ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГДЕ-ТО В ПРОШЛОМ.
…Они фиксировали чужие долги и совершённые преступления с тем, чтобы в нужный момент интересующий их объект оказался на крючке. Таким образом, осознавшие себя деструкты-бионегативы создавали свою послушную армию. Таким образом, они убеждали пассивных сторонников в своём мнимом могуществе. Однако, как изображено на одном древнейшем магическом символе в виде шестиконечной звезды (единение мужского и женского начал; человеческого и божественного…), обвитой змеем, что соприкасается с хвостом, силы зла имеют обыкновение поражать себя в хвост.
Некто Джим Редфильд, что работал в корпорации «Маджестик» директором отдела маркетинга, был уличён «Арнольдом» в страшном грехе. А именно – в педофилии… (Геем Редфильд был, но этим в Америке никого не удивишь.) Одному из детективов бэлтиморской окружной полиции попали в руки фотоснимки, где этот преуспевающий бизнесмен занимался омерзительными извращениями с детьми от двенадцати до шестнадцати лет. Происходили эти оргии в номерах дешёвых гостиниц. Редфильтд, будучи прекрасно осведомлён о стукачестве и подсиживании, что царили в деловом мире, как-то забыл, что прислуга оных, как и сами владельцы, нередко «стучала» в полицию или ФБР. Скорее всего, Джим просто зарвался, поверив в свою мнимую звезду. Хоть и менял он места своих грязных встреч, переезжая из отеля в отель в разных районах города, но… Фото одного из «эпизодов» оказалось в руках одного из ганкстеров-латиносов, что присматривал за владельцем отеля и, контролируя бизнес мальчиков и девочек «по вызову». Затем отпечатанные на хорошей бумаге фотографии попали на стол одного из полицейских детективов, что был агентом «Арнольда».
Попавши на крючок «научного резидента», Джим Редфильд, сперва, страшно испугался. Он решил, что влетел на крупную сумму «зелёненьких». Если только шантажист не занимается промышленным шпионажем – охотится за коммерческими тайнами… Однако неизвестный, обаятельный молодой человек, представившийся «Рональдом», пообещал сохранить тайное пристрастие в секрете. В обмен на информацию о личной жизни членов совета директоров корпорации и её главных акционеров, с одним из коих (мужчиной) у Редфильда была интимная связь. Правда, очень скоро «Рональдла» стали интересовать банковские счета «Маджестик». Ему удалось выяснить, что немалые средства совет директоров ассигнует на поддержку исламских фундаменталистов. Их центров в Пакистане, Афганистане и даже в Лондоне. В России же корпорация «инвестировала» национал-патриотические организации правого толка. Те во всю глотку трубили «о чистоте нации», призывая вырубить под чистую или выставить за пределы страны представителей других народов. Кроме этого – политиков в Госдуме, что им покровительствовали, правозащитников, ряд журналистов…
Кроме всего, Центру стало известно: Брэд Коллинз, председатель Совета директоров является внутренним резидентом ЦРУ. Именно с ним Джимми крутил многолетний интим. Как-то раз, после душа, пользуясь отсутствием шефа (тот тоже решил посетить джакузи), он любопытства ради подобрал клочок квитанции факса, что был предназначен для уничтожения в бумагорезательной машине. Впоследствии, позвонив на один из телефонов-факсов, отмеченных там, почуял недоброе. Шеф очень скоро предъявил ему зелёно-белый жетон CIA . Пользуясь интимной обстановкой в одной из закрытых кабинок китайского ресторана, что также являлся «ящиком», разразился следующим спичем: «Мой милый друг! Несмотря на наши личные отношения, мы должны быть патриотами Америки. Ты, я надеюсь патриот?» Видя, как сомкнулись угрожающе его кустистые брови, Джим порывисто закивал в знак согласия. «…Так вот, милый мой… крошка моя, я взываю к твоему патриотизму. Моя фирма… ну, мы так называем меж собой наш вигвам, - усмехнулся шеф, - предлагает тебе послужить. Будешь выполнять мои поручения, ездить со специальными командировками в Европу. Может, даже в Азию. Можешь? Посмотри мне в глаза, Джим? – слыша, как клацают зубы любовника, он продолжал с нарастающей улыбкой, усиливая тембр голоса: « Да, ты можешь! Скажи себе это! Так и скажи: «Я могу. Я крутой. Я Капитан Америка. Я вселенная…». Видя в глазах Джима приходящий покой, он погладил того по руке: «Ну вот, милый, я знал: у тебя получилось! Мой тебе совет: никогда меня не обманывай. Это правило номер один. Всегда говори со мной в активном залоге. Никаких неопределённых местоимений. Это правило номер два. Добивайся того же от тех, кого привлечёшь к сотрудничеству. Это правило номер три. Если ты будешь выполнять все три – останешься на плаву. Ну, а если… не хочу тебя пугать, но ты скоро поймёшь: в нашу фирму случайно не попадают. Случайно из фирмы тоже не уходят…»
Джим Редфильд, радуясь, что может как-то досадить всесильному шефу, которого уже побаивался, охотно сливал «Рональду» нужную информацию. (Помимо всего прочего вручил сохранённый им квиток от факса.) В беседе с ним он признался: особенно донимала ревность. Коллинз, отправляя его в последнюю командировку в Арабские Эмираты, почти не скрывал своего опасения, что любовник может уйти на сторону. Тем более что один шейх, деловой партнёр и информатор ЦРУ, был также гей. С ним Редфильду предстояло провести целую неделю в переговорах по продажам компьютерных программ по маркетингу на арабском, что было искусно продуманной легендой и скрывало истинную суть. А именно: выжимание из бизнес среды данного региона конкурентов из британской Mi-6. Кроме того, Редфильду было поручено склонить шейха на финансирование центров «за чистоту ислама». В случае отказа, намекнуть на ряд имеющихся компроматериалов, как-то: аудиозапись, где он нелестно говорил об одном из своих братьев, считая себя обделённым наследством отца, о самом отце, а также об исламе. В последнем случае шейх явно перегнул палку. Он считал, что ради его чистоты необходимо было узаконить мужскую любовь и пытался доказать, что геем являлся сам пророк Мухаммед.
Последнее было страшнее двух первых. Поломавшись, шейх через сутки дал согласие на планы Коллинза. Однако злобу затаил нешуточную, что также было взято на заметку сотрудниками Центра.
***
…Одно из последних сообщений «Арнольда», скаченное на компьютерную почту начальника, было следующего содержания: «Докладываю, что по информации моего источника корпорация в лице председателя совета директоров рассматривает вероятность инвестиций в Москве и в Сочи. Данное намерение было высказано источнику в доверительной беседе с заместителем председателя совета директоров Корой Нолмар. В разговоре со мной источник отмечает, что Нолмар, высказываясь на этот счёт, не проявляла никаких признаков волнения. Завела разговор на данную тему по своей инициативе без свидетелей. Предвидя возможную дезинформацию в целях контроля над моим источником, я настоял на соблюдении всех мер. Со своей стороны провожу мероприятия контроля. По завершении прошу вашего разрешения на вербовку источника в качестве секретного сотрудника. Жду дальнейших указаний. Арнольд».
Ознакомившись с сообщением, начальник некоторое время держал открытой свою электронную страничку, он тщательно обдумывал содержание. Особенно в той части, где говорилось о возможной вербовке. Почему сотрудник так убеждён – «по завершении прошу вашего разрешения…»? Почему считает предстоящее завершение проверки успешным? Не под контролем ли он, не под «колпаком»? В любом случае, перед красавчиком-деструктом рано раскрывать карты. Даже если его вездесущий шеф ничего не заподозрил и не принял никаких мер превентивной безопасности. То, что эта Кора Нолмар так встряла «в тему», говорит об обратном. Скорее всего, источник под «колпаком». Странный способ, ибо среди деструктов-геев считается зазорным ловить «на лебёдушку». Слишком рискованно – могут почуять подвох. Но Коллинз будто нарочно (если это он!) подчёркивал очевидность своего контроля. В том – слабость бионегатива и его носителей. Змея кусала себя в хвост.
Несмотря на то, что «Арнольд» считает свой источник в окружной полиции весьма надёжным, где стопроцентная гарантия, что гангстер, предоставивший компрометирующие фото, только секретный агент бэлтиморского дэтектива? Увы, такой гарантии нет. Не выдумали ещё. Может так гарантировать один лишь Господь Бог. Хотя… последняя информация о командировке в Эмираты весьма, даже очень… Получается, что наши американские коллеги выжимают или пытаются это делать с британскими агентами, что издавна считают Азию своей вотчиной. Стремятся не пускать в неё ни американцев, ни тем более нас. Видно предел «не пущанию» у американцев подошёл к концу.
Он откинулся на спинку кресла. Посмотрел на стоящую перед ним икону Спасителя, затем перевёл взгляд на портрет действующего президента. Пару раз вздохнул. Затем выдохнул… Пусть источник останется пока только источником. Пускай «Арнольд»займётся Корой Нолмар. Понаблюдает через этого Редфильда за этой красивой и болтливой особой в течении, скажем, пол месяца. На глазах у своего ревнивого шефа. Пусть всё сведётся к банальной ревности. Так проще! Если эта штучка выполняет его задание, она занервничает. Наделает глупостей. Либо попытается скрыть эту реакцию каким-то иным, явно нестандартным способом. Что сразу же бросится в глаза источнику. Ну а «Арнольду»…
Игорь Сергеевич (так звали начальника зарубежного сектора) ограничился лишь этим указанием. Переслал его в зашифрованном виде, используя подставных лиц и «ящик», в один из компьютерных клубов Бэлтимора. Спустя два дня он отправился на доклад к директору. Отчитавшись (был конец «квартала») о проведённых мероприятиях, он не преминул обратить внимание на новые инвестиционные проекты корпорации «Маджестик». «…По моему мнению, не стоит поспешно копать эту щекотливую тему, - заметил он. – Подержим на контроле месяц-другой, затем поручим другим «научникам», запряжём их источники… Нам важно прощупать до конца от самого начала намерения Коллинза. Возможно через Кору…» Выслушав его, директор через неясное сомнение одобрил-таки намеченный сценарий разработки. Явной липой не пахло, но проверить источники и их кураторов (заодно!) не мешало. Тем паче, что планетарный бионегатив за последнее время, начиная со второй войны в Персидском заливе, действует вовсе странно. А именно: часто под видом дезинформации подкидывает чистейшую правду о своих намерениях. Как бы проверяет сотрудников Центра. Или напротив: настолько уверен в своей мнимой неуязвимости, что находится в плену «звёздной болезни». Видимо бионегатив так агонизирует, подумал директор Центра, заверив своё письменное согласие на рапорте начальника зарубежного сектора. Наступает вселенский момент истины. И планетарный вместе с ним – заодно…
Игорь Сергеевич покинул его в приподнятом состоянии духа. Он был того же мнения.
Спустя неделю, в Сочи был убит «Воронов». В ходе расследования обстоятельств его смерти «собственникам» стало известно, что этот внедрённый сотрудник состоял в более или менее тесных взаимоотношениях с неким деструктом-диверсионником, что совершил данное убийство. На первом же допросе он назвал «внедрённика» по имени или коду. А именно: Моур. Помимо этого арестованному были известны место службы и воинское звание в ФСБ убитого им Коломейцева-Воронова. Это оказалось для Центра как гром среди чистого неба. Сектор собственной безопасности, и без того напряжённый породу деятельности, стоял на ушах. Секретариат немедленно разослал указания по своим филиалам на местах.в них были срочно затребованы последние данные о деятельности внедрённых сотрудников.
Итак, время шло. С момента доклада у директора «Арнольд» отвечал один раз в неделю, точно по графику, что необходимые меры безопасности соблюдаются. Кора Нолмар своих попыток разговорить источник на заданную тему более не выказывала. Игорь Сергеевич стал понемногу успокаиваться, как вдруг… Ровно через сутки после убийства «Воронова» в Сочи источник «Арнольда» был похищен средь бела дня на окраине Бэлтимора. Поиски, что были предприняты по горячим следам окружной полицией, не дали никаких результатов. Это указывало на высокий профессионализм похитителей. Решением окружного прокурора (родственником Коллинза по материнской линии) расследование передавалось местному отделению ФБР. А в своём более подробном сообщении «Арнольд» отметил, что рано утром за час до похищения источник «звякнул» ему с уличного таксофона на автоответчик, где оставил следующее звуковое сообщение: «Умоляю вас о немедленной встрече. Жду сегодня ровно в 7-00 на Пятой Авеню возле антикварного магазина».
- …Выходит мы попали там на орехи, - мрачно заметил директор. Он обвёл взглядом папку с докладами начальников секторов. – Ваш сотрудник, говорите, попал в пробку, из-за чего вовремя не попал на встречу? Не мне вам объяснять, каковыми последствиями могла обернуться для него эта встреча. Слава Богу… - он размашисто перекрестился. Сплюнул три раза. – Если источника вели с самого начала, то могли уже сейчас провести голосовую экспертизу кое-какого сообщения. Если, конечно, установили его. Если, да если… Пускай ваш «Арнольд» сидит в норке и никуда не вылазает. Это приказ! Не то уши оборву обоим… А насчёт проведения мероприятий активного поиска, да… рановато-рановато этим заниматься. Можно спугнуть похитителей, - видя, как начальник сектора кивнул, он продолжил: - Ограничимся пока мероприятиями пассивного свойства. Может, нам подставляют источник, на которого у Коллинза и его «Чёрного Ориона» ничегошеньки нет? Может это их плановый контроль? А мы шарахнемся под волну. И волна накроет. Я прав?
- Я прекрасно понимаю, - Игорь Сергеевич чувствовал страшное напряжение в висках, переходящее в состояние невесомости. – Думается мне, не стоит преувеличивать опасности нам грозящие. Не так страшен, как говорится, рогатый субъект… простите… Наша контора всего лишь посредник между человечеством и господом Богом. Но время силового противоборства между добром и злом на исходе. В силу вступает новый закон. Если хотите, новый завет: осознание многими деструктами своего Божественного Начала. Для многих из них это – выход на уровень сознательного самоуничтожения в огненной геене пороков. Уже не мы карающий меч господний, но они сами. Их нечистая совесть и грязная душа. То, что не пускает в рай. Самая последняя степень греха это… Ну, когда они стремятся убедить себя: дескать, не мы меняемся, но нас заставляет меняться сила Всевышнего. На его стороне – сила. На нашей же – желание быть свободными. Правда, тут возникает «закавыка». Вы меня понимаете?
- Продолжайте-продолжайте. Я с удовольствием…
- …Как можно быть свободными от всего? От Бога? Тут сокрыт вселенский момент истины, что создал Господь. В этом суть притчи о блудном сыне, который рано или поздно вернётся к отцу своему. Покается искренне и будет прощён.
- Свобода ради самой свободы – суть сатанинской демократии, - улыбнулся директор. – Демократия от слова «демон». И «демос», народ так сказать. Не зря товарищ Платон именовал демократию одной из наихудших форм правления. Знал, где и что порылось… Я понял вас, Игорь Сергеевич. Рад видеть и чувствовать единомышленника в вашем лице. Думаю, что не стоит бояться угрозы скрытого вторжения. Страх перед неизвестным ведёт в бездну. Даже если в наших рядах давно притаился хорошо скрытый враг, то… Почему он так долго не вредил нам? Почему всё развивалось по логическому сценарию Бога? Всё необходимо проверить. Вы согласны?
- Как я могу не согласиться? Надо действовать.
***
…Вечером Миша прибыл по указанию на один из объектов, что находился за городом и был ограждён высоким бетонированным забором, на котором, правда, не было колючей проволоки. Зато по краям высились мощные прожектора. Объект охраняли рослые люди в камуфляжной форме с полуавтоматическими пистолетами «Стечкин» в деревянных пристяжных кобурах. Предъявив на КПП свою «корочку», дождавшись пока откроются массивные, из железного листа ворота на автоматике, он опустился по бетонной лестнице в просторное подвальное помещение. Там были ряды металлических дверей. Над входом в бункер высился большой православный крест кипарисового дерева, с распятием. На металлических дверях были наклеены бумажные ярлычки с такими же распятиями. Молчаливый охранник, сорокалетний мужчина, проводил Мишу через тяжёлую дверь в иное помещение, где располагались двери из орехового дерева и были красивые деревянные панели на стенах.
