Выполняя приказ

В.Д. Пантелеев

Посвящаю своему отцу – ветерану  Дмитрию Михайловичу Пантелееву.


ВЫПОЛНЯЯ ПРИКАЗ
повесть

Мой отец, кадровый военный, прошёл не одну войну… И главная Победа  пришлась на его день рождения. Он мне говорил: «Сын, Двадцать третьего февраля и Девятого мая, что бы, всегда, как штык, был у меня».  И я, естественно, где бы ни находился, выполняя его приказ, приходил к нему и мы за бутылочкой — (если не было гостей) на кухне вели долгие беседы (сколько задушевных бесед у людей проходит на кухне). Он мне рассказывал: о своём детстве, юности, ну и, конечно, о войне (у меня  текла слеза, и душил спазм горла, я старался это укрыть от отца), сколько же ему пришлось испытать, выдержать.  Он говорил: «Когда смотрю фильмы о войне – страшно! Думаю, как же всё это можно выдержать, а когда сам был в боях – такого страха не испытывал, нужно было делать своё дело»... И каждый раз,  дойдя до волнующего момента в своём рассказе, он обрывал его, как бы, вновь переживая те события, из его груди вырывался надтреснутый крик, и слезы рекой текли по щекам. И я, уже не скрывая своих слез, ревел вместе с ним… Один,  из таких рассказов, хочу поведать вам.
Шли ожесточённые бои, враг рвался к Москве, ибо, «военное и политическое руководство нацистской Германии не без основания полагало, что, пока Москва остаётся вдохновляющим и организующим центром борьбы, победа над Советским Союзом невозможна»1. Немцы стремились, во что бы то ни стало, решительными ударами разгромить обороняющиеся войска Красной Армии и до зимы завершить войну, взятием Москвы (как они наивно полагали). Фашисты, что называется, пёрли всей своей мощью…  Я командовал группой, которая была придана истребительному отряду, 2  в составе одной из дивизий, 22-й  Армии, который совершал рейды по тылам врага. В моей группе было 72 бойца, 37 машин — полуторок, загруженных всем необходимым для выполнения поставленной боевой задачи и 2 танкетки. Отряд был сосредоточен в районе озера Селигер, нашей группе была поставлена задача: не допустить прорыва в район Калинина и не дать немцам  форсировать реку Волгу, в месте, где она соединяет озера: Пено и Волга;, здесь она не широка и, ещё, находится в начале своего, великого, водного потока. Позицию мы выбрали, верную, это единственное место, где немцы могли переправиться, так как слева и справа, — упомянутые, озёра с лесистыми и болотистыми берегами. Мы стали готовиться к встрече противника: оборудовали огневые точки, по всему берегу установили бочки с бензином, на тот случай, когда немцы начнут переправу, вылить их содержимое в реку и поджечь. Закончив все приготовления, замаскировав бочки, мы стали ждать фрица3, но день закончился, через, каких ни будь, пару часов наступит ночь, а немцы ночами не воюют.
             
1 А.М. Василевский. Дело всей жизни. – 4-е изд. – Минск: Политиздат, 1983, издательство «Беларусь», стр.131.
2  ОТРЯД – Специальное или отдельное воинское формирование. Толковый словарь русского языка. С.И. Ожегов и Н.Ю. Шведова. Изд. Москва. 2005, стр.479.
3 ФРИЦ – Общее прозвище немцев русскими, по аналогии – общего прозвания русских – ИВАНАМИ; (прим. автора).

Поужинав, бойцам велел устраиваться на ночлег. Боевому охранению и наблюдателям приказал выдвинуться на рубеж.  С реки тянуло сыростью и прохладой. Мне не спалось, и я решил проверить посты и предупредить ребят, что бы курили скрытно и разговаривали тихо, так как, голоса по воде хорошо разносятся, а огоньки цигарок1   далеко видны. На дне окопа сидел старшина Семенихин, батя, как все его звали, он был старше всех, но в свои сорок пять лет, был, ещё, полон сил. Он сидел, в какой-то отрешенной задумчивости, и курил самокрутку, прикрывая её рукой, курил глубокими затяжками, выпуская дым через нос. Каждый раз, во время затяжки, его лицо, вернее, гренадёрские усы, переходящие в баки светились как золотое руно…  Увидав меня, он, бросил цигарку и, стал подниматься, чтобы  поприветствовать, – остановив его, жестом, я присел рядом.
