Изредка мне снятся сны с похожим сюжетом: будто я снова работаю на НДФЗ. Обычно в этих сновидениях я испытываю какую-то тихую панику - ЗАЧЕМ я сюда возвратилась?! А проснувшись, радуюсь, что это всего лишь неприятные предутренние грёзы.
Давным-давно моя не слишком-то церемонная судьбинушка распорядилась так, что мне пришлось более десяти лет проработать на заводе.
А куда же ещё в советские времена могли «распределить» так называемых молодых специалистов, техников-технологов неорганических веществ, как ни на завод? Ново-Джамбулский фосфорный завод, который в тот период находился в стадии завершения его строительства.
После защиты дипломов (дипломы на руки не выдавались, дабы «молодые специалисты» не сбежали с ними с будущей каторжной работы) мы с подругами устроили себе продолжительные каникулы. Как-то не слишком рвались трудиться на благо родины. Но, никуда не денешься, и к середине лета вчерашние студенты стали сползаться в Джамбул.
Нас без проблем поселили в общаге. Хотя жить в общежитии – это само по себе проблема. Это была обычная трёхкомнатная квартира в новёхоньком доме. Жильцов – шестеро. То есть, всё не так уж и плохо. А когда всё-таки бывало плохо, лично я сваливала то к одному, то к другому своим братьям, которые, к счастью, тоже проживали в этом городе.
Для начала мы втроём, я, Магилинская и Клёстова, съездили в Чимкент за утюгом. У нас там утюг остался, видите ли.
Утюг в те времена стоил рублей восемь-десять, а билет до Чимкента – четыре рубля. Дальнейшие подсчёты, по-моему, не требуются. И так всё ясно. Просто нам хотелось навестить полюбившийся город, а утюг был лишь предлогом.
На обратном пути мы сделали привал в Ванновке (очень приличный посёлок между Джамбулом и Чимкентом). Там жили родители Клёстовой. Погостив у них три дня и наевшись вкуснейшей вишни прямо с деревьев их сада, мы прибыли, наконец, в Джамбул и отправились на НДФЗ.
Завод находился (да и сейчас находится) в пятнадцати километрах от черты города, в довольно живописном гористом месте, и туда регулярно ходили городские автобусы.
Временное заводоуправление располагалось довольно далеко от остановки, на невысокой горе, в длииинном одноэтажном доме.
Нам предложили на выбор несколько рабочих мест. Ну, мы и выбрали – лабораторию цеха жёлтого фосфора (или печного, так его чаще называли заводчане). Это основной и самый вредный цех на всём заводе. Но зато там быстрее всего продвигалась очередь на квартиры, и была сравнительно высокая зарплата, почти двухмесячный отпуск, и ещё какие-то льготы… Этим мы и руководствовались при выборе.
Наш будущий начальник цеха Семёнов посоветовал нам не торопиться с оформлением на работу, что мы безукоснительно и выполнили.
Наши сокурсницы Ведерниковская и Радикова, прибывшие в Джамбул позже нас, выполняли необходимые формальности гораздо быстрее нас, однако их визиты на НДФЗ не обошлись без приключений.
Первый раз они так же, как и мы, побывали у Семёнова, взяли необходимые бумажки, очень шустро прошли медкомиссию, и вновь поспешили к начальнику.
Приехали на завод, поднялись на гору, вошли в длинное здание… А там всё как-то неуловимо изменилось, исчезли все таблички с дверей, и девчонки никак не могли сориентироваться в тёмном коридоре, где же кабинет Семёнова.
Радикова даже вышла на улицу, посмотреть, тот ли это дом, а Ведерниковская нашла, наконец, нужную дверь и решительно ступила внутрь.
Наташка ни черта не видела – в комнатушке было темновато, её глаза слепил луч света, проникавший сквозь единственное оконце каморки, к тому же «для полного счастья» Наташа забыла в тот день надеть очки.
Ведерниковская сосредоточенно прищурилась и разглядела (в конце-то концов!) нескольких коротко стриженых мужиков, сидевших то ли прямо на полу комнатки, то ли на низеньких нарах.
Оказывается, за ту неделю, пока девчонки проходили медосмотр, было достроено заводоуправление, начальство «переехало» в новое здание, а в бараки на горе (это были бараки!) поселили зеков, вернее, условно-досрочно освобождённых заключённых, которых в те годы в Джамбуле было видимо-невидимо.
В первый момент Наташкиного вторжения «хозяева» комнатушки ошеломлённо молчали, потом заметно оживились и стали «приветливо» приглашать «девушку» присоединиться к их компании.
Наташка опрометью выскочила в коридор. Ей вслед ещё долго доносилось:
- Девушка, куда же вы, куда же вы?..
Так и не найдя в тот день Семёнова, Радикова и Ведерниковская поспешили уехать с завода. К их удивлению, в автобусе не было свободных мест, и девчонкам пришлось стоять на задней площадке.
Рядом с ними «тусовались» двое странных парней, которые всю дорогу пристально наблюдали за нашими подругами. Они как будто всё время порывались что-то сказать, но, похоже, робели. Наконец один из них осмелился и заговорил, усиленно имитируя блатную манеру:
- Девочки, вас откуда тормознули, из Питера что ли?
- Чего??? – прорычали и без того злые Ведерниковская и Радикова.
Оказывается!.. На этот раз за заключённых приняли их самих…
* * *
Однако на этом эн дэ фэ ЗЭковские злоключения Радиковой и Ведерниковской не закончились. Как и наше прохождение медкомиссии.
Одним прекрасным ранним-преранним утром наша троица направилась во флюорографический кабинет. Это был уже второй заход. В первый раз мы элементарно опоздали.
А тут – такое везение (!) – пришли ещё до открытия, каким-то чудом не попадали с высоченного крыльца, когда вся толпа ринулась к регистратуре, и даже урвали талоны (!), но…
Флюорографию проходят только при наличии паспорта…
Ни у кого из нас паспортов при себе не было…
Более чем неспешно мы возвратились в общагу… К обеду туда же препожаловали Наташа с Таней. (Они ездили на завод).
Радикова, которая вообще-то не была матерщинницей, потрясала эфир четырёхэтажной бранью. Ведерниковская же лишь мрачно молчала.
- Что случилось??? - неоднократно вопрошали мы.
- Нас о….....сали, - выдержав приличную паузу, ответила Наташка.
Несмотря на весьма печальную ситуацию, на нас напал истерический смех.
Ведерниковская и Радикова, которые вовсе не разделяли нашего веселья, рассказали, что позади них в автобусе сидел вусмерть пьяный «зек», который решил справить нужду «не отходя от кассы», причём целенаправленно на сидение девчонок…
И это далеко не единственная мерзопакость, преподнесённая нам этими «освобождёнными за хорошее поведение», которыми в то время был наводнён весь город.
И какого чёрта их поселили на заводе, ведь они там, кажется, даже и не работали! Во всяком случае, лично я видела всего двух «условников», которые, так сказать, трудились в цехе. Остальные только трепали «добрым людям» нервы.
Однако пора поговорить и о хороших людях. А их на Ново-Джамбулском фосфорном заводе было немало!
Может быть, кто-то считает, что на заводах работает не слишком-то изысканный народ… Я не знаю! Но, по моему мнению, в период запуска и первых лет работы НДФЗ, там сконцентрировался прямо-таки «цвет» технического общества, грамотные, симпатичные, «продвинутые» люди. Во всяком случае, я в этом коллективе чувствовала себя очень комфортно и вспоминаю тех своих коллег с теплом…
* * *
Разумеется, я не буду подробно описывать свои трудовые будни, а попытаюсь рассказать о наиболее «ярких» моментах.
Например, о цехе жёлтого фосфора. Кстати, ему подходит эпитет – яркий. Хотя бы потому, что крышу его высокого здания венчают четыре здоровенные трубы с факелами. Это сгорают «выхлопные» газы, в которых даже после прохождение через электрофильтр остаётся фосфор. А фосфор, как известно, воспламеняется на воздухе, поэтому и хранится только под слоем воды. Отсюда и «вечный огонь», виднеющийся за несколько километров от завода.
Печной цех ночью – это Ад. (Но в аду ведь тоже бывает интересно!)
Взять, например, сороковую отметку (этаж, находящийся на высоте сорока метров). Там расположены вышеупомянутые электрофильтры. Они работают как бы сами по себе, поэтому на этаже нет ни души, одни только хитросплетения труб. Освещение слабое, этакий таинственный полумрак, в недрах которого местами светится шлам.
Шлам – это чисто грязь. Отход производства. Но в этой грязи тоже содержится фосфор. В этом жидком месиве он даже не горит, а только тлеет, поэтому на свету шлам дымится, а в темноте – фосфоресцирует. Запах – адский.
Изредка где-то вдалеке этой самой сороковой отметки промелькнёт рабочий в серой робе и оранжевой каске – ну чем не чёрт?..
В печи, где методом электровозгонки получают фосфор, температура достигает более 1000 градусов Цельсия. При такой жаре да под воздействием электрического тока химические элементы распадаются на ионы. Если в печь попадёт вода (что строго возбраняется!!!), её атомы, кислород и ВОДОРОД, тут же разлетятся в разные стороны. А это уже взрывоопасная смесь. Полцеха может взлететь на воздух. И случалось – взрывалось, взлетали!.. Чем не ад?..
*Всё в дыму и сердцеед Сенкевич*
Пока НДФЗ ещё не был сдан в эксплуатацию, нас направили на стажировку на другой фосфорный завод. В Джамбуле, надо заметить, этих фосфорных заводов – валом.
Одним из условий стажировки было обязательное ознакомление с цехом на практике, то есть, чтобы мы не просто сидели в лаборатории, а непременно посещали это адское местечко.
Меня «закрепили» за одной молодой лаборанткой, которая должна была показать мне все прелести фосфорного производства.
- Зачем тебе это нужно?? – ежедневно убеждала меня Галка. – Сиди в лаборатории, всё равно в цехе ничего не видно!
Это было истинной правдой. Из-за изношенного оборудования цех был страшно загазован, впору надевать не какие-то там респираторы, а противогазы.
