Мгновения прозрения опыт души

 

Посвящается Великим Учителям Жизни

«Каждый человек как часть ве¬ликого мира имеет свое предназна¬чение, свою эволюцию, являющую¬ся, в свою очередь, частью великой Эволюции Вселенной. Необходимо искать и стучаться, обращаясь ко всемогущей Силе внутри нас и сох-ранить ее недремлющей: и если мы будем делать это правильным обра¬зом и с чистым, открытым сердцем, мы получим то, о чем просим, и най¬дем то, что ищем, и двери Вечного, что были заперты, откроются перед нами...»
Парацельс.
 
К ЧИТАТЕЛЮ
Я как автор понимаю, что открывая книгу, человек жела¬ет познакомиться с ней. Познакомиться с тем, с кем придет¬ся вести диалог. Ваши глаза пробегают по случайным строч¬кам, пытаясь предугадать, мол о чем это? Вы приподнимаете брови и в ваших глазах вопрос: Почему автор называет себя Галлея? Отвечаю: я верю, что человек приходит на землю не один раз. Галлея, это камета, которая через каждые семьде¬сят — сто лет, обязательно возвращается, чтобы пролить свой свет на землю и я уверена
Уйдем, чтоб снова возвратиться Чтоб обрести другое я, Чтоб снова муками родиться Чтоб снова приняла земля.
Так бесконечно поднимаясь, По лестнице шагаю я, Чтобы сознанье просветлялось, Наполнив разумом меня.
Однажды я увидела во сне, как меня крестили женщины-священники (Поверьте, когда-нибудь, это будет). Они обсы-пали меня розовыми лепестками и спрашивали, какое я хочу принять имя при крещении и я совершенно неожиданно от¬ветила:
— Галлея.
Они улыбнулись, потом переглянувшись ответили:
— Нарекаем тебя именем Галлея. Вот так я обрела псевдоним Галлея.
Вы держите мою книгу в руках, уже за это я испытываю перед вами благоговение. Вы открываете ее и у меня замира¬ет душа от встречи с вами. Вы начинаете ее читать и мое серд¬це открывается Вам:
Я верю в Единого Бога — Единого Творца, вложившего в каждого из нас искру Божью. Верю в то, что жизнь имеет глубокий смысл и что мы за нее в ответе. Если человек нау¬чится себя слушать, то ощутит великий смысл причастности и неотделимости от всего, что называется ЖИЗНЬЮ, обретет радость Бытия.
Как же я благодарна за ваше любопытство. В ушах зву¬чит: мы все едины, наши судьбы так похожи.
В любви и служении Галлея.
 
ОТ АВТОРА

Каждый человек, познавая мир, делает для себя откры¬тия, которые становятся опытом его души. Каждый опыт диктует проявления неповторимости переживания. Каждое осознание расширяет мир, называемый Жизнью. Эта книга раскрывает развитие души через события детства, юности и зрелости, через маленькие вспышки озарения в оценке фак¬тов, меняющих взгляд на мир и дальнейшую жизнь. Страст¬ное стремление осознать свое бытие, разобраться в тайне сво¬его пути с раннего детства становится целью жизни, которая приводит к должному результату, трудному, но радостному восхождению духа.
Книга написана в форме новелл, которые, казалось бы, не связаны друг с другом, тем не менее, представляют единую цепь событий, раскрывающих рост души. Это не биография, это мгновения прозрения, записанные с детства. Это ступени восхождения.
 

 
— Мама, а кого везут на машине?
— Дядю.
— А почему людей много?
— Его провожают.
— А куда?
— На кладбище.
— А что он будет там делать?
— Жить.
— А почему он не хочет дома жить?
— Потому что дома его жизнь кончилась.
— А когда моя кончится?
Мама дернула меня за руку и рассердилась
— А ну не болтай.
Я поняла, что сказала что-то такое, о чем говорить нельзя.
++ +
Какое яркое вверху... Оно светит и не падает, потому что на небе держится. И горы не падают, потому что стоят на зем¬ле. А трава, зеленая — зеленая, бежит сначала по лужайке, потом по горе и перестает бежать, потому что там холодно, там снег, и она не растет. Окружающий мир входил в меня, и я впервые осознавала, что это «Я». А это идет моя мама. А вон там, в домике на кровати, лежит моя тетя, потому что у нее малярия: мама положила на нее все матрацы, одеяла. А я не хочу идти туда, потому что тетя стучит зубами и мне страшно. Мне хочется прыгать и трогать траву, потому что она прохладная, а земля теплая.
++ +
— Мама, а я знаю, почему плачут грудные дети.
— Не болтай, они просто крохотные и не понимают, что им неудобно лежать.
— Нет, мама, я знаю, помню — потому что их тошнит.
 
+++
Я открыла глаза — вокруг много народу, шум. Гудит по¬езд, а мама приговаривает:
— Украли, украли детское пальтишко, совсем новое...
Я лежала на одеяле, прямо на теплой земле, как и все воз¬ле вокзала. Светланка ревела, потому что она маленькая. Как будто из-под земли вырос папа. В руках у него было мое пальтишко.
Мимо нас проезжал странный дядя без ног, он был на доске и отталкивался деревяшками. Рассматривая его, я не понимала, где он оставил ноги. Все куда-то спешили, кричали слово, которое я потом слышала много раз, — эва¬куация.
У папы были погоны, и он был самый сильный.
++ +
Я пыталась открыть, но мама закрыла на ключ, потому что мы спали. Светланка проснулась и стала тарабанить по двери своими маленькими ладошками и всхлипывать. Ок¬но было открыто, но я не смогла до него дотянуться, зато увидела отражение в стекле и замерла. Это было похоже на кино. Я видела дорогу, по которой ездили машины, ходили люди... Усадив Ланку рядом с собой на полу, мы стали наб¬людать и радостно смеяться всему тому, что видели в стек¬ле. Летали птицы, медленно плыли облака, бегали маши¬ны, баловались мальчишки. Теперь не было скучно и страшно. Теперь нам было очень весело. С тех пор смотреть в стекло открытого окна стало моим любимым занятием. Я открывала для себя, что за окном идет жизнь.
++ +
Подпрыгивая, я радостно семенила за мамой, она шла к своей подруге и взяла меня с собой. В душе был праздник, я шагала по ступенькам подъезда, и сердце переполнялось благодарностью. Тетя Люба открыла дверь, а потом они гово¬рили, смеялись, и она показала своего сыночка. Он был очень маленький и голенький. У меня перехватило дыхание, я впервые видела мальчика раздетым, и мне хотелось рас¬сматривать, но тетя Люба торопливо завернула его и уложи¬ла спать. Они все говорили, смеялись, а обо мне забыли. Я ти-хонько передвигалась по комнате к большому круглому зер¬калу, которое стояло на комоде.
В раму его были вставлены красивые картинки. Рассмот¬рев их, я от скуки стала кривляться в зеркало, развлекаясь этим. Потом моим вниманием завладели пустые красивые бу¬тылочки из-под одеколона, и моей радости не было предела: я увидела коробочку необыкновенной красоты и не могла от¬вести глаз, потому что с нее смотрела красавица с ярким цвет¬ком в волосах и блестящим гребнем на голове. Коробочка бы¬ла из картона. Я открыла — она была пустая и нежно пахла пудрой. Я гладила эту коробочку, прижимала к себе, ставила на место, потом отходила, любуясь, и снова брала. Я не могла с ней расстаться. Мне казалось, я не переживу этой разлуки и, спрятав ее в карман, стала проситься домой. Дома я береж¬но поставила коробочку возле маминого зеркала и, наслажда¬ясь, не могла насмотреться.
— Что это? — спросила мама. — Кармен? Где ты взяла? Я разревелась.
— Неужели?.. — недоумевала мама, бессильно опускаясь на стул.
Я увидела, как изменилось ее лицо. Оно стало белым, и я поняла, что случилось что-то страшное.
— Пойдем, — дернув за руку, она потащила меня на ули¬цу, — в зубах отнесешь на место.
Я семенила за ней, горько рыдая и понимая не только свой страшный позор, но и не восполненную потерю радости. Казалось, жизнь моя оборвалась.
++ +
Карабкаясь вверх по горе, усеянной красными маками, я срывала цветы и рассматривала их. Большая бабочка села на руку, а когда я попыталась взять ее за крылышки, она взле¬тала, и снова то садилась, то взлетала, будто балуясь, дразни¬ла меня. Я бежала за ней и бежала. «Как же хорошо и весе¬ло», — думала я, наткнувшись на что-то шипящее. Прямо передо мной, застыв, стояла на хвосте змея. Немигающие глаза пуговичками смотрели на меня. Я замерла и не могла пошевельнуться, не могла крикнуть обычное «ма-ма». Я ос-толбенела. Змея смотрела еще некоторое время, а потом об¬мякла и уползла. Я бежала со всех ног и вдруг ясно поняла, что ушла без спроса, что не знаю, где сестренка, что вдруг ма¬ма дома и что вдруг меня ищут!
Яркость этих переживаний так свежа, что спустя десяти¬летия я ясно вижу эту картину. Анализируя свое поведение, объясняю его тем, что маленькие дети временами живут бес¬сознательно. Я, подвижная и живая девочка, была подчине¬на чьей-то другой воле, потому что моя «воля» спасалась бы бегством, что было бы обречено. Вероятно, все — таки сила, спасшая меня, это — воля ангела — хранителя, которая бе¬режет каждого.
++ +
— Боже мой, Петя, у нее растет живот! Скорее врача! Папа вылетел из комнаты.
— Господи, что же она съела? Вспомни, ты же старшая... Не понимая своей вины, я ничего не могла вспомнить,
кроме того, как мы играли под большим деревом и как Ла-ночка загребала пухленькой ручкой землю с шелковицей в рот, причмокивая. Не понимая серьезности случившегося, я стала играть с крышечками от банок. Влетел папа, схватил сестренку, и они, скрывшись в машине, уехали. Мама запла¬кала, и страх перед чем-то застыл у меня в груди.
— Мамочка, а что будет с Ланой? — Не ожидая ответа, я заголосила во все горло так громко, что, казалось, услышав мой вопль, отец вместе с сестренкой на руках вырос на пороге.
— Все в порядке, сделали клизму, и ожила.
Ее положили на кровать, она тихонько стонала.
— Мамочка, я не дам ей больше шелковицу. Светулечка, сестричка, — я гладила ей ручку и давала маме слово не отпус¬кать ее от себя никогда. Грудь моя разрывалась от жалости. В сознание медленно вдавливалось понятие «ответственность».
++ +
— Эх, пить будем и гулять будем, а смерть придет — по¬мирать будем. — Валя тоненько напевала и лихо отплясы¬вала быстрыми ножками. Ей вчера исполнилось шесть лет, а сегодня она снова забралась на высокую груду громадных бревен. Она все плясала, смеялась и звала детей забраться к ней. Эти бревна были убежищем соседской детворы, и роди¬тели то и дело гоняли всех детей, уберегая от беды.
А назавтра все ходили по коридору тихо, с заплаканными глазами. Потом разрешили детям попрощаться с ней. Она лежала на столе во всем белом. Ее личико было нежное и бледненькое, как у ангела. Золотые колечки волос словно об¬рамляли лоб, большие ресницы казались огромными. В носу была окровавленная ватка. А нам совали в руки конфеты, приговаривая: «Помяните». Ужас смерти был таким силь¬ным, что тошнило, кружилась голова, и это врезалось в па¬мять на всю жизнь.
++ +
— Ты чего испугалась? — Отец сгреб мои плечи и слегка прижал к себе, защищая. Я почувствовала на лбу холод от пряжки военного ремня.
— Я не испугалась, просто я знаю этого дядю, я его знаю.
— Не болтай, мы только вчера сюда приехали, у нас нет здесь знакомых.
Я недоумевала: «Ну как же, я помню». Повернув голову, я узнавала эту тропинку, холмы, поляны.
И только теперь я вспоминала ощущения, которые как бы выплывали из-под сознания. Я как бы осваивала новое окружение. Я попала сюда, в какой-то опасный мир, и никак не могла вместить его в себя. Я знала что-то совсем другое, о чем не знает папа, и мне до боли одиноко. Казалось, я заблу¬дилась, куда-то не туда попала... Слезы градом катались, на¬полняя душу оторванностью и пониманием какой-то невозв¬ратности, какого-то трудного пути.
++ +
— Вставай, мне нужны носки.
Я открыла глаза, ничего не понимая. В окне темно, мамы дома не было — она лежала в больнице. Светланка крепко спала. В постели было тепло, и я, поеживаясь, стала натяги¬вать одеяло.
— Доча, мне нужны теплые носки, беги к бабушке, — мягкая просьба отца пробудила меня ото сна. До конца не по¬нимая, чего от меня хотят, я натягивала на себя платьице, ботиночки, пальтишко. И не помню, как оказалась на улице.
Темнота. Блеклый свет лунной дорожки падал на зем¬лю, вокруг тишина, ни одной души. Я знала, что мне надо добежать до большой дороги, а там еще перейти железнодо¬рожные пути, потом свернуть и пройти между домами к ба¬бушкиному бараку. Озираясь, ощущая, как бьется в груди сердце, я бежала, не чувствуя своих ног. Из-за каждого де¬рева мне чудился кто-то. Пробегая мимо ларька, я явно ви¬дела лезвие ножа, предназначенного для детей, из которых делали холодец в это страшное послевоенное время. В голо¬ве молнией проносились разговоры соседок и предупреж¬дения мамы. Я бежала и не могла поверить, что папа пос¬лал меня одну ночью. «Только скорее, — свистело в ушах, — только быстрее». От страха не чувствовала ни ног, ни рук. Тихонько постучала в дверь бабушки. Когда она открыла, то у нее были глаза, будто она видит перед со-бой привидение.
— Боже мой, — запричитала она, — да как же можно, де¬точка моя.
— Папе нужны теплые носки, — заикаясь, шептала я то¬ропливо. Бабушка дрожащими руками рылась в ящике, по¬том быстро оделась, и мы пошли. А она все причитала, смеш¬но цокая языком, что-то просила у Бога, ругая папу. Она до¬вела меня до ларька, перекрестила и сказала:
— Беги, я постою.
И снова я сорвалась, как испуганный цыпленок, и снова страх шевелил волосы. А вот и дверь... Я протянула носки от¬цу. Он был уже одет. Взял носки и сказал:
— Вот молодец, теперь я не замерзну на учениях.
Его похвала горячей волной лизнула мою душу. От обиды не осталось следа. Он потрепал меня по голове, и было доста¬точно, чтобы стать самой счастливой на свете.
Папа ушел, а я переживала все заново... Думала, что вся я из страха. Он заполнял меня до краев, и никто не мог убе¬речь от него. Я лежала и наблюдала за собой как бы со сторо¬ны, проделывая пройденный путь. Что же во мне боялось, а что смогло выполнить папино задание? Я чувствовала то, что не могла выразить, рассказать и объяснить. Недоумевала и поэтому плакала.
++ +
Я точно слышала ласковый голос мамы, но не могла уло¬вить, откуда он. Ничего не вижу, только слышу:
— Доченька, поставь лампу на стол. Дочурка, сейчас ночь, надо спать, поставь лампу и ложись.
Словно из тумана вырисовывалась сидящая на кровати мама с книгой в руках и ласково повторяла те же слова. А я где?. Почему сижу на печке с лампой в руках? Что это?.. И опять страх пронзает меня, и ужас с рыданиями вырыва¬ется из моей груди. Мама вскакивает и ловит лампу, кото¬рая выпадает из моих рук. Она прижимает меня к себе, шепча:
— Успокойся... ну, доча, сейчас ты ляжешь и уснешь. Иди, детка, ложись.
Я виновато ложилась, затаив дыхание и окончательно проснувшись. В моей голове не вмещалось, почему ночью я иногда хожу по комнате. Недавно открыла дверь — и мама успела догнать меня на пороге. Я ничего не помню, почему? Светка спит крепко, а я встаю и ничего не помню, а потом ви¬жу перепуганную сестренку и вопрос в ее испуганных гла¬зах. Она отодвигалась от меня подальше и засыпала. А я придвигалась к ней поближе, закрывалась с головой и еще долго не могла заснуть, не переставая удивляться, почему это со мной происходит? Неужели я умру?.. Меня не будет. А где я была раньше, когда мама была маленькая? Нет, я бы¬ла всегда. Я знаю.
++ +
Мама резко взяла меня за руки, глядя в глаза:
— Когда ты перестанешь портить?
Я испуганно смотрела то на нее, то на скатерть, которую не первый раз разрисовала большими глазами. У меня слов¬но чесались руки. Я рисовала глаза везде. Глаз, который, ка¬залось, смотрел на меня, и я с ним здоровалась. Присутствие нарисованного глаза делало мое состояние нормальным, и я оставляла его везде, где появлялась. Карандашом, ручкой, мелом. Иногда этот глаз был окружен лепестками цветка, а иногда я рисовала его на тоненькой ножке в середине клум¬бы. В первом классе все знали мою парту, на ней аккуратно пером я нацарапала глаз. Ощущение, что на меня всегда кто-то смотрит, не покидало. Я как бы задавала вопрос: а это я правильно делаю, это можно? Мне казалось, что рисовать глаз можно.
+++
Сегодня днем не спалось. Было лето, и потому что я сла¬бенькая, мама укладывала меня спать. Я размышляла над тем, что дышать можно через нос, а можно через рот. Я зак¬рыла рот, а потом зажала нос и поняла, что это невозможно. Молния ужаса, казалось, пронзила насквозь. Я вскочила и се¬ла. Так бывает у меня или у всех? Увидев мурлыкающую кошку, я спустилась с кровати и стала прислушиваться, как она дышит. Кошка доверчиво терлась об меня, а я думала, что если ей закрыть нос? Посадив на колени и зажав ей одновре¬менно рот и нос, я стала наблюдать. Сначала она выжидатель¬но терпела, потом стала царапаться, вырываясь, пыталась набрать воздух. А, вырвавшись, еще долго отфыркивалась, пока я вмещала в свое сознание хрупкость жизни.
К вечеру у меня поднялась температура, и опять мама не выпустила на улицу. Я смотрела в окно на звезды и думала, почему звезды не падают? Все новые и новые вопросы рожда¬ла моя душа. Я подолгу рассматривала на руке жилки, наб¬людая как на запястье пульсирует во мне жизнь. Рассматри¬вала ладони, ступни, везде во мне кровь. Почему люди спят? Я представляла ночь, пустые улицы и у всех людей закрытые глаза. Они видят сны. и это наполняло меня ра¬достью. Ведь у меня так же.
Перед тем как меня родила мама, я была в животе. Но там темно. А кто мне сделал ручки, ножки, кто там, в животе, трудится? Я вспомнила ангелов, про которых рассказывала бабушка. Она говорила, что они невидимые, с крыльями, очень любят людей и трудятся, чтобы дети рождались с руч¬ками и ножками. В мамином животе обо мне заботились ан¬гелы. Когда родилась, заботились мама и папа. И вдруг мне пришла мысль: а кто же заботится о них? Потом вспомнила слова бабушки:
— Бог никого не забывает, он обо всех заботится. Так вот почему она все рассказывает Богу... Бог на Земле, он все ви¬дит. Все эти мысли заполнили меня неописуемой весе¬лостью, и я написала первые свои стишки: Родилась и живу я в Советах, Страна эта счастье для нас, Прекрасней ее во всем свете, Нет лучше страны для нас.
В другой же стране все иначе, Там голод и нищета, Там счастья нет для рабочих, Там счастье для богача.
А в нашей стране нет такого, В стране нашей люди равны, Здесь счастье цветет между нами, Здесь счастье для нашей страны!
Мама мерила мне температуру и удивлялась, что она так быстро исчезла. Я гладила ее щеку и думала, что мама тоже девочка, только большая.
++ +
Я то отодвигала лицо от зеркала, то упиралась в него но¬сом, то снова отодвигаясь, рассматривала, как оно запотева¬ет от моего дыхания.
— Пойдем, — услышала я голос бабушки. На ней была черная шляпка с вуалеткой, которую я то и дело мерила. В руках бархатная сумочка и черные перчатки. Она была праздничная и торжественная, потому что мы шли в цер¬ковь. Многие здоровались. Соседи во дворе говорили, что будто во время войны бабушка лечила людей, принимала ро¬ды, спасала.
По дороге я то и дело слюнявила ладонь и тщательно при-лизывала челку, которая постоянно торчала непокорным вихром. Мама говорила, что по вихру она узнавала меня в роддоме, но мне от этого легче не было. Я мечтала, почесывая голый затылок, о том времени, когда она разрешит отрастить мне волосы. «А может, мне надо было надеть ободок», — по¬думала я. Мне хотелось придти в церковь тоже красивой. В автобусе я грустила о своем ободке, который прятала за па¬пиной картиной. На нем были аккуратно пришитые мною волосы из кукурузы. Как бы приятно они щекотали меня по голой шее.
— Не отставай, — сказала бабушка, выходя из автобуса, и взяла меня за руку. Мы вошли в душную полную народу церковь. Я остолбенела от запаха тайны. Горело много све¬чей, и строгие глаза икон смотрели на меня. Хотелось спря¬таться, и я потянулась к развязавшемуся шнурку на туфле, но бабушка, крепко взяв меня за руку, куда-то потащила.
— Вон батюшка, — шептала она, стремительно пробива¬ясь к нему. У батюшки была красивая одежда. Он закрыл ба¬бушке голову большим прямо от шеи начинающимся фарту¬ком с крестом, и она шептала ему что-то, шептала и шептала. Когда выговорилась, то потянула меня, приговаривая:
— Крестись, крестись, сейчас будем причащаться. Сей¬час тебе дадут кровь и тело Господне.
Я испуганно открыла рот, в который влили что-то слад¬кое и мягкое. Довольная бабушка подталкивала меня к вы¬ходу, а я с недоумением думала: как это можно есть тело и кровь Господа?
Я ощущала во рту сладкий вкус и никак не могла прог¬лотить содержимое. Бабушка ласково гладила меня по го¬лове, а я, прижимаясь к ее теплому и мягкому животу, ти¬хонько плакала, потому что не могла вместить в себя проис¬ходящее.
++ +
В ушах звучала музыка, которая пела во мне волшеб¬ством. Я первый раз услышала звуки пианино и потеряла по¬кой. В душе все замирало от возможности прикоснуться к не¬му. Поднялась температура. Слышу, мама говорит соседке:
— Что-то опять старшая приболела.
А я болела тоской по этим звукам, звукам, которые что-то совершали во мне, переворачивая и увлекая в неведомое. Ти¬хонько соскользнув с постели, начала старательно вырезать из бумаги белые и черные полосочки, которые приклеивала мы¬лом к табуретке. Потом просила Светланку залезть под нее и петь. А сама вдохновенно нажимала на белые и черные полосочки. Сестра пела, а в моей душе звучала музыка, кото¬рую слышала утром. Я понимала, что есть что-то такое, что зас¬тавляет петь сердце, и инстинктивно пыталась вернуть это сос¬тояние.
+++
В больнице был карантин, и маму не пропускали ко мне. Услышав за окном, как она меня зовет, я залезла на открытое окно второго этажа. Увидев ее, стала просить со слезами:
— Мамочка, возьмите меня отсюда. Если не возьмете, умру.
Я знала, что она не сможет взять, врачи назначили длительное лечение, но все мое существо чувствовало неза¬щищенность, и инстинкт самосохранения приказывал выр¬ваться отсюда. Сердце выпрыгивало от ужаса остаться в больнице. Я знала, что только мама поможет, только она спасет.
— Мамочка, родненькая, золотко мое, не оставляйте ме¬ня здесь, — причитала я, захлебываясь слезами и кашлем. — Прошу, заберите.
Те, кто стоял за окном вместе с мамой, забыв, зачем они пришли, смотрели сочувственно то на меня, то на нее. По¬том увидела, как она вошла в больницу. Ее долго не было, и чтобы лучше видеть дверь, куда она вошла, я села на окно и спустила ноги на улицу, заглядывая и ожидая... Вдруг меня подхватили чьи-то руки в белом халате и поставили на пол палаты. Я увидела покрытую белой косынкой голову и зак¬рытое марлей лицо и стала наблюдать, как это «белое» соби¬рало мои вещи, вытаскивая все из тумбочки.
— Скорее идем отсюда, — взяв меня за руку, сказало «бе¬лое» маминым голосом. Ничего не понимая, я шла почти бе¬гом. В коридоре, сняв халат и все остальное, что скрывало ее от меня, мама сказала:
— Идем, детка, будем лечиться домашними способами. Я написала расписку, будь что будет.
Я шла за мамой, чувствуя себя спасенной.
— В этом году в школу не пойдешь, куда тебе, кожа и кос¬ти, будем заниматься дома.
Я шла и думала: «Мама не хочет, чтобы я умирала», я поднесла ее руку к губам и громко поцеловала.
++ +
— Папочка приезжает из академии на каникулы, — ра¬достно объявила мама. — Девочки, уберите комнату, я сбе¬гаю на базар, а вы помешивайте кукурузную кашу.
Мама ушла, а мы принялись за дело. Я как старшая на два года и три месяца по праву стала мыть пол, а Светочка — ей было не полных пять — стала мелко нарезать конфетные блестящие фантики, которые бережно хранила в коробочке, хвастаясь ими подружкам. Нарезав, стала старательно посы¬пать ими некрашеные мокрые полы.
— Красиво? — спросила она.
— Красиво, — ответила я.
Когда вошла мама и увидела всю эту «красоту», то запри¬читала:
— У других дети как дети... Теперь надо зубами отчи¬щать.
Вдруг в дверях появился папа. Мы бросились к нему, Све-туля обнимала его за ноги, так как выше не доставала, я цеп¬лялась за ремень. Сначала он тянул руки к маме, а потом, нагнувшись, сгреб нас всех, поднял на руки и закружил.
— Дорогие мои, — говорил он, целуя маму, — как вы? Он поставил нас бережно на пол, и мама ответила:
— Петенька, дети не едят хлеба вдоволь, посмотри на Га-линку, я не знаю, как ее поддержать.
Я видела, как заходили у папы на лице желваки, он сра¬зу стал серьезным и сказал:
— Ну, сейчас помоюсь, перекушу и вечерним поездом по¬еду в Грузию. Привезу муки, крупы.
Я подумала, что мама напечет блинов, как же это будет вкусно.
++ +
Дверь распахнулась, и вошел нагруженный отец. Он та¬щил два мешка. Мы бросились к нему.
— Не подходите, — сказал он, останавливая рукой. Лицо его было мокрое и бледное...
— У меня сыпной тиф...
И грузно упал, потеряв сознание. Мама сразу отправила нас к соседке, потом к бабушке. Про тиф говорили на улице, когда хоронили дяденьку из соседнего барака. Значит, его закопали. Неужели и моего папу закопают? Страх бегал му¬рашками по телу, но я твердила:
— Нет, мой папа не умрет! Не умрет!
++ +
— Мама, как останусь с двумя детьми? Бабушка гладила ее голову и говорила:
— Иди и будь с ним до конца. Иди, на все воля Божья.
— Он не узнает меня.Врачи говорят, что это все. Его привязали к кровати, он в горячке, погнул железные табу¬ретки, спинки кровати... Четыре солдата еле справились с ним. Ты же знаешь его силу.
— А кормят его?
— Только физраствором.
— Иди к нему и жди... Будь все время возле него. Мама умылась, что-то взяла и ушла. А бабушка, держа
нас за руки, говорила соседке во дворе:
— Две недели не в себе. Бредит... Молюсь день и ночь. Ку¬да ей с детьми, если останется одна, Господи...
Мы понимали, что разговор идет об отце, но если что-ни¬будь спрашивали, то бабушка говорила, что мы маленькие и что наше дело не баловаться.
— А кто же нам будет все приносить? — спросила Ланоч-ка. — Когда папы нет, у нас ничего нет. Когда папа есть, у нас все есть.
— Я не хочу без папы, — сказала я и заплакала. За мной заревела Светка.
— Ану помолчите. Он жив, поняли? Живой и будет жить, — прикрикнула бабушка.
Мы притихли.
Мир взрослых не впускал нас.
++ +
— Слава Богу, — говорила бабушка, крестясь.
— Да, мамочка, вы были правы. Всю неделю не реагиро¬вал и вдруг. Сначала он, не поворачивая головы, стал сле¬дить за мной. Потом я спряталась на секунду и увидела, как он ищет меня глазами. Я подошла, тронула его лоб рукой и сказала: «Петенька, родненький», — и увидела, как у него покатилась слеза... Узнал! Ты представляешь, мамочка, уз¬нал. Я позвала врача, и тот сказал: «Не уходите, поставим вам кровать здесь, вы спасли мужа, теперь он будет жить». Ухаживайте за ним.
— Мамочка, я ненадолго, пока он спит. Переоденусь и пойду.
— Иди, доченька, иди.. О детях не беспокойся.
Я смотрела на маму и думала: «Какая у меня мама: снача¬ла она спасла меня, теперь папу, потом спасет бабушку и Све¬точку, и мы все не умрем. Я взяла тряпочку, намочила ее и старательно вытерла мамины туфли.
++ +
Сегодня его выписали. Сколько было радости. Пахло бор¬щом и блинами. За обедом папа разговаривал с мамой:
— Нюсенька, ты представляешь, меня уже вычеркнули из списков академии и воинской части.
— Ничего, родненький, как вычеркнули, так и впишут снова.
— В воинскую часть уже вписали. Говорят, в рубашке ро¬дился. Завтра должен выехать. Надо готовиться к чемпио¬нату по тяжелой атлетике Таврического округа.
— Петенька, почему так быстро? Ты еще не окреп.
— Надо, надо, женушка моя дорогая. Надо до холодов всем нам переехать в Симферополь. Мне надо подготовить квартиру к вашему приезду. Время бежит быстро. Мечтаю написать картину, вот такую, — сказал он, вынимая из наг¬рудного кармана открытку. — Нравится?
Мы подскочили к папе, чтобы посмотреть на открытку, и в один голос воскликнули:
— Нравится!
Мама и папа улыбались.
Папа уехал, а я думала о том, какая трудная жизнь у взрослых.
++ +
На улице было тепло, и я шла к тете Вере, маминой сестре, в трусиках и думала: «Мама проведывает папу в академии. А что будет, когда она приедет и узнает, что нас обворовали?» И вдруг не верю своим глазам: конечно, это идет мама. веселая, в бархатном платье, с красиво подко¬лотыми волосами. В руках у нее сумочка и сетка. Я так ис¬пугалась, что спряталась за дерево. Когда она прошла, я пошла за ней, боясь быть замеченной. Мама вошла в барак, где мы жили, а я стояла, не решаясь идти за ней. Потом осторожно открыла дверь. Мама сидела на оставшейся та¬буретке посреди пустой комнаты.
— Надо же, даже круги с печки сняли, — говорила она с застывшим лицом.
Словно не замечая меня, подошла к окну, на котором сто¬ял засохший цветок «огонек», и сказала:
— Если этот цветок расцветет, то и жизнь моя расцветет. Подай воды, его надо полить.
— Мамочка, а у нас ничего нет. ведра.
Бабушка открыла дверь и внесла ведро с кружкой, за ней шла Светланка.
— Не горюй, доченька, я знаю, кто это сделал.
— Вы думаете — она?
— Да. Связалась с каким-то, вот он ее и заставил, — про¬шептала бабушка.
— Что я скажу Пете, мама?
— А ничего. Миша с Верой помогут, все потихоньку об¬разуется.
Я пыталась понять, про кого они говорят. Кто она? «Она.— это соседка, — догадалась я, — мамина подруга». Потрясение было сильным. Я сделала открытие — ворами могут быть и соседи.
++ +
— Пришла машина, скорее оденьте ее, мама, я жду в ка¬бине, — сказал папа и вышел.
Бабушка тихонько поднимала маму и, одевая, пригова¬ривала:
— Потерпи, Петя уже достал машину, скоро врач по¬может. Что же ты мне не сказала, столько потерять кро¬ви.
Мама встала белая, как снег. Страх, ужас, все сразу: «а вдруг она умрет?» — подумала я и заревела во все горло. Светка подхватила мой рев.
— Замолчите! — прошипела бабушка.
И мы замолчали, наблюдая как бабушка вела маму и как вдруг мама медленно стала опускаться на пол. Мы со Светой замерли. Зато бабушка стала кричать:
— Доченька, вернись, доченька, у тебя же дети. Анечка, не умирай, а Боже ж ты мой! Господи, помоги! Аня, очнись!
Мама слабым голосом заговорила:
— Зачем вы меня разбудили, мне так было хорошо. Ни¬чего не болело, какие цветы, какой запах, какое пение. Виш¬ни цветут. Ну зачем вы меня разбудили, мама?
— Ой, доченька, ты же побывала на том свете. Не смей, у тебя дети, туда успеешь.
Папа открыл дверь и, увидев маму на полу, подхватил ее на руки и бегом выбежал из комнаты.
Слезы перестали течь, потому что маме было хорошо в са¬ду, на том свете. И я почему-то подошла к зеркалу и стала рассматривать свой распухший от слез нос. Сильная затре¬щина бабушки вернула меня в действительность.
— Мать еле живая, а ты в зеркало, бесстыжая.
И тут уж я дала волю слезам, оплакивая болезнь мамы и свое бесстыдство.
+++
Мама лежала в больнице, а мы находились под присмот¬ром бабушки. Иногда бабушка ходила проведать свою ком¬нату, которая была на другой улице. И вот тогда мы оказа¬лись, наконец, предоставлены самим себе. Однажды, когда она ушла, Светланка сказала, что за печкой есть мешочек с семечками. Мы достали их и решили продать два стакана, чтобы купить гостинец маме. Насыпав до краев по стакану, мы направились к ближнему киоску и стали ждать покупа¬телей. У Светланы купили сразу, а вот у меня никак не полу¬чалось, пока сестричка не взяла дело в свои руки. Продав се-мечки, мы вприпрыжку отправились в магазин. На эти день¬ги можно было купить одну конфету в хрустящей бумажке, закрученной с обеих сторон. Мы по очереди несли ее, облизы¬ваясь и подкручивая обертку, чтобы было красивее. Потом как-то сразу решили, что надо попробовать, а вдруг маме не понравится. Светлана отвернула с одной стороны и очень ап¬петитно лизнула. Я не заставила себя ждать и лизнула с дру¬гой стороны. Так мы аккуратно, то разворачивая, то закру¬чивая конфету, дошли до больницы.
Мама растерянно смотрела, не понимая, почему мы пришли одни.
— Боже мой, вы сами переходили дорогу?.. Сейчас же возвращайтесь.
И тогда мы радостно протянули свой гостинец. Припод¬няв брови, она смотрела, улыбаясь, то на конфету, то на на¬ши облизывающиеся мордочки. Потом развернула ее, пере¬ломила пополам и отдала нам. Я смотрела на нее и не пони¬мала: неужели ей не хочется конфету? Когда мы шли обрат¬но, Светлана уверенно говорила, что мама не любит конфет. А я поняла, мама отдала нам конфету, потому что мы ма¬ленькие. Мне почему-то было стыдно.
++ +
— Мы едем на Камчатку, — хвасталась сестренка дворо¬вым ребятам.
Родители суетились, мы путались под ногами. Мама по¬давала вещи, а папа, как он любил говорить, «тщательно» паковал их. К вечеру вся комната была уставлена узлами и чемоданами. Ура! Мы едем на поезде. Хотя мы часто пере¬езжали, ехать на поезде всегда было событием. Запах вок¬зала действовал на меня как бальзам, и я жадно вдыхала его особенность. Гудели поезда, суетились бегущие люди, все это наполняло меня удовольствием перемены. Семья наша занимала купе и, закрывшись, мы были предоставле¬ны большому окну, за которым мелькали дома, улицы, мосты, леса и поля. Бегущая земля будила мою фантазию, и я скакала на лошади, мчалась на воздушном змее, проле¬тая мимо лесов и полей, чувствуя, как грудь наполняется восторгом. Представляла, как земля покрывалась снегом, как буду опять учиться в новой школе. Хотелось об этом рассказать:
На дворе зима, морозец знатный, А ребята по двору бегут, И как радостно играют дети, И как счастливо они живут.
Днем мне было весело и я не отрывалась от окна, а вот ночью поезд разгонялся так, что захватывало дух. С замира¬нием сердца, прилипнув к стеклу, боялась заснуть, думая: «А вдруг поезд сойдет с рельсов?» Мне казалось, что отгоняя сон, смогу спасти семью. Но папина команда «Спать!» зас¬тавляла забираться под одеяло. Я боролась со сном до тех пор, пока под шум колес убаюканная засыпала. Утром никак не могла вместить в себя, как поезду удается так мчаться ночью и как люди могут спокойно спать. Это не усыпляло мой страх, а вело к осмыслению преодоления страха. Я все больше думала, что человека охраняют от опасности какие¬то силы, которые больше папы, и что их не видно, но они есть, и я чувствовала успокоение.
+++
Чтобы попасть в Усть-Камчатск, надо было плыть по мо¬рю. Громадный пароход, на который мы сели, казалось, тя¬жело дышал. Вдыхая, он поднимался над волнами и, выды¬хая глубоко, проваливался, что вызывало новую волну ощу¬щений и опасности. В каюте моя голова была прямо у иллю¬минатора. Попросив папу открыть его, я заворачивала голо¬ву одеялом и высовывалась в круглое отверстие на воздух, где попадала в другой мир, отрезанный от парохода. Необъ¬ятный морской простор, который как бы соединялся с небом, манил к себе, вызывая тоску. Папа говорил, что эти воды — царство китов и кашалотов и что под водой есть своя жизнь, полная опасности.
Когда через два дня объявили, что мы приплыли, берег был далеко и море было неспокойно. Предстояла погрузка людей и вещей в специальные грузовые сетки, которые должны опустить всех в ожидающую внизу громадную лод¬ку-кунгас, а потом кунгас поплывет к берегу. Раскачиваясь в воздухе, я смотрела на бледную маму, которая стояла на че¬модане, закрывая собой прижавшуюся к ней сестренку. Мне же папа велел держаться за его ремень, так как держась за сетку, должен направлять ее в кунгас. Я вертела головой, ус¬певая рассмотреть голубое небо, огромные волны и сопки вдали. Мама приговаривала:
— Все будет хорошо. Как все, так и мы. А если что не так, то все вместе.
Сетка скрипела, высоко раскачиваясь то над волнами, то над кунгасом. Напряженность отца вызывала страх, а я по¬думала: «А вдруг сетка порвется, и мы все полетим в море». Я сильнее вцепилась в отца и тихо твердила:
— Нет! Этого не может быть! Мы спасемся! Я знаю... Когда нас опустили на дно кунгаса, его швыряло с такой
силой, что люди постоянно падали. Высокие борта лодки не давали возможности ничего видеть, кроме неба. Мы были от¬резаны от корабля и от берега. Начинало мутить. Мне каза¬лось, что плач детей, тревога взрослых, падающие вещи, крики — все это одна большая душа, которую тошнит, кото-
 