— Что, батя, не спится? О завтрашнем бое думаешь?
— Чего о нём думать, бой он и есть бой…
— Как чего, погибать никому не хочется…
— Я, командир, не погибну. Я Богом отмеченный.
— Это как?
— Да я родился во время страшной катастрофы на «Ходынке»2, знаете?
— Да, слышал.
Он, вдруг, замолчал, я тоже молчал, ожидая продолжения. Пауза затянулась, и я, в нетерпении, спросил:
— Ну, дальше, дальше-то что? — и он продолжил, словно, этой паузы не было.
— Вот значит, если там не погиб, не успев появиться на белый свет, значит, жить буду долго.
— А, что за история? Расскажи, батя.
Он, на мгновение, задумался, как бы, переносясь в те далёкие времена…
— 18 мая 1896 года, — внезапно начал он, — был объявлен день коронации императора России — Николая II. Родители, специально, за день —17 мая, приехали на гулянье (жили они в Смоленске), по случаю коронации обещали богатые подарки. В действительности же, в кульке было: сайка, кусок колбасы, пряник и эмалированная кружка с царским гербом (видимо, запивать из неё эту «обильную» снедь).Эта кружка, как память о Ходынской катастрофе и о моём дне рождении, храниться в моей семье, да ещё имя моё — Николай, тоже из той же истории… — Он опять замолчал.
— А…
— В пять часов утра, — продолжил он, упреждая мой вопрос, — люди стали скапливаться, чтобы занять очередь у будок, где должны были раздавать эти, пресловутые, подарки. Началась страшная давка, мама была в тяжести — мною, и у неё начались преждевременные схватки. Отец, был мужик — богатырь, расталкивая людскую массу,  оттащил её за будку, это-то нас всех и спасло. А так, в этот день, людей полегло видимо-невидимо… Вот так Господь отметил меня, и, стало быть, не могу я погибнуть.



1 ЦИГАРКА – Свёрнутая из бумаги трубочка с табаком, самодельная папироса.
2 «ХОДЫНКА» - (Ходынская катастрофа) произошла во время «нар. гулянья» 18 мая 1896 в юго-восточной части Ходынского поля в дни коронации императора Николая II… Произошла давка, в которой погибло по офиц. данным, 1389 чел., ок. 1300 чел. получили увечья… МОСКВА энциклопедия. 1980. стр. 639.


— Да, замечательная история, но как же, всё-таки, кулёк оказался у вас? – спросил я и смутился, от мысли, что история с кульком для меня важней…
— Я и сам не знаю. Никто не помнит, такая суматоха была… Только, когда мать родила меня, отец увидал этот кулёк. Видимо, кто-то дал  по этому случаю, хоть и суматоха была… Не знаю, никто не знает. Но факт, есть факт…
Тут, Николай Миронович замолк. Достал кисет и, скрутив «козью ножку», предложил мне, но я не курил и отказался. Он молча, не спеша, запалил её, глубоко затянулся и ушёл в себя. Я ему не мешал… О чём он думал: как тогда 45 лет тому, чуть не погиб не родившись, или о предстоящем бое. Я пошёл укладываться, до рассвета ещё было достаточно времени на сон. «Бате», тоже, велел отдыхать, но прежде,  ещё раз проверить посты…
С рассветом мы, уже, были на позиции, густой туман стелился над рекой и не приятной сыростью окутывал нас. Немцы любили нападать на рассвете, о нашей засаде они не знали и мы ждали их появления, но они к нашему разочарованию, почему-то не стали переправляться, а пошли в обход. Вчера весь день летала «Рама»1 и они знали, что в этом районе находятся наши части. И по заведённому порядку  открыли  ураганный огонь из всех имеющихся огневых средств. Не возможно выразить и передать весь ужас этой артподготовки. Со всех сторон летел огненный  метал, несущий смерть всему живому. Да, дивизии не позавидуешь, устроили им немцы настоящую баню, с огненной пропаркой. Мы находились в середине этого пекла. Таким образом, дивизия и наш отряд,  державшие оборону на этом направлении оказались в полукольце. Дивизия изрядно потрёпанная огнём противника  отходила лесом через болота, чтобы не попасть в мешок. Мы, ещё, какое-то время оставались на своих позициях, на случай, если  немцы, всё-таки, решатся на переправу и для прикрытия отхода дивизии (как потом выяснилось, это был не отход, а натуральное драпанье). Связи не было ни с отрядом, ни со штабом дивизии, что там происходило, я не знал, а действовать надо было безотлагательно, промедление окружению подобно, а это значит смерть. Я требовал от радиста — связи, но рация молчала, чёрт бы её побрал…  Я не знал:  где наши, где немцы, куда выдвигаться. И решил действовать на свой страх и риск, собрал всех своих бойцов, и сказал:
— Связи нет! Обстановка не ясна, но раз немчура ещё поливает огнём эту всеми забытую… Значит мы не в кольце. Ставлю  задачу: выйти из полукольца, пока оно не сомкнулось, и вывести всю технику.
