Альбина Игошина
Наша Португалия
рассказ
Цивилизация из Португалии стала уходить с наступлением обесточивания. Умыкнули со столбов лиходеи электрические провода, и жизнь в деревне пошла вспять, а потом и вовсе замерла. Правда она и до этого шла не сказать, чтобы всё время вперёд. По-всякому бывало. Порой и так, и сяк, и наперекосяк её горемычную крутило. Но всё же она двигалась.
Уже лет пятьдесят с гаком будет, как португальцы отвыкли от лучины. А к московской Олимпиаде в Португалию провели радио. Обещали к двухтысячному году и телефон установить в каждой избе. А там глядишь и до газификации рукой подать. Трубу-то на Европу аккурат рядом с Португалией проложили.
Лежит она себе сердешная, посередь португальской земли, богатство россейское на запад гонит. Серебро её долларами отливает. Издалёка видно. Португальцы, в лес за хворостом как раз мимо трубы ходят. Идут, бывало с вязанками наперевес, ноги еле по земле волочат, а глянут на неё и настроение поднимается. Порадуются от души за свою европейскую праматерь. Нет-нет, да при случае и помянут добрым словцом.
Что не говори, а жизнь мало-помалу налаживалась. Как мечтал когда-то отец основатель и хозяин Португалии - князь Кикинов…
Давно это было. Из ныне живущих этого уж и помнить никто не может. Столько времени утекло. Но легенда жива и поныне…
Отправился как-то князь в Европу. Да не просто отдохнуть. Тело барское на целебных водах понежить. По государевым делам. Секретным. Долго он мотался с тайной миссией по старушке Европе.
Это тебе не теперича на самолетах, туда обратно за час другой управился. Потрясись-ка в экипажах. Благо Европа знать не знает про две российские беды. А особливо про последнюю.
Много стран повидал князь. И в конце путешествия забросила его придворная служба в страну под названием Португалия. Приглянулась ему залитая солнцем и обласканная морем земля шибче остальных. Ходил слух, что неспроста с ним эта оказия случилась. Что причина необъяснимой любви князя к чужбине была якобы романтическая.
Шерше ля фам!- как выразился дед Кузьма, козыряя перед односельчанами иностранными словечками…
С тех пор как он в Отечественную побывал в плену сначала у немцев, потом у союзников оказался, ну и напоследок, за два первых приключения, у себя на Родине срок от звонка до звонка отмотал, нахватался там иностранщины всякой. Вот теперича и сыплет ею…
Но что было, то уж быльём давно поросло.
Воротившись с чужбины, вскочил лихо князь на своего резвого жеребца, и по бескрайним русским просторам галопом до одури. Ветер в лицо, душа в пятки, сердце счастьем переполняется. На Родину вернулся. Не надышится!
День, второй проходит начал тосковать князь по запавшей в душу земле. Сам не свой ходит. С лица сменился. Опять же может, вовсе и не по земле чужестранной тоска-кручина его извела. Чужая душа – потёмки.
А тут как раз государыня императрица за успешную миссию даровала ему новые земли в награду.
Приглядел он место живописное в одном из новоиспеченных владений. Берег крутой, речушка безымянная по камушкам журчит, с одной стороны луга заливные, с другой лес, будто заколдованный стоит и тишина вокруг такая пронзительная, что за душу берёт. И повелел князь - быть туточки русской Португалии.
Собрал со своих бесчисленных по Руси имений крепких да мастеровитых мужичков, поселил их с семьями на новом месте обживаться.
Шли годы. Князь успел состариться и помереть. А перед тем как отдать Богу душу, велел он похоронить себя в милой его сердцу Португалии. Благодарные португальцы исполнили последнюю волю барина. Срубили часовенку на самом высоком месте деревни. Под расписанными сводами местный дьякон отпел его грешную душу и предали с молитвой тело князя родимой землице.
Место хозяина, как водится, занял его сын, затем внук, правнук. Жизнь продолжалась! Правда, редко кто из них наведывался в Португалию. Всё больше столицы российские да бадан-баданы заморские манили потомков старого князя.
