Был когда-то в ходу такой анекдот: «Чтобы поймать льва, нужно выкопать яму и положить в нее дерьмо. Лев прыгает – лев наш!».
Слушателей почему-то не интересовали чисто «технические» вопросы – откуда берется лев, зачем он прыгает и каким именно образом он становится «нашим». Слушатели всегда задавали один и тот же вопрос: «Откуда берется дерьмо?»
На этом-то и строился расчет! Довольный рассказчик с ухмылкой отвечал: «Увидишь льва – дерьмо будет!». Слушатели, тактично улыбаясь, дабы не обидеть рассказчика, думали про себя, мол, ничего…, со всяким бывает… Они, наивные, относили сей анекдот к разряду «тупых», не подозревая, что согласно русской поговорке, сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок!
Флотский пенсионер Антон Семеныч, прослужив энное количество лет на флоте и дослужившись до старшего мичмана, нашел-таки себе «тихую гавань» и ошвартовался в ней в должности маячника. Как говаривал Лис Маленькому Принцу в известной сказке тезки Семеныча – Антоши де Сент-Экзюпери – «нет в мире совершенства»: «тихая гавань» эта находилась на краю земли – аж на острове Сахалин – и именовалась заливом Терпения. Но это был единственный ее минус. Зато плюсов – пруд пруди! До начальства – как до Господа Бога, рядом – лес, а там – и грибочки, и ягодки, и птички-зверюшки разные летают-бегают: от мышки-синички до глухаря и медведя. А вы говорите – глушь! Не глушь, а райский сад!
И в этом райском саду нашему отставному Антону Семенычу скучать не приходилось: частенько его навещали друзья-приятели по прошлой – флотской – жизни. Да не с пустыми руками приятели в гости ездили! Для перевода всех этих птичек-зверюшек в разряд дичи приезжали гости дорогие в компании с «Макаровыми» да с «Калашниковыми». А любители рыбалки повадились таскать с собой орудия массового лова в ассортименте. Ассортимент обычно извлекался из рюкзаков и был известен простому обывателю под именем «граната».
Как-то раз приехал на маяк приятель Семеныча мичман Ведмидь – от трудов ратных отдохнуть да водицей живой-огненной на природе побаловаться.
Побаловались чуток, перекурили это дело. Потом еще чуток, снова перекурили. Набаловавшись таким образом чуть больше «чутка», возымели они желание в лесок сходить. Да не по грибки-по ягодки, а совсем даже наоборот: по птички да по зверюшки!
Экипировались для этой цели совсем по-взрослому: у каждого на ремне – товарищ «Макаров» болтается, а за спиной – господин «Калашников» пристроился. Идут в ногу, разговоры разговаривают, по сторонам глазеют. Оно хоть и край света, но
кр-р-расотища кругом! Солнышко светит, природа зеленеет, птички поют, стада коровок божьих вокруг – нет, не пасутся – роятся… Лепота!
Долго ли, коротко ли шли друзья-приятели, только вдруг обнаружили посреди всего этого великолепия некий бугорок. А в нем – дырища.
«Неспроста это!..» – подумал мичман Ведмидь.
Сделав знак Семенычу, мол, постой на шухере, мичман тихонько подкрался к пещерке и втянул носом воздух.
Оттуда пахнуло так специфически, что в груди у Ведмидя вместо сердца включился отбойный молоток. Притихший было под воздействием окружающих красот охотничий азарт выдал организму порцию адреналина. Лицо Ведмидя покрылось лихорадочными пятнами, глазки заблестели, а в мозгу зашевелилась одна мысль: «То ж не просто бугорок, а берлога, где живет куча мяса, обернутая в мохнатый ковер для жёнкиной спальни, целебное сало для тещи и много еще всякой всячины!».
Пока эта мысль высверливала в мозгу дырочку, мичман потихоньку пятился назад к стоявшему на посту Семенычу.
- Ведмедь! – прошептал на ухо приятелю мичман.
Семеныч тупо посмотрел на Ведмидя, потиравшего в предвкушении ладошки.
- Да я знаю, что ты Ведмидь – так же шепотом (на всякий случай) сказал Семеныч.
- Та не-е-е, - проблеял мичман, не отводя глаз от берлоги и тыча в нее пальцем. – От це – ведмедь!
Потовые железы Семеныча зашевелились и открыли все шлюзы, мгновенно промочив старенькую тельняшку и все остальное вплоть до пяток. Промокший Семеныч замер в ступоре.
- Постой на шухере, – прошипел ему Ведмидь, отползая на цыпочках и шаря глазами по сторонам.
Нашарив дубинку метра три длиной, он закинул автомат за спину и, заговорщически подмигнув Семенычу, взял жердину наперевес и ткнул ею в берлогу.