И всё же, в один «прекрасный» день мы улучили момент, когда воздух в нашем «районе» казался относительно прозрачным, и поспешили в цех отбирать пробу газа на наличие водорода.
- Ой! - вдруг спохватилась Галка. – Тебе нельзя сейчас идти в цех, сегодня на пульту работает Сенкевич.
Другие женщины-коллеги, услышав это имя, насторожились и тоже стали уговаривать меня не ходить в цех. Однако я была настроена решительно.
- Ну, если не боишься, иди… - напутствовали тётеньки.
- Да кто он такой, этот ваш Сенкевич, что в нём страшного? - допытывалась я.
- Мастер сегодняшней смены. По крайней мере, не оставайся на пульту с ним наедине!..
- Она пойдёт со мной, я не оставлю её одну, - заверила Галка.
- Он что, грубиян, наглец? - спрашивала я.
- Нет, он не грубиян… - загадочно отвечали «химички».
Путём досконального «допроса» мне удалось выяснить, что Сенкевич – это цеховой сердцеед, неотразимый дон Жуан, перед которым, якобы, не может устоять ни одна женщина.
Пока мы вели все эти разговоры, цех опять окутало белыми облаками фосфорного ангидрида. Чуть ли не на ощупь мы добрались до центрального пульта управления (где-то на двадцать пятой отметке).
На пульте находилось двое мужчин - сердцеед Сенкевич и старший аппаратчик.
Поскольку анализ газа на наличие водорода – это ответственное дело, лаборант должен отбирать пробу непременно самолично. А так как ходить по этим адским цехам в одиночку нельзя (тем более девице), то анализ отбирается только со старшим аппаратчиком.
Вот Галка со вторым мужиком и засобиралась к пышущей жаром фосфорной печи.
- Пойдём со мной! Пойдём со мной! - усиленно шептала мне Галка.
- Да зачем ей идти? - дружно возразили «дядьки». - Лишний раз дышать газами, пусть побудет на пульту.
Я тоже как-то не жаждала глотать едкий дым и предпочла перекантоваться в помещении пульта. Галка обречённо развела руками и поплелась в цех.
Итак, я осталась НАЕДИНЕ с легендарным Сенкевичем - не слишком высоким мужчиной лет тридцати, с неброским, но довольно приятным лицом.
Мы очень мило побеседовали. Без тени какой-либо пошлости или кокетства.
Если бы меня заранее не предупредили, что, «оказывается» Сенкевич – какой-то неотразимый дамский угодник, я бы НИ ЗА ЧТО об этом не догадалась. Хотя, в общем и целом, он мне понравился.
Такое «резюме» я и выдала несколько озадаченным коллегам-аналитикам…
Вынуждена разочаровать тех читателей, кто надеется на продолжение «романа» с Сенкевичем. Ничего такого не было. Я его больше ни разу в жизни не видела, и ни капельки не сожалею от этом. Описанное выше – это всего лишь забавный эпизод и не более…
* * *
Итак, о зеках поговорили, о рабочих – тоже, теперь упомянем научных сотрудников из ЛенНИИГипрохима.
Среди них было много приятных симпатичных людей; кое-кто ездил-ездил в командировки в Джамбул, да так тут и остался. Правда, потом, кажется, снова уехали…
Однако речь пойдёт не о «нормальных» (нормальные – они и есть нормальные), а о несколько чудаковатых НС.
Сначала о тех, кто не слишком нравился. Это семейная чета неопределённого возраста (между тридцатью и сорока годами) в жутко затрапезной одежонке. Конечно, осуждать людей за их внешний вид нехорошо, но всё-таки это странно! Научные сотрудники!.. Из Ленинграда!..
Их костюмы были не просто скромные, а чудовищные! Невероятно, чтобы они не могли изыскать средства на более приличный прикид, ведь они, кажется, даже и детей не имели, просто, видимо, ушли с головой в науку.
Мужчина не общался практически ни с кем, а дама (косметикой она тоже абсолютно не пользовалась) высказывала только недовольство по поводу нашей «грубости». Ну, что, якобы, мы разговариваем друг с другом очень невежливо, хотя нам наши взаимоотношения казались вполне дружескими и деликатными.
Позже, с появлением ещё одной их коллеги, мы поняли её претензии…
Об этой «бабушке» хочу написать отдельно и с большим теплом. Очень жаль, что не запомнила её имени. Скорее всего, её уже нет в живых, светлая ей память!..
Очень милая немолодая дама! Определить её возраст не представлялось возможным: что-то от семидесяти до ста…
Кожа на бледном лице – как пергамент. На голове – очень подходящий парик под вид седых, видавших виды волос, как «швакля» короче. Но он смотрелся на пожилой женщине как нельзя более естественно.
Тем не менее, она была необыкновенно симпатичной, эта старушка! Очень корректно подкрашивалась, носила разнообразные платья и костюмы – просто прелесть!
Первые дни она откровенно задолбала нас своей супервежливостью. И тогда-то нам стало ясно, что мы в сравнении с ленниигипрохимовцами, действительно, сущие невежи.
Аналитические весы в нашей лаборатории были по тем временам – продвинутые – новые, электронные и всё такое. А бабуся привыкла в своём институте пользоваться допотопными весами с гирьками и рейтером. Она никак не могла научиться взвешивать на наших весах, страшно злилась и без конца обращалась к нам за помощью.
Несмотря на испытываемую досаду, она соблюдала крайнюю вежливость:
- Будьте любезны, скажите, пожалуйста, не могли бы вы быть так добры и объяснить, как пользоваться вашими дурацкими весами?.. Я буду очень вам признательна… Благодарю вас!.. Большое спасибо!.. Вы очень любезны…
А через пятнадцать минут – всё сначала.
* * *
Бледнолицая старушка (говорю это с почтением) приезжала в Джамбул очень часто, проводила здесь больше времени, чем в Ленинграде, жила в заводской гостинице и постепенно … «оджамбулилась»…
Однажды она зашла в лабораторию во время нашего чаепития. Мы, естественно, пригласили её к столу.
- Не хочу! - сердито ответила научная работница. – У меня понос! Поела в столовой в гостинице! Теперь только кефир пью. А кефир в Джамбуле такой невкусный!!! Чёрт бы его побрал! Можно, я воспользуюсь вашим телефоном, мне позвонить надо!
Вот так вот. Никаких тебе – «будьте любезны», «простите», «пожалуйста» и т. п.
А ещё через пару месяцев бабуся выдала нечто такое, что мне пришлось экстренно убегать в другой лабораторный зал, чтобы не расхохотаться прямо на месте.
Шла препротивная утренняя смена. По лаборатории шныряло начальство всех мастей, а тут ещё доставили новый газоанализатор, который никак не хотел «запускаться в эксплуатацию».
Над ним бились и лаборанты, и КИПовцы и научные сотрудники, а именно, бабушка и мужик в жутком костюме.
Выяснили причину – засорилась длиннющая капиллярная трубка, сквозь которую должен проходить анализируемый газ. Выяснить-то выяснили, а прочистить трубку никак не могут. Чем только не продували её при помощи …медицинской груши (если не сказать, клизмы) – спиртом, просто воздухом – всё бесполезно. Решили попробовать эфир. Помогло! Анализируемый газ легко засквозил туда, куда надо.
- Ну, что там? - с безнадёгой спросил сотрудник, равнодушный к имиджу.
- КАК ЗВЕРЬ ТАЩИТСЯ!!! - радостно ответила милая ленинградка, после чего я и рванула в другую комнату…
* * *
*И носило меня, как осенний листок...*
Ну, не могу я долго «торчать» на одном месте! Видно, сказывается водолейская натура.
По вполне объективным причинам работать в лаборатории (аж шесть лет!) мне осточертело!!! Несколько раз я переходила из одного отдела в другой... Техучёба, канцелярия, аглопроизводство, ИВЦ (это отдельная статья)...
И, конечно, по закону подлости, там, где мне нравилось, я угождала под сокращение, а оттуда, где было не по душе, вырывалась с большим трудом.
В канцелярии у меня была очень прикольная должность – инспектор по контролю за исполнением поручений директора завода начальниками цехов и отделов. Да, и ещё по ответам на жалобы!..
Жалобы – это какой-то ужас! Особенно, когда их пишет бывший юрисконсульт завода, скажем так, Зануддинов.
К сожалению (а, может, к счастью) я не была знакома с их содержанием (какие-то суперсекреты), но знаю одно – директору и другим руководителям эти петиции жуть, как не нравились.
Однажды злой-презлой директор так и заявил мне:
- Делай что хочешь, но ни в коем случае не регистрируй письма Зануддинова!
Дело в том, что журнал регистрации писем и жалоб был какой-то особенный, с пронумерованными и прошитыми страницами, из него невозможно было, допустим, вырвать лист и что-то там переписать... Если что-то зарегистрируешь, то уже намертво. И его периодически проверяли (в обязательном порядке) более «высокие контролёры».
А буквально через полчаса после директорского наказа появился сам юрист! Бледный, нервный, знающий все законы... Потребовал зарегистрировать послание, которое даже не выпускал из рук. Попытки как-то отмазаться – не помогли. Он сразу раскусил, что к чему.
- Вы специально не хотите регистрировать! Я и на вас буду жаловаться!
Ей-богу, я не испугалась потенциальных жалоб, просто подумала, какого чёрта я-то должна идти на подлог? Если Зануддинов строчит сплошные кляузы, клевету, то чего, спрашивается, руководству так этого бояться? Пусть опровергнут – «и всего делов-то»!..
Через минуту ко мне прибежал возбуждённый референт директора и стал эмоционально сокрушаться:
- Что ты наделала??? Тебе же сказали, не регистрировать???
И главное – всё это таким тоном, как будто это я – виновник всех их «бед».
- Да, я зарегистрировала его письмо! - тоже со злостью ответила я. – А что мне оставалось делать? Ну, давайте, я ВЫБРОШУ этот журнал, а вы увольте меня с работы, как не справившуюся со своими обязанностями!