Всё происходило в полном молчании. Ни шороха, ни звука. Ни лязгали и не скрипели даже массивные металлические двери. Миша вспомнил, что под распятием она заметил на шершавой стене надпись, сделанную синей масляной краской: «Разговоры в открытом секторе запрещены». Видимо так назывался коридор с рядами тяжёлых дверей с герметическим запором и то, что было скрыто за ними.
В просторной, отделанной со вкусом комнате, пропитанной запахом ладана и свечей, были книжные полки, мягкий диван и стол с оргтехникой, за которым его ожидали Александр Андреевич и Павел Фёдорович. Перед ними стоял включённый телемонитор. Через него просматривалось небольшое помещение с голыми стенами. Похоже, это была допросная, где намедни следователь «потрошил» известного деструкта. По бетонному склепу (так хотелось обозвать помещение) прохаживались мужчины и женщины в белых халатах. Используя некие странные приборы, состоящие из вытянутых стеклянных трубок, вмонтированных в тусклого металла коробки с лампочками, они проводили диагностику помещения. После таких процедур от металлического агрегата отделялись отделялись колбы, что помещались в специальные футляры. К своему удивлению, среди белых халатов Миша заметил известного в Сочи детского врача-терапевта, у которого как-то брал интервью. Вскоре медиков сменил православный батюшка в чёрной рясе с крестом. Произнося на распев молитвы и окуривая помещение ладаном, он стал окроплять его в довершении святой водой.
- Вот такие мы проводим оргмероприятия, - вздохнул Александр Андреевич. – Как говорится, свято место пусто не бывает.
***
… В то же самое время в США, детектив окружной бэлтиморской полиции, что являлся источником «Арнольда», следуя указаниям своего куратора, вёл пассивный поиск Редфильда. В инструкциях, полученных через сотовый телефон, значилось: «…не проявляя ни малейшего риска, но достаточно точно, используя подставных лиц, не представляющих важности, определить круг, заинтересованный в прогулке 45-го, его место отдыха». Источник, американец тайского происхождения, Кэн Потензен, решил, что наиболее эффективный розыск пропавшего может обеспечить сеть его тайных агентов из числа уличных ганкстеров, торговцев наркотиками и самих наркоманов. Будучи опытным копом он предусмотрел, что с момента похищения многочисленные «слушаки» (так назывались информаторы окружной полиции) будут интересоваться теми, кто запустит свой носв детали похищения. Будь то газетные писаки или уличные торговки – без разницы. Поэтому он устроил конспиративную встречу одному из своих агентов, афроамериканцу-сутенёру Генриху Томумбе. Он не стал вытягивать из своего подопечного факты исчезновения. Угостив необычайно вертлявого и плечистого, чёрного как вакса парня сигарами «Капитан Блэк» (специально тянул их из других «слушаков»), он, как водится, начал беседу с общих вопросов.
- Бумба! Как обстоят дела в твоём районе? Как поживает крупная и мелкая рыбёшка? Имею в виду тех твоих неспокойных собратьев, что норовят пуститься во все тяжкие. Убийства, крупные партии наркоты, разборки со строптивыми гейшами. Надеюсь, что ты понимаешь, что от тебя требуется?
- Да, сэр, отвечал Генрих Томумба, выпуская синевато-сизый дым из плоских, широких ноздрей. Его припухшие, в шоколадно-коричневых мешочках глаза изобразили уверенность. - Но в моём районе ничего такого не намечается. Было кое-что. Одному торговцу наркотой морду помяли, когда он, дерьмо сопливое, обсчитал моих чёрных собратьев и сунул им героин, разбавленный мукой. Одна шлюха лишилась места в пуэрториканском гадюшнике, после того, как эту тварь поймали с пользованными презервативами. За такое на кошачьи консервы пускать нужно, сэр… офицер…
- Ладно-ладно, Бумба… молодец, что всё знаешь о своих подопечных, - успокоил его Кэн. Он похлопал своего «слушака» по затянутой в кожанку мощной спине. Вспомнил при этом, что в недалёком прошлом Генрих Томумба – сержант, служивший пять лет в «морских котиках» (то есть в спецназе ВМФ США). – А что твои чёрные братья, из культа Вуду, думают о тех наглых чужаках, что нарисовались днём на пятой Авеню? Похители какого-то нездешнего парня? Это беспредел, Бумба. За это надо наказывать. Превращать морду в кетчуп, а почки – в бараньи отбивные…
- Вы правы, сэр, - кивнул головой в вязаной шапочке афроамериканец. – Мы этих ублюдков скоро вычислим. Да помогут нам наши боги и духи-хранители! Эти твари нарушили наш покой. Отпугнули клиентов. У моих ребят каждый день на вес золота. Товар пришёл, сэр, масса товара. И никто за нас не решит наших проблем, если только вы, сержант, не поможете нам. Вы понимаете, масса Кэн?
Кэн едва не рассмеялся, но вовремя прикусил губу. Американец в пятом поколении, он, тем не менее, с детства испытал на своей шкуре, что значит быть «жёлтокожим ублюдком» или «узкоглазым уродом». И вот теперь африканский парень с того ни с сего назвал его господином. Боссом… Всё потому, что его «акватория» понесла значительные убытки от происшедшего на днях инцидента. И он, Кэн Потензен, сержант полиции и детектив отдела тяжких преступлений, поможет этому цветному сутенёру. Зная, каким бизнесом занимается ныне этот бравый морпех, что по сей день наверняка числится в особых файлах Пентагона. Поможет… Ибо полицейским нахрапом тут ничего ни взять! Двадцатилетний срок службы в окружной полиции многому научил этого маленького, молчаливого, желтолицего человека. США были для него страной с неограниченными возможностями и неограниченными пороками, что во многом покрывали эти возможности. Тот русский, что привлёк его к сотрудничеству, совершенно правильно воспринимал эту ситуацию. Всеми средствами пытался оказать помощь таким думающим и сомневающимся американцам, как Кэн Потензен. Мир не без добрых людей, думал он с тех пор. Маленький таец с американскими ухватками жизни. Если разведчик из этой далёкой и снежной страны с великой историей (что почти не отражена в американских учебниках начальной школы, профессиональных колледжей и тем более университетских пособиях и компьютерных программах, показывающих в основном ужасы ГУЛАга да бородатых, накаченных мафиози, исполняющих на гармошках и балалайках гимн СССР), принимает близко к сердцу американские проблемы он достоин сочувствия и уважения. Настоящий герой! «…Не стоит, Кэн, проявлять по поводу моих чувств к Америке хоть сколько-нибудь сочувствия, - как-то понимающе сострил русский. – Это портит деловые отношения и тем более дружбу. Мне бы хотелось, чтобы это второе оказалось на первом плане. Я прав?» «Да, вы правы, - признался таец. – В Америке вообще не принято жалеть. Тем более в бизнесе. Это признак неудачника. Однако в разговорах с вами я чувствую сожаление. Извините, Арнольд, это, конечно, не настоящее ваше имя… но жалость очевидно присуща всем русским. И понемногу передаётся мне». «В этом есть плюсы и минусы, - услышал он ответ, сдобренный улыбкой. – Минусы состоят в том, что вы наберётесь русской жалости и будете этим выделяться на общем фоне. Вас быстро возьмут под колпак и… Мне бы не хотелось продолжать, а вам бы не хотелось доводить до печальной развязки. А плюсы… Мне приятно, что вы так прониклись чувством моей далёкой и любимой Родины. Один наш бард даже назвал её в своей песне «родина-уродина». Впрочем, не со зла – так, полушутя… « «Мне кажется, что вам русским, и вашей стране не хватает американской самоуверенности, - неожиданно для себя выпалил Кэн, смяв не по-американски пластиковый стаканчик из-под кофе (встреча проходила на окраине, в машине). – Вы много жалеете друг друга, вместо того, чтобы действовать. Действие, вот чего вам ещё не хватает! Любого американца и даже европейца отличает от вас именно действие! Они не придаются тягостным и интересным рассуждениям о смысле жизни, как Толстой или Достоевский. Они занимаются бизнесом, как говорят у нас в Америке. Для них семья и дом на первом месте. А для вас на первом месте ваша страна и идея, которой вы отдаётесь без остатка. Вам не хватает энергии на своих близких и на самих себя. Кто-то пожирает эту энергию, внушая вам, что вы – спасители мира. Но это…» «Продолжайте, - вновь улыбнулся русский, осторожно выбрасывая свой пластиковый стаканчик в высокую металлическую урну. – Вы хотели сказать, что это – безумие. Отчасти согласен с вами. Недаром у Достоевского, которого вы, судя по всему, с интересом читали, все главные герои немного сумасшедшие. Правда, если внимательно к ним приглядеться, то многие из них это несостоявшиеся писатели или… разведчики. Если внимательно перечитать главы о войне в Европе 1805-06 годов в романе Толстого «Война и мир», то там описывается момент несостоявшейся вербовки в разведчики князя Андрея его другом дипломатом Билибиным. Этот фрагмент выпадает из наших и ваших школьных программ, не говоря уже об университетских. У каждого смысла есть свой подтекст, Кэн. Надобно его увидеть, чтобы докопаться до истины». «Да, истина где-то рядом, - пошутил тогда Кэн словами известного сериала. – Под нашими стопами».
Чтобы подготовить легенду для отдела внутренних расследований, если у его сотрудников, что сообщались с агентами ФБР из управления профессиональной защиты, появились бы вопросы, Кэн заготовил рапорт для лейтенанта, что возглавлял его отдел. В этом рапорте (документ переписывался из дня в день, в нём проставлялись новые числа, добавлялись подробности) указывалось, что некий Тап Стижанский, выходец из Польши, американец во втором поколении после знакомства в интернет-кафе, узнав, что общается с сержантом отдела тяжких преступлений, вызвался предоставлять информацию о преступном мире Бэлтимора. (Родители каким-то чудом, подростками были вывезены из варшавского гетто перед известным восстанием миссией Красного креста, попали в США, где и познакомились и поженились.) Для вящей убедительности и своего же спокойствия Кэн добавлял к рапорту данные, получаемые от других секретных агентов. Так как Стрижанский, по его мнению, был «инициативником», то его не стоило так скоро привлекать к официальному сотрудничеству. Напротив, как можно больше – проверять и перепроверять…
Взяв с Бумбы слово разобраться с залётными гангстерами и чуя, что «залетные» вовсе не ганкстеры, Кэн тем же днём, но ближе к сумеркам осторожно напряг своего секретного агента. Это был шестидесятилетний таец, что возглавлял одну из триад и контролировал бизнес в тайском квартале. Он был далеко не безгрешен перед правосудием. Он дал письменное согласие на сотрудничество под давлением. Как-то раз его же бойцы из триад совершили непростительную пакость. Они убили наркокурьера из Гонконга. Будто бы тот парень пожелал расплатиться фальшивыми долларами за интимные услуги в тайском квартале. Уличённый в подвохе – затеял драку, в ходе которой у одного из тайцев были сломаны два ребра, девочка лёгкого поведения потеряла два зуба (её били о барную стойку). Благо, что помещение ресторана было в тот день закрыто для посетителей, так как в нём происходил «расклад» предстоящей сделки. После того, как вся охрана (двадцать человек) тайского ресторана «Жёлтый дракон» устремилась на него, сохраняя дистанцию, парень вынул «хеклер-кох» и открыл стрельбу. Причём, длинными очередями. (Как при этом, парню из Гонконга удалось пронести штурмовой автомат через детекторы на металл, скромно умалчивалось.) Убитых, правда, не сыскали. Легко раненым оказался один. Но гонконгца тут же изрешетили из тридцати стволов (начальник СБ вызвал помощь). Прибыл директор казино, что был родственником главы триад и сам занимал там неплохое положение. Не найдя ничего лучшего, он приказал труп расчленить тут же, на кухне. Части запаковали в полиэтилен, стянули их скотчем и вместе с пищевыми отходами вывезли в специальном фургоне на свалку. В Гонконг же была отправлено известие о внезапной гибели. К известию прилагались фото с отрубленными головами каких-то бродяг, что были выставлены виновниками происшедшего, а также солидный банковский перевод тамошнему отцу триад, который тот, надо полагать, разделил меж собой и семьёй погибшего.
Однако вскоре триада Гонконга потребовала объяснений по следующим пунктам. А именно: почему не сохранили тело или сразу не кремировали, а пепел не выслали? (Ибо высылать через две таможни в «морозильнике» нашпигованного пулями гонца было как-то не очень.) Изысканное враньё подействовало неубедительно. И глава клана триад Бэлтимора, заподозрив в своём родственнике стукача полиции или ФБР, его подставляющих под удар гонконговским собратьям (до китайских спецслужб он как-то не додумался), вывез последнего в район свалки, где утилизировались пищевые отходы. Под угрозой стволов своих телохранителей он заставил того отрезать указательный палец (знак клятвы уличённого в неверности в триадах). На крови было сказано, что в переводе на русский звучало так: «Сукой, падлой буду, батя, но своих не закладывал!»
Когда же из Гонконга пришла весть, что выезжают «сыновья большого дракона» (боевики) пришлось подумать о дилемме: либо отдавать на расправу им своего провинившегося, но повинившегося родственника, либо идти на заклание самому. Но тайский «крёстный отец» выбрал третье. Он обратился за помощью к Кэну, которого знал до этого. (Пару раз дэтектив что курировал от окружной полиции тайский квартал, встречался с ним лично, получая консультации о поведении вновь прибывших, получивших «зелёную карту», на которых имелся компромат у полиции Тайланда или миграционного управления.) Начальство Кэна, используя шанс завербовать такого агента, напрягло свои секретные источники в Гонконге. Очень скоро местные главы триад отказались от прежней идеи. Боевики распаковали свои сумки, напичканные оружием (они собирались въехать нелегально через мексиканскую границу). А шестидесятилетний таец с тех пор стал прилежно сотрудничать с Кэном и отделом тяжких преступлений.
- Можете быть уверены, Кэн-сан, что ваша святая просьба будет исполнена, - едва шевелил морщинистыми губами этот старый мафиози. Его узкие щели-глаза напоминали складки кожи среди изрытого морщинами, широкого желтовато-коричневого лица. – Эти недостойные человеческие особи будут немедленно отысканы и наказаны, Кэн-сан , - он был готов сложить ладонями в позицию лотос свои большие, натренированные ладони, и покачать головой взад-вперед, как тайский болванчик. – Мы придумаем для них такую изощрённую… о, ошибка! Я хотел сказать иначе. Нет, не изощрённую, но – умудрённую казнь. Даже не умудрённую, нет – поучительную или назидательную…
- Поучительная и назидательная это синонимы, - загадочно округлил свои узкие щёлки-глаза дэтектив. Он собирал палочками, сложенными меж пальцев, крупинки золотисто-белого, отборного риса в круглой фарфоровой тарелке, покрытой акварелью. – Не надо никаких казней, о, уважаемый и достойный. Я очень прошу вас об этом одолжении. Вы меня, я надеюсь, понимаете? Вижу, что да.
Таец и впрямь сложил руки и кивнул как болванчик. Два раза в направлении Кэна.
- Прошу вас только установить их. Только это. Больше ничего не надо сделать, - сказал Кэн ровным голосом.
Он аккуратно достал сложенными палочками ближайшие крупинки риса. Проводил взглядом тайскую девушку из обслуги в золотистом кимоно, что унесла поднос с использованной посудой. На столе, где в серебряной подставке в виде двух, сплетших хвосты драконов, тлели малиновыми огоньками ароматические палочки (встреча происходила в уединённой кабинке тайского ресторана), он заметил лежавшую стеклом вниз фотографию в сосновой рамочке. Он не стесняясь (права гостя давали ему многое) развернул её в довершении к себе. С матовой бумаги смотрела реконструкция со старого фото. Корытообразный десантный корабль-транспорт с белой Н-110, из распахнутого носа которого на песчаный берег выползал огромный «шерман» с белой пятиконечной звездой. На изрытой воронками отмели виднелись тюки со снаряжением. А у самого берега, подставив волне прибоя ноги, обутые в ботинки и гетры, стояли шестеро парней-азиатов. Все – в форме, какую носили солдаты США в ходе высадки в Нормандии. Куртки на «молнии» расстёгнуты. Автоматические винтовки «Гарант» (М.I) у большинства лежали на плече ложем или стволом – к небу.
