминаний, рассказанных сыну Сергуне, на ночь.
ДВЕ СОБАКИ:
Найда
Давно это было. Мы жили тогда в Польше, мой папа был военный – офицер проходил там службу, наш военный городок находился в городе Легнице, у нас был двухэтажный дом с двумя разными входами на четыре семьи. И у нас, ещё, была собака – Найда. Откуда она взялась я, уже, и не помню. Найда была очень ласковая и преданная своим хозяевам, особое предпочтение было мне, где бы я ни находился, она – рядом. Я даже пытался её дрессировать, хотел научить – ходить по следу. А началось всё с того: как-то летом мы с ребятами сидели на бугре и грелись на солнышке, вдруг видим, бежит человек в толстых ватных штанах и в телогрейке, только с очень длинными рукавами и в зимней шапке. Пробежал он мимо нас и спрятался в кустах. Мы заинтересовались, что же будет дальше? Спустя какое-то время, – бегут три солдата с автоматами, а перед ними собака-овчарка, она бежала и периодически останавливалась, обнюхивая землю, и затем продолжала движение по, видимым только ей следам. Вскоре «диверсант» был найден, и овчарка с глухим рычанием бросилась на него, и, повалив на землю, стала неистово трепать его, катая по траве. Мы сначала подумали, что это был настоящий шпион, но оказалось – это так солдаты натаскивают молодых овчарок. И мы, тут же, с ребятами решили натаскать нашу Найду. Я прятался, а друзья, до поры, держали её, потом отпускали, и я, ещё не успевал, как следует, спрятаться, а Найда, уже, рядом. Мы подумали, что она видит, куда я хоронюсь; в другой раз я петлял, делал запутанные следы, а когда её спускали, она, по-прямой, бежала в мою сторону. Так мы с друганами и не поняли, как же Найда находит меня… Днём она была со мной, а ночью сидела в будке и сторожила наш сад. Найда, хоть, была и не большая, обычная дворняга, но бесстрашная и сад охраняла добросовестно. Наш сад был на краю городка и ночами польские мальчишки, да и наши солдаты, наведывались туда, но Найда всегда стояла на их пути… И, вот, однажды утром мы нашли нашу Найду мёртвой. Её отравили. Я очень сильно плакал и не только я, все мои друзья с нашей улице по ней горевали. Мы решили её похоронить, пошли к разрушенному дому, ещё с войны, и на краю развалин вырыли могилу, положили Найду в мешок и закапали, а из кусков плит и камня соорудили памятник.
Некоторое время я жил без собаки. Но вот как-то вечером, смотрю, мои родители перешёптываются, не пойму в чём дело, а папа мне и говорит: «Смотри, вечером поздно, не выходи гулять…», – я и не собирался, хотел дома поиграть в танки. Танк у меня делался из стула и пустых жестяных патронных ящиков. В этот танк я сажал своего большого плюшевого мишку, а сам лежал в окопе, сделанном из больших подушек и одеял, а маленькими подушечками-думками, они были моими гранатами, бросал в танк, пока медведь не вывалится на пол…
Джек.