 
рая измучилась и которая должна спастись. Я вдруг открыла для себя слово, которое читала на лозунгах, — братство. Мне хотелось всех обнять, утешить. Мне, трусихе, которую тоже тошнило, хотелось всех успокаивать, и от этого в груди раз¬ливалось удивительное тепло, тепло любви к людям.
+++
Когда усталый папа приходил со службы, мама спеши¬ла сообщить о том, что девочки опять получили грамоты за участие в художественной самодеятельности. Это подни¬мало ему настроение. Мама сделала нам театральный зана¬вес, чтобы «выступали» дома, когда у нас собирались гос¬ти. У сестры был необыкновенный голос, она пела с пеле¬нок. Ну а я читала стихи и танцевала. У меня ломался го¬лос, как у мальчика, и когда сестра соглашалась со мною петь, то я пела мужские партии, что приводило гостей в не¬описуемое веселье. Я немного стыдилась своего низкого го¬лоса, который моя тетя называла иерихонской трубой, а когда никого не было, подражала знаменитой Имме Су-мак, которая производила фурор, изображая голосом об¬вал в горах и пение птиц. Когда читала патриотические стихи, то мой голос производил обратный эффект. Папа го¬ворил:
— О Родине так и надо читать, по-левитански.
А сестру все время просили петь. Однажды один генерал сказал:
— Я закрыл лицо газетой, чтобы не видеть, что поет ребе¬нок, — так это потрясающе.
Зрители баловали сестру, и когда она начинала каприз¬ничать, отказываясь петь, я тут же предлагала свое пение, на что мама шутя говорила:
— Ты споешь завтра.
Я выбегала на улицу в слезах и твердила:
— Буду артисткой, буду!
Все мое сердце трепетало от желания радовать людей тем, что переполняло мою душу.
++ +
— Артистка, артистка из погорелого театра! — кричал Юрка, догоняя меня. Когда я остановилась, он мне сказал:
— Ты чего воображаешь? — Я вытаращила на него глаза в ожидании дрянной выходки, а он сказал: — Твоя сестра вчера не пела, а мекала, но слушать можно. А ты вообще чер¬ти что, порхала под музыку, как бабочка разноцветная.
Я пыталась уйти, но он, перекрывая мне дорогу, продол¬жал:
— Ну, цацы, ей Богу, быть вам артистками. Прозвенел звонок, и я под его улюлюканье бросилась в
класс. Шел урок химии. Рема Романовна объясняла новый материал, то и дело поджимая свои красивые губы. Я всегда наблюдала за ней. Мне хотелось держать спину и так же кра¬сиво ходить, как она. И я улетела в мечтах.
— Ты чего улыбаешься? — она резко обратилась ко мне. Весь класс повернулся в мою сторону. Я встала и от нео¬жиданности выпалила:
— Рема Романовна, я буду артисткой. Она улыбнулась, сказав:
— Это не ново, об этом все знают.
Все знают.Какое счастье! Что-то во мне созрело, укрепи¬лось, и я в первый раз приняла взрослое решение. Теперь не просто хотела, теперь я точно знала к чему буду идти. Точно знала свою будущую профессию.
++ +
Папу перевели в местечко «Хваленка», где была школа только начальных классов. Нас оставили в Усть-Камчатске, определив в интернат. После войны папа страдал язвой же¬лудка, поэтому мама не могла его оставить одного. Мы учи¬лись в прежней школе, а обедали, ужинали, учили уроки, спали, в интернате. Все лето мы были дома, а зимой уезжали в Усть-Камчатск.
Как же мы ждали каникул! На больших санях с впряжен¬ной в них лошадью, приезжал за нами солдат. Он закутывал нас в большие теплые солдатские тулупы и лихо погонял ло¬шадь. Ехали мы пять-шесть часов и все по густому лесу. Нак¬рывшись с головой тулупом, Светланка начинала прислуши¬ваться и шептать — слышишь, волки воют. Галь, слышишь, пурга начинается.
Я приоткрывала лицо и видела только слепящий снег и слышала, как солдат погоняя лошадь, приговаривал:
— Ну, милая поторопись, уж смеркается, как бы в пургу не попасть.
Я прятала голову под тулуп, а Светланка, уже хныкала:
— Заблудимся, Галь, здесь и медведей много.
— Не бойся медведи зимой спят.
Где-то вдали послышался приближающийся вой волков, и мы почувствовали, как рванулась лошадь, как громко пок¬рикивал солдат
— Ну скорее, родная, уже близко. Девченки, не реветь, уже подъезжаем!
Через несколько минут мы услышали лай собак и почув¬ствовали, как сани стали тормозить и остановились.
— Боже мой, я уже все глаза просмотрела, спасибо сы¬нок, что в целости и сохранности доставил, зайди, борщем накормлю.
— Да нет, — отвечал солдат, — мне на поверку надо ус¬петь.
Пока он раскутывал нас и мы выбирались из саней, мама вынесла ему в мешочке из под сахара душистых, горячих пи¬рожков. Солдат взял и, поблагодарив, вдохнул их аромат. Потом открыв рот, он втолкнул в него пирожок целиком. Мы со Светкой не могли оторвать глаз, было интересно как он прожует, но он это сделал очень быстро, словно не жевал, а сразу проглотил. Потом втолкнул в рот второй пирожок, прыгнул в сани и уехал.
— Ну вот детки вы и дома. Душа изболелась, скорее раз-девайтесь, я вас выкупаю.
Через пол часа чистенькие и разрумянившиеся, мы во всю уплетали борщ. А пирожки пытались впихивать в рот целиком, но у нас это не получалось, отчего мы весело смя¬лись.
Страха, как и не бывало. Как же дома хорошо.
Мне было двенадцать лет, а Ланке десять, она старалась во всем подражать мне. Стоило подойти к зеркалу, как она была тут, как тут. Отталкивая меня, смотрела то на себя, то на меня, будто сравнивая.
— Хочешь, маме расскажу?
— Что?
— Сама знаешь.
— Вот за это тебя и лупят в школе, мало, да?
— Мама! — закричала Светка, а Галька ходит с мальчишкой.
— Ну и что тут такого? — послышалось из кухни.
— Ей еще рано, — строго прокомментировала сестра.
— А тебе что завидно? — подшучивала мама, — Гале в марте будет тринадцать.
— Да он похож на петуха, важничает, — не унималась Светка.
— Мам, ну скажите ей, она бежала за нами и на всю ули¬цу орала, эй ты, петух, ку-ка-реку, уйди от моей сестры. Ну зачем она меня позорит?
— Не обращай внимания, подрастет, поумнеет.
— Девочки, ваши подушки в интернате. Вот возьмите, одну большую, другую маленькую. Сами решайте, кто на ка¬кой будет спать.
Конечно, каждой хотелось заполучить большую. Я листа¬ла какую-то книжку, а Светлана расхаживала по комнате, без дела, то и дело поглядывая на меня. Потом подошла и стала как-то удивленно рассматривать меня, и наконец, с со¬жалением изрекла
— Слушай, какая у тебя большая голова!
Это был гром среди ясного неба. Я бросилась к зеркалу, из которого смотрела на меня обычная, я бы даже сказала, не¬большая голова. Рассматривая себя критически, я никак не могла понять, как маленькую изящную головку, можно наз¬вать большой.
— Ты что, откуда ты взяла? Посмотри, у меня маленькая голова.
Сестрица только этого и ждала, она бросилась к большой подушке, прижимая ее к себе:
— У тебя маленькая головка, так и спи на маленькой по¬душечке.
От этого вроломства я не могла проронить ни слова. Взяв маленькую подушечку, я поняла, что мне никогда не сравниться с находчивостью и смекалкой моей сестренки.
++ +
В этом году, как никогда интернат кишел крысами. Сто¬ило только потушить свет, как все привезенное родителями и спрятанное в тумбочках, растаскивалось. Ночью, вставая с постели, натыкались на крыс, которые спокойно спали в тво¬ем тапке, поднимая одеяло, нередко обнаруживался целый выводок этих «невинных» грызунов. Страх и отвращение за¬полняло это, казалось забытое всеми помещение.
Зима была длинной и очень заснеженной. К детям приез¬жали не часто, потому что проехать было не возможно. Вос¬питатели возмущались, что родители привозили много про¬дуктов, и обвиняли их, что сами же и плодят крыс. Возмуща¬лись, жаловались, но все оставалось по-прежнему до тех пор, пока крыса, окончательно обнаглев, укусила за ногу девочку.
Ужас заполз в души детей и взрослых, ревущая пурга сде¬лала интернат отрезанным мирком. Чтобы позвонить в эпи-дем.станцию, нужно было идти два километра до переговор¬ного пункта или до воинской части, поэтому надо было сроч¬но принимать меры внутри интерната. Теперь уже все вместе стали обдумывать, как от них избавиться.
— Вообще-то я знаю, — сказала взволнованно одна из воспитательниц.
Все притихли в ожидании спасения.
— Надо поймать крысу, вы же знаете где их норы?
— Знаем, знаем, — закричали все хором
— Так вот, надо сделать загон-крысоловку с поднимаю¬щейся дверцей.
— Я сделаю, — вызвался мальчик из пятого класса, поче¬му-то мальчиков в интернате было мало.
— Вот и хорошо, — похвалила воспитательница.
— Потом эту крысоловку мы поставим к норе.
— И что?
— А вот что, надо поджечь эту крысу, потом поднять эту дверцу и выпустить ее в нору. Она побежит и уведет за собой всех остальных, потому что крысы боятся пожара и запаха паленной шерсти.
Все дети заорали, что есть мочи
— Ура! Ура!
— Успокойтесь, — сказала воспитательница, давайте срочно делать крысоловку.
На следующий день счастливый пятиклассник и несколь¬ко ребят и девочек, закончили свое сооружение.
У воспитательницы было хорошее настроение, потому что в эту ночь не экономили свет, он горел и мешал крысам жить своей привычной жизнью. Стоило им высунуться, как девчонки запускали в них тапки или еще чем— то и те скры¬вались, продолжая, скрестись, делая подкопы под тумбочки.
После занятий все спешили в интернат, чтобы не пропус¬тить исторический момент, приготовления к тому, что навсег¬да покончит с крысами. Крысоловка устанавливалась в кухне и в нее, не жалея, клали приманку, кусок ароматного сыра.
— Так, — скомандовала воспитательница, теперь все вы¬ходим на улицу, думаю, она быстро попадется.
Когда все вышли, она продолжила:
— Я не сказала вам главного... Нам надо решить, кто сме¬лый и не побоится поджечь крысу. Все притихли.
— Я боюсь, — послышался шепот. — И я боюсь. Воспитательница окинула взглядом детей и сказала:
— Это нужно нам всем.
Сейчас бы ученики ответили, мол, вот и поджигай, а тог¬да никто не смел неуважительно разговаривать с взрослыми, но воспитательница тихо сказала:
— Если честно, я тоже боюсь, но ребята, если этого не сде¬лать, они нас «сожрут». Ну, кто смелый? Это ради всех, ну, ребята, кто?
Я подняла руку и тихо сказала:
— Я.
Светлана сорвалась с места
— Не надо Галичка, она тебя укусит, не надо, — и стала плакать.
Я видела, что дети боятся, а кто же спасет всех, думалось мне.
— Так, — продолжала командовать воспитательница, — все остаются здесь. Спички у меня, пойдем.
Сердце мое так сильно билось, что казалось, выскочит из груди, но я пошла.
Когда мы вошли в кухню, большая и жирная крыса, съев сыр, нагло смотрела на нас из крысоловки.
— Вот спички и листки бумаги, — прошептала воспита¬тельница, протягивая их.
Меня затошнило, но на улице все ждали, и я должна бы¬ла преодолеть страх. Подставив листок под горящую спичку, я дрожащей рукой, коснулась крысы. Она заметалась, ее шерсть стала тлеть, распространяя удушливый запах горело¬го. Воспитательница подняла за веревочку дверцу и крыса бросилась в нору, а мы быстро задвинули ящиком, чтобы она не вернулась. Меня и воспитательницу трясло от страха.
Мы вышли из кухни, все бросились к нам, засыпая вопро¬сами.
Я обняла сестренку, и мы пошли в спальню.
— Тебе было страшно? — спрашивала она, заглядывая мне в лицо, по которому катились слезы. Я села на кровать, а она гладила меня по голове и тихо шептала:
— Теперь нас никто не обидит, ты самая смелая. Ночью все ждали, чуда и оно свершилось, никаких шоро¬хов.
— Галь, можно я с тобой лягу?
— Ложись, — я обняла сестру и уснула.
Ночью проснулась вся в поту от страшного сна. Я видела эту крысу на кухонном столе на задних лапках. Она стояла подбо-ченясь, а из ее глаз катились слезы, потом она стала грозить сво¬ими маленькими кулачками:
— А если бы тебя так!
— Но ты укусила девочку! — вскричала я. — Ты несешь заразу детям!
Крыса презрительно посмотрела на меня и сказала:
— В другой раз и не то сделаю!
Ее злобная мордочка была так убедительна, что я потеря¬ла покой. Я не могла есть, спать, стоило мне закрыть глаза, как крыса тут, как тут со своими кулачками. Об этом я не могла никому рассказать.
— Ты почему такая бледная? У тебя что-то болит? — спросила воспитательница, и легонько обняв, взяла за подбо¬родок, чтобы посмотреть в глаза.
— Мне жалко крысу.
— Ах, вот оно что, я не думала, что ты такая впечатли¬тельная. Успокойся. Ты умница, ты преодолела себя, когда все боялись.
Она прижала меня к себе и еще раз сказала:
— Ты не представляешь, сколько они могли принести нам заразы и горя, поверь, то, что ты сделала, это маленький подвиг, понимаешь?
Я шла по тропинке, и мне совсем не было весело, какая же смешная эта воспитательница, думалось мне, если бы она только знала, какая я трусиха.
— А что касается крысы, — громко сказала я себе, — се¬годня ночью я буду с ней драться, я не боюсь ее.
Больше она никогда мне не снилась. Я сделала для себя отк-рытие, что страх находится внутри, и я вышвырну его из себя.
— Галя! — кричала Светланка, — Мама приехала, скорей сюда.
Мы бежали на перегонки за санями и орали, что есть мочи:
— Ура, ура, ура!
++ +
В комнате привычно пахло краской. Когда у отца выпада¬ло свободное время, он рисовал. Через него мы с сестрой отк¬рывали мир мужчин... Всегда усталый и озабоченный слож¬ностями военной службы, он был требовательным к нам. Ор¬динарца не держал, ссылаясь на то, что уже есть два. Это бы¬ли мы с сестрой. Светлана чистила сапоги, а я — пуговицы. Всегда наготове стоял зубной порошок со щеткой и твердый зеленый кусок, похожий на мел. Подхватывая картонкой пуговицу, я чистила сначала тряпочкой, потом порошком. Отец проверял и давал приказ:
— Отставить! Плохо.
И я в поте лица продолжала до тех пор, пока он не одоб¬рит. Но стоило ему сесть и начать рисовать, как это был дру¬гой человек. Он как бы оттаивал от реальности и весь уходил в пейзаж, который восстанавливал в памяти или копировал с открыток работы великих художников.
Отец был среднего роста, с широкими сильными плеча¬ми. Утро его начиналось с того, что он легонько подбрасывал двухпудовые гири и осторожно ловил согнутой спиной на шею. Потом он выпрямлялся, громко выдохнув, подхваты¬вал гири на мизинцы и выжимал их над собой. Заканчива¬лось все под умывальником, когда он, покрякивая и отфыр¬киваясь, подставлял спину и голову ледяной струе воды.
Отец был нашим идеалом. Но он требовал неукоснитель¬ного повиновения, в противном случае наказывал. Жизнь семьи в то время проходила в домике из одной комнаты, ку¬хоньки, прихожей и чулана для дров. В прихожей папа подб¬расывал гири, потом ставил их в угол комнаты, где не один раз, наказанные за невыполнение его поручений, мы отстаи¬вали на коленях, ловко устроившись на гирях.
В комнате было по-походному, стояли две кровати. На од¬ной спали мы с сестрой «валетом», а на другой родители. Был еще стол, где мы делали уроки, а по ночам папа чертил какие-то чертежи. Были приспособления для одежды, цветы на окнах, но главным украшением были папины картины. На картинах, кроме копий Шишкина и Репина, были пейза¬жи, которые папа видел на охоте. Это — и обрыв берега, раз¬дольные поля хлебов, это — река с лесом, коровами, пастуха¬ми. Картины делали комнату красивой. Заходившие к нам знакомые всегда начинали говорить почему-то шепотом:
— Красота-то какая!
Папа располагался в углу у окна, где стоял собственно¬ручно сделанный мольберт, который он с любовью накрывал серым куском грубого материала.
Интересно было наблюдать, как он колдовал над холстом, тщательно покрывая его клеем, белилами и еще чем-то. Вни¬зу были разложены по коробочкам кисточки и краски. Этот угол был священным, к нему приближаться не разрешалось. Это была его отдушина, его святыня. Здесь он отдыхал.
Делая уроки, я наблюдала за отцом. От его командирской резкости не оставалось и следа. Карие глаза становились не строгими, а сосредоточенными. Когда он почесывал нос кон¬чиком кисточки, брови приподнимались и легкая улыбка за¬мирала, преображая и без того красивое лицо отца. В эти ми¬нуты меня захватывала волна благоговения перед ним. Я гордилась тем, что он разрешал мне прятать свои стихи за его картинами. А когда у него было время и настроение, что бы¬вало чрезвычайно редко, он просил меня почитать свои сти¬хи. И его лицо приобретало такое же выражение, как тогда, когда он рисовал.
— Ну как? — спрашивал он будто у себя, отходя от карти¬ны, а сам неотрывно всматривался в нее. Мама птицей выле¬тала из кухни. Улыбаясь, она осторожно оценивала:
— Петенька, а тебе не кажется, что берег мрачноватый? На небе-то солнышко. — Отец недовольно хмыкал, отходя дальше, потом подходил вплотную, комментируя:
— Это ранняя весна, свет напоенный и густой.
Мама так же незаметно исчезала на кухню, а отец тща¬тельно вытирал пальцы и холодными глазами смотрел на картину, оправдываясь:
— Ну я же еще не закончил. А ты чего молчишь? — обра¬щался он вдруг ко мне. Я замирала, а он, не дождавшись от¬вета, задавал новый вопрос:
— Написала что-нибудь?
— Ага.
— Не ага, а так точно, — говорил он, улыбаясь, отчего ли¬цо его светилось хорошим настроением. Я с готовностью бро¬салась доставать очередной листок со стихами и с выражени¬ем читала:

Небосвод, как чаша, опрокинут, Ясный месяц звезды серебрит, Будто на глаза вуаль накинут, Что мерцает ярко и пленит.

А земля, что дева молодая, Ночи темную надела шаль, Тихо песнь о счастье напевая, Загляделася в морскую даль.

Море же под ясным небосводом Будто зеркало огромное лежит, Где веселым шумным хороводом За волной, смеясь, волна бежит.

Я стою средь этой красоты, С радостью дышу ее чарами, Это, чудная природа, смотришь ты Ясными прекрасными глазами.

Папа смотрел на меня с любопытством и с глубоким удов-летворением, дослушав до конца, сказал:
— Пиши, дочь, пиши. Не понимаю, почему Ваня (брат мамы, фронтовой поэт Иван Попков ) считает, что это у тебя от него?
А потом весело и громко звал:
— Мамочка, мы с дочерью заработали обед.
На кухне мама с сестрой разучивали новую песню. Мама ей подпевала. В такие минуты наш домик был раем.
+++
Мы боялись отца и любили. Мама оправдывала его из¬лишнюю строгость. Если он обнаруживал помарки в учебни¬ках, книжка летела в виноватого, и не важно, по какому мес¬ту попадала. Если была не в порядке обувь, ее ждала та же участь, что и книжку. Но мама через боль оправдывала его:
— Детки, у папы было тяжелое детство, ему не давали учиться... Девочки, мы должны беречь его, он наш корми¬лец, он желает вам добра.
Я понимала, но протест вырывался стоном:
— Ну как он может?..
Что-то унижало и вызывало враждебность, но только на мгновение. Мать тушила все пожары. Отец платил ей вели¬кой любовью, и когда он не замечал нас, я была свидетелем удивительной нежности отца к матери.
Ловко устроив книгу возле кастрюль и что-то помеши¬вая, мама читала. Отец подходил к ней, нежно касался ее плеч, спины, приговаривая:
— Роднесинькая моя женушка, золотко мое.
Мама смеялась, отмахивалась и автоматически помеши¬вала в кастрюле. Было видно, что ей это нравится.
Я не могла понять, как один и тот же человек в лице моего отца может быть таким гневным и таким нежным. Мы и мама были для него двумя мирами. Она умела выжидать, чувствуя бурю, она умела молчать, когда кормила его поздно вечером. Она умела вмещать в себя весь груз его тяжелой солдатской ноши, умела предчувствовать его возвращение с учений. Ук¬радкой разбрасывая карты, она стояла ночью и до утра всмат¬ривалась в бушующую пургу за окном. И он платил ей беско¬нечным доверием, о котором я догадывалась по отдельно бро¬шенным фразам. Между ними были нити удивительного сою¬за и взаимопонимания, они дополняли друг друга, что делало семью крепкой. Мы с сестрой были надежно защищены. Но кто знает, что было бы, если бы с мамой что-то случилось.
++ +
Я лежала в сочной высокой траве рядом с нашим домом и смотрела на бегущие облака. Почему горело в груди и заки¬пали слезы, почему тяжело дышать? Во мне что-то созревало и билось, выливаясь наружу слезами.
— Галина! — услышала я голос мамы. — Домой! Казалось, меня вырвали из настоящей действительности,
казалось, я вернулась в мир, где не знаю, как мне быть, как рассказать, что творится в душе.
Когда я села за уроки, то услышала, что папа шептал маме:
— Ты смотри за ней, я видел слезы, может быть, она влю¬билась, девочке уже четырнадцать лет.
Как же мне было смешно и как же далеки были мои мыс¬ли. Как рвалось из меня то, что волновало, и я попыталась выдохнуть из себя все, что бурлило и рвалось наружу. Это был первый мой рассказ:
Пейзаж вечера в устье реки Камчатки
Прекрасен вечер на Камчатке, когда где-то вдали заходит яркое красное солнце, разбрасы¬вая последние лучи этого дня. Все как бы дышит свежестью и красотой. Вдали видны темно-синие горы с ослепительно-хрустальными вершинами, а сюда, ближе, во всю свою ширь раскинулась тундра... Она, как радуга, переливается различ¬ными цветами. Сначала красноватая, потом жел¬товато-зеленоватая, неуловимая. И все это очень красиво. Слегка дует ветерок, и тундра, будто волнующаяся река, широкая и многоводная, не¬сет свои воды далеко в океан.
Прелестную картину представляет вечером озеро. Будто зеркало смотрит с земли на небо. Вок¬руг него много кустов, карликовых березок, отра¬жающихся в этом зеркале. Все озеро наполнено криком птиц: чаек, уток, гагар. А необъятное го-лубое небо во время заката становится алым с раз¬личными оттенками, и думается: есть ли что кра¬сивее, чем этот вечер? Смотришь на небо и чудит¬ся, будто уходишь куда-то далеко-далеко вглубь, в саму бездну простора. И страшно, и хорошо.
И что-то загадочное, что еще не успели разга¬дать, но непременно разгадают, заключается в этой голубизне. Какое-то странное чувство охватывает тебя. Глаза разбегаются, грудь наполняется чем-то неясно приятным, и почему-то грустно. Думается: ну так хорошо, а так далеко на северо-востоке, где зима не меньше девяти месяцев, где в начале июня снег лежит на целый метр, но удивительно быстро тает, уступая место пробивающейся траве. Посте¬пенно солнце заходит, последний раз окинув своим сиянием все: тундру, горы, озеро. Становится все темнее и темнее. Все птицы разлетаются по гнез¬дам, зверьки и насекомые расползаются по норкам. Где-то, вдруг нарушив тишину, закричал кулик, затерявший свое гнездо, но вот он находит его и ус¬покаивается. И опять тишина. Свободной птицей на землю спускается ночь. Все засыпает. Тихо.
++ +
Я все больше понимала, что такое дыхание и как много у него понятий. Дыхание океана, дыхание леса, дыхание жаркого дня... А разве восприятие окружающего мира это не вдох? И неужели, делясь всем, что у тебя в душе, это не вы¬дох? Боже мой, мне уже пятнадцать лет, какой сладостный огонь в груди, его нельзя утолить, потушить водой, его мож¬но только выдохнуть песней или стихом.
++ +
C высоты десятого класса я помнила во всех подробнос¬тях свое волнение, когда должна была стать школьницей. Я с нежностью смотрела на ту девочку, которой была. Память свежо уносила в те переживания, и я выдыхала из себя вос¬поминания, которые становились рассказом:
Первоклассница
Сегодня Ганке не спалось, ведь завтра в школу. До боли жмурила глаза, но уснуть не могла. Лун¬ный свет освещал стул, на котором висела ее фор¬ма, ее фартук, ее лента. Ганка улыбалась и вообра¬жение рисовало необыкновенные картины прихо¬да в школу, а фантазия уводила в мир отличниц. Вдруг все стало замедленным, она видит, как мама берет белую новенькую ленту и завязывает ею большой красивый бант. Сердце бьется так громко, что она не может вымолвить слово, только чувству¬ет, как все поплыло перед глазами и она полетела.
Да, да. Она летит! Ах, как хорошо захватыва¬ет дыхание... Летит над деревьями, домами, пря¬мо к школе. Ганка видит, как много собралось мальчиков и девочек, сколько цветов, какие все нарядные. Она слышит весь этот шум, и сердце радостно бьется от нетерпения. Она кричит:
— И я, и я первоклассница, я тоже школьница!
Но что же это такое? Вот школа, а она не мо¬жет остановиться. Она машет руками, ногами, но все бесполезно. Кричит изо всех сил:
— Я хочу в школу! Остановите меня...
Но никто ее не слышит. И тогда Ганка увиде¬ла внизу маму, которая делала какие-то знаки, махала ей, показывая на бант. Ганка перестала плакать и потянулась вверх. Ее руки коснулись банта, который развевался над нею, словно па¬рус. Так вот оно что. И Ганка стала изо всей силы прижимать бант к голове. Что-то толкнуло ее, и она проснулась. Она таращила широко открытые глаза и ничего не могла понять. Перед ней стояла мама и, улыбаясь, ласково шептала:
— Ганулька, вста-ва-й, сегодня ты идешь в школу.
Ганка облегченно вздохнула. Когда все сборы были закончены, они вышли на улицу. Она гордо шагала в школьной форме. В одной руке у нее был портфель, а другой, на всякий, случай она придерживала бант.
++ + МЕЧТА
Я ваша новая учительница. Меня зовут Каре¬лия Валерьевна.
Окинув взглядом класс, она спросила у ху¬денькой девочки
— Сколько тебе лет? Девочка смущенно ответила:
— Восемь.
— А почему в первом классе?
— Я болела весь год.

— Посмотрите, какая она тощая и стрижен¬ная, — хихикая, доложил лысый мальчишка— переросток.
— Ничего, волосы вырастут, — сказала учи¬тельница— а вот, если вырастит твой язык.
Весь класс рассмеялся. Лысый был бойкий мальчишка, он встал и задал глупый вопрос:
— Ну и что будет?
— А то, что он не войдет тебе в рот, и ты перес¬танешь говорить глупости.
Класс продолжал смеяться.
— Тебя как зовут? — спросила учительница у девочки.
Весь класс на перебой стал кричать
— Галка, Гал-ка.
Девочка смотрела на учительницу и ждала.
— Скажи, о чем ты мечтаешь?
Девочка как-то сжалась и тихо прошептала:
— Совершить подвиг. Весь класс замер.
— А что такое подвиг? — спросила учитель¬ница, удивившись ответу — ну как ты считаешь?
— Можно я скажу, — не сдавался лысый мальчишка и вскочив выпалил: — Подвиг, это убить фрица.
— А ты как думаешь, Галя?
Девочка посмотрела на мальчишку и сказала:
— Подвиг, это сделать что-то важное для лю¬дей, ну то, что не смогут другие.
Учительница улыбнулась и сказала серьезно:
— Подвиг, это самое прекрасное, о чем может мечтать человек.
Весь класс повернулся на девочку, а она сиде¬ла и рисовала на парте большой глаз.
+++
Написав рассказы, я открыла для себя, что память собы¬тий — это та же книга, только твоя, сокровенная книга, кото¬рую можешь перелистывать только ты, восстанавливая в па¬мяти и переживая заново свою жизнь, прослеживая ее как бы со стороны. Я поняла, что ребенок, живущий в Ганке, запря¬тан во мне в тайнике сердца. Я вспоминаю, как входила в жизнь, познавая ее и преодолевая страх. Детство подошло к концу, но прощаться с ним больно, я уже тогда понимала, что повторения не будет, поэтому заново рассматривала себя, бе¬режно наблюдая, как постепенно я переходила от сознания ребенка к подростку, от подростка к девушке, просматривала непростую, полную тревог и опасностей жизнь ребенка.
Познавала меру ответственности за будущее. Борьба с со¬бою выковывала характер, и я, худенькая и болезненная де¬вочка, обретала внутреннюю силу через родителей и окружа¬ющий мир, начинала постоянно трудиться над собой. Часто отец обращался с нами, девочками, жестко, как с мальчика¬ми. Новый рассказ мне хотелось написать, где бы я была мальчиком по имени Генка, потому что все события в расска¬зе прошли через меня, девочку. Я почему-то стеснялась. Мне было как-то смелее писать о себе как о мальчике.
Сила воли
Этот день кончился тем же. Только сегодня не на этой стороне, а на другой был точно такой же лиловый синяк. Мама посмотрела на меня, и бы¬ло видно, что это нисколько ее не удивило, а даже наоборот, она словно не заметила. Было жаль се¬бя, хотелось плакать. Каждый вечер я ложился с мыслью, что синяк последний. Проходили дни, а старые синяки сменялись новыми.
До слез стыдно, ведь в марте будет восемь лет, а я не могу сладить с шестилетним Колькой. «По¬чему? — думал я, — разве я такой бессильный? А может потому, что прошлой зимой переболел лег¬кими? А может потому, что худенький и, как го¬ворит мама, болезненный? Ну почему, — твердил я, — меня бьют, а я не даю сдачи?»
Один раз я уже замахнулся на соседскую Таньку, но вдруг представил, что у нее будет такой же противный лиловый синяк, и мне ста¬ло жалко ее. Зато пока я размышлял, Танька дернула меня за волосы с такой силой, что я еле устоял на ногах, а она бросилась со всех ног бе¬жать.
Однажды после болезни я сидел на крыльце, а соседские мальчишки спорили, кому первому лезть на дерево за пахучей кашкой (цветы белой акации) уж больно она была сладкой, а так как каждому хотелось лезть первому, то все кончи¬лось дракой. На крики выбежала мама. Глаза у нее были сердитые, но, увидев меня, спокойно си¬девшего в стороне, сказала:
— Ты здесь? А я думала, опять тебя бьют. «Почему? говорил я себе, засыпая. Почему?» Проснулся я рано. Папа был расстроен, оде-вая сапоги, громко говорил:
— Что за мальчишка, что не может дать сда¬чи? Я в его возрасте был грозой всей деревни. Да и спит он долго, пора вырабатывать силу воли, а то вырастет бесхарактерный трус.
Да, как это ни горько, но речь шла обо мне. Хотелось крикнуть, что я не трус, нет, не трус, но слезы душили меня. Было стыдно, горько и обид¬но. Я себе казался маленьким и жалким, и от это¬го рыдания разрывали мою грудь на части. Я утк¬нулся в подушку, чтобы не разбудить Светку, и еще долго всхлипывал. Мы спали на кровати «ва¬летом», и Светка тихо посапывала. Я любил сест¬ру, но мне было стыдно и перед ней. Стоило ей увидеть, как меня бьют, она неслась со всех ног на помощь. Глаза ее наполнялись слезами, она царапала Кольку, кусала Витьку, а мне кричала:
— Беги!
Стыдно, конечно, но это так. Когда я шел со Светкой, меня не трогали, просто дразнили, а это было еще обиднее. Даже дома, если бы не Светка, мне бы попадало чаще. Когда я смотрю в окно, то ветки на дереве мне вдруг кажутся руками, кото¬рые тянутся к прохожим, и именно в этот момент я получаю затрещину. Оказывается, меня зовут, а я не слышу. Стоит маме поставить меня в угол, как Светка поднимала рев на весь дом. Конечно, мне стыдно.
Сейчас я смотрю на ее курносый нос, пухлые щечки и думаю, что все должно измениться. Представлялось, как я ее защищаю. Моя фанта¬зия так разыгралась, что я видел себя на коне, а в руках у меня был щит точно такой, как у Ильи Муромца, которого нарисовал папа. Наверное, я бы двинулся в бой, если бы Светка не защекотала мне пятку.
Я встал, «заправил кровать», как говорит па¬па, и, не поднимая глаз, пошел умываться. Свет¬ка уже сидела на маленькой скамеечке и аппе¬титно ела хлеб с маслом и сахаром. Она широко открывала рот, старательно кусала, оставляя са¬хар на носу и щеках. Но сегодня я не смеялся над ней, я был полон собственных мыслей. «Сила во¬ли, сила воли, думал я, что же это такое? Значит, если у меня будет сила воли, я буду другим? Я не буду трусом?» Слезы не давали смотреть, горячи¬ми струйками бежали по лицу. «Я не трус!.. Я не трус!» Теперь я твердо знал, что сегодня будет совсем другой день, чем вчера!
Папа ушел на службу, а я остался, терзаемый своими мыслями. Из кухни доносился вкусный запах пирожков с вишнями. Хотелось есть, но я не решался выйти из комнаты посмотреть в глаза маме. Конечно, Светка во всю уплетает мамины пирожки. Я даже на минутку представил, как она надкусывает румяный пирожок, а по ее рукам и подбородку течет красный сок вишни. Конечно, это очень вкусно, но я должен был думать о том, чтобы сегодняшний день был другим, чем вчера.
Подойдя к маме, тихо сказал:
— Я не трус, я просто не люблю драться... И... что это такое?.. слезы градом посыпались из моих глаз. Сквозь слезы ничего не видел, но твердил:
— Я не трус, не трус! Не хотел плакать, чест¬ное слово, не хотел, они сами текли. — размазы¬вая их по лицу кулаками, горько всхлипывал, стараясь подавить рыдания.
А тут еще Светка как назло спросила:
— Ты на улицу еще не ходил, так чего же пла¬чешь?
И убежала играть в классики. Мама стала ме¬ня успокаивать:
— Знаю, что ты не трус, и ты это докажешь всем, если у тебя есть сила воли.
Слезы прекратились, я широко раскрытыми глазами смотрел на маму, которая продолжала заниматься посудой.
— Что такое сила воли! — отчаянно вскричал я. Мама серьезно посмотрела, поцеловала меня в лоб, посадила рядом с собой, задумалась и сказала:
— Сила воли., ну как тебе объяснить, сынок, чтобы ты понял. Ну, это когда человек имеет твер¬дое слово, если обещает что-либо, то обязательно сделает. Сила воли — это когда не хочется рано вставать, а ты встаешь, потому что так надо, что¬бы за день успеть больше сделать полезного. Сила воли — это хорошо учиться, не обманывать. Папа рассказывал, что Суворов воспитывал сильных волей солдат, они спали на досках, могли много ходить и не уставать. В общем, сила воли — это уметь себя заставить подчинить волю себе.
«Уметь заставить, — думал я, — вот не хочет¬ся, а я буду делать, потому что так надо». Я ре¬шил сегодня же спать без матраца. И даже под кроватью, на голом полу, без подушки, без одея¬ла. Настроение сразу наладилось. Мне даже пока¬залось, что я стал старше.
Во дворе нашего дома все было обычно. Свет¬ка с Ленкой играли в классики, а Витька, Игорь и Вовка — в лапту. Вдруг из-за угла нашего дома вынырнул Юрка... Присвистывая, он медленно пошел по нарисованным классикам девочек, а по¬том схватил камушки, которыми они играли. Светка запищала и заплакала, а Юрка, хохоча, приговаривал:
— Что же вы не играете в классики? Не помню как я очутился возле Юрки.
— Отдай камушки, — сказал я, — слышишь? Отдай!
— А то что? — прохрипел Юрка. Отдай! — твердил я.
Не знаю почему, но он криво улыбнулся, при¬щурившись, сказал:
— Ладно уж, задавала, — и протянул мне ка¬мушки.
Я бы, может, и не понял, что я что-то особен¬ное сделал, но Светкины глаза так сияли, на пух¬лых щечках появились ямочки, а подружка Лена сказала, что хорошо иметь брата.
Потом я пошел играть в футбол. Витька лю¬бил исподтишка ударить меня ботинком, когда я пропускал мяч. Сегодня я так смело бросался на мяч, что не портил ребятам игру, а, наоборот, иг¬ра была такая интересная, что думалось, почему же раньше боялся мяча.
— Я могу, могу... — шептал я, и радость пере¬полняла мое сердце. Потом меня поставили вра¬тарем. Я даже нисколько не устал. Витька без конца кричал:
Генка, бери мяч! Давай! Давай !
И я брал мяч! Играли мы долго, потом Игорь рас¬сказывал о футболистах «Динамо». Когда расходи¬лись по домам, Витька махнул мне рукой и сказал:
— Завтра выходи пораньше.
Настроение у меня было отличное. Легко и хо¬рошо. Дома меня ждали вкусные пирожки. Свет¬ка без умолку рассказывала про камушки и хи¬хикала. Папа удивленно поглядывал то на меня, то на маму, а мама ласково улыбалась мне.
Уставший за день, но счастливый, еле дошел до кровати и крепко уснул.
+++
— Будете улыбаться, когда ответите.
— А я знаю. Мне попадется седьмой.
— Берите билет и готовьтесь.
Я аккуратно приподняла один из билетов и радостно воскликнула:
— Седьмой !
Она недовольно выхватила его и сказала:
— Вы видели. Отвернитесь, будете тянуть снова. Повернувшись к ней с глазами полными слез, сказала:
— Я возьму седьмой.