Точно такая же фотография была дома. Её показывал покойный отец Кэна, что участвовал в этой высадке. Прошёл с боями всю Европу. Отступал под Арденнами, где лютой зимой 1945-го отморозил кончик носа. Встретился с русскими войсками на Эльбе. Даже взял адрес какого-то небольшого, чернявого и видного собой парня. Фотография его с отцом в обнимку тоже была, но затем отец её перестал показывать. Объяснил, что потерялась. Но парня Кэн запомнил. С двумя круглыми медалями над верхним карманчиком военной рубашки, что застёгивалась до живота и имела странный стоячий воротник. С выбивающимися из-под пилотки с тёмной звёздочкой копной волос, с лычками на широких погонах и смеющимися глазами. Парня звали по-русски Иван. А фамилия была странная - Цвигун.
…А лицо отца, смеющееся и молодое, с чёрно-белого глянца другой фотографии так и прыгало перед глазами Кэна. Тем более что в парне, что виднелся по соседству, он начинал признавать сидящего перед ним своего секретного агента. Кто меня так поставил и зачем? Или ресторан – под колпаком у другой «фирмы»? ФБР, а может… Говорят, Большой Вигвам (так звали ЦРУ) также распустил свои агентурные щупальца по национальным кварталам и ресторанчикам. Лэнгли ох как нуждается в национальных кадрах. Стало быть, он, Кэн, всё это время мог находиться под «колпаком» у цээрушников. А его тайный агента, о, достойный и уважаемый…
- Достойный и уважаемый, Кэн-сан, тоже звучит похоже, - обнажил в подобии улыбки отец триад свои желтоватые, неровные зубы. – Я хочу сказать… нас многое связывает. Больше, чем может вам показаться, Кэн-сан.
- Я думаю об этом, - дежурно поморщил лоб дэтэктив, изобразив на лице улыбку профи. – Думаю также о другом. Как много в этом мире похожего. Похожих людей, похожих мыслей…
***
…Михаил, скажите лучше, вы серьёзно относитесь к тому, что говорили мне? – проникновенно спросил человек в тёмно-бардовом свитере с белым витиеватым узором, как на ковре бухарского эмира. Чёрные, блестящие как маслины глаза светились неясным огнём. Они были погружены прямо в сердце. – Ваши убеждения видятся мне искренними. Но… Не хотелось бы вас обижать, молодой человек, - он обнажил в улыбке неровно загнутые, белые зубы, - но они мне кажутся наивными. Немного… Полагаю, что ваше оперативное и духовное руководство специально свело нас под крышей этого бетонированного учреждения, чтобы обработать меня Святым Духом. Тут так и шибает ладаном да святой водой. Ужас… Да, я часть силы той, что творит добро, всему желая зла. Так, помнится, сказано у Гёте в «Фаусте». Более точно не выразить смысл нашего существования во Вселенной. Нашего с вашим…
- Ближе к теме, - нахмурился Михаил. Всякие аналогии зла с добром ему не нравились.
- Пусть так. Хорошо… Мы все когда-то были милейшими светоносными созданиями. Сам Люцифер, известный с тех пор под оперативными псевдонимами «сатана», «вельзевул», «диавол» и «князь тьмы», был в своё время возлюбленным сыном господним. Сидел по левую сторону от Его престола, по правую – сам Иисус, что восседает там, охраняя этот мир, по настоящий момент. Понимаю, понимаю… - предупредительно кивнул он, читая в глазах Миши соответствующий посыл. - Опять я отклонился по вашему о, Михаил, от темы. Всё это, по-вашему, метафора, архаика, в которую лишь облекается реальная сущность происходящего. А также грядущего и минувшего, что есть три составные, единые сути Бытия. Три периода времени, слитые воедино, представляют неразрывно связанный процесс Жизни. Три параллельно связанных между собой пространства и времени. Вечно изменяющихся под нашим намеренным и ненамеренным воздействием. Кто-то воздействует намеренно и продуманно. Не наносит урон своими изменениями в настоящем будущему и прошлому. Или напротив, залезая в эти два элемента времени, не вредит своему настоящему. Своему и не только своему. Я не слишком витиевато говорю, молодой человек?
- Немного есть, - с сомнением признался Миша, сложив перед собой руки, чтобы затем расцепить их.
- Не напрягайтесь. Делайте что хотите, - указал на них смеющимся взглядом «чёрный», что понемногу переставал быть зловещим.
- Вы что-то хотите открыть для меня, - осторожно вставил свою догадку Михаил в контекст разговора. – Слушаю…
- Вы на самом деле готовы, чтобы услышать это?
- Если бы не был, не просил. Логично?
- Ещё как. Так вот, молодой человек. Да будет вам известно – вы ступили на порог Ангельского Света. Это мир, где живут Ангелы Господни, что контролируют жизнь каждой земной души, человеческой, животной, растительной. Кроме того – стихии природы. Они направляют сгустки человеческих энергий, так называемых добрых и так называемых злых, по назначению. Откуда пришли – туда и суждено им вернуться. Отсюда на Земле столько катастроф, землетрясений и наводнений. Извержений древних и спящих вулканов, что готовы засыпать пеплом города, вроде Помпей. Как видите, мир стар. Мир плохо учится даже на своих ошибках. А так называемое зло, против которого вы боретесь, лишь учит этот мир.
- Поясните свою мысль. Учит, как именно?
- Ну… Вообразите, что сегодня Бог упраздняет зло. Зла нет! Есть лишь добро. Одна любовь. Всепрощающая и всепобеждающая. Однако остаются человеческие и не только человеческие ошибки. Вам не кажется, что согласно идее всеобщей любви и добра люди попробуют их исправление сталкивать, ну… заранее простите, на самого Бога? На его Ангелов?
- Знаете, не кажется,- Миша провёл ладонью по левому виску. – Не кажется как-то. Зачем людям, живущим в мире, где нет насилия человека над природой и природы над человеком, создавать себе и другим проблемы? Проблемы и есть насилие. Начальная стадия, если хотите…
- Не хочу, не хочу… - выставил ладони «чёрный». – Ну-с, молодой человек, тогда вы – Ангел Света, которому пока ещё не ведомы искушения порога истины. Грядущий Ангел Света.
- Благодарю вас, - совершенно искренне поблагодарил его парень. Он выложил на полировку стола свои руки. Вытянул ладони к верху. – Правда… хочу вас спросить, именующий себя наставником. Почему вы так убеждённо верите в доброе назначение, если творите всё же зло? Причём не скрываете этого. Взять хотя бы случай с Вороновым. Так-таки следовало его «останавливать» через убийство? Иначе что – нельзя было? Ломать, как говориться, не строить.
- Продолжайте, - устало кивнул «чёрный». Его глаза заметно поблекли.
- Что продолжайте? Я уже кончил… Зло ничего не способно сотворить. Разве убийство способно породить жизнь? Разве матери, чтобы родить дитя, обязательно нужно умирать или испытывать боли при родах? В Тайланде, кстати, и в Азии существует специальный массаж точек стопы. Им владеют и взрослые и дети. Способный снимать эту боль. Каково? Там, получается, не существует «греха Евы». Фигурально, конечно, выражаясь, - он вспомнил глаза православного диакона а также суровый лик Христа-Спасителя с бабушкиной иконы в золотом окладе.
- Всё дело в том, какую меру страданий брать за отсчёт. Страдания тоже опыт. Без страданий нет роста. Лёгкое чувство дискомфорта необходимо, чтобы гений вроде Пушкина, Моцарта или, скажем, Велихова… ну, скажем, встряхнулся. Создал бы новую поэму, новую кантату, новую гипотезу.
- Моцарт кантат не писал, - сострил Миша.
- Ой, не придирайтесь! Будущий вы Ангел Света. Придирки… знаете ли…
- Не знаю, но догадываюсь. Однако не будем отклоняться. По-вашему, этот некогда прекрасный мир – всего лишь жестокая, изощрённая забава для вашей страшной силы? А вы, бывшие ангелы света, двигатели прогресса? Без вас он как-то ни того, прости Господи. Тут даже выбора не существует. Если Люцифер, ставший к моему глубокому сожалению князем тьмы, богом века сего и сатаной, что есть обман или «лохотрон», пытается создать свой мир или свою вселенную, основанную на насилии, то – каждому своё. Как сказано Спасителем: не пожелай другим того, что не пожелал бы самому себе. Ограбленным, убитым и искалеченным мало кто желает быть. Обманутым кстати тоже желают остаться единицы. Хотя и остались обманутыми сотни вкладчиком «МММ»… Но – ближе к теме. Вы как будто стремитесь запутать меня в мыслях? Ну, слава Творцу, если нет. Так вот, ваш хозяин вряд ли плохо понимает, что пытается создать призрачный мир, где будет работать закон неизбежной отдачи за зло. Закон разрушающий фундамент этого строящегося мира. Мира, в котором не будет никакого спокойствия. Где все будут друг-друга обманывать, оскорблять, грабить и убивать. В конечном итоге, так поступят с ним. Причём, все… Подумайте об этом. Ведь притча о блудном сыне рассказана Спасителем не просто – сатане и прочим ангелам-отступникам, простите… вроде вас, представлен шанс на искупление.
- Ну да. Красиво говорите, будущий Ангел Света, - «чёрный» в который раз обворожительно улыбнулся. Хотя порядком устал. – Однако я повторюсь. Вы столь горячи, что это вызывает у меня, старого духа греха, вселившегося в это бренное тело, некоторые сомнения. Вы мне нарвитесь, Михаил, - сказал он на этот раз без улыбки, очень серьёзно, сомкнув губы. – Не удивляйтесь, это именно те мысли, которые я собираюсь претворить с вашей помощью. И с помощью вашего руководства, я надеюсь. Ведь я отступник, Михаил, - немного с печалью произнёс он. – Я отошёл не так давно от армии тьмы. Я более не верю в былое величие идеи доброго зла. Движущего прогресс… Происходящее с 11 сентября 2000 года в этом мире, пока что подконтрольном сатане – следствие моего отхода. Судите сами: ангелы-отступники попытались миллиарды лет назад сокрушить основу всех основ – Божественную Любовь. Я был тогда вместе со всеми,- он искренне смотрел в глаза Миши, что выкатывались всё дальше и дальше. - Мы решили, что это явление устарело. Сказал же Спаситель впоследствии: молодое вино в старые меха не заливают? Помните? Нагорная проповедь и десять заповедей лишь отголосок происшедшего. Всё уже было спланировано – зерно упало на подготовленную почву. Кое-что, правда, попало на тернии и на камни. В пространстве и времени образовались так называемые непредвиденные обстоятельства, созданные волею человечества, но… Одним словом, это был опасный по своей силе, но увлекательный эксперимент. Помните его… да, вы помните, Тэолл, Александр Тэолл, Войн Великой Смерти!
- Почему вы так называете меня, именующий себя наставником? – в удивлении своём молвил Михаил. Он от внезапности откинулся на спинку стула.
- Да, я хочу сказать, что мы встречались в нашем далёком прошлом. В других мирах, в иных жизнях.
В течение какого-то времени они молча смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Первое время взорам вместо лиц представлялись размытые бурые пятна. Мир для обоих сузился до пределов этого железобетонного пространства в четыре стены, с лампами в плоских стеклянных плафонах, забранных металлической сеткой, где были вмонтированы камеры наблюдения. Время, ставшее на какое-то время общим, летело со страшной силой ускорения. Его был в состоянии вместить лишь сам Господь Бог, что создавал пространство и время, которые являлись основой Вселенной. Всё-таки, как прекрасен этот мир, созданный из таких-вот затянувшихся мгновений. Каждое, из которых, кажется жизнью.
- Мы действительно знаем, друг друга? – голосом молитвы молвил Миша. Он почувствовал незримыми центрами души, как в том другом помещении с ореховыми панелями, за экранами мониторов напряглись двое других, истинных наставников. – Повторите сказанное. Нам всем важно это слышать. Я и мои коллеги… словом, у нас нет никаких тайн. Да, вы не ослышались, - сухо и отчётливо произнёс он в «маслины» сидящего перед ним. – У меня нет и никогда не будет никаких тайн от своих товарищей. Равно как и у них… в разумных пределах, конечно… Сейчас, когда вспыхнула эта кровавая бойня в персидском заливе, в огне горит Ближний Восток, полыхает Афганистан… Тем более, если всё это связано с вашим уходом из армии тьмы, то долг каждого носителя разумной жизни на планете и за её пределами спасти эту жизнь. Сам Господь Бог предоставил нам эту великую возможность. Здесь у сидящего перед вами нет никаких сомнений. Уже нет! – закончил он с плохо скрываемым пафосом.
- Михаил, - лицо «чёрного» стало бледным и осунувшимся, каким было впервые за всё это время. Он печально улыбнулся, согнав с лица почти каменную серьёзность: - Я давно искал встречи с вами. Помните, мысли о возможной совместимости добра и зла? Они пришли к вам… ну, на следующий день, после того как я Воронова… Одним словом, того… Помните? «…Бог создал зло, чтобы на просторах Вселенной не прекратилась жизнь. Жизнь зародилась в противостоянии. В основе всего лежит противоречие, о котором ты прекрасно знаешь. Плюс и минус, анод и катод, холод и жар, рождение и смерть… Список длинен. Вряд ли стоит его продолжать. Вот истинное значение сотворения этого мира Господом Богом. Это противоречие вышло из недр его Великой Воли. Это ответ на все твои вопросы, разрешение всех твоих сомнений», - словно фонограф воспроизвёл он отрывок того диалога, что произошёл у Миши с неведомым духом на ментальном плане. – Теперь вы знаете даже больше, чем нужно.
- И всё-таки, чего же я не знаю? Ещё не знаю?
- Сегодня, нет… уже завтра вы увидите сон. Он вам откроет последнюю тайну. Когда и где встречались прежде те, кого Господь намеренно связал в этом мире и в этом месте. Одно из эпохальных воплощений.
- Да? Разумеется, и на этом спасибо, - Миша, чувствуя возникающий духовный барьер, ощутил, что его происхождение - из соседней комнаты: - Вас оставить здесь или позвать контролёра?
- Знаете, лучше мне остаться здесь, - «чёрный» провёл рукой по правому надбровью. Взглянул впервые с просветлевшей, почти духовной улыбкой на икону Спасителя под сияющей лампадкой в правом, «красном» углу. – С вашего позволения. Тут мне – покой. И Ангелы поют. До встречи, Тэолл.
- До встречи, тумари… - начал было Миша, но, глядя в тающую улыбку и просветлевшие глаза «чёрного», понял – откровение пошло…
***
«…Командир разведвзвода мотодивизии СС «Рейх» унтерштурмфюрер Ральф Вильдсберг получил приказ на выдвижение к селу Веденеевка. Следовало обследовать подступы к этому населённому пункту. В пяти километрах находился железнодорожный переезд, что имел несомненное стратегическое значение для войск рейха. По причине того, что с утра небо было застлано тускло-серой дождевой мглой, и разведывательная авиация не летала, основной груз тяжести ложился на наземные группы. Пока танки, штурмовые орудия, а также пехота на грузовиках и транспортёрах (в моторизованных дивизиях), а также двигающаяся пешком (в пехотных) 35-го моторизованного корпуса, проводила блокирование окружённых русских войск в лесах под Вязьмой.
Моторизованный взвод, используя десяток мотоциклов «цюндап» с турельными пулемётами, а также две восьмиосные полноприводные бронемашины-внедорожники, что с трудом двигались по русскому бездорожью, медленно продвигался впереди основных сил. Пока очаги сопротивления не встречались. Отдельные группы отступающих большевиков в грязных мокрых шинелях и спутанных обмотках они видели издалека, но ради секретности миссии не открывали даже тревожащий огонь. Как результат, одна из этих групп (человек 13) вообще не попыталась скрыться. Другая насчитывающая около роты, с маленькой противотанковой пушкой, напоминающей 37-мм «Бофорс», что тянула упряжка лошадей, принялась нехотя «рассасываться» с размытой дождями и разъезженной до того колеи в мокрый хвойный лес. «Жаль, дружище, что нельзя вызвать огонь артиллерии, - клацнул всеми имеющимися в наличии зубами, которых было за тридцать, гауптштурмфюрер, что вёл артиллерийскую разведку и следовал в одной с ним радийной бронемашине. – Батарея 15-см гаубиц уже заняла позиции в шести километрах. Они бы накрыли этих Иванов в два счёта. Жалею…»
Идиот, подумал тогда Вильсберг, удовлетворённо при этом кивнув.