После этого, как ни странно, ни директор, ни референт больше не предъявляли мне никаких претензий...
В общем, жалобы – это кошмар...
Другое дело – работа с начальниками цехов и отделов. Когда от них требовалось что-то очень важное, или в том случае, если они слишком долго не выполняли какое-то распоряжение директора, то это распоряжение «ставилось на контроль».
Сначала я ходила в ИВЦ, а потом и в заводоуправлении оборудовали кабинет с несколькими ЭВМ, при помощи которых я получала распечатку («портянку», которую потом разрезала на кусочки) этих самых экстренных поручений персонально для каждого начальника отдела или цеха.
Надо сказать, эти бумажечки имели магическое действие. Уж не знаю, как там в действительности обстояло дело с выполнением заданий, но почти все «поставленные на контроль» благоговейно притаскивали к назначенному сроку эти записочки со своей подписью, что, якобы, они всё добросовестно исполнили.
* * *
Научно-технический прогресс всё наступал и наступал – и это здорово!
В одном из кабинетов заводоуправления установили три электронно-вычислительные машины.
За двумя из них постоянно просиживали молчаливые программисты из ИВЦ и ОГП (отдел главного прибориста), а на третьей я должна была обучиться изготовлению пресловутых распечаток ПОРУЧЕНИЙ, «стоящих на контроле».
И мне это очень нравилось.
Занималась со мной программист Людмила из ИВЦ. Раз в неделю мы встречались с ней «за пультом» ЭВМ ИСКРА (так называлась «моя» машинка).
Надо заметить, что принтер в те времена был по величине как… комод. Стол с клавиатурой – ещё одна громоздкая «тумбочка».
И плюс к тому – монитор на отдельной подставке. Вот такая ЭВМ.
Считаю нужным описать и Людмилу.
Не слишком женственна, но при этом замужем и с двумя маленькими детьми…
Не слишком «нежная», но весьма дружелюбная…
Не слишком красивая (скорее по причине «неправильного» имиджа), но очень симпатичная как человек.
Трёх занятий было более чем достаточно, чтобы я с помощью специального диска могла загрузить нужную программу, набрать на клавиатуре новые поручения и откорректировать «старые», и распечатать всю эту лабуду на принтере.
Тем не менее, Людмила была в восторге от моих «успехов» и заверила меня, что при желании я могу перейти на работу в ИВЦ. Эта мысль показалась мне очень заманчивой.
Итак, по четвергам я стала работать на ЭВМ ИСКРА самостоятельно. Это было одним из моих любимых времяпровождений на работе.
Особенно мне нравилось оставаться в кабинете одной. Когда куряги-программисты покидали помещение, я могла повыделывать на ЭВМ всякие фортели. Например, раздать начальникам цехов или отделов «свои» поручения – «сплясать лезгинку», «подарить цветы диспетчерше завода», «обругать главного инженера» и т. п.
Затем я «влезала» в программу и наобум Лазаря меняла в ней циферки и буковки. Машина начинала выдавать всякие нелепости, потом заливалась сиреной (лишь бы только этого не слышали курящие в коридоре программисты!), а меня всё это ужасно забавляло… Хотелось освоить ЭВМ получше…
* * *
- Люда, меня, действительно, могут принять в ИВЦ? - спросила я однажды у Людмилы.
- ТЕБЯ примут, - с нажимом на «тебя» ответила она, - как только надумаешь, скажи мне, и я поговорю с Иваном Ивановичем.
* * *
Обстоятельства складывались так, что в скором времени я «надумала».
Начальник ИВЦ Иван Иванович Хмырёв – «милый дяденька» несмотря на фамилию, и в самом деле моментально согласился принять меня в свой ЦЕНТР на должность оператора ЭВМ.
* * *
В назначенный день я явилась на новое место.
В отделе работало то ли трое, то ли пятеро девиц «домохозяйского» вида. Они меня как-то не слишком заинтересовали. Я надеялась отвести душу на ЭВМ, но не тут-то было…
Ни в одной из двух комнат отдела не было ничего похожего на ИСКРУ или другую «приличную» ЭВМ. На столах стояли какие-то «радиолы» без малейшего намёка на монитор или что-нибудь интересненькое…
Мне почему-то стало тоскливо, и я с удовольствием воспользовалась предложением новоиспечённых коллег – уйти пораньше с работы…
На второй день я начала-таки ознакомление с новой работой. Она заключалась в том, чтобы денно и нощно набирать на этих допотопных «радиоприёмниках» какие-то данные по зарплате всех работников завода.
Эту нудную операцию обязательно проделывали два человека, второй как бы проверял первого. Если встречалась ошибка или какое-то несовпадение – машинёшка возвещала об этом писклявым сигналом.
Я попробовала. Набрала пару ведомостей (или чего-то там). Во время дублирования «шарманка» без конца пищала…
Госссссподи!..
Мне предложили попробовать ещё. Вместо этого я пошла разыскивать Людмилу. Спросила у какого-то бородатого «дядьки» в коридоре, где её можно найти, но он только взглянул на меня остекленевшим взглядом и ничего не ответил…
Зашла в первый попавшийся кабинет. Там было жутко холодно от работавших (сразу трёх!) кондиционеров, но сидящие за «компьютерами» невменяемые программисты не обращали на это внимания. Не обратили они его и на меня. Моё жалкое приветствие и лепетание осталось никем не замеченным.
Далее я действовала тоже молча. Заглядывала в каждый кабинет, пока вдруг случайно не встретила Людмилу в мизерном холле.
- Люда!!! – взмолилась я, - что это за работа?! У меня ничего не получается! Мне дико не нравится!
- Ты хочешь стать программистом? - задумчиво спросила Людмила.
- Ты знаешь, УЖЕ не хочу… Хотя… Ну, может быть…
- Потерпи немного. Как только появится подходящее место, тебя переведут…
Я терпела ещё полтора дня. Мне не пришлось по душе не только новое занятие, но и девицы-макитры, которые, как ни странно, умудрялись выполнять немалые НОРМЫ своей жутчайшей работы, и кроме того, день-деньской о чём-то сплетничали…
Я поняла, что безнадёжно ПОПАЛА…
В последующую ночь я, что называется, не сомкнула глаз. Слёзы, терзания и, наконец, твёрдое решение либо уговорить начальника отдела кадров повернуть вспять приказ о моём переводе в ИВЦ, либо уволиться.
Удался первый вариант. Причём очень складно. Оказывается, приказ ещё не был подписан директором, и надо было только ловко извлечь его из папки «на подпись».
На прежнем месте меня приняли с распростёртыми объятиями, Хмырёв посожалел о моём уходе, но и посочувствовал… и… до очередных перипетий… все «зажили долго и счастливо»…
*Змеиный клубок*
Всё хорошее кончается.
Наш славный коллектив канцелярии стал потихоньку распадаться. Потому что на работу возвращались из декретного отпуска постоянные канцелярские крыски. Употребляю это якобы оскорбительное выражение не просто так. Были, были у тех инспекторш канцелярско-крысиные замашки.
Подходила и моя очередь отваливать. А куда - неизвестно. С хорошей работой уже в те годы начиналась напряжёнка.
Меня всё обихаживала начальница отдела техучёбы Михальченко. Чуть ли не с поклонами приглашала к себе на работу. Интуиция малость подвела меня. Я поверила в искренность её елейных речей и согласилась.
Хотя меня предупреждали. Говорили, что она - ужасный начальник.
- Ай, у меня бывали и похуже! - отчаянно-легкомысленно отмахнулась я.
- Хуже не бывает... - заверили меня, но я всё равно потащилась с заявлением в ОТО.
Он, этот самый отдел технического обучения, располагался в обособленном двухэтажном здании в районе горы с бывшими зековскими бараками. Но и это меня нисколечко не остановило.
Последним знаком была встреча в коридоре ОТО с его старшим инженером Афанасьевым. Он походил на какого-то героя Достоевского - высокий, лохматый, алкашеского вида, в глазах - затаённое отчаяние.
- Ты зачем сюда пришла?! - с ужасом вскричал он.
- Перехожу в ваш отдел, - несколько опешила я.
- Уходи отсюда, уходи! - простодушно уверял Афанасьев.
Да куда уходить-то? Всё равно ничего другого я не нашла.
- Ты всё-таки направляешься к Михальченко??? - Афанасьев посмотрел на меня, как на самоубийцу...
* * *
Первый день работы на новом месте. В просторном кабинете вместе со мной штук пять-шесть тётенек. Все в той или иной степени знакомые, все положительные, но всё же я чувствовала себя немного неуютно.
Видимо потому, что все они, обложившись ворохом бумаг, усердно работали (как потом выяснилось - усиленно делали вид, что работают), а я сидела буквально, сложа руки.
- Что мне делать-то? - спросила я.
- Сейчас придёт Михальченко и даст тебе задание, - как-то подозрительно ответили "коллеги".
- Ирочка, а ты почему не работаешь? - изумлённо воскликнула явившаяся Михальченко.
- Я не знаю, чем я должна заниматься, - честно ответила я.
- Ну, ничего, ничего, ты пока присматривайся и помогай девочкам.
После получасового "присматривания" мне стало тошно.
- Ну чем вам помочь, девочки?! - взмолилась я.
"Девочки" приволокли на мой стол ворох папок и попросили разобрать их содержимое, привести в порядок, а то у них всё никак руки не доходят.
Я справилась с заданием быстро, как метеор. В таком темпе я привыкла работать в канцелярии!
- Давайте ещё, - попросила я.
"Девочки" развели руками:
- Больше ничего нет...
"Господи, скорей бы уж обед что ли" - я томилась от безделья. По мне, так гораздо лучше работать по-настоящему, чем создавать видимость какой-то деятельности, это и мучительно и нудно и противно.
* * *
В кабинете пылилась маленькая пишущая машинка.
- Можно я, пока нечего делать, хоть поучусь печатать? - спросила я.
- Ой, а напечатай мне ведомость! - предложила девица (я бы сказала, фельдиперсовая) Ольга.
