Кузьма Захарович Жываго — сельский фельдшер. А фельдшер на селе — это вам не конюх. Фельдшер на селе — уважаемый человек. Более уважаемый, чем, допустим, главный врач районной больницы или министр здравоохранения. Тем более, что министр в медицине ни фига не смыслит. Потому что для этого специальное образование нужно. Не, ну вполне возможно, что у министра и есть специальное образование, но — специально-другое. С медициной никаким боком не связанное. Вообще, у нас сплошь и рядом такое: руководить чем-то, все равно чем, назначают человека со специально-другим образованием. Видно из каких-то высших, непонятных простому уму, соображений. А у фельшара Жываго (фельшаром его называют местные жители, и чтобы не путаться, пусть так и будет) это самое специальное, которое для лечения людей образование, пусть и среднее — было. Да прибавить к этому опыт. Опыт — это такая вещь, которую не сдашь, как пустую стеклотару в пункт приема, и не выбросишь, словно расческу после полного облысения. Опыт остается навсегда.
Вот сейчас случай один расскажу. Случаев этих за время работы у Кузьмы Захаровича накопилось, как коровьих лепешек в пыли поселковой дороги, когда пастух стадо прогонит. Знай — выбирай, какая история к месту. Так вот. Наехало как-то раз в поселок начальство из области. На черной «Волге». Хотя черной-то она была, пока из города выезжала, а как до нашего поселка, да с заездом в район сначала, добралась, так и стала сплошь серой от пыли. А приехал — начальник Облздравотдела. Если кто не знает, так для краткости называют областной отдел здравоохранения. Чего приехал — непонятно. Похоже, начальство любой жесткости кресла выезжает «на места», чтобы печаль-тоску кабинетную развеять, потому как этим самым местам, на которые начальство решило свой взор кинуть, пользы от посещения никакой. Один вред даже. Сумятицу и переполох вносят в налаженный, размеренный ход работы. Для самого начальства прок от поездок, ясное дело, есть. Порыбачить-поохотиться (кому, что по нраву). Опять же, в хорошо протопленной баньке распаренные и оттого мяконькие туловища местных активисток пощупать — это дело, начальство любого ранга, за непременное почитает. И, разумеется, алкоголизмом побаловаться, пока недреманное око супружницы далеко.
Начальник здравоохранения приехал в сопровождении главного врача районной больницы, захватил его по пути. Приезжают в поселок — без предупреждения — и прямиком в ФАП. Это, чтобы вы голову себе не мучили, фельдшерско-акушерский пункт. Хотя Кузьма Захарович был в селе един в трех лицах: он тебе и фельшар, и за акушерку родовспоможение окажет, и доктором-многостаночником, в случае нужды побудет. Ну, ежели там зуб больной надо выдрать или таблетку от ломоты в пояснице дать — завсегда помощь окажет квалифицированную. Или у кого понос случился нежданно «в тридцать три струи, не считая брызг» — непременно научным ли, или народным способом, но закупорит страдающее отверстие.
Вот эти двое — областной начальник и районный главврач (водитель в машине остался) — заходят в ФАП без стука. Я над этим давно уж голову себе ломаю: почему в начальство в основном бескультурные люди идут? Когда простой труженик в начальственный кабинет идет, обязательно постучится в дверь вежливо, да еще и спросит на всякий случай: «Можно?» А начальство, как к себе домой в чужой кабинет прется, только что не пинком дверь распахивает.
Я, конечно, извиняюсь перед теми, кто рискнул это читать, за то, что постоянно от истории отвлекаюсь, в посторонние рассуждения норовлю пуститься. Но уж больно поговорить, мыслями поделиться хочется. У нас в поселке с этим не шибко разбежишься: те, кто думать не разучился, так либо пьяные, либо себя больше норовят слушать. Поэтому мои рассуждения можно просто опускать и сразу выискивать глазами суть. Польза обоюдная получится: и я сумел выговориться, и вы, вроде как, объемный текст осилили.
Заходят эти двое в местную больничку, а фельшар Жываго — ни сном, ни духом, прием ведет. Но как увидел посетителей с визитом, прервал прием, из-за ширмочки белой вышел, интеллигентно с начальством поручкался. Цепко при этом поглядел на значок «Отличник здравоохранения СССР» на лацкане областного пиджака. Главный врач позади стоит, да больше помалкивает, а областной сцепил перед собой руки в замок ниже пояса, будто что тяжелое поддерживает, а может и правда у него там неподъемно-тяжелое, поди угадай, и раскачивается взад-вперед с пятки на носок. Качнется на фельшара — вопрос задаст. Откачнется — ответ выслушивает. Этакий диалог в формате «вдох-выдох». Как принято, поинтересовался проблемами медицины на селе, чего надо, чего не надо (Жываго на вопрос «чего не надо медицине на селе» и не нашелся, что ответить). И тут вдруг из-за ширмочки, откуда Кузьма Захарович вышел, прервав прием, стон раздается.
— Это кто у тебя там? — заинтересовался «Отличник здравоохранения».
— Больная. Да Вам неинтересно будет, — отвечает на «вы» фельшар, хотя и лет на пятнадцать постарше областного будет.
— Ну, это давай уж я сам решу, интересно или нет, — обрывает сельского медика начальник и прямиком за ширмочку — шасть.