— Берите, — хитро прищурившись, сказала она, шаря глазами по перевернутым листкам.
— Седьмой, — сказала я, открывая билет.
Она вскочила, потом снова села, провожая меня глаза¬ми. А потом подошла к моей парте и с любопытством спро¬сила:
— А как это у тебя?..
Я дернула плечами и ответила:
— Во сне увидела.
+++
Нет! Нет! Я осознавала, что сплю, но не могу проснуться. Ясно вижу: бьют мальчика.   Сильный, высокий мужчина бьет мальчика по лицу. Схватив хрупкое тельце, ударяет его о забор, и изо рта ребенка течет кровь. Бегут какие-то соседи, утаскивают его, приговаривая:
— Ну, зачем на сарае сажей рисовал, зачем? Да еще его лицо.
Мужчина развернулся, отерся рукавом и зашагал прочь. Серая холщовая рубаха, подпоясанная веревкой, была окро¬вавлена. Мне хотелось догнать, вцепиться в густые кудрявые волосы и царапать его лицо. От бессилия я рыдала.
Открыв глаза, я не могла понять, почему мама и папа сто¬ят возле меня. Перепуганная мама спрашивала:
— Что это? — расстегивая на мне широкий военный ре¬мень отца. — Доченька, зачем?..
Я заплакала, приговаривая:
— Простите, родненькие, мне надо, чтобы была тонкая талия. Я же буду артисткой.
— А чего ревешь? Больно? — спросил отец.
— Нет, — и я, захлебываясь, стала пересказывать, как из¬бивали мальчика возле забора за то, что он рисовал сажей.
Папа, почему-то сдавив мне руку, напряженно спросил:
— Какой был забор?
— Из свежеструганных досок.
— А мужик какой? — почему-то допытывался отец, гля¬дя на мать.
— Высокий, подпоясанный веревкой, — объясняла я.
— А волосы, волосы кудрявые, черные? — выдавил из се¬бя отец.
— Да... — замерла я, видя как он сжимается в комок.
— Ты заглянула в мое детство, дочь. Именно так оно и бы¬ло... Это твой дед...
Слезы мои высохли, потрясение вспышкой зафиксирова¬ло то, что можно увидеть картины жизни не только своей.
+++
Небольшое озеро раскинулось под горкой, прямо под на¬шим бараком, где жили семьи военнослужащих, в местечке, которое называлось Хваленка, за Усть-Камчатском.
Взяв весла, я направилась к лодке.
— Га-ли-на-а-а, — донесся голос мамы, — смотри осто¬рожней, слышала, сколько разговоров о солдатах?
Запуганные офицерские дети, особенно девочки, боялись без родителей ступить шаг. Мне было пятнадцать лет, и опас¬ность была реальной. Оттолкнувшись от берега, я наблюдала, как весла мягко входили в воду, словно в подтаявшее сливочное масло, размазывая отражавшийся в ней пышный берег и обла¬ка. Достигнув середины, я подняла весла, потом легла на дно лодки и стала наблюдать за бегущими облаками. Неужели ме¬ня когда-нибудь не было?.. Неужели меня когда-нибудь не бу¬дет?.. Эти мысли не отпускали, потому что ответа на них не бы¬ло. Ответом была какая-то тоска, какая-то отдельность каждого человека. Потом я мысленно перенеслась на облака, представ¬ляя, как смотрю с высоты на воинскую часть, бараки, сараи, идущих людей. Сверху видела озеро, лодку и себя, лежащую в ней. Мама обещала взять меня на вечер в Дом офицеров. «На бал Наташи Ростовой», — подшучивала она. Я предвкушала это счастье, фантазируя, как буду танцевать с дядей Володей.
Мои мысли были нарушены тем, что дно лодки зашурша¬ло, и она стукнулась о берег. Когда я поднялась, то увидела, что нахожусь на другом берегу, где никогда не была. Отсюда наш барак казался маленьким, но хорошо видным. Опасности не чувствовала, и мне очень захотелось посмотреть этот берег. Цветы просто поражали воображение. Ярко-оранжевые ли¬лии, нарядные кустарники, полевые цветы. Как заворожен¬ная шла среди этой красоты, поднимаясь на чудесную поляну, усеянную голубикой. Этот берег был почти диким, поэтому казался каким-то новым миром. Вокруг никого не было, и я то и дело наклонялась за голубикой, набивая ею рот.
Вдруг почувствовала запах дыма. Папа не курил, но запах папирос ассоциировался у меня с присутствием мужчин.
Я прислушалась: где-то слышались приближавшиеся мужские голоса. Сердце мое оборвалось, я заметалась. Мысль одна: спрятаться, раствориться, стать незаметной. Глаза наткнулись на свежевырытую яму, и, не раздумывая, прыгнула в нее, свернувшись клубочком. Сердце стучало так громко, что, казалось, именно этот стук меня выдаст. Голоса приближались, теперь ясно слышала и понимала, что это солдаты. Они говорили о самоволке, о проверке. Мне хоте¬лось втиснуться в землю, уйти в нее глубже. Ужас жег нутро. Они подходили к яме, продолжая свой разговор, и останови-лись возле нее. Ругали кого-то, размахивали руками, что-то доказывая друг другу, но что они говорили, я была не в сос¬тоянии воспринимать. Я смотрела на них, вдавливаясь, как бы растворяясь в земле, и мои глаза встретились с одним из них. Уставившись на него широко открытыми немигающи¬ми глазами, затаив дыхание и сжимаясь все сильнее и силь¬нее, я словно сливалась с землей. А он, не прерывая разго¬вора, продолжал смотреть, сплевывая. Через минуту они ушли.
Я не могла прийти в себя, понимая, что они удаляются и что, наконец, опасность позади. Когда все стихло, стала вы¬бираться из своего убежища. Дрожащими руками цеплялась за края ямы, соскальзывая и вновь карабкаясь. «Господи, она же неглубокая.» Наконец выбравшись, помчалась к лодке. Не помню, как оказалась на своем берегу. В голове сверлила мысль: «Но ведь он смотрел на меня и не видел. Что это? Ка¬кая-то сила? Прямо какой-то щит невидимости».
Засыпая, прошла по всем закоулкам путешествия и никак не могла восстановить дорогу обратно. Я ее просто не помни¬ла. Но в том, что приоткрылось что-то необъяснимое и таин¬ственное, был факт. Факт, который входил глубоко в мое соз¬нание, вызывая напряженное желание наблюдать мир.
++ +
Подойдя к окну, увидела, как дядя Володя сосредоточен¬но возился с мотоциклом, то привинчивая что-то, то отвин¬чивая. Не было причины выйти, и я сделала вид, что иду за хлебом.
— Здравствуй, Галинушка, — улыбаясь в усы, ласково сказал он, обжигая взглядом. Опустив глаза, я сдержанно поздоровалась. Вдруг мне стало стыдно: неужели он мог за¬метить, как я вчера подглядывала за ним. Наши сараи разде¬ляла тонкая перегородка, и мне хотелось рассмотреть его, когда он чистил сапоги. Смуглое лицо лермонтовского Печо¬рина волновало меня, но я не смела себе в этом признаться. Он же дядя, а я девочка. Мне пятнадцать лет, а ему целых двадцать семь, и он встречается с моей учительницей Верой Михайловной. Размышляя, я гордо шагала неизвестно куда.
— Га-ли-на, ты куда? — Этот спасительный окрик мамы был как никогда кстати. — Доченька, что делать? Мне нуж¬на сметана, а в магазине ее нет.
Казалось, он будто ждал, чтобы стать полезным.
— Анна Ивановна, я отремонтировал мотоцикл, можем поехать с Галинушкой в поселок и привезти сметану.
Как в полусне взяла банку, потом вскарабкалась на мото¬цикл под тревожным взглядом мамы, которая постоянно приговаривала:
— Пожалуйста, осторожно. туда и обратно, я жду. Чувство неловкости, необходимости и любопытства —
все смешивалось в какой-то стыдливой тревожности и в же¬лании вырваться к каким-то новым волнениям.
— Держись за меня! — скомандовал дядя Володя, и мы помчались. Боже мой, как же мне было стыдно за него дер¬жаться, как же нелегко преодолевать себя! Я вцепилась в его гимнастерку, а он, разгоняя мотоцикл, кричал:
— Держись крепче! И вот я уже обхватила его за талию, чувствуя запах гимнастерки и упругость спины, что-то новое ворвалось в меня. Хотелось смеяться и болтать. Но я помни¬ла, что он дядя, а я девочка, и не дай Бог он заподозрит, что со мною происходит.
Когда мы вернулись, мама стояла возле дома, и я видела, как облегченно она вздохнула. А я, отдав сметану, «перема¬лывала» умом, что за сгусток в груди, который то растекает¬ся, переливаясь радугой чувств, то, сжимаясь, становится упругим и стальным чувством недозволенности.
++ +
Мама обещала взять меня первый раз на танцы, и это пе-реполняло через край, пьянило и казалось, что до вечера веч¬ность. Наглаженная батистовая блузочка с вышитыми ве¬точками сирени, чудная юбочка и туфельки — все ждало «первого бала».
Откуда здесь оказалась ржавая банка? Как я на нее насту¬пила, бегая босиком по траве, стряхивая половик?.. Кровь хлестала из стопы, а я не понимала, что произошло нечто, что опрокинет всю мою надежду на «первый бал».
— Приехали, — сказала мама, — теперь неделю будешь хромать.
— Нет! — вырвалось у меня. — Мне не больно. Я пойду.
Мама улыбнулась. Как я ждала этого дня, как ждала ве¬чера! Как я мечтала о том, как буду танцевать вальс и как взрослая, гордо откинув голову, буду смеяться, чувствуя на себе любопытные взгляды. Господи, неужели все рухнуло? Нет! Все мое существо кричало — «Нет!»
— Ну подумай, как же ты наденешь туфлю? Зачем тебе терпеть боль? — твердила мама.
Чем ближе было к вечеру, тем сильнее зрело решение ид¬ти. Мама наблюдала со стороны и уступила.
— Ну собирайся, если не больно, но будешь сидеть. Большой зал Дома офицеров был заполнен офицерами,
офицерскими женами и их детьми. Пахло начищенными са¬погами и легкими женскими духами. Атмосфера праздника захватывала восторгом, и я видела, как мама наблюдала за мной. Мне бросилось в глаза, что моя мама очень привлека¬тельна. Черные волнистые волосы оттеняли нежно-розовый цвет лица, блестящие темно-серые глаза и звонкий смех всегда выделяли ее, привлекая внимание. Ей было тридцать четыре года, и она очень любила танцевать, а подчеркнутая сдержанность делала ее моей мамой.
— Анна Ивановна, разрешите Галинушку пригласить?
Услышав знакомый голос, я повернулась к нему, и слов¬но ушат горячей воды вылили на меня... Звучал вальс. Я не слышала, что ответила мама, как во сне опустила руку на его плечо, и мы закружились. Я чувствовала себя легкой пушин¬кой в его крепких руках.
Да, это был «первый бал Наташи Ростовой»! Как же я бы¬ла счастлива!
Я не чувствовала ни боли, ни веса своего тела, я чувство¬вала только полет... Полет души, полет юной радости. Я зна¬ла, что я этого никогда не забуду. Но где-то там, глубоко внутри, я как бы наблюдала за тем, что происходило во мне, сознавая, что это не повторится. Что это то, что надо запом¬нить. Это цветение.
++ +
Я понимала, что с каждым годом буду другая та и не та, и что будут новые периоды жизни, но повтора не будет никогда. Я чувствовала дорогу, которую только начинала осваивать. В пят-надцать лет я знала, кем я буду, а это давало крылья устремлен-ности. Ощущение было точно такое, как тогда, когда я смотре¬ла на небо: и страшно, и хорошо, и что-то тянет туда, в облака будущего. А будущее — неведомое и зовущее, полное тревоги и надежд. Хотелось выдохнуть эти мысли из себя стихами:
Вдали стоит береза молодая,
О чем-то думает, грустит
Как будто время коротая,
Мечтает тихо, в даль глядит.

О чем печалишься родная,
Чего так грустно смотришь в даль,
Подруги тоже все мечтают
И их всех трогает печаль.

А ты все рвешься, что-то ищешь И что-то хочешь обещать... С вселенной многого не взыщешь, И ей не сможешь все отдать.
+++
Химический состав крови... Как это? Разве можно подве¬ргнуть изучению тело человека, кровь, мозг? И вообще — это же тайна, она непознаваема. Учительница говорила, объяс¬няла, а я не могла с ней согласиться. Для меня человек велик и непознаваем, а расклад на составные части делает его прос¬то веществом... Не укладывалось в голове, что это «вещест¬во» растет, мечтает, стремится осуществлять задуманное... Протест терзал душу. Неужели Пушкин, Менделеев, Копер¬ник тоже составные части веществ, составляющие гения? Жизнь и смерть закручивали во мне пружины накопивших¬ся вопросов, с которыми я засыпала и просыпалась.
Вечерами, когда девчонки делились секретами, я устраи¬валась поближе к мирно сидящим на лавочках старушкам и жадно наблюдала за ними. Это была другая страна... Неуже¬ли они были грудными детьми, девочками, влюблялись, ро¬жали детей? Я делала свои открытия, которые отягощали ду¬шу... Думалось: «значит, родиться для того, чтобы стать ста¬рым, чтобы умереть?!» Болела голова, было жалко всех и хо¬телось эту боль вылить из себя. И я выливала без черновика, строчила о том, что терзало мою душу:
Когда-то в древности глубокой
Был Богом создан человек,
Но почему, кто мне ответит,
Ему достался малый век?
К примеру, дуб тот величавый, Он может прожить триста лет. Но столько, сколько б ни старался, Прожить не сможет человек.

Всю жизнь он трудится усердно, Ведь человека кормит труд, И с болью в сердце замечает, Как годы к старости идут.

Сидит седой и вспоминает, Как был он весел и смышлен, И старость сердце обжигает, И в страшном гневе шепчет он:
«Зачем же было надрываться,
Искать, стремиться и мечтать?
И вообще, зачем рождаться,
Если придется умирать»? Эти стихи испортили настроение отцу, который горячо утверждал, что многие великие художники создали свои лучшие полотна в старости. И вообще, черпать силы человек должен в себе, и что не о том думаю. Но мне хотелось самой понять. Старость. — это усталость, морщины, дряхлость. Тогда почему Менделеев открыл свою таблицу в старости? Пикассо написал свои лучшие картины в старости? Значит, тело — это то, что мы видим, то, что стареет, дряхлеет, а внутри что-то созревает, а не стареет? Размышляя, устыди¬лась своим скоропалительным выводам.
Я поняла, что все не так просто. Поняла что-то важное, что требует, как говорит папа, знаний и работы мысли, ощу¬щала, как моя душа наполняется новыми открытиями, и ви¬делись новые горизонты познания.
++ +
Стихи не были моей страстью. Это был порыв, без черно¬вика, но это было моим лекарством, выбросом боли и проб¬леском прозрения. Стихи были двигателем, ракетой. Когда отпадала отгоревшая часть, тогда скорость движения увели¬чивалась, я переходила на другую ступеньку жизни.
++ +
Я торопилась на школьный вечер в Дом культуры «Ме¬таллург». Надев коричневую форму с белым фартуком, чувствовала себя нарядной.
— Галина, — услышала голос мамы, — Ты хорошо сдела¬ла уборку в комнате, или так себе.
Что я могла ответить, если уже закрывала дверь и быстро спускалась по лестнице.
Возле Дома культуры меня ждала Галка Беркалова, кото¬рая наблюдала, кто пришел, с кем и торопливо мне сообщила:
— Его еще нет.
Я же хотела увидеть Сережу Харламова из десятого класса. Его черные густые брови и наглые глаза, притягивали меня и отпугивали, потому что в его глазах я читала насмешливое лю¬бопытство. Я вспомнила, как вчера просидела на лавочке би¬тый час, чтобы увидеть, как он будет идти со школы, но зря.
Вдруг Галка толкнула меня в бок и хитро строя глазки мальчишкам, прошептала:
— Идет, идет Сережка, ну до чего красивый — она кокет¬ливо встряхнула своими стрижеными кудряшками и пялила на него свои круглые глаза.
Я вдруг испугалась, вспомнив, что не успела подкрутить торчащие на висках волосы, которые были туго заплетены в ко¬сички с красивыми белыми бантами. Обычно девочки брали с собой спички и ручку. Перо из нее вынимали, а железную часть ручки подогревали спичкой и аккуратно, чтобы не обжечься, подкручивали не покорные волосы на висках, и только тогда были уверены в своей красоте. Ну а когда возвращались домой, то тщательно расправляли волосы слюной, чтобы не было за¬метно, тем более что классная руководитель нашего девятого «А» и родители, строго следили за нашей нравственностью.
Пока все это крутилось в моей голове, набежавшая толпа старшеклассников с шумом внесла нас в вестибюль. Ничего не оставалось, как мельком взглянуть в зеркало и пройти в танцевальный зал, чтобы сесть где-нибудь в уголке.
Галка тут же исчезла, а я стыдливо следила за мелькаю¬щей среди мальчишек, головой Сергея.
Начался торжественный школьный вальс, который увле¬кал все новые пары. Очень хотелось закружиться в танце с Сер¬геем, но какой-то мальчик пригласил меня и я нехотя, напря¬женно передвигалась в такт музыки. Через какое-то время, мы оказались в центре зала и плечом к плечу столкнулись с Серге¬ем. Увидев меня, он широко улыбнулся, отчего у меня екнуло сердце. Он толкнул моего партнера, а мне наступил на новую туфлю. Я остановилась, и глядя в его красивые глаза, сказала: «Балда», на что он невозмутимо ответил: «А меня зовут Сер¬гей, вот мы и познакомились». Я вспыхнула огнем, едва не ли¬шившись чувств, и, бросилась бежать. Стыд сжигал мое лицо, слезы застилали глаза, и я думала, вероятное все это потому, что я плохо убираю углы в квартире, что не смышленая.
За спиной я услышала быстрые шаги, когда я обернулась, то увидела подходившего Сергея. От неожиданности я похо¬лодела и смотрела на него без всякого интереса, обнаружив, что он совсем другой, чем тот мальчик, что мне нравился.
— Ты что, обиделась?
Я развернулась и пошла прочь. На душе стало спокойно, я подумала, как просто терять то, что не обрела.
++ +
Школа в моей душе оставила ощущение стремительного бега. Поскольку мы часто переезжали, то я постоянно дого¬няла своих сверстников. Дрожала на уроках, путалась на ма¬тематике и отводила душу на уроках литературы. А сочине¬ния на свободную тему были тем отдохновением, где мечты обретали реальность. Я писала, кем я буду. Душа вдохновля¬лась полетом мечты. Школа была позади.
Идем тропою узкою лесною,
Сбивая с веток снег рукой,
А я шучу все над тобою
И вижу, как любуешься ты мной:
Глазами, легкою походкой, Моей, в зеленой варежке, руке, Потом, задумавшись, остановился, Ища ответ в небесной синеве.
О чем задумался, зачем остановился, О чем-то ты хотел сказать, Я поняла и чуть смутилась... Нет, лучше думать и молчать.
Хотел сказать, что хороша я, Еще о чем-то, о моем, И вдруг он шепчет мне, целуя: «Снежинки скажут обо всем».
Снежинки падают пушисто, Легко кружатся вновь и вновь, На ухо шепчут тихо тихо: «Вот это вот и есть любовь».
Сама природа о любви ликует, Снежинки, лес и небеса, И голуби вдали воркуют -Все для любви, все для тебя.
+++
Закончив школу, я все время задавала вопрос жизни: «а что дальше?» Через пять лет? Через десять? Что я успею сде¬лать? Будто разгадывала свой путь, и постоянный вопрос продолжал искать разрешения во сне.
Вижу большущее пространство где-то под землей. До¬рожка, словно аллея, ведет меня вперед. По краям аллеи бе¬лые статуи, как стражи красоты и порядка. Рассматривая их, я двигалась вперед и вдруг оказалась перед непомерно ог¬ромным деревом, которое шелестело листьями. Я смотрела и думала: «Так вот какой Бог». Опускаюсь на колени и спра¬шиваю:
— Господи, что меня ждет впереди? — и вдруг вижу, что ветви дерева превращаются во множество двигающихся рук, которые я угадываю сквозь листья. Я встала с колен и замер¬ла, услышав из дерева голос:
Трудно будет, дорогая... Знай, стремленье в путь зовет.. Жизнь, поступки объясняя, Будет двигать мысль вперед.