* * *
Так я стала добровольной машинисткой в отделе. Несмотря на то, что печатала пока очень медленно, я за два дня развалила "завалы" их бумаженций, и это не составило мне никакого труда.
А тётеньки, похоже, ликовали, что кто-то делает за них их работу. Меня это, право слово, удивляло. Ведь им и так не черта было делать!!!
* * *
Было у них, правда, ещё одно дело - курировать закреплённые за ними цеха.
Особенно любила этим заниматься инспекторша-инженерша Мария.
Она с важным видом и тоненькой папкой под мышкой уходила в цех и пропадала там по несколько часов.
Если её визит в цех начинался после обеда, то частенько она вообще больше не возвращалась на своё рабочее место...
* * *
Вот как-то раз пошла в "свой" цех и я. Коллеги, уже заметив мою прыть, предупредили, чтобы слишком не спешила.
Я прогулочным шагом прошлась по территории завода, медленно поднялась по крутой лестнице цехового "административного" здания, полистала нужные бумаженции в кабинете технолога... и всё!
Черепашьим шагом поползла обратно, зашла во все имеющиеся на заводе магазины, и всё равно до обеда я уже возвратилась в "техучёбу". Ну не представляла я, где можно ошиваться по три-четыре часа, как это делали остальные наши работнички. Вероятно, они ездили в город, но у меня не было никаких дел, чтобы мотаться пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно.
Но проблема бесцельного времяпровождения в ОТО, была далеко не единственной.
Непросто складывались и отношения с Михальченко. Она оказалась самой что ни есть натуральной самодуршей.
Я и не ожидала, сколько крови она у меня выпьет при подписании обычного распоряжения.
Скажу без ложной скромности, что для меня составить какое-то стандартное распоряжение ну очень легко. Я понесла его на подпись Михальченко, не ожидая не малейших препонов, а просто для соблюдения формальности.
Не тут-то было! Оказывается, я что-то там сделала неправильно. Попыталась было возразить, но быстро поняла, что лучше уж переделать распоряжение.
Переделала. Чисто в угоду ведьмочке. Думала, что теперь-то её душенька будет довольна. Ага! Чёрта с два.
Она заставила меня переделывать простое как три рубля распоряжение раза четыре! Самое смешное, что после этого оно приобрело первоначальный вид, один к одному!
Меня такой идиотизм дико бесил.
Напрягали и периодические обязательные посещения Михальченко нашего кабинета. От неё даже запах исходил какой-то жуткий. Вопросы и замечания тоже были аналогичными. Коллеги покорно, если не сказать подобострастно, соглашались со всеми её замечаниями, я же вечно умудрялась ляпнуть что-то неудобоваримое. Ну не переношу я такой кретинизм!
Однако могу гордиться! Всем обитателям этого тухлого болотца я была явно интересна. Однозначно!
"Девушки" с завуалированным удовольствием слушали наши с Михальченко диалоги, а стоило ей выйти из кабинета - обращали все взоры на меня.
- Ну и как тебе такое?
Я от души отвечала, КАК мне такое...
И только несколько позже поняла, что вопросики-то были чисто провокационные.
Среди ритуалов отдела была такая фишка. Все мои коллеги периодически посещали Михальченко. Одних она приглашала сама, другие направлялись к ней (к моему великому изумлению) добровольно.
Все пропадали в кабинете Михальченко очень подолгу.
Дошла очередь и до меня. "Были сборы недолги", не как у моих коллег...
- Ну и что скажешь? - просила Михальченко.
А мне как-то и нечего было ей поведать...
- Как тебе работается?
- Нормально.
- Как коллектив?
- Нормально...
Я возвратилась от Михальченко буквально через пять минут, но это время показалось мне вечностью.
- Как?! Уже?! - изумились коллеги.
- А вы-то там чего всегда так долго торчите?! - в свою очередь недоумевала я. - Нет, серьёзно! О чём вы можете беседовать с Михальченко по два часа???
Коллеги как-то странно промолчали. Более чем странно.
И только месяц спустя кто-то из бывших работников ОТО просветил меня: женщины ходили к Михальченко по очереди - СПЛЕТНИЧАТЬ!
Представляю картинку: наверное, с моим появлением больше всего разговоров было обо мне, такой откровенной болтушке. Я же ни о ком из них не проронила ни единого слова! Интересно, что же подумала обо мне Михальченко?
Между прочим, получилось так, что в техучёбе я тоже работала временно, меня приняли на время декретного отпуска Ведерниковской (!), который уже почти что истекал. Просто Михальченко устно заверила меня, что потом сразу же переведёт на постоянную работу. Но после моей «практики», она как-то засомневалась. К тому же на постоянное место было уже два претендента: я и фельдиперсовая Ольга.
Её стаж работы в ОТО тоже был невелик, но она целиком и полностью вписалась в коллектив.
Михальченко разъяснила мне создавшуюся ситуацию, в очередной раз вызвав к себе.
- Мы оставим того, кто НАМ ПОНРАВИТСЯ, - открытым текстом сказала она. - Нам бы очень хотелось, чтобы ты НАМ ПОНРАВИЛАСЬ…
- Но, вероятно, я не смогу вам понравиться, - продолжила я.
Вот так мы в скором времени и расстались. Может быть, я бы ещё и осталась, но если уж без малого не попросили, то, что оставалось делать?..
*Почти идеальный начальник*
После «крысиной» работы в ТЕХУЧЁБЕ я согласилась даже на должность секретаря у начальника аглопроизводства, где и проработала около трёх лет.
С начальником (назовём его Ержан Т.) – повезло!
Несмотря на свой довольно грозный вид и периодические разгоны, которые он устраивал мастерам, механикам, энергетикам и проч., к секретарям (поначалу нас было аж двое) он относился очень демократично. Никогда не требовал «прислуживать», то бишь, подносить кофе или чай, не ругал за опоздания, а, наоборот, отпускал пораньше с работы, не позволял ни малейших сексуальных поползновений, хотя не все «умники» в это верили. Он говорил про таких: - «По себе судят!»
Вот такой, казалось бы, идеальный шеф, но был и у него один жуткий недостаток: он ужасно невнятно разговаривал! «Проглатывал» слова – страшное дело! Я ни черта не могла понять из его речи. Вот он что-то говорит-говорит (я только догадываюсь, что даёт какое-то распоряжение), а в заключение своей тирады очень чётко спрашивает: - «Хорошо?»
Хорошо! Хорошо, что рядом находилась «переводчица» Феня, которая отлично понимала «феню» Ержана. После того, как он удалялся, она доводила до моего сведения, что же нужно от меня начальнику.
Феня была моей спасительницей, не могла же я, работая на новом месте первые дни, демонстрировать свою «тупость» и переспрашивать одно и то же. Сказать напрямую, что у шефа явная проблема с дикцией, тем более, не могла. Приходилось только надеяться, что и на меня когда-нибудь снизойдёт прозрение, и я буду, как Феня, запросто вникать в слова руководителя.
И тут произошёл жуткий казус! Феня ушла на больничный, а я осталась в приёмной одна-одинёшенька.
* * *
Ержан "проквакал" что-то по селектору. По этому странноватому устройству трудно разобрать что-либо, даже когда по нему взывает "нормальный" человек. Что уж там говорит о Ержане. Я вошла в кабинет и попросила повторить его речь, мотивируя тем, что по селектору ничего не слышно.
Ержан повторил...
- Бла, бла, бла... зайдёшь в канцелярию... бла, бла, бла, я им уже позвонил...бла, бла, бла, бла... Хорошо?
- Хорошо, - ответила я и озадаченно поплелась в канцелярию...
По пути туда меня осенило! Раз он им уже позвонил, то они мне и подскажут, ЗАЧЕМ я туда пришла.
Бывшие канцелярские коллеги вопросительно воззрились на меня.
- Ержан зачем-то послал меня в канцелярию, - начала я, - Это всё, что я поняла из его речи. Он сказал, что звонил вам... Ради бога, скажите, что ему нужно?!
- Мы хотели у тебя узнать! - воскликнули "канцелярщики", - Мы тоже ничего не поняли из его слов! Кроме того, что ты должна сюда подойти. Вот и решили, что спросим у тебя.
Далее у них у всех началось что-то вроде лёгкого истерического хохота. Однако мне было не до смеха.
- Вы можете хотя бы приблизительно предположить, что могло ему понадобиться? Может, на его имя пришло какое-нибудь письмо?
- Понятия не имеем! Никаких писем ему не приходило. Никто ничего не передавал. Может, он просто послал тебя за почтой?
В ячейке аглопроизводства одиноко торчала заводская газетёнка. Хоть бы был ещё какой-нибудь приказ по заводу... Но нет...
* * *
Я, как заправский секретарь, положила на стол Ержана специальную папку для "почты", внутри которой не было ничего, кроме газеты "Фосфорщик".
Ержан посмотрел на меня, как на инопланетянина, но ничего не сказал. Вскоре он пошёл в заводоуправление сам. За какой надобностью - это навеки осталось для меня загадкой.
*Дим Димыч*
В коллективе аглопроизводства меня приняли "как родную", не пришлось даже адаптироваться. Больше всех в этой "дружеской поддержке" преуспевал энергетик производства Дим Димыч, типчик довольно-таки неординарный. Маленький, лысый, носатый мужичок сорока с хвостиком лет. Энергичный, с мощным голосом, интересный в общении и весьма неглупый. Несмотря на свою невзрачную внешность - дамский угодник. Но что ещё интереснее, он и сам пользовался успехом у некоторых женщин! По крайней мере, у одной (помимо того, что был женат и нарожал в том браке кучу детей). Я это видела своими глазами. Молодая и очень красивая дамочка буквально набивалась к нему в жёны! А он, встречаться-то с ней встречался, а жениться не хотел.
Мне-то все эти его личные дела были "до лампочки", мы просто довольно-таки весело общались втроём - он, я и Феня, в те моменты, когда он ошивался в приёмной. Особенно оживлённым он становился по пятницам. И каждый раз в шутку говорил, что сегодня придёт ко мне смотреть футбол.