 Мы собрали всё наше хозяйство и загрузили в машины, впереди и в конце колонны расположил танкетки вооружённые 45-миллиметровыми пушками, для прикрытия. Дорога у нас была одна — узкий перешеек через лес и болото. Нам надо было пройти более двадцати километров, но это чрезвычайно тяжёлый путь. Через наши головы летели снаряды и мины. И какие нужно иметь нервы, чтобы на них  не обращать внимания, хотя, я вам скажу, это не так легко  для не обстрелянных, не опытных бойцов, в группе были и такие.  Перед началом движения я бойцам объяснил:
— Если мина или снаряд летит и шуршит, это ерунда, не страшно, он пролетит дальше, а если засвистел, тут бросай всё и ложись. Главное не суетиться и не метаться, лежи и молись, чтобы не было прямого попадания, если прямое — разорвёт в клочья, если — разорвётся рядом, может только контузить, осколки же пролетят над вами…
 Опыт боевых действий в Польскую и Финскую компании, мне молодому командиру (в отряде были бойцы старше меня и, даже, некоторые годились в отцы) очень помог.

1 «РАМА» - ФОККЕ – ВУЛЬФ - 189 (FOKE-WULH FW 189) тактический самолёт-разведчик, «Рамой» прозван из-за своей конструкции, т.к. имеет две хвостовые балки, несущие оперение, что по виду напоминают раму.
 Я не суетился, команды отдавал чётко уверенно, со знанием — дела. Бойцы чувствовали эту уверенность и безропотно выполняли все мои команды… Колонна продвигалась медленно, часто останавливались для разведки дороги, снаряды и мины местами повредили её, кругом воронки различной величины и одно не верное движение и  технику можно было утопить, загнав в болото. Это, ещё, хорошо, что немцы били в слепую, расстреливая местность по квадратам, иначе разделали бы они нас, как Бог — черепаху. Вся земля была изрыта снарядами, всё было обуглено и в дыму, деревья посечены осколками. И, тем не менее, мы продвигались без потерь — людских и техники. День подходил к концу, хотя от дыма и гари казалось, что уже давно вечер. Я ехал в первой машине, следовавшей за танкеткой. Водитель был молодой вихрастый и весь в веснушках, его забавный облик ни как не вязался с серьёзным видом и сосредоточенностью, с которой он вёл машину. Я раскрыл планшетку, достал карту и стал изучать её, менее километра оставалось до автострады, я рассчитывал пересечь её до темноты, но, не зная обстановки, сходу этого делать нельзя, так как она имела большое значение для противника и могла быть им осёдлана. Остановив колонну, трёх бойцов отправил на разведку. Водитель оказался весёлым и общительным, знал много всяких частушек и анекдотов, особенно любил — про Чапаева.
— Товарищ командир,  ‹пынтак›, хотите анекдот про Василь Иваныча?
— Валяй.
— Вот сидит Василь Иваныч, ‹пынтак›,  с Петькой на берегу Урала и, ‹пынтак›, мечтает: «Эх, Петька! Вот кончится война, ‹пынтак›, построим на том высоком берегу консерваторию, ‹пынтак›, пусть люди  вдоволь консервов, ‹пынтак›, наедятся. — «Точно, Василь Иваныч, а напротив, ‹пынтак›, обсерваторию, чтоб было не далеко бежать... ‹пынтак›».