Внутри глухо взревело и заворочалось. Ткнув еще пару раз для верности, мичман отпустил жердину и отскочил назад, хватаясь на ходу за ремень автомата…
В пылу охотничьего азарта мичман, однако, ни на мгновение не забывал о чувстве самосохранения и соблюдении мер безопасности. Именно из этих соображений он отступил метров на пять назад, оставив между собой и берлогой барьер в виде Семеныча, все еще пребывавшего в ступоре.
Сняв автомат с предохранителя и передернув затвор, мичман взял берлогу на мушку.
Через мгновение жердина, оставленная охотником торчать из берлоги, зашевелилась и вылетела наружу, как пушечное ядро – видимо, мишка трепетно относился к чистоте и порядку и на дух не переносил посторонние предметы в родной хате.
Следом за жердиной из берлоги вылез сам хозяин тайги и, встав на задние лапы, грозно посмотрел на возмутителей спокойствия.
Громада дикого зверя поднималась медленно и неотвратимо, как ДМБ, и чем выше вздымалось мохнатое чудовище, тем шире раскрывался рот у Семеныча, завороженно глядевшего в глаза таежного великана. Так бандерлоги когда-то смотрели на ужасного Каа и организованно, четким строевым шагом (поротно, на одного линейного дистанции) маршировали прямо к нему в пасть…
Повторить подвиг бандерлогов Семенычу помешала оглушительная автоматная очередь над ухом: это мичман Ведмидь приступил к своим прямым обязанностям – начал добывать медвежью шкуру.
Дистанция стрельбы исключала всякую возможность послать хоть одну пулю «за молоком». В итоге, выпустив в мохнатую мишень весь рожок, Ведмидь ни разу не промахнулся.
Тем не менее, меткость стрельбы была относительной: все пули в мишени, но ни одной в «десятке». Область поражения практически соответствовала очертаниям мишени. То ли отдача автомата привела к подобному казусу, то ли сказалось нервное напряжение, но отстрелялся мичман Ведмидь на оценку «удовлетворительно».
Раненый мишка в очередной раз взревел, легким толчком лапы убрал с дороги помеху в виде пребывавшего в шоке Семеныча и бросился на обидчика-тезку.
«Легкий» толчок мишки заставил Семеныча на мгновение почувствовать себя воздушным шариком. Кувыркаясь в воздухе, он краем глаза отметил, что его напарник отбросил в сторону ставший бесполезным автомат и пустился наутек. Разъяренный медведь, разбрызгивая кровь из тридцати ран, понесся следом.
Мичман мчался через кусты, не разбирая дороги и не оглядываясь. По пятам за ним, так же не разбирая дороги, ломился через тайгу «бешеный танк», оставляя за собой вырванные с корнем кусты и сломанные деревья.
Все время повторяя про себя: «Боже ж мий, Боже ж мий!» – Ведмидь несся по тайге еще минут десять. Через десять минут тайга кончилась. Мичман затормозил на краю обрыва. Метрах в двадцати под ним шумел океан, окатывая солеными волнами острые камни – вниз не прыгнешь!
Проклиная свою судьбу, мичман отчаянно искал выход из тупика... Спасение нарисовалось в виде кривой убогой сосенки, прилепившейся к краю обрыва и нависавшей прямо над пропастью.
Времени на размышления не было. Мичман подскочил к сосне и, практически не дотрагиваясь до нее, взлетел на самую макушку. Приклеившись к спасительному дереву, Ведмидь посмотрел вниз.
Из тайги, пошатываясь, вышел супостат.
Конечно, медведю ничего не стоило достать обидчика с дерева: достаточно было либо потрясти сосну, либо просто сломать ее – и мичман посыпался бы вниз, как яблоко с яблони. Но тридцать пулевых пробоин в медвежьей шкуре все-таки сделали свое черное дело. Последние силы и остатки крови мишка потратил на забег по тайге. Сил хватило только дойти до сосны. Печально взглянув на висящего над пропастью обидчика, Потапыч тяжело вздохнул и, не отомщенный, тяжело рухнул на землю.
Повисев на сосне еще некоторое время (для верности!), тезка почившего в бозе гиганта стал медленно сползать с дерева.
Минут через десять к сосне вышел Семеныч. Убедившись, что медведь больше не опасен, Семеныч осмотрелся в поисках напарника. Горе-охотника он не увидел, зато услышал подозрительный шорох и невнятное бормотание в кустах неподалеку от сосны.
Приготовив (на всякий пожарный) пистолет, Семеныч раздвинул кусты и заглянул внутрь.
Там в позе эмбриона сидел охотник Ведмидь, кряхтел, непрерывно гадил и, удивленно заглядывая себе между ног, повторял странную фразу:
- Видкиль же воно берется?.. Видкиль же воно берется???