Дим Димыч жил недалеко от меня. И у него не было телевизора. У него и холодильника не было! И вовсе не из-за "бедности", отнюдь. Дим Димыч был патологически экономным. Зачем покупать телевизор, если он его почти не смотрит? Можно и к соседу сходить. И это в середине восьмидесятых, когда телевизор имелся практически в каждой семье!
Холодильник ему был нужен непременно двухкамерный, а таковые всё не появлялись в продаже, дефицит. А, значит, пока можно попользоваться ...однокамерным холодильником соседей.
В гараже у Дим Димыча стояла новенькая машина, он на ней не ездил, чтобы не изнашивать. На работу добирался на автобусе.
- Как это так? - недоумевала я. - Новая машина и простаивает в гараже! У меня бы не хватило терпения. Уж лучше бы я её капитально ухайдокала, а потом со спокойной душой поставила в гараж и ездила бы на автобусе.
Дим Димыч только посмеивался.
- Ну и пусть себе стоит новая.
- Так ведь и помереть можно, не поездив на новом автомобиле, - "каркала" я (и, в конечном счёте, докаркалась).
Но вернёмся к пятницам и футболу.
Каждую пятницу Дим Димыч в шутку грозился придти ко мне смотреть футбол, обещая при этом принести БОЛЬШУЮ шоколадку. Видимо, он полагал, что шоколадка является для меня каким-то невероятно диковинным угощением.
Футбол начинался часа в два ночи. Я также в шутку, а больше с иронией, отвечала, что непременно буду его ждать. Что больше всего на свете я мечтаю по пятницам смотреть в два часа ночи футбол и лакомиться большими шоколадками.
Надо сказать, что все выходные, начиная с пятничного вечера, мы с дочкой проводили у моих родителей, так что в своей квартире я и не появлялась.
По понедельникам Дим Димыч вёл себя довольно странно: с надменным видом проходил мимо меня в кабинет начальника и даже не здоровался.
По вторникам здоровался, но очень сухо и "с козьей мордой".
По средам приветствовал меня уже вполне нормально.
По четвергам общался со мной и с Феней весьма любезно.
Ну а по пятницам - рассыпался мелким бисером, был в ударе, острил и вновь шутил насчёт прихода ко мне "на футбол" в два часа ночи.
В понедельник всё начиналось заново. Такое неуравновешенное поведение Дим Димыча стало меня несколько раздражать. Если здороваешься, здоровайся ежедневно, если нет, так не здоровайся совсем!
В очередной вторник я решила узнать, в чём же всё-таки дело, но не успела, потому что Дим Димым начал "выяснять отношения" сам.
- Да ты там не живёшь! - сердито сказал он.
- Где я не живу? - кажется, я начала о чём-то смутно догадываться.
- У себя дома!
- Правильно! Я чаще бываю у родителей. А вы откуда знаете?
- Как - откуда? Я уже несколько раз приходил к тебе в гости. Между прочим, с БОЛЬШОЙ шоколадкой!
- Так вы это серьёзно что ли насчёт футбола?.. Теперь я понимаю, почему по понедельникам у вас был такой вид...
Мы немного посмеялись, после чего Дим Димыч спросил:
- Ну в эту-то пятницу ты хоть будешь дома?!
Ооооооо!
* * *
Мне стало жаль страждущего болельщика, которого соседи не пускают так поздно "на телевизор", и я решила в пятницу переночевать дома. Хотя мне до последнего не верилось, что взрослый человек на полном серьёзе потащится ночью смотреть футбол. Если же он рассчитывал на что-то другое, это было ещё более глупо. Я всё-таки надеялась, что это розыгрыш.
Двенадцать ночи... Половина первого... Меньше всего в это время я желала принимать полуночных визитёров. Да пропади он пропадом, этот футбол! Может, погасить свет и завалиться спать?..
И всё же, на всякий случай, я не стала раздеваться, прилегла на диване в одежде и заклинала, чтобы Дим Димыч не явился.
Но нет, где-то во втором часу раздался осторожный стук в дверь.
* * *
Хочешь, не хочешь, а поверишь во всякую там нехорошую энергетику и прочие ...народные приметы. От одного вида Дим Димыча на меня напала зеленущая тоска. Я поняла, почему на заводе он постоянно ходил в рабочей робе и в каске, хотя, как ИТРовцу, ему полагалась "вольная форма".
В этой экипировке он казался выше ростом. А тут - такой маленький, лысенький, жалкий... Ну и что? Спрашивается, мне-то какое дело? Но тоска почему-то охватила меня конкретно.
И ещё. Говорят, если человеку жалко предлагаемое им же угощение, то угостившемуся может стать плохо. Сроду бы не поверила, если бы после кусочка "большой" шоколадки "Алёнка" (которая, как известно, СРЕДНЯЯ по размеру) и нескольких глотков лимонада, у меня в желудке не началось такое!.. Пришлось экстренно глотать "Мезим-форте".
Я объявила, что не в состоянии смотреть никакой футбол, потому что реально чувствовала себя наипоганейше. Однако Дим Димыч, видимо, решил, что раз он одарил меня "огромной" шоколадкой и бутылкой противного лимонада, то теперь может вести себя, как дома. Он "разрешил" мне лечь спать в то время, как он будет смотреть матч.
Я вообще отказалась включать телевизор!
После продолжительных препираний Дим Димыч таки убрался восвояси.
Мы не ругались, всё было тихо (но не мирно!), но приобрели за этот короткий промежуток времени изрядную неприязнь друг к другу.
На прощание, чтобы он не сильно расстраивался, я от чистого сердца пообещала вернуть ему шоколадку и лимонад, чем, наверное, разозлила его ещё больше.
Ну, казалось бы, ничего такого уж шибко страшного не произошло, но Дим Димыч затаил на меня обиду и при случае попытался "отомстить".
Во время утренних планёрок он оставлял открытой дверь в приёмную и следил, "во сколько" я прихожу на работу. А заметив мои опоздания, ябедничал Ержану.
Но, во-первых, я не опаздывала, а с утра заходила в канцелярию, а во-вторых, Ержану это было совершенно безразлично. Он сам постоянно отпускал меня пораньше с работы. Причём совершенно "безвозмездно", без всяких посягательств на мой телевизор или что-либо ещё. Единственным его условием был порядок в документации.
Поэтому, когда Дим Димыч в очередной раз обратил его внимание: - "Смотри, когда твоя секретарша приходит на работу", Ержан грубовато рявкнул на него: - "Пусть когда хочет, тогда и приходит!"
Дим Димыч лажанулся, но не оставил своих зловредных намерений. Ержан ушёл в отпуск. Его замещал, как и полагается, заместитель - Евгений Иванович Плеханов. Дим Димыч пытался накапать на меня и ему. Но уж это было совершенно бесполезно. Плеханов был настолько демократичнейшим мужиком, лишённым всяческой начальственной спеси, что он с недоумением отмахнулся от Дим Димыча и на его глазах отпустил меня домой в середине дня.
Ей-богу, я не злорадствовала, но надеялась, что Дим Димыч на этом успокоится, а он всё не унимался. И вот "настал праздник и на его улице". Плеханов уехал в командировку, а исполняющим обязанности начальника аглопроизводства назначили Дым Димыча.
Вёл он себя как "кум королю и сват министру", цеплялся ко мне по поводу и без повода, и если его целью было довести меня до белого каления, то он этого добился. А также допрыгался до того, что я публично нагрубила ему, очень язвительно и ехидно. Это я умею! И, как нарочно, буквально на следующий день вышли на работу Ержан с Плехановым, и у Дим Димыча не осталось никакой возможности мне "отомстить".
На этом Дим Димыч, кажется, таки унялся. Я какое-то время помнила об его дурацком поведении и относилась к нему с настороженностью, но со временем наш конфликт полностью "рассосался", мы снова "подружились", частенько попивали чай в его кабинете и беседовали "за жизнь".
Правда, конфеты я приносила свои. Потому что принцип "угощаемому становится дурно от даров, преподнесённых с сожалением" продолжал работать.
Как-то Дим Димыч отмечал на работе день рождения - накрыл стол и позвал славный коллектив ИТРовцев аглопроизводства, человек тринадцать. Больше всего Дим Димыч расхваливал торт - уж такой он прекрасный и великолепный.
Торт был вроде и неплохим, но почему-то после него мы с мастером КИП Абдрахманом по очереди носились в единственный в том здании туалет... Видимо, самыми чувствительными к жадности оказались.
Дим Димыч женился-таки на своей пассии, которая сначала до умопомрачения бегала за ним, а после жаловалась на его непростой характерец.
А меня не переставала удивлять его скаредность. Он даже в отпуска не ходил, всё копил их впрок, к тому же получал за них компенсацию.
- Вы что, собираетесь жить сто лет? Ведь вы элементарно не успеете их использовать! - сетовала я.
Я неоднократно вела такие разговорчики, что он не успеет использовать что-либо из своих запасов. Будто бы где-то в глубине души было какое-то предчувствие, хотя Дим Димыч ведь был вполне здоровым и ещё совершенно не старым.
Это более чем странно, но вышло по моему. Девяностые годы сразили Дим Димыча. Он ушел с этого света всего лишь после второго десятикратного повышения цен, не дожив даже близко до кризисного пика! А что бы с ним стало, поживи он ещё пару-тройку лет? Помер бы от всех тех перипетий, наверное...
* * *
Но возвратимся в середину восьмидесятых.
Грянула перестройка, попёрли всякие "демократические" новшества плоть до выборов рабочими директора завода и начальников цехов. А непонравившихся руководителей могли с треском выгнать. Опять же по решению рабочих коллективов.
Аглопроизводство доживало свои последние дни.
Мы понимали, что являемся никому не нужным промежуточным звеном, и скоро "загремим под фанфары".
Но никто не тужил, наша команда по-прежнему собиралась на ежеутренние чаепития и наслаждалась пока ещё блаженными деньками. Просто каждый подыскивал для себя пути к отступлению.
Я в то время дружила с некой Алёной - оператором центрального пульта управления цехом.
Я частенько ошивалась на её рабочем месте и любовалась Алёнкиной работой.