На следующий день, как обычно, я собрался погулять, но не смог выйти, у крыльца сидела огромная собака, как мне тогда показалось, по сравнению с Найдой. Как только я появился, она привстала на передние лапы, и зарычала, до предела натянув цепь. Я опрометью бросился за дверь и в щелку стал рассматривать её: она была рыже-жёлтого цвета, с большими чёрными пятнами, а её длинные уши свисали до самой земли. Я смотрел на неё, а она, явно чувствуя меня, настороженно смотрела в мою сторону. Я понял, что самостоятельно, мне не выйти и пошёл за помощью, подойдя к папе, сказал, что внизу сидит какая-то собака и меня не выпускает. На что папа ответил, что это не какая-то собака, а Джек, что это наша новая собака и она будет жить у нас. Джек охотничий пёс и он с ним будет ходить на охоту. Первое время меня выводили на улицу – папа или мама. Мама была даже рада, что теперь я сам уйти не смогу и не буду допоздна бегать: «Собак гонять», – как они всегда мне говорили. Ну, а потом я с Джеком подружился, я, вообще, с собаками очень быстро схожусь, а вот кошек не люблю. Стали мы с ним неразлучные друзья, как с Найдой, я его водил к могиле – и рассказывал о ней, и мне казалось, что Джек понимает. Теперь у меня была надёжная защита, ребята побаивались меня, если кто, даже, в шутку поднимал на меня руку или закричит, Джек – настораживался и рычал, тем самым давал понять – только попробуй… А, уж, поляков мы вообще перестали бояться, хотя, мы их и раньше не боялись, а теперь и подавно – даже в их посёлок ходили. Джек – внушал уважение. Я с ним ещё неразлучней стал, чем с Найдой. Иногда я не брал его с собой… Бывало, идём с ребятами, фантазируем, мечтаем – чувствую, что-то мешается под ногами, смотрю, а это – Джек. А я, ведь, его на цепь посадил и ушли мы далеко. «Кто, – думаю, – отпустил его – мама? Не должна…».И мы решили с ребятами посмотреть, как он освобождается. Я надеваю на него ошейник, а цепь прикрепляю к будке и, как бы, ухожу, а сам быстро оббегаю вокруг дома и из-за угла наблюдаю за ним. Он долго лежит и обиженно постукивает хвостом о землю, будто что-то обдумывает, потом вскакивает сразу на все четыре лапы, смотрит в ту сторону, куда я ушёл… И вот тут-то начинается самое интересное: Джек встаёт на задние лапы, а передними цепляется за ошейник и, втягивая голову, пытается снять его. С первого раза это не удаётся, но он упорно продолжает свои попытки и всё-таки сбрасывает ошейник и пускается на мои поиски. В отличие от Найды, Джек ходил только по следу, я ещё не успел увиденное переосмыслить, как он, уже, радостный бегал вокруг меня, я им очень гордился и удивлялся его смекалки. Джек всегда подходил тихо и не заметно, как и полагалось настоящей охотничьей собаке. Я его сразу стал хвалить, ласкать, подбежавшие ребята, также, хвалили и с опаской гладили по спине, а он радостно вилял хвостом и подпрыгивал на задних лапах, тыкаясь мордой в моё лицо. С этих пор я ни когда не привязывал Джека…
А как он чувствовал охоту. Папа ещё только говорит с соседом об охоте, а Джек, уже, ликует, а если начинает собирать охотничье снаряжение – просто беснуется от восторга, предчувствуя любимое занятие. Тога он всё время крутится, только, около папы, забывая про меня, я немного обижался, но только чуточку, его можно было понять – охота! Со мной он тоже ходил на охоту, но не предчувствовал её, как папину. Моё снаряжение были лук и стрелы, это снаряжение ему не о чём не говорило. Обычно я охотился на ворон в небольшой роще за речкой «Вонючкой», так мы называли небольшой ручей, протекавший по краю поляны, находящееся напротив наших домов. Мы долго бродили по роще, я всё не мог попасть в ворону, то плохо прицелюсь, то ветки мешают, и всё-таки одну ворону подбил. Она камнем упала с дерева, пробитая насквозь, Джек её мигом принес и положил у моих ног, смотря на меня умными глазами, которые – говорили:
– Ну, похвали меня, ты же видишь какой я молодец.