А крестьяне, как при покойном барине, продолжали верой и правдой служить им. Землю пахали, хлеб сеяли да детишек растили, чтобы было кому плуг да косу передать по наследству. Даже когда высочайшим указом государя императора было сказано:
- Вот вам Бог, а вот порог. Свободны - отныне и навеки!
Португальцы с места не тронулись. Остались жить в барских владениях.
Всё у них для жизни счастливой вроде бы было. Школу начальную для крестьянских ребятишек князь перво-наперво открыл и сам же науки им разные преподавал. А чтобы головы-то молодые от наук не закружились шибко, уроки эти с закона Божьего начинались.
Чтобы Бога боялись, а барину подчинялись.
Из города фельдшера выписал, чтобы зубы болезные, крестьяне не слесарными инструментами изуверски друг у друга дёргали, а строго по медицинской науке. Может быть, так бы оно всё и дальше продолжалось, если бы вдруг однажды в Португалии не объявились пришлые люди. Вроде как на исправление их туда направили.
За свою долгую жизнь Португалия ни раз переживала нашествия незваных гостей. Поляки, французы, германцы шли, бывало Москву покорять. Не все скопом, конечно, по очереди судьбу пытали. Марши играли, в трубы дули, как на праздник при полном параде под барабанную дробь шаги чеканили. Сытые. Лощёные. Ну, ты! Цивилизацию в «дикую Московию» несли. Благодетели!!!
А обратно, поджав хвост, галопом бежали. Русские-то хоть и «лаптем щи хлебают», а штыки у них завсегда наточены. Сами на рожон не полезут, но и в обиду себя не дадут. Да и морозы в Расее крепкие. Птицы на лету замертво падают. Куда там изнеженному французу али германцу. Им кофию в тёплую постелю подавай. Опять же про вторую российскую беду забывать не след. Сколь разов она первую-то спасала. Так они и идут из века в век рука об руку по русской жизни. Одна на другой выезжает.
Так вот, беда эта - вторая, что туда, что обратно аккурат через неё родимую Португалию и пролегала. Многих супостатов повидала Португалия за века и всё бы ничего. Обходилось как-то. А эти на вид вроде бы и на супостатов-то были не похожи. По-русски калякают. Только на вид болезные уж очень. В чём только душа держится. Кожа да кости и очёчки круглые на заострившихся носах. Видать за мудрёными книжками в университетах штаны просиживали долго и истово.
Португальцы их в дом свой пустили, по-отечески пожалели, обогрели. Как никак ссыльные - почти каторжане. Сам Бог велел пожалеть.
Про суму да тюрьму народ наш завсегда помнит и не зарекается. Уж где-где, а здесь он учёный.
А они им, в отместку за добро, глаза-то на жизнь их убогую и открыли.
-Так жить нельзя! – бросили клич португальцам новые люди.
И тут же расписали в красках эту самую новую жизнь. Куда там старому князю при всей его образованности и мудрости додуматься было до такой утопии.
Послушали, послушали португальцы пришлый народ, да и айда усадьбу барскую жечь. Как с ума посходилию Камня на камне не оставили. Загостившегося на свою беду по пути из Ниццы молодого барина на берёзе вздёрнули. Весь европейский загар у него тут же на нет и сошёл. Часовню-памятник отцу-основателю с землёй сравняли. Прах его по ветру пустили. Образа в огонь. Попа взашей. От Бога отреклись. Все путы вроде бы сбросили, и начали на пепелище строить эту самую новую жизнь.
Только не получалась она, эта самая новая жизнь, по задуманному. Вроде всё та же выходила.
Хлеб сам родиться не захотел, реки молочные не потекли, берега кисельными не стали. Та же земля, тот же плуг, только лошадей экспроприировали, сначала красные потом белые, потом снова красные, потом опять белые. Пока они власть в столицах расейских на португальских жеребцах делили, в плуг пришлось собственных баб впрягать.