Очень уж симпатично у неё это получалось: лихо и круто. Алёна явно пользовалась авторитетом в смене, и вполне заслуженно.
И вот мне пришла в голову дикая мысль: а не испытать ли себя на аналогичном поприще. Алёна мою идею поддержала: - "И свободного времени больше и в кармане будет шуршать".
Что в переводе означало сменный график и неплохую зарплату.
Замахнуться на центральный пульт агломерационного цеха я не решилась, а договорилась с руководством, что сразу после сокращения (оно витало над нами, как враждебные вихри) займу вакансию оператора дистанционного пульта управления отделения грохочения.
* * *
Дальше было девять месяцев кошмара.
Во-первых, работать по сменам оказалось дико тяжело.
Когда-то во время учёбы у нас была практика, тоже вкалывали по сменам, но оказывается, двадцать лет и тридцать с хвостиком - это две большие разницы.
Выходных, действительно, было больше, но половина из них уходила на "спячку", не даром выходной после ночных смен называют отсыпным.
А во-вторых... всё остальное тоже было ужасно...
В основном это зависело от коллектива. Весь народ смены был каким-то борзым и энергичным.
Только энергию они направляли не на добросовестный труд (я бы предпочла именно это), а на всякие сплетни и интриги.
Именно от них (в лице коллег Райханки и Булата) я "узнала", что у меня была связь с Ержаном...
На моё замечание, что неплохо было бы попросить у начальства холодильник на пульт, они ответили:
- Ну, попроси! ТЕБЕ точно не откажут.
- Почему это мне точно не откажут? - удивилась я.
И вот тут-то мне поведали, что, вероятно, я до сих пор нахожусь под покровительством Ержана, потому что мы с ним... ну и всё такое.
Я совершенно искренне сказала, что ничего подобного у меня с Ержаном даже и близко не было. Они не стали спорить, но по глазам было видно, что они мне не поверили. Я же, в свою очередь, тоже не стала ничего "доказывать", поняв, что переубедить их практически невозможно.
Спрашивать насчёт холодильника я не стала... Тем более, я думаю, что мне бы в самом деле не отказали.
Да с такой чумовой работкой мне уже было не до холодильника.
Кроме меня, в отделении грохочения пребывали ещё четыре человека: самая "добросовестная", но психованная Райхан, весьма продвинутый, но "алкоголистический" "ковбоец" Булат, аульская красотка Лиза, которой всё это обслуживание цехового оборудования было глубоко до лампочки и невнятный Дюсехан, не отстававший от других по праздному провождению рабочего времени.
Они занимались в рабочее время чем угодно (чаепитиями, походами в столовую, амурами), но только не работой.
Райхан иногда ловила заходы и самозабвенно трудилась. Но при этом она так страшно ругалась и скандалила, что это конкретно всех напрягало. По правде сказать, все, и я в том числе, реально боялись с ней связываться.
По идее в мои обязанности входило безвылазно торчать на пульте, нажимать на кнопочки и давать необходимые указания работничкам данного отделения. Ну и поддерживать связь с другими операторами.
А фактически, кроме этого, порой приходилось ещё и рысачить по всему отделению, смотреть, не заваливаются ли бункеры и конвейеры и тому подобное. В то время как сменные голубки где-нибудь прохлаждались.
А попробуй я этого не сделать? Сто процентов, в случае какой-либо аварии или, не дай бог, несчастного случая, на меня взвалили бы немалую ответственность.
Самым тяжёлым было окончание смен. Милейшие коллеги уходили на уборку рабочих мест, а я оставалась на пульте в одиночестве. В эти моменты по всему цеху ненадолго отключали то один, то другой конвейеры, надо было за всем этим уследить и оперативно их включить, иначе произошёл бы завал.
После уборки Райхан заявлялась бледная от злости и начинала костерить кого-либо из смены, по чьей, якобы, вине где-то всё-таки подвалило кучку агломерата. Чем больше была эта самая куча, тем сильнее она распалялась. Я с ужасом ожидала, что когда-нибудь она доберётся и до меня.
Мне перестали сниться нормальные сны, а снились только серые производственные здания или щит пульта управления, на котором постоянно гасли лампочки, что означало остановку оборудования.
Я с нетерпением ждала отпуска, во время которого планировала свалить оттуда куда подальше.
Но судьба распорядилась ещё "интереснее".
В общей сложности в смене было человек пятьдесят. Все они были как-то повязаны между собой. В выходные они устраивали сабантуйчики (меня даже не приглашали, поняли, что я "не их человек"), кто-то с кем-то встречался, соперничал, враждовал... Сплошные интриги и разборки.
В этой каше с удовольствием варился и мастер смены, маленький, лысенький и хитренький ...хрен по имени Марат.
И решил Маратик кинуть своим неприятелям подлянку. Он составил неимоверный график отпусков: вместе с ним в отпуск одновременно уходила буквально половина смены, те, с кем он был дружен. Причём он умудрился провернуть это тайно. Вторая половина работников, в которую вошла и я (несмотря на свой нейтралитет), ничего об этом не ведала.
И вот пришли мы на работу в ночь, собрались на обязательную предсменную планёрку, и видим, нас-то всего ничего! Это стало неожиданностью и для замещающего Марата мастера, чего собственно Марат и добивался.
Все были в шоке, а особенно я - после того, как увидела, что из нашего отделения присутствую я одна!
- Попозже мы тебе кого-нибудь пришлём, - пообещал ошарашенный и.о. Маратика, и я отправилась в чёртово отделение грохочения в гордом одиночестве.
Часа через два ко мне прислали малознакомого агломератчика, он сделал обход отделения и снова ушёл. Не потому что сачковал, а просто спешил на собственное рабочее место. Обещал придти под утро на уборку.
Таким образом, я провела практически всю ночь ОДНА - в громадном цехе на территории большого завода...
Мне не было ни страшно, ни жутко, однако, совершая второй обход (я тоже пару раз "прогулялась" по всем отметкам), я твёрдо решила: моя нога ступает по этим местам в последний раз! Что я, хоть вылезу вон из кожи, но больше не вернусь в этот цех, да и вообще на завод!
Утром, отмывшись от пыли тщательнее, чем обычно, и предупредив своих домашних, что задержусь, я прямо с завода отправилась в поликлинику.
Нашла своего друга - несколько плутоватого стоматолога Пехлевана Мавлетовича.
- Позарез нужен больничный! - объявила я.
- Я могу дать тебе больничный на три дня, - глубокомысленно изрёк Пехлеван, - но для этого я должен буду удалить тебе какой-нибудь зуб.
Разумеется, такой вариант меня не устраивал. Но и отступать я не собиралась. Я ведь пообещала сама себе: нога моя больше не ступит на порог отделения грохочения!
* * *
Пехлеван договорился насчёт больничного со своим приятелем-терапевтом, пообещав ему от моего имени пятьдесят рублей. Я была согласна заплатить! Лишь бы дали мне отсрочку от работы и возможность придумать, что же делать дальше.
Терапевт, эдакий красивенький лощёный узбек, видимо, очень желал подзаработать, но в то же время, дико волновался. И всё же он отчаянно принялся за дело.
Несколько минут мучительно придумывал какой-то умопомрачительный диагноз, который тянул на десять дней больничного. Потом втолковывал мне, что это за заболевание и что я должна буду говорить заведующей отделением.
Я обалдела! Я плачу пятьдесят рублей и ещё должна ходить по каким-то заведующим?
Примерно это я у него и спросила, только в более деликатной форме.
- Ничего страшного! - бодрился терапевт, - Это просто формальность, через неделю вам нужно будет как бы пройти ВКК, а с заведующей я договорюсь! Идите в регистратуру, оформляйте больничный!
- Кто – я? - я совсем, что называется, скисла. - Пожалуйста, может, медсестра сходит или вы сами?
Врач, по-моему, робел больше меня.
- Не волнуйся, иди, тебе там ничего не сделают, - уговаривал он.
В другое время я бы, пожалуй, оставила всю эту затею, но в данном случае – не могла.
Пришлось плестись в регистратуру.
Мне казалось, что регистраторши (вполне безобидные на вид) как-то подозрительно на меня смотрят и о чём-то перешёптываются…
И мне аж не верилось, когда они, наконец-то, вручили мне заветный больничный лист.
Лощёный терапевтик велел мне придти через неделю для оформления этого самого ВКК.
***
Боже ж ты мой, это была какая-то нелепая хохма, мне казалось, что всё происходит не наяву, а в кино. В комедии с участником неудачника типа Франсуа Пиньона в исполнении Пьера Ришара. Только в роли неудачницы была я сама.
Терапевт настойчиво посылал меня в кабинет заведующей отделением. Я просила, чтобы он сходил сам. Тогда он решительно… позвал медсестру и поручил ей узнать, на месте ли заведующая.
Разведка донесла, что у себя.
- Ну, хорошо, пойдём вместе! - раздобрился врач.
Он проводил меня до дверей кабинета, чуть ли не втолкнул внутрь, а сам быстренько смылся.
Оооооо!
Стоило мне взглянуть на заведующую, и я поняла, что сейчас мне придётся туго.
Это была строгая-престрогая «бабушка» под шестьдесят лет с невероятно пронзительным взглядом. Я думаю, она раскусила нашу афёру с первой минуты.
- Так. И что же у вас болит? - она пытала меня как на экзамене.
Я мямлила то, чему научил меня терапевтик. Врачиха внимательно слушала, задавала вопросы…
Я не могла понять, серьёзно ли всё это или какой-то подвох…
В итоге оказалось, что скорее – подвох. Потому что она отказалась продлить мне больничный.
Я вышла из её кабинета даже с некоторым облегчением и с радостью, что она хотя бы не отобрала у меня уже имеющийся лист.
«За углом» в коридоре меня поджидал терапевт.
- Ну что? - с надеждой спросил он.
- Ничего. Закрывайте больничный сегодняшним днём.
- Не подписала что ли??? Ну, я ей сейчас покажу, где раки зимуют!
Терапевтик схватил мой больничный и смело ринулся в кабинет.