А за ширмой кушетка стоит, клеенкой рыжей застеленная. На клеенке голой задницей тетка лежит — пузо кверху торчит. Тетка, конечно, для областного, а для сельских — Дуська Митрохина. Здесь я снова немного отвлекусь на объяснения, так что кто желает, может и пропустить. Дуська, она не совсем Митрохина. В смысле, не по паспорту. Это у мужа ее имя — Митроха, Митрофан. А фамилия у них Сергеевы. Но тут вот какая закавыка: живет у нас на селе еще одна Дуська. И тоже Сергеева. Причем, никакие они не родственницы. Просто так сложилось. Обе работают доярками. А различать же их как-то надо? Что та Дуська, что другая. И одна Сергеева, и вторая тоже. И обе вместе доярки. Только вторая Дуська была передовой дояркой, у ней все коровы были рекордсменки по удоям молока. А одна даже медалистка на областном конкурсе. Вроде лауреата. Вот сельские все и звали их Дуська-медалистка, да Дуська Митрохина.
Ну, вот… ага. Лежит Митрохина и стонет. И не потому что замерзла на клеенке, Дуська — баба горячая, на селе это не одному Митрохе известно, задом клеенку давно согреть успела. А стонет от чего-то своего, от внутреннего. Областной начальник как глянул на Дуськин живот, так сразу к нашему фельшару голову и повернул:
— Больная говоришь? Это тебя в медучилище учили беременных больными считать? До сих пор не знаешь, что это закономерно-естественный процесс? Тебе, похоже, только коров за дойки дергать.
Жываго человек неупрямистый, лишний раз в споры не ввязывается, но тут уж не удержался, руками развел:
— Так больная, она и есть больная. Хотя Вы правы, у Дуськи это закономерно-естественный процесс. Не в первый раз у нее такое.
— Эх, фельшерА! Всему вас учить надо, — не слушает Кузьму Захаровича областной «отличник». — Дай-ка, чем послушать.
Жываго ему и протянул стетоскоп — деревянную трубочку с грамофончиками на концах. Фельшар мне как-то объяснял, что такой трубочкой дитё в животе лучше всего слушать: звук напрямую от живота в ухо идет. Кратчайшим путем. Хотя есть в хозяйстве нашего фельшара и с длинной резиновой шлангочкой, но той штукой он легкие слушает. Начальник стетоскоп принял, повертел в руках, поморщился: «Эх, земская медицина. Где ты, Антон Павлович?» и ткнул раструбом в Дуськин живот (Кузьма Захарович потом сказал, что не тем концом), а ко второму — ухо приложил. И замер. Послушал-послушал, потом и говорит:
— Вот, шевеление плода прослушивается. И сердцебиение тоже. Но какое-то непонятное. С хлюпами. Я бы сказал, влажное сердцебиение. Надо срочно вызывать сан-авиацию и отправлять в область в патологию беременности, — и слово какое-то добавил, если и не на латыни, то все равно — мудреное.
Дуська от таких слов с перепугу замерла, лежит, словно дохлая поросая свинья. Только стыдясь наличия трех мужиков зараз, ладонями лодочкой прикрывает срамное место.
Областной по-отечески потрепал жирную Дуськину щеку и говорит:
— Ну-ну, голуба, мы здесь — не мужчины, мы — по долгу службы. Вытяни руки вдоль туловища, — а сам заинтересованный взгляд бросил на доступное теперь обозрению, как в Лувре, Дуськино сокровенное. Главврач тоже подпрыгивать принялся, чтобы через плечо областного начальства углядеть торжество матушки-природы, во всей красе явленное в Дуськином туловище. А и понять их можно: Дуська же наша баба, русская. Кровь с молоком. Тугая, словно наливное яблочко. И всего-то в ней — много, лежит на кушетке необъятным русским простором.
Тут Кузьма Захарович в кулак откашлялся:
— А позвольте и мне послушать? — и трубочкой к Дуськиному животу приник. — Ты погляди, и правда звуки у сердцебиения странные. Будто бурчит что или переливается. Может не будем сан-авиацию беспокоить? Я у ней эти роды, почитай кажный месяц принимаю. Поворачивайся на бок, — это Жываго уже Дуське командует, — да ноги согни в коленях.
— Она же, эта лахудра бестолковая, как сала нажрется, так у нее начинает живот пучить и клапан какой-то срабатывает, выход перекрывает. И знает же, что без медицинской помощи не обойдется и все равно сало ест. Любит она его, — и с этими словами Кузьма Захарович вставил Дуське сзади, туда, чем отхожее место радуют, трубочку. Раздалось «пфффф!», только громче, чем вы представили и Дуськин живот опал, как пробитый горящим окурком воздушный шарик. А по комнате запах тухлой квашеной капусты (почему — непонятно, Дуська сало все-таки ела) поплыл. Плотный, как утренний туман над рассветной рекой.
— Роды прошли без осложнений! — фельшар Жываго повернулся к начальникам, с намерением артистично раскланяться, однако тех в ФАПе уже и не было, только дверцы машины хлопнули, и слышно было, как мотор завелся.
Вот так наш фельшар со средним медицинским образованием, оконфузил «Отличника здравоохранения». А и ничего удивительного, если разобраться, в этом и нет. Здравоохранение имеет к практической медицине такое же отношение, как билетер у входа в цирк-шапито к канатоходцам: по тросу под куполом пройтись не умеет, но тоже вроде как человек искусства. А у Жываго вдобавок и опыт — о-го-го какой! Но об этом в другой раз.
О, чуть не забыл. Дуська — вот же баба-дура! — про этот случай подругам на ферме рассказала и теперь на селе ее все зовут Дуська-роженица.