Ничего. Выдюжили.
Хлеб с грехом пополам собрали. Кто сколько смог. Зиму кое-как пережили. Стали мозговать, почему нету людям счастья? Вроде не мешает никто! Эксплуататор-захребетник давно уже на берёзе истлел, а дело не идёт.
Тут португальцев опять и надоумили, почему у них счастье-то не прибавляется. Образованные люди. Не им чета. Из столицы приехали! Тужурки кожаны, сапоги хромовы, наганы на поясе заряжены и мандаты при них. Всё чин по чину.
- Счастье-то оно ведь переменчивое,- указали неразумным португальцам,- опять же в руки не каждому даётся. Артелью надобно за счастьем-то ходить. Чтобы уж наверняка.
И слово мудрёное подсказали – колхоз.
Наученные горьким опытом первых походов за счастливой жизнью португальцы настороженно восприняли новую идею. А уж слово это мудрёное и вовсе в штыки приняли. Особливо смекалистые заерепенились – мол, не нужен нам никакой колхоз. Сами с усами. Так их следов и по сей день с бешеными собаками не сыскать.
Сибирь-то матушка она бескрайняя. На пол Расеи раскинулась. Всех родимая примет, никем не поперхнётся. Ей что барин, что холоп, всё едино.
Оставшимся и думать не над чем было.
В одном кармане – вошь на аркане, в другом – блоха на цепи.
Подпоясались, крестик поставили на своей бедняцкой судьбе, и назвались колхозом – «Мечта бедняка». Ан сбудется?! Не сбылось.
Новорождённая «Мечта» утопала в долгах, как по лету в репейниках сама Португалия. С самого что ни на есть начала что-то неладное было с «Мечтой». То ли мечтали не сильно, то ли наоборот, только и пребывали в мечтах. Всё в колхозе пошло не так как было замышлено великим «кормчим» за могучей Кремлёвской стеной. Вскоре недовольства по деревне поползли. Шибко перестарался кое-кто. Головокружение от успехов. Ну, этих кое-кого, «отец народов» вычислил быстро, и в тайгу «ёлки-палки» пересчитывать откомандировал. На бессрочное время. Правда вскорости и его самого анафеме предали…
А жизнь Португалии продолжалась. Португальский народ к концу двадцатого века худо ли бедно ли свыкся с колхозной жизнью и не представлял, что можно жить иначе. Другая жизнь его пугала.
А из первопрестольной опять подули шальные ветра перемен. Просквозив насквозь, как есть, ветреную Москву, они добрались до Португалии.
Не выдержав этого урагана, дышавшая на ладан «Мечта бедняка» приказала всем долго жить. Пережила Португалия и смерть своего вечного должника-нахлебника. Правда к этому времени в колхозной артели и работать-то стало уже некому.
Деревня старилась не по дням, а по часам. Кто мог сбежать из колхозной «Мечты», тот уж давно в городе птицу счастья за хвост ловил. Молодежи в Португалии было меньше чем у деда Кузьмы пальцев на обеих руках, после того, как немецкая мина их пересчитала. А та, что оставалась, к труду не шибко радела. Самогоночкой много баловалась. Порой председателю приходилось самому коров за вымя дергать. Доярки по неделям из загула не выходили. Праздники стали отмечать все подряд - религиозные, светские, советские до хеллоуина докатились. Срамота!
Председатель терпел, терпел да и захлопнул дверь в «Мечту». Святые образа, бабкой его, от костра революционной «инквизиции» когда-то припрятанные, с подлавки достал, пыль с почерневших ликов рукавом смахнул и опять в красный угол поставил. Оглянулся по сторонам, перекрестился неумело и красны корочки за них схоронил.
Вспомнил подзабытое ремесло своих пращуров, и в плотники подался. Тепереча как артист Урбанский в фильме «Коммунист» в одиночку лес на отшибе валит и на себе брёвна в деревню таскает. Словно проклятый жилы рвёт.