Я внутренне хохотала.
Только, похоже, что заведующая хорошо знала место зимовки раков, и сама показала его нашему терапевтику.
* * *
Врач всё ещё хорохорился, но я попросила его успокоиться и закрыть больничный. Я уже знала, что делать дальше.
На следующий день я сдала кровь в донорской станции. Выкачали по полной, максимальную дозу - триста тридцать миллилитров. Без согласования со мной. Но зато я приобрела два отгула.
Я поспешила к начальнику цеха и более чем решительно попросила либо отпуск с последующим увольнением, либо просто уволить. Насочиняла, что уезжаю в Россию. Салим помялся-помялся и дал отпуск. Предлагал - с последующим возвращением. Но я не вернулась.
Вот так, заплатив деньгами и собственной кровью, мне удалось вырваться из этого нечистого местечка под названием НДФЗ. Не скажу, что после этого мне посыпалась манна с небес, но ни о чём не жалею. Просто это бессмысленно - жалеть. Иначе я бы только и делала, что сокрушалась о своих различных глупых поступках, а так я могу всего лишь написать о них...
Ещё несколько эпизодов из "жизни" НДФЗ.
*Ну, давай, Федя, жми!*
Все три смены - утренняя, ночная и "с четырёх" - чем-то ужасны.
Утренняя - тем, что надо вставать ни свет, ни заря, а также всякими контролями со стороны начальства, профилактическими ремонтами и проч. Очень неспокойное времечко.
Ночные смены тяжелы даже для организма СОВ! Что уж там говорить о жаворонках, я не знаю!
И послеобеденные смены, с четырёх дня до двенадцати ночи. Вроде и выспаться можно, и начальство в это время уже не шастает, и ночуешь дома, однако...
Транспортные дела на заводе были организованы очень неплохо.
И к концу этой самой второй смены на остановку подавалось достаточное количество автобусов по разным направлениям.
Казалось бы, что ещё нужно?
Только вот ехать пятнадцать километров по ночной загородной трассе - это было страшенным испытанием.
Чокнутые водители (таковых было, кажется, большинство), пользуясь полной бесконтрольностью, устраивали гонки. Мчались, как угорелые, наперегонки друг с другом.
Я что ли одна такая беспокойная?
Никто из пассажиров (а ведь народу было предостаточно) не возмущался, похоже, все были довольны! Наверное, радовались, что быстрее попадут домой. А о том, что могут с налёту попасть и не домой, а прямо в Рай, видимо, не задумывались.
Более того. На моём маршруте завёлся такой жуткий попутчик, дядька-казах с выраженным чёрным юмором.
Каждый вечер, садясь в автобус, он провозглашал на весь салон: - Ну, давай, Федя, жми!
И "Федя", тоже казах, к тому же смуглый и чумовой, ЖАЛ!
Мне так не нравились эти ночные поездочки, что впору было заказывать такси. Представляю, во сколько бы мне это вылилось. Но вскоре проблема рассосалась сама собой: мне был ниспослан "персональный водитель", совсем не лихач, да к тому же красивый, как Ален Делон. О подробностях история умалчивает...
*Таки Пробирко*
Людмила Пробирко - это заведующая лабораторией печного цеха, самого первого моего рабочего места.
В своё время я её ох как ненавидела. Поначалу даже не хотела включать её в эту повесть, но теперь вот, в доказательство того, что я её великодушно простила (это, конечно же, ирония), посвящаю главу и ей тоже.
Я уже сравнивала фосфорный завод с адом. Так вот, если мы были грешниками самого низшего пошиба и конкретно жарились на сковородках, то у Людмилы Пробирко было более высокое предназначение - быть надсмотрщиком над нами, грешными, и подбрасывать поленья в огонь под нашим котлом.
Несмотря на её изощрённые издевательства над подчинёнными, я не считаю её энергетическим вампиром.
Обычно вампиры сами бывают не слишком здоровы, с неустойчивой психикой, временами их колбасит и плющит. Людмила же тверда, как кремень. И здорова, как бык-производитель. Я до сих пор встречаю её в городе, она почти не изменилась, ни один волосок не упал с головы.
А значит, пить нашу кровь было просто её миссией, с которой она успешно справлялась!
За несколько лет изначальный коллектив лаборатории сменился чуть ли не на сто процентов, хотя работа там была в принципе неплохой. Одной из весомых причин увольнений или перевода на другие места была Пробирко.
Очень мало кто ладил с ней, да и то неискренне. Я же была одной из особо "нелюбимых", потому что как ни пыталась себя сдерживать, постоянно вступала с ней в перепалки.
В кабинете Людмилы Ивановны хранилась груда папок, досье на каждую лаборантку - подшивка объяснительных за малейшую провинность.
Из-за моей строптивости (хотя вообще-то у меня довольно покладистый характер) моя папка была весьма пухлой.
Вся эта документация нужна была Пробирко для того, чтобы при случае подвести особо неугодную работницу под увольнение по статье.
Я продержалась в лаборатории аж шесть лет, а потом довольно крутым образом, со скандалом, перевелась в упомянутую ранее канцелярию. Многие улепетнули из-под гнёта Людмилы Пробирко гораздо ранее, так что я, можно сказать, герой труда!
*Ошкова Ольга*
Я была уверена, что по возвращении из декретного отпуска получу дневную работу - вакансия имелась! Однако Пробирко недвусмысленно заявила, чтобы я катилась куда подальше. Катиться в тот момент было некуда, пришлось "покачать права" и с очень неприятным осадком на душе выйти-таки на дневное место.
Моей напарницей стала Ошкова Ольга - очень колоритная дамочка.
Особенностью Ольги было то, что она умудрялась совмещать медлительность и крутой темперамент. Порой она, не повышая голоса, так виртуозно ругалась, что все вокруг надрывали животики от смеха.
Людмилу Пробирко Ольга не переваривала не меньше моего.
Ежедневно мы с Ольгой таскались со всякими склянками в цех, отбирали пробу газа из электрофильтров, возвращались, анализировали, а оставшееся время создавали видимость работы. Или, в моменты отсутствия надсмотрщиков, гоняли чаи.
Вот одна из козней, устроенных нам Людмилой Пробирко.
В самом разгаре лета она потребовала от всех лаборантов, кто ходит в цех, облачаться в суконную спецодежду, типа той, что носят металлурги! Обычно перед цехом мы переодевались в свои собственные брюки и хлопчатобумажные куртки.
Ольга выдала по этому поводу пространную тираду, что она не собирается смешить людей, вырядившись, "как долбанный колобок", а я хоть и молчала, но даже не стала получать данную робу. А ведь некоторые девчонки получили, перешили и ходили парились в суконке в сорокаградусную жару!
Мы же с Ольгой "пошли другим путём", а именно: в лаборатории было три выхода, и мы выбирали тот, который не находился под наблюдением Людмилы.
Возвращаясь из цеха, мы не всегда предугадывали, где лучше войти в помещение, частенько попадались на глаза Людмиле, которая тоже не дремала и специально нас выслеживала. Попавшись, выслушивали нотацию и последнее предупреждение. А иногда и писали объяснительные...
Через какое-то время Людмила отвязалась от нас по поводу нашего прикида, прекратила подкарауливать под дверьми и выговарить на все лады. Ольга сделала такой вывод: - "Она поняла, что мы и так стрёмно одеты".
А понять это ей помог опять же странный случай.
К нам с Ольгой прикрепили какого-то подрядчика, он ходил вместе с нами в цех и смотрел, где мы отбираем пробы газа. Зачем-то это ему нужно было по работе.
Мужчина был весьма симпатичным. При других обстоятельствах и при наличии интереса с его стороны, он бы даже мог мне понравиться. Среднего возраста, приятной внешности, "приличный", адекватный, в общем, он производил очень хорошее впечатление.
Но так как всё происходило не на свободе, а в поганом цехе, то с моей стороны не было ни малейшего кокетства и ничего в этом роде. С Ольгиной - тоже. Да и он вёл себя более чем сдержанно.
И очень-очень странно на нас смотрел.
Я не могла объяснить, что выражал его взгляд, но испытывала от него немалое смущение.
В присутствии этого подрядчика наступала какая-то скованность.
Особенно в лифте.
При нём мы даже были не рады рабочему состоянию лифта, лучше бы вскарабкались пешком по лестнице, но, как нарочно, в его сопровождении лифт всегда работал.
В небольшой клетушке повисала такая напряжённая тишина, что на Ольгу однажды напал нездоровый смех, а я не могла дождаться, когда чёртов лифт доползёт до нужной отметки.
Ещё хуже было, когда или я или Ольга работали по одиночке.
По мне, так уж лучше нарушить правила техники безопасности и пойти в цех совершенно одной, чем с таким сопровождающим.
И ведь, самое главное, сопровождал нас не какой-нибудь хулиган и долбак, а нормальный мужчина!
Однажды всё выяснилось.
Как-то я была на больничном, и Ольга в одиночестве испытывала на себе обычный, какой-то жалостливо-недоуменный взгляд подрядчика.
Наконец, он не выдержал и спросил:
- За что вы сюда попали?
Оказывается, он всё это время считал нас условницами, которые отрабатывают срок "на химии"!!!
- Представьте себе, мы работаем здесь добровольно! Мы не заключённые. - ответила Ольга.
- Разве можно работать здесь добровольно? - удивился мужик, однако в последующие походы с нами в цех выражение его лица кардинально изменилось, исчезла настороженность, он стал с нами о чём-то беседовать...
Но лично мне было от этого нисколечко не легче. Услышав рассказ Ольги, я испытала жуткий стыд и в очередной раз подумала, что надо куда-то сваливать из этого проклятого местечка.
Эту историю узнала и Пробирко. Вот тогда-то она и пришла к выводу, что мы и так выглядим достаточно позорно, и что не обязательно рядить нас ещё и в "суконку".
Ещё немного о темпераменте Ольги и прессинге со стороны Пробирко.