Мы от души посмеялись…  Я подумал — совсем ещё недавно вокруг летала смерть, и каждый из нас мог погибнуть, а вот на тебе — отпустило и сразу: шутки, анекдоты (и не только в нашей машине, смех раздавался и из других…), всё-таки жизненная сила неистребима…  Группа была сборной, и я не всех знал поимённо.
— Как твоя фамилия, боец? – спросил я его.
— Залупин… ‹Пынтак›.
— Как, как?!
— За-лу-упин, Фёдор Филипыч, ‹пынтак›, — в растяжку произнёс он.
— Кто же наградил тебя такой фамилией?
— Да у нас, ‹пынтак›,   полдеревни с такой фамилией.
— А что за деревня? — и тут он добил меня окончательно.
— Залуповка, ‹пынтак›.
— В каких же это краях?
— Да, на Орловщине,  ‹пынтак›…
Наш диалог прервала вернувшаяся разведка.
— Ну, что там? — спросил я сержанта.
— Всё чисто, товарищ командир, фрицев не видать. Мы ещё разведали местность по ту стороны дороги, если взять немного правее, там есть слегка заросшая гужевая дорога, но мы, если — аккуратненько, проедем.
— Вот за это спасибо, ну-ка, покажи на карте…  А где третий?..
Обводя взглядом разведчиков, спросил я.
— Оставили в секрете, если что — подаст нам сигнал.
Задерживаться нам здесь было нельзя, и я подал команду, продолжать движение. Сев в кабину, подавливая   желание сказать: «Залупин, трогай!», улыбаясь, произнёс:
— Давай, Фёдор Филиппович, жми.
Сам, достал карту и стал изучать местность, где сержант сделал пометку, дороги не оказалось, но по шоссе ни в ту ни в другую сторону нам пути не было… Вскоре показалось шоссе, из кустов, как приведение, возник боец, сидевший в секрете. Я приказал колонне остановиться, не заглушая моторов, из его доклада  узнал, что всё спокойно. Крупных сил немцев не было, только три мотоцикла с колясками проследовали со стороны Селижарово. Это разведка, подумал я, значит, скоро пойдут главные силы, посадив бойца на танкетку, велел показывать дорогу. Шоссе пересекли благополучно и, углубившись в лес, двинулись по гужовки. Замыкающей танкетке приказал расстрелять  въезд… Дорога, оказалась неплохой, правда, местами заросла травой и мелким кустарником, видимо, давно не ездили. Головная танкетка легко преодолевала ухабы и колдобины, безжалостно выкорчёвывая растительность, захватившую дорогу. Не проехали мы и часа, как впереди показалась река, я остановил колонну. Подозвал сержанта, что производил разведку и приказал ему и его людям (толковые ребята) разведать подъезд к реке и противоположный берег. Смеркалось. Разведчики вернулись с добрыми вестями: неприятеля нет, река не  широкая  и есть мост… Надо до наступления темноты переправиться. Колонна двинулась дальше, я садиться не стал и стоял на подножке, подъехав к реке, и увидел этот, так называемый, мост по которому не только что техника, лошади не пройдут. Противоположный берег был высокий, но пологий, принимаю решение — форсировать реку вброд. Подозвал лейтенанта Кухарчика, даю ему указание: собрать всех людей, оставить только водителей и, в помощь им, по одному бойцу, остальным — по мосту  на тот берег, найти место для ночёвки. Организовать сторожевые посты, а старшине Семенихину — заняться обустройством и приготовлением ужина, скоро стемнеет и в темноте это сделать будет сложно. Сам, решил разведать дно, разделся до кальсон и полез в воду, проверил глубину, ощупал дно, — в каком оно состоянии, пригодно ли для машин. Вылез, оделся, собрал водителей и командиров танкеток, чтобы поставить перед ними задачу и объяснить план форсирования реки. Танкеткам велел переправиться на тот берег, одной встать в боевое охранение, а другой помогать переправе. Машинам же на полной скорости въезжать в реку и продвигаться  до тех пор, пока не встанет, а когда остановится не газовать, заглушить мотор и ждать пока танкетка её вытянет на берег. Таким образом, вся колонна переправилась без потерь и серьёзных повреждений. День завершился, а ощущение, что прошло не менее трёх, — и только сейчас я почувствовал сильную усталость, и что очень хочется есть. Старшина знал своё дело туго: костёр горел, для обсушки обмундирования сооружены из рогатин и жердин вешалки-сушилки. Еда в полевой кухне, как никогда издавала умопомрачающие ароматы. Личный состав расположился  для принятия пищи, затем осмотр техники,  приведения оружия и снаряжения в порядок и отбой, впереди ещё не лёгкий и опасный путь… Ночь в густом сосновом лесу была особенно тёмной. Отсвет костра на еловых лапах создавал эффект шатра, но без крыши и в этот проём отчётливо виднелось звёздное небо. Благо, что над головой не свистели снаряды, мы радовались этой кратковременной передышке, и что наконец-то выбрались из этого огненного мешка. Поев, бойцы повеселели, тут и там слышались шутки, анекдоты и непременное: ‹пынтак›— Залупина…