В деревне поговаривают, обет дал, часовню, порушенную его же идейным дедом, в одиночку восстановить.
А рядом, на осквернённой могиле князя, крест покаянный воздвиг. Высоченный - метра три. Теперь португальцы букеты к нему носят, как ещё недавно к памятнику вождю. Свечи поминальные зажигают. Бога опять вспомнили. Прощения у барина просят.
Финита ля комедия! - как мудрено подытожил дед Кузьма, смущая непонятными словечками впечатлительных односельчанок.
Ну, комедия не комедия, а финита всё-таки случилась. И подкралась она не с того бока, откуда ждали. Все в деревне думали – вот развалится колхоз и конец Португалии. Ан нет! Видать прочно в своё время сколотил её барин. Крепкий народец подобрал.
Пройдя огонь, воду и медные трубы португальцы оказались заложниками банального воровства. Даже в страшном сне они представить не могли, что смерть деревни болтается на перекушенных доморощенными злодеями концах электрических проводов. Раскорячившиеся вдоль деревенского порядка буквой «Л» обесточенные столбы гляделись теперь нелепо и жалко.
Вот тебе, бабушка и конец света! Ни дать не взять - второе пришествие. Апокалипсис.
Погрузилась Португалия во мрак средневековый. Лучинами пользоваться давно разучилась, а «лампочка Ильича» гореть не хочет. Вечерами в потёмках сидит. Сумерничает. Что в стране делается, не знает. Газет не выписывает – дорого. Да и читать некому. Раз в месяц, а то и реже, смотря, какая погода на дворе, самую крепкую на ногу сельчанку в район командируют за мылом, спичками и лекарствами. Да Наташка-почтальонка раз в три месяца забежит на одной ноге пенсию раскидает. Чего не спроси, рукой недовольно машет, мол, некогда тут с вами лясы точить. Натуральным хозяйством выживает Португалия. Людей новых португальцы видят теперь редко. Дороги распутицей развезло. Кто сунется в такую глушь по доброй воле.
Но вот однажды замаячил на горизонте фургончик. Выглядывая в окна, одичавшие португальцы, всё гадали-рядили меж собой - к кому это гости наведались?
Притормозил фургон у первой же избы, вернее увяз по самый глушитель в грязи чернозёмной и заглох. Из машины вышли, чертыхаясь, мужчина и женщина. Оба молодые из себя важные. Женщина в руках солидный чемоданчик держала. Замочки на нём так и светятся. Зашли приезжие в избу Парамоновны. Через минуту сама хозяйка пулей вылетела с крыльца и пустилась галопом вдоль порядка, только цветастый платок с люриксом по ветру развивается. Куда артрит делся!
Собрала она всю оставшуюся в живых деревню на сход. Кто с палками, кто с клюшками выползла Португалия на улицу. Расселись португальцы на завалинке возле избы Парамоновны и стали ждать, что им на этот раз пообещают пришлые люди. Каку таку идею подбросят!
Поправив давивший шею галстук, мужчина вышел в круг. Окинув взглядом собравшихся старух, он откашлялся в кулак и поприветствовал их уважительно:
- Здравствуйте, бабульки!
- Здравствуй, внучек! Коль не шутишь! – усмехнулась дородная тётка Арина, кокетливо поправляя газовую косынку на голове.
Тётка Арина была роста высокого, телосложения внушительного и, несмотря на изрядно поизношенный земной образ, далеко ещё не старуха. Чёрный халат поверх выцветшего сиреневого платья лоснился, а на пышной груди, словно предупреждающие огни светофора светились две новеньких кумачовых заплатки.
Мужчина пробежался по насмешнице растерянным взглядом и поспешно отвернулся.
В стороне ото всех с ноги на ногу переминался дед Кузьма. Место искал, где бы присесть и свернуть цигарку.
Заметив единственного в бабьем царстве мужчину, залётный гость подошел к нему и протянул для приветствия руку, чем мгновенно подкупил неизбалованного вниманием старика.