Я открыла глаза, сердце бьется, а сама себе говорю:
— Ну и пусть трудно, я осуществлю свою мечту, будет как решила, и на всякий случай записала слова говорящего дерева. Этот сон подстегнул меня, он настроил на трудный путь, и я его приняла.
++ +
— Пусть проветрится, — сказал отец, — не пойду ее провожать, кому она нужна в Ленинграде с тройками в ат¬тестате?
Я виновато слушала разговор обо мне и проверяла чемо¬дан, чтобы ничего не забыть.
— Доченька, — говорила мама, высоко подняв голову, чтобы я слышала в открытое окно вагона. — Доченька, пос¬тупи, прошу тебя, папа очень переживает.
Все мое существо было устремлено к мечте стать актри¬сой, об этом мечтала и мама, об этом думал и отец. Я вся бы¬ла в напряжении и знала, что я должна поступить, обязана.
+++
Институт на Моховой гудел абитуриентами. Поднима¬лась по лестнице в новом крепдешиновом платье, сшитом ма¬мой, и, волнуясь, понимала, что все не так просто, как мне казалось, когда садилась на поезд в Запорожье.
На просмотре, я читала стихи, наверное не убедительно, поэтому мне предложили спеть.
— А каким голосом? — робко спросила я, — толстым или тонким?
Это вызвало всеобщий смех.
— Каким хотите, — сказал седой мужчина, продолжая смеяться.
Тогда, глядя на него, я грустно запела «толстым» голосом негритянскую колыбельную. Они переговаривались между собой, поглядывая на меня, а я спросила:
— А «тонким» петь?
— Ну, спойте.
И я запела «Дывлюсь я на нэбо». Была пауза, комиссия совещалась.
— Голос хороший, но украинизм жуткий, скороговорка. Не могу на себя брать ответственность, — сказал тот, кто на¬бирал курс и кого память моя не сохранила.
— А ты посмотри, как сложена чудесно, какие пальчики на ножках, — прищурясь, улыбался человек по фамилии Кацман.
— Яее возьму, — проговорил один из членов комис¬сии. — Пойдете ко мне в Культпросветшколу ? Там все есть: и мастерство актера, и сценическая речь, и музыка. А даль¬ше все будет зависеть от тебя. Ну так пойдете?
— Да, — сказала я упавшим голосом, — я пойду.
Сдав экзамены и поступив в образцовую, известную тогда на весь Советский Союз трехгодичную культпросветшколу, я стала ленинградской студенткой.
Мой низкий голос производил на всех впечатление и делал меня заметной. Преподаватели были довольны, родители тоже.
Но я-то знала, чего хочу, к чему стремлюсь и что обяза¬тельно будет. Каждое утро я просыпалась, чеканя медленно и отрывисто: «е-ха-л гре-ка че-рез ре-ку...» или «мо-роз и солн-це, день чу-де-сный.» И так каждый день. Я должна была научиться говорить медленно и красиво.
Должна, потому что знала, меня ждет судьба актрисы.
+++
Мы приехали в Приозерск на короткую практику помочь районному Дому культуры провести праздник. Обосновав¬шись в кабинете директора, где нам создали все условия, мы долго болтали о своих планах.
Белые июньские ночи. Я видела их впервые, и это будо¬ражило меня, не давая заснуть. Тихонько набросив халатик, вышла на улицу. До озера было рукой подать. Свежая сочная зелень густо покрывала ковром землю, и, наслаждаясь ее влажностью, я медленно шла к воде, обозревая округу. Кам¬ни, валуны были разбросаны по озеру, как маленькие остров¬ки. Перепрыгивая с камня на камень, оказалась далеко от берега. Высокие ели и лиственницы окружали озеро, нео-быкновенные бегущие облака. — все это отражалось в зер¬кале воды, где на дне был виден каждый камушек. Я сброси¬ла халатик и громко крикнула:
— Природа моя дорогая, я часть тебя! Я такая же краси¬вая, как ты!..
Я не могла сдержать слез восторга. Рассматривая себя в воде, видела, как упруго мое молодое тело, и понимала, что вся эта красота так же быстро уйдет, как эти бегущие облака. В восемнадцать лет четко осознавала скоротечность жизни, неотвратимость времени и очень остро ощущала, что когда-нибудь мое тело будет меняться так же, как осенью меняется природа. И как же много я должна успеть!..
Возвращаясь обратно и прыгая так же по камням, медленно чеканила каждое слово: «Карл у Кла-ры ук-рал ко-рал-лы.», — наслаждалась преодолением несовершенства своей речи.
Я знала, что моя весна требует от меня напряженного усердия, чтобы успеть осуществить заветную мечту.
+++
Юность
И вот мне девятнадцать лет. И мимо меня не пронеслась пора юности. Счастливая, вечно ды¬шащая свежестью, молодость. Вот, кажется, сов¬сем недавно ребенком стояла босиком в траве и рассматривала, как причудливо раскрашены при¬родой лепестки цветка. И вот юность. Что выше, что здоровее, что красивее юности, нет ничего! Юность превыше всего. Чары юности — любовь. Эти чары не пропускают мимо себя никого. Они захватывают каждого. Захватывают с такой си¬лой, что заставляют трепетать перед этим словом. Любовь — это чудовищная сила, которая может все. Для любви нет невозможного. Любовь — это жизнь. Самая сильная любовь — любовь юности. Вот почему юность — самое дорогое время жизни.
++ +
— «Кабинет директора театра», — прочитала я и дрожа¬щими руками открыла тяжелую дверь.
— Можно?— спросила я внезапно охрипшим голосом. Он, не поднимая головы, кивнул. Я рассматривала этого
интеллигентного человека и озиралась вокруг. На стенах были картины, на полу красивый ковер.
«Боже, как же здесь красиво!» — подумала я. Мужчина поднял голову и опустил, потом снова поднял и, вниматель¬но посмотрев на меня, спросил:
— Вы хотите быть актрисой?
Я обмерла, голос не слушался, но я выдавила:
— Это мое стремление.
Набежавшие слезы застилали глаза. Я забыла, зачем пришла. Он наблюдал за мной с интересом, а я лепетала:
— Любой человек, не лишенный чувства, любит театр и ценит его искусство.
Улыбаясь, он снова спросил:
— А вы не боитесь труда актера?
— Что вы! Я буду жить вместе с театром всю жизнь, это моя мечта, цель, это мое будущее.
Он снова улыбнулся:
— Тогда приходите в семь часов вечера, я приглашу худо-жественный совет, они вас посмотрят.
Я вылетела из кабинета как безумная. Наткнулась на ка¬кого-то человека, который спросил у секретарши:
— Кто эта девушка с красивыми глазами?
Выскочив в вестибюль драмтеатра, я жадно рассматрива¬ла фотографии, узнав мужчину, с которым только что столк¬нулась. Это был главный художник театра. А тот, с которым я говорила в кабинете, был главным режиссером и директо¬ром театра по фамилии Хамармер.
Голова шла кругом, хотелось обнять весь мир, и душа крича¬ла: «Меня будут слушать! Как волнуюсь и как жажду этого».
Выйдя на улицу, посмотрела на часы. Было двенадцать часов дня. Впереди весь день и я пошла посмотреть город.
По сравнению с Невелем, куда меня распределили после окончания культпросветшколы и где я уже три месяца рабо¬тала художественным руководителем, этот город казался столицей. Великие Луки стоял на реке и был весь в зелени, а, главное, в этом городе был театр. Именно в этот театр меня командировали из Дома культуры. Я должна была взять на прокат театральные костюмы для своего первого спектакля «Юбилей» по Чехову, который поставила как режиссер.
Но я забыла все. Мое существо было в предчувствии. Неу¬жели моя звезда начинает светить? Я знала свой путь и верила, что главное встать на эту тропинку, с которой соскальзывала, потому что мало была подготовлена. На этот день дефекты ре¬чи были почти устранены изнурительным трудом, которым занималась каждый день, готовя себя к театру.
Спустившись к реке, я обняла дерево и поведала ему о предстоящем поединке.
— Меня будут слушать настоящие артисты и режиссеры, какое это счастье, какая радость и как тревожно.
Присев на траву, повторила монолог, который должна была показать художественному совету. Я то вставала, то са¬дилась, то громко читала стихи, то пела. Время пробежало не заметно. За час до показа была в театре.
— Неужели буду здесь работать? — мелькало в мыслях — Неужели свершиться?
Я ходила по мраморным лестницам этого чуда и не могла налюбоваться.
Когда, извиняясь, вошла к секретарю, та с улыбкой про¬шептала.
— Весь худсовет в кабинете. Ни пуха. Дверь кабинета приоткрылась:
— Заходите.
Я вошла и, несмотря на волнение, отметила, как меня рассматривают. На мне было темно-синее кашемировое платье с клетчатой отделкой, подчеркивающей мою фигуру (платье облегало бедра, и было заужено к низу) на голове си¬ний берет, а завершали мой наряд черные замшевые босо¬ножки в дырочку на высоком каблуке и такого же цвета сум¬ка через плечо.
— Ну-с, что мы умеем? — спросил маленький человечек, и я поняла, что он здесь играет не малую роль.
— Все что скажите, — с готовностью ответила я. Все рассмеялись.
— Это хорошо. Почитайте нам что-нибудь.
Это «что-нибудь» был монолог Катерины из пьесы Остро¬вского «Гроза».
Я начала: «Почему люди не летают.». Я читала самозаб¬венно, замирая и вкладывая в слова свою мечту. Мои глаза наполнились слезами.
— А о каких ролях вы мечтаете? — перебив меня, спро¬сил седой мужчина сидевший с краю.
Ответила не раздумывая:
— Любовь Яровая, комиссар в «Оптимистической траге¬дии».
Маленький человек по имени Исай Александрович, пока¬тился со смеху.
— Да ты детка, чистой воды «грандкокет». Ох, какая бы она была через несколько лет «Мадмуазель Нитуш», — ска¬зал он вдохновенно.
— Не скажите, — перебил его седой, — Ее желания, мне кажется, вполне осуществимы, — и улыбнулся.
Я вдруг поняла, что понравилась и заплакала. Маленький человек подошел, положил руки на мои пле¬чи и сказал:
— Не плачь, детка, ты работаешь актрисой вспомогатель¬ного состава.
Возвращаясь в Невель, думала о том, что где-то там в глу¬бине души, я ждала, стерегла этот день и снова проблеск соз¬нания: «То, что должно было случиться, свершилось, и я чувствовала это заранее».
++ +
Исай Александрович Фаликов! Удивительный человек и удивительный режиссер. Маленький, быстрый, с очками-би¬ноклями, он носился по коридорам перед премьерой, давая пос¬ледние советы. Страстно любил молодежь и активно участвовал в судьбе каждого. Это был мой первый режиссер, и именно с ним связан мой первый выход на профессиональную сцену.
Моей любви к театру мешала застенчивость — краснела по малейшему поводу, чем забавляла Исая Александровича. Сцена была смыслом моей жизни, болью и надеждой. Тем не менее барьер между кулисами и сценой преодолевался в му¬ках. Мне, девчонке, был поручен ввод в готовый спектакль по пьесе Островского «Сердце — не камень» на роль Ольги.
— Роль на выживание, — говорил Фаликов, — сыгра¬ешь — останешься, а если нет — прощай. Театру ждать нет времени. Зрей на репетициях, вырабатывай хватку, трудись.
Неделя «ввода» превратилась в один день, потому что и утром, и днем, и ночью, и в автобусе, и дома, и за обедом я была не я: репетировала и репетировала бесконечно, пытаясь стать Ольгой. Мне все время было стыдно за Ольгу: и то, как ее хлопают по заднице, ее переливчатый смех при виде воен¬ных — все это шокировало меня. Я искренне мучилась. Фа-ликов все видел, помогал, часто смеялся надо мной и подбад¬ривал:
— Не раскисай, ребенок!
А когда сердился на мою неловкость, то говорил:
— Стоп, корова.
Я застывала на месте, ужасаясь своей бездарностью, а до¬ма мучилась и репетировала, репетировала без конца. А ког¬да у меня что-то получалось, Исай Александрович поднимал очки, потом победоносно окидывал всех актеров своим един¬ственным глазом и тихо говорил:
— А чем черт не шутит, может что-то и родится. Давай, давай, главное не останавливайся. Работай и работай.
На выездном спектакле «Сердце — не камень» Фаликов садился в оркестровую яму и как бы дирижировал всем, что происходило на сцене. Открывалась сцена, и я видела бинок¬ли-очки, его маленькую подвижную фигурку и успокаива¬лась. Он был как талисман, который сохранял, помогал, вдохновлял. Всегда веселый, всегда окрыленный новыми планами и идеями, он вносил с собой невероятную жизнь и радость. Если на его подопечного были нападения, он бросал¬ся «ясным соколом» в защиту так, что только «перья» обид¬чиков разлетались по сторонам. Он ценил во мне невероят¬ную влюбленность в театр, стремление быть актрисой. Для меня же быть актрисой — это невероятная радость перевоп¬лощения, преодоления себя во имя создания другого «я».
— Она будет актрисой, — говорил он, — ее ровесницы отплясывают на танцах, а она торчит за кулисами. Она жи¬вет театром — значит, будет толк.
+++
Через год получила приглашение режиссера, народного артиста Молдавии Вячеслава Николаевича Аксенова в те¬атр имени Пушкина города Ашхабада. Моей первой ролью была Леонора по пьесе Кольдерона «С любовью не шутят». Я работала и училась в театральной студии при театре. Моя устремленность четко вела к цели. Через два года я была уже ведущей актрисой театра и открыла для себя простую истину: если ты знаешь, чего хочешь, если лю¬бишь свое дело и вкладываешь в него душу, оно обязатель¬но исполнится.
+++
Я вошла в репетиционный зал за десять минут до репети¬ции. Вячеслав Николаевич был уже на месте, и по всему чувствовалось, что он не в настроении. Я села и с готов¬ностью, смотрела на него. Он подошел, и легонько взяв меня под руку, повел к окну, а потом спокойно заговорил
— Девочка, вы не имеете права просто так, от великой люб¬ви или еще от чего-то, выходить замуж. Это не для вас. Талант это очень ответственно. Вы одаренный человек, вам нужен тот, кто поможет развить ваши способности. Вам нужен более зрелый творчески человек, не торопитесь, он обязательно поя¬вится в вашей жизни, чтобы направлять, помогать. Подумай¬те хорошенько и запомните: «Вот так пропадают таланты».
И оставив меня у окна, отошел на свое место.
Я не совсем понимала, почему он вел со мной такой разго¬вор. Встречаясь с хорошим мальчиком, мне была не интерес¬на эта беседа, поскольку вопрос этот для меня был решен.
Прошло много лет, прежде чем я поняла, о чем так настоя¬тельно говорил со мной умудренный жизненным опытом, из¬вестный тогда на всю страну, Вячислав Николаевич Аксенов.
+++
Необходимости не было, была весенняя, радостная пора влюбленности.
— Они не поженятся, — ловила я обрывки фраз за кули¬сами, — уже год встречаются...
Он был саксофонистом оркестра нашего театра. Бегущее за горизонт «Я» шептало: «А почему бы нет?» Эмоции побе¬дили. Мы поженились.
++ + Верность
Я много думала о верности. О верности свое¬му призванию. Мужчине. Что такое верность? Копаясь в себе, наблюдая судьбы друзей, думаю: это ханжество или нет? И вообще, что за природа у этого понятия? С чем можно сравнить верность? В какие образы фантазия может ее возвести? Ужасно хочется выплеснуть из себя что-то значи¬тельное и щемящее. Воображение рисует карти¬ну примитивнейшую: побег тоненький, незащи¬щенный. Смотришь на него и боишься, чтобы ве¬тер не сломал, не примял его. А если допустить, — значит не оправдать доверия появившегося на свет побега жизни.
Иногда испытываю какую-то праздничную ра¬дость при свободолюбии — принадлежность. Солнце, звезды — свободны, но они принадлежат небу. Деревья — земле, стекло — раме. Смотришь на картину — и здесь холст, а на нем краски, и везде принадлежность. Даже художник выбирает такой холст, на который, по его мнению, должны хорошо лечь краски, а через краски он выразит свою душу. Значит, верность — это доверие.
++ +
Домой в Запорожье приезжала только летом. Моя жизнь была уже не контролируема родителями. Это накладывало на меня ответственность не только перед собой, но и перед ними. Чувствуя их гордость, я поняла поговорку: «Что посе¬ешь, то и пожнешь». Благодарность к ним остро входила в мое сердце, чтобы остаться там на всю жизнь щемящей сла¬достной любовью.
++ +
Я играла Вальку в «Иркутской истории» Арбузова. Сцена смерти Сергея, сцена с портретом вызывали бурную реакцию зрительного зала. Обливаясь слезами и искренне веря в беду, которую проживала, я успевала наблюдать за залом, ощущая ни с чем не сравнимое счастье в служении людям через иску¬сство. Поднимать людей, увлекать за собой, преодолевая трудности, обладая цельностью и чистотой, я считала своим долгом. Становление личности моих героинь было мотивом семидесятых годов, и я ощущала в себе эту созвучность.
Роли Нюрки по пьесе Розова «День свадьбы», Наташи по пьесе Радзинского «Сто четыре страницы про любовь», Лушки по «Поднятой целине» Шолохова, Тони — комиссара по пьесе Штейна «Между ливнями», Графини Воронцовой по Пушкину и многие героини, которых я играла в первые годы моей теат¬ральной жизни, давали мне большую перспективу на будущее.
++ +
Троллейбус был переполнен. Я стояла, держась за ручку сидения, и про себя повторяла текст роли, а иногда тихо на-шептывала восстановленные в памяти слова. Вдруг слышу
— Девушка, садитесь.
Я обернулась и увидела встающую с места старушку.
— Вы, вы, — проговорила она, касаясь моего плеча. — пожалуйста садитесь.
Я смотрела на бабушку не понимающими глазами, пото¬му что мне было, двадцать пять лет, а ей далеко за шестьде¬сят.
— Садись, детка, я смотрела тебя в спектакле «Иркут¬ская история», так плакала. Что ж ты себя не бережешь. Ес¬ли будешь так сильно все принимать к сердцу, то не дожи¬вешь до моих лет .
Пассажиры смотрели то на меня, то на старушку, а я ви¬новато улыбалась, до конца не понимая, что собственно так встревожило ее.
Выйдя из троллейбуса и размышляя, я осознала, что про¬изошло. Да, только напряжением всех психофизических сил, тратой энергии сердца, можно пробиться к другому сердцу и остаться в его памяти.
Спасибо профессия, что ты даешь испытать такое счастье.
+++
Потребность в любви иногда меня просто изматывала.
Я знала, что Эд дорожит мною, что по-своему любит, но вы-ражает это как-то опять же по-своему, в основном подарками. Я же ждала открытости чувств, мне же нужны были слова и страсти, а в его глазах я видела постоянную муку и тревогу, что отдаляло меня, пугало. Мне нужны были радость и восхище¬ние, неуемность и бесшабашная отдача каждому дню с близким мне человеком. Меня тянуло на концерты гастролеров, беско¬нечно смотреть спектакли, в которых я не занята. Жить посто¬янно миром чувств, моя энергетика не вмещалась в обычную жизнь. Он это видел, и у него портилось настроение, что отрав¬ляло мои будни. О детях я не могла и думать, театр забирал ме¬ня всю. Роль за ролью — успех. На меня ходил зритель. Это опь¬яняло, я была беспощадна к себе, избавляясь от беременности. Я трудилась в поте лица, отдавая всю себя сцене, довольствуясь любовью зрителя. И вдруг безвыходность. Врачи не берут на себя ответственность. Я обязана оставить в себе жизнь.
++ +
Мое тело наполнялось, и это приводило в ужас. «Все кончено», — думала я, сняв халат. На меня смотрел живот, в котором была жизнь, перевернувшая все мои планы. Дума¬лось: «Пока оно родится, пока подрастет, все мои роли ста¬нут не моими». Слезы горячими струями лились по лицу, ка¬пая на живот.
Я чего-то не понимала. Почему в мою жизнь входило то, к чему я не готова? Почему? Театр моя жизнь, я не переживу этой разлуки.
++ +
— Девочка! — сказала акушерка. От жалости у меня пе-рехватило в горле. «Крошечка моя! — думалось, — она тоже обречена на женские муки».
Он широко улыбался, крича в окно имя, которое придумал:
— Эва. Слышишь? Ее будут звать Эвелин, правда, музы¬кально?
Я прижимала свою крошку к груди и думала растерянно: «Кто же мне поможет, Боже? Разве я могу бросить театр, ко¬торый люблю больше жизни, который отвечал мне тем же». Я рассматривала личико Эвы, и мое сердце все больше напол¬нялось нежностью и гордостью тем, что я дала жизнь.
++ +
Автобус мчался что есть мочи. Я опаздывала на кормле¬ние. Прямо в гриме, в костюме я хватала малышку, прижи¬мала к груди, кормила и думала: «Боже, как я могла жить без нее».
Я осторожно вытирала слезы, чтобы не размазать грим, так как предстоял еще один спектакль.
— Не надо так убиваться, — утешала старушка-няня.
++ +
Весна в Ашхабаде была ранняя. Началась жара уже в ап¬реле. От напряженной жизни исчезло молоко.
Мы попали в больницу в субботу. На рассвете в понедель¬ник ее не стало.
Шел сильный дождь с громом и молнией. Я выбежала на улицу, воя как раненый зверь:
— Где же ты, Бог? Где?! — кричала я. — Почему, давая, отбираешь?
Новые «почему» терзали. Чувство вины давило меня. Я на¬чинала понимать, что не впустила в себя что-то очень главное.
++ +
На маленьком столе лежало то, что совсем недавно было жизнью. Всего четыре месяца... Моя сестричка хлопотала, одевая ее, а я после укола врача отстраненно наблюдала за всем, что происходит, осознавая, что теперь я не нужна ей, что теперь она принадлежит чему-то неведомому.
Чувство отдельности холодило душу. Наша нить разор¬вана.
Без эмоций я анализировала мою жизнь, и мозг четко дал обстоятельный ответ, что мои ценности были неверными. Те¬перь, через утрату, я поняла, что жизнь ребенка — самое важное на свете.
«Теперь и ты уйдешь от меня, как я буду жить?» — гово¬рил он, потрясенный смертью дочери. Но я не слышала его, вокруг была пустота, и только театр возвращал мне жизнь. В день смерти моей дочери я играла в спектакле «Замок Броу-ди» роль Мэри. У меня не было замены, а отмена исключена, приехала комиссия. Подходили гастроли, он уезжал с орке¬стром в одну сторону, я с театром в другую. В отпуске ему хо¬телось, чтобы мы ехали к его родным в Баку, а мне хотелось к своим на Украину. Мы разъезжались, перезванивались и встречались чужими.
++ +
Судьба актера складывается в зависимости от того:
— какое место он занимает в репертуаре, то есть необхо¬димость именно этого актера в театре:
— как сложатся его отношения с режиссером;
— как сложатся человеческие отношения в коллективе;
— как сложатся отношения с партнерами, с обслуживаю¬щим персоналом;
— какой резонанс в городе вызовет его творчество.
Все это влияет на его внутренний настрой, на его психи¬ку. В учебном заведении много говорится о мышечном зажи¬ме, о его преодолении, но когда выходишь на сцену, вступая один на один в «поединок» со зрительным залом, то, несмот¬ря на то, что имеешь репетиционную подготовленность, ког¬да, казалось бы, весь организм в «боевой готовности», — все, чему тебя учили, уходит. Остается только тот синтез приоб¬ретенного, ничем не измеренного, то что-то, что на этом эта¬пе и представляет твое «Я», еще незащищенное сценической техникой.
Перед тем как выйти на сцену сердце бьется у самого гор¬ла, горячая волна хлещет в груди, в ушах слышишь стук сердца. Но все это пока не вышел на сцену. А выйдя, видишь конкретного человека, с которым предстоит общаться, оце¬ниваешь и вступаешь во взаимодействие. Если все в тебе соб¬рано, все конкретно направлено, тогда побежден страх перед зрителем. Ты видишь, оцениваешь, ты — действуешь. Тогда открывается то русло, по которому идет естественный поток чувств и мыслей, идет свободно и легко, неся с собою только твою тональность, тональность твоей души. Ты живешь.
Драматургия постоянно диктовала испытания. Сколь¬ко раз меня убивали на сцене! Сколько раз любили и нена¬видели. Иногда четко ощущала раздвоение, какие-то мгно¬вения была тем, кого играла. Я себя видела не собой, будто кто-то менял меня изнутри, входя со своей жизнью, своей трагедией.
Я открыла необходимость контроля над собой. Артист должен четко войти в предлагаемые обстоятельства, став об¬разом, но не становиться человеком, которого играет. Иначе хрупкая грань будет нарушена, а это — гибель...
++ +
Восток и Азия всегда меня притягивали, Ашхабад был не случайность. Экзотика Туркмении открывала передо мной незнакомый для меня, но чрезвычайно интересный мир культуры, драматургии, этики.
Ашхабад был колыбелью моего успеха. Зрители узнавали меня по голосу. Работа с великолепным режиссером, народ¬ным артистом Молдавской ССР Вячеславом Николаевичем Аксеновым решила мое быстрое восхождение в профессии.
Это Режиссер с большой буквы. Высокая культура, элега¬нтность, удивительная подготовленность к каждой репети¬ции выковывали во мне дисциплину, ответственность. Он ни¬когда не повышал голоса на актеров. Он сердился редко, но как-то мощно, изнутри. Мне захотелось вернуться в то счаст¬ливое время, когда я репетировала «Иркутскую историю», потому что каждый день я ждала репетицию как праздник, как новое открытие. Мне вспомнился интересный эпизод.
Была назначена репетиция сцены, в которой Валя узнает о смерти Сергея. Я бежала на репетицию вприпрыжку, и моя радость была вроде бы оправдана: в двадцать один год мне бы¬ла поручена такая роль, я подготовила несколько вариантов решения сцены. Мне не терпелось поскорее показать. И вот в таком настроении бегу, на лице не играет, а бурлит мое внут¬реннее состояние, которое не в силах скрыть. Перед входом в репетиционный зал встречаюсь с Вячеславом Николаевичем и не могу понять, почему доброе выражение его глаз приобрело стальной оттенок. Его взгляд остановил меня словами:
— Какая у вас сейчас сцена?
Я с готовностью отвечаю: «Смерть Сергея». Он: «Вы не готовы». Я: «Почему?»
Он: «Подумайте, соберитесь и тогда войдете».
Я была потрясена. Тысяча новых эмоций охватили мое существо. Мысль о том, что я огорчила режиссера, расстрои¬ла меня. Я должна была прийти на репетицию более сдер¬жанной. Терзала мысль: вероятно, Вячеслав Николаевич ду¬мает: «Вот что значит поручить ведущую роль молодой акт¬рисе. Сколько легкомыслия и незрелости. Нет художествен¬ной дисциплины».
Так я раздумывала, а внутренним видением следила за тем, что происходило за дверью в репетиционном зале. Вот он прошел к своему столику, потом неторопливо достал из кармана железную коробочку, открыл ее, взял сигарету и, углубившись в себя, начинал медленно, маленькими долька¬ми рвать ее и аккуратно складывать в другую половинку ко¬робочки (врачи запретили ему курить). Взгляд его скользил по репетиционной площадке, будто рассчитывая что-то. Все на цыпочках входили, стараясь не мешать ему, и ждали. Когда я вошла, мои глаза встретились со спокойными, озабо¬ченными глазами режиссера. Он подозвал меня и сказал:
— Эта сцена требует большой мобилизации. Сегодня пот-ребуется много сил. Как вы себя чувствуете?
Не ожидая этого вопроса, я выпалила:
— Я готова, я сделаю все.
— Не надо все. Для того и существуют репетиции, чтобы отбирать только необходимое для данной сцены. Будем ис¬кать вместе.
От такой доверительности я была переполнена готов¬ностью. Казалось, все, что не скажет он, я, не раздумывая, выполню. Так велика была вера, так велико было уважение к нему. Работая с таким человеком, молодой актер всегда чувствует надежную руку режиссера, человека, который мыслит шире, видит глубже.
Вячеслав Николаевич приходил в театр задолго до нача¬ла репетиции. У него всегда было несколько вариантов одной и той же сцены. Он всегда был готов, он предчувствовал ре¬зультат. Терпеливо давал возможность будить фантазию и радовался, когда артист, как гейзер, бурлил своими возмож¬ностями ума и сердца. А улыбался он не губами. Казалось, что губы только в намеке на улыбку, а все лицо светится.
Играть премьеру этого спектакля из трех назначенных актрис было поручено мне, а после премьеры Вячеслав Нико¬лаевич сказал:
— Я счастлив, что родилась звездочка.
После этой роли я стала ведущей молодой героиней теат¬ра.
Прошли годы, но закваска, данная Вячеславом Николае¬вичем, осталась во мне на всю мою театральную жизнь.
++ +
Прослышав о том, что одесскую героиню Балашеву приг¬ласили работать в Ленинградский театр, я ощутила непрео¬долимое желание попробовать свои силы и поехать на кон¬курс «героини» в театр им. Иванова города Одессы. Как я позднее узнала, в этот театр показывались несколько актрис, но безуспешно.
Очень дальняя родственница уверяла, что у меня типаж и темперамент любимицы Одессы. Мне тогда было двадцать четыре года, и я была молодой героиней Ашхабадского рус¬ского драматического театра и казалось, что все могу.
Я набрала номер телефона директора Одесского театра, представилась и сказала:
— Я актриса, которую вы ищете. После небольшой паузы, он ответил
— Но конкурс уже прошел, художественный совет соби¬рается в отпуск.
— Ничего, — ответила я. — Поскольку я то, что вам нуж¬но, срочно выезжаю, если вы не возражаете.
— Да... Конечно. — растерянно ответил директор, опус¬кая трубку.
Собравшись за час под молчаливым взглядом Эдика, я выехала в Одессу.
Вероятное оттого, что я родилась в год тигра, все мое су¬щество всегда было в боевой готовности в любое время вклю¬читься в бега на перегонки. Во мне всегда присутствовало ра¬достное состояние состязания, риска, что рождало волю к по¬беде.
Одесса ошеломила меня. Мощеная камнями, как в сред¬ние века улица Деребасовская со своими спусками и подъе¬мами, озадачила меня и насторожила. Я привыкла к буйной зелени, цветам, тенистым аллеям Ашхабада, а здесь мне по¬казалось, как-то не уютно. Спустившись к набережной, нато¬лкнулась на мусорный бак, и увидела плакат: «Соблюдайте чистоту в урну», это меня рассмешило. Думалось, что этот город не похож на другие и в нем явно присутствовала какая-то своя сложившаяся специфика, которая не была созвучна мне. Проходя по улице мимо театра, я рассматривала витри¬ны, афиши, увлеченно разглядывая лица артистов, и услы¬шала голос женщины, которая явно обращалась ко мне:
— Вы, наверное, приезжая?
И не дав мне ответить, продолжила:
— Одесса, это то, что вам нужно.
И как ни в чем не бывало, продолжила свой путь. На каждом углу я чему— то удивлялась, и возникал воп¬рос:
— А мой ли это город?
Об Одессе ходили легенды, как о другом государстве и я об этом много слышала.
Встретившись с дирекцией театра, почувствовала, что произвела положительное впечатление. В своей буйной голо¬вушке, отметила, что мое строгое, подчеркивающее фигуру платье теплого теракотового цвета, было визитной карточ¬кой элегантности и достоинства.
Мое второе «я» всегда наблюдало со стороны, оценивая ситуацию.
Дирекцией было решено назначить просмотр молодой ар¬тистки на следующий день.
Я играла отрывки из спектакля «Иркутская история» роль Вальки, из спектакля «Поднятая целина» роль Лушки, пела песню Лолы из спектакля «Современная трагедия».
По всему чувствовала, что произвожу хорошее впечатле¬ние.
После просмотра художественный совет удалился на со¬вещание, затем вызвали меня и с улыбкой сообщили, что я принимаюсь в труппу театра.
— Правда, ставка вашей заработной платы, занята, но это дело времени, а пока вы будете получать на категорию ниже.
Члены художественного совета уверяли меня, что мне, повезло и что я действительно достойна работать в таком прекрасном театре.
Разумеется, все эти медовые речи меня не устраивали, а ущемляли мое самолюбие, я привыкла в Ашхабаде к успеху и уже в этом возрасте имела первую категорию.
Я извинилась и предложила условия:
— Давайте сделаем так, вы мне даете дебют, если я его выдержу, то получаю свою ставку, если нет, то уез¬жаю.
Такого поворота разговора комиссия не ожидала, и не сговариваясь, согласились на мой дебют. Было решено, что дебютом будет роль Аманды в пьесе «День рождения Тере¬зы», где необходимо петь и танцевать. Это меня устраивало. На подготовку давалось шесть дней. Две музыкальные репе¬тиции и две сводные, со всем актерским составом, остальное время, самостоятельная подготовка. Текста было много, но роль эффектная и интересная и я трудилась, забыв обо всем на свете.
По Одессе были развешены афиши, где рекламировался дебют молодой актрисы в роли Аманды.
И вот этот день наступил. Полный зал зрителей. Сердце бьется у самого горла, все мое существо напряжено, мысли одни
— Только бы выдержать.
Но чувствую, переволновалась, перегорела.
На сцене, будто я школьница, пою, голос не слушается, автоматически бросаю реплики, спит моя душа
Господи, дай силы, что же это со мной. Первый акт закон¬чился. Молча переодеваюсь, парикмахер поправляет причес¬ку, рассматриваю себя в зеркале и.
— Все будет хорошо, — сказал проходя актер Гончар, — Вы прекрасно репетировали.
Не разговаривая, мчусь в свою гримерную и закрываю дверь на ключ.
Растянувшись на полу, стараюсь расслабиться, успоко¬иться, привести в порядок свои мысли и вот уже это не я, а «что-то», что четко вычисляет:
— Если не возьму второй акт. И это же «что-то» кричит:
— Нет! Только победа! По-другому, быть не может! Я мо¬гу! Я сейчас столько радости принесу зрителю! Я готова! Все будет как надо!
Третий звонок и я, как тигрица из клетки мчусь на сцену с песней «Сибонэ» и зажигательным танцем. Караловое обле¬гающее платье, развивающийся хвост черных волос, горде¬ливая походка и гортанная испанская манера пения — все это сливается в красочную картину, которая приводит в вос¬торг зрительный зал.
Шквал аплодисментов и вот уже смелая и отважная Аманда, за судьбой которой наблюдает и сочувствует зри¬тель, это я.
Будто прорвало и я попала в тональность в которой душа живет естественно и свободно.
Спектакль окончен. Не смолкающие аплодисменты. Цве¬ты. Крики «Браво!».
— Господи, да святится Имя Твое!
Вдруг среди толпы, я вижу родное лицо мамы, которая, не тревожа меня, была свидетелем моей борьбы. Я подошла к ней обняла и увидела идущего на встречу директора, он гала¬нтно поклонился и объявил:
— Поздравляю с вступлением в нашу труппу. Вы будете получать свою категорию.
Счастливая и взволнованная, я приняла это, как долж¬ное.
Поскольку меня временно поселили прямо в театре, то мы с мамой отправились вместе переживать радость победы.
Сыграв успешно баранессу Штраль в спектакле «Маска¬рад», мне предложили репетировать Джени Герхард и заня¬ли в прекрасном спектакле «Человек со звезды» с блестящим партнером, актером Зайденбергом.
Репетировала с удовольствием, в свободное время, смот¬рела город, который по-прежнему, был чужой. Обещание с квартирой задерживалось, а Ашхабад не дремал. Телеграм¬ма за телеграммой: «Возвращайтесь, ждем нетерпением, вы наша звездочка-директор. Грехов».
Прошло восемь месяцев, с квартирой задержка. Ашхабад по-прежнему, бомбит телеграммами: «Возвращайтесь, ваши роли ждут вас. Гастроли Львов, Кишинев. Директор Гре¬хов».
Однажды утром, я проснулась в прекрасном настроении. Собрала свой чемодан и ни кому не сказав, села на самолет и полетела в Ашхабад.
В течении двух дней появились афиши, где сообщалось, что Гоманюк вернулась домой. Приглашаем на спектакли с ее участием: «Сто четыре страницы про любовь», «Поднятая целина», «Третья потетическая» и т. д.
Я смотрела на директора и видела, что он меня понимает.
— Я должна была сделать рывок. Он обнял меня и сказал
— И ты его сделала, а теперь готовься, отправляем тебя в Ташкент, будешь представлять Ашхабадский театр ролью Наташи «Сто четыре страницы про любовь» твоим партне¬ром будет актер Ледогоров. Ждем с победой.
Я шла по улицам Ашхабада и заново открывала для себя: «Какое счастье любить свое дело!».
++ +
В наступающем сезоне приехал из Алма-Аты новый актер — Борис Иванов. Блистательный ввод в идущий в репертуаре спектакль «С любовью не шутят» Кальдерона. Он играл возлюб¬ленного старшей сестры Беатрис. Я же играла Леонору-млад-шую. На репетициях все наблюдали за ним. Имея спортивный разряд по фехтованию, он виртуозно вел бои на шпагах, прек¬расно обращался с плащом и просто великолепно двигался. Настоящий герой-любовник плаща и шпаги. Легкий, спортив¬ный, высокий, пепельно-русые, крупными волнами развиваю¬щиеся волосы, греческий нос создавали романтический, но, мне казалось, опасный тип человека. Я держалась особняком, но слышала разговоры за кулисами, что он москвич, защищал диплом в Ленинграде в театре Ленсовета у режиссера Владими¬рова, что потом работал в этом театре и за что-то вылетел из не¬го. Я, для которой мера приличия в обществе была очень важна, вдруг увидела человека раскрепощенного, даже слишком неза¬висимого. Про таких говорят «все по барабану». Притягивало в нем всегда хорошее настроение. Веселый и все делающий с удо¬вольствием. Проходя мимо меня, он особо подчеркнуто накло¬нял голову, чем останавливал мое внимание, а потом, улыбаясь, смело смотрел светло-зелеными глазами, в которых читалось: «Какая прелесть, ты обязательно влюбишься в меня». Я не реа¬гировала на его пристальные взгляды, меня это даже раздража¬ло, так как он был уверен в своем успехе. Все женщины в теат¬ре завороженно хихикали, провожая его жадными глазами. Он мне почему-то казался «кентавром».
Эд уже руководил эстрадным оркестром. Когда-то он по¬корил меня внешностью горца и игрой на саксофоне-теноре. Он писал музыку, делал аранжировки. Первое время я пела его песни и не раз ездила с ним на гастроли, что было утоми¬тельно и лишало меня отпуска.
+++
В новом спектакле мне предстояло играть вместе с новым ар-тистом. Сама пьеса «Вызов богам» несла тему любви, поднимая глубокие мысли и чувства. Он смотрел на меня властно, сверля глазами, отчего я была не в своей тарелке, мне это мешало, я ста¬ла замечать, что стесняюсь его. В конце концов я стала волно¬ваться перед репетицией. Однажды после работы усталые и до¬вольные актеры высыпали в театральный двор, чтобы расхо¬диться по домам. Легкий ветерок сорвал с моей шеи газовую ко¬сыночку и попал Борису на грудь, я повернулась и увидела, как он взял ее и поднес к лицу, жадно вдыхая ее запах. Я растеря¬лась, а он протянул ее мне и как-то нежно сказал: «Спасибо!». Это меня потрясло, я была замужняя женщина.
На сцене все больше нас тянуло друг к другу. На наши лю¬бовные сцены сбегались актеры и, толпясь за кулисами, наб¬людали за тем, как что-то свершается... Горело все в моей гру¬ди от захватывающей меня страсти, но внешне я была холод¬на. Я задавала себе вопрос: «Что для меня в жизни важнее — тихая заводь обеспеченной жизни (Эд одевал меня шикарно, дарил много золота и говорил: «Жену видно по мужу») или все же вечное беспокойство стремительной непредсказуемой ла¬вины, которая способна не только омывать, но и разрушать?» Я все предчувствовала, но, Боже, как же я ненавидела разме¬ренность жизни. Я просто заболевала порой, у меня ни с того ни с сего поднималась температура, и я искала выход, убегая в театр от того, что меня губит. Поездки Эда освобождали ме¬ня от его молчаливого присутствия. Спектакль «Вызов богам» заряжал каждую мою клеточку радостью жить.
Я все знала наперед. Но эфирный водоворот меня уже подхватил.
+++
Спектакль окончился поздно. Транспорт уже не ходил, артистов увез автобус. Эд задержался на выезде и я решила идти одна.
Мне предстояло пройти через большую часть города, в ду¬шу вползала тревога. Быстро, неслышными шагами, я мча¬лась по пустой центральной улице. Кое-где встречались не за¬мечающие никого парочки, и это придавало мне смелости. Больше всего меня беспокоила дорога мимо парка, потому что в двенадцать часов ночи заканчивались танцы и вся шпана расползалась по скамейкам и аллеям, развлекаясь бутылкой и драками. Обойти парк — это значит уйти совсем в темноту, на что не решалась. Я пошла прямо, по противоположной сторо¬не. Как только вошла на аллею, куда освещение не доставало, сразу же услышала мужской смех. Внутри все сжалось. Со скамейки навстречу мне вразвалку, как бы обступая, двига¬лись ребята. Их было шесть или семь. Я продолжала идти, но один преградил дорогу, дохнув мне в лицо винным перегаром.
— Куда это ты торопишься? — сказал кто-то. На вид ему было шестнадцать или семнадцать лет. Когда меня окружи¬ли остальные, то увидела, что передо мною подвыпившие подростки. Я оцепенела, но смело смотрела на них.
— Говорил же тебе, Миха, появится птичка, — сказал тот, что был за спиной. Все весело загоготали. Я не допуска¬ла мысли о крайности, хотя холодела от ужаса.
— Пропустите, я иду домой.
— Давай проводим, — продолжали гоготать они.
Я знала, что должно произойти что-то такое, что измени¬ло бы ситуацию. «Но что? — вопило мое существо, — что мо¬жет их разжалобить или обескуражить, что может спасти ме¬ня?!»
Стоящий справа худой подросток потянулся к моей гру¬ди... И я бросилась в наступление:
— Что ты делаешь, мальчик, этой грудью я кормлю ре¬бенка. А ты, — повернулась я назад, — у тебя же есть сестра!
— У меня, слава Богу, нет, — прохрипел он.
— Так у тебя есть, — ткнула я рукой в грудь стоящего сбо-ку.Тот вытаращил на меня глаза, и я поняла, что угадала. — Если обидят твою сестру, ты убьешь этого человека, так зачем ты берешь грех на себя? Моего брата нет рядом, а завтра он найдет тебя из-под земли! Я обращалась к каждому, горячо убеждая: — А у тебя есть мать, она тоже женщина! Ребята! У вас у всех есть матери! У вас впереди жизнь! Сделать гадость по пьянке каждый может, а защитит только сильный.
Я крутилась в их тесном кругу и причитала громко, стра¬стно, то жалобно, то властно, так, как подсказывала мне моя природа. Они стояли, открыв рты, внезапно притихнув, а я, как заведенная пластинка, боялась остановиться. Все гово¬рила, убеждала, взывала.
Они переглянулись, и один из них сделал заключение, покрутив у виска:
— Да она ненормальная, пошли, ребята. И они молча отступили, пропуская меня.
Я пошла медленно, не оглядываясь... Шаг, еще шаг, два, три и, казалось, это уже не я, а птица, которая летела по воз¬духу, не касаясь асфальта. Когда уже поднималась по лест¬нице своего подъезда, мне пришло в голову, что крылья да¬ются сильным душевным напряжением, которое облегчает тело. Значит то, что внутри, способно диктовать телу, способ¬но существовать отдельно, давая силы физическому телу.
++ +
Пришла телеграмма: «Встречай, рейс . Люблю. Эд». Я стояла в аэропорту и смотрела, как он идет с самолета... Идет чужой мне человек. Мы сели в машину, он тревожно спро¬сил: «Что-то случилось?» и, не ожидая ответа, продолжал: «Сколько я тебе подарков привез». Войдя в дом, он суетился возле чемодана, а я отрешенно стала собирать сумку. Было двенадцать часов ночи.
— Не понимаю, ты куда, что-то случилось?.
Мое сердце дрогнуло, но я спокойно ответила: «Ухожу от тебя».
— Галя, я не хочу, я не хочу без тебя.
— Знаешь, Эд, это нечестно, я должна разобраться в себе.
— Тебе уже доложили, да у меня с ней ничего не было, а если у тебя что-то было, то я не вспомню.
Я посмотрела на него и, направившись к выходу, захлоп¬нула за собой дверь.
Я шла по ночному Ашхабаду, ловя такси и думая о том, как я хочу видеть Бориса. Я не думала ни о том, как воспри¬мут мое решение родители, театр, город... Я была накануне присвоения мне звания заслуженной артистки Туркменской республики, где женщине не прощают таких поступков. Мне было все равно. Я шла за своим сердцем. Знала, что прыгаю в бездну, но возврата нет.
++ +
В трехкомнатной квартире жили три актера-холостяка. Мне открыл Игорь. Они еще не спали, и он, улыбаясь, сказал:
— Проходите прямо, там его комната.
Когда я вошла, Борис одетый полулежал на тахте, каза¬лось, совершенно пьяный. Первая моя мысль была бросить¬ся к двери, раствориться в ночи. Этого не ожидала. Но он ши¬роко открыл полные изумления глаза, вскочил, шагнул ко мне, опустился на колени, обняв мои ноги, зашептал:
— Боже, какое счастье, ты пришла! Я узнал, что ты пое¬хала встречать мужа, и напился. Теперь никогда не отпущу. Ребята! — закричал он. — Идите сюда!
Ребята дружно ввалились в комнату. Счастливый Борис произнес: «Это моя жена!». Через два месяца нам дали трех-комнатную квартиру, а еще через месяц я получила звание заслуженной артистки Туркменской республики.
++ +
После съемок фильма «Дорога горящего фургона» по за¬литому солнцем двору Туркменской киностудии я бежала навстречу ожидающему меня Борису и горячо шептала:
— Я знаю, я для тебя родилась и живу, ведь каждый че¬ловек рождается для другого человека. Мама рассказывала мне, что род людской — это огромное дерево, усыпанное яб¬локами. Потом буря сорвала эти яблоки, и они, разбившись, раскатились по свету. И кто знает, какая половинка найдет свою. А если найдет, это и есть счастье.
— Ты все же малышка... Жизнь — это случайность. В ней все непредсказуемо, — говорил он. Эти слова кололи, трево¬жили душу.
++ +
Спектакль «Вызов богам или Четыре креста на солнце» определил нашу судьбу. Наполненный борьбой за жизнь, борьбой за любовь, он сблизил нас. Мы поженились, мечтая назвать своего первенца именами наших героев: если девоч¬ка, то Инга, если мальчик, то Вадим. Жизнь в театре уже бы¬ла жизнью двоих. Роли объединяли. От бесконечных совме¬стных «рывков» жизнь приобретала особый смысл. Глав¬ное — наши спектакли, гастроли. Остальное не имело значе¬ния. На нас стали строить репертуар, мы получали пригла¬шения в театры городов Львова, Харькова, Одессы и во мно¬гие другие театры.
Казалось, вот оно «Главное жизни»... Но человек предпо¬лагает, а Бог располагает.
++ +
Как же нам было интересно жить. Оба жизнерадостные мы находили удовольствие от просмотренных фильмов, ко¬торые горячо обсуждали, от прогулок по парку, от гастролей и развлечений. В газетах писали о нашей любви, где мы встречаем Новый год, какие наши планы. Все, связанное с нами, вызывало интерес. Мой образ жизни совершенно изме¬нился, я была в своей атмосфере. Работая вместе над ролями, мы получали несравнимую ни с чем радость, открывая новые варианты решения эпизодов и репетируя до одурения. Моя мечта была получить высшее образование, и я поехала в Москву поступать в ГИТИС.
++ +
В ГИТИС поступали две тысячи человек на одно место. «Я поступлю, — стучало в висках, — по— другому не может быть». Работа над речью, театральная студия, множество ро¬лей уже были за плечами как фундамент.
На экзамене я читала свои стихи, свою прозу и пела ста¬ринные романсы. Стремление было так велико, что влюблен¬ность в мечту продвигала меня к победе. Мне хотелось совер¬шенствоваться в лучшем вузе страны.
Я поступила на курс педагога Пажетного (актера Вахтан-говского театра) и Муата.
Теперь я училась со многими ведущими артистами пере-фирии и столицы. Занятия в ГИТИСЕ, доставляли мне ог¬ромное удовольствие. Уезжая из театра на сессию, я имела возможность не только пополнять свои знания, но и учить¬ся у других артистов, быть в курсе жизни театров Советско¬го Союза. Была возможность посещать все театры Москвы, ходить к памятнику Пушкина, слушать песни Высоцкого, стихи Евтушенко, Ахмадулиной и многих других тогда на¬чинающих поэтов и певцов. На нашем курсе учились и мос¬ковские артисты, особенно был интересен, тогда уже узна¬ваемый зрителем Савелий Крамаров. В то время, он жил с мамой в полуподвальном этаже в маленькой квартирке, но уже успел заработать на скромную машину, что по тем вре¬менам считалось богатством. Иногда он с удовольствием ка¬тал нас на ней.
На актерском мастерстве, мы часто были партнерами в этюдах. Особенно мне запомнился этюд, где он играл хулига¬на, и приставал к девушке, которую играла я. Быстро приду¬мав себе игру с дружками в карты, он наблюдал за появив¬шейся девушкой. Слегка присвистнув, он приоткрыл рот и очень смешно смотрел, как она расстилает коврик. Я неб¬режно глянула на эту компанию, и, встретившись с его вни¬мательными глазами, совершенно случайно, чуть улыбну¬лась. Савелий тут же воспользовался этим, истолковав по-своему, бросил играть в карты и любезно предложил послу¬шать импортный магнитофон, редкость по тем временам.
Я замечала, как мгновенно он реагировал на партнера и обстоятельства, иногда его «заносило», он слишком увлекался, но репетировать с ним всегда было интересно. Он всегда был не-ожиданным, что рождало непредсказуемое приспособление.
Два раза в год, мы съезжались на сессию, радостно приве¬тствуя друг друга. Когда в аудиторию входила я, Савелий расшаркивался и фиглярничая торжественно объявлял
— Галина Гоманюк! Советский Союз! — Затем слегка прикасаясь, делал подчеркнуто серьезное лицо и озабоченно спрашивал:
— Зачем тебе учиться? У тебя уже есть звание заслужен¬ной артистки, если бы у меня было звание, меня бы отсюда ветер сдул.
Под общий хохот, он смешно поворачивал голову, чтобы второй глаз попадал в фокус зрения, комично философствуя
— Главное реально себя оценивать, — и заливался радо¬стным смехом. Вообще он любил смешить и рассказывать анекдоты.
Когда сдавали экзамены по любому предмету, Савелий вкладывал свою фотографию в зачетку и тихо просительно шептал преподавателю
— Мне больше тройки не надо. Не дайте артисту умереть с горя.
Это вызывало улыбку педагога и хихиканье тех, кто был очевидцем. Поскольку Савелий уже снялся в несколь¬ких фильмах в удачных эпизодах и был узнаваем, к нему относились снисходительно, и конечно же его «номер» проходил.
А если серьезно, он был трудолюбивый, спортивный па¬рень, многим интересовался и всеми силами старался быть замеченным. Когда мы встречались в Ялте в актерском доме отдыха, где я часто отдыхала с Борисом, то с удовольствием следила за игрой на корте, где Савелий великолепно играл.
— Да, — твердила моя душа, — Если человек чего-то хо¬чет, реально оценивает себя, стремится к цели через усилия, он обязательно одерживает победу. Его поддерживает Бог, как говорила моя бабушка.

++ +
Мы играли в спектаклях «Сироно Де Бержерак», «А зори здесь тихие», «Третья патетическая», «Большевики» и в других спектаклях. Борис успешно сыграл на телевидении Фридриха Энгельса, после чего получил приглашение в теле¬визионные фильмы. Нашей радости не было предела. Режис¬сер Новиков, увидев нас на гастролях во Львове, приглашает в Брянск. Мы уезжаем из Ашхабада: я — на роль Ларисы в «Бесприданнице», Борис — на роль Треплева в «Чайке». Для нас ставят «Собаку на сене»: я — Диана, Борис — Теодоро. В спектакле «Провокация» я играю прототип разведчицы Ма¬та Хари, Борис — русского разведчика Исаева. Роли — как из рога изобилия. И все — удача, удача, удача. Гастроли в Киеве, и нас приглашают в театр группы советских войск в Германии.
Порывистый, непредсказуемый, недипломатичный и лю¬бящий, нередко неуправляемый Борис пленил меня. Я люби¬ла его дома и на сцене, с ним никогда не было скучно. С ним было напряженно. Он нравился женщинам, обожал пиво, а
 

 
 


Лушщн ««Ъахчисарайсщй фонтан», роль Заремы
 
на застолье был в своей стихии. Я сдерживала, уводила вов¬ремя, пока с простотой сердечной не наговорил кому-нибудь обидных слов. Он не признавал авторитетов.
+++
Годы бежали. Я собиралась на защиту диплома в Москву.
— Галчонок, зачем ты себя изводишь этим институтом? Брось его ко всем чертям.
— Нет, Борис, я закончу.
— Ты знаешь, малышка, ты мне иногда представляешься танком.
— Ничего себе, — сказала я, не зная, смеяться или оби¬жаться, но он поторопился объяснить.
— Меня удивляет в тебе то, что ты всегда играешь на пре¬деле. Как это? Ты как танк, тебе все равно: болото или ровная дорога, асфальт или лес. Честное слово, я не видел актрис, которые бы всегда работали как в последний раз.
— Зато ты один день играешь гениально, а после пьян¬ки — бездарно, — отпарировала я.
— Да ты не обижайся, но меня всегда удивляет в тебе обяза-тельность, дисциплинированность, что я себе бываю противен.
— Борис, сегодня после спектакля будет застолье, прошу, ну пожалуйста, не пей. — Я обнимала его, убеждала в кото¬рый раз. У него на глазах появлялись слезы, и он говорил мне, целуя: «Я не достоин тебя».
У меня рвалась душа. Я убеждала его, что он блистатель¬ный артист, что я им восхищаюсь, и это было правдой.. По¬том бежала на кухню, чтобы принести ему что-нибудь вкус¬ненькое, потом приходила и не находила там, где оставляла, так как он обязательно что-нибудь придумывал, чтобы пос¬мешить меня, удивить. Однажды я обыскала все комнаты, а он повис на подъеме ног с другой стороны двери или залазил на дверь, упираясь головой в потолок и корчил смешные ро¬жицы. После чего мы счастливо смеялись, и все начиналось сначала. Я принимала его таким, каким он был. Я предчув¬ствовала, на что шла, я сделала свой выбор.
++ +
Я не могла спать... Завтра надо идти... Завтра надо идти... Оттягивать нельзя, спектакли следовали один за другим.
Роли, роли... — они не давали думать о себе... Они пест¬рой гирляндой, звонкой и сладостной, заглатывали мой мир. Мне были ближе те, другие женщины, образ которых я соз¬давала. А я? Успею, потом. Боже, какая я грешница. Госпо¬ди, нет мне прощения! Смогу ли замолить?
Перед утром в легкой дреме видела свой живот прозрач¬ным.
Рассматриваю. Сердце дрогнуло — мальчик!.. Светлые волосы, зеленые глаза. И вдруг слышу:
— Мне еще рано...
— Но у меня новый спектакль! — вопило мое эго. — Я не могу, пойми. Ты не должен быть! «Господи, что же я делаю». В висок стучат слова Библии: «Они не ведают, что творят». «Господи, помилуй, я не могу, не умею по-другому. На сегод¬ня это мое Я...».
Через месяц мы выехали работать в театр группы советс¬ких войск в Германии.
++ +
Из автобуса почти не выходили. Постоянно в дороге. Мелькали за окном бесконечные города. Проходили беско¬нечные спектакли, концерты. То Германия, то Польша... Солдатские клубы, холодные гримерные... «Ну и пусть. Глав¬ное, я нужна, мы нужны». Постоянные перемены освежали...
Начальник театра твердил:
— Вы здесь на переднем фронте, не имеете права болеть.
Все это было похоже на марафонские бега, где непремен¬но надо было побеждать, разрывать ленточку, и я напрягала все силы. Мне казалось, что это был мой долг перед Богом и перед жизнью, а годы шелестели своими страницами и неу¬молимо мчались...
Германия была для нас не только новым интересным ми¬ром, но и путем поправить свое материальное положение. Актеры из столичных театров страны создавали букет отлич¬ных спектаклей. Обнаружив во мне поющую актрису, дирек¬ция включила меня в концертную программу, которая пока¬зывалась и немцам. Мы работали для нашего государства за валюту. Сами перебивались на консервах, только бы зарабо¬тать за это время. Иногда нам везло, когда мы снимались на киностудии «DEFA»
 

 
+++
За окном пасмурно. Голые деревья уныло вторили душе: неужели когда-нибудь появится зелень на этих ветках? Неу¬жели будут ярко светить солнце и цвести цветы?
Мокрый снег размазывал мое завтра... Неужели, неуже¬ли у меня не будет больше детей? Мне казалось, что вселен¬ная смотрит в мои глаза своим законом. Законом, который я нарушила. Я не уберегла жизнь, я прерывала жизни, и закон причины и следствия неумолимо входил в свои права... Мне тридцать лет, что меня ждет, меня, женщину, назначение которой — дать жизнь.
В ушах звучат слова мужа: «Ты перестанешь меня лю¬бить. Ребенок отберет тебя у театра и у меня».
Жизнь диктовала мне условия, и я принимала их. Чего же я хочу? Все справедливо.
++ +
Зато я знаю, что такое высота. Это когда захватывает дух от полета. Я знаю, как расправив крылья, на зависть полза¬ющим, бегающим, шагающим, парить над землей. Парить в своих ролях.
Все это мне дала сцена. Моя наэлектризованность требует отдачи огня сердца, иначе взорвусь. Я люблю на сцене все. Люб¬лю плакать, смеяться, страдать, ненавидеть и обожать, потому что жизнь не дает мне возможности выплеснуть из себя заряд энергии. В жизни я стесняюсь, волнуюсь, боюсь... Если люблю, то по-рабски, если страдаю, то с ущербом для здоровья.
А на сцене волшебные слова «а если бы» переносят меня во времени и пространстве, а фантазия открывает горизонты надземного. Вечером, продумывая линию роли, я томлюсь в ожидании утра... Пробовать, искать, репетировать и репети¬ровать... Репетиции — это мои полеты... Спектакли — это взлеты на немыслимую высоту, где «я» растворяется в каж¬дом страдающем, любящем одиночестве живущего, когда сердце дышит разряженными энергиями чувств.
++ +
Боже, как больно... Приговор был: оперировать! Я смотрела на окружающие меня белые халаты, и во мне созрел ответ: «Нет, нет и нет! Это ошибка! Это не мой диаг¬ноз». Вспомнились мамины слова о том, что у нас в роду ни у кого из женщин этого диагноза не было.
Что-то изнутри протестовало и твердо заявляло: «Нет!» Из памяти выплывала знакомая ситуация, когда мне помо¬гали горячие уколы. Решение было принято. Я приподня¬лась, попросив бумагу и ручку. Молоденькая медсестра, пог¬ромыхав ящиками стола, принесла их. И я начала старатель¬но выводить: «От операции отказываюсь, прошу никого не винить».
Я стала настаивать на том, чтобы мне провели курс лече¬ния хлористым кальцием. Белые халаты переглянулись, за¬шуршав шепотом:
— Кто будет брать на себя ответственность?
Но я горячо убеждала их, сползая с медицинского стола, что все будет хорошо.
После укола я лежала, разрываемая болью, но глубоко уверенная, что завтра наступит...
Врач с любопытством рассматривала меня, поглаживая руку, где обиженная вена протестовала синяком.
— В моей практике такого еще не было, — говорила она. — Ничего не понимаю...
Через неделю меня выписали. Я получила еще один серь¬езный урок жизни: как важно уметь слышать себя... А, мо¬жет быть, не себя, но нечто свыше? Моя душа была перепол¬нена благодарностью и любовью к Богу.
++ +
Какое интересное видение. Нет, не сон, а видение — яр¬кое и красочное!
Синее небо, и в нем громадного роста воины. Один лежит, рука под головой, колено согнуто, на ногах римские санда¬лии, рядом с ним лежат щит и кинжал. На нем то ли туника, то ли короткая тога... А за ним сидит второй воин. На голове блестящий шлем, блестящая одежда, а рядом воткнут в обла¬ко, словно в землю, кинжал. Зрелище потрясающее, объем¬ное... Мне вспомнились легенды Рериха и слова: «Воображе¬ние не может придумать того, чего нет или не было». Было ощущение, что я прикоснулась к чему-то, что было когда-то действительностью.
+++
В какой бы город не приезжала с гастролями, я бежала в церковь. Бесконечно исповедуясь, находила в себе все новые и новые грехи, не ища оправдания.
Я стояла на коленях в маленькой церквушке на Арбате, понимая, что прощения мне не вымолить, но надежда не по¬кидала меня. Слезы стекали по щекам. Покаяние было глу¬боким. Я беззвучно просила прощения, чувствуя тяжесть греха и расплаты. Ощутив на себе чей-то взгляд, обернулась и увидела сидящего при входе старца. Черная одежда под¬черкивала его бледное лицо и длинные белые волосы. То, как он сидя опирался на палку, говорило о его возрасте и мудрос¬ти. Наши глаза встретились, и я бросилась к нему:
— Батюшка, дедушка, помогите, я грешница. Он смотрел на меня сурово и шептал:
— Бог поможет, детка, молись...

