Катя не помнила, как они пришли к пещере. Это как-то ускользнуло от сознания. Она сидела на песке, прислонившись спиной к валуну, и безучастно смотрела, как Юрка разводит костер, ставит котелок с рыбой…
Смотрела на огонь.
Смотрела на такую же безучастную Иру…
У входа в пещеру сидел Гошка, бледный, грустный арлекин. Катя вспомнила, как в какой-то момент плача, нечаянно прижалась щекой к его щеке. Она была горячей. Такой горячей, что ее всю охватил жар, растопил заледеневшую от ужаса душу… Этот жар казалось породнил их, потому что именно в эту секунду Катя поняла, что бы потом не случилось, он – родной.
Гошка медленно подошел к Кате.
– Я тебе докажу. – упрямо сказал он. – Я тебе докажу, что мы не умерли.
Катя легко улыбнулась, дескать, какая разница. Ну, что изменится? Прошло двадцать пять лет. Вот что означали эти странности с глазами. Это закручивалось время. Одно моргание – год… или два…
Гошка стоял перед ней вытянувшись. Строгий и решительный.
– Смотри.
Холодной искрой сверкнуло лезвие ножа, во все стороны брызнула кровь, красная, горячая. Струйкой потекла по белой руке.
– Видишь, я живой!
– А-а-а! – закричала Катя.
В который раз за этот долгий день в ее голове все сместилось, смешалось. В душе отчаяние боролось с надеждой, боль с радостью, и неизвестно чего было больше.
– А-а-а… – обеими руками она пытаясь зажать рану на Гошкиной руке.
– Я живой, видишь. Мы не умерли. Мы – заблудились. Я не врал тебе!
– Ребята, я тоже живой. – недоуменно сказал Юрка.
Из пореза на его руке часто капала кровь. В другой руке он держал нож.
Следующей заорала Ира:
– Сдурели хором? Они будут себя резать, а я что, всех перевязывать должна? А чем, меня спросили? Придурки! У меня тут не аптека! Живые они…
Потом она долго сокрушалась, что вместо бинта пришлось перевязывать раны чьей-то порванной на полоски майкой.
– Не переживай, – уговаривала ее Катя, когда они привалившись спинами к валуну, отдыхали после перевязки раненых. – Заражения не будет. Ты же на них целый пузырек йода вылила. Бессердечная.
– Скажите, какие нежные. Руки кромсали молча, а от йода орали, будто я им аппендицит режу без наркоза. А Гошка хорош. Если бы он не придумал, как нам доказать, что мы не покойники, я бы к утру им точно стала.
– Кем стала?
– Покойником. – и без всякой паузы заорала. – Я не поняла, нас сегодня кормить будут?
Юрка крутился возле костра.
– Дров не хватает. Я схожу, поищу? – он посмотрел на Гошу.
Тот отрицательно покачал головой.
– А-а, в пещере есть. Там этого добра – навалом.
Катя видела, как он быстро сбегал в пещеру и принес охапку веток, которые с успехом заменяли шины, когда он ломал ноги, какие-то палки… как он стал бросать их в костер. В памяти всплыло лицо Ходако.
– Нет! Стой! – закричала она, бросаясь вперед. Выхватила из рук Юрки какую-то дощечку, посмотрела на нее и прижала к груди. Гошка уже стоял рядом. Белые губы подрагивали на белом лице.
– Что, Катя, что?
Катя смотрела на Юрку и рычала:
– Где ты это взял?
– В пещере было. – не понял наезда на дрова Юрка.
– Только одна?
– Такая, одна.
– Гоша, надо проверить.
Она стала рыться в ветках, которые принес Юрка. Не найдя больше ничего интересного побежала в пещеру.
– Гоша, фонарик. Свети.
Они обшарили в пещере каждый закуток. Катя заглянула под каждый спальник. Потом, кажется, совсем сошла с ума. Она стала выбрасывать из пещеры туристские пожитки, не выпуская дощечку из рук. Кажется, Гошка что-то понял, потому что стал ей помогать с удвоенной силой. Скоро в пещере не осталось ничего, что напоминало бы о присутствии четырех подростков. Катя села на пол. Она слегка качалась всем телом, прижимая дощечку к груди.
– Катюша, что это? Идол?
– Идол, Егорушка. Вот что хотела сказать Ходако. Господи, я такая счастливая…
Гошка сидел напротив и не мог сказать ни слова.
Потом они собрали все камни в пещере, Катя сложила их горкой и в центре ее укрепила простую дощечку, в верхней части которой слегка угадывались прорези глаз и рта. Она сняла с пальца любимое колечко и положила к ногам идола.
– Ты, прости нас неразумных. Мы не со зла...
Но и этого Катерине показалось мало. Она заставила всех по очереди сходить в пещеру, попросить прощения и оставить подарок-жертву. Скоро у подножия лежали – колечко, перочинный нож, пудреница, цепочка с «косточками» и красивый брелок в виде орла.
А потом Гошка сказал, что до грозы пятнадцать минут и началась такая паника и суета, что живым и не снилось. Когда первые капли упали на тент палатки, ребята уже ели отварную рыбу вприкуску с бутербродами. Они опять были свежими.
Юрка чувствовал себя виноватым.
– Кать, там такой горки не было. Валялись камни, палки… Я никогда бы не подумал, что это идол.
– А надо было думать! – сердито буркнула Ира. – Ты, Юр, ты всегда такой…
– Так на этой палке даже лица не было видно. Не могли вырезать посильнее?
Катя вздохнула.
– А ты сам попробуй. Это – лиственница. На ней ножом не очень порежешь.
Ирка вдруг засмеялась, заохала, захлюпала носом.
– Ты, что? Все же хорошо, мы живые…– все стали ее успокаивать.
– Ребята… – простонала Ира. – Это я во всем виновата. Я два дня эту дощечку к Юркиной ноге полотенцем… вместо шины…
Юрка хмыкнул.
– Так вот почему на мне все за ночь заживало? Конечно, с идолом-то…
– Нет, изначально виноват я. – строго сказал Гошка. – Это я, когда началась гроза, отправил вас в пещеру…
– Никто не в чем не виноват. – опять устало вздохнула Катя. – Такова была воля Ходако.
– Давайте спать, я так устала. – предложила Ира. – Мы все время то плачем, то смеемся… можно диагноз ставить..
– Потом разберемся. – пробурчал Юра.
Катя сладко зевнула.
– Да не в чем разбираться. В чудо надо верить, а не метаться из стороны в сторону. Кто как, а я выбираю чудо.
Над бескрайней тундрой сияло незаходящее солнце. Как и положено, в августе, оно добросовестно ходило по кругу, грея своими лучами бока каменных изваяний Белого города. Раскрашивало облака невиданными оттенками. Серебрило воду волшебной реки.
На красивом склоне реки у скалы с пещерой стояла оранжевая палатка.
Над ней висела небольшая синяя туча, из которой потоками лилась вода. Дождь барабанил по тенту палатки, убаюкивая невольных пленников.
***