- Ветерану особоё почтение! – заметил уважительно незнакомец.
На сход дед Кузьма пришёл последним. Дома задержался. Ветеранские планки к лацкану пиджака прикалывал.
- Какой фронт, отец? – сжимая обеими руками костлявую руку деда Кузьмы, поинтересовался незнакомец.
-Второй Белорусский. Под командованием маршала Советского Союза Константина Рокоссовского.– Гордо отрапортовал дед Кузьма, пытаясь вытянуться в струнку. Но скрюченная остеохондрозом спина не позволила ему блеснуть бывалой выправкой.
- Спасибо, отец!- с жаром пожал руку старика незнакомец. – Спасибо, родной!
Дед Кузьма растрогался. На глаза тут же навернулись стариковские слёзы, нижняя губа затряслась.
Задержав взгляд на планках деда, незнакомец, похлопал его по плечу:
- «А на груди его сверкает, медаль за город Будапешт.»
Непривычный к такому пристальному вниманию старик немного смутился:
- Энта за Кёнигсберг!
- Знаю, знаю. Западный форпост России.
Заметив живой интерес залётного гостя, старик вдруг разговорился:
- Тады в сорок пятом мы на подступах к Берлину стояли,- оживился дед Кузьма.- Ближе всех были к осиному гнезду. Но не судьба была Гитлера словить. Там,- красноречиво ткнув единственным уцелевшим на руке скрюченным пальцем в небо, пояснил старик, - переиграли. А то бы мы мать иху ….
-Красивая у вас деревенька,- обрывая страстный монолог деда, заговорил поспешно мужчина,- и название у неё необычное.
- Да чего туточки необычного,- заметила с усмешкой тётка Арина,- обычное название. Вон соседне село Свинухой кличут. Вот где комедь-то.
- Да будет тебе, Аришка,- встряла в разговор Парамоновна.
Парамониха, как все в деревне кликали эту сухопарую тётку, была бабой жутко вредной. Но не это было главным её пороком. Была Парамониха страшно скупой. Про таких в народе говорят - снега зимой не допросишься. А если и даст, то потом с торицей с должника и возьмет. В накладе не останется.
- Люди по сурьёзному делу к нам за сотни вёрст ехали,- продолжала Парамониха,- а у тебя всё смешки на уме. Послухай луче умных людей.
- Да что вы бабушки,- примирительным тоном возразил оратор,- это же наша история! Так сказать биография наша. Это всем знать интересно. Тем более в наше непростое время. Когда пришла пора собирать камни…
Толстая, словно квашня тётка Авдотья не дала ему закончить умную, а главное красивую мысль. Обрывая монолог оратора, она картинно всплеснула руками:
- Гляди-ка ты, уже и до камней добрались. Всё растащили каянные. Ни одной железки в деревне не осталось. Без свету, который год сидим. Телевизир тенётой зарос. До сих пор не знам, чем «Дика Роза» закончилась. Как там у нашей Марианночки-то сладилось ли с Луисом-Карваланом. Замолвил бы ты, мил человек, за нас убогих словечко! А мы тебе за это, так уж и быть, все камни соберем.
Подперев руки в пышные бока, на середину лужайки величаво выплыла тётка Арина:
- Это ж надо, цельный год зенки в телевизер пялила, а запомнить не может. Тётка Авдотья, с Луисом-Карнавалом у них еще в «Богатых, которы плачут» сладилось. А ты, голубь мой, - подошла она вплотную к оратору,- скажи-ка мне, ты не из Москвы ли будешь такой гладкий? Как там Леонид Аркадич на «Поле чудес» поживает? Не икается ему - чёрту усатому?! Письмецо я ему начеркала. Уж давно! Ещё когда свет в деревне был. А ответа, как соловей лета, до сих пор жду. Может, не дошло оно до «Поля чудес?» А то может, он думает, мы тут щи лаптем хлебам. Так ты ему передай, для такого случая я ведь и кабанчика не пожалею. Самогоночку выгоню, с ног сшибает. Уж ты узнай, не поленись. Ох, и крутану я тады его барабан!