— Дедушка, прошу, помолитесь за меня. Я раскаиваюсь. Я вымаливаю у Бога ребенка, прошу, помолитесь...
— Как твое имя?.
— Галина.
— Молись, Галина.
++ +
Как не всесильны врачи! Как велик Бог! Господи, я слав¬лю имя Твое! Господи, я Твое дитя, и Ты всепрощающ. Слава Тебе вовеки веков! Ты услышал мое покаяние, Ты услышал мои молитвы и дал мне шанс!
Я ловила красно-коричневые листья знаменитого парка Сан-Суси и удивлялась тому, как они кружились, медленно и плавно падая, шурша под ногами. С самого утра я торопи¬лась в парк, чтобы бродить по аллеям, наслаждаясь окружа¬ющей красотой. У меня было счастливое время, когда ждала свое маленькое сокровище и мечтала, каким оно будет и сколько тепла отдаст ему мое сердце.
Это был временный перерыв в стремительном потоке жизни. Я осознавала это и наслаждалась отпущенным мне временем, зная об огромной ответственности. Мне тридцать три года, и больше возможности родить не будет. Будущая жизнь во мне была моим смыслом, моей радостью, моей наг¬радой.
У меня родился мальчик! Боже, не вмещается в голове, как женщина, может дать жизнь будущему мужчине. В на¬шем роду в основном рождались, девочки и казалось, само собой разумеется, но дать жизнь будущему воину, это не вхо¬дит в сознание. Одно дело, когда это у других, но когда ты рождаешь совершенно другой мир, это захватывает феервер-ком эмоций. Девочка это тоже другой мир, но понятный. Да¬же мама, когда я привезла сына к родителям, заволновалась
— Как с девочками обращаться я знаю, а вот с мальчи¬ком.
Мальчик в нашей семье, это все равно, что инопланетя¬нин. Счастливый Борис, и совершенно обезумевший дед, ко¬торый всю свою жизнь прожил в окружении дочерей, внучек были в восторге.
Я же думала о Творце, как же Он велик и совершенен! Он дал женщине неоценимый дар, я вдруг захотела заглянуть в те далекие времена, когда женщина была чудовищно униже¬на и поняла почему. Творец дал ей несокрушимую власть, и ей не могли простить этого божественного дара, потому что она давала жизнь человеку, и от нее зависело государство, которое, не задумываясь, превращало великую миссию в иг¬рушку для развлечений, так было удобно, бездумно и глав¬ное помогало сохранять власть, направленную на войны. Ко¬нечно же я философствую, размышляю, но это не мешает мне открыть в себе план Творца — дать жизнь, продлить себя.
Оставаться работать в Германии после рождения ребенка было запрещено. Нас уже ждал курский театр. И опять воп¬рос: что делать? Декретный отпуск составлял полтора месяца до рождения ребенка и столько же после. Надо было работать. Вся моя надежда была на родителей. Я знала, что мое биение сердца — это их биение. Я знала, что отец и мать спасут меня.
++ +
В Курске нас ждала трехкомнатная квартира в новом до¬ме и блестящие роли Протасова и Маши в спектакле «Живой труп». Главный режиссер Юрий Шишкин был нашим дру¬гом по Ашхабаду и сделал все ради того, чтобы мы приехали в этот город. Родители дали нам возможность устроиться, сыграть роли, закрепиться в театре, и только тогда наш сы¬ночек, полненький и ухоженный, был с нами. Потом глав¬ные роли пошли одни за другими, и город был покорен, а мы счастливы.
Я пила успех и не могла насытиться, я говорю об этом, чтобы акцентировать специфику профессии, где наряду с от¬ветственностью — фейерверк эмоций, когда из-за ролей ак¬теры, как дети, теряют голову. Мне казалось, стоит мне оста¬новиться, расслабиться и что-то уйдет. Здоровье было надор¬вано в Германии, а я никак не могла остановиться, все бежа¬ла и бежала...
— Послушай, а ты не боишься надорваться? — спросила меня пожилая актриса.
— Мне это не приходило в голову...
— А ты подумай, разве обязательно быть занятой почти во всех спектаклях? Оставь роли для других.
Меня это озадачило, я не могла понять: что это, забота или зависть? У меня роль за ролью — удача. Одну играю, а две репетирую. За границей по полгода шел один и тот же спектакль или концертная программа, пока не объездим с ними все воинские части в Германии и Польше. Теперь же я испытывала невероятную радость от новизны: каждый ме¬сяц — новый спектакль. Ну, не умею спокойно идти, я долж¬на бежать быстрее, успеть, пока молодая...
Однажды ощутила сильное недомогание. Меряю темпе¬ратуру — тридцать семь и восемь. С чего бы это? Просквози¬ло на выездных? Стала подкашливать... Обратилась к врачу и услышала:
— У вас пневмония, надо ложиться в больницу.
— Да что вы! — запротестовала я. — У меня на выходе спектакль...
Набрав таблеток, продолжала жить тем же ритмом. И так — месяцы. Температура тридцать семь и один — трид¬цать семь и три.
К отпуску я была усталой и нездоровой. Кашель не прек¬ращался, а усиливался. Лекарства не помогали. Приехав в Запорожье, как всегда с семьей, я встревожила родителей. Теперь уже, чтобы заснуть, я подкладывала под голову по¬душки, меня душил кашель. Сестра повела к своему врачу, которая сказала:
— Пневмония с астматическим компонентом, надо ло¬житься в больницу.
Перед больницей я всегда испытываю необъяснимый страх.
— Я не могу, меня без прописки никто не положит.
— Да, ты права, — сказала сестра упавшим голосом. Она всегда очень остро реагировала и реагирует на болезнь
близких, всегда жертвенно берет на себя ответственность. До-машними способами они вместе с мамочкой растирали меня, отпаивали горячим. Малыш был под присмотром мамы, муж накормлен. Запорожье — это всегда мое спасение.
Что делать? Как быть? Уже понятно, я гибну, пора при¬нимать какое-то решение... Днем мне было легче, к темпера¬туре я привыкла и старалась хотя бы чем-то быть полезной. Как-то мама попросила меня сходить в магазин за молоком. Тогда еще были очереди. Я стояла и тихонько в платочек кашляла. Откуда ни возьмись, ко мне подошла старушка и сказала:
— Деточка, у тебя плохой кашель.
— Я знаю, бабушка.

— Не бойся, мое дитя, ты вылечишься. Купи лук помоло¬же, порежь его мелко и засыпь сахаром. По весу: сколько лу¬ка, столько же и сахару. Поставь в темное место настояться, а через три дня пей столовыми ложками, как тебе лучше пой¬дет — до еды или после. Только следи: порция подходит к концу, а у тебя уже зреет новая, в холодильник не ставь. Пей не меньше месяца и приговаривай: «Лук от всех недуг». По¬няла? Сделай сегодня же, а я за тебя помолюсь.
— Спасибо, бабушка, я желаю вам долгой жизни. Спаси¬бо на добром слове. — Купив молоко, мне хотелось поблаго¬дарить ее еще раз, но она уже ушла.
Придя домой, я рассказала обо всем, что услышала, и мы сообща сделали это лекарство...
К концу отпуска, который длился полтора месяца, я ожила.
Все, что случилось со мной, видно было не случайным, и я задумалась, и серьезно... Пользуясь тем, что режиссер наш друг и что он любил с нами работать, я забыла, что есть и дру¬гие актрисы и не менее меня достойные...
Как же тяжелы уроки жизни...
И как же я благодарна Господу, что он через старушку по¬мог мне. Благодарна за то, что осознала, поняла. Благодарна за вернувшееся мне здоровье.
+++
После тяжелого сезона в театре «Группы Советских Войск в Германии» мы радовались отпуску, как дети. Поду¬мать только, целых две недели отдыха в Крыму в совершен¬но чудесном месте, по словам очевидцев, Судаке.
Двухлетний сын, остался под присмотром родителей, а на¬ша задача, как говорил папа, восстановить потерянные силы.
Уставшие, но счастливые, мы прибыли в окруженное с трех сторон горами, местечко или городок Судак, где сняли жилье.
Маняще плескалось море и зовуще «взирали» на нас го¬ры. Тепло, безветренно при свежести моря, фрукты и солнце наполняли организм отдыхом и хорошим настроением.
Не прошло и трех дней, как праздное лежание на пляже и приятное купание, насытили нас и нам не терпелось пере¬мены, чего-то «эдакого» Как говорят «на ловца и зверь бе¬жит». Мы знакомимся с чудесной парой, мужем и женой, ко¬торые обожали Судак и каждый год приезжали получить свою порцию радостей. Поскольку знали каждый его уголок, то предложили не откладывая на долго, совершить не забы¬ваемое восхождение в районе «Чертового Пальца», так назы¬валась гора, которая словно выставила свой большой палец, зазывая полюбоваться красотой сверху.
Решили, что завтра утром на восходе солнца, отправимся «лицезреть чудо».
— Вы знаете ребята в чем прелесть, — говорил наш новый знакомый, Миша. — А в том, что когда мы поднимемся в проем между горой и «Пальцем»,мы благополучно пройдем между ними и окажемся на волшебных горных полянах, где мы были не один раз и вы будете не только очарованы, но потрясены обилием ягод и цветов.
— Да, — подхватила Лариса и возвращаться будем уже другим путем, хотя это займет больше времени, зато спуск легкий.
Я первая закричала:
— Урра-а-а!
Борис тоже был захвачен этим предложением, но мне бросил фразу
— Меня беспокоит твоя обувь, поваляйся на берегу, а мы сходим.
У меня на ногах были шлепки на коже. И все равно не справедливо, это был удар, которого никак не ожидала и я удивленно глядя на Бориса, произнесла:
— Ты хочешь лишить меня такого удовольствия? Ребята засмеялись и Миша сказал:
— Поможем.
Утром наполнив целофановый пакет снедью, одев шерты, шляпы и в полной «боевой» готовности, пошли на встречу с ребятами. Восходящее солнце, ласкало все к чему прикаса¬лось.
Наши знакомые уже ждали нас. Миша был похож на смешного крабика, впереди него был собственный животик, позади большой рюкзак, на голове видавшая виды, малень¬кая соломенная шляпа, а на тоненьких ножках большие, то¬же имеющие свою биографию, кроссовки. Лариса была выше его ростом в огромной шляпе с развивающей лентой и в очень коротких, почти трусиках-шортах и кедах.
Мы сразу стали симпатичны друг другу и Миша, как пред-водитель, указал путь по которому нам следовать. Болтая по дороге о разном, и подойдя к горе, мы уже многое знали друг о друге. Вблизи гора показалась более крутой. Она была пок¬рыта редкими камнями разного размера, довольно скудной растительностью и кое-где, стелящими карликовыми дерев¬цами и суховатым кустарником. Во всяком случае издалека, она выглядела значительно живописнее, хотя подниматься на нее в моих шлепанцах, не составляло большого труда.
Со смехом и болтавней, мы быстро шаг за шагом, цепля¬ясь то за кустарник, то за камни, преодолевали метр за мет¬ром. Поглядывая наверх, видели, как приближается гордый «Палец», но вот подхода к проему, пока не находили.
— Миша! — окликнула Лариса. — Ты сюда нас вывел или прошлый раз шли левее?
Мы с Борисом переглянулись.
— Ничего себе шуточки, — мелькнуло в голове-
Борис взял инициативу в свои руки и стал медленно под¬нимаясь, искать проход. Увидев мое недоумение, Миша стал приближаться ко мне и тихо сказал:
— Ты главное не смотри вниз, смотри только вверх. Именно эти слова разбудили мое любопытство. Я остано¬вилась и посмотрев назад, обомлела.   Моему взору откры¬лась громадная панорама моря, совершенно отвесная гора, по которой мы лихо вскарабкались, а там внизу, крохотные, словно муравьи, бегающие машинки. Я замерла, меня за¬тошнило. Вцепившись в куст я почувствовала, как шлепанец съезжает с моей ноги и я не в силах ее удержать, только слы¬шу, как она быстро и легко катится вниз.
— Не дрефь, — пытался шутить Миша. — Уже скоро.
Я подняла глаза на Бориса, который успел подняться еще метра на три и отметила для себя, что он странно смотрит на Мишу, который понял Бориса и бодро сказал
— Во-первых, я буду страховать Галину с этой стороны, а ты Лариса ползи сюда, будешь с другой стороны, а во-вторых, — как-то озадаченно произнес, — я не пойму, где переход?
Лариса с красным от усилия лицом, раздраженно бросила:
— Ты посмотри в верху скалы, или ты уже ничего не ви¬дишь, их не обогнуть — потом помолчав, лежа на животе, она слюной растирала поцарапанную ногу и констатировала:
— По-моему, мы не туда вышли.
— Как не туда? — уставилась я на Мишу, пытаясь под¬нять в верх голову, чтобы понять, слышит ли это Борис, но он продолжал обследовать ближайшие скалы, стараясь най¬ти какой-то выход. Я прижалась к земле, держась за какой-то камень, который мог в любое время отправиться вниз за шлепанцем. Босой ногой я как могла лезла в маленькие рыт¬винки, чтобы прочнее закрепиться.
Борис был над нами слева метрах в трех, он присел меж¬ду двух камней и пытался разобраться, как выбраться. Наб¬людая за ним, я видела, как он встал и медленно пошел по уз¬кому карнизу обхватывая скалы руками и прижимаясь к ним грудью, но я уже начала ощущать озноб и мне уже было все равно.
— Надо еще подняться, — скомандовал Борис.
Я чувствовала, как слабею и тихо взмолилась, борясь с тошнотой и серцебиением:
— Ребята, что хотите делайте со мной, я дальше не пойду.
— Сейчас что-то придумаем, я буду подставлять руку под твою ступню, ты упирайся и поднимайся дальше, осталось немного.
Я смотрела на него каким-то другим зрением, мое лицо было прижато к земле, я чувствовала хрупкость этой опоры и видела, что как только я обопрусь на его руку, огромный рюкзак, потащит его вниз, а за одно и меня.
— Нет! — отказалась я на отрез. — Оставь меня.
— Куда ты завел нас, — процедила Лариса, глядя на Ми¬шу и поглаживая меня по спине, от чего мне было еще более не выносимо. В голове проносилось:
— Делают вид, что спасают, а сами в любую минуту сор¬вутся, зачем?
— Господи! — шептала я. — Что же я натворила! Господи, да святится имя Твое, укажи путь. Как же мама предупреж¬дала.
— Будьте осторожны, детки, у вас ребенок.
Я подняла голову и увидела, как Борис пролез между двух скал, оглядывая и проверяя крепость кустарника, встретившись глазами, я заметила его бледность, а он мне:
— Потерпи и еще немного поднимись.
— Прости, но это все, меня покинули силы, я боюсь дви¬нуться с места, вызывайте подъемный кран или вертолет.
Миша поддерживал мои ступни, подталкивал меня в верх, но это было бесполезно.
— Ребята, пожалуйста, оставьте меня, — они перегляну¬лись и посмотрев на Бориса, отползли.
Перед глазами снова глаза мамы и раскаяние вылилось в непрерывный поток слез
— Господи, ну почему так не обдуманно поступила, что же я натворила.
И вдруг мне вспомнилось, кто-то рассказывал, как ранен¬ный солдат истекая кровью, уходил через пустыню от прес¬ледования. Теряя силы, он взмолился
— Чего же Ты, Господи меня бросил? И услышал голос:
— Я тебя не бросил, я иду с тобой.

— Как же со мной? — вскричал солдат, на песке только мои следы.
— Нет, — ответил Господь, это мои следы, а тебя я на ру¬ках несу.
И вдруг, словно пустота вокруг, чувствую, как силы от¬куда-то берутся и сознание наполняется верой и слышу голос мужа:
— Видишь, крепко держусь, полулежу между скалами, здесь есть место для тебя, кустарники крепкие. Я спускаю тебе ногу, ухватись за нее, я подтяну тебя, не бойся.
Он переключился на Мишу и Ларису.
— Поддержите, она дотянется, я знаю ее характер.
Он улыбнулся бледными губами и шутливо сказал, кивая вниз.
— Туда мы всегда успеем.
И снова я оказалась словно в пустоте, тянусь руками, ка-рабкаюсь босыми ногами, а они скользят.
— Ничего, еще разок, Миша, поддержи ей ступни.
Я уже ничего не слышала, дрожание прекратилось и бросив все свои силы, я таки сделала рывок в верх и повисла на его но¬ге. Теперь ни Миша, ни Лариса помочь мне не могли. Я висела над пропастью и только ангелы-хранители поддерживали меня.
— Молодец, я же говорил сможешь, теперь остались пус¬тяки.
Он тащил собственную ногу вместе со мной в щель, креп¬ко держась за кустарник. Когда я добралась до его колена, он резко схватил меня под мышку и вытащил в свою щель. Не¬которое время мы лежали молча глядя в небо. Ребята ждали пока мы отдохнем. Я окончательно успокоилась.
— Видишь, как спокойно плывут облака, все хорошо, — он похлопал меня по щеке, как это делал сыну.
А я подумала:
— Какое счастье, что Борис спортсмен, другой бы не смог, здесь нужна была сила.
— А ты молодец, Галченок, босыми ногами карабкалась, это тренированному человеку и то было бы трудно.
Спускались мы по горизонтали медленно и долго. Вдруг почувствовала, что-то колет слева в груди. Теперь я ощути¬ла, где находится у меня сердце.
Прошло много лет, и только страх высоты и скользкая трава, мгновенно вызывают боль в сердце.
Я много раздумывала над тем, что случилось и над тем состоянием, которое вдруг изменилось, образуя пустоту и словно какой-то приказ сверху — жить! И вот уже я не чувствовала опасности, я выполняла веление Светлых Сил.
И вновь прозрение: «Если сохранили жизнь, значит предстоит выполнить еще что-то важное».
+++
Однажды в наш театр случайно заехал главный режиссер Харьковского театра Ненашев и, увидев нас в спектакле «Проснись и пой», где я много пела и танцевала, а Борис де¬лал спортивные трюки, он тут же пригласил нас в Харьков на дебют. В Харькове мы дебютировали в идущем там спектакле «Проснись и пой», и наша судьба была решена. Следующие главные роли — в спектакле по пьесе Уильямса «Орфей спус¬кается в ад». Снова удача. Обиженный Курск не разрешил об¬мен квартиры. Живя в театральном общежитии с ребенком и играя блестящие роли, мы все же расплачивались за то, что бросили друга. Квартирный вопрос омрачал жизнь. В Харь¬кове, чтобы получить квартиру, потребуются годы ожида¬ния. Мы же привыкли иметь все и сразу, поэтому честолюбие актерское бунтовало... Я знала, я чувствовала, что обида Курска, который держал для нас квартиру полгода, ожидая из Германии, боль Шишкина, который строил репертуар на нас, не пройдут нам даром, обязательно обратятся против. По наше вине некоторые спектакли выпали из репертуара, поэтому закон бумеранга не обещал ничего хорошего. Позна¬комившись с Борисом в Москве и узнав наш харьковский ре¬пертуар, директор Краснодарского театра Головнин пригла¬шает, обещая квартиру, и мы бросаем Харьков и приезжаем в Краснодар. Предчувствие мое предупреждало меня, а я пре-дупреждала Бориса, но, видимо, закон причины и следствия уже настойчиво формировался...
++ +
Надо было бежать в детский сад за сыном, но, увидев толпу возле листка с распределением ролей, я подошла. Под общим взглядом прочла: Краснодарский театр драмы имени М. Горь¬кого. Режиссер-постановщик — народный артист М.А. Кули¬ковский. Распределение ролей на спектакль по пьесе М. Себас¬тиана «Безымянная звезда».
Роль Моны — заслуженная артистка Г.П. Гоманюк.
Роль Учителя — артист Б.М. Иванов.
Прочтя свои фамилии, довольная этим распределением, я уже была готова отойти, как услышала:
— Первый раз вижу, чтобы главные роли были без дублеров.
— Я к этому привыкла, — отпарировала я.
Я знала, что спектакль брался для нашего с Борисом де¬бюта, но я не имела права так отвечать. После дебюта мы по¬лучили трехкомнатную квартиру. Прошли годы, но за свой ответ я расплачивалась долго и жестоко. Не помог даже ус¬пех.
Я открыла в себе очень большой грех, грех гордыни.
+++
Кубань входила в мою душу, несмотря ни на что. Глядя в окно автобуса на мелькающие поля, леса и горы, я признава¬лась ей в любви:
Кубань моя! Просторы не обнять...
Леса твои кудрявые и горы,
Поля широкие, раздольные, как море...
Тебя я буду вечно прославлять.
++ +
Иногда у меня стали появляться мысли, что когда-нибудь эти бега закончатся. Что что-то изменится, и все дело во вре¬мени. В разных городах благодарные зрители часто пригла¬шали нас после спектаклей на дружеское застолье. Борис был очень одаренным актером, эрудированным. Любил спорт, но это не мешало ему любить выпить после спектакля. Это вызывало у меня протест и осложняло нашу жизнь.
Квартира, в которую мы въехали, была на первом этаже и находилась в зеленой зоне города. Главное, рядом была школа, где предстояло учиться Вадиму. До нас в ней жили три семьи — по семье в каждой комнате. Все три семьи рас¬пались. Для меня это был плохой знак, но я отгоняла свои мысли.
++ +
Обычно, приезжая в отпуск к родным в Запорожье, мы брали с собой роли и, репетируя, много спорили о том, как правильно решить сцену, создавая образ. Поздними вечера¬ми засиживались на кухне и репетировали, репетировали, репетировали сцены из предстоящего спектакля. Многие го¬ды мы были партнерами по спектаклям, и профессиональ¬ные споры были привычны. Иногда мама пугалась, наблю¬дая за этим процессом:
— Дети, как вы можете столько твердить одно и то же? У вас уже все хорошо получается, пора спать. Ночь...
И мы с улыбкой смотрели на маму, удаляясь с кухни. Проснувшийся сын спрашивал:
— Вы репетировали там, где папа тебя убивает? — так он говорил о спектакле «Бесприданница». — Или там, где он се¬бя убивает? — так он говорил о спектакле «Живой труп» в Курске.
++ +
Спектакль закончился поздно. Разгримировавшись, мы собрались на сцене переговорить о предстоящем выездном спектакле. Вадим громко зевал, подгоняя скорее домой. Ког¬да мы забирали его из садика, все спектакли он томился за кулисами, и мы чувствовали свою вину.
Я уселась на какой-то стол и устало ожидала окончания разговора.
— Мамочка! — закричал Вадим. — Уйди скорее, сверху падает железка!
Я только успела отскочить, как тяжелая железная труба, на которую крепят декорации, со всего размаха грохнулась на уже пустой стол, проломив его. Рабочий пробурчал, что ослабела веревка и, мол, нечего на сцене делать после спек¬такля.
Я прижимала к груди моего спасителя и думала о том, что могла погибнуть. За разговором никто не обратил на это особого внимания. А мне этот эпизод запомнился, потому что жизнь мне спас мой малыш. Спасибо, Господи.
++ +
Предчувствие надвигающихся событий перерастает в тревогу...
Что-то должно случится... сердце разрывается на час-ти.Но что?
Ищу ответа... Вхожу в легкую дрему и вижу несущуюся с горы машину, в которой я и муж... От скорости машина раз¬валивается...
Я знала: что-то случится очень важное. Но что? Разрыв? Я отгоняла непрошеные мысли.
+++
Предчувствие событий оправдалось...
От крика сердца глаза застилают слезы... Выворачиваю душу наизнанку, копаюсь в подробностях последних лет. Произошло страшное, произошло то, что парализовало мое существо. На сегодня для меня впереди стена, позади про¬пасть, мозг вопит судорогами мыслей: «Что делать? Как вы¬держать? Где черпать силы, чтобы пережить предательство близкого человека?» На нервной почве теряю голос. Природа организма привыкла только к этому ритму жизни, ритму те¬атра. И даже не укладывается в сознании, что жизнь может быть другой...
Я уже не я, а сплошной стон. На меня это обрушилось подоб¬но извержению, которое засыпало кратер, будто его и не было, будто он никогда не дышал. Горит грудь, в которой мое сердце...
Слез уже нет, они высохли, как высохла и сжалась в ко¬мочек моя душа. Я медленно бреду по улицам... Собствен¬ная потерянность делает безучастной к окружающему ми¬ру. Пытаюсь разобраться и понимаю, что предупреждение о беде было за полгода. Что-то пыталось меня предупре¬дить, но я не думала, что это то, что переменит всю мою жизнь...
Перед моими глазами пробегают мои концерты: Дрезден, Берлин, Лейпциг, Гера, Эрфурт, Варшава, Краков... и зрите¬ли, зрители, бесконечное количество зрителей... Аплодис¬менты, аплодисменты... И вновь я пою. Как слушается меня мой голос, как чисто звучит его тембр и как широк его диа¬пазон... Я слышала, как зрители не раз называли меня «рус¬ская Мери Матье», когда пела песню «Париж и танго». И вдруг... куда он делся? Почему я его лишилась? Как я буду жить без голоса? Без «него», может быть, смогу, но без голо¬са — это значит без театра.
Наконец агония позади, наступило оцепенение, сознание твердит, что надо переболеть. Испытания даются по силам. Мозг анализирует, выстраивает логику моего положения, ищет начало закономерности того, что произошло, и выдает ответ:
«Возлюби ближнего, как самого себя». Я же возлюбила ближнего, забыв о себе.
+++
— У меня не будет папы? — сын смотрел на меня полны¬ми слез глазами и ждал ответа. Мне необходимо было найти слова, но какие бы они не были, мне предстояло поставить его перед горькой реальностью.
— Я тебя очень люблю, сынок, нам будет хорошо, по¬верь, — выдавливала я из себя слова, разъедающие мне горло.
— Но почему? — продолжал он, плача. Потом вдруг за¬мер, будто проверяя что-то, глядя мне в глаза, желая оши¬биться. — У него другая тетя? — словно вычислил он от¬вет. — Да?
У меня спрашивал семилетний ребенок, мой сын, друг, единственное существо, которому я не могла не сказать правду.
— Да, — ответила я тихо.
Перестав плакать, он бросился ко мне, горячо обнимая и целуя:
— Я всегда буду с тобой, мамочка моя, ты самая краси¬вая, не плачь, я люблю тебя.
Меня переполняла благодарность к моей крошке. В этом городе у нас с ним не было никого, и этот разговор был очень нужен. А вечером мы уехали с ним в Тиберду кататься на ло¬шадях.
++ +
— Зачем ты взваливаешь на ребенка такую ношу? — удивлялась Стелла.
— Затем, что я считаю это верным.
Я верила в то, что своею любовью смогу открыть для него не только светлые стороны жизни, но и грустные. Я верила, что смогу научить его относиться к трагедии проще, черпая силы на будущую жизнь. Потому что сама была надорвана этой тяжестью.
++ +
Мы возвращались из туристической поездки. Очередная остановка. Дети вместе с воспитателями пошли переходить дорогу. Я беседовала с водителем о том, где делать следую¬щую остановку (так как иногда ездила в качестве сопровож¬дающей).
— Мамочка, можно мне? — дергал за плечо мой малыш. Разговор с водителем не был окончен, и я автоматически от¬ветила:
— Иди, Вадим.
Резкий скрежет тормоза проезжающей машины ворвался в сердце. Я рванулась из автобуса и увидела лежащего перед машиной сына. У меня перехватило горло, и я медленно опустилась на колени.
— Господи! Спаси! — выдохнула моя душа...
Вадим резко поднялся и, увидев меня на коленях испу¬ганной и обезумевшей от горя, бросился, приговаривая:
— Мамочка! Родная! У меня ничего не болит, успокойся.
Я прижимала бледное личико к груди, осознавая случив¬шееся. В это время собравшаяся толпа вокруг затормозивше¬го машину шофера слушала его рассказ:
— Я не могу понять, как он оказался на капоте, как ма¬шина могла его подхватить. Уже с капота он упал — это спас¬ло его, я мог бы стать убийцей...
Сочувствующие побежали вместе со мной, неся Вадима на руках в ближайшую поликлинику. Сделали снимок, и врач сказал:
— Падая, он уписался, и это спасло почки.
В автобусе я обнимала свое дитя и думала с благодар¬ностью о том, что его спас ангел-хранитель, а может быть, еще кто-то — тот, кто помогает людям оттуда... Как же ве¬лик Бог... И стала молиться...
++ +
Все чаще фиксирую ощущения последних лет...
Почему-то неприятно, когда кто-то находится за спиной. Память какого-то удара становиться навязчивой. Стоит только услышать за собой шаги, мгновенно по спине ползут мурашки. Читая оккультную литературу, я искала объясне¬ния. В расслаблении ищу ответ. Медленно вхожу в дрему... Вижу себя воином на коне. То стою на земле сегодняшняя я, то чувствую седло, свое тело в нем, напряжение мышц... Вдруг острое копье прожигает ударом спину под лопаткой. Картина боя проносится перед глазами... Мое тело воина на¬чинает балансировать в седле, сползая с коня, падает на зем¬лю, и я открываю глаза. Тупая боль под лопаткой не прохо¬дит... Зная о существовании реинкарнации, размышляю и объясняю истоки страха. Стоило мне найти ответ, как боль бесследно исчезла, будто кто-то учил меня. Я навсегда осво¬бодилась от этих неприятных ощущений опасности.
+++
Напротив сидел мужчина с бородой и смотрел на меня... В троллейбусе было много народа. Усталые глаза холодно скользили по лицам друг друга. Рабочий день закончился, все спешили домой. На остановке я спрыгнула и пошла до¬мой.
— Послушайте, — услышала за плечом, — мне надо кое-что сказать вам.
Я удивленно посмотрела на бороду и подумала: — «Ну вот еще, этого не хватало»...
Он смотрел виновато, не решаясь продолжать разговор.
— Меня зовут Саша.
— Ну и что? — отрезала я.
— Ради Бога не подумайте, что я пристаю... Вам нужны книги... Вы готовы их читать.
— Какие? — не понимала я.
— Ну, например «Медитативные стихи» Валентина Сидо¬рова, Письма Елены Рерих, книги Анны Безант. Я живу ря¬дом с вами и вижу, как вы ходите в магазин...
Мою неприязнь сменило любопытство.
— И вы мне можете дать эти книги?
— Конечно, вы подождите, вот мой дом. Я вам вынесу. Действительно, книги, которые давал Саша, были
мне необходимы. Стихи В. Сидорова завораживали и открывали понятие «медитация». «Беспредельность», «Сердце», «Зеленый Луч» Елены Рерих, а чуть позднее «Живая Этика» — резко направили мою жизнь в сторону духовности. Я продолжала удивляться, что ничего в жизни не случается просто так и что нас ведут... Глав¬ное — это понять.
++ +
Память, зафиксировав прошлое, желала обнаружить се¬бя. Мысли просятся на бумагу, выстраиваясь в рассказы:
«Ничья»
Она смотрела безучастно на толпу, на людей разных, чужих, ничем не трогающих, ничего не обещающих. Перебирая бесцельно в сумочке, чувствовала чей-то пристальный взгляд. Чувствовала его лицом, кожей, одеждой — все так же, как вчера и позавчера.
На этот раз она продолжала сидеть, хотя мас¬совые сцены окончились. Ее эпизод был сыгран, и она была свободна. Никто не ждал и не надо бы¬ло делать вид занятой женщины. Откинувшись на стуле, она искала глазами...
«Спина, интересно чья, — болтала про се¬бя, — как ладно сидит гимнастерка». Сегодня ре¬петировали сцену с военными и «спина» не торо¬пилась переодеваться. Разглядывая эту спину, была уверена, что ее обладатель он, чей взгляд она чувствует. «Невысокий, изящный брюнет, движения точные, — меланхолично отмечает она. — Наполеон тоже был среднего роста и Лер¬монтов, и вообще не все ли ровно». Освободив¬шись от непрошенных мыслей, торопливо напра-вилась к выходу. После темноты закулис солнце ударило по глазам, вызывая слезы. Это веролом¬ство было не по душе, но жалеть себя она не была настроена. Сейчас подойдет автобус... и она мыс¬ленно перенеслась на несколько лет назад...
Увидев его, она побежала навстречу. Что-то резко толкнуло, сумочка выпала из рук, потемне¬ло в глазах. Потом крик, потом боль в плече, страх, что что-то произошло. Потом непонятная картина: перевернутый мотоцикл, и он бьет мото¬циклиста, бьет не глядя, наотмашь, безумно. Кто-то помог подняться. Увидев ее на ногах, он бросился к ней:
— Где болит, малышка, все цело? Жизнь моя, — он покрывал поцелуями ее лицо, сжимая в объятиях, потом, подхватив на руки, понес, бо¬ясь, что у него отберут дорогую ношу.
— Какая нелепость, с ума сойти, — шептал он как безумный.
Подошел автобус, и пришлось прервать свои невеселые мысли. Сегодняшняя жизнь не имела никакого отношения к тому, что было, только сын напоминал о прошлом. Сегодня она делала все автоматически, все точно, вовремя, аккурат¬но, но действительность требовала пробуждения.
«Просыпаюсь»
Сегодня, тщательно поправив волосы, она юморила над собой:
— Ага, чистишь перышки, значит, выздорав¬ливаешь.
Ах, как ей хотелось желаемое выдать за действительность. Критически осмотрев себя, от¬кинув голову, вошла в репетиционный зал. Здесь жизнь шла полным ходом, сновали костюмерши, поправляли грим артисты... Войдя в гримерную, она сбросила шубку, из зеркала смотрело родное лицо, которое видела каждый день. Рассматри¬вать его уже не хотелось, так как все подробности были давно изучены, а морщинки под глазами как постфактум перестали ее терзать.
— Зато глаза живые, — убеждала гримерша, одевая парик и напевая песенку из ее роли.
Надев голубое длинное платье с широкими ру¬кавами, проверив застежки браслетов, поправив золотой парик, она пошла за кулисы раньше, чем требовалось по сцене, и села на свой стул.
«Спина» была на месте. Теперь был спортив¬ный интерес увидеть обладателя. Он повернулся, когда она не ожидала, и смотрел куда-то мимо, а она жадно рассматривала его. Какое странное ли¬цо... Сколько грусти и сдержанности. В глазах прямо-таки «тоска веков». Он прошел совсем близко, и она почувствовала теплую волну его присутствия. Вспомнила, что видела это лицо, но где... Да... летом... в Сочи, когда мы выезжали со спектаклями. О, тогда она была поглощена «гаст¬ролями своего кентавра», даже странно, что па¬мять сохранила хотя бы это. Ясно вспомнила, как чья-то рука поддержала, когда она наклонилась к воде, и ее взгляд случайно скользнул по этим тонким нервным пальцам. Она поблагодарила его. Потом, в аэропорту, он сидел напротив... Вы¬сокий лоб, глубокие темные глаза. и руки... Она еще подумала, что видела эти руки... Ну, конечно же, это был он.
Казалось, целую вечность не различала лиц, все делала механически, а душа витала где-то уже два года, покинув бренное тело. Всегда улы¬бающаяся, всегда в настроении, чтоб, не дай Бог, не вздумалось кому-нибудь ее пожалеть.
— Ваш выход, скорее, — прошипел помощ¬ник режиссера. И она птицей сорвалась со своего «насеста».
Все было привычно, все было знакомо. Ничто не вызывало эмоций, все были довольны, все бы¬ло о,-кэй.
В гримерной рефлекторным движением она проделывала каждодневный ритуал, а на ленте воспоминаний мелькали ее роли. Роли, которым она отдавалась самозабвенно, без остатка и кото¬рые сейчас для нее сливались в пеструю гирлянду ее жизни: театр, ее «кентавр» и безотцовщина ее сына, все остальное мелькало...
— Черт подери, разорвала чулок. Ну, конечно же, делает одно, а мысли где-то. И она расхохота¬лась, вспомнив как когда-то на спектакле заце¬пилась хвостом пеньюара за ширму. Рванулась, декорации покачнулись, жуткий треск рвущейся ткани разрезал тишину.
«Начало сделано, — язвила над собой, — те¬перь и занавес закрывать можно... » Но невозму¬тимо набросившись на служанок и чертыхаясь, она вихрем носилась по сцене. Да, то была ее Ди¬ана из пьесы Лопе-де-Вега «Собака на сене».
+++
Я смотрю на лица своих студентов и думаю: Куда умчалась вместе с ветром Пора весенняя моя? Кричи, неиствуй без ответа, Весна ушла, но это я.