Лишь одна группа русских окруженцев, что попалась среди широкого луга со стогами убранного сена, словно заранее сговорившись, сбросила с плеч винтовки, стала расстёгивать широкие брезентовые ремни с подсумками. Высунувшись из люка на башне, Вильсберг подал команду: двое мотоциклов, барражируя меж скирдами, приблизились к сдающимся. «Пусть парни позабавятся – прикончат их холодным оружием», - не унимался артиллерист, скаля свои белые зубы на широком лице. У него был явный баварский выговор, который не нравился Вильсбергу. Немного подумав, он шумно выдохнул «не стоит». Затем, открыв люк в корпусе из двух стальных створок, прыгнул обеими ногами в вязкую грязь. Согнав седока СС с люльки, уселся в сиденье и дал водителю «цюндап» команду ехать в поле.
Русские имели жалкий, отталкивающий вид. Худые и небритые, они стояли с поднятыми руками, которые заметно дрожали. Один из сдавшихся, тощий нескладный парнишка лет восемнадцати, и вовсе плакал. Вильсберга передёрнула от ненависти, переходящей в плохо скрываемую жалость. Победителя к побеждённому. Плачущий хоть и похож был на еврея, но… Унтерштурмфюрер, зевнув, провёл пальцем по надбровью. Затем поправил огромную деревянную кобуру с десятизарядным «маузер», что выдавались офицерам СС и особенно разведчикам из-за нехватки пистолет-пулемётов и почти полного отсутствия самозарядных винтовок. У ног этого хлюпика, что стал медленно сползать на колени, как раз лежала такая: с массивным поршневым затвором и тускло-железной газоотводной трубкой над каналом ствола. Из деревянного казённика торчал прямоугольный магазин, исцарапанный, надо полагать, о бровку бруствера. Словно уловив ход мыслей, сидящий за одним из мотоциклов пулемётчик, ухмыльнувшись под своей рогатой каской, лязгнул затворной рамой МГ24. Русский упал на колени, как подрубленный. Запричитал…
С другими происходило не лучшее. Самый пожилой из мужчин, с тремя металлическими угольниками в защитных петлицах стал мелко креститься. Его скуластое, поросшее клочьями бурой щетины лицо, словно не принадлежало этому миру.
- Русски! Сдавайст! – Вильсберг протянул скуластому листовку, служившую пропуском (на обратной стороне) через германские позиции. Она предписывала (на лицевой) достойное содержание в лагере для военнопленных и последующую отправку, если эти «унтерменши» пожелают, в Европу. - Сталин есть капут! Комиссарен? – он ткнул пальцем в перчатке.
- Какой там…
- Большевикен?
- Какой там…
Русские заметно ободрились. На их исхудалых грязных лицах появилась уверенность.
- Русски мужик! – оживился знавший в группе русский роттенфюрер, что в 20-х работал по обмену в России. – Топай домой. Если хотеть, то можно топать на германски армий. Там давать кушайт. Давайт курить. Поняль? Тогда есть бистро – шнель ком…
Скуластый с видимой неохотой принял из рук листовку. Отпечатанная на плохой синевато-серой эрзац-бумаге, она мгновенно оказалась смята и уложена в косо прорезанный шинельный карман.
- Если хотеть убить юден – получайт… брод, - Вильсберг расстегнул кобуру «Вальтера». – Ти есть хотеть?
Эта идиотская мысль посетила его внезапно. Совершенно некстати.
- Не-а, - мотнул головой скуластый с треугольничками. – Не надо нам.
Они, молча, подобрав свои тощие вещмешки, удалялись без оружия к кромке леса. В нос и голову бил запах одуряющей зелени. А вставший на колени в тёмную рыхлую землю то ли русский, то ли еврей теперь уже не причитал. Он покорно ожидал своей участи, не поднимая головы. Она была у него остроконечная, с узко выдвинутым затылком.
Перед тем как уходить, Вильсберг сделал знак – роттенфюрер подобрал самозарядную винтовку. Рывком он поднял с колен её бывшего хозяина, заставив снять брезентовый ремень с подсумками, где звенели обоймы с патронами в серой масляной бумаге. Один из «шутцеров» СС (в чёрном ордене практиковались вне строя панибратские отношения), отставив к ноге венгерский карабин образца 1913 года, вынул было из ножен штык-нож. Глазами подмигнул роттенфюреру, что следовало бы… Но Вильсберг тут же осадил наглеца. Разведка это не чёрт возьми, а разведка. А карательными акциями пусть занимаются оперативные команды СС и полиции. Там, в энзацгруппах и зондеркомандах, немало специалистов по уничтожению неполноценной расы. В польском воеводстве они за час расстреливали сотни. А разведчики – не каратели чёрт возьми. Хотя…
- Ступай. Ком, - сказал Вильсберг. – Если тебе повезёт, останешься жив.
Он хотел прибавить к сказанному о своей матери, которая работала в еврейском богатом доме горничной в 30-м и которую там обсчитали, не додав жалования, но вовремя остановился. Не все же такие ублюдки как эти Крофманы или Кроффенберги? У него у самого в далёком детстве были друзья евреи. Вместе играли в мяч. Бегали купаться на речку. Вильсберг даже был влюблён в соседку-Сару. Где она сейчас? Знать бы…
- Жалко, что нельзя было сфотографироваться с этой свиньёй, - шепнул тот солдат СС, что порывался достать штык-нож. – Показал бы, роттенфюрер, карточку домашним…
- Заткнись, парень, - сурово предупредил его Вильсберг. – Я повторять не стану. Ещё услышу такой вздор – будешь переведён в маршеровую. Всем ясно? – он обвёл глазами свой личный состав, в камуфляжных длинных куртках с капюшонами.
Все молчали, так как всем было ясно.
Когда разведка, после очередного радиосообщения в отдел дивизии, достигла указанного пункта, случилось нечто. Сначала в эту деревушку с соломенными и деревянными потемневшими от времени крышами и покосившимися заборчиками, с белеющей колокольней въехала стрёх сторон передовая группа из трёх мотоциклов. Не обнаружив ничего подозрительного, она пустила синюю ракету. Колонна, переваливаясь на ухабах, объезжая большие лужи и рытвины, тронулась напрямую. Тогда по ней прямо с колокольни с облезлым куполом без креста ударили выстрелы. Судя по грохоту и сизому дыму из звонницы, било охотничье двуствольное ружьё. Вильсберг инстинктивно утопил голову в триплекс башни, что была снабжена спаренной 20-мм пушкой «Маузер» и пулемётом. Первый заряд, посланный со ста метра, явно предназначался ему. По покатой серой броне радиатор, меченной широкими белыми крестами, защёлкала картечь. Вылетели с противным воем пучки рыжеватых искр. Мотоциклы тут же раздались веером. Прячась за заборчики и колодезные срубы, седоки следили за движениями рук Вильсберга. Тот на пальцах указал; первому отделению спешиться и дворами заходить с тыла колокольни. Второму окружать её по периметру. Третьему занять круговую оборону. Мало ли что удумали эти русские фанатики. Нападут со всех сторон.
Следующий заряд, выпущенный разом из обоих стволов уложил рослого эсэсманна. Отброшенный, он рухнул спиной на заборчик и сполз по нему в лужу. На зеленовато-коричневом камуфляже с распущенными тесёмками, что торчал клочьями во многих местах, в момент проступила грязно-вишнёвая кровь. Она показалась Вильсбергу именно грязной. Унтерштурмфюрер, не дожидаясь очередного губительного заряда, открыл огонь из башенного вооружения. Для этого ему пришлось отдать команду водителю-механику. Качнув продолговатым корпусом с п-образной рамой антенны, бронемашина отъехала, чтобы выбрать подходящий угол для стрельбы. При этом смяла чей-то забор и пропахала, забуксовав всеми тремя осями с резиновыми колёсами, на чьих-то грядках.
Сухо, очередями заработала автоматическая пушка. От белёсых, в поредевшей штукатурке стен звонницы летело каменное крошево. Малокалиберные снаряды оставляли звёздообразные выбоины. Стрельба стихла. Затем грянул выстрел. Он оказался последним.
Взобравшись на колокольню, солдатам СС удалось извлечь оттуда тело. Стрелявший, парень лет восемнадцати-двадцати, как, оказалось, снял с правой ноги сапог и большим пальцем нажал на спусковой крючок. Выстрелом из обоих стволов он поразил себя в сердце.
- Большевистское село! – звякнул подкованными сапогами, спрягнул с корпуса завязшей бронемашины гауптштурмфюрер. Его глупая физиономия расплылась в непонимающей усмешке. – Дружище, здесь надо провести специальную акцию. Осмотреть дома и подвалы. У этого фанатика, - он кивнул на труп, - могут быть сообщники. Фильтрация населения необходима.
- Силами одного взвода? – усмехнулся в свою очередь Вильсберг. – Сомневаюсь…
Скрипя сердцем, он был вынужден согласиться на фильтрационные мероприятия. Но до этого уговорил артиллериста не отсылать радиодепешу по своим штабам. Ещё найдётся идиот – вышлет по радио эскадрилью «штукас», которым лишь бы попикировать прицельно. С пятидесяти метров эти пресловутые «чёрные гусары», как называли одномоторные штурмовики, прицельно швыряли свои пять бомб, подвешенные к крыльям и днищу. Нередко на свои же колонны. Хотя, как можно не разглядеть своих с пятидесяти метров? Странно…
Часть солдат Вильсберг отправил выгнать из домов местных жителей. Те с грохотом и рёвом понеслись на мотоциклах по грязным сельским улицам. По команде унтерштурмфюрера другие сняли с убитого большевистского фанатика оставшийся сапог и ватную куртку. Вспороли тесаками швы и подмётку. Там ничего не оказалось. Но во внутреннем кармане ватника обнаружилась красная книжица. С фотокарточкой юноши, какими-то печатями и росписями, выполненные лиловыми чернилами. По-видимому, это удостоверение партии большевиков, решил Вильсберг. Мальчишка ещё сосунок. Не старше того еврея, в поле. Вероятно, эта красная книжка свидетельство о его принадлежности… ум, гм… к русскому «гитлерюгенд». Когда был заключён пакт о ненападении в 1939-м, он много узнал о России. Многое он знал до этого. Его брат, Отто, долгое время состоял молодёжном союзе «Спартак» при германской коммунистической партии. Между ними вспыхнуло пару драк на почве политических разногласий. Но после прихода фюрера к власти и поджога рейхстага в 1934-м, Отто круто изменил свои позиции. Дабы не портить карьеру брату, что некоторое время пробыл в СА, а затем, по совету друзей и своим соображениям, перешёл в охранные отряды СС, он дал письменное обязательство порвать с коммунистами. Вышел из «Спартака». Сейчас работает на заводах «Рейнметалл-борзинг», собирая для армии мины и снаряды.
К площади сходились со всех сторон русские жители. В большинстве своём сами. Некоторых, правда, подталкивали прикладами солдаты СС в зеленовато-коричневых куртках и стальных шлемах с чёрными косыми молниями на белых щитках. По всему селу заливались лаем собаки. Но их никто не пристреливал, как это делали в иных местах даже солдаты и офицеры вермахта. Разведка есть разведка.
Вильсберг поморщился. В душе он ненавидел насилие над животными, памятуя о своей любимой овчарке, что осталась с семьёй во Франкфурте. Унтерменши, это другое. От них следует очищать мир. Они причина застоя. «Содрогнутся кости старого мира, заслышав барабанов наших дробь…»
Эта мысль вселила в него дополнительную уверенность. Он стоял рядом с распростёртым бездыханным телом, расставив ноги в лакированных, в меру замызганных сапогах, с узким голенищем. Чтобы не унижаться перед русскими, даже не смахнул с них грязь. Будет он ещё… Для пущей важности снял с головы стальной шлем. Одел фуражку с выпуклой тульёй серебряным германским орлом, символизирующим старую кайзеровскую власть, и металлическим черепом со скрещёнными костями на околыше чёрного бархата, что означал презрение к смерти. Это был символ СС. (Хотя до этого ещё в XVIII веке такой же черепок носили в виде кокард на меховых шапках «чёрные гусары» генерала Рапа, что командовал кавалерией в армии Фридриха Великого.) На собравшихся русских, среди которых преобладали старика, старухи да женщины с детьми смотрело узкое загорелое лицо с чёрными бровями и голубыми, почти синими глазами, которые излучали беспокойный холод.
- Кто есть знать… шпрехен зи дойтч? – объяснился Вильсберг с толпой «унтерменшей». Он повторил свой вопрос не лучше, чем сказал прежде. Сдвинул брови: - Не хотите говорить с германским офицером? Зер гуд!- он вынул из кармана маскировочной куртки маленькую книжицу в сером переплёте, предназначенную для общения с населением. Нашёл раздел «Сельская местность. Допрос местных жителей». – В селе есть коммунисты? В селе есть советские активисты? В селе есть солдаты и офицеры Красной армии? – посыпались из него вопросы, которые уводили события ни туда.
- Где его дом? Кто есть родитель этот мальтшик? – начал роттенфюрер, живший и работавший в России. – Он ваш поселянин? Он есть агент огэпэу? Так есть? Ви будет награжён германски армия…
Вильсберг, не желая испытывать молчание русских, кивнул роттенфюреру на старика с окладистой бородой, что опирался на длинную сучковатую палку. Щуря подслеповатые глазки на морщинестом, ак печёное яблоко лице, он внушал к себе доверие. Как показалось Вильсбергу, старика приход германских войск не напугал.
То, что этот немец здесь начальник, в порыжевших от глины сапогах, к которому его подталкивали стволом карабина, старик понял давно. Несмотря на то, что рядом высился другой, в такой же куртке до колен, с зеленовато-коричневыми разводами, узкими серебристыми погонами и узенькой пилоткой с красным кантом на стриженной большой голове. На её тулье тоже хищно оскалилась мёртвая голова с перекрещенной костью. Но взгляд у того, другого, не был как у хозяина.
Когда до синеглазого оставалось шага три, он услышал резкий оклик: «Хальт!» Старик остановился, опершись на сучковатую палку. В его памяти осталась империалистическая война и германский плен, куда он, обозник-артиллерист, угодил на мазурских озёрах в 1914-м. Время за колючей проволокой не прошло даром. Гоняли, время от времени работать на бауэров, где можно было подкормиться, когда паёк в лагере урезали донельзя. Многие германские слова и даже выражения остались навечно в памяти. Научился старик изъясняться сам на чужом, похожим на лай или заунывную молитву языке. Но больше понимал он сердцем, самым сильным инструментом понимания.
- Ти есть умный старик, - усмехнулся Вильсберг, ощущая неясную боль в черепе. Хотелось снять фуражку и пригладить виски, но сейчас это было невозможно. – Ти хотеть помотщь великий рейх? Ти понимайт о чём есть говорить? Верштейн?
- Моя твоя есть понимать, - усмехнулся загадочный дед, выбросив в глаза эсэсманнанеясный пучок света из своих маленьких подслепых щёлок. – Как же, как же… Шпрехать мы давно научены. Гуд-гуд… Ты не сумнювайся. Понимаю. Гришку вы подстрелили, Щеглова. Парнишку… Осьмнадатый год ему только. Зря… Война есть война, яволь? А я старый, но всё понимаю. Вот здесь оно всё осталось, - усмехнулся дед, показав коричневым морщинестым пальцем в голову. В плену у вас значится был. В ту войну. При кайзере-то вашем. Жив еще, поди? Нашенского-то Николашку расстреляли. А ваш-то как?
- Унтерштурмфюрер, - обратился к нему роттенфюрер СС. – Этот старик заявляет, что был в плену при кайзере.