 — Ну, ‹мать вашу в железку›, всем отбой! — с нарочитой суровостью сказал старшина…
Подъём был ранний, что называется, — до первых петухов. Старшина и тут порадовал, накормил всех горячей гречневой кашей с тушонкой…  Пробирались мы лесными дорогами, преодолевая рвы и овраги, машины грузли в песчаной почве, танкеткам не раз, приходилось оказывать им помощь. Куда двигаться? Где наши? Рация на наши позывные не отвечала, в эфире, было много помех и немецкой речи. Я раздражённо смотрел на карту… Как ни странно помогли немцы, правее, где-то, в трёх километрах, если — по прямой, от нас появилось звено «Юнкерсов» в сопровождении «Мессеров», вытянувшись в цепочку они начали пикировать сбрасывая бомбы. Значит там – наши и нам — туда. Я сделал пометку на карте… Что нас ждёт  впереди?... Выбрав направление мы двинулись… Миновав перелесок, вышли к, какому-то, селению из пяти дворов, полностью сожжённому, только «Русские печи» сиротливо стояли с устремлёнными в высь трубами. На околице хутора обнаружили нашу батарею сорокапяток из четырёх орудий, три – валялись искореженные, одно орудие было целое, но сильно посечённое осколками. Кругом воронки, груды стреляных гильз от снарядов да трупы немцев, невдалеке,  дымились два танка с белыми крестами. Бой был, очевидно, жестокий и скоротечный. Я велел Залупину остановиться, вызвал лейтенанта Кухарчика и приказал осмотреть батарею, может быть есть раненые артиллеристы. Группа бойцов во главе со старшиной стала обследовать батарею, живых — не было, но в не большом окопчике нашли с десяток ящиков со снарядами. Старшина приказал бойцам  прикатить уцелевшую пушку, прицепить её к машине и погрузить ящики с снарядам. На вопрос бойца:
—   Зачем они нам?
 Сказал:
— ‹Мать вашу в железку›, без еды какое-то время прожить можно, а без боеприпаса в хорошем бою и минуты не проживёшь.
Он не знал, говоря о бое, да никто из нас не знал, что этот бой произойдёт через полтора часа и что это орудие с боезапасом, ой, как нам пригодилось. По карте, — мы должны выехать на грунтовку и я как обычно выслал разведку, она доложила — по дороге движется вражеская колонна: до батальона пехоты, три грузовика с бочками, видимо, горючие для танков, и три мотоцикла с колясками с установленными — пулемётами. Немцы в живой силе превосходили нас вдвое, но в огневой мощи перевес был на нашей стороне. У меня был приказ:  задержать противника и его никто не отменял, и я принял решение атаковать неприятеля. Дорога делала большую дугу, немцам потребуется около часа на прохождение этой дуги, мы же, по лесной дорогое, двигаясь на перерез на машинах,   раньше — достигнем места, где устроим им засаду… Когда раздались наши выстрелы, у немцев началась паника, они не ожидали нападения и в первые минуты не оказали организованного сопротивления. Наши танкетки подожгли машины, орудие которое мы прихватили уничтожило мотоциклы, затем перешли на пехоту, немцы ожесточённо сопротивлялись и, несмотря на их превосходство в живой силе, исход боя был ясен, — враг уничтожен. Мы тоже понесли потери: погибло пять человек, десять — получили ранения различной тяжести, и сгорела одна машина. Фриц из пулемёта прошил бочки с бензином, находившиеся в кузове, они взорвались, и подожгли машину…  Дальше мы двинулись по грунтовке, это опасно, нас могли атаковать с воздуха, но выхода не было,  по обеим сторонам дороги было, болото. Проехали около трёх километров, прежде чем вновь съехали на лесную дорогу, и вовремя, в небе появилось звено бомбардировщиков в сопровождении «Мессеров»… Фёдор вёл машину, сосредоточенно смотря на дорогу, а мысли его были где-то в другом месте:
— Да-а, ‹пынтак›, не позавидуешь…  Да и нам… А здорово мы их, ‹пынтак›, раскатали, товарищ командир!
— Да, раскатали… Вон раненых целая машина, а у меня не то, что врача, санинструктора нет, довезём ли всех живыми.
— Всё будет, ‹пынтак›, в порядке, товарищ командир, старшина, ‹пынтак›,  сказал: «пока я с вами, с нашим отрядом ничего, ‹пынтак›, не произойдёт», — откуда такая уверенность, ‹пынтак›.
Я вспомнил наш ночной разговор со старшиной у озера…
— Ну, значит, и хорошо, значит, нам и бояться нечего. А, Залупин?
— Товарищ командир, хотите анекдот…
— Про Чапаева, — ухмыльнулся я, — ты, когда-нибудь, загремишь с ними…
Фёдор, как-то, погрустнел, сделал серьёзное лицо и, молча продолжал вести машину. Я достал планшетку и стал изучать карту; нанёс маршрут нашего движения, пометил место боя, но я не знал главного, — где проходит линия фронта и есть ли эта линия— вообще? Вдруг я ощутил тишину:  не было слышно ни выстрелов, ни разрывов бомб.
— Фёдор, слышишь?
— Что, ‹пынтак›, товарищ командир?
— Да, тишину… Немцы не стреляют, у них сейчас время обеда, по расписанию воюют, гады!
— И нам бы, ‹пынтак›, не мешало  пообедать.
— Пока своих – не найдём, ни о каком обеде не может быть и речи.
—А когда мы их…
Он не успел договорить фразу, как нас, внезапно, остановили вооружённые солдаты, вышедшие из лесу, это были наши. Один из них, не молодой сержант с пышными пшеничными усами и лицом побитой оспой, подошёл к машине.
— Дальше ехать нельзя, — сказал он. — Кто вы такие?
Я назвал себя, и, в свою очередь, поинтересовался в расположение какой части мы вышли… Оказалось, что мы вышли в расположение  дивизии к которой были приданы, на время выполнения особого задания. Расположились на опушке леса, бойцам приказал отдыхать,  ждать меня и без моего личного приказа — ни с места. Сержанта попросил проводить меня в штаб дивизии. Идти молча было как-то не ловко, толи я под конвоем, толи он… «Доброволец?» — спросил я его. — «Да». — «От куда?». — «Воевать пошёл из Москвы, а родом со Смоленщины». — «Земляки, — на душе стало как-то теплей и спокойнее, — я тоже из Москвы и  родом со Смоленщины»… Но задушевной беседы не получилось… Мы подошли к какому-то селению. Сержант сказал, что штаб располагался в здании Сельсовета и, откозыряв мне, пошел в обратном направлении. Я оправил гимнастёрку,  пучком травы оттерев грязь с сапог, решительно пошёл к штабу. У штаба стояла группа офицеров во главе с комдивом, который   распекал какого-то офицера, он был замызганный и весь в грязи, с него стекала болотная жижа. Это оказался майор, комиссар нашего истребительного отряда. Я стоял, не зная как доложиться. Вдруг он резко повернулся в мою сторону, вперив в меня до костей пронизывающий взгляд.
— Ты кто? Откуда? — спросил он.
 Я подошёл к генералу и стал докладывать. Выслушав мой доклад, он повернулся к полковнику и сказал:
— Вот видишь! Молодой, лейтенант — сыно-о-ок! Он только жить начал … Спас людей, сумел вывести всю технику из болота. Он не свою задницу спасал…
 А Вы! — Всех  людей погубили, в болоте утопили…
 Не соориенти-и-ировались. Расстрелять!!
И обратившись ко мне, сказал:
— Ну, вот что, лейтенант, я представлю тебя к высокой правительственной награде, а ты со своим отрядом останешься при дивизии.
— Товарищ генерал-лейтенант, в соответствии с приказом товарища Сталина, я должен явиться в свою часть, — ответил я.
— Ну, вот что, тебя как звать-то?
— Дима.
— А по отчеству.
— Дмитрий Михайлович, — смущённо ответил я.
— Где ты, Дмитрий Михайлович, их будешь искать?
— Найду, товарищ генерал. Найду! — твёрдо сказал я.
— Ну что ж, подумаем, — бросил он…  И штабному офицеру — подполковнику приказал проверить нашу технику в каком она состоянии. Я поспешил к своим бойцам, чтобы сказать им: технику в порядок не приводить, а наоборот где возможно, без особого ущерба, что-то отсоединить, что-то разобрать, чтобы вид был удручающий. Иначе её могли отобрать…  Пришёл подполковник – штабист  и мы с ним стали осматривать технику. Посмотрел он, покачал головой и говорит:
— Ну что ж, пойдём докладывать…
— Ну!? — коротко спросил комдив.
— Её только на свалку, товарищ генерал.
— Как на свалку? Как же он её вывез?
— Трудно сказать. Думаю, верность долгу…
— Ну, что, герой, как же это ты сумел такую технику вывести, людей сохранить, да ещё фрица потрепать?.. Вон ваш комиссар с командиром отряда, счастье его, что погиб, всех людей и технику потеряли в болотах, вояки, мать их…  (чуть помедлив)  Медаль «За отвагу» где получил?
— В Финскую, товарищ генерал.
— Да-а, не весёлая компания была, не из лёгких, как думали… Ты  отважный, а главное, опытный солдат, мне такие – нужны…  Ну ладно. Остаётесь? — спросил он у меня. — С твоим командованием решим вопрос.
— Нет, товарищ генерал, — настаивал я.
— С наградой придётся отложить… — он смотрел на меня исподлобья, но не зло, и, я бы сказал, с какой-то хитринкой, — а я тебя к герою хотел представить… Остаёшься? 
— Нет товарищ генерал!
— Смотри какой упорный. Жаль.  Что ж – удерживать силой не стану, но имейте в виду,  мы, вас  ни горючим, ни чем — не обеспечим.
— Не надо, я достану, я знаю, как доставать — в боевых условиях. Вы только выдайте  документы, паёк и, хотя бы, на одну заправку  горючего.
Нам выдали, то малое, что могли. Я вызвал лейтенанта Кухарчика, своего помощника, и старшину и дал им вводную: подготовить машины к быстрому отъезду, а личному составу — сухой паёк. Нам  срочно нужно было уехать, пока генерал не изменил своего решения, мы свою задачу выполнили и дальше воевать хотели в своей части…
На пути попался колхоз, я решил остановиться, чтобы привести свою технику в порядок, ну и раздобыть всё необходимое для дальнейшего следования. Председателем колхоза была боевая женщина средних лет, что называется: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Мы с ней договорились, что поможем им, а они нам. Их сельхозтехника вышла из строя, мужиков нет, все на фронте, чинить некому. Я ей сказал, чтобы по всем вопросам обращалась к старшине — Семенихину Николаю Мироновичу. В колхозе была кузница, где  мои бойцы на ряду со своей техникой, ремонтировали и колхозную. Я же оставив за себя  лейтенанта, загрузив пустые бочки в одну машину, отправился на поиски ГСМ. И перед отъездом сказал председательше:
— Не знаю,  сколько буду отсутствовать, но за это время вы должны будете кормить личный состав, а ребята, в свою очередь, помогут вам, в чём будет нужда.
В колхозе были одни женщины да дети и бойцы, конечно же, помогли и не только в ремонте… Но это, уже, другая история.

…Продолжая  с боями  путь, мы всё-таки нашли свою  часть – 611 авт.б., 30 авт.п. в составе 22 Армии, Калининского фронта, откуда были направлены в истребительный отряд, для выполнения спецзадания. И за отличное его выполнение я, все-таки, был награждён (правда, не высшей наградой) медалью «За боевые заслуги».

Май-июль, 2008г.