Однажды, при отборе пробы, из отверстия электрофильра на несколько секунд вырвалась струя пламени (что-то ненормальное!). Я инстинктивно отскочила в сторону, а Ольга продолжала невозмутимо отсоединять наши лабораторные склянки от электрофильтра.
- Оля, какие у тебя крепкие нервы! - сказала я.
- Нервы не при чём, - обстоятельно отвечала Ольга. - Просто я никогда не паникую. Ты побежала, я побегу!.. А ты представь, что будет с нами, если мы потеряем в цеху коробку с пробоотборниками?!
- А ты представь, что было бы с нами, если бы пламя не погасло, а продолжало фуговать из фильтра?
- Это никого не волнует, а особенно Людмилу! Для неё главное не мы, а оборудование!
Пожалуй, Ольга в чём-то была права...
И напоследок - немного вульгарный рассказ Ольги.
Но что поделать, я предупреждала, что фосфорный завод - это не пансион благородных девиц.
В те времена ещё не было журналов типа "Плейбоя" и видеокассет с порнухой. А сама порнуха была!
Кажется, чем более грязен и тяжёл был труд химиков-аппаратчиков, тем больше мерзопакости из них пёрло.
Так, печники-шлаковщики зачем-то лепили из пластичной глины, используемой на шлаковке, прости, Господи, гигантские пенисы и подвешивали их где-нибудь на верхотуре, на виду у всего честного народа.
А неизвестные "художники" рисовали пошлые картинки прямо на поверхности оборудования. Мелом.
В более "благородных" цехах, как например, в азотно-кислородном, таких художеств, вроде, не наблюдалось.
Ольга же однажды увидела на полу возле объёмной трубы, на которой был изображён подобный "шедевр", свежую лужицу. По размерам лужи Ольга определила, что это... ну совсем не то, чтобы кто-то сходил в туалет... (Хотя это было бы ещё хуже!)
А как раз перед появлением Ольги около трубы крутился какой-то мужик. Вовремя же он закончил свои дела!..
Ольга смачно возмущалась: - "А жене скажет: устал, работаю во вредном цехе! Ни фига эта вредность на них не действует! А если и действует, то не на потенцию, а на мозги!"
Мне, как всегда, было смешно слушать Ольгины тирады.
Я-то, с одной стороны, не вижу ничего слишком уж криминального, если человек оставляет ...лужицы в пыльном укромном уголке большого цеха, но, с другой стороны, всё это, конечно, довольно противно.
*Инна-Фруза*
Чтобы не оканчивать "эпопею" на "скользкой" теме о сексуально озабоченных печниках, расскажу ещё об Инне.
Эта дамочка была настолько чудаковатой, что о ней нельзя не написать в любом случае.
Познакомилась я с ней, когда работала в канцелярии.
Она была новоявленной секретаршей начальницы ОТК Тамары Васильевны. Я знала Тамару Васильевну со времён работы в лаборатории - тогда она была и моей начальницей. И начальницей над Пробирко. Два сапога пара, но Тамара Васильевна всё же немножко получше.
Инна обращала на себя всеобщее внимание необычной манерой поведения, как она считала, артистичной. На самом деле всё выглядело довольно нелепо.
Внешность Инны тоже как-то не способствовала серьёзному её восприятию: пухлая круглолицая блондинка в вызывающих нарядах.
Инна каждый день выдавала что-нибудь новенькое: то нацепит на пышный бюст огромный бейдж (где она его только откопала, в те времена многие вообще не знали, шо це таке), то дефилирует в стрекозьих очках, тоже совсем не к месту.
Обычно Инна разговаривала очень громко, но именно когда она нам представилась, получилось так, что почему-то никто не расслышал её имени.
Мне показалось, что она назвалась ...Фрузой (в те дни по телевидению шёл фильм с героиней по имени Фруза, тоже какой-то не в меру оригинальной).
Коллега Наташа моментально подхватила это имечко (Инне оно очень подходило!) и за глаза называла Инну только так и не иначе.
"Фруза" обращалась ко всем - "сударь" и "сударыня", что тоже было крайне непривычно. Да в этом и не было никакой надобности, могла бы называть нас просто по именам. К тому же, если Инна что-то просила, она "припадала" на одно колено, чем вырубала всех окружающих.
Допустим, поручила ей Тамара Васильевна взять в канцелярии какую-то бумажку. "Фруза" энергично входила в наш просторный кабинет и бухалась на одно колено перед столом заведующей и восклицала:
- Сударыня! Не будете ли вы так любезны отдать мне документ для начальника ОТК?!
- Да ради бога! - и без того большие глаза Старостиной лезли из орбит. - К чему эта клоунада?
- Как вы все не понимаете? Это же артистизм! - сетовала "Фруза".
Я поинтересовалась, где она работала раньше. Оказалось, что в школе! В другом городе. Но там к ней плохо относились.
Понятное дело! Если мы, взрослые, толерантные люди, глядя на неё, едва сдерживали хохот, то что говорить о неделикатных учениках?
Однажды Инна пришла в канцелярию совсем расстроенная.
- На заводе ВСЕ люди какие-то СТРАННЫЕ! - резюмировала она.
Причиной разочарования во всех заводчанах было то, что Инну только что отчитала Тамара Васильевна.
- Я хотела отпроситься пораньше, а Тамары Васильевны не было в кабинете. Тогда я разыскала её в холле ОТК, она разговаривала с каким-то мастером. Я встала на одно колено и сказала: - "Сударыня! Отпустите меня, пожалуйста, пораньше!", на что она со злостью ответила: - "Сколько раз вам говорить: не называйте меня сударыней и не вставайте на колено!". И не отпустила домой.
- Ну так вы и не вставайте... - как можно мягче посоветовала я.
- Ну а как же ещё я должна была её попросить? Тяжёлый она человек! В ОТК вообще работают одни змеи!
- Да, есть и такие, - подтвердила я.
- Вы тоже знаете? - оживилась Инна.
Я вкратце (весьма деликатно) поведала Инне, что ушла из лаборатории, потому что не сработалась с Людмилой Пробирко. Сделала это, чтобы как-то утешить Инну, сказала, что Тамара Васильевна ещё не самый худший вариант.
Удивительно, но Инна намертво запомнила эту информацию, и спустя не один год, преподнесла мне её совсем в другом свете.
Я тогда уже работала в "доблестном" аглопроизводстве в ожидании сокращения. Но если меня в связи с перестройкой ожидало всего лишь сокращение и перевод на другую работу, то некоторые начальники буквально загремели под фанфары. Рабочим коллективам было дано право удалять неугодных руководителей и избирать других - на свой вкус.
Такая участь постигла и Людмилу Пробирко. Коллектив лаборатории, состав которого я уже и не знала, написал куда-то там огромную жалобу, и Людмилу сместили с должности заведующей.
Я слышала об этом краем уха, но не испытывала ни малейшего злорадства, потому что, как только я покинула лабораторию, Пробирко со своими выходками стала мне совершенно безразлична.
К тому же мне надо было думать о своей собственной судьбинушке.
Именно так, задумавшись, я однажды вошла в автобус и села в укромном месте салона.
Я не сразу поняла, что громкие восклицания: - "Здравствуйте!", "Здравствуйте!!!" адресованы мне.
- А вы знаете, что Людмилу Ивановну сняли с работы?! - спросила Инна на весь автобус.
Пассажиры стали обращать на нас внимание.
- Слышала что-то такое... - ответила я.
- На неё накатали такую телегу!.. - Инна пытливо смотрела на меня. Похоже, она подозревала, что я тоже "катала" эту телегу. - А вам её не жалко??
- Кого, Людмилу что ли? Вообще-то, нет...
- Совсем-совсем не жалко? - голос Инны переполняла укоризна. - Что же теперь с ней будет?!
- Да ничего с ней не будет, не переживайте! Устроится ещё лучше прежнего!
- Вот как вы думаете!.. - Инна округлила глаза и отошла от меня на приличное расстояние, как от какого-то монстра.
А ведь я оказалась права, Людмила Пробирко, действительно, устроилась на хорошую работу, причём не на заводе, а в городе. И по сей день живёт, не тужит.
Инна же тоже со временем ушла с завода, не смогла-таки привыкнуть к "странным" людям.
Не знаю, чем она занималась в легендарные девяностые, но я несколько раз видела её в городе.
Она то лихо катила на велосипеде (!), то покупала что-то в магазине, обращаясь к продавщице "сударыня", то ходила на концерт Меладзе.
С концертом Меладзе отдельная хохма.
Билеты были довольно дорогими. Наверное, у Инны не было денег, а послушать сладкоголосого Валерия очень хотелось.
Она стала умолять контролёра пропустить её потихоньку в зал. Сказала, что скромненько присядет прямо на ступеньки, для чего предусмотрительно прихватила газетку.
Контролёр сначала не соглашался, но отбрыкаться от упорной "Фрузы" не так-то просто. В конце концов, он пропустил её куда-то там на галёрку.
Во время концерта хитренькая Инна вышла якобы в туалет, а потом вошла уже с другого входа, поближе к сцене и по-хозяйски уселась на ступени в проходе, подстелив свою газетёнку.
Но на этом "представление" не окончилось.
Когда зрители стали вручать певцу цветы, Инна тоже вышла на сцену и вручила Меладзе ...газетный свёрток.
- Что это? - кажется, ей удалось удивить даже Меладзе.
- Копчёная рыба! - ответила Инна без микрофона, но было слышно на весь зал.
* * *
Всё оставшееся время выступления Валерий принюхивался и говорил:
- Кааак пахнет рыыыбой!
Судя по виду Инны, она чувствовала себя героиней вечера.
* * *
На сим заканчиваю об НДФЗ и некоторых его представителях.
* * *
Изредка мне снятся сны с похожим сюжетом: будто я снова работаю на НДФЗ. Обычно в этих сновидениях я испытываю какую-то тихую панику - ЗАЧЕМ я сюда возвратилась?! А проснувшись, радуюсь, что это всего лишь неприятные предутренние грёзы.
Так что никакой ностальгии по этому достопочтенному предприятию у меня нет.
Можно почитать за счастье, что больше я никогда ТАМ не окажусь!