Вильсберг с интересом осмотрел это древнее «ископаемое». Для этого он приблизился к нему. Взглянул в маленькие глазки под редкими белыми бровками среди складок кожи. Да кайзер жив. Его сын, Максимилиан Гогенцоллерн, офицер СС. Хвала фюреру и Великой Германии. Фюрер благосклонен к кайзеру и тем фронтовика, что проливали кровь за германскую империю. Особенно кавалерам Железного креста. Даже евреям, носившим эту награду, нюренбергские законы 1935-го обещали равные права с представителями высшей расы, что соблюдалось далеко ни всегда и не везде. Он вспомнил диалог с офицером люфтваффе, что, указав на свой Железный крест 1-го класса за два сбитых французских истребителя «моран», полушутя заметил: «Оригинально! Мы заключили пакт с Россией. Даже этот крест – свидетельство тому, как мудро поступили мы. В 1813 году Пруссия примкнула к царю, чтобы бить Наполеона. Железный крест был учреждён в честь этого союза. Несмотря на то, что русские потеряли большую часть страны и сдали Москву, они разгромили этого корсиканца. Его воинство было рассеяно и погибало в снегах России. Сейчас мы поступаем также мудро, чтобы не сплоховать, как те наши соотечественники, что отправились в поход. С Бонапартом в 1812 году. Большая часть из них остались гнить на полях и дорогах этой огромной страны». Тогда он лишь пожал плечами. Но увидев идущие на них в атаку армады танков, средь которых попадались бронированные гиганты со 175-мм гаубицами, неуязвимые для противотанковых пушек, он понял истину.
- Кто есть родитель этот мальтщик? – спросил Вильсберг, показывая рукой в перчатке на убитого парня. – Мы не есть убивайт. Мы есть говорить. Верштейн?
- Нюрка! – позвал старик, не оборачивая головы. – Выдь-ка сюда. Не боись ты, дура баба. Не сожрут. Разиш он дурной убивать тебя? Жаль твово Гришку. Хороший парнишка был.
Из толпы селян вышла моложавая красивая женщина с тёмно-карими глазами. Из них по бледным щекам струились светящиеся полоски слёз. Её голова была укутана в белый пуховый платок. Одета она была брезентовую накидку на плисовом чёрном жакете и мужские сапоги на толстой подмётке. В душе Вильсберга что-то шевельнулось. Будто в ней ожил маленький пушистый зверёк. Время от времени он ласкал его маленькими пушистыми лапками. На этот раз в них оказались остро отточенные коготки, причинившие ему боль. Ещё какую! На какое-то мгновение у него потемнело в глазах. Тёмное вскоре перемешалось с белым, и этот мир снова возвратился на круги своя. Однако необыкновенное осталось в душе Вильсберга. Оно к чему-то продолжало направлять его жизнь. Какой-то новый путь медленно, но верно открывался ему. На просторах этого нового пути он увидел самого себя, такого маленького и незащищённого…
- Сожалею, фрау, что ваш сын погиб, - выдавил он из себя непривычное, – но он убил одного германского стрелка. Не просто стрелка – стрелка СС, - он вспомнил, как картечь лязгнула по броне радиатора, но решил оставить себя в покое: - Германская армия не воюет с такими как он и вы... – чувствуя, что несёт чушь, недостойную офицера СС, внезапно осёкся. Продолжил, изменив тональность: - Русская баба! Русские поселяне! Вы обязаны подчиняться приказам германского командования. Полевых и военных комендатур. Имперских комиссаров и сельских старост, - он смерил взглядом старика, что также щурился на него, - которые будут утверждаться бургомистрами и полевыми комендантами. Всякий саботаж и вооружённое сопротивление будут наказываться смертью через расстрел или повешенье. Такое же наказание ожидает тех, кто будет укрывать политических комиссаров, а также евреев. Вы обязаны будете сдать излишки продовольствия проходящим частям вермахта и СС, - он подумал, что СС надо было сказать прежде, но было уже поздно. – Тем, кто будет оказывать помощь, будет предоставлена награда.
Роттенфюрер, захлёбываясь от напряжения, переводил. «Русские поселяне» слушали, негромко переговариваясь. Они трясли морщинистыми подбородками и кадыками. Речь Вильсберга, было видно, не вызвала у них особого энтузиазма. Ещё бы! В книге Альфреда Розенберга «Миф ХХ века» славянские народы названы неполноценной расой. Их количественный ценз необходимо было снизить путём отбора и уничтожения голодом, болезнями, массовым истреблением. Если в частях вермахта «Правила ведения войны на Востоке» иной раз даже не зачитывались по своеволию иных генералов и фельдмаршалов, то в частях «Альгемайне СС» это делалось в обязательном порядке. Всех русских, что не представляли ценности в смысле рабочей силы, исключая специалистов-техников, включая учёных и инженеров, необходимо было помещать в концентрационные лагеря, где их число заметно сократил бы изнурительный физический труд. Самых слабых, больных и немощных, включая стариков и умалишённых, согласно инструкции рейхсфюрера по частям СС и полиции вообще надлежало ликвидировать. Та же участь ожидала молодых и здоровых, что принадлежали к интеллигенции, являясь людьми «свободных профессий». Как-то: художники, писатели, поэты. Их разлагающие идеи, что были навязаны миру еврейской плутократией, необходимо было выжигать огнём и уничтожать мечом, как бы это сказал кайзер Вильгельм. Называлось это тонко – «сутанизацией». Но смысл-то был ясен! Удивляло другое. Отчего фюрер так беспощаден к русским? Сколько стратегического сырья и продовольствия получил рейх с августа 1939-го из России! Эшелоны, гружённые углём, пшеницей, марганцевой рудой и никелем так и шли через Буг и Прут. В то время как французы и англичане не отправили Германии ничего и не пожелали продолжить Мюнхенский пакт, их не предписывалось сокращать как неполноценную расу.
Сам Вильсберг в тайне души был против физического истребления русских. Фюрера явно втянули в войну со Сталиным, чтобы люфтваффе прекратило сыпать бомбы на Лондон, Ливерпуль и Ковентри. Англичашкам до гробовой доски стало невмочь терпеть эти ночные сирены, пробежки до бомбоубежищ и вид утренних дымящихся руин. Германию, правда, также бомбили. Но помощь из России была как нельзя кстати. Она восполняла все потери. Её бы продолжать и продолжать. А главное – не воевать на два фронта, как считал сам фюрер…»
***
Михаила подбросил с кровати сигнал сотового телефона. За окнами колыхались ветки, и желтовато лила свет на выступающий асфальтированный квадрат дороги мачта освещения. На ней, растянутый до другого железного столба стысячесвечной лампы, трепетал наполовину сорванный оранжевый баннер. А сотовый, мигая зеленовато-синей, подсвеченной изнутри клавиатурой и экраном, сиял как рождественская ёлка. О, чёрт… прости, Господи, кого это в такую… нет, до «рани» далековато. Часы на «видике», оставшимся в память о лихих 90-х, высвечивали 3-15. Ночь на дворе. Неужто…
- Алло, немцы! – гаркнул он спросонья в мембраны сотового, надавив соответствующую клавишу. – Отче наш, иже еси…
- Свои-свои, Мишаня, - скороговоркой пустился причитать знакомый голос. – Ты бы в окошко выглянул. Я прямо под ним. У проезжей части.
Поймав истечение родной энергии, что молниеносно прошла через лоб, Миша осторожно прополз на локтях к окну. Благо, что кровать стояла вплотную, и это не сложно было сделать. Отвернул краешек занавески. Так и есть… О, Санта Мария! Святая Матерь Божья! На влажных цветных плитках, прозванных в народе в честь нового мэра «колодяжками», стоял в светло-серой куртке с откинутым капюшоном на меху ответсекретарь корпункта «Великой России» в Сочи. Платон Ильич, собственной персоной. Как говорится, картина Репина. Приплыли…
Вдобавок ко всему стоял он там ни один. Рядом вертелся на поводке здоровенный чёрный дог. Сминая лапами кусты, собака что-то тщательно вынюхивала. Время от времени, поднимая одну из задних конечностей, картинно справляла естественную надобность.
- Платон Ильич, миленький вы мой, как я вам рад! – фальшиво удивляясь заметил Михаил, уже окончательно прейдя в себя. После того, как душа окончательно приземлилась в бренном теле, осторожно поинтересовался: - Для общего развития, моего и своего, скажите: который час?
Платон Ильич, чему-то радуясь, помахал обеими руками. Той, где зажат был длинный поводок, ему удалось хуже. Но собаке это ничуть не помешало.
- Ты об этом что ли? – виновато загудел он в микрофон своего и Мишиного телефона. – Миш, а Миш! Выходи, пожалуйста. Худо мне, худо. Виноват я пред тобой сильно. Жутко виноват. Мне покаяться пред тобой надо. Пасть на колени…
- Вы сколько пили? – не унимался Миша.
- Ей-ей, ни в одном, как на духу! Вот тебе истинный крест.
Платон Ильич рухнул чистыми брюками на мокрую тротуарную плитку. Размашисто стал креститься. Слева на право. Затем - справа на лево. И наоборот. Проезжавшая по дороге одинокая белая иномарка неопределённо вильнула.
- Вы католик или православный? – Миша едва давил смех.
Вместо ответа Платон Ильич вынул из-под полы бутыль какой-то фирменной водки. Выставил её перед собой на плитку.
- Знаете что – идите-ка вы в баню. Пусть пёсик ваш помоется,- сказал Миша сквозь смех и отключился.
Лёжа на животе, он украдкой продолжал смотреть за происходящим. Платон Ильич предпринял колоссальные попытки набрать его номер, который с тех пор не изменился. Но это у него не вышло. Он некоторое время, заметно пошатываясь (встал с колена на одну ногу), тыкал пальцем клавиатуру. Затем оставил эту деятельность. Поднёс святящуюся коробочку с откинутой серебристой крышкой. Стал трясти её перед ухом, что-то приговаривая. Дог, наблюдая это, протяжно залаял, адресуясь к мачте с уже начисто сорванным баннером. Вскоре окно, напротив, со звоном невыпавшего стекла раскрылось. Голос старушки Марьи Потаповны, что была активистом совета местного самоуправления, и ветераном Великой и Отечественной, оборонявшей Северный Кавказ в одном из партизанских отрядов, протяжно заголосил: «Ишь, фашист, какой! Иди, давай отсюда, проклятый! А той сейчас сына кликну. А то! Не посмотрю, что с собакой явился. Срёт и ссыт куда попало. И все под нашими окнами. Ссы там, где живёшь, проклятущий! Так что иди отсюда. Топай, давай…»
Миша встал. Прошёлся по комнате, не включая света. Затем упал и отжался раз двадцать. Попеременно: на ладонях, кулаках и пальцах. Немного подумав, открыл страничку «сообщения». Отправил на номер Платона Ильича: «Я вас ни в чём не виню. Если обидел, извините». Хотел дописать «с уважением», но не стал этого делать. Почувствовал – так будет не искренне.
В ту же минуту вспыхнул свет люстры. На пороге комнаты стояла мать, щурясь от сна. В руке она сжимала Библию. Позади виднелся отец, испуганный и удивлённый одновременно.
- Мы думали, ты спишь, сынок, - начал он. – А ты, оказывается…
- Да ему его Ира звонила, наверное, из Москвы, - успокаивающе шепнула мать. – Не пугайся, отец. Кто где гуляет. Молодые друг друга контролируют. Пошли…
Мишу больно задели предпоследние слова. Особенно в области «друг друга». Они не звонили друг другу уже неделю. С тех пор, как произошло убийство Воронова. Ему нестерпимо захотелось набрать её номер, но он лишь закусил губу. Зашептал молитву Ангелу-Хранителю. Затем произнёс «оум», что было созвучно «аминь», и означало первозвук или первое слово. «В начале было слово, и это слово был Бог». Такую «эсэмэску» он отправил ей на этот раз. С тех пор он отправил уже десять писем. Только все они звучали одинаково: «Целую, люблю. Твой».
А ещё ведь сон надо досмотреть, подумал, натягивая одеяло до подбородка. Только странный какой-то. Ни тебе Тэолла…
***
«…По изломанной каменистой дороге двигался всадник, закованный в доспехи. Он смотрел на мир сквозь прорези железной маски. Он видел вокруг себя лишь одни каменистые россыпи. Они тускло синели в свете серебристой луны. По краям дороги высились громоздкие шесты с человеческими и иными костями. Они как бы рассматривали всадника. Это навевало на него зловещие размышления. Вдали, над чёрными очертаниями холмов, обступивших местность со всех сторон, полыхало неизвестного происхождения зарево, что закрывало полнеба.
Возможно, это горит Ергенская низменность, подумал всадник. Болота или деревни.
Он был вооружён длинным прямым мечом. На руках имел окольчуженные перчатки. Ноги были одеты в кольчужные сандалии. Их подошвы были выточены из роговой оболочки какого-то неизвестного животного доэклкктического периода. Панцирь война был новый. Он зеркально блестел в свете луны. Распространял вокруг владельца серебристое и синее сияние. Современный мастер отделал его так, что непосвящённому человеку казалось, будто символы, покрывшие задние и передние пластины, несут в себе знания с начала сотворения Тумариона, как называлась туманность, из которой появился этот мир.
Неожиданно всадник встрепенулся. Он вытянулся в седле. Каждый его мускул напрягся как единое целое под железной скорлупой доспех. Глаза война сверкнули в узких прорезях маски, повторяющей контуры лица человека. Рука в кольчужной перчатке легла на рукоять меча. Кто-то двигался навстречу по этой дороге, усыпанной мелким каменистым крошевом. Слышен был хруст камней под тяжёлыми, явно не человечьими ступнями.
Через минуту всё прояснилось. Всаднику представилась в свете луны колоссальная, почти трёхметровая фигура Скиллы. Чудища с крокодилообразной головой, но с телом человека, закованным в блестящую скорлупу доспех с шипастыми штурмовыми наконечниками. Скилла был вооружёг громадной, кованной железом дубиной.
Он недобро уставился на всадника своими жёлтыми глазами, с размыкающейся роговой плёнкой:
- Какими судьбами, Тэолл? Ты не сбился с пути, мальчик? Нарушаешь моё жизненное пространство? Ищешь приключений на моей территории? Ты их немедленно получишь, если…
- Нет уважаемый, Скилла, - ответил ему всадник, оказавшийся ко всему Тэоллом. – Не ищу я никаких приключений. Особенно на твоей земле.
- Сдаётся мне, что ищешь, - проскрежетал Скилла, намеренно взвешивая свою дубину. – Сдаётся мне также, что врёт твой язык и твоя совесть. К тому же ты не учтив. Не даёшь мне договорить. Не хорошо…
- Дай мне сказать, о, уважаемый! Мне не хотелось потакать твоим подозрениям, что неверны. Вот и перебил я твою речь. Только поэтому…
- …Разве не увидел ты расставленные мною повсюду столбы рубежа? – продолжал Скилла как ни в чём не бывало. Будто Тэолл ничего не говорил: - С костями тех, кто уже однажды нарушил мой покой?
- Я не страшусь твоей силы, - отвечал Тэолл. – Ничуть не боюсь. Есть у меня к тебе дело. Выслушай же, а потом сделаем то, что должно.
- Что у тебя за дело? – в жёлтых глазах чудовища сверкнул огонёк любопытства. – Не может быть у нас общих дел. Войн Смерти! Мы произошли из разных племенных личин. Ты – человекообразный урод. Поэтому враг мой по жизни. Убирайся прочь, не то размозжу твою башку!
В доказательство своих слов Скилла обрушил удар окованной железом дубины настоящий подле него камень, что разлетелся в дребезги. Каменное крошево с визгом разлетелось во все стороны.
