Шабашник
(Рассказ)
Эдуард Рыбкин
"Здорово коллега!", - приветствует меня каждый раз, при встрече, Алексей Черемных, подслеповато щурясь. Высокий худощавый старик, семеня по асфальтовой дорожке до меня, у нас на остановке Стахановской, на Зелёнке. Ходит он в супермаркет "Ривьера" просто поглазеть. Покупать на его минимальную пенсию, там что-либо проблематично.
Живёт Алексей на Зелёнке неподалеку в частном секторе в маленькой толью покрытой избушке огороженной полуметровым забором из дровяного горбыля. За всё время, сколько я видел, что он ходит туда, не видел, чтоб он что-то купил на его в четыре тысячи пенсию. У меня пенсия в два раза больше, но и то я редко что там себе купить позволяю. В то же время удивляюсь. Как же так получилось, что человек прожив жизнь, смог лишь заработать минимальную пенсию по старости? Притом знал я Алексея, как положительного человека, который имел свою благоустроенную квартиру, а сейчас живёт в какой-то хибаре?
Познакомился я с Алексеем на железке, на курсах проводников. Был это ещё рослый, видный мужчина, правда горячий и не очень сдержанный по характеру. Отчего, похоже, не заладилась у него семейная жизнь. Остался от этой жизни лишь взрослый сын. А у сын случилась любовь, а затем встал квартирный вопрос. Девушка его жила в Новосибирске. И Алексей уже подумывал отдать им свою благоустроенную квартиру в девятиэтажке.
"А ты куда?" - сразу же я поставил перед ним вопрос ребром.
"Да тут у меня в частном секторе женщина намечается, Валентина, добрая и душевная!" - беззаботно расплылся в самодовольной улыбке Алексей.
"Мы дружим с ней".
"смотри, не говори гоп, пока не перепрыгнул!" - предупредил я его.
"Можешь квартиру потерять, и женщина твоя окажется не такой уж доброй, как сейчас тебе представляется?".
"Не каркай! сам думаю об этом!" - прервал он резко меня. "В то же время, если не помочь сыну - значит на корню загубить его любовь!" - задумчиво продолжил он.
"Смотри Лёха! Не пори горячку!" - в тон ему произнёс я. И мы разошлись. Встретились вновь на железке. Он бы весёлый, сказал, что решил все-таки отдать сыну квартиру. И Валентина вошла в его положение, приняла его в свой старенький домик - и он уже затеял капитальный ремонт и возвёл вокруг домика из горбыля полутораметровый забор. Валентина не может нахвалиться им. Говорил он.
Через месяц мы закончили курсы проводников и поехали в поездку. Всё шло хорошо. И вдруг у Алексея, как карточный домик, всё стало разваливаться на глазах. Вначале приехал в унынии сын. Отец отдал им с его невестой квартиру. Они продали её и поехали покупать в Новосибирск. Но не учли, что цены там на квартиры чуть не в два раза дороже. Пока искали что-нибудь подешевле, половину квартирных денег потратили. Сняли квартиру, остальные деньги потратили на наряды и на свадьбу. А как деньги закончились, и негде было больше взять. Молодожёны поссорились. И сын вновь приехал к отцу. А отца самого ещё бабка не прописала в дом. Алексей в поездках весь был на нервах.
А тут случилось. По приезду в резерв по документам, что он Алексей подавал в сведениях о наличии свободных мест в вагоне на все станции, у него оказалось вдруг скрытие аж шестьдесят мест. То есть, скрывая эти места, он вроде бы взял с людей деньги и у государства тоже в собственный карман. А у нас за такое нарушение, сразу увольняли с работы. Но учитывая, что такое у Черемных произошло в первый раз, его перевели на три месяца в резерв на заправку вагонов в дорогу углём.
Встретив Алексея, я не поверив в официальный источник информации, прямо спросил: "Лёш, как это случилось?".
"Да шабашница сука устроила. В бегунке я в дороге поставил шесть свободных мест, а рядом с шестёркой вдруг оказалась ещё одна шестёрка. Я говорил начальнику участка, но ничего никто не хочет слушать", - ответил Черемных и, чуть помедлив, успокоил скорей себя. "Да ладно! Отработаю три месяца, дома пока буду, а потом попрошусь в другую бригаду".
Но доработать эти три месяца ему там и не пришлось. В следующую поездку он вдруг пришёл ко мне в вагон и рассказал: "Поработал я полмесяца на угольном складе, вижу, завскладом уголь на сторону продаёт, а потом подгоняет бульдозер и с землёй на склад мусор загребает. А мы проводники потом топим этой землёй, от дыма задыхаемся и пассажиров морозим, - а этот гад наживается!".
"Ну, ты только не горячись, один ничего не предпринимай, только себя спалишь", - предупредил я его. Но он уже закусил удила и слушать меня не стал. Возбуждённый, пошёл на угольный склад. А минут через двадцать вновь пришёл уже с разбитым в кровь лицом, матерясь: "Гады! Сказал я завскладом, что о нём думаю, но за него заправщики заступились - они ведь тоже камни угля нам оттуда же продают. Вот и набили мне морду!".
Но этим дело не обошлось. Когда я приехал со следующей поездки, в резерве уже висел приказ об увольнении Черемных, якобы за учинённую им драку на угольном складе.
Встретил я Черемных уже на Зелёнке месяца через два, он уже работал грузчиком в магазине. Валентине своей доделал полный ремонт дома. Сын, пожив с ним некоторое время, вновь уехал в Новосибирск, нашёл где-то там работу.