Срываясь с места, к Аришке подскочила всклокоченная от негодования Парамониха:
- Да вы бабы с ума, что ли посходили. Каки вам окаянным Луисы-Карвалолы. Каки камни. Каки вам барабаны! Они совсем по другому вопросу.
Молчаливая спутница мужчины стояла поодаль и, судя по её беспокойным глазам, с волнением следила за перебранкой сельчанок. Время от времени она посматривала на золотые наручные часики и начинала нервно барабанить тонкими пальцами с кроваво-красным маникюром по таинственному чемоданчику с блестящими застёжками.
-Вот именно. К делу, давай,- крикнула недовольно бабка Анисья,- мне скоро Катьку доить.
На сход следом за бабкой Анисьей, звеня колокольчиком, притрусила не отстававшая от неё ни на шаг коза Катька. Не обращая внимания на собравшийся народ, ответственность момента, коза продолжала мирно пастись, выщипывая траву из-под ног оратора.
Пятясь от наседавшей тётки Арины с одной стороны, от козы Катьки с другой, мужчина поспешил успокоить сельчанок:
- Да не надо так переживать. Будет вам «Поле чудес». Всё у вас будет. Налаживается жизнь.
-Ты дело говори.- снова встряла бабка Анисья, озабоченно поглядывая на разбухшее от молока Катькино вымя. - Про жизню мы и без тебя знам. Не вчерась народились.
- К делу так к делу,- со вздохом облегчения согласился незнакомец, и принял торжественную позу.- Уважаемые господа! Португальцы и португалки! Вы, конечно, знаете, что в стране началась денежная реформа.
- Да откуда, сынок, - возразила тетка Авдотья,- у нас и радива-то нету. Отключили за неуплату. Непершпективные мы, говорят.
- Так, что же вы, бабульки газеты не выписываете?
- Каки таки газеты, сынок,- занервничала Парамониха.- У нас глаза-то во всей деревни у одного Митьки Аришкиного видют. Да и то теперь уж редко. Всё больше самогоном их заливает. Анчихрист! Живём как на отшибе.
- Ну, ты мово Митьку не тронь,- обиделась Арина,- гляди помрёшь, могилу-то кто копать станет?! Дед Кузьма?! То-то! Митька ей, видите ли, мой на хвост наступил. А чуть что, Митька помоги. Митька, дров наколи. Митька, городьбу поправь. Твои-то хороши детки в городу, чой-то я гляжу, не шибко торопятся мамке помогать.
- А ты сама перва не жалься, - огрызнулась в ответ Парамониха, - а то орёшь – все деньги пропил. Ни копейки не оставил. Дай ради Христа на хлеб. Вот прибежи ещё когда-нибудь.
-Женщины, дорогие мои, не надо ссориться,- пресекая скандал, замахал руками незнакомец.- Вернёмся к нашим баранам,- пятясь от упрямой козы, выпалил невпопад оратор. Но живо исправился.- То бишь к реформе. Как я уже сказал, в стране начался обмен денег. Чтобы вы, жители отдалённых сел не чувствовали себя обездоленными, правительство России позаботилось о вас. Организовало выездные отряды кассиров.
Столетняя бабка Матрёна, уже лет двадцать из избы носа не казала. А тут собралась с последними силами и притащилась на сход. Благо дом Парамонихи был напротив её избы. Бабка Матрёна на ухо была туговата. Шутка ли сказать - сто лет землю топчет. Помнит ещё, как деда Кузьму при крестинах, подвыпивший дьякон чуть было в купели не утопил. Разговаривать с ней морока одна.