- В твоей могучей силе никто не сомневается, - с достоинством сказал Тэолл, сжимающий до сих пор вычурную рукоять своего длинного меча. – Враждовать с тобой однако я не намерен. Я ищу поддержки и ничего кроме поддержки. Если позволишь, я изложу суть своего дела, о достойный и уважаемый Скилла. Недавно дочь народа, к которому я принадлежу, исчезла. Я говорю о принцессе Мелине, дочери короля данков. По разнёсшимся по миру вестям, она была похищена представителем вашего народа – свирепым войном Кмерхом. Он хитростью усыпил королевскую стражу по пути следования принцессы в столицу нашего народа. Итак, Мелина оказалась у него в плену. Мой народ достаточно силён, чтобы воевать с похитителем. Но в открытом и честном бою! Он же не желает этого. Нам известно, что Кмерх, как и все кмерхи, состоят в родственных связях. Следовательно, он и твой сородич. Мои дети до конца дней твоих будут вспоминать твоё имя в молитвах…
- Мне не нужно ни твоего почтения, ни почтения твоих детей, - оскалился Скилла, обнажив в зловредной усмешке кривые, изогнутые зубы. – Мне достаточно, что мои сородичи помнят обо мне. И посылают Верховному Кмерху охранительные заклятия. Неужто помыслил ты, несчастный и презренный человекоурод, что я выдам тебе одного из них? Ты наверное от рождения глуп или вовсе безумец. Убирайся…
Палицы Война Смерти продолжали напряжённо сжимать рукоять меча. Скилла был сильнее его. Закован в броню из шипящего чёрного металла. Секрет его добычи и ковки был известен с исконных времён одним лишь кцкурхам. Скилла прекрасно владел боевой дубиной, изготовленной из пород мёртвого дерева. Произрастало это дерева также на земле кцкурхов, куда вход для остальных племён был заказан. Однако при своей видимой мощи чудовище было неповоротливым. Тактика победы напрашивалась сама собой: измотать его в поединке. Затем нанести решающий удар. К тому же злоба данного существа лишь увеличивала его поражаемость. Как и все данки, Тэолл знал, что силы зла легко одолеть, если не принимать их глубоко в сердце своём. Тем более, не поселять их там. Даже если речь идёт о страданиях любви и самой любимой.
- С трудом верится, что твой народ лишён чести и совести,- как можно спокойнее бросил он, казалось бы, в саму пасть с изогнутыми зубами и расширяющиеся, тускло-жёлтые глаза. – Не могу этому поверить, Скилла. Не может такой могучий боец покрывать похитителей беззащитных девушек. Если только он сам не способствует им.
С этими словами, обнажив свой меч, он вонзил шпоры в скакуна, покрытого блестящей кольчугой с железными пластинами. Он направил его прямо на Скиллу. Чудовище с рёвом вскинуло свою дубину. Они сшиблись как скала с пущенным в неё камнем. От сокрушительного удара у Тэолла зазвенело в ушах. Кровавая тьма с полыхающими точками и линиями застлала его глаза. Местность с торчащими вокруг скалами, похожая на пасть Скиллы, перекосилась. Казалось, небо обрушилось на землю. На какое-то мгновение он перестал видеть и слышать. В следующий момент Войн Смерти пришёл в себя. Увидел, что стоит на трупе поверженной лошади. У неё от удара дубиной было размозжена голова. Железная маска, защищавшая её от мечей, копей и стрел, от камней пращников, была совершенно смята. Тело Скиллы, отброшенное ударом обоих копыт скакуна, валялось тут же. Чудовище издавало хриплые, шипящие звуки, шевеля окровавленной, разбитой пастью с нелепо торчащими обломками зубов. Громоздкая дубина лежала чуть в стороне. Лапа Скиллы конвульсивно шарила по каменистым обломкам.
Подойдя почти вплотную к нему, Тэолл осторожно, налегая на меч, как на рычаг, сдвинул оружие врага на безопасное расстояние. Только затем ступил на грудь, приставив узорчатый блестящий клинок, украшенный картинами зарождающихся миров Тумариона, к роговым складкам.
- Ты этого хотел, - произнёс он тихо, погасив разгоравшийся огонь спеси. – Ты желал этого поединка, и ты его получил. Я хотел привлечь тебя к доброму делу – спасению невинной девушки. Тот кто не помогает в борьбе со злом есть главный злодей, - немного помолчав, он продолжил с печалью: - Скилла! Вот почему случился поединок. Ты лежишь сейчас на своей земле. Я же стою на твоём поверженном теле. Но я не чувствую радости, хотя и одолел врага в честном бою. Видит Светлый Разум Тумариона, что я не желал такой развязки…
- Убирайся, наконец… - проскрежетало обломками зубов поверженное чудовище. – Не желаю видеть тебя! Тем более, что ты – одолел меня в честном бою. Понятие чести для нас другое. Я не смогу вынести такого позора…
- Знаю, Скилла, всё знаю. Что понятие чести у вас – это быстрота и хитрость, что допускает зловредное коварство. Что нанесение ударов в темноте и со спину не считается для вас зазорным. О, нет! Я не оставлю тебя, истекающего кровью. Мой народ придерживается иного свода. Мы помогаем излечиться павшим, даже если он того не заслуживают. Даже если потом грозятся свести счёты с такими победителями.
С этими словами он достал из чрезсельдельной сумки на умерщвленном скакуне неприметную склянку. Распустив петли, расслабил на Скилле панцирь, вылив содержимое склянки на запёкшуюся кровью пасть. Жидкость зеленовато-серого цвета, образовав алое сияние, принялась восстанавливать разбитые кости, связки и сухожилии, восстанавливать вены и капилляры. В воздухе, пахнущем каменистой пылью и мёртвыми костями, возник лёгкий аромат болотной травы грейи, которую данки, по совету чародея Неймара, использовали в качестве лечебных снадобий.
- Утром твой Внутренний Огонь вернётся в твоё бренное тело, - поведал чудовищу Тэолл. – Лежи спокойно. Позволь мне однако дать тебе совет. Люби людей и все прочие создания, которых мановением мысли своей создал Вечный Вселенский Огонь. Если ненавидишь ты что-нибудь в этом мире, то ненавидишь ты не только ненавидимое, но и Великого, создавшего всё это. Понимаешь ли ты меня, Скилла?
- Да, понимаю, - прохрипело чудовище. – Однако совет твой неверен, Войн Смерти. Едва ли Создатель трудился семь дней и семь ночей над нашим миром, чтобы посеять в нём и благодатные, и не благодатные зёрна. Зёрна зла. Чтобы одни из своих созданий наделить злом, понизив их пред собой и пред всеми, другие же возвысить, изначально заключив их в ореол добра и славы Своей. Считаешь ли ты этот закон справедливым, Тэолл?
- Нет, Скилла – Тэолл снял, разомкнув на темени и на затылке неприметные замки, свою округлую маску. – Такой закон я не считаю справедливым, ибо он не существует во Вселенной. Его место обитания лишь в нашем бренном мире. Ему вздумалось создавать свои законы и диктовать их Великому. Подумай над этим, Скилла, и не торопись с ответом. Ни тебе, ни мне некуда спешить…»
***
Он снова проснулся. Снова лежал как бы в забытьи, наблюдая странные световые всполохи над собой. Было около 6-00. Спать больше не хотелось. А сквозь полудрёму, когда душа, блуждая ещё в иных мирах, не окончательно возвратилась в этот, сны больше не приходили.
- Вы уверены в том, что этот наш… ну, этот «чёрный» или Тумарион, если верить второму сну, известен вам по прошлым воплощениям? – необычайно серьёзно поинтересовался у него при встрече Александр Андреевич, включив аппаратуру на запись. – Прошу прощения за некоторый тон недоверия, но вы как наш сотрудник должны понимать, почему так происходит. У нас слишком мало времени и ограничены возможности. Счёт перешёл сначала с часов на минуты, затем с минут… Время хотя и в целом благоволит нам, но… Миша, согласитесь, что нас не должны смущать формальности. Мы не должны миндальничать ни по отношению к ним, ни тем более друг к другу. Это есть главная гарантия успеха того противостояния, в которое мы вступили с известными силами.
С минуту они помолчали. Затем Александр Андреевич налил себе из графина с серебряной ложкой на дне отстоянной горной воды. Шумно её испил. Затем, не согласуясь ни с кем, налил Мише. Тот старательно пригубил. Мелкими глотками, встретившись с взглядом шефа, опрокинул в себя весь стакан. Приятная влага прохладно охватила внутренности. В голове зазвенели невидимые колокольчики, отчего от висков отстала тяжесть.
- Я понимаю, - вздохнул он. – Я до сих пор не могу взять в толк смысл этих снов. Ах, если бы не этот Платон Ильич! Напрасно он встрял. Хотя… Не он ли – тот человек из прошлого? Или, может, и не человек вовсе? Не хочется думать о нём плохо, но… Я не чувствую, что мог бы в своём прошлом воплощении быть офицером СС. А там – кто его, как говорится… - он неожиданно поймал себя на мысли, что стал говорить как шеф, даже копируя того в интонациях. Видимо сказывалось незримое сродство душ: - Неужто этот юноша, что открыл огонь по его подчинённым и ему самому с колокольни это… Или Платон Ильич это он – этот парень-комсомолец? Вы мне намедни рассказыли про «спецвещество» или «активный состав», что почти пожарными темпами распределяли через воду и питьё по верным, подготовленным к его переработке людям. Накануне той великой и страшной войны. Что процесс этот не дали довершить и поэтому нас поначалу ждало сокрушительное поражение на границе при нашем двукратном и трёхкратном превосходстве в танках, авиации и артиллерии. Люди не выдерживали психологического воздействия и психологических нагрузок. Быстро утомлялись, впадали в неожиданную депрессию, испытывали чувство страха и паники. Эта стрельба со звонницы могла быть следствием тому. Не правда ли, Александр Андреевич? Вижу…
- Правильно, что видишь. И видишь ты правильно.
- Ко всему прочему в моей памяти всплыл некий таинственный и далёкий образ. Образ некоего космического существа по имени… Тумари… Тульмари… Не могу вспомнить, хоть убейте! Это было так давно и на какой-то очень далёкой планете, затерянной в пространстве и во времени. Мне необходимы время и силы, что всё вспомнить. Я отлично понимаю, что само Время не терпит – оно подгоняет и подгоняет порой немилосердно.
- Готов с тобой поспорить! Немилосердно, если мы сами не торопимся и стремимся подчинить его своим вибрациям – своему субъективному пониманию таких явлений как ожидание, сомнение, размышление…
В тот самый момент на полировке стола мелодично пропел матово-синий кнопочный телефон. Судя по затяжной трели сигнала, звонок был не иначе как из Москвы. Александр Андреевич встрепенулся. Его массивная лапа мгновенно потянулась к аппарату. (Другая массивная лапа спешно, по инструкции внутреннего пользования, отключила работающую аудио и видеоаппаратуру.) Крупное лицо тут же покрылось бисеринками пота. Но повода для беспокойства у него не было, отметил про себя Миша. Он сложил обе руки и, вытянув их перед собой, показал всё это шефу. Тот одобрительно подмигнул. Всё! Веселье начинается…
- Да, слушаю, - отрапортовал в трубку Александр Андреевич, слегка откашлявшись. – Так точно! Он как раз здесь, у меня под боком. Совместно прорабатываем один очень важный вопрос. Так, так… Дело в том, что наш Михаил Николаевич кое-что вспоминает из своих прошлых воплощений. Отчасти ему в этом помог «чёрный», так называемый «наставник». По делу «Моура» мы тоже работаем. Получается… - Александр Андреевич вновь подмигнул и вновь откашлялся, подставив к лицу мощную раскрытую ладонь. – Владимир Николаевич! Что лучше будет – передать трубку самому? Думаю, что да. Он вам расскажет всё лучше с живописуемыми подробностями, так сказать… Укушу себя за хвост, которого нет, но – так оно будет лучше! Ха,ха,ха… Что у вас его тоже в наличии… так сказать, нам про то – ведомо… не рогатый, не рогатый… - он протянул Мише трубку с мурлыкающим знакомым голосом и, заговорщицки, озорно, по-мальчишечьи шепнул: - Мы так шутим! Действуй…
Интересно, о чём они там шушукались на мой счёт, успел подумать Миша. Он принял из потной лапы своего начальника телефонную трубку, что показалась ему миниатюрной и даже хрупкой. Так осторожно , внушил он себе, надо брать её. Тут же в галерее его внутренних о образов возникло лицо полковника Терентьева.
- Здравствуйте, Михаил Николаевич! Ну-ка, поделитесь со мной своими свежими наблюдениями и соображениями по ним, - незамедлительно приступил к официальной части разговора Владимир Николаевич. Голос его и внутренний настрой были дружелюбны, хотя в глубине души старшего научного сотрудника и полковника службы внешней разведки угадывалось недюжинное и где-то нечеловеческое напряжение. – Вам действительно удалось разговорить интересующий нас обоих объект?
- В общем и целом да. Только в частностях нет общего взаимопонимания. Но оно на подходе.
- Вот так, дядьку! Сразили, сразили… Таким образом объект Тумарион склонен допустить такую возможность. А именно: сотрудничество с нашей скромной конторой. С нашим Центром. Или это лишь мои предположения, молодой войн Света? Так он кажется, с вами балакает…
- Да, именно так. Кстати, мне это импонирует. Что же по теме, то, учитывая его надлом, духовный и… я бы даже гарантированно сказал, физический, то… Отступать ему некуда. Так что на сотрудничество он пойдёт. Другой вопрос: его будут прессовать свои же. Это лишний раз поможет нам удостовериться в том, насколько искренни его намерения.
- Ага! Вы тоже допускаете – не засланный ли он казачок? Не «подселенец» ли? Он нуждается в тщательной проработке, как и возможность сотрудничества с ним. Я подчёркиваю – именно возможность. На таком тонком уровне необходимо просканировать наши с ним будущие действия.
Возникла неловкая пауза. Как будто Терентьев что-то искал в Мишиной душе, а Миша тщательно копался вместе с ним, помогая отыскать искомое.
- Да нет, Владимир Николаевич, - у Миши всё отлегло от души, когда он поймал очередное подмигивание шефа и его ободряющую улыбку. Крупная мясистая лапа плавно взмыла к голове и приняла горизонтальное положение: - Убеждён что «наставник», как он сам себя называет, один из моих знакомых по карме. Именно это побудило его окончательно раскрыть все карты. Подтолкнуло к запоздалому раскаянию и сотрудничеству, на которое, я уверен, он пойдёт в скором времени. Как же иначе? Все отходные пути за ним сожжены. Он сам их сжёг по большому счёту. Сам… Повторюсь, что я искреннее убеждён в этом, - отрапортовал Миша, неожиданно скопировав голос шефа и даже его покашливания. – Если это необходимо, готов представить вам и руководству Центра письменные гарантии и рапорт о начале совместных действий, ибо Великое Время не терпит никаких отлагательств.
- Незачем так официально, - пожурил его Владимир Николаевич. Не видимый, но вполне осязаемый. – Вы проверенный и перспективный специалист. Вам верят, к вашему мнению обязательно прислушаются. Ведь Центру необходимо иметь расклад для предстоящей операции. Всего я по долгу службы и своих научных обязанностей сказать не могу, но… намечаются великие дела. На этом пока и ограничимся. Смотрите сны… Однако готов вам сообщить, что в предстоящем вы станете играть одну из ведущих ролей. Но это мы оговорим несколько позже. На данный момент Центру и мне лично необходимо знать, какого рода помощь вам готов оказать так называемый «наставник» и насколько глубоки ваши, с позволения сказать… кармические с ним завязки или привязки…
- В отношении первого даю ответ незамедлительно. «Наставник» готов открыть известные планы бионегатива и деструктов в этом мире. В первую очередь по России и по Сочи. Здесь вообще намечается нечто уникальное. Ведь предстоящая Олимпиада в 2014-м это – символ примирения, каковым она и являлась в древнем мире. Это – сбор богов. Намечаются большие перетрубации на тонком, пси-энергетическом плане. Одни развоплощённые души устремятся сюда, другие постараются занять их место. Будет драчка. Насколько большая – от нас зависит в частности. В главном же – от них самих. Коли уж такой товарищ и дух, Тумарион, изволил оказывать нам содействие, то… как говорится, сам Господь Бог за нами и с нами.
- Хорошо, хорошо. Я бы даже сказал – на отлично. Но… Что насчёт других деструктивных внедрёнников? Есть ли ещё «подселения» бионегатива в наших рядах?