Сердитая морщина режет Доселе гладкую щеку, Нет, мало ей, она мережет Подряд все души навеку...

Остановись, шальное время, Хочу быть юною всегда. А время мне в ответ хохочет: «Так было, будет так всегда»...
Я пыталась угадать, как сложится их жизнь, для чего мы приходим на эту землю? Что внесут в жизнь они? Что станет для них главным? Через что они выразят себя? Мечты? Всег¬да ли они остаются мечтами, или мы приходим на землю ре-ализовывать их...
+++
— Алло! Слушаю. Одесса? Андрей Гончар? Да, конечно, помню, Андрюша. И Берлин, и «Оптимистическую траге¬дию», и моего комиссара. — Волна воспоминаний теплотой обняла душу... — Да, это было очень смешно, когда пистолет выстрелил не в том месте... Спрашиваешь, как поживаю? Да ничего... Ты уже знаешь? Да, мы разошлись... Что ты гово¬ришь? Сыграть Макбет? Одесса приглашает меня на «Мак¬бет»?
Грудь захлестнуло горячей волной, сдавив горло, но я вы¬давила шепотом:
— Нет, не могу... Не запланировано... Ну что поделать... Спасибо за звонок... До свидания.
Горечь стала разливаться по гортани, сдерживая слезы. Что делать? Сердце отстукивало: ищи выход, ты же нужна... А может быть, этот звонок — знак того, что я смогу вернуть голос?..
Боже, как я хочу вернуться на сцену! Я верну свой голос, верну желанием, усилием воли, трудом! Я выйду опять на сцену!
++ +
И вот я мчусь в Москву. Стрельникова убедила, что ды¬хательная гимнастика и время вернут мне голос, устранят порез голосовых связок. Каждый день в течение двух лет тысяча двести вдохов и выдохов, утром и вечером... Прошу Бога о помощи и все больше понимаю, что невозможного для человека нет. Усилие воли, страстное желание — и по¬беда! Теперь я знала, что человеческое решение это приказ себе, это рычаг к победе. Два года... и я снова отдаюсь сво¬ему любимому делу. Я снова в строю. Теперь мой театр — это театр одного актера, в программе которого я реализо-вываю то, что когда-то не успела. Работая в университете культуры и искусств и одновременно в филармонии, я ощутила полноту жизни. Работа педагога заставляла со¬вершенствоваться, учила еще более глубокому анализу, логике мышления. Потребность в духовном общении стала необходимой, и очень скоро меня заинтересовало общество «Факел Рериха». Горизонт расширялся, и жажда проник-нуть в изотерику захватила меня, открывая просторы не¬ведомого.
++ +
В университете шла подготовка к экзаменам, и я была напряженно занята. Концертов было мало. Сын рос не по дням, а по часам... Не хватало денег. Однажды тяжесть на душе вызвала очень сильную молитву... Я молилась не пос¬тоянно, но если молилась, то самозабвенно. Прошел всего один день, и совершенно неожиданно мне предложили до¬полнительную работу на год.
Я почувствовала, что услышана... Заново открыла силу молитвы и еще больше осознала, что если живешь по совес¬ти, помощь приходит.
Ощущение, что тебя ведут... Главное — просить о помо¬щи, если она тебе необходима. Бог дал нам свободную волю. Выбор пути за нами...
+++
— Галя, у меня все плохо...
— Не надо так, Лидочка.
— Я перестала спать, я устала ходить по судам. Мне надо¬ело платить бешеные деньги юристам. Я устала...
— Лидочка, а может, тебе бросить все ради здоровья!
— Нет, я не отдам племяннице мамину квартиру. Сдох¬ну, но не отдам!
— Ну, тогда, не знаю, чем тебе помочь...
— Ей Богу, не хочу жить. Ну не вижу выхода, как в ло¬вушке.
— Лида, что за мысли? У тебя все хорошо в университете, хорошие дети.

— Ну ладно, ничего в голову не лезет, целую, прощай.
— Почему прощай? — испугалась я.
— Ты же едешь в Запорожье.
— А... ну да. Удачи тебе...
— Какая уж там удача! Ладно... Счастливо тебе съездить, — и она повесила трубку.
Приехав из Запорожья, я узнала, что автобус с препода¬вателями и студентами попал в катастрофу... Лидочка по¬гибла... Сидящая рядом не пострадала...
Я была потрясена... Я еще больше поняла, как сильна мысль. Как опасно допускать ненужные мысли, как ответ¬ственно... Мысль — это наша программа, это наше завтра!
++ +
Мне хотелось поменять место жительства. Как-то все не совсем так, как бы желалось. Казалось, в новом городе мож¬но начать все с начала. Хотелось быть ближе к родителям, что было бы важно и для сына. Чудесный обмен с Днепропет¬ровском срывается, то же самое с Киевом, и там, и там — воз¬можность хорошей работы. Не могу понять, но чувствую, что меня «удерживают» в Краснодаре... Почему?
Причем обмены срываются из-за пустяков... При моем-то напоре. Пытаюсь понять. Может быть, моя судьба воспри¬нимает это как бунт? Как желание от чего-то убежать?... Я действительно хотела убежать, но от себя не убежишь. Я по¬няла, что вычислила ответ. Если я здесь, значит так надо. Место мое здесь! Здесь, а не где-нибудь, я должна претворять в жизнь свои надежды... Значит, здесь я нужнее, чем в дру¬гих городах. Только теперь я разумно приняла обстоятель¬ства, и на душе стало спокойно.
Я и раньше знала, что надо полюбить то место, где жи¬вешь, те улицы, по которым ходишь, тот город, в котором проходит твоя жизнь, тех людей, которые тебя окружают. Иначе быть не должно. И снова урок, который я усвоила.
++ +
Постоянные поиски духовного пути и надежда на личную жизнь делали мое настроение нестабильным. Я знала, что душа обязана трудиться. Жизнь диктует новые испытания, которые будят эмоции, а эмоции выливаются в неказистые стишки:
О, как все зыбко в этом мире: Сегодня тишь и благодать, А завтра мысли все иные, И снова хочется кричать...

Но этот крик едва ли слышен, Не крик, а рвущий нервы стон, И шепчут губы сердцу тихо: «То был не он, не он, не он!»
++ +
Закончив курсы по аутотренингу, я успешно проводила сеансы с родными и друзьями. Меня интересовали работы Кирлиана, и я бывала на консультациях по изучению их. За¬тем я решила посещать кружок уфологии в доме ученых и астрологию у заезжих учителей.
Расчерчивая астрологические карты, я поняла, что звез¬ды влияют на судьбу и что последние двадцать лет жизни у меня были тяжелые. Меня потрясала точность предсказания событий. Рождение ребенка, развод, поиск духовного пу¬ти — все совпадало по датам. А время моих удач, оказывает¬ся, еще впереди. Это, конечно же, забавляло меня и вдохнов¬ляло, хотя реально оценивала свой возраст. Где-то там, в под¬сознании, все же предчувствовала, что главное в моей жизни еще не свершилось...
+++
Читая много интересной литературы, я с трудом могла применять рекомендации, даваемые их авторами. Актерс¬кая психика разительно отличается от психики людей дру¬гих профессий, так как именно эмоции делают образ, создан¬ный артистом на сцене, ярким, глубоким, доходчивым, зара¬зительным, а значит — убедительным. Мгновенная реакция на обстоятельства вырабатывалась долгим тренингом в инс¬титуте и на сцене. Предстояло переучиваться... Владеть эмо¬циями... В жизни эмоции означают несдержанность... Каза¬лось, все понимаю... И все же я позволила впустить в себя не-нависть, гнев. Я позволила себе затуманить голову обидой. Я, которая изучала Рерихов, А. Бейли, А. Безант, знала кни¬ги Айванхова, — впустила в себя ненависть... Как же важно не только знать «что нельзя», но и не делать этого.
Что я натворила? Никакие лекарства, уколы не помогают снизить давление. Как это случилось? Я же сама пришла к выводу, что мне необходимо освободиться от загруженности, и я сама обратилась к коллеге, убеждая его прийти на кафед¬ру и заведовать вместо меня. С его театральным опытом и по¬ложением в театре это был прекрасный вариант. Его опыт и организаторские способности именно здесь были необходи¬мыми, а для меня это было спасением. Отстранясь от заведо¬вания кафедрой, я могла выполнять только свои часы, а зна¬чит поправить здоровье и больше быть с сыном. Мои доку¬менты были подготовлены в Москву для утверждения учено¬го звания доцент, но с приходом коллеги их отложили и ста¬ли готовить его документы. Обида застилала мне глаза, пере¬до мною проносились усилия, бессонные ночи, когда я писа¬ла нужные работы, когда в холод я отправлялась по краю в поисках необходимого материала и возвращалась больной...
Из глубины души поднималась горечь, захватывающая ме¬ня болью и ненавистью, и я попадаю в больницу. Душа чувству¬ет, что произошло что-то не то. Сознаю, но не могу совладать с собою. Пытаюсь анализировать, но кроме гнева, — ничего.
«Неужели все?» — стучало в висках... В голове, каза¬лось, горела электрическая лампочка, называемая моими мозгами. Так глупо и недостойно уйти из жизни?...
И вдруг мгновение и проблеск... Спасительное прозрение! Мой гнев меня же и разрушает! Моя обида разъедает мои со¬суды, моя ожесточенность разрывает меня артериальным давлением. Боже мой, что же это? Господи! Помоги осознать, верни меня на путь истинный, путь любви и добра!
И вот ответ готов. Да! Покаяние! Просить прощения у всех и у него просить прощения и все принять, как есть!
О Великий Боже, Ты не оставил меня... Ты показал мне путь!
После того, когда я впустила в себя покаяние, мне стало легче.
Я поняла, что коллега имеет больше прав, чем я во всем, он старше. Теперь я смотрела на свои поступки со стороны и стыдилась своих эмоциональных выпадов, теперь мне не тер¬пелось освободиться... Я благодарю Господа за то, что он сох¬ранил мне жизнь. Я открыла истину: зло рождает только зло, ненависть убивает того, кто ее посылает.
Сын гладил мое лицо, и я читала в его глазах счастье мо¬его выздоровления. Спасибо, Господи, и слава Тебе во веке веков. Спасибо за вопросы, что ставит жизнь. Спасибо за от¬веты, которые Ты подсказываешь. Подсказываешь так, что кажется, будто сам до этого дошел. Спасибо за уроки жизни!
++ +
Теперь я уже понимала, что болезнь дается человеку для осознания своей жизни, своих поступков. Постоянная трево¬га за сына, за свою женскую неустроенность сказывалась на здоровье. Начались простуды, болезни...
Душа молчит... нет, в ней тревожно...
В груди там где-то притаилась рысь!
И я шепчу ей: «Как же можно?
За дверь уйди скорее, брысь!»
В груди моей всегда смятенье, Всегда зола бессмысленной борьбы, Терзающие вечные сомненья, Я виновата без вины.

Кричу: «Все прочь! Хочу покоя! Все изменить, все вновь начать!.. » А где-то там, в крови подпрыгивая, воя, Та рысь пытается все громче хохотать.
И нервы рвутся, чтобы склеиваясь кровью,
Опять плясать и душу теребить,
И вечною ласкать меня любовью,
Чтоб жить! Мечтать! Чтоб просто быть!
Как странно все со мною происходит: Сейчас как будто весела, Потом вдруг грусть к груди подходит, Сама себе я не мила...
Ведь возраст, ах уж эти годы!... Давно умчалась юность, и пора Спокойнее смотреть вдогонку моде, А я все пялю свои рыжие глаза.
Все радуга мне молодости снится, Все блеск в глазах, который тайну ждет. И по ночам нередко мне не спится, Когда веселый летний дождь идет.
++ +
Портрет Порфирия Корнеевича Иванова из журнала «На¬ука и религия», аккуратно вырезанный и наклеенный на картонку, висел перед моими глазами вместе с его правила¬ми здоровья уже три года.
Я втайне восхищалась и мечтала: «вот бы мне так». Но страх перед холодной водой был сильнее меня. Поскольку я жила на первом этаже и квартира была холодной, то, просиживая подолгу за письменным столом, простудила ноги и все что можно... Безжалостный врач сквозь зубы бросил:
— Сдавайте анализы на туберкулез почек.
Ошеломленная этим резюме, я не видела выхода. Работа была безотлагательная, готовила статью в журнал «Ку¬бань»...
Господи, если Ты дал мне жизнь, значит зачем-то, значит я что-то должна сделать... Стон вырвался из груди. Я бежала под проливным дождем, который хлестал меня по лицу, сме¬шиваясь со слезами. Оказавшись у своего дома, разрыдав¬шись, воззвала:
— Господи, укажи путь! Научи или забери меня. Я жить на коленях не смогу, потому что болеть — это жить на коле¬нях. Я хочу быть здоровой, хочу быть нужной!
+++
— Что вы здесь делаете?
— А разве вы не видите? Стою в очереди делать укол.
— Бросьте ерундой заниматься.
Я смотрела на женщину моих лет, подтянутую, улыбаю¬щуюся и не могла понять, насколько уместна эта шутка.
— Я не шучу, вы такая приятная и просите спасти вас уколами.
Смутившись справедливостью слов, я стала оправдывать¬ся, мол, я очень нездорова, у меня почки...
— И у меня почки, да если бы вы знали, сколько еще в придачу! Приходите на берег в воскресенье в двенадцать ча¬сов дня, там соберутся «ивановцы». Все ваши болячки уйдут. Ой, извините, моя мама уже измерила давление, и нам надо идти. До свидания.
Господи, неужели это Ты говоришь через эту женщину? Неужели показываешь путь к спасению?..
++ +
— Галя, тебе он понравится. Я скажу тебе то, что не мог¬ла никому сказать: он сидел в тюрьме, но отсидел, его недав¬но выпустили. Он у меня дома.
— А ты не рискуешь? — осторожничала я.
— Что ты, он — чудо, очень добрый, умный, играет на фоно...
— Если твое сердце тебе подсказывает, что это он, значит так тому и быть, — сказала я, обняв ее.
Когда она открыла дверь своей квартиры, я как-то завол-новалась. Мы вошли в гостиную, он поднялся, будто конста¬тируя факт своего присутствия, глухо кашлянул. Глаза на¬ши встретились, и я еле совладала с собой, чтобы не упасть от ужаса, который испытала.
Высокий, стройный, с короткой стрижкой и ослепитель-но-красивым, в шрамах, лицом уголовника. Передо мной сто¬ял человек из моего прошлого... Может быть, века разделяют то время, когда мы тесно знали друг друга. Я чуть кивнула в знак приветствия, почувствовав, как его глаза, большие, чер¬ные, прожигают меня насквозь. Меня зазнобило и затошнило от страха... Что этот человек сделал со мной тогда, не знаю, но он вселил в меня ужас чего-то непоправимого.
Дина предложила нам побеседовать, пока она приготовит на стол, но я выскользнула с ней вместе.
— Что с тобой, на тебе нет лица? — испугалась Дина. Ужас шевелил мои волосы, было ощущение, что меня
поймали и что мне конец.
— Да объясни, наконец, он тебе не понравился?
— Прости, — сказала я и, натянув пальто, бросилась к двери.
— Ничего не понимаю, — только и успела произнести Ди¬на.
Я захлопнула дверь и побежала. Скорее, скорее! Мне ка¬залось, что он найдет меня из-под земли. Господи, да что это я? Это же не в этой жизни было, но то, что он насильник или убийца, это точно. И когда-то жертвой его была я, в этом уве¬рена...
На следующий день я уехала в Запорожье, еще долго преследуемая опасностью... Потом — гастроли, и постепенно все стерлось в памяти, выплывая как неприятный эпизод. Потом Дина рассказала, что он куда-то уехал.
++ +
Я все больше замечала, что у меня были друзья, с которы¬ми было все ясно, я знала, чувствовала их, будто была знако¬ма раньше. И были друзья, которые вызывали интерес, ско¬рее любопытство, так как ничего между нами не происходи¬ло. И те, и другие были чудесными людьми, но одни были своими, другие нет, несмотря на то, что нас связывали очень серьезные моменты жизни.
Стэллу я не знала раньше. Наши отношения развива¬лись не лучшим образом. Это теперь я понимаю, что Гос¬подь послал встречу с ней в этой реинкарнации, чтобы вос¬полнить мои пробелы. Она, высокообразованный человек, давала мне чудесные уроки, открывая имена великих мыс¬лителей и их мировоззрение, что развивало во мне еще большую жажду познания. Ее же притягивала ко мне моя артистичность. Во мне она видела живой инструмент ис-полнительского искусства. И я какое-то время была для нее объектом изучения. Через много лет мы сблизились, но так и не стали родными.
А вот Махмуд — это другое дело. Он был палестинцем и жил у нее на квартире, учась в медицинском институте. Его я знала. Он был возраста моего сына, и я испытывала к нему удивительную теплоту, которая шла из прошлого и связыва¬ла нас невидимыми нитями. Он рассказывал мне то, что не смел рассказать Стэлле, хотя у них были очень доверитель¬ные отношения. Мы много встречались у Стэллы, обсуждая его дела. Нам хотелось, чтобы он встретил достойную девоч¬ку. Иногда случайно мы встречались с ним в транспорте или на улице, и всегда в этих встречах сквозили доверие и тоска. Хранив его секреты, я ощущала причастность к его жизни.
Потом он уехал в Палестину, и постепенно память стира¬ла его. А через год пространство выдало информацию. Сей¬час уже многие знают, что вся информация прошлого хра¬нится в Чаше накопления бессмертной Вечной жизни и что из этой Чаши гениальные люди черпают гениальные мысли. Срабатывает принцип: подобное притягивает подобное. А обычным людям выдается информация, которую они очень хотят узнать, которую они должны «распознать», как говорит Е. Рерих в Агнии Йоге. Видно, вопрос о том, почему я испытывала беспокойство о судьбе этого юноши, засел в мо¬ем подсознании и в одно прекрасное время вдруг получил от¬вет. Проснувшись рано, я решила немного подремать... Ви¬жу видение, яркость виденного так реальна, что нет сомне¬ния, что это так и было:
Вижу себя девушкой, которой запрещено встречаться с юношей. Два моих брата толкают его, угрожая расправой, если он вернется. Я вижу вздрагивающие плечи юноши, по¬нимаю, что он плачет. В груди все горит и протестует. Я на¬чинаю что-то громко кричать ему... Он оборачивается, и я ви¬жу в нем именно Махмуда. Лицо другое, но я узнаю в нем его.
Открыв глаза, проживая эту сцену заново, думаю: Боже мой, как же все мы, многие воплощения, идем друг за дру¬гом, то отставая, то догоняя, то уходя вперед... И сколько же надо получить уроков, чтобы стать тем, кем являешься в дан¬ный момент.
+++
— Алло, ты все поняла? Приезжай, прошу, я все предви¬дела, даже видела, как он умирал.
— Катенька, выезжаю! — прошептала я.
Она встретила меня раздавленная, потрясенная, не вме¬щающая в себя ужас гибели сына.
— Ты помнишь, я тебе звонила, рассказывала... Перед утром видела, как несут его на плащ-палатке окровавлен¬ным, ну, ты помнишь?
— Помню, милая, помню.
— Господи, во всех подробностях видела... Я все видела, но не верила, думала, что дурной сон... А вчера сообщение, что перес¬лали цинковый гроб из Грузии! Как жить дальше? Сыночек, Ро-мочка, ты же у меня один! Я не переживу! Галя, я не хочу жить!
— Замолчи, не смей так говорить! Ты сильная, ты выдер¬жишь. Ты выдержишь это испытание достойно. Ты объеди¬нишь матерей погибших сыновей... На земле так много дел... — Я не знала, какие найти слова утешения... Я только знала, что на ее месте могла быть и я, и каждая женщина. Я прижимала ее к себе, тщетно пытаясь что-то лепетать, успо¬каивая... Через нее ощутила страшную опасность, которая могла грозить и моему сыну... Как же мы все едины, как же страшно терять детей!
Из Абинска я возвращалась с тяжестью на душе. Думала о том, что надо принимать терпеливо все поиски и ошибки сына. Быть ближе к нему, не вмешиваясь в его решения, мо¬литься и надеяться...
++ +
Наконец-то свободное воскресенье, и я могу помчаться на берег. Глазами искала ту, которая позвала меня... К моему удивлению, стоящие возле костра мужчины и женщины в купальниках стали с улыбкою приглашать:
— Пожалуйста, раздевайтесь, — слышалось со всех сто¬рон, — сейчас идем в речку...
— Да ты не бойся, — будто выросла из-под земли моя зна¬комая Нина. — Окунешься с головой, потом побегаешь и — к костру...
Костер весело потрескивал октябрьскими листьями и бревнами. Думалось: «А вдруг простужусь?»
Через несколько дней мне предстояло выехать в Курск, куда я была приглашена на двухсотлетие театра, где соберут¬ся те, кто когда-либо работал в этом театре. Я должна была принимать участие в большом концерте рядом с М. Ульяно¬вым, В. Винокуром и другими ведущими артистами страны. Разве я могла рисковать?
— Да, сначала всегда страшно, а потом... Слава Богу, — ласково уговаривали окружающие...
И я решилась! Окунувшись с головой в Кубань под общее одобрение купающихся «ивановцев», как и все бежала к костру, веря, что все будет хорошо. А слова Порфирия Кор-неевича Иванова: «Если хочешь принести пользу людям, ты должен быть здоров, а если хочешь быть здоровым, делай это... » вдохновляли меня, и я преодолела страх, ощущая непривычную свежесть.
++ +
К счастью, все началось после Курска...
— Маша, алло, Маша, умираю от боли... Опухло под ру¬ками, под коленями...
— Слышу, слышу... Перестань болтать, выйди на улицу как надо: босиком и с верой, хорошенько попроси Учителя, облейся и закутайся, только не пей лекарство.
— Ну как же? — взмолилась я.
— А ты делай, что говорят, и пой гимн Учителю.
Я так и сделала, а потом укуталась в одеяло. Через два ча¬са я снова выбежала на улицу с ведром воды и снова повтори¬ла то же самое. Дрожащим голосом пела гимн Учителю, об¬ливая голову и тело ледяной водой. Легкий снежок шел ред¬ко и говорил о надвигающейся зиме. Босыми ногами я шла по лестнице подъезда, оставляя мокрые следы. Мне уже бы¬ло все равно.
— Или-или, — думала я свою невеселую думу, закутыва¬ясь в одеяло.
Вечером мне стало легче. Я повторяла обливания через два, потом через три, потом через четыре часа. Утром, ощу¬тив прилив сил и углубляясь в любопытную книгу английс¬кого философа Карлисса Ламонта «Иллюзия бессмертия», приходила к выводу, что автор меня не убедил. Я отнеслась к написанному как к точке зрения автора и тех, на кого он опи¬рался. Главное, что я с помощью Учителя победила страх пе¬ред холодной водой. Через семь месяцев меня не узнавали.
— Что с тобой? Любовь? Ты вся светишься...
— Любовь, — говорила я, — любовь к Богу, любовь к солнцу, любовь к людям, любовь к жизни.
«Очерк тайноведения» Рудольфа Штайнберга, удиви¬тельной личности, был моим зовом. Он много говорил о том, что земле нужны люди с большой внутренней силой, направ¬ленной на добро, и что те, кто не справится с собой, накопят заблуждения зла. Если бы люди смогли вместить в свое сознание, что жизнь непрерывна и свобода человека зависит от того, что сделала его душа за эту жизнь.
Вот это мне подходит, вот это стимул. Духовные исследо¬вания всегда меня влекли, и я получила ответы на многие вопросы.
++ +
Сегодня девять дней, как умер муж Стэллы.
— Чего ты расстраиваешься? У него все хорошо. Он при¬ходил. Молодой, лет тридцати пяти-сорока, свежий и радост¬ный. Поверь, все его существо говорило о том, чтобы я тебя успокоила...
Она посмотрела на меня долгим взглядом, потому что ни¬как не могла привыкнуть ко многим моим сообщениям, и подвинула поминальные пирожки...
Я, действительно, как всегда перед утром видела виде¬ние... подобие живого кадра кино, о чем и рассказала ей. Ее дело верить или нет. Я знаю, что это так.
++ +
Не понимаю: два года иду по «системе Иванова», забыла боль и недомогания, испытываю непередаваемое удоволь¬ствие от обливания — и вдруг снова тяжелое испытание... Совершенно неожиданно на берегу появляются две женщи¬ны, которых никто не знал. Побродив по нашей поляне, пе¬ребросившись добрыми приветствиями, они направились ко мне.
— Ой, — говорит очень пожилая женщина, — какая вы румяная! И начинает отпускать похвалы, от которых мне не по себе...
Они начали просить мой телефон, одновременно расспра¬шивая о заповедях Учителя, чем усыпили мою бдительность. Я терпеливо рассказывала им, помня, что каждый человек заслуживает внимания. Уже расставаясь, одна из них, что постарше, оттопырив мой карман, торопливо бросила в него жетоны для телефона. Я ощутила беспокойство, мне хоте¬лось вытащить их и сию же минуту выбросить. Но женщина жалобно сказала:
— Ну, не хочешь давать свой телефон, позвони нам.
Они ушли, а чувство дискомфорта не покидало меня. Пе¬реключив внимание, как ни странно, я забыла о жетонах, а жизнь пошла своим чередом. Через три дня вдруг не смогла есть. Появились сильные боли в животе. Обратилась к врачу, пришлось сдавать анализы... Боли становились постоянными. Врачи не могли ничего объяснить, обнаружив внутри желудка воспаление. Принимать еду стало для меня мукой. За два меся¬ца теряю больше десяти килограммов... Привычка «терпеть», то есть воздерживаться от еды в субботу, выливалась в присту¬пы боли. Не помогали обливание, просьбы, мольбы... Анали¬зирую поступки... Где допустила ошибку, кого обидела?..
И вдруг, словно вспышка в мозгу — сглаз! То, во что не верила, теперь случилось со мной...
Память отыскала на полке книгу Василия Гоча, читаю: «Темные хорошо чувствуют светлых и крадут их свет, прик¬репляясь черными энергетическими сгустками, отбирают силы человека, забирая энергию. Эти черные сгустки энер¬гии называются лярвами».
Когда-то, когда читала книги этого автора, все это каза¬лось мне фантастикой. Думалось, неужели есть темные? Ну, плохие люди — я понимаю, а темные... Теперь начинаю по¬нимать, что дела плохи, что врачи мне не помогут и надо спа¬саться... Но как? И снова спасительная мысль: на хутор в Дом здоровья Учителя Иванова!
++ +
Теперь с уверенностью могу сказать: я знаю силу Святого Духа! Я знаю, что Ему подвластно все. Я знаю на себе Его си¬лу! Господи! Спасибо!. Не могу не рассказать об этом...
От Ростова мы с подругой Светланой добирались на ав¬тобусе. Вечерело. Нам предстояло перейти большое поле, и мы торопились дойти до хутора Кондрючий до темноты. Там проживал последние годы жизни Порфирий Иванов. Дом, к которому мы подошли, назывался «Домом здо¬ровья».
— Откуда? — спросили.
— Из Краснодара, — ответили мы в один голос.
— Проходите... Как жизнь? — спросил с улыбкой муж¬чина, которого женщины называли Петром. Была суббота, день «терпения», и вместо ужина люди беседовали... Приня¬ли нас тепло, разместили...
Ночью почти не сомкнула глаз, прижимая кулак к живо¬ту, придавливая его, облегчала боль.
— Господи, — молила я. — Учитель, родной, спаси меня, помоги, погибаю...
С рассветом первая выскочила босиком во двор и спусти¬лась вниз по бревнышкам туда, где обливались. Свежая зелень травы ласкала подошвы. Было первое мая, начинался рассвет. Я зачерпнула из колодца два ведра воды и пошла к сооруже¬нию из бревен, где было положено обливаться... Стояла перед ведрами воды, пела гимн Учителю и молила о помощи... Хо¬лодная вода резко освежила голову и тело. Поднявшись на горку, подошла к могиле Порфирия Корнеевича, вспоминая рассказы о том, сколько чудес исцеления он совершил при жизни и после смерти. Я верила и просила:
— Дорогой мой Учитель, дай мне мое здоровье, я так мно¬го должна сделать. Обещаю нести только добро людям, толь¬ко радость и рассказывать о твоем Учении.
Вспомнился вчерашний рассказ Любы:
«Под утро вижу сон, что пришел Учитель и стал в проеме двери, а он высокий, головой до самого верха достает. Смот¬рит на меня и спрашивает:
— Люба, а чего это люди туда идут?
И показывает на горку, где могила. А я ему говорю:
— Да как же, Учитель, Вы же там похоронены. Он посмотрел на меня, усмехнулся и сказал:
— Нет меня там, Люба. Я здесь, в хате. Дух мой здесь.
Я тихонько побрела обратно. В животе что-то переверну¬лось, и боль стала меньше.
— Учитель, дорогой мой, — запричитала я, — мне легче, спасибо. Слава во веке веков!
У колодца уже толпились «ивановцы», набирая пооче¬редно ведра воды. Фыркая они обливались и улыбаясь бежа¬ли по бревнышкам наверх.
— Здравствуйте, здравствуйте, — слышалось кругом, и яркое оранжевое солнце разбрасывая свои лучи по нашим лицам, словно отвечало: «Здравствуйте! Будьте здоровы! Будьте счастливы!»
Подруга тревожилась за меня, она была врачом:
— Ты хоть воды попей, у тебя желудок сам себя ест, ста¬нешь здоровой, тогда будешь терпеть.
— Нет, нет, выдержу...
В двенадцать часов дня тридцать семь человек, которые приехали в Дом здоровья к учителю, выходили из «терпе¬ния». Длинный деревянный стол во дворе был полон еды: ви¬негрет, масло, лук, чеснок, конфеты, печенье... Я смотрела на эту еду, боясь до нее дотронуться. Два месяца я ела пюре, жидкую кашу и протертые овощи.
— Все встали, — скомандовала Люба, — поем гимн Учи¬телю. А когда спели, она сказала: — Дорогой Учитель, бла¬гослови нашу еду и питье.
После ее слов все с шумом уселись. Передо мной появилась полная миска наваристого борща... Соседка по столу с удо¬вольствие пододвинула к моей миске крупные зубки чеснока.
— Мне нельзя, — взмолилась я.
Люба, услышав эти слова, прикрикнула:
— А ну, ешь, тебе говорят! Я же сказала: Учитель благос¬ловил.
— Что же будет? — подумала я, зачерпнув полную ложку душистого борща, и опрокинула ее в рот.
— Чтоб ни капли не осталось, — бурчала Люба, — у нас свиней нет, кормить некого.
И я ложку за ложкой покончила с борщом. Как на репли¬ку, тут же появилась эта же миска, полная смеси гречки, пшенки, риса с изюмом. Любочка строго поглядела на меня, приговаривая:
— Ешь, Учитель благословил, ешь. Потом была кружка компота
— Ну, — юморю я подруге, — теперь реанимация...
В животе набито до отказа. Я чувствовала себя контейне¬ром с цементом. О том, что будет дальше, уже не думала и попросила Светлану в «последний раз» пойти погулять боси¬ком по тем местам, где гулял Учитель.
Мы долго бродили по подлескам и лужайкам, потом по¬дошли к ставку, где Он купался. Я смотрела на отражающи¬еся в воде деревья и представляла, как наш дорогой Учитель с развивающимися на ветру белыми волосами медленно пог¬ружался в воду, и, не вытерпев, нырнула. Окунувшись, я бодро выскочила на берег и стала бегать, подпрыгивая и на¬певая, обнаружив, что тяжести нет и у меня ничего не болит. Господи! Учитель услышал! Помощь пришла. Теперь я здо-рова.
— Я здо-ро-ва! — кричала я воде, деревьям, небу. Светлана смотрела на меня, не веря своим глазам:
— Это волшебство...

— Я вся горю, не пойму отчего... — от радости запела пес¬ню из кинофильма «Веселые ребята».
— А ты пой, пой, Галя! Это же чудо! — говорила подруга.
— Ура! — кричала я, — Скорей бы ужин. Как хорошо жить!
Вечером, когда мы облились и поужинали жареной ры¬бой с чесноком и луком, нам разрешили спать вторую ночь в самом доме, рядом со спальней Учителя. Человек двадцать дружно устраивались на полу на матрацах, а Люба командо¬вала:
— Мальчики — справа, а девочки — слева.
— Свет, я задохнусь, — шептала я.
— Скажи спасибо, — ответила она.
— Да, да, спасибо, конечно, только форточка не открыва¬ется...
— Ты что, забыла, что Учитель не любил сквозняков?
— Да, да, спасибо за все, Учитель дорогой, — только и ус¬пела я произнести. и забылась...
Когда открыла глаза, было утро. Ощущение, что я в саду, наполненном свежим ароматом цветов и фруктов... Это было новое потрясение! Как же велик Бог! Как неисчерпаемы его блага!
Прощались мы с Любой, Петром и со всеми, как с близки¬ми родственниками...
На обратном пути сердце пело, и я вспомнила об адеп¬тах... Вспомнила о сверхлюдях, о которых рассказывает
«Мозаика Агни Йога» Елены Рерих. О людях, которые посланы на землю Высшим Разумом, чтобы просвещать людей, помогать им, направлять на светлые дела. Да, Порфирий Иванов был сверхчеловеком, на своем примере он показал людям, что человеку все по плечу. Жить в экстремальных условиях человек должен научиться. Он показал пример на себе, когда в любую стужу ходил с отк¬рытым телом, месяцами мог обходиться без пищи, прео¬долевая насмешки и презрение глупцов. Он стал Учите¬лем при жизни и учил людей преодолевать себя, накапли¬вать духовную силу через выполнение двенадцати пра¬вил, которые подобны библейским заповедям: «Хочешь быть здоровым — здоровайся с людьми; не плюй на зем¬лю, помни, она твоя мать; отбрось мысли о болезни, а выйди на воздух, запрокинь голову, вдохни всей грудью три раза, пожелай всем людям здоровья и облейся холод¬ной водой.»
Его нет в живых, а тысячи людей со всех уголков страны едут в его Дом здоровья оздоравливаться. Он помогает людям в Духе.
Вернувшись домой, я быстро набрала вес, восстановила силы и забыла о болезни. Спасибо, Господи, что Ты дал мне здоровье через Учителя Иванова !
++ +
Отдых в Мисхоре, в Крыму, был чудесным. На фуникуле¬ре я поднималась к подножью горы Ай-Петри, откуда пеш¬ком с очередной группой туристов забиралась на саму гору. А там, уединившись среди скал, на высоте птичьего полета, предавалась чтению прекрасной книги Даниила Андреева «Роза Мира». И только после захода солнца отправлялась в дом отдыха.
Закончив читать книгу и немного отдохнув, спланирова¬ла устроить себе праздник. Праздник, который посвящала дорогому Учителю Иванову. Я должна была провести сутки «без потребностей», одна. Совершить маленькое путешест¬вие босиком, в купальнике, преодолев путь от Мисхора до Алупки. Путь этот проходил по местам строго охраняемым, но должна пройти, ведь я с Учителем!
 