Я, молча клал руку на его голову, слегка постукивая и потряхивая её, а он блаженно скулил, переминаясь с лапы на лапу и сильно-сильно виляя хвостом, а когда я прекращал эти действия, Джек, как бы, бодал головой мою руку, мол, продолжай, не останавливайся. Потом я садился на траву, Джек ложился рядом, и внимательно одними глазами наблюдал за моими действиями, и ощипывал ворону, но не всю, а только большие перья, они мне нужны были для изготовления индейского головного убора и для оперения стрел. Стрелы у меня были боевые и обычные. Разница была в том, что у боевых стрел наконечник из пули от карабина. Изготовлять такие наконечники очень просто: пули от настоящих патрон, бросали в костёр, свинец из них выплавлялся, а медный остряк оставался, его насаживали на древко стрелы. А обычные стрелы, были без наконечников или обматывались изолентой для тяжести…
А однажды я с папой и другими военными - охотниками поехали на настоящую охоту. Надо сказать, папа всегда брал меня на охоту и даже давал пострелять из ружья. И Джек предчувствуя охоту, радовался, ещё не зная, что в этот раз его не возьмут. Он это понял, когда подъехала машина, а его посадили на ошейник, он так скулил, лаял от обиды, что его ещё долго было слышно, пока мы отъезжали от дома. По правде, говоря, мне было грустно без него, но, что поделаешь… Мы уже давно миновали город и ехали по шоссе, проходившее через лес, сидели в крытом кузове, монотонность – укачала, и все дремали, только я один бодрствовал, смотрел, как дорога убегала от нас в обратную сторону. Вдруг вижу, что-то мелькает вдали за машиной, но было далеко, и я не разобрал, что там такое, потом разглядел – собака! И сразу понял – Джек! Мой любимый Джек! Я закричал: «Папа, папа, смотри это же наш Джек!» – все сидящие в машине, сразу, оживились. Отец присмотрелся и сказал: «Да, это он». Охотники весело и оживлённо заговорили, начали хвалить и подбадривать Джека криками. Когда Джек понял, что гонится именно за той машиной, которая надо, прибавил скорости и в несколько больших прыжков нагнал нас. С ходу впрыгнул в кузов, забился под лавку у наших ног и, высунув язык, раздувая бока, как кузнечные меха, часто-часто дышал, а в глазах светилась радость. Потом он успокоился, закрыл глаза и, мелко подрагивая телом, до конца пути лежал под лавкой, ни чем, не выдавая своего присутствия. Папа всю оставшуюся часть пути сокрушался, что не взял Джека и, что ему пришлось столько бежать, догоняя нас. Но, зато, все мы: папа, я и Джек были довольны, что всей компанией едем на охоту, я испытывал чувство гордости и видел, что отец тоже гордится нашим Джеком.
Моим будущим внукам.
Москва.5.01.1987г. Пантелеев В.Д.
КАРТОШКА В СМЕТАНЕ.
Как-то, вечером на ужин мама наварила картошки, я спросил её:
– А с чем будем, её есть?
– Со сметаной, – сказал отец.
Я очень удивился, как это есть картошку со сметаной? Я знал, что её едят: с огурцами солёными и свежими, с квашеной капустой; ещё можно – с тюрькой, я с бабушкой Анной, когда жили в Москве, всегда ел картошку в «мундире» с тюрькой. Бывало, бабушка поставит вариться картошку, а мне скажет:
– Давай-ка, внучок тюрю делать (тюря, это такая простая деревенская еда).
Мы берём большую миску, наливаем туда обычной холодной воды, вливаем немного уксуса и растительного масла, закладываем мелко нарезанного репчатого лука, солим и в конце – тюрим чёрный хлеб мелкими кусочками и с горячей картошечкой…
А, тут картошка со сметаной.
– Нет! – говорю я, – сами ешьте, а я не буду!
А папа говорит:
– Ты ещё не пробовал, а отказываешься, сначала попробуй – за уши не оттащишь.
– Вот, сам и пробуй, а я не буду! – а сам смотрю, как он себе готовит эту странную еду. Папа берёт круглую рассыпчатую ещё парившуюся картошку, режет тоненькими колечками, немного присаливает и заливает сметаной, а сам посматривает на меня, лукаво улыбаясь, мол: «Смотри, смотри – учись». Потом говорит мне:
– На, попробуй, не понравится, будешь есть – с чем хочешь.
Я с трудом позволил себя уговорить; закрыв глаза и заранее сморщившись, съел одну ложку, вы не представляете, как было вкусно! Я захотел ещё и ещё, а потом попросил, чтобы он и мне сделал также… Я ел так, что за ушами трещало, так сказал мне папа, но как я не прислушивался, треска не слышал. С этих пор картошку со сметаной полюбил на всю жизнь.
«МАЙСКИЕ» ЖУКИ.