- Он пока молчит на этот счёт. Я не пытался его разговорить, признаться честно. Знает, но… Чувствую, что этот план у него и у нас под контролем. Известие о его переходе к нам разнеслось по всем деструктам и всей бионегативной структуре. Они наверняка просигналят своим, что б те утихомирились. Особенно вредных мы таким образом рано или поздно вычислим по их реакции. Так что не стоит торопить события, Владимир Николаевич. Более подробно, лучше – я в своём рапорте. Пока же… Существует некий «Чёрный Орион». Это некое засекреченное сообщество деструктов, связанных по своим кармическим воплощениям. Они ведут друг-друга из одной жизни в другую. Стараются всеми силами сбивать с пути нормальных людей, чтобы не уступать им наиболее важных жизненных постов. Держать под контролем материальные стихии, как-то деньги, карьера, интимные отношения, власть. Журналистов среди них немало, кстати… Так вот, «Чёрный Орион» судя по поступившей информации, имел свою разветвлённую агентуру в структуре миров Золотого Кольца космических цивилизаций. Затем в результате явного разоблачения, они ушли в подполье, говоря нашими терминами. Со многих миров были изгнаны и осели в нашем, где о них имели весьма отдалённое представление. Отсюда в Откровениях Иоанна Богослова появилась глава о падении с небес на землю «красного дракона», что увлёк за собой часть звёзд. Ну, не мне вам объяснять происхождение метеоритного пояса вокруг Меркурия. Не мне…
- Тоже неплохо. Постарайтесь всё же его разговорить на эту тему. Постарайтесь… - прервал его Владимир Николаевич. – Спасибо! Всё остальное я «досмотрю» сам. Огромное спасибо вам… тебе, Михаил! Ты нам всем очень помог. Ты сам скоро всё узнаешь. Нам всем в ближайшее время многое откроется. К чему мы все уже давно готовы.
После того как связь отключилась, Александр Андреевич торопливо встал. Аккуратно похлопав по плечу своего сотрудника (Миша заметно съёжился), он вновь налил им обоим «серебряной» воды. Шумно испил её до дна. Затем задумчиво посмотрел на икону. Что-то прошептал. Повернулся к Михаилу и с суровой укоризной заглянул ему в душу своими лучистыми, в обводе морщин, глазами:
- Молодой человек! По возрасту своему вы мне во внуки годитесь. Но я, знаете ли… Не перебивать! – он предупредительно, как весомый аргумент, выставил свою массивную ладонь. – Цыц… Так вот, сбил меня, о, Господи… Не тебе, не тебе я, Миша… Вот! Послушайте меня внимательно, вьюнош. Да, именно вьюнош, - он, несмотря на свою грузность (впрочем, живота как такового не наблюдалось) прошёлся по мягкому ворсистому ковру, потирая огромные руки так, будто вознамерился дать тумака или погладить кого-то. – Что вы думаете о девушке у меня, в приёмной?
Он неожиданно остановился. Замер в пол-оборота. Выпустил ослепительные пучки, что заставили Мишу задуматься если не обо всём, то о многом. Всё, начинается…
- Я понял вас, Александр Андреевич. Всё понял, - плечи сами собой распрямились. Подбородок молодого человека резко вскинулся, но замер на строго горизонтальной линии: - Оч-ч-чень хорошего я мнения. О ней я очень хорошего… Поддерживаем очень хорошие, я бы даже сказал, дружеские отношения. Знаете, любовь и дружба… они, так сказать…
- Вот что, молодой человек, - Александр Андреевич едва прятал улыбку, - я вас сейчас бить начну, - он похлопал обоими кулаками: - Преимущественно ногами и по мягкому месту. Так… Отвечайте мне по существу. Как на духу, как говорили на Святой Руси. Ну?
- Ну что… Нравится она мне. Кто спорит? Но вот насколько – вот в чём вопрос? –Михаил, казалось, провалился в преисподнюю, но Ангел-Хранитель тут же выволок его в светлые чертоги. – Согласитесь, шеф, что это немаловажно. Это даже очень важно, Александр Андреевич, - спешно выправил он ситуацию, видя, как полушутя-полусерьёзно сдвинулись редкие седые брови начальника.
- Нет, бить пока не буду, - усмехнулся шеф. – Пощажу… Но девушку эту я вам настоятельно советую беречь как зеницу ока. Я уже кое-что прожил на этом свете. Немало видел, - он легонько постучал себя по лбу. – Видно, когда человека занимают пустые или мимолётные увлечения, и видно другое. А именно: когда человек встречает своё счастье, подступившее к нему…
- Слушайте, – внезапно зашептал Миша, окрылённый догадкой: - Слушайте… Он сказал, что Нагорная проповедь лишь отголосок свершившегося. Миллиард лет назад произошло отпадение ангелов, что теперь стали демонами. Образовали армию тьмы, прости Господи… - он размашисто перекрестил себя и Александра Андреевича. – После этого – назвал меня этим… ну, Тэоллом. То есть, вы понимаете? Верштейн? – не отдавая себе отчёта, спросил он. – Всё происходящее сейчас это – следствие случившихся миллиарды лет назад событий, которые только сейчас предстоит понять тем, кто их планировал и совершал. Они… то есть мы только сейчас осознаём их смысл. Кто-то бросается во все тяжкие, кто-то…
Он обошёл по оси то место, где стоял. Александр Андреевич лишь поцокал языком. Затем внушительно улыбнулся и показал ему кулак:
- Ну-с, молодой человек! Не знаю до конца, кем вы были в прошлом, но если были в СС…
- Вы так не шутите, пожалуйста, шеф. Я ведь могу и обидеться. Что же касается девушки… Я никому не клялся в любви, но сердцем принадлежу другой.
- Сердцем-сердцем… Ну-ну, - шеф прошёлся по кабинету. Заложив левую руку за спину, а правую, ладонью к себе, возложив на грудь. Этим он то ли копировал актёра Весника, то ли ещё кого: - Я нахожу, Миша, что ты используешь элемент самопожертвования. Приносишь - частично, конечно! – в жертву своё личное счастье, так сказать, на пользу общего блага. Общему делу, так сказать. Негоже, молодой человек! Всё должно быть равномерно и закономерно. Иначе человек после грандиозных своих побед на глобальном уровне как бы остаётся ни с чем или неполностью удовлетворённым. Начинаются самокапания и самоедство, через которые стоящий пред тобой пожилой господин уже прошёл. Вот! – он остановился и провёл большой, массивной ладонью по морщинистому кадыку. – Накушался. Ты тоже хочешь отведать этой манной кашки? Что ж… Фюрер, он же Гитлер, определён рядом специалистов в области психопатии как идеалист-аскет. Безумно, между прочим, любил свою матушку. Вот именно – до безумия. Чем это обошлось для одной шестой части суши и для всего человечества – ни мне тебе объяснять. Сам, я вижу умный. Я ни на что не намекаю, успокойся, - он предупредительно подмигнул, - но смысл тебе, я надеюсь, ясен. Когда иные и прочие громко начинают кричать о своём самопожертвовании, надо ждать беды. Это как минимум элемент неудовлетворённости в личной жизни.
- А монахи? – неуверенно протянул Миша. – А, извините за настырность, наш Спаситель?
- Монашество это больше лечение самоё себя, а затем уже земных язв. Духовных, да и физических, - шумно выдохнул из себя шеф. – Это я тебе со всей ответственностью заявляю. В1940-м мне довелось жить с неделю, в феврале, в Сергиево-Троицкой лавре. Вместе с послушниками в одной келье. В то время партия уже окончательно повернула на путь возрождения православной церкви. Гонения почти прекратились. Восстанавливались монастыри и церкви. Уже Сталин на одном из заседаний Политбюро открыто заявил: а не пора ли нам, товарищи, ввести патриарха? Без патриарха, знаете ли… Так вот, я наблюдался в лавре нашими спецами и там, и в Главном управлении политпропаганды. Происходил большой отбор или отсев. Ну, как в Евангелии: зёрна отделялись от плевелов, чтобы последние… Иными словами, надо было доказать, что я это я. То бишь уцелевшее зёрнышко, которое даст свои ростки, побеги… Всяких там людей я видел. Особенно поразил меня старец Зосима. Сам сухонький, бородка как лунь, а глаза живые. Синие и пронзительные. Такой человек… - шеф в лёгком волнении заходил взад-вперёд. – Иной раз спускается во внутренний дворик, где его дожидаются прихожане, что за помощью пришли. Подойдёт к такой группе. Посмотрит и люди без слов всё понимают. Становится легче, и они уходят. Знают, что им делать, чтобы себя спасти и своих родных, близких. Одна женщина к нему ходила, колдовка. Наводила порчу на невестку и сына, потому что первую не принимала. Достала её под конец её же нечистая сила. Но… - шеф легко усмехнулся. Размял большие, пригожие руки: - Она вознамерилась её на святого старца скинуть. Навесить, так сказать, своих собак. Пришла такой тихой сапой. Завернувшись в пёстрый платочек, с заплаканными глазками. Всё причитала: меня дома забижают, мол, жизни от них, охальников, немае. Один раз пришла, другой. Отец Зосима будто её нарочно не замечает. В упор не видит. Затем… Рухнула она ему в ножки: «Прости меня отче за мои грехи смертные! До гроба буду каяться». Губами его руку ловит, пальцами хватает. А он мягко так свою руку из её пальцев высвобождает. И говорит с улыбкой: «Сестра моя! Ты кусок масла вчера, прейдя вечером, на блюдце увидала у себя на кухне? Удивлена, поди, была, откуда оно взялось?» Та заохала, заахала. Слезами обливаться перестала. Но испугалась пуще прежнего. Вскочила и убежала. Он же её следом перекрестил и молвил: «Братья и сестры! Сам я грешник и охальник великий».
- Понятно, - кивнул Михаил. – Он колдовство её сокровенное увидал, в котором она и в мыслях боялась себе признаться. Гостинчик от нечисти… Избавиться от него следовало ей, чтобы снять с себя проклятие и встать на путь искупления.
- Так да не так. Не только это, сыне. Он себя с ней, особой этой греховной, чуть ли не в один ряд ставил. Сравнивал… в мыслях, как говорится, чего не попустишь? Кроме всего, всё старцы святые так же о себе мыслили. Писали и говорили пастве. Грешниками себя великими полагали.
В ту же минуту на выключенном телемониторе пульта охраны замигала красная лампочка. Александр Андреевич немедленно включил его. В тесной комнатушке КПП двое охранников, один спиной, а другой ликом к пульту, подавали в разные стороны почти одинаковые знаки. Шеф переключился на пульт видеонаблюдения двора. Там стояла чёрная «десятка» начальника отдела «собственников». В ту же секунду по бетонному покрытию бункера, где стояла пронзительная тишина, застучали поразительно-знакомые, торопливые шаги. Кто-то бежал, почти летел…
- Извините, Александр Андреевич! Здравствуйте… о, Михаил Николаевич! И вам мои пять, - маленькая, как у пианиста, рука Павла Фёдоровича захватила в свои железные объятия ладонь парня. Радостно сверкая голубыми глазками, он продолжал: - Спешу вас порадовать, товарищи. Только что по категории «экстра» пришла информация. «Наставник», он же «чёрный» нами установлен, - он вынул из-за клетчатой подкладки своей куртки прозрачную файловую папку с аккуратно подшитыми листиками. Сдержанно, скрывая эмоции, потряс ею перед своим лицом: - Им оказался гражданин ФРГ Ральф Вильсберг. В ходе той войны служил в войсках СС. Воевал на московском направлении в 41-м, затем под Курском, в Венгрии и так далее. В преступлениях против человечности не замечен, посему отсидел пол срока в ФРГ за членство в преступной организации и выпущен. Приехал к нам по туристической путёвке. Был в СССР неоднократно, по легенде БМД. Одним словом, казачок засланный. Но в этот раз…
- Ну, понятно, - шеф незаметно подмигнул Мише, принимая из рук Павла Фёдоровича папку. – Установлен, значит.
- Есть информации из ГИЦ. Фээсбэшники тоже к этому делу подключились. Из СВР также пришла подтверждающая… от их источников. Там, правда, смотрят со своей колокольни. Пытаются свести к шпионству. Однако не могут объяснить факт исчезновения объекта по пути из Шереметьева и его, так сказать, образования в Сочи. Причём, менее чем за сутки. Вот такая вот телепортация, товарищи.
- Ничего. С телепортациями разберёмся, - подмигнул шеф поочерёдно всем присутствующим.
– Мне эта несимпатичная история уже начинает нравится. Кажется, я начинаю понимать её смысл. Михаил! – он понизил голос и проникновенно попросил: - Оставьте нас на пару минут наедине. Партийное задание! – он улыбнулся и тут же, посурьёзднев, сказал: - Отправляйтесь в штаб-квартиру. С час пробудьте в приёмной. Не мне вам объяснять, зачем и почему. Обстановка подскажет. Задание вам ясно, молодой человек?
- Яволь, мин херц, - Мишины руки сами сложились по швам. - Разрешите идти?
- Как барана обкорнаю, - вздохнул шеф. Глаза его сделались виновато-печальными, но внутри одного из них мелькнула весёлая искорка. – Идите.
***
…В 15-00 маленький дэтэктив окружной бэлтиморской полиции спешил в негритянский квартал города. Он остановил свой «Ситроен» на перекрёстке Ньюфаундлендстрит и Парк-холл, где была разрешена парковка. Пройдя мимо шумных, грязных магазинчиков и кафе, где приторговывали марихуаной, он попал на длинный ряд мятых жестяных контейнеров для мусора. За ними виднелась высокая задранная сетка спортивной площадки, где бросали мяч бритые и патлатые африканские подростки. Прислонившись к бетонной стене, группа из них в ярких спортивных штанах, кожанках с заклёпками и смолистыми волосами, заплетенными в косички, жадно покуривала что-то знакомое. Его провожали удивлёнными и насмешливыми взглядами. Отпускали вслед неприличные остроты. Белым и прочим цветным вход в эти трущобы с бельевыми верёвками от балкона на балкон, был естественно заказан. Однако Кэна в этих местах мало кто знал. Тем более что человек, к которому он шёл, обладал немалым авторитетом в преступных чёрнокожих кругах. Любое упоминание о нём, если оно происходило к месту и ко времени, приводило в трепент самых отчаянных сорвиголов-афроамериканцев.
Так и есть, внезапно подумал Кэн. Придётся и на этот раз блеснуть своими связями в местной вуду-мафии. Если только…
- Тебе что, желторылая свинка? – грубо спросил его высоченный блэк-бой баскетбольного роста, в вязаном свитере и тренировочных брюках с кроссовками. - Заблудился? Накурился травки?.. Может, ты кого выискиваешь?
Он сделал попытку взять Кэна за отворот и потянуть на себя кашемировый шарф. Но тот предупредительно поднял ногу в лакированном ботинке. Покрутил ей на весу перед широкой коричневой физиономией с примятым носом. Это мгновенно охладило пыл подростка, хотя за его широкой спиной маячили ещё двое великовозрастных «торпед», что явно числились в смотрящих этого района. В их обязанности также входило сигнализировать о чужаках и появлении копов.
- Брат, ты не уразумел, - захихикал самый маленький, что был под метр пятьдесят. – Этот желтолицый хочет сказать, что в карманах его немецкого пальто позвякивают не центы, а серебряные кругленькие. А в бумажнике, что спрятан от таких ребят, как мы, полным-полно «зелёненьких». Но он нам их одолжит, если попросим. Как следует, конечно.
- Эй, мистер ускоглазый! – подключился третий здоровяк в шёлковой шапочке расшитой бисером. - Ну-ка расстёгивай своё тепленькое пальто. Мы по твоей милости мёрзнем уже целых пять минут. Да и воздух наш ты пожираешь зря. За него тоже придётся платить. Вытряхивай твои бабки…
Произнеся эти «тёплые» слова и пожелания к ним, они стали окружать его, отсекая пути возможного отхода. Напасть со спины для этих боевиков не представляло труда. Точным, быстрым движением Кэн, в прыжке махнул перед ними, как в тайском боксе, правой ногой. Причём два раза. Двое тут же отскочили. Третий, что был такого же баскетбольного роста, как первый, но в шёлковой круглой шапочке и чёрной кожанке, лишь неприятно заиграл белками глаз. Огромные коричневые губы вспучились нехорошей усмешкой. Видя, как руки Кэна, то сгибались, то разгибались, стремясь занять боксёрскую позицию, «вязаный» стал пританцовывать и ударять себя сложенными кулаками по груди. При этом он явно шептал вудуистские заклинания: к голове Кэна приливала тяжесть. Но он, умелыми мантрами Будды, отгонял это давление, явно исходившее от демонов неприродных стихалий. Это облегчало борьбу с ними. Самый маленький засучил длинный рукав своей нейлоновки, где красно-чёрными цветами были аляписто намалёваны оскаленные черепа всех видов. Кэн увидел на коричневом кулаке кожаную перчатку с обрезанными пальцами, с нанизанными на неё заострёнными металлическими шипами. Совсем здорово! Два его дружка тут же окинули беспокойным взглядом улицу. Они словно заподозрили в нём копа и готовящийся подвох. Вот-вот, подумали наверняка эти парни, со всех сторон вылетят чёрно-белые «шевроле» с мигалками. Люди в синих на меху куртках с блестящими угольными значками упадут на капот с зажатыми в обеих руках «смит-вессонами» или помповыми «ремингтонами». Трудновато, правда, будет у этих легавых со свидетелями, но всё-таки лишний раз в кутузку попадать… Пустят ещё слух, что нас раскололи и что мы стукачи! Вот будет-то.
