Тополя во Флоренции

         
!!!!!!!!!!    Если идея любви между двумя мужчинами вам неприятна, ПОЖАЛУЙСТА, не читайте    !!!!!!!!!!


          Прошлым утром меня разбудило легкое прикосновение теплого ветра с запахом мяты. Пытаясь открыть глаза, я услышал тихое:
          - Погоди... Не моргай... У тебя пушинка на ресницах.
          Тополиный пух, подумал я просыпаясь. Цветут тополя и улицы Флоренции завалены пухом, почему-то не белым, а желтым. Теплые пальцы осторожно тронули мое веко, мягко потянули за ресницы.
          - Все, снял. Доброе утро.
          Артем, одетый для утренней пробежки, сидел на краю моей кровати. Он улыбнулся мне чуть настороженно. Мы оба слишком осторожны, слишком старательны,  слишком боимся все испортить. Он ждал этого шанса больше года. Я... Быть может, я ждал его всю жизнь.
          - Ладно, валяйся, соня, - он позволил, вставая. - Я посмотрел по карте маршрут - вокруг крепости, дальше по Роселли и обратно по набережной. Через час вернусь.

          Я с удовольствием оглядел складную фигуру моего нового любовника, его длинные загорелые ноги, широкие плечи под черной просторной футболкой. Артем помешан на фитнесе, каждый день ходит в тренажерный зал и каждое утро бегает. Десять километров, как минимум. Немного задетый его снисходительным тоном, я вдруг предложил:
          - Звучит заманчиво. И утро такое качественное. Может и я с тобой побегу.

          Он уставился на меня во все глаза, будто я калека, и, едва овладев собой, кивнул поощрительно:
          - Конечно, побежали. Только выпей бутылку воды.
          - Не учи отца еб...ся, - ответил я достойно и с хрустом потянулся.

          Короче, побежал я с ним в то утро и чуть не умер. Держался из последних сил, как Буцефал. Отдышался лишь ближе к вечеру и тут же уговорил себя, что бег- лошадиный спорт, а я не конь, так что нечего заморачиваться. И уже поcле ужина, движимый безрассудной жаждой реванша, предложил моему чемпиону побороться на руках.   
          Мы боролись довольно долго, пока Артем мне не поддался. Это было страшно обидно. Он просто заглянул мне в глаза, почти с жалостью, и я почувствовал, как ослабел напор его каменных мышц, и тяжелая рука утратила сопротивление. Я отмахнулся от его комплиментов и уселся с книгой на балконе. Балкон у нас в номере крохотный и там едва хватает места одному.

          Снова выбрались на свет, вылезли из пыльных щелей старые сомнения, оказывается вовсе не похороненные, а отложенные про запас, сохраненные в душных закутках. Стало непонятно зачем я поехал в отпуск с этим чужим мальчиком, зачем пытаюсь его не обидеть и рассмотреть в нем что-то кроме красивой физиономии и мускулистого тела. Сославшись на усталость, я лег в постель довольно рано и отвернулся к стене.

          Этой ночью он будил меня дважды. Первый раз, когда вернулся с поздней прогулки, не включая свет тихо разделся, улегся в свою кровать, заворочался, вздыхая. Снова, уже под утро, я увидел его на корточках около мини-бара; скупой свет открытого холодильника окрасил бронзой его строгое лицо со складкой между сдвинутыми бровями. Он налил себе что-то в стакан и сел ко мне спиной на своей кровати; я едва различал его темный силуэт на фоне занавешенного окна. Мне стало стыдно за свою детскую обиду, мелочное неумение проигрывать, тоже мне, нашелся чемпион. Чем виноват этот парень, что он сильнее тебя, и выносливей, и, видимо, добрее, лучше характером? Что увлекся тобой, дураком, не на шутку? Пылинки с тебя, сволочи, сдувает...
          - Что ты пьешь? - спросил я в пол-голоса.
          - Виски, - отозвался он не оборачиваясь. - Хочешь?
          - Давай.

          Он легко перебросил ноги на другую сторону кровати, я тоже сел к нему лицом. Он протянул мне стакан с резкой горьковатой жидкостью с медвяным бархатным послевкусием.
          - Что это за виски? - спросил я, немного удивленный.
          - Понятия не имею, - ответил он. Я услышал грусть в его голосе, горький осадок бессонной ночи, и, положив руку ему на шею, притянул его к себе, прижался лбом к его лицу.
          - Артем... - начал я нерешительно, но он перебил меня мягким:
          - Чшшш... Молчи. Не надо.
   
          Его удивительные губы коснулись моих, я жадно прильнул к их теплой нежности. Как же хорошо видеть рядом с собой такую способность простить, такое море тепла... Сладкая дрожь, блаженная слабость затеплилась в животе, медленно разлилась по телу. Я обнял моего малыша за плечи и потянул на себя. Он послушно прилег рядом, прижался твердым, уже горячим телом. Я перевернул его на спину, сгребая под себя, кончиком языка прочертил твёрдые извилины его аккуратного ушка. Артем тихо ахнул, вцепился мне в волосы, зажал в кулак, потянул сильно, больно...  Я нервно дернул головой: "Пусти!.." "Прости, Дим," - пробормотал он невнятно. Я поборол желание отвернуться от него прочь. Блин, все настроение пропало. Ничего, надо начинать все заново. Он не виноват. Кто знает с кем он был раньше. Некоторым это нравится, укусы, засосы, удары; я никогда этого не понимал. Я взял губами мочку его уха, бархатную и нежную, такую мягкую, услышал его тихий голос: "Дима, ты только не молчи... Если тебе плохо, только скажи..." Мне хорошо. Я целую его шею, мягко зажимаю зубами тонкую кожу, не отрывая губ от стройной шеи шепчу: "Ты тоже... Скажи, если не нравится..." Он спорит с дрожью в голосе: "Нравится, мне все нравится... Ты только не останавливайся..."

          Его тело начало двигаться под моим, ритмично скользить, прижимаясь. Его тело так красиво. Каждая мышца видна под гладкой, по-детски безволосой кожей, и этот обалденный запах, не туалетная вода даже, а его собственный запах, свежий, чуть горьковатый... Неужели это все, что мне нужно: красивое тело? Какая разница, если я чувствую дрожь железных мышц его пресса, слышу частый стук его сердца под своими губами, его стон и ласковые, нежные слова, произносимые, как во сне, как в молитве. Отступает неловкость, и вина, и стремление что-то доказать, а остается только нежность и  острое, отчаянное желание, и мы растворяемся в его пьяном багровом тумане. Нет больше меня, и нет моего случайного спутника, мы сливаемся в одно целое, в одну беззастенчивую радость, в один крик, один восторг. Вместе мы улетаем в другой светлый мир, где нет правых и виноватых, нет ни сомнений, ни сожалений, а есть только крепкие объятия, влажные нежные губы, сильные ласковые руки и чудо одной любви, разделенной на двоих.

          Мой Артемка все еще не может отдышаться, и его тело вздрагивает в моих объятиях. Нежность поднимается во мне и наполняет до краев.

          Целуя его закрытые глаза, я почти не жалею о том, что они серебряные, а не золотые.