Опершись на самодельный посох, бабка Матрёна уселась в самом центре собрания. Заправив за уши надетый по такому случаю лицевой стороной праздничный цветастый полушалок, она внимательно вслушивалась в разговор. Но кроме заразительного Аришкиного смеха старуха почти ничего не могла разобрать. Случайно уловив в речи оратора подозрительно знакомые звуки, бабка быстро сложила их в слоги, а слоги как-то сами собой слились в слово, и заволновалась вдруг бабка. Оглядываясь растерянно по сторонам, она громко переспросила:
- Комиссаров?
Сложив на высокой груди, подчёркнутой кумачовыми заплатами, крепкие натруженные руки, тётка Арина посмотрела на встревоженную старуху и с досадой вздохнула:
- Как бы не так!
Потом наклонилась к самому уху старухи и закричала:
-Успокойся, баушка Матрёна. Он говорит, кассиров к нам направляют, а не комиссаров. - Делать им, что ль нечего там, наверху,- возмутилась тут же тётка Арина, продолжая расстреливать глазами залётного гостя. – Нет бы, старых маненько подкинули.
Откашливаясь от едучего самосада, дед Кузьма рассмеялся сквозь проступившие слёзы:
- Вот тебе и ханде хох! Никак опять в Москве власть поменялась. Это ж каки теперь деньги будут?- переспросил он заинтересованно.
- Российские, отец. Обмен честный – один к одному,- пояснил доходчиво мужчина.- Мы ждем вас у машины. Предупреждаю, бабульки, времени мало, а деревень в округе много. Так что не задерживайте. Если не хотите менять у нас поезжайте в областной центр.
Через минуту возле фургона толпилась очередь из старух. Простодушные бабки принесли на обмен остатки грошовых пенсий и завязанные в концы платков неприкосновенные гробовые. Пришли все до одной, кроме тётки Арины. Она свой капитал каждый Божий день обменивала на Митькино похмелье. Нести ей было нечего.
Женщина с чемоданчиком ловко пересчитывала незатейливые суммы, и быстро обменивала их на новенькие купюры. Отходя от импровизированной кассы, бабки с интересом рассматривали пахнущие типографской краской яркие купюры. Новые деньги и в правду были красивые. Как картинки из детских книжек-раскладушек. На одной стороне красовался портрет российского президента. Долгих лет ему! На другой, что подслеповатым бабкам приглянулось больше всего, аршинными буквами были выведены денежные достоинства каждой купюры.
Пропустив вперёд шумных односельчанок, Парамониха с волнением подошла к мобильному обменнику. Она тянула время до последнего. Ждала, когда все разойдутся. Но любопытный народ упрямо продолжал толпиться возле фургона.
Переживший на своём веку не одну «монетизацию» дед Кузьма со знанием дела сравнивал их с «Катьками», «Керенками» и далее по списку. И сделал вывод, что с каждой новой реформой деньги в Россее выглядят всё веселее и веселее.
Парамонихе ничего не оставалось делать, как, оглядевшись по сторонам, вынуть из кармана грязного фартука увесистую пачку денег, по-хозяйски перетянутую резинкой. Женщина из фургона посмотрела, удивлено на клиентку с внушительным капиталом. Мигом пересчитала деньги и выдала Парамонихе целую нераспечатанную пачку новеньких купюр…
- Ну что, компаньонка, рвём когти!- провожая взглядом раскулаченную деревенскую миллионщицу, подытожил мужчина.
- Пока Митька не проспался! – рассмеялась весело женщина.
Машина уже выруливала на просёлочную дорогу, когда перед капотом замаячили две подозрительные фигуры.
Бабка Анисья и коза Катька, как вкопанные стояли посередь проезжей колеи. Обе в репейниках - Анисья по уши коза по рога. Подол рабочего халата Анисьи - хоть выжимай. Видать по задам бежала, наперехват. Торопилась не успеть! В руках она держала литровую банку молока. Объехать старуху с козой было невозможно. Кругом грязь непролазная. Пришлось остановиться.
- Детки, молочка козьего возьмите в дорожку. Катька моя хорошее молочко даёт. Ото всех хворей спасает. А вам ещё столько объехать надобно. Отведайте, не побрезгуйте.