Подростки в ближайшем к ним углу площадки сбились к драной, измятой сетке. Застыли, вцепившись в её кольца, своими крепенькими коричневыми пальцами. Одни с расширенными глазами наблюдали происходящее. Другие, высоко задирая ноги в ударах, заимствованных из каратэ или конфу, показывали как бил «узкоглазый» или как будут бить его.
…Краем уха Кэн услышал, как прекратил шлёпать о бетонное покрытие и о руки большой мяч на спортивной площадке. Загалдели подростки, лупившие его. Затем пронзительно закричала пузатая африканка, что на втором этаже вывешивала мокрое бельё. «Майкл! Джордж! Немедленно домой! Вы уроки на завтра сделали?!? Чтобы я и близко не видела вас сейчас здесь…»
Поэтому он пустил ногу. Прекратив ею угрожающе размахивать в прыжке и без оного, стал говорить с этими уличными гангстерами с милой, простодушно улыбкой самого Будды:
- Парни, я не стукач и не педик, которых вы, я знаю, не любите. Я пришёл к вам от Бумбы. Ищу Преподобного Думбао Ём-Бо, который не гнушается Великой Смерти.
Произнеся это, он улыбнулся, что значительно расширило его щёлочки-глаза. Тут же отметил, что африканские ганкстеры значительно поджались. Кое-кто даже отмочил номер: самый маленький с шипами на перчатке заискивающе поклонился и срочно опустил рукав куртки. Он принялся что-то настойчиво объяснять своим зарвавшимся товарищам, что у Кэна появилась настойчачивая мысль о наличии неучтённой секретной агентуры. Может от ФБР, может… «Ну и что, Майкл? Просто поганый коп и всё. Надо подкараулить и затем...» Кулак «шёлковой шапочки», что повернулся на своих чёрно-белых кроссовках к «вязаному», покрутился перед толстым чёрным носом того. Заставил примолкнуть. Затем, не меняя позы, он сделал расслабленное движение локтём в конец улицы, увешанной гроздьями белья, от которого восходила опара. Кэн ясно уловил, что движение предназначалось ему. И не носило ничего угрожающего. Поэтому он неспешно подался вперёд. Прошёл мимо двух, застывших в недоумённой позе подростков, которым мать кричала со второго этажа: «Майкл! Джордж! Вы ещё здесь? Хотите в тюрьму, как и ваш факнутый папаша? Чтобы я ожидала всю семейку? Нет уж! Приедет ваш дядя из Калифорнии – башку оторвёт всем поганым нигерам здесь…»
Но на сыновей этой толстухи уже мало что действовало. Вскоре голос «вязаного» смачно, адресуясь к подросткам у сетки, произнёс: «Эй, черножопые! Что столпились? Не видели узкоглазых? Чтобы через пять минут никого здесь не видел. Все по домам – уроки готовить. Убирайтесь, кому говорю!?!»
…Маленький дэтэктив Кэн легко и пружинисто ступал по заиндевевшему асфальту, покрытому окурками, обёрточными бумажками. Он следовал за молодчиком в шёлковой шапочке. Широкая спина обтянутая кожаной курткой вскоре завернула в небольшое полуподвальное помещение. Они спустились по выщербленным ступенькам. За мутно-освещённой стойкой бара оказалась потайная дверь, обтянутая шёлковой материей. Через неё они попали в полутёмный, освещенный небольшими лампочками коридор. В дальнем углу возле другой двери он охранялся двумя молодчиками-африканцами, затянутыми в клёпанные металлом кожанки. На столике перед ними лежал помповый обрез «винчестер». У одного из них из-за пояса с заклёпками торчала никелированная рукоять какого-то мощного пистолета. По-видимому, «магнума». Обменявшись ганкстерскими и вудуистскими приветствиями, что представляли собой взаимные сплетения пальцев обоих рук, «шапочка» что-то спросил. Один из охранников коротко кивнул. Тогда провожатый блэкбой вежливо попросил маленького дэтэктива оставить на столике всё имеющееся оружие.
- Мы могли бы вас обыскать, мистер, - помявшись, объяснил он. – Это бы не составило для нас труда. Однако раз вы от Бумбы и произнесли наше заклинание, то так уж и быть. Извините нас, мистер, но таковы наши правила.
- Я вас понимаю, - вежливо произнёс Кэн.
Запустив руку за отворот тёплого пальто, он плавным движением вынул из наплечной кобуры вороненый «смит-вессон». Положил его на овальный пластиковый столик перед ганкстерами. После того как процедура разоружения была успешно завершена, чёрный провожатый вновь замялся. Процедив сквозь широкие квадратные белые зубы таинственное «ом-рю», он наконец вымолвил:
- Мистер! Вы сейчас пойдёте один как есть. Помните, что Преподобный не терпит никакой лжи. Ложь во благо тоже ложь. Для его освещённых очей – тем более. Они пронизывают всю Вселенную. Хорошенько подумайте о том, что привело вас сюда. Ещё не поздно повернуть в обратную сторону. Решайте…
- Нет, я пойду вперёд, - Кэн зажмурился. Словно волна яркого света ударила по его глазам. – Мне надо идти к нему, и я пойду.
Он пошёл совершенно один по длинному извилистому коридору. Попал на проход, завешенный плетённой толстой соломой с пощёлкивающими костяными амулетами. Внутри оказалось довольно просторное помещение, задрапированное чёрным шёлком с серебряными и золотыми кистями. По углам стояли здоровенные медные светильники с подставками в виде свившихся друг с другом змей. Преподобный Думбао Ём-Бо сидел, как оказалось, спиной. Причём, на сплетённом из соломы стульчике, что, казалось, вот-вот рухнет. Он был облачён в пёстрый, домотканый бурнус с широченными полами и рукавами. На голове, состоящей из множества змееподобных косичек, топорщилась маленькая шёлковая, расшитая бисером шапочка. Точь-в-точь, как у провожатого, отметил про себя Кэн.
В довершении ко всему смущало поведение хозяина. Преподобный сидел, уставившись в огромный экран домашнего кинотеатра. Он так и не собирался вставать и преветствовать входящего, как иные африканские проповедники-баптисты или адвентисты: «Зравствуй, брат! Ты пришёл к нам? О` кей! Проходи! Тебя примет наша большая, благодатная семья. Сделай скромное пожертвование – твой вклад в нашу общину. Господь увидит и простит тебя». Судя по мерцающим огонькам в углу, шёл какой-то таинственный просмотр. По экрану, в самом деле, пробегали какие-то неясные всполохи света. Будто горел бенгальский огонь, отбрасывая на лужу или на мазутное пятно свои разноцветные блики.
Вот такое странное времяпрепровождение, подумал Кэн. При этом он ощутил смутную тревогу. Понял: здесь надо особенно приглушить эмоции. Однако он чувствовал живой интерес к этому необычайно-закрытому вождю африканской преступности Бэлтимора. О нём ходило множество легенд. В полицейских файлах значилось, что Думбао Ём-Бо, он же Стен Микаэль Думбао, был американец в двенадцатом поколении. Это означало, что его далёкие предки сошли на берег этого континента в цепях, под звонкими, обжигающими спину ударами бичей надсмотрщиков. Тоже в своей массе «чёрных», надо сказать. Преуспевающий адвокат, окончивший Принстонский университет, он блестяще начал свою карьеру на юге. Там его имя гремело как африканский оркестр. Понятное дело, что защищал он в основном права своих темнокожих собратьев. В конце 70-х в Техасе его сильно отделали цепями и обрезками стальных труб белые молодчики. Как ни странно, но он выжил после столь тяжкого испытания. После насильственной смерти Мартина Лютера Кинга, его имя несколько померкло. Потом и вовсе исчезло с политического и юридического небосклона. Правда, через год с небольшим в окрестностях Бэлтимора заговорили о некоем таинственном вожаке вудуистского братства. «Жёлтая пресса» расписывала (явно с чьей-то подачи!) его внутреннюю силу. Якобы Преподобный мог один взглядом излечить от любой хвори. Эти же молва ходила в африканском квартале. В добавок ко всему Думбао Ём-Бо, согласно версиям в той же прессе и слухам от секретных агентов, положил конец распрям в африканских кланах. Он сконцентрировал под своим началом значительную часть преступного мира.
Последнее явилось поводом беспокойства для многих чиновников штата. В том числе и чёрных, что стали до этого преуспевающими бизнесменами и сами боролись с африканской преступностью. Вездесущие агенты ФБР пытались выйти на него. Посадить в его ближайшее окружении свою агентуру. Но у них так ничего и не вышло. Информаторы, коих с большим трудом вербовали из попавших на долги наркоманов и торговцев наркотой (да и оружием), частенько находили мёртвыми с заткнутыми в рот гениталиями. Это отбило охоту у прочих слабаков становиться «слушаками». Директора отделения ФБР поджидали крупные неприятности. Его шеф по штату по многу раз в день выговаривал ему за профнепригодность. Тем более что в свете предвыборной шумихи второй, демократ, мягко говоря, мало симпатизировавший первому, республиканцу, вовсе не возлюбил того. В прессе штата стали появляться хлёсткие статьи, что метали стрелы в мэра Балтимора, окружную полицию, где также кишмя кишели республиканцы.
- Что томишься в нерешительности, желтолицый брат? – раздался тихий, шелестящий голос, от которого мороз неприятно заласкал спинной хребет. – Или тебя смущает, что я сижу спиной? Это не повод для смущения, желтолицый брат. Я так вижу сущность входящего в этот мир. В мой мир. В моём спинном нерве расположен глаз Великого Существа, что пронизывает собой всю Великую Спираль. Ты знал об этом, желтолицый брат? Или… Может, ты видел в снах своих странные видения, таинственные образы и прочее? Это томило и долгое время терзало тебя? Ты можешь открыть мне свой дух, Кэн Потензен. Пришло это время. Твоё время.
- То о чём вы спрашиваете, Преподобный, произошло очень давно, - Кэн пришёл в себя после того, как услышал свои имя и фамилию. – Это случилось в раннем детстве. Помню, как лежал в детской кроватке. Сгущался сумрак. Свет был выключен. Никого из взрослых не было вблизи. Вдруг я заметил, как над головой сгущаются разноцветные узоры. Они меня ничуть не испугали. Так случалось ни раз по достижении совершеннолетия. Затем эти явления прекратились, - немного подумав, он продолжил: - Я имел неосторожность рассказать о них отцу и матери. Возможно, это было как-то связано. Не знаю…
- Дальше, – прошелестел своим загробным голосом Преподобный.
- Думаю, что причиной этих видений была детская чувствительность и не более того. Хотя, быть может, что в космосе или вокруг нас есть что-то необычное. То, что не поддаётся нашему пониманию.
Минуту они помолчали. Преподобный продолжил, не оборачиваясь, созерцать тёмный экран, по которому пробегали цветные всполохи. Разноцветные узоры…
- Ты прав, желтолицый брат, - задумчиво произнес он. – Я заглянул в твои сокровенные мысли и прочёл для себя важное. Для нас всех. (Сердце Кэна похолодело. Он решительно зашторил в себе все воспоминания о русском.) Ты прав: мы работаем с вами уже давно. Как только вы рождаетесь – мы уже читаем ваши мысли. Мы уже воздействуем на ваше подсознание, управляем вашей психикой. Мы идём по вашему следу. Мы сами прокладываем вам дорогу. А вы думаете, будто идёте сами. Иллюзия, мой желтолицый брат. Странная иллюзия… Вот и сейчас ты пытаешься спрятать от меня свою самую главную тайну. (Кэн ощутил ломоту в висках, которая тут же исчезла.) Я показал тебе… Мозг легко открыть и заглянуть, будто в банку с анчоусами. Но надо ли, мой желтолицый брат? Нет, не надо. Вы станете совсем управляемыми. Вы привыкнете к нам. Вы перестанете действовать сами. Всё своё вы возложите на нас. Наши силы на пределе…
Они опять погрузились в молчание. Кэна обуревало желание обойти сидящего. Заглянуть ему в глаза.
- Я могу вас спросить, прежде чем…
- Спрашивай. Ты мой гость. Я слушаю тебя и отвечаю тебе.
Кэн почесал кончиком пальца свой нос. Раньше он так никогда не делал.
- Зачем нас контролировать, Преподобный? Зачем читать наши мысли с рождения и управлять нами? Зачем строить нашу жизнь, не давая нам делать этого?
- В твоей душе поселились обида. Даже гнев. Я чувствую это чудовище. Оно готово съесть тебя, Кэн. Остерегись его. Зачем… Ты понял, что твоя жизнь не принадлежит тебе. Но не понял главного. Главная цель твоего прихода. В чём она? Ты добился своего. Теперь ты принадлежишь самому себе. После того, как узнал это, ты свободен. Я более не властвую над тобой, Кэн. Иди…
Кэн снова поскрёб свой нос.
- Хотя нет. Ты ведь пришёл ещё зачем-то. Ответь мне, не лукавя, как есть. И не гнушайся Великой Смерти, мой желтолицый брат.
- Я не боюсь смерти, Преподобный, - Кэн хотел скрестить руки, но не стал этого делать.
– Дело, которое меня интересует, состоит вот в чём. На днях на углу Пятой Авеню возле антикварного магазина был похищен белый человек. Этот человек грязен и порочен. Впрочем, ни один он таков и не мне судить об этом. Мне нужно выйти на след преступников и найти этого человека. И не только мне, Преподобный.
- Продолжай, желтолицый брат. Ты говоришь правду. Это приятно мне. В мире столько много лжи, - раздался голос-шелест из-за широкой спины в цветном бурнусе. – Даже льётся через край. Когда сосуд жизни переполнен пороками они выплёскиваются в мир. Начинаются войны, землетрясения, торнадо. Всё это я должен видеть. Всё это – моя жизнь. Так вот, желтолицый брат. Ты хочешь найти этого человека? Что ж, я не против. Однако ты, верно, заметил: не нам судить. Мы все погрязли во лжи. Вам недоступна святая истина. Порок – вот мера, которой вы мерите. Виноват тот, кто придаётся открытому греху. Тот, кто грешит втайне, редко оказывается покаран. Вы любите грешить тайно. Устраняете тех, кто видит это и требует от вас правды. Стоит кому-то крикнуть: «Сознайтесь! Покайтесь!» - как вы тут же набрасываетесь на него. Грызёте, рвёте его на части. Это – ваша пища. Это – ваша добыча.
С минуту он тяжело дышал. Даже хрипел и шептал сквозь хрип какие-то заклятия. Кэн ощущал, как над головой у него сгущается какое-то незримое облако, что давит её со всех сторон. Но он помогал сам себе и давящее облако отступало.
- Будучи копом я обязан стоять на страже закона. Если кто-то нарушает этот закон… - Кэн шумно выдохнул. Сосчитав до десяти, снова шумно вдохнул: - Признаться честно, за время службы в полиции я стал видеть в каждом американце преступника. Даже в невинном торговце пончиками, в торговке сосисками. Возможно, это связано с тем, что первыми поселенцами США, осваивающими эти земли, были каторжники. И твои далёкие предки, Преподобный. Они также ступили на этот берег в цепях. Но их вина состояла в том, что они стали рабами. Странная вина, не правда ли? С тех пор каждый афроамериканец содрогается при слове «нигер». Упоминание клу-клус-клан приводит его в бешенство. Он готов растерзать того, кто оденет белый саван и зажжёт крест, взывая якобы к Спасителю о расовой сегрегации! Это тоже ненависть, Преподобный. Но этой ненавистью также трудно управлять. И ты делаешь всё, чтобы этого не случилось. Ведь я правильно говорю? Возрази мне, если я не прав.