«Майские» жуки, что это за жуки, наши дети, уже, и не знают. Да и откуда… Они, куда-то, пропали, может, вымерли как мамонты? А в моё детство этих жуков было так много, что от них некуда было деваться. Они были везде, даже в комнате не укрыться, залетали и туда. Это было в 1955 году, жили мы тогда в Польше, в городе Легнице, был месяц май, самый лучший весенний месяц. Это было время, когда деревья распускают яркие зелёные листья, трава наливается живительным соком, становится мягкой бархатистой, словно, большой зелёный ковёр, укрывающий всю землю. Вот, в это время, когда земля пробуждается, когда зарождается новая жизнь, и появлялись «Майские» жуки. Их так прозвали, потому, что в мае – появляются. На вид они красивые, но любви и доверия у меня не вызывали, так как были большие, и как мне тогда казалось, зловещие, да к тому же вредители – любят полакомиться зелёными молодыми листочками. В этот год их было такое множество, когда они летели, то заслоняли всё небо, и стоял такой гул, что мне было жутковато. Я не решался выходить на улицу и сидел дома, поглядывая в окно, а если выходил, – то с папой и то прятался под полой шинели. Мы шли, а жуки со всего лёта с жужжанием врезались в нас. Папа поймал мне одного жука, но в руки его я не взял, я не боялся – нет, мне было неприятно, я вообще, не любил брать в руки всяких букашек-таракашек. Но «Майский» жук был так красив, что я решился его потрогать. И вот, когда мы познакомились поближе, я освоился и перестал брезгливо относиться к этим летающим орехам - жукам, уже, без сопровождения отца, с ребятами, гоняя по улице, сбивал их доской на лету. Сбитых жуков собирали в спичечные коробки, мы даже устраивали соревнования, кто больше наберёт… Их было не жалко, они, ведь, вредители – объедали листья на деревьях. Я видел, как они это делают: жук садится на лист, и, ползая по его краю быстро-быстро, работая челюстями, поедает весь лист. Убить жука не просто, он в броне. Его тело покрывает панцирь, который только во время полёта раздваивается и откидывается вверх к голове, освобождая крылышки, а когда он ползает, то закрывается, защищая его тело. На ощупь «Майский» жук напоминает орех в скорлупе, только с ножками. Так произошло моё первое знакомство с этими замечательными жуками, и оно крепко врезалось в память.
Моим будущим внукам.
10.01. 1987 год. Москва. Пантелеев В.Д.
ЗА БРАТИКОМ.
Это было летом. Я как всегда гулял, а когда вернулся, то обнаружил, что мамы нет дома. Она всегда была дома – то обед готовила, то в саду, что ни будь делала, то ещё что, но всегда – дома. И вдруг её нет. А папа, почему-то был дома, обычно его так рано не бывало, он в это время нёс – службу. Но в этот раз он был дома рано, подозвал меня, посадил на колени и говорит:
– Мама уехала за твоим братиком.
– Куда? – говорю я.
– В больницу, – ответил папа.
– Вот как её очередь подойдёт, она его возьмёт, и мы с тобой за ними поедем, а пока поживём вдвоём.
Папа меня не обманывал, в этот раз я ему верил, а то он обычно говорил, что будто бы меня нашли на дубе, в другой раз – в капусте, сам точно не знал, вот я ему и не верил. А сейчас была чистая правда, я слышал, что детей берут в больнице. Я, конечно, был рад, что у меня будет братик, но без мамы было скучновато. Когда лёг спать, я всё думал и представлял, какой он из себя мой братик, но как не напрягался представить не смог, так и уснул. За то на следующее утро меня папа взял с собой в часть, и я пробыл у него в роте целый день. Ходил с солдатами в солдатскую столовую и шёл вместе с ними в строю. Обед солдатский мне очень понравился, правда, я не успел поесть вовремя, старшина скомандовал – подъём и все солдаты стали выходить строиться. Обратно из столовой шли с песней…
А вечером, когда мы с папой возвращались домой, я ему рассказывал, где был и что делал, папа слушал и улыбался. На следующий день мы поехали к маме в больницу. Папа сказал, что братика мама получила, но ещё некоторое время они побудут в больнице. Когда мы приехали, нас к маме не пустили, но в окно мы её видели, и она показала нам братика. Папа очень обрадовался, а я его не разглядел, но тоже был рад.
– Ну, вот, – сказал папа, – скоро мама с Серёнькой приедет домой.
– А кто это – Серёнька? – спросил я.
– Да это же твой братик! – сказал папа. – Так мы с мамой решили его назвать.
Вот так 8 августа 1956 года у меня появился родной братик – Серёжа. В дальнейшем у меня с ним происходили всякие приключения, но это, уже, другой рассказ.
Моим будущим внукам.
Москва. 14.01.1987г. Пантелеев В.Д.