Мой праздник
На березке у моего балкона не шелохнулся ни один листочек. Солнце еще не взошло. Я шла к морю, чувствуя, как мелкие камешки приятно впивались в подошвы ног. Мисхор начинал про¬сыпаться. То там, то сям навстречу шли, бежали те, кого звало утро. Здравствуй, утро! Здрав¬ствуйте, люди!
А вот и оно, его величество море, шелестящее галькой, дышащее легкими волнами, вибрирую¬щее изнутри, обнимающее твое тело бесстрастно, холодя и освежая организм. Здравствуй, море!. А вот и утренний ветерок... Здравствуйте, эльфы! Как вы играете с мокрыми волосами, лаская их корни, как прижимаетесь к моим ногам, рукам, груди... по— моему, вы поете вечную песню дви¬жению. Вы радуетесь восходу солнышка, кото¬рое, проталкиваясь сквозь светлые утренние об¬лака, образовывает вокруг себя корону ярких лу¬чей, рождая слепящий диск радости наступаю-щего дня. Здравствуй, солнце! Здравствуй, Учи¬тель! Благослови мой день!
Я смотрела на это далекое и близкое небо, пе¬ла гимн жизни, и моя душа была частью всего то¬го, что созерцала и ощущала. Спасибо, что все это вижу! Спасибо тебе, дорогой мой Учитель, за то, что ты открыл мне музыку сердца! Слава тебе во веке веков!
Сегодня суббота — день, который единит всех «деток» (так называл Учитель своих последовате¬лей), всех, кто на примере Учителя возвращает свое природное здоровье. Сегодня день моей неза¬висимости от еды, питья, жилья, обуви, одежды. Слава Учителю!
Итак, в купальнике, я отправилась вдоль бере¬га на весь день. Автодорогу на Алупку я хорошо знала, но задача моя, желание мое — пройти вдоль берега через все санатории и заграждения. Уж очень мне хотелось увидеть рисунок берега, почув¬ствовать своим телом палящее солнце, упругость гальки и летнюю пыльность дорог побережья. Воз¬дух был чистый, душистый, я шла, напевая гимн жизни, и думала о том, какое мне предстоит прек¬расное путешествие с Учителем. Пели птицы, вы¬сокие ярко-розовые кустарники олеандра сопро¬вождали меня, пока шла по терренкуру парка Мисхор. Но вот дорожка, как ручеек, влилась в бо¬лее широкую дорогу и повела меня в сторону, вдоль высоченного каменного забора. Казалось, я попала в средневековье, входя по петляющей доро¬ге в «лабиринт». Откуда не возьмись, появилась лесенка наверх, какие-то решетки, словно здесь совсем недавно патриции держали своих львов и тигров, время от времени вызывая их на поединок с рыцарями. По лесенке не поднималась, так как моя задача была идти ближе к берегу, и я шла, вспоминая слова Учителя: «Детка, становись и за¬нимай свое место в природе, оно никем не занято». Душа моя была переполнена реальностью. Я уди¬вительно остро и радостно ощущала свое «Я» неот¬рывным от этой красоты крымской природы. Все пело песню гармонии, которая выражалась в яр¬кости солнца, голубизне неба, блеске и нежности дыхания моря, удивительно спокойной радости души. Казалось, все едино, все осознавало, какое счастье — жить.
Пока я пребывала в эйфории ощущений, не заметила, как подошла почти вплотную к опутан¬ному колючей проволокой заграждению, которое перекрывало проход вдоль моря. Это загражде¬ние тянулось от моря по ручейку и переходило в высокий бетонированный берег, который никак не вязался с торопящимся впасть в какую-нибудь речушку ручейком. Я поняла, что пройти прак¬тически невозможно. Чьи же это владения? Что за «всесильные» взяли себе право оккупировать эту территорию? Через забор видела разгуливаю¬щих и громко разговаривающих солдат. Потом, словно кто-то их позвал, и они, смеясь, стали вхо¬дить в каменный коттедж. Я же мучительно ду¬мала, как пройти, поскольку идти должна была вдоль берега, ощущая присутствие освежающего моря. Боже, как же могла забыть? Я же иду с Учителем! Прости, дорогой мой Учитель!
Выход был найден быстрее, чем ожидала. Опустившись к ручейку и «покорив» его, перебра¬лась непосредственно к заграждению. Затем про¬ползла под препятствием и оказалась защищена чудесными кустарниками, вдоль которых и заша¬гала. Через минуту передо мной вырос великолеп¬ный особняк, на котором было написано: «Дача №5». Я поняла, что это апартаменты какого-то начальства. Но на даче никого не было, красивая дверь была плотно закрыта, пестрые занавески на окнах были плотно задвинуты. А там, дальше, еще и еще особняки и никого... Незаметно оказа¬лась на площадке: справа она вела к морю, а слева упиралась в балюстраду из белого шлифованного камня, которая выходила в сказочный цветник. Я обалдела. Никого — и так все ухожено: фыркает искусственный ороситель, цветы — розы, гладио¬лусы, громадные кусты, букеты олеандр — все на¬полнено ароматом и покоем. Мне казалось, что я очутилась в сказке «Аленький цветочек» и вот-вот раздастся громовой голос:
— Как ты сюда попала? Посторонним вход воспрещен!
Эти мысли привели меня в себя, и я заторопи¬лась. Озираясь вокруг, спустилась по белой лесен¬ке и снова очутилась у очаровательной площадки, с которой открывался вид на несколько скульп¬тур на темы сказок. Скульптура Аленушки с брат¬цем Иванушкой и другие были чудесно выполне¬ны, а плакучая ива, под которой стояла белоснеж¬ная, наверное, мраморная скамеечка, дополняли это чудо. Я потрогала ее прохладу и пошла спус¬каться к морю. Передо мной открылся пляж, вда¬ли была натянута волейбольная сетка, и ни ду¬ши... Но здесь я была, как на ладони. Метрах в двухстах от меня стояло серое каменное сооруже¬ние, возле которого расхаживали в своей пятнис¬той форме солдаты. Я на минуту оцепенела. Что делать? Что они подумают? Конечно, остановят, начнутся расспросы, да как попали, да что там де¬лали и куда идете? Но радостная мысль, что я с Учителем, успокоила меня, и я направилась пря¬мо к ним, потому что другого прохода не было. Подойдя к солдатам, сказала с улыбкой:
— Здравствуйте. Они ответили:
— Здравствуйте.
И я спокойно отправилась дальше.
Пляж только просыпался, и редкие купаю¬щиеся напоминали о том, что здесь рядом где-то люди. Улыбаясь, я продолжала свое путешест¬вие, все смелее преодолевая новые и новые заг¬раждения, шурша ногами по прохладной гальке берега.
Но вот неожиданность... проход охраняется вагончиком, из которого доносятся мужские го¬лоса. Думается:
— А сколько их там? А вдруг не пустят? — и опять почувствовала защиту моего дорогого Учи¬теля.
Поравнявшись с вагончиком, с улыбкой поз-доровалась с тремя мужчинами, которые, отве¬тив на приветствие, продолжали свой мужской разговор. Пройдя мимо них, вышла на тропинку, которая повела меня на дорогу, как бы уводя от моря, потому что там был обрыв. Я напевала гимн Учителя и смотрела, как дружно сопровож¬дают меня душистые кустарники. Уже горячая от солнца дорога покалывала пятки щебнем и поднималась наверх. Совсем неожиданно откры¬лась потрясающая панорама моря. Где-то внизу громадные валуны разной формы, казалось, дож¬дались своих «одиссеев». Мальчишки карабка¬лись по ним, забираясь на удобное место, а оттуда прыгали, входя в живую голубизну воды, разбра¬сывая снопы брызг. Еще немного, и я спустилась к морю: отсюда был виден причал Алупки. Бе¬рег — сплошные каменные глыбы, и их надо обойти. Хотелось окунуться в прохладу моря и направиться к своим любимым местам знамени¬того алупского парка. Я, не раздумывая, сколь¬зила по круглым, отшлифованным морем кам¬ням, между которыми то там, то тут лежали оди¬нокие загорающие. Натолкнувшись на двух жен¬щин, я выпалила:
— Здравствуйте!
Они взглянули на меня вопросительно, перег-лянулись и ответили приветствием. Протискива¬ясь между этих громад— камней, я натолкнулась еще на одну загорающую женщину и только отк¬рыла рот, чтобы поздороваться, как соскользну¬ла в воду. Водичка медленно остужала мое разго¬ряченное тело. Радуясь и фыркая, я несколько раз ныряла, получая все новую свежесть.
— Здравствуйте, — сказала я, выходя из воды. Загорающая женщина ответила на привет¬ствие и как-то невесело сказала:
— Вы с головой купаетесь, а я не рискую.
— А если вы начнете заниматься системой Иванова, вы сможете, — ответила я.
Она вздохнула, и я задержалась возле нее.
— Вы нездоровы? Она кивнула головой.
— Я тоже была нездорова, но, слава Учителю, все мои недуги отступили, и чувствую себя хоро¬шо. Если вы будете заниматься, то тоже поправи¬те свое здоровье и душевное состояние.
Сидящие недалеко женщины явно проявляли интерес к нашему разговору, а я продолжала:
— Сначала всегда кажется, что это невозмож¬но, но постепенно, читая книгу Учителя «Детка», начинаешь впускать в душу исцеление.
— Я слышала о нем, — вмешалась одна из женщин, что сидели недалеко, и, захватив свои пожитки, подвинулись к нам ближе. — Я слыша¬ла, что он был высоким стариком с длинными се¬дыми волосами и необыкновенно синими глазами и что он зимой ходил в трусах.
Третья женщина, с любопытством подходя, сказала:
— Ну надо же, я тоже что-то слышала.
Я поняла, что все три женщины незнакомы, что этот разговор для них интересен, и стала рас¬сказывать об Учителе, о его учении, о том, как выполнять «Детку». Каждая хотела что-то ска¬зать, спросить... Глаза у всех были оживлены, и я радовалась, что могу ответить на их вопросы. Расставались мы, как подруги, желая друг другу здоровья. Посветлевшие лица еще полчаса тому назад незнакомых женщин стали мне дорогими. Они благодарили и говорили, что если бы все лю¬ди здоровались и желали друг другу здоровья, как бы это было прекрасно!
Душа моя пела. Перепрыгивая по лестнице через ступеньку, я поднималась к Воронцовско-му дворцу, залы которого хорошо помнила. Вы¬сокие каменные стены, ведущие к дворцу, буди¬ли мое воображение, и я слышала цоканье копыт средневековых рыцарских лошадей...
Справа толпились туристы, желающие уви¬деть красоту дворца изнутри, а я свернула влево и вышла в парк к трем чудесным искусственным озерам. Ах, как все продуманно, великолепно и совершенно! Сколько раз бываю и никак не могу насмотреться на чудо человеческих рук. Я уже не говорю о самом дворце с его картинами, велико¬лепными работами по дереву, с его скульптура¬ми, потому что это особый разговор. Меня пора¬жал уголок природы, который столетия радует человеческий глаз, дает отдых и вдохновение. Увидев водопад, встала под его ледяные упругие струи, они хлестали по лицу, плечам, а я улыба¬лась этой детской радости во мне. Как же прав до¬рогой Учитель, называя всех людей независимо от возраста «детками»! Поднявшись повыше, увидела чудесную ель, которая бросала тень на подсушенную траву и как бы звала на отдых. По¬ложив под голову локоть, легла и ощутила тепло земли. Я смотрела на величественные деревья, летающих стрекоз, слушала стрекотания кузне¬чиков и незаметно уснула. Когда проснулась, вся красота была на месте, земля дышала теплом. Где-то вдали ходили люди, любуясь природой, рассматривая диковинные растения.
Мне захотелось подойти к пальмам. Отдох-нувшая, я легко зашагала навстречу аллее. Ах, как красиво! Стройные букеты больших листьев, которые мне напомнили головки девчонок, когда их волосы подхвачены на макушке резиночкой. Это забавляло и наполняло душу легкостью. Навстречу мне шли жующие люди, пьющие из бутылок газированную воду, а подальше толпи-лись в очередях за пирожками и прочим... Люди стоят, ждут, томятся... А мне не надо! Сегодня весь день я независимый человек! Мне не надо ни кровати, ни еды, ни воды. Сегодня у меня празд-ник — День терпения. Спасибо, дорогой мой Учи-тель, за силу, которую даешь, за веру, без кото-рой невозможно жить, за радость свободы. Спаси¬бо, что на своем человеческом примере показал людям путь к освобождению.
Как мудр Творец, посылая на землю Учителей.
++ +
Бесконечно переосмысливая свою жизнь, чувствовала, как держусь за имидж молодости, который создала моя профессия. В уходе молодости я видела что-то неестествен¬ное, мне казалось, что время возможно остановить. Видя окружающих меня ровесников, с грустью замечала в них перемены, которые незримо касались и меня. Нет, нет! Есть еще время! Мое сердце пылало желаниями и планами на бу-дущее...
Постепенно, через книги, раздумья открывала иллюзор¬ность мира, мечтаний, желаний... Видела, что объединяет, что разъединяет. Мы больше всего боимся казаться плохи¬ми, нелюбимыми и ищем пути подавить в себе страх. Созна¬ние вины перед собой самоуничижает, и именно это создает внутри ад. Копаясь во всем этом, мы отталкиваем от себя жизнь. Я все больше понимаю, что несчастий нет, что счастье и несчастье в самом человеке. Все больше понимаю, что знания делают человека бесстрашным, что знания дают силу, а понимая это, отодвигала годы радостью жить сегод¬ня, не оглядываясь назад. Все больше открывала для себя, что ни на что не смотря душа моя не меняется, она так же трепетна, как и в юности.
Листает время календарь,
Деревья осень раздевает.
Кладем мы годы на алтарь...
Что впереди никто не знает.
О, осень, осень, ты шалунья, То ветром в окна погрозишь, То улыбнешься ярким солнцем, То шумным дождичком стучишь.
То сердце радостно ликует, То вдруг в волненьи замолчит, То снова тихо затоскует, То снова юностью стучит.
++ +
— Девочки, у меня болит живот, почти не спала — жало¬валась Люба, сестра Тамары.
— А где болит, покажи, — попросила я.
— Да везде, режет, терпеть не могу.
Мы пили чай и, между прочим, сочувствовали подруге, а по¬том я попросила ее лечь и приподнять колено, она вскрикнула...
— У нее аппендицит, — сказала я, совершенно уверенная в этом.
Девочки запротестовали, и скоро пришлось вызвать ско¬рую помощь.
— У нее аппендицит, — сказала я.
— Глупости, — презрительно бросила врач, осмотрев ее и приказала делать укол в вену.
Вечером ей стало хуже. А на следующий день узнала по телефону, что ночью Любе сделали операцию по удалению аппендикса.
+++
Идут годы, а душа моя расцветает другим цветом, цве¬том понимания и стремления осознать мир. Я обретаю путь приобщения к познанию тайн природы, которые, прежде всего... в человеке и понимаю, что этот путь только для ис¬пытанной души. Раджа Йога открывает источник своих сил, объясняя, что скрытые способности делают человека более чем человеком, что нужно познать себя... Истинное «я» че¬ловека — это божественная искра, дитя Божественного Ро¬дителя, оно бессмертно, вечно, неразрушимо и непобедимо! Теперь я знаю, что мои предчувствия — это не фантазии, это физический факт и что преодоление страха — это восхожде¬ние духа.
++ +
Именно сегодня, в ночь на двенадцатое марта, я поняла, что можно не бежать, не заставлять себя постоянно быть в бо¬евой готовности... Поваляться утром, подумать о том, что наступил какой-то новый рубеж.
Жить просто не торопясь. Для меня это непривычно. Па¬мять возвращает в двадцать, тридцать, сорок лет... Бегом, скорее успеть, преодолевая болезнь, усталость, во имя завт¬ра, невероятного завтра! Оно рисовалось стабильным и зна¬чительным. Как я спешила успеть, как изводила себя, как в меня входил ужас бегущих лет!..
Наконец-то жду завтра не со страхом, а с радостью! Придет завтра, будет солнышко, а если не солнышко, то будет моросить дождичек или дуть весенний, но еще прох¬ладный ветерок... Сначала я буду ходить или подпрыги¬вать по комнатам, буду собираться, одеваться, наряжать¬ся, а потом неторопливо отправляться на работу. Я буду разглядывать прохожих, всматриваться в их лица. Я буду улыбаться им. Теперь я не боюсь завтра. Я научилась жить сегодня, а это делает мое завтра прекрасным. Завтра я вступаю не в новый год жизни, а в новую радость жить. Сколько мне лет?
Сколько лет мне, клянусь, не знаю, Да и знать не хочу, друзья, Я наполнена дивными снами, Быть такою хочу всегда!
И пусть мчатся годы вприпрыжку, Пусть меняется лето с зимой, Закрываю года на задвижку, Чтобы жизнь была вечной весной!

Я живу, и ничто не изменит мою душу. Так будет всегда, потому что душа живет по-другому, чем тело... Тело требует, мстит, меняется, а душа — это энергия, это воздух, небо. Это полет! Можно лежать в постели и парить в облаках, перенес¬тись в другой город и видеть близких и дорогих сердцу лю¬дей, ходить по любимым местам и при том испытывать уди¬вительные состояния души. Душа смешивается с дождем, ветром и поет свою вечную песню жизни.
++ +
Сын уезжает в армию, тревожно... Оставшись одна, ре¬шила заняться своими наблюдениями.
Итак, перехожу на особый режим: вегетарианство, воз¬держание, изучение работ Клизовского, Лазарева, Мерел Вольфа, Елены Блаватской. Каждодневные аутотренинги и медитации. Мои сны — видения, продолжение бытия, и моя жизнь становится непрерывной. Как это великолепно!
Мне вновь показано прошлое воплощение:
Вижу мальчика лет восьми. Поношенный пиджачок, из ко¬торого явно вырос, на ногах мягкие сапожки, в каких танцуют народы Кавказа. На голове, на макушке, черная шапочка. И вдруг понимаю, что это я держусь за руку отца... Отец высо¬кий, сильный, чернявый. Сознание говорит: «Так вот какой у меня был отец»! Прием видения тот же, что и с воином. То чувствую, что я этот мальчик, то рассматриваю его со стороны. Удивительный холмистый пейзаж, под ногами мелкие камни, жарко, и мы с отцом торопимся по каким-то важным делам.
Открыв глаза, подумала о том, что, может быть, именно поэтому меня притягивают люди южных национальностей, потому что когда-то жила среди них.
Эти видения не сглаживаются со временем, вплоть до мелких подробностей. Все помнится ясно и четко.
+++
Прослушав в Доме ученых интересную лекцию по уфоло¬гии, я возвращалась домой, размышляя о других мирах, воз¬можностях сознания. Вдруг слышу:
— За вами не угнаться!
Оглянувшись, увидела улыбающегося мужчину.
— Можно, я вам позвоню? Сходим на выставку или еще
куда-нибудь?
Я смотрела на него и думала: «Встреча с мужчиной, нуж¬на ли она мне? Это уже пройдено.. Мне нужна встреча, но с себе подобным.
— Почему вы молчите?
— Почему молчу? Простите, но у меня уже запланирова¬но время.
Я торопливо зашагала к транспорту, уверенная, что это не «он».
+++
Я писала письма в г. Монино каждую неделю. Наша связь не прерывалась вообще, она была такой же тесной, как связь с моими родителями, поэтому была спокойна, письма сына были моей радостью. Я читала с улыбкой :
«Здравствуй, моя дорогая мамочка!
Получил еще одно твое письмо на этой неделе. Очень рад, что у тебя все хорошо, что экзамены твоих студентов прошли отлично и что вся кафедра это оценила. Я горжусь тобой, мне очень приятно это знать, я радуюсь вместе с то¬бой.
Солнышко, я так хочу, чтобы у тебя было все хорошо, по¬тому что если у тебя хорошо, то и у меня будет все в порядке.
Любимый мамусик, береги свое драгоценное здоровье, я знаю, сколько ты отдаешь сил, не перегружай себя, находи время для отдыха.
Я тебя очень сильно люблю. Часто думаю о тебе, вижу перед собой твои красивенькие и нежненькие глазки, твою добрую улыбку. Котенок, береги себя, я очень тебя прошу.
Денежки получил, спасибо тебе большое!
У меня пока все хорошо, «воюю потихоньку». Молодые бойцы принимают присягу и распределяются по ротам, и я тоже после «учебки» автоматически возвращаюсь в свою ро¬ту, так что ничего нового. Насчет здоровья тоже все нормаль¬но, качаюсь, так сказать, наращиваю мускулатуру, жив, здо¬ров, и мухи не кусают. Золотко, посылаю свои фотографии. Ну, пожалуй, все. Привет тете Стэлле, тете Люде и всем в За¬порожье. Обнимаю тебя, целую крепко!

Твой генерал.

Довольная прочитанным, я думала о том, что все же пра¬вильно делала, доверяя сыну свою жизнь, делясь с ним сек¬ретами. Открытость сближала нас и увеличивала ответствен¬ность друг за друга.
++ +
Открыла для себя Шри Аурубиндо в мудрости его мысли: «Ты находишься в мече, который поражает тебя, и в руках, которые тебя обнимают, в сверкании солнца и в танце земли. Ибо ты бесконечен и вся радость доступна тебе. Обретение се¬бя — это тайна; самопознание и растущее сознание — это средство и процесс». Открыла Рамакришну, который удиви¬тельно просто объясняет, что есть Бог : «Если ты при днев¬ном свете не видишь звезд, это же не значит, что они не суще¬ствуют». Открыла Вивакананду — гордого апостола индийс¬кой свободы, Кришнамурти и других учителей Индии. Хочу в Индию!
++ +
Снова откровение... Теперь я знаю, какие цвета могут быть на других планетах...
На сей раз видение: водопад такой прозрачности и неж¬ности, такой голубизны, какой на земле нет. Листва деревь¬ев зеленая, но цвет не передать — нет такой зелени, земная она слишком груба... Этот восторг невозможно передать... В нем можно только пребывать!
И в этом восторге находилась несколько дней.
+++
Видение: вижу лежащую себя среди роз, и запах, окуты¬вая, заполняет меня. Открываю глаза, запах не уходит. Про¬должаю дышать этим благоуханием, через какое-то время запах исчезает, как будто его и не было. А может, мне дается урок?..
Опять проваливаюсь и опять нахожусь между сном и явью. Запах газа настолько насыщенный, что не выдержи¬ваю и вскакиваю с постели, уверенная в том, что на кухне открыты конфорки. Бегу на кухню. Нет, все в полном поряд¬ке. Постепенно запах исчезает, будто его никогда и не было...
Я вспомнила эпизод из книги В. Сидорова «Семь дней в Гималаях», когда после чудесного запаха, который увлекал глубже в горы, Николай Рерих вдруг почувствовал удушли¬вый запах газа. Это говорило о том, что дальше идти нельзя.
Да, вероятно, это все же уроки! Может быть, я слишком увлеклась упражнениями? Сделаю перерыв.
++ +
Несмотря на медитации, после концертов и занятий со студентами я ощущала перегрузку, которя выражалась пе¬репадами давления. Не хотелось пить лекарства, тем более что рекомендации врачей не всегда помогали. Размышляя над этим, я входила в дремоту, ища ответ и задавая вопрос своему подсознанию. На этот раз я четко и громко услыша¬ла голос, который произнес слово — «церебролизин». Отк-рыв глаза, я не могла понять этого слова, я никогда его не слышала...Что это значит? На всякий случай я взяла руч¬ку и записала. Снова, погружаясь в дремоту, я услышала этот же голос:
— Пойдешь дальше церкви.
Открыв глаза, я ощутила странное состояние непонима¬ния — как это? Я православная, я люблю Иисуса Христа всем сердцем, всей душою. Куда же еще дальше? Я молюсь, и вера во мне с детства так сильна, что прежде чем принять какое-то решение, я всегда просила Божьего благословения. Надо сходить в церковь, спросить значение этих слов.
Мало ли что можно услышать? А вдруг мне показалось? Наутро я позвонила подруге-врачу и спросила, знает ли она слово «церебролизин», на что она ответила, что это сосудис¬тый препарат. Я замерла, мне дан совет и дан ответ. Но кто?.. Сходив к врачу, услышала:
— Хорошо бы вам для профилактики провести курс це-ребролизина.
++ +
Индия не дает мне покоя! На всякий случай начинаю брать платные уроки по английскому языку. Узнаю о воз¬можности достать путевку... Но где взять деньги?! Начинаю подготовку. Провожу большое количество лекций по краю. Даю концерты, собираю, коплю.
Мысль об Индии начинает быть со мною неотступно. В гру¬ди горит желание увидеть, походить по улицам, где ходил учи¬тель Ганди... Погружаюсь в дрему — и вновь видение. Вижу: несут индийские носилки, украшенные гирляндами цветов, с двух сторон их держат индусы, потом ставят на подставку в ви¬де четырех колышков. Один индус торопливо подает руку то¬му, кто в носилках за занавеской. Тот опирается и медленно сходит... Аскетически красивое лицо, глаза цвета голубой ста¬ли прикрыты наполовину, взгляд отсутствующий... Среднего роста, стройный, худощавый. Белая чалма, белые одежды.
Потрясающее лицо, запомнила на всю жизнь! Знаю, он мне был показан... Думаю, что это Рама-Кришна или кто-то еще из Учителей...
++ +
Меня торопят, надо выкупать путевку. Нет мысли, что не поеду, но и нет должной суммы... Читала по шесть лекций в день, к вечеру чувствовала головокружение, но это меня не останавливало, я должна была собрать эти деньги. Утром не ощущала отдыха. Сидя за своим туалетным столиком, рассе¬янно вздыхала, перебирая бижутерию. Вдруг вижу: золотая цепочка... Откуда? Беру в руки: увесистая... Моему удивле¬нию нет предела. Каждый день я сажусь на это место и каж¬дый раз роюсь в своей бижутерии, подбирая кольца, серьги к одежде. Не единожды делала генеральную уборку, переби¬рая свои «сокровища»... Откуда?
Вспоминаю, кто из подруг в последнее время был у ме¬ня... Кто забыл? Не нахожу ответа. Обзваниваю всех знако¬мых. Слышу однозначное: «Нет!».
Тщетно ища хозяина, я припоминаю случаи материали¬зации вещей. Удивительный Саи-Баба способен из воздуха брать ожерелья, драгоценные камни.
Прихожу к выводу, что это не что иное, как помощь. Да, я читала об этом, но что это может быть со мной, не могла предположить... Принимаю этот факт как знак полезности поездки. Продаю цепочку, добавляю то, что заработала, и — путевка в руках.
Мое желание материализовалось! Значит, все, о чем уже знала, существует на земле. Я в этом убедилась, а подтверж¬дение этому — свершившийся факт.
++ +
Январь. Давняя мечта превратилась в реальность...
Я вижу Индию, родину Рамачараки, Рамакришны, Сва-ами, Ошо и многих, многих близких душе Учителей. Я вижу индийские буддийские храмы, знаменитые дворцы, я вижу Тадж-Махал — это чудо любви. Я вижу место сожжения Учителя Ганди. Место покушения на Индиру Ганди и музей, посвященный ей.
Запах сандала сопровождал всю поездку. Сегодня Дели, завтра Бомбей, потом Агра, штат Керола... и так двадцать че¬тыре дня радости. Праздник слонов — незабываемое зрели¬ще, где веселятся все. Слонов очень красочно украшают, а когда разыгрываются смешные игры, то не устаешь удив¬ляться их смекалке. Именно в таких праздничных зрелищах видишь тесную связь человека и слона, видишь их догово¬ренность и тонкое понимание этого умного друга-великана. А гонки змеиных лодок длиною в пятьдесят метров! Гребцы сидят по двое вдоль лодки. А под сказочно украшенным ко¬локольчиками зонтом тот, кто громко дает команды греб¬цам. Скорость лодок, подбадривающие команды, разноголо¬сый звон колокольчиков, нарядность, разукрашенность ло¬док — все это зрелище фантастическое. Покорил меня остров обезьян. Казалось, что я нахожусь на другой планете. Труд¬но передать, что творили обезьяны.
Мечтала побывать в долине Кулу на севере Индии, где жили Николай и Елена Рерих. Несмотря на политическую оттепель, за нами был «строгий глаз», и никуда без присмот¬ра отлучиться не было возможности.
Мне не приходилось видеть такую потрясающую разницу богатства и бедности. Море магазинчиков с полу-драгоцен-ными камнями, причудливыми украшениями, статуэтками Будды, Вишну, Лакшми, Рамы... и бедные дощатые лачуги. Мне показалось, что самые красивые лица людей в Дели и в штате Керола. Незабываемые белозубые улыбки, нарядные сари женщин, разноцветные чалмы и искусные бороды муж-чин, какие-то неземные белые одежды — все это оставило во мне желание больше узнать об этой стране. Индия напитала меня энергией... Я побывала там, где понятие слова реинкар¬нация само собой разумеющееся, где верят в перевоплоще¬ния, и где скрытые силы человека наглядно выражены через йогов.
После Индии была наполнена надеждами на то, что пой¬ду еще дальше в своем стремлении познавать. Я открыла для себя, что сегодня строю свое будущее воплощение.

++ +
Под утро видела умершего дядю Володю.. Он искал меня, хотел увидеть...
Открыв глаза, я вспомнила, что не была у него на похоро¬нах, поминках, не пришла на годовщину смерти... А ведь он — воспоминание о моем первом бале, бале «Наташи Рос¬товой». Все никак не было времени, нехорошо. Это говорит о том, что надо срочно помянуть. Я пошла в церковь, заказала сорокоуст за упокой.
Поняла: нельзя забывать тех, кто тебя любил, даже если эти люди уходят из земной жизни. Потом проведала его же¬ну, мою дорогую Веру Михайловну.
++ +
Сегодня медитировала больше трех часов, перед глазами кинолента быстро пробегающих треугольников, квадратов, кругов, какие-то знаки, незнакомые буквы, как на экране те¬левизора. Видно, попала на какой-то «канал»...
Лобсанг Рампа дал удивительные уроки в своей книге «Ты вечен». Через него я вместила в себя, что каждый чело¬век имеет свой базисный звук и издает его постоянно, как те¬леграфный провод на ветру. Что каждая планета имеет свою ноту. И еще поняла, что работа каждого человека, какая бы она не была, является формой тренировки человеческого су¬щества, формой дисциплины.
+++
После работы каждый день много трудилась над собой. Ходила на занятия Хатха-йоги и, кроме физических оздоро¬вительных упражнений, изучала контроль над дыханием, училась управлять сознанием и психикой.
Я знаю: я дитя Вселенной, В душе магнит, что тянет в небеса, Где звезды шепчутся надменно И смотрят дерзко на меня.

Они мудрей, они все знают, И, может, в их руках магнит, Который землю обнимает, Который в небо нас манит.

Как хочется проникнуть внутрь пространства, Неведомый услышать шум планет, Где так же бренно постоянство, Где так же ищется ответ.

Тайна Карлоса Кастанеды... Открыли магические знания дона Хуана. Это очень интересно. Дух воина импонировал, но это не то учение, которое бы меня увлекло. Слова дона Ху¬ана мне врезались в мозг: «Если кто-нибудь даст вам возмож¬ность осознать, что необходимо освободиться от чувства собственной важности, — это и есть реальная помощь».
Спасибо, именно это я и возьму на вооружение.
++ +
Все больше погружаясь в тишину, я уплывала в другой мир своих видений.
Вижу в небе хоровод веселых людей, которые, взявшись за руки, танцуют под необыкновенную музыку. Роста они большо¬го, три-пять метров, потому и занимают полнеба. Красивые ли¬ца их величественны и доброжелательны, а одежда длинная, не приталенная, нежного горчичного цвета, с удивительной отдел¬кой. Головы перехвачены то ли ободками, то ли лентами в тон одежды, совершенно необыкновенных теплых оттенков. Они танцуют, получая от этого радость.
Открывая глаза, ощущаю какую-то торжественность, ко¬торая несмотря ни на что, наполняет меня три дня...
+++
Подойдя к афише филармонии, где работала, критически отметила, что она невыразительна и неинтересна... Не успела отойти, как почувствовала под ногой что-то скользкое. Нога поехала и будто согнулась в дугу. В глазах темно от боли, ба¬лансируя, медленно падаю. Перед глазами вижу экран, на ко¬тором белые натянутые шнуры, они прогибаются, растягива¬ются, кажется, сейчас лопнут, но, слава Богу, не лопнули.
Падение было сильным. Поднявшись, почувствовала тошноту.
— Постойте немного, вы бледны, — заботливо отряхивая меня, сказала сочувственно незнакомая женщина.
Я стояла и пыталась разгадать информацию, которую по¬лучила.
Моя мысль отметила, что все сухожилия мои целы, несмот¬ря на сильную боль. Все цело — показал экран. А получила урок за то, что осуждала... Осуждала товарищей по работе... Чем больше знаешь, тем строже ответственность. Урок понят.

Нам жизнь дарует проявленье То радостью, то болью, то слезой, Все это жизни прославленье, Что называется предвечною порой