Прошло где-то ещё с полгода. Приехав из поездки, я возле своего дома встретил вновь Алексея и ещё издалека заметил, что тот не в духе.
"Что случилось?" - сразу встревожился я.
"Да уволили опять!" - хмуро посетовал он. "Увидел, как продавцы с заведующей в сметану творог толкают и кефиром заливают. Не сдержался, сказал. Что ж вы суки делаете. люди деньги вам платят, а вы их этой мешаниной потчуете!". И тут же пожаловался: "Глаза как на грех слепнуть стали. Хотел в Новосибирск ехать на операцию, да денег нет. Устроился тут, к частнику хожу, плотничаю, копейки платит. А тут Валюха поедом ест, дармоедом называет".
В следующий раз мы с Алексеем встретились, когда уже оба на пенсию ушли. Увидев меня, он радостно засеменил ко мне. Был по началу зимы уже гололёд и довольно холодно. "Слушай друг!" Нахохлившись в заношенной какой-то неопределённого цвета куртке, в шапке и в разношенных кирзовых сапогах, взмолился он: "У тебя благоустроенная квартира. И горячая вода есть. Можно я приду помыться. Хоть погреюсь у тебя. У меня бабка совсем озверела, даже баню не даёт протопить. С тех пор как я пенсию маленькую стал получать. У ней пенсия восемь тысяч, а у меня четыре. Она даже простыни не стала мне давать. Сплю в прихожке на топчане, на дерюжке. И гонит каждый день меня. Но я говорю, хоть убей, никуда не пойду, потому что некуда".
"Хорошо, пошли, помойся", - разрешил я.
Вечером он пришёл ко мне. У него не было даже с собой полотенца. Я дал ему. Он парился в ванной, наверное, с час. Я усадил его за стол. Заварил кофе, нарезал сала, колбасы. Он в одну минуту это смёл и ещё с полным ртом пожаловался: "Я уж этого давно не ем. Что на четыре тысячи можно купить. Хлеб, да крупы - картошка, слава богу, своя и бабка брать разрешает. Но она и питается от меня отдельно. Да я сам не прошу её ни о чём".
Я застелил ему чистую постель. Он тотчас на неё упав сказал: "Хоть раз посплю, как барин!" Всю ночь, храпел, а утром чуть свет ушёл.
Утром, выходя из квартиры я столкнулся с соседкой выше этажом. Та, проходя остановилась возле меня: "Я вчера заметила, Черемных у тебя в гостях был? Зря ты его здесь привечаешь. Нехороший он человек. Валентна его рассказывает, что всю жизнь пил, нигде подолгу не работал. Всё шабашками перебивался. У нас на Зелёнке часто люди часто что-нибудь строят. Вот он нанимался, сарай какой-нибудь сколотит, крышу перекроет. Получит деньги, пропьёт, а потом к бабе какой пристроится".
"Вы говорите, нигде не работал, а за что же он квартиру получил?" - не поверил я.
"Да это не его квартира. Бабёнка тут одна жила, на Химкомбинате по две смены аппаратчицей вкалывала. Ребёнка с ним прижила. Пожила с ним несколько лет, он также продолжал шабашками перебиваться, пил, да ещё приходил и бил её. Она выгнала его. А тут сын стал подрастать. Она по вредности на пенсию пошла. Да видно, не зря эта вредность даётся. Вскоре заболела и умерла. Сын тут и пустил Черемных к себе, а сам в Новосибирск поехал учиться. По шабашному делу Черемных и к Валентине пристроился. Когда у неё муж умер. А тут сын вернулся, продал квартиру (Черемных там даже не был прописан). Так всю жизнь возле баб, да на шабашках перебивался. А когда хватился идти на пенсию, а у него стажа нет. На минималку едва хватило. Шабашник он и не привечай больше его, а то он и тебе что-нибудь худое подстроит", - сказала соседка и пошла.
Черемных после этого несколько раз пытался ко мне напроситься в гости. Но ссылался, что, то у меня сын приехал, то дочь гостит с внучкой. Он, что я не горю большим желанием видеть его у себя, постепенно отстал от меня. Лишь издалека приветствует, подняв шапку. Я отвечаю ему тем же, отмечая про себя, что Черемных всё ещё живёт у Валентины. Не прогнала она значит ещё или уже не может. Всё равно рад, что хоть так живёт человек. Есть ещё хуже, в подвалах живут, да в теплотрассах. Вспоминаю, как он добрым представлялся, что из-за любви к сыну квартиру ему отдал, не думая о себе. А я подумал тогда: «Вот человек, отдал всё, а самому негде жить».
А оказалось. Недавно я только узнал, что на железной дороге его вовсе не подставляла никакая шабашница. Просто он положил в свой карман сумму за шестьдесят билетов пассажиров. Потом ему морду набили проводники за проданный им некачественный уголь, в чём он обвинял завскладом угольного склада. А в магазине, где он говорил, застал продавцов за подмешивание в сметану творога. Оказалось это они уличили его в краже фляги той самой сметаны. За что и был уволен. А то что касается отдачи сыну квартиры. То это тоже оказалось «липой». Ничего он и никому никогда ни грамма не дал, потому, что было нечего. И квартиры у него не было. Он её просто не заработал. Как не заработал и трудового стажа. И минимальная пенсия – это вполне закономерный результат за его «деятельность».
И потому сейчас хочется иногда хотя бы посочувствовать ему при встрече, но тут же останавливает здравый смысл. «Здорово коллега», - говорим друг другу мы с ним и расходимся в разные стороны, в которые привела нас наша жизнь.