То падает капель, то мчатся ветры, То солнце светит, то идут дожди. Я так живу? Ответь мне, где ты? И слышу: Ты себя ищи!
И я ищу... Я есмь! Я проявленье, Я вижу солнце, пью росу. Я, Господи, Твое творенье, По-своему Твой мир несу.
Я преломляю в творчестве себя, Пытаюсь познавать Вселенной тайну, Иду по жизни, не скорбя, Не чувствуя себя случайной.
Чтоб след искать, что впереди, Тех, кто прошел намного дальше, Узнал, прочувствовал, прожил И осознал намного раньше.
То кажется, прозренье близко, То снова заблуждения тупик, И в мыслях высоко, то низко, Я просто жизни ученик.
++ +
Мне очень импонируют мысли П.Д. Успенского, который бу¬дучи учеником Гурджиева утверждает, что отрицательные эмо¬ции неполезны, что пока человек сохраняет свои отрицательные эмоции, никакое внутренне развитие невозможно. А эволюция — это, прежде всего, личные усилия. И снова ответственность...
Хочу познать Вселенной тайны,
Стремленье в высь взметает дух,
И слышу шепот мирозданья
То космос мой ласкает слух.
++ +
Снова показано воплощение...
Прямо перед моим лицом (стою в раскидистом кусте и рассматриваю) женщина: смуглая, красивая, лет двадцати пяти — двадцати семи. Глаза зеленые, яркие, волосы чер¬ные, на пробор... На голову накинуто покрывало, концом ко¬торого она прикрывает рот...
Я жадно изучаю ее, вижу каждую ресничку, изгиб бро¬вей. Она чего-то боится, прячется... Перед нею огромный ров, за которым мужчины. Они со стрелами. В голове мель¬кает мысль — война... Из-за женщин, что ли?.. Слышны крики. Вдали вижу, как мужчины, перепрыгивая через ров, хватают на руки молодых женщин и, усаживая их в ка¬кие-то деревянные повозки, тащат за собой...
Вдруг остро чувствую опасность, сердце учащенно бьет¬ся, я пытаюсь затаить дыхание. Но это уже не та женщина, это я... Поддерживая подол одежды из грубой ткани, я заби¬ваюсь вглубь куста, все мысли о том, чтобы остаться незаме¬ченной...
Открываю глаза, чувствую, что душа в той женщине, в той опасности. Сердце стучит ее биением, ее страхом. Я ста¬раюсь успокоиться, мне жаль ее, хочется плакать от сочув¬ствия к ней...
Два-три дня выхожу из этого состояния...
+++
Я понимала необходимость разъехаться. Большая квар¬тира давала такую возможность. У сына своя семья, и не хо¬телось им мешать...
— Дети должны жить отдельно, — всегда советовала ма¬ма. К общему удовольствию мы приняли решение.
Астрология мне подсказывала, что звезды, наконец-то, повернулись ко мне лицом, что начинается новый цикл моей жизни, и я вдохновенно предчувствовала перемену...
Мне хотелось жить в другом районе, хотелось, чтобы ря¬дом была река. Накануне, под утро, мечтая, как буду переез¬жать, медленно погружалась в дремоту, размышляя над тем, что будет угодно Богу, и увидела большую недостроенную церковь из красного кирпича...
Открыв глаза, я подумала: «А вдруг это знак?» И ре-шила искать ее... Я расспрашивала многих людей, и ока-залось, что такая церковь существует в новом районе. И я нашла ее. Большая, недостроенная, из красного кирпи-ча — такая, какую видела в своем видении. Мне понра-вился этот район... Высокие дома, которые всегда прив-лекали, создавали иллюзию большого города, что было мне по душе. И что самое отрадное, рядом протекала ре¬ка... Она, словно подковой, обнимала полуостров, на ко¬тором всегда дует свежий ветерок, а вода уносит весь не¬гатив...
День у меня был свободный, и я бродила, обходя район. Бродила в этом «новом» городе и мечтала в нем жить. Левая сторона при въезде в Юбилейный микрорайон застроена но¬выми незаселенными домами, и от них в двухстах метрах протекает река. Решив пройти к реке, я сняла обувь и пошле¬пала по траве. На пути встречались маленькие холмики, кус¬тарники, цвели полевые цветы. Совершенно неожиданно увидела пожилую женщину, которая сидела на низенькой скамеечке и ласкала прижавшегося к ней козленочка. А вок¬руг козлята, козы — кто лежал, кто щипал травку... Прямо-таки идиллия... Я направилась по тропинке к ней. Улыба¬ясь, приветствовала ее:
— Здравствуйте!
Ответив, женщина доброжелательно предложила свою скамеечку. Мы разговорились, будто давно знаем друг друга. Я поведала ей о своем видении, о том, как хочется жить в этом районе, как тревожусь, мол, получится ли. На что она ответила:
— Хочешь — значит будешь. Молись, — и рассказала, как часто во сне она видит Николая Угодника, т.е. Николая Чудотворца. Он является к ней во сне и обязательно помога¬ет. Рассказала, как однажды, видя ее переживания, он ска¬зал, где находится потерянная вещь. Женщина вселила в ме¬ня надежду и дала молитву.
О, как я молилась! Как хотела осуществить задуманное! И молитвы были услышаны. Слава Тебе, Господи, во веке веков слава!
++ +
Другая сторона Юбилейного микрорайона была уже об¬жита. Шелестели деревья возле домов, ухоженно зеленела трава, на клумбах цвели цветы, по берегу реки заманчиво желтел песок. Я подумала, что в этих домах, вероятно, уже невозможно найти жилье и сожалела об этом. Но именно в одном из этих домов мне и удалось купить квартиру, окна ко¬торой выходили на реку.
Я смотрю на Кубань-матушку с шестого этажа, любуясь игривым перекатом воды, раскидистой зеленью деревьев, чистым небом, и думаю: как же здесь чудесно! Как комфорт¬но моей душе! Вот она новая жизнь. В этой быстро текущей реке, в этих шепчущихся от ветра листьях, в гомоне птиц, в смехе играющих на берегу детей... Все это единая песня... Песня жизни, которая и есть Бог!
+++
Услышав звон колоколов, решила сходить в церковь... На первом этаже толпились прихожане, и я забралась на недост¬роенный второй этаж, где планировалось проводить службы, где было просторно, красиво, торжественно... Шли отделоч¬ные работы... Покупая свечи, познакомилась с работающей в церкви молодой женщиной Леночкой, и меня приятно удиви¬ла ее эрудиция... Мы долго с ней беседовали, и она пореко-мендовала мне прочитать несколько книг о святых.
Прочитав их, я остановила внимание на книге «Правосла¬вие». Это труд епископа Варнавы, который не только интере¬сен, но и глубок, основателен. Ощущала какую-то особую тор¬жественность души, прикасаясь к мыслям высокообразован¬ного человека того времени. Через то, как он анализировал культуру, искусство, жизни известных личностей, увидела индивидуальный путь этого мудреца. Мудреца, который рас¬сматривал мир под углом своего мировоззрения, подчерки¬ваю, именно своего. Каждый путь познания особенный, и лю¬ди тем и интересны друг другу, что имеют свой нелегкий опыт восхождения к Богу. Людям свойственно идти на ощупь, оши¬баться, падать, вставать и снова идти, мы должны быть сме-лыми, просветленными, чтобы быть Его сотворцами...
Епископ Варнава много пишет о том, что требует Творец, но по-моему этого никто не знает... В нас от рождения зало¬жена любовь друг к другу, и мы должны ее нести, помогая, сострадая, проявляя милосердие... А вот как мы несем, через что проходим, мучаясь, прозревая, делая свои открытия, это путь каждого. Какой путь вернее, судить не нам.
Житие святых, действительно, источник большого инте¬реса, вызывающего благоговение, восхищение, но это не пример, а путь. Их путь. Путь подвига и самоотречения Сергея Радонежского, Серафима Саровского, Иоанна Крон-дштадтского и многих святых. Он не каждому по плечу. Жизнь — это поиск, это не схема, по которой может идти каждый, потому что у каждого свой, индивидуальный путь.
++ +
Мы живем проблемами жизни, в суете и заботах, от чего человек устает. Нередко возникает потребность успокоить¬ся, зайти в церковь, постоять, помолчать, подумать.
Женщина заходит в церковь в том, в чем была на работе, заходить домой, смывать легкую косметику, переодевать одежду у нее нет времени. Она спешит в храм, спешит отк¬рыться, поделиться, облегчить душу... И душа встречается с недовольными взглядами служителей церкви, которые осуждают, нередко делая замечания довольно в неподобаю¬щей форме... Я вспомнила о том, что Иоанн Крондштадтский очень любил шелковые рясы, за что его осуждали. А он на это отвечал: «Изображать из себя праведника в рубищах иной раз куда легче бывает, чем стараться жить по-христиа¬нски в шелковой рясе. Господь глядит не на одежду, а на ду¬шу человеческую».
Как это мудро... Я все больше вижу, что многие, кто слу¬жит в церкви, мало любят тех, кто приходит в нее. Жесткие рамки, которых должны придерживаться прихожане, наво¬дят меня все на новые поиски. Душа жаждет свободы и люб¬ви! Надо перечитать «Новый Завет».
++ +
Сегодня Стэлла пригласила меня в свое общество «Ба-хаи». Ее отец был бахаистом, и она довольна, что может про¬должить его дело.
Прекрасный двухэтажный особняк был подарен персом из Германии для возрождения этого движения в Краснодаре. Портрет его с супругой висел при входе в просторный зал с фортепьяно... Один раз в месяц сюда приходили друзья и знакомые тех, кто принадлежал к этому учению. «Бахаи» — это религия, которая проповедует Единого Бога и не культи¬вирует иконы.
Шла молитва, в которой говорилось о благодарности Богу за дарованную жизнь... Прислушиваясь, я почувствовала, как мои мысли улетели: «Я русская, православная и, воз¬можно, мне не следовало приходить сюда»...
Из этих размышлений меня вывел обжигающий затылок взгляд: кто-то пристально смотрел на меня. Я резко поверну¬лась, и мои глаза встретились с глазами Баха-Уллы на порт¬рете, основателя этого учения. Учитель смотрел на меня су¬рово, и я устыдилась своих мыслей, потому что знала: у зна¬ний нет национальности, передовые умы — это достояние че-ловечества
Конечно же, думалось, Шекспир, Байрон, Гейне, Гете. Омар Хайям, Сократ, Аристотель, Пифагор и многие миро¬вые умы... Их знают все страны и нации, разве важно, где рождается гений, где рождаются Учителя, несущие свет и знания? И как же сознание социума ограничено рамками сво¬ей национальности, культуры и религии! Моя душа со скри¬пом впускала мощь истины того, что касалось другой веры.
После молитвы все с шумом и шутками расставляли стулья, готовясь к предстоящему концерту. Я с удовольстви¬ем приняла в нем участие. После того как спела, меня щедро наградили аплодисментами. Потом, спустившись на первый этаж, пили чай с пирогами, общались и тепло расставались, желая новой встречи.
Мое сердце чего-то ждет. Мне нужно учение не застыв¬шее, а несущее прозрение души через знания.
++ +
— Ты идешь на лекцию? — спрашивает приятельница.
— А кто проводит?
— Лектор Московского астроэзотерического университета.
— Спрашиваешь. Конечно, пойду! А тема?
— Относительность сознания.
— Обязательно, — торопливо заверила я.
Накануне я закончила курс «Валеологии» при институте повышения квалификации и переподготовки кадров КГАФК у преподавателя Н.П. Пискуновой. Узнав много полезного и научившись обращаться с матрицей В. Гоча, поняла, что это не мое... Я прикоснулась к чему-то очень серьезному, чему надо было себя посвятить и ответственно следовать по этому пути. Для меня же было важно другое, поэтому предложение о прослушивании курса лекций об относительности сознания вновь вернуло к надежде встретить близких по духу людей.
Астроэзотерический университет разослал по России сво¬их гонцов просвещать тех, кто тянется к пониманию един¬ства творящего разума — Космоса. Лектор — Светочка из Норильска оказалась эрудированным собеседником. Собра¬лись интересные люди, и мне казалось, что встретила близ¬ких.
Светлана говорила о том, что теория относительности соз¬нания объединяет разрозненные научные концепции в еди¬ную теорию разума Космоса, развитие которого подчиняется всеобщим законам мироздания, и что эти законы управляют нашим развитием. Их действие есть план Творца, мы — Его мысль, и мы в ответе за чистоту мысли и глубину знания за¬конов, проявляющих Творца в формах окружающего мира. Она говорила об организации материи на примере структуры таблицы Менделеева.
Признаюсь, что иногда не все понимала. Для меня, нап¬ример, «энергетические состояния сознания» воспринима¬лись туго, но когда она касалась вопросов, понятных для ме¬ня, я загоралась и боялась что-либо пропустить. Мне понра¬вились слова Николая Рериха, которые она процитировала на одной из лекций: «Невежественный человек сначала дол¬жен стать цивилизованным, потом образованным. Став обра-зованным, он делается интеллигентным, затем следует утон¬ченность и сознание синтеза, которое завершается приняти¬ем понятия культуры... Культура, прежде всего, понимает и знает основы бытия и сознания, ибо она есть почитание твор¬ческого огня, который есть жизнь». Лекции слушались на одном дыхании.
Светлана из Норильска смогла нас увлечь и объединить. Шесть дней интересного общения. Как это освежает душу!
++ +
Медленно погружаясь в расслабление, я входила в состо¬яние полусна, которое переходило в видение: вижу комнату, украшением которой был огромный портрет мужчины в одежде средневековья. Головной убор напомнил «шапку Мо¬нарха», украшенную драгоценными камнями. Одна рука ле¬жала на поясе, а на пальце кольцо с большим фиолетовым камнем, другая — на сердце и тоже с фиолетовым камнем... Я рассматривала богатую одежду и понимала, что это высо¬копоставленное лицо. Вспомнила вдруг о том, что все в при¬роде имеет сознание, что жизнь и смерть непрерывны, что невидимый мир тоже живет и что любой портрет одухотво¬рен художником, его энергией.
Я стала пристально смотреть в глаза мужчине и не знаю, от моих ли мыслей, но они стали оживать на нарисованном портрете — смотрящие на меня живые глаза... Я ощутила сильное волнение и, глядя ему в глаза, решила коснуться своим кольцом его кольца. Стоило мне надавить на его коль¬цо, как все мое тело охватили вибрации, заполняющие меня радостью, любовью, безопасностью...
Открыв глаза, я чувствовала обновление, приподнятость настроения, радость жизни, которая не покидала еще неко¬торое время.
Я поделилась тем, что увидела, с Надеждой Петровной. Она дала потрясающий ответ этому видению... Я не вправе об этом говорить. Это слишком лично.
++ +
Светочка из Норильска уехала, а я обрела новых друзей. Мы планировали собираться два раза в неделю в клубе у Тать¬яны, которая, интересуясь духовными вопросами, предоста¬вила нам свое помещение. Сюда приходил и убежденный пос¬ледователь учения Кастанеды. Он внимательно всматривался своими добрыми и скучными глазами в наши лица и рассеян¬но слушал рассказы о новых интересующих нас книгах. Все чаще на наших сборах мы не слушали друг друга. Толик, пок¬лонник Ницше, был настроен философски, Саша, врач, пред¬лагал выезжать на природу медитировать, девочки, в основ¬ном преподаватели, не проявляли большой активности. Я пы¬талась делать лекции по Летбитнеру «Путь Учителей», об экспедиции Мулдашева в Гималаи, но особого интереса эти темы не вызвали... Договорились до того, что стали подумы¬вать, а не открыть ли туристическую фирму? Ирочка с кафед-ры психологии университета физкультуры организовала нам аудиторию, пытаясь собрать побольше народу, но постепенно все распалось, а жаль. Нужна была четкая организация обще¬ства, но было слишком много лидеров, предложений — и в ре¬зультате недоговоренность между собой...
++ +
Светлана из Норильска сообщила, что под Челябинском, в Миассе, на прекрасном озере Тургояк, в лесу на турбазе с пер¬вого сентября состоится астроэзотерическая конференция.
Без колебаний решила ехать. В это время я была свобод¬на от занятий, и душа шептала: «Вперед!» Далековато, ко¬нечно, хотелось бы поехать с кем-нибудь... Но с кем? Никто не может ехать. Что делать? Слава Богу, уговорила Олечку, у нее аллергия, и поменять климат для нее не просто хорошо, а необходимо...
Вооружившись двумя спальными мешками, которыми нас снабдил ее муж, взяв минимум вещей, по-походному, с рюкзаками, мы отправились. После двухдневного пребыва¬ния в поезде, мы наконец в Миассе. Теперь была задача ра¬зыскать туристическую базу.. Моросил теплый мелкий дождь, пахло прелыми листьями, мы шагали по лесу, полно¬му высоченных деревьев и, слушая свое эхо, распевали пес¬ни. Расспрашивая редких прохожих, мы скоро благополуч-но добрались.. Место потрясающее: озеро прозрачно, как слеза, вода кристально чистая. Оказывается, ее пьют, не очи¬щая, для нас это непривычно.
Нас тут же предупредили, что купаться можно, но исполь¬зовать мыло нельзя... Две недели вегетарианского питания, плотного графика лекций и бесед, костров и медитаций... Это незабываемо. Темы: «Семь лучей, управляющих эволюцией человечества», «Эволюция сознания планетарного человечест¬ва», «Планетарные школы иерархической стимуляции созна¬ния» и другие. Не все было понятно, но то, что было понятно — замечательно! Астроэзотерика шла по науке. Руководитель Ви¬талий Поляков — мощная личность. Тридцать семь лет — и тридцать семь книг. Педагоги из Москвы, Киева, Минска, Че¬лябинска, Магнитогорска и многих других городов.
Знакомство с новыми пытливыми людьми оставляло в душе особое чувство. Я понимала, что формулы, термины физики и электроники для меня, человека гуманитарных знаний, были слишком далеки. Зато лекции по космологии, астрологии и психологии были чрезвычайно увлекательны. Работа по четвертому лучу собирала в основном педагогов, многие делились своим опытом. Я была просто потрясена: сколько же интересных людей вокруг! Но настоящим откры¬тием были общие медитации, что объединяли пятьдесят го-родов страны... Проводил их, в основном, Виталий Поляков.
Прощались мы на берегу озера и, как дети, бегая по воде бо¬сиком, обменивались адресами, сувенирами, объятиями... А потом, разбившись на группы, задушевно вели беседы об ответ¬ственности за нашу любимую землю. Было свежо, и мы с Олеч¬кой, обнявшись, слушали и были счастливы, что разделяли светлую радость хотя бы временного, но единства.
+++
Мой юбилей потребовал много сил, но помощь дорогих моему сердцу друзей сделала это событие незабываемым. Ре¬жиссером был заслуженный работник культуры Иосиф Да¬выдов., как мы ласково его называем Есик. Это живой, под¬вижный человек, душа молодежи и своих друзей, он внес в юбилей атмосферу праздника. Рядом с ним всегда его едино¬мышленник, помощница, теплый человек, жена Наташа. Вел программу влюбленный в артистов и трепетно относя¬щийся к моему творчеству Гриша Гиберт. Это человек энцик-лопедических знаний в области кинематографии, он кино¬вед, доцент, чьей строгости побаиваются студенты. Общение с ним всегда для меня интересно и доставляет радость. Помо¬гал мне и любимый сын Вадим, моя единственная племянни¬ца Леночка, которая специально приехала из Запорожья. И не представляю, чтобы я делала без всех этих дорогих мне людей.
Зал филармонии был заполнен. Я играла сцены из спек¬таклей, читала монологи и свои стихи, пела, чувствуя, что у меня еще многое впереди. После концерта и поздравлений было шумное и дружеское застолье, которое обеспечили мне спонсоры...
Я знала, что меняя род занятий, т.е. уйдя из театра и мно¬гие годы преподавая в университете культуры и в эстетичес¬ком центре «Элияр», я не выпаду из обоймы театральной жизни города. Я по-прежнему активна и действенна. Впере¬ди ждала большая работа, которую доверяла мне не раз Еле¬на Д., эта хрупкая и изящная женщина, всегда наполненная новыми идеями, президент фирмы «Элияр». Я должна была писать сценарии и режиссировать краевые мероприятия «Золотая шпилька», «Мода Арт». И мысль вычисляет, что без этих людей, рядом с которыми проходит моя жизнь, без воли Бога — я ничто.
++ +
На мой юбилей городской профсоюз подарил мне путевку в Горячий Ключ. Иногда вместе с друзьями выезжала туда на выходные дни побродить по лесу, забраться на гору Петушок, полюбоваться природой и надышаться чистым воздухом. Те¬перь ехала туда по путевке. Приехав отдыхать в санаторий
«Предгорья Кавказа», не предполагала встретить там столько одаренных людей. Мы собирались в чудесном лекционном за¬ле санатория и отводили душу в беседах о торсионных полях, биоэнергетике, о театре и поэзии, о религиях...
Просматривали видеофильмы по Лазареву, Плугину, фильм об Учителе Иванове, о философе Ошо... Некоторое время с нами были москвичи Надежда и Борис. Они открыли для меня понятие «Логос». Все мы обсуждали книгу Ошо «Горчичное зерно». Его беседы об изречениях Иисуса, взя¬тых из Евангелия от Фомы, где он выражает свою точку зре¬ния, для меня были откровением. Он говорит: «Я не хочу, чтобы вы стали христианами — это бесполезно, это ложь. Я хотел бы, чтобы каждый из вас стал Христом». И эти слова сразили меня и заставили глубоко размышлять...
++ +
В один из выходных дней большой нашей компанией под руководством Виталия, врача-нарколога, преодолев нелег¬кий маршрут, оказались в фантастическом месте. Мы стояли на горе, с которой открывался невероятный простор, прос-матривались горы, долины и речушки. Именно здесь красно¬дарские рериховцы установили Столб мира, к которому шли люди поклониться памяти великим Николаю и Елене Рерих. Нам всем хотелось помолчать, насладиться величием приро¬ды, и каждый хотел уйти в себя. Очень скоро я поняла, что это место непростое. Находясь там, я ощущала необыкновен¬ную легкость и приподнятость настроения. Воочию видела нежно-голубую ауру деревьев. Именно здесь, закрыв глаза, лежа на теплой земле, смогла уйти в то особое состояние, ко¬торое вызвало видение:
На странном фоне большой смотрящий глаз.
Время бежало быстро, и после уединения появилось же¬лание общения. Татьяна — поэтесса, Людочка — терапевт, Людмила — массажистка читали свои замечательные стихи. Таня, художественный руководитель ДК санатория «Пред¬горья Кавказа», рассказывала интересные истории... И все из нашей дружной компании непременно обнаруживали ка-кие-нибудь способности. Танечка и, как я нежно называю «моя Людочка» стали для меня близкими и дорогими подру¬гами по жизни.
Приезжая время от времени в Горячий Ключ, мы все со¬бираемся у Людочки дома. Таня читает новые стихи; Людоч-ка поет свои лирические блюзы; Леночка, врач-невропато¬лог, играет на гитаре и исполняет бардовские песни; я, как всегда, привожу новости с конференций и семинаров, где удавалось мне побывать; другие делятся своими новостями и событиями жизни... Много говорим о личных проблемах и даем друг другу советы, говорим о книгах, строим планы на новые встречи.
И все же ничто так не объединяет и не сближает людей, как духовность!
++ +
В городе появились преподаватели метода рейки, и я не¬медленно нашла книги, которые приоткрыли мне суть иску¬сства исцеляющих рук. Я не ставила перед собой задачу пройти ступени, но изучить самостоятельно щадящий и есте¬ственный метод лечения мне было интересно. Моя цель сос¬тояла в том, чтобы понять принцип и механизм распределе¬ния энергии способом наложения рук. С системой Джуны я была знакома. Пробовала применять этот метод на себе и нашла, что это замечательно. Это действительно увлекатель¬но, но этим надо серьезно заниматься... Рейки...Прикасать¬ся к энергетике другого человека — это ответственно, этому надо отдавать время, усилия, жизнь. Но это не мой путь.
Елена Дудкина, принесла мне книжечку с физически¬ми упражнениями, которые применяют в монастыре «Око возрождения». В этом монастыре люди не стареют, потому что осваивают особый метод дыхания совместно с физическими упражнениями. Она говорит, что ее папа выполняет их и что результаты отличные. Вероятно, я что-то не учла, потому что после двухнедельного экспе¬римента резко поднялось давление, которое держалось две недели. То, что под силу одному организму, не всегда подходит неподготовленному человеку. Это урок. В лю¬бую систему надо входить осмотрительно, не торопясь, и длительно, не насилуя свой организм. Спасибо, Господи, ты всегда указываешь на мою торопливость. Впредь буду осмотрительней.
+++
Месяц в году, летом, на протяжении всей жизни (с тех пор, как уехала учиться) посвящаю самым близким и доро¬гим людям на земле — моим родителям. Я приезжаю в Запо¬рожье, любя его всей душой. После папиной демобилизации мы переехали из Киева, и я заканчивала десятый класс в За¬порожье. Никогда не забуду, как в шестнадцать лет любила ходить пешком через плотину,чувствуя, как вздрагивает эта громада от натиска воды, буйно пенясь, вырываясь на волю, забрасывая рассеивающие капли, освежая идущих. Мощь мчавшейся воды из бычков создавала гейзер пенящейся ог-ромнной лавины, устремленной в красавец Днепр. Запо¬рожье — это мои мама, папа, сестра Светлана, родственники, это моя первая школьная любовь.
Боже мой, сколько же лет ежегодно мчусь на всех порах домой! Любовь и привязанность к родителям, словно зов, магнитом притягивали меня под родительское крыло, где чувствую себя долгожданной маленькой девочкой. Папа лю¬бил слушать о моих открытиях жизни и одобрял их. Когда я уезжала, то обязательно нагружал меня книгами, работами Вернадского, Бердяева, Флоренского. Мы с ним часами бесе¬довали, и это было нашим отдохновением. Наблюдая за ма¬мой, я видела, что повторяю именно ее. Ее характер, ее мане¬ры. С годами уходила из меня горячность папы, и все больше сил я набирала внутри.
Моя горячо любимая мать по-прежнему цементировала семью, отдавая всю себя нам и нашим детям. Властная и спо¬койная, нежная и сдержанная, мечтавшая когда-то о сцене, имея прекрасный голос, отдала себя всем нам и взрастила сра¬зу двух актрис. Она ревностно наблюдала за нашим театраль¬ным путем и, когда была моложе, мчалась на наши премьеры в Одессу, Саратов, Ростов, Львов, Ашхабат, Харьков, Краснодар и другие города. Тихо переживает за нашу с сестрой неустроен¬ную личную жизнь, за неудачные попытки обрести семью, му¬жественно принимает наши разочарования... И всегда, уезжая из Запорожья, я ощущаю тоску по дому.
++ +
Как бегут годы... Как старятся и слабеют мои родители. Пройдя финскую войну, будучи в разведке и стоя в воде по пояс в ноябре, прячась от преследующих его собак, отец зас¬тудился, а сказалось это в старости. В молодости ничего не чувствовал и даже был чемпионом по поднятию тяжестей по Таврическому военному округу. Теперь болели ноги. А кон¬тузия Отечественной войны повредила глазной нерв, кото¬рый тоже не давал о себе знать раньше, а теперь в свои во-семьдесят шесть лет ослеп. То, что он не мог писать картины, убивало его. Он не понимал, для чего живет. Я пыталась подсказать, чтобы рисовал картины в воображении, и эта идея ему нравилась. Он часами лежал неподвижно с откры¬тыми незрячими глазами, пересказывая потом, что видит не¬обыкновенные пейзажи и краски. Убежденный атеист, он всегда удивлялся моей набожности, моим взглядам на жизнь.
«Роза мира» Даниила Андреева поразила его. Я часами читала ему вслух, когда приезжала. Он пытался спорить, но мои аргументы убеждали его, и он скупо впускал в себя то, что открывал. Он долго думал и снова просил, чтобы я чита¬ла. В один из моих приездов он сказал, что устал жить и му¬чить нас... На что я ответила, что на все Божья воля.
— А почему он тогда меня не забирает?
— Потому, папочка, что дает вам время подумать, пока¬яться самому и простить всех, кто когда-нибудь причинил вам боль.
Папа взрывался, твердил, что простить своего отца не мо¬жет за то, что тот отобрал у него детство. Он вдруг вспоминал о ранней смерти матери, женитьбе отца и о том, как шести¬летним ребенком носил по пятьдесят ведер воды в день, над¬рываясь, работая на отцовском хозяйстве. О том, как сбежал от жестокости отца из дома в двенадцать лет и как сам нашел свой путь.
Как сильно я любила его в эти минуты и как хотела раз¬делить его боль. Из моей груди вырывалось:
— Надо простить, папочка, надо. Он не ведал, что творил.
— Нет, — твердил отец.
— Тогда в ненависти будете мучиться долгие годы, — убеждала я.
— Когда человек прощает, он внутренне готовится к ухо¬ду. Спокойному и достойному. Папочка, Господь дает вам время...
Я читала ему «Тибетскую книгу мертвых». Он, затихая, слушал, и душа его размягчалась.
— Да, дочь, ты права, отец не ведал, что творил. Тогда я торопливо объясняла ему:
— Главное понять и впустить в себя, тогда вы освободи¬тесь от тяжести. Надо, чтобы вы были готовы к уходу внут¬ренне. Ни о чем плохом не думайте — настанет время, за ва¬ми придут.
И вдруг он сказал:
— Они приходили...
— Кто? — не поняла я.
— Они.
— Расскажите.
— Высокие, красивые люди, в длинных одеждах, цвета серо-голубого, но такого теплого и нежного оттенка в приро¬де нет. Мне кажется, что не смог бы передать этот цвет в красках. Они стояли неподалеку, их было трое. Совершен¬ные лица ласково смотрели на меня и о чем-то говорили меж¬ду собой.
— Папочка, главное вам все осознать, ничего не бояться, это удел всех.
— Конечно, — говорил он улыбаясь.
Ноющая тоска вползала в мою душу. Я понимала, что разлука приближается.
++ +
Уносит ветер год за годом, От юности уж нет следа. Через года шагаем бродом, Все повторяется века.

Я знаю, что душа бессмертна, Она способна понимать, Что тело платье износилось, Не можешь сам не замечать.

Как, все? И так все быстро? Но свет родил меня вчера... И в зеркале я вижу отраженье, В котором я или не я?
Неужто я? тону в вопросе... И это ль важное во мне? Не глупость ли в моем допросе, Ведь мысль моя теперь в огне!
Я научилась жадно мыслить, Вникать, анализируя всерьез. Где истина, где наважденье, В чем пустота ненужных грез.
А истина всегда в рожденьи! В открытии: так кто же я?... В природе, вечном обновленьи, В космической улыбке бытия!
++ +
Работа с детьми в краевой общественной благотвори¬тельной организации «Таланты России» накладывает ог¬ромную ответственность. Режиссировать детские фести¬вали, писать для них сценарии — значит объединять де¬тей через творчество, заново открывать радость обще¬ния, значит охватить их единой темой любви к жизни. В гала-концертах занято нередко до шестисот детей... Ока¬зывая методическую помощь детским домам, я всегда поднимаю вопросы духовности. Когда вижу, как вдохно¬венно они мечтают, мне представляется огромная река живого потока. Я вижу человеческую реку жизни, кото¬рая течет под контролем Высшего Разума, и из груди вы¬рывается:

Мы река, мы часть ее теченья, Мы мириада звонких голосов, И в нас таится солнце вдохновенья, И в нас мотив промчавшихся веков.
Парит душа в Твоем творении И держит нити серебро, Бегут в бездонность поколенья, В бессмертье за звеном звено.
Как ожерелье, жизней вереница, За каждой бусинкой — судьба. Блеснет на небе, как зарница, И в ночь уйдет, как в никуда.
Уйдет, чтоб снова возвратиться, Чтоб обрести другое «я», Чтоб снова муками родиться, Чтоб снова приняла земля.

Так, бесконечно поднимаясь, По лестнице шагаю я, Чтобы сознанье просветлялось, Наполнив разумом меня.
++ +
Приехав в Запорожье, мне не терпелось рассказать «ива-новцам» о том, что нового вместила моя душа, и послушать, о чем расскажут они. А поведать хотела об Учителях, о кото¬рых узнала из книги Чарльза Летбитнера, современника Елены Блаватской. К сожалению, краснодарские «иванов-цы» не желают признавать других учителей, кроме Учителя Иванова. Я пыталась рассказать им о других, но ничего из этого не вышло. В Запорожье было несколько человек, кото¬рых интересовали и другие книги, поэтому с нетерпением ждала встречи именно с ними. Читая о титанах мысли у Еле¬ны Рерих, Блаватской, но там написано о них немного, и я постоянно возвращалась к книге Ч. Летбитнера «Учителя света», который пишет о них подробно. Я была потрясена, обрадована, да просто счастлива, что есть на земле сверхлю¬ди — адепты. Те, кто являются посредниками между Богом и человеком.
Оказывается, они вышли из рядов обыкновенных лю¬дей, но живут не для себя, а из любви и сострадания к лю¬дям, помогая им. Они обладают сверхсознанием. В буду¬щем, когда мы осознаем свою миссию и научимся через многие жизни служить человечеству, мы станем такими же, как они, потому что эволюция жизни состоит в посто¬янной эволюции восхождения к Творцу. Все дело в осозна¬нии. Будда трудился пять тысяч лет, чтобы выработать в се¬бе качества совершенства, учить мудрости, которая в том, что жизнь вечна. Адепт никогда ничем не озабочен, потому что за прожитые жизни отработал свою «плохую карму», то есть осознал и исправил все ошибки, которые совершал. Его тело прекрасно и выносливо, оно не зависит от нацио-нальности и расы.
Немногие адепты остаются на земле, но те, кто остает¬ся, трудятся в тонком теле, например, как Учитель Ива¬нов, который после своей земной жизни много лет назад спас меня и спасает многих, верящих в него людей. Зада¬ча адептов — двигать эволюцию Земли. Они способны из¬лучать силу на миллионы людей, посылая мысли — обра¬зы огромной силы, которые улавливаются гениями (свою таблицу Менделеев увидел во сне и т.д.). Существует мно¬го ашрамов в Тибете, Гималаях, на Алтае, где трудятся адепты со своими учениками...
Я написала лекцию по этой книге, и мне не терпелось по¬делиться с теми, кто так же, как и я, тянется к знаниям о не¬ведомом. К знаниям, о которых многие не имеют никакого понятия только потому, что даже не предполагают об их су¬ществовании в силу занятости семьей, работой, да и просто жизненной суетой...
По воскресеньям я мчалась на остров Хортицу, где объ¬единенные идеей Порфирия Иванова мы пели гимн Учите¬лю и делились новостями, произошедшими за год. Потом особо интересующиеся садились в кружок и подолгу бесе¬довали. Меня всегда встречали тепло. Даже сестра подшу¬чивала, рассказывая маме, что, мол, такое оживление сре¬ди «ивановцев», будто сама мать Тереза явилась. Но я не обижалась на нее, у нее язычок всегда был словно лезвие. Я знаю, что она меня любит и так шутит, чтобы рассме¬шить маму. В этот раз я рассказывала об Учителях. Неко¬торые что-то слышали раньше, но, в общем, беседа полу¬чилась интересной... Потом пели песни, слушали стихи Клары...
— А ты знаешь, у нас здесь есть философский кружок, — сообщила она, — руководитель очень интересный человек, он был ведущим инженером на заводе, вроде даже защитил¬ся, а потом ушел, чтобы организовать при общежитии завода духовное общество «Философский кружок».
На следующий день я со всех ног помчалась в этот кру¬жок. Прекрасная библиотека: здесь и Рерих, Безант, Абд-ру-шин, Блаватская, книги о Буддизме, о йогах, всех книг не перечислить. От восторга я поспешила поделиться:
— Знаете, девочки, совсем недавно опубликована биогра¬фия А. Бейли. Написал Виталий Поляков. Я купила ее на астро-эзотерической конференции...
И вдруг слышу за спиной:
— А нас не интересует Алиса Бейли?
Повернувшись, я увидела молодого мужчину лет сорока и, мгновенно сообразив, я перевела разговор на другую тему (я знала, что многие не признают ее труды, опираясь на Е. Рерих, которая отмечала, что труды А. Бейли не из верно¬го источника):
— Приехала с вами познакомиться из Краснодара. Много интересного рассказывают о вашей работе...
Его глаза потеплели, и он спросил, что меня интересует. Я выпалила:
— Все.
И он повел меня в лекционный зал. На стенах зала были развешаны портреты Е. Блаватской, Е. и Н. Рерихов и, о, Бо¬же, портреты Учителей. Я замерла от удивления, рассматри¬вая их, и тихо выдохнула шепотом:
— Как я хочу иметь фотографии Учителей, но где взять? Видя мою искренность, он ответил:
— Без проблем... Чьи фотографии вас интересуют?
Я знала имена Эль Мории, Кут Хуми, Иисуса Христа, Сен-Жермена... От волнения не могла больше вспомнить. Он вручил мне снимки всех перечисленных мною учителей, и счастью моему не было границ.
В беседе поняла, что учение Блаватской для кружка осно¬вополагающее. Теплая волна нежности заполняла меня, ког¬да я прижимала к груди сумочку с фотографиями Учителей. Я чувствовала, что подхожу к чему-то очень важному...
++ +
Решение поехать в Красную Поляну было принято. Пот¬ребность в общении со Светланой из Норильска была естест¬венной. Приятельница остановилась у своей подруги, а меня приютили Светлана и ее муж. В Краснодаре мы много слы¬шали о ее замужестве, и это вызывало добрый интерес. При¬ехав в Красную Поляну на неделю с лекциями, она полюби¬ла и осталась там жить.
Мы все за нее радовались: он — милый человек, экскур¬совод. Мелькала мысль, а вдруг это ее близнецовое пламя...
Светлана организовала нам встречу с группой в Красной Поляне, где вели интересную беседу по книге «Зов Шамбалы № 3». Серьезно говорили о разделе книги, в котором сообща¬лось о «ментально-заблудившемся» ученике. Медитирова¬ли... Было видно, что все они тоже находятся в поиске...
Именно у Светланы я впервые увидела книги «Курс Ал¬химии» Сен-Жермена, «Сознание атома» Алисы Бейли и много новых для меня книг.
— В библиотеке их может не быть, — сказала Светлана. Я жадно припадала к ним, торопясь конспектировала,
потому что боялась больше их не встретить. Книга Сен-Жер-мена приковала меня к себе. Фотография его уже стояла у меня дома, и теперь я прикасалась к его мыслям... Душа на¬полнялась сладостно зовущим устремлением осознать, по¬нять...
++ +
— Алло, Галя! Папе хуже, если сможешь, через три-четы¬ре дня приезжай.
— Сестричка, милая, выезжаю сегодня.
Я приехала в Запорожье во вторник. Все было спокойно... Папочка трогал свою бороду, давая понять, что надо бы поб¬риться. Я побрила его, целовала ему руки и всячески его под¬бадривала, отдавая всю свою нежность. Никелированные кровати родителей уже давно стояли голова к голове, и когда папочка просыпался, он протягивал руку к маме. Они нежно держались за руки и беседовали. Теперь мы переложили его в другую сторону, так было удобней ему помогать. Мама без¬звучно приговаривала:
— Как же без него, ведь столько лет рука об руку.
У сестрички, как у царевны-несмеяны, катились слезы с утра и до вечера. Она жила с ними, и все было на ее плечах, поэтому остро ощущала свою необходимость.
В этот вечер мы с сестрой легли спать, как в детстве, вале¬том, в комнате родителей, чтобы немедленно оказать по¬мощь. Утром я резко вскочила, услышав измененное дыха¬ние отца. Мы с сестрой встали на колени возле него и глади¬ли ему руки...
— Родные мои, папа уходит, — шептала я.
Переместившись к его голове, я стала читать молитву «Отче наш». На словах «аминь» папа громко выдохнул и — все... На календаре было четвертое декабря. Ему было во¬семьдесят восемь лет.
Видя растерянность мамы и сестры, я делала все необхо¬димое... Когда он был обмыт, одет, лежал на столе, я стала готовить молитвы. Со мной была книга, которую накануне взяла в библиотеке церкви, где были молитвы Евхаристии для умерших. Я читала молитвы над папочкой, рассматрива¬ла его дорогое для меня лицо и понимала, что это тело — уже не он. А он где-то здесь, смотрит на нас и трудно впускает в себя свое новое состояние. Он не был верующим, поэтому предупреждал: — Никаких попов.
Отец любил нас больше жизни, и мы были с ним в послед¬ние минуты... Мы провожали его с любовью и молитвами... Я знала, что он еще все слышит, и повторяла ему знания из «Тибетской книги мертвых», где подробно даются рекомен¬дации уходящему. После похорон поставила по краям его кровати две горящие свечи. Я была спокойна. На девятый день легла спать на кровать отца, впуская в свое сознание обязательность ухода, разумное понимание космического «закона чередования», который гласит: «Все мы не умрем, но изменимся».
Этот Новый год мы встречали втроем, без папы. Первый год без отца. На душе была тоска.
Через сорок дней после смерти отца я уехала.
++ +
Случайные встречи уже давно не существовали для меня. У меня был прекрасный круг друзей, подруг, с которыми де¬лила свой отдых, обсуждая фильмы, телевизионные прог¬раммы, отмечала праздники, дни рождения. Смирившись с тем, что имею, по-прежнему продолжала видеть смысл жиз¬ни в духовном восхождении.
Летними вечерами в Анапе, когда у меня не было концер¬тов, я погружалась в интересное духовное учение Ольги Аса¬уляк, которая организовала свою школу в Киеве. Ее книги «Экстазис», «Катарсис», «Рать», рыхлили мою душу. Под влиянием ее книг проникала глубже в понимание космичес¬ких законов: Закон «Сохранения энергий», если говорить простым языком, говорил о том, что энергия святых и духов¬но развитых людей навсегда остается на земле. Закон «Объе-диненного творчества»., говорит о том, что стремление к со¬вершенству в нас заложено Высшим Разумом (Богом). Закон «Иерархии»., открывает, что вся иерархическая цепь, ис¬полняет волю Единого Высшего Начала (Бога) и т.д. Закон «Космического единства» подтвердил мои мысли о том, что надо искать духовное общество, где подобное притянуло бы магнитом подобное. Закон «Свободного выбора» дает мне право духовного служения.
В медитации видела живую пульсирующую клетку, это помогло вместить в себя, что все в мире находится в движе¬нии.
Моя бывшая любимая студентка по университету культу¬ры и искусства Наташа ездила в школу Ольги Асауляк в Ки¬ев, приглашала с собой, но у меня готовился фестиваль, и я не смогла. Потом краснодарская группа последователей уче¬ния пригласила ее с лекциями, и у меня появилась возмож-ность посетить их. Действительно, удивительная личность, большие знания и практика. Не знаю что, но что-то останав¬ливало меня в том, чтобы примкнуть к этому учению...
Я понимала, что не могу определить свой духовный путь...
Книги питали меня, из груди вырывался афоризм: «Огонь в груди от жажды мыслить». Заинтересовавшись «Восточной книгой перемен», получила интересные сведе¬ния, что к Богу надо идти вдвоем: Инь и Янь, плюс и минус. Думала, размышляла, чего-то ждала. Но, главное, что я зна¬ла — духовное служение и есть моя цель.
++ +
Сестричка моя, Светочка, первый раз вошла в мою новую квартиру, где я обосновалась два года назад. Она много лет живет с родителями, в заботах и занятости на работе, прак¬тически отдыхая только в мой отпуск. Я смотрела на ее уста¬лое, родное до боли лицо и думала, как же она мне дорога.
Как же ей нелегко. Всю молодость благодаря родителям, у которых оставалась ее дочь, она ездила с концертами на гаст¬роли. Была занята в больших программах, где пела с извест¬ными тогда исполнителями: Соловьяненко, Мулерманом и многими другими. Была актрисой музыкальных театров и объездила все крупные города бывшего Советского Союза. Сейчас работает в администрации «Молодежного театра». Всегда яркая, подтянутая и обязательная. У нее подрастают две внучки, и она тоже многое переосмысливает в своей жиз¬ни.
Светочка открыла дверь застекленного балкона, где были распахнуты окна и, ахнув, замерла: перед ее глазами играю¬щая лучами солнца, поблескивая и переливаясь протекала матушка Кубань. Раскидистые деревья, зелень, словно ко¬вер, стелилась возле реки, переходя в песок... А по обеим сто¬ронам, словно корабли, смотрели на нее двенадцатиэтажные дома.
— Красота-то какая, — прошептала она. — Видно, ты вы¬молила это у Бога...
++ +
Дождь размывал все, что хотелось видеть за окном, и от этого мир казался призрачным. Я погружалась в себя. Елена Рерих, Николай Рерих... идеальная пара. Какой громадный труд за плечами в прошлом, если Богу угодно было соеди¬нить их для великого служения. Его картины, несущие смысл «надземного», ее «Агни Йога», переданная человече¬ству, — плод трудов многих эпох, наполненная ее огненным сердцем. Когда люди слышат слово йога, то большинство из них представляют физические упражнения, чудеса, фокусы. Они глубоко ошибаются, потому что само понятие этого сло¬ва означает: дисциплина духа.
Вызывает недоумение то, что наше православие отлу¬чило от церкви Рерихов, когда известно, что подвижник духа Иоанн Кронштадтский был духовником Николая Рериха. Мне дороги мысли Елены Ивановны о догматах земных церквей... «Живая Этика» зовет к подвигу не¬прерывного самоусовершенствования. Для меня это веч¬но свежий родник ответов, которым утоляю жажду своих вопросов.
Валентин Сидоров зримо и образно описывает экспеди¬цию Рерихов в своей книге «Семь дней в Гималаях». Описы¬вает мудрость, мужество Елены Ивановны, хрупкость ее здо¬ровья; великолепные качества пытливого художника, иссле¬дователя, археолога, писателя Николая Константиновича... Думается о том, что какое же счастье иметь в жизни общую с мужем устремленность, единение мыслей и чувств... Какое сочетание черт характера, какая ответственность и какой пример для нас, идущих за ними...
Моя душа смиренно терпит и ждет Божьей воли:
Как будто меня нет,
В душе никак ..все спит,
Все просто: вычисляется ответ,
И мое «я» за ним следит.

Заснула птичка, что в душе Волнует, будоражит кровь, Я знаю: тихо до тех пор, Пока не постучит любовь.
В мечтах она ворвется вдруг И подкрадется так нежданно, И будет то духовный друг, И встретится он неслучайно.
Земная жизнь, как тот поход Манит за горизонт весною, Чтоб чувства шевелил восход, Как ветер шевелит листвою.

Пою хвалу: О Высший Разум, Иль Бог создавшие меня, Спасибо Вам, что вижу небо, Что вижу, как цветет земля.
++ +
В духовном росте я продолжала видеть смысл жизни, и жизнь открывала свои тайны...
Как всегда, под утро, видение... Характерно, что все нас¬только живо и ясно, что запоминаются мельчайшие подроб¬ности: детали одежды, выражение лиц... Проходят годы, а эти картины увиденного воспроизводятся, как на киноленте, стоит их только вызвать из памяти. Эпизоды видений, как вспышки откровений. Это немного другое, чем сон.
Вижу громадное светлое подземное помещение, где очень много книг... Стоит Николай Константинович Рерих, возле него много молодежи, он держит в руках книгу и что-то им читает. Почувствовав, как жадно, с любопытством я его рас¬сматриваю, поднял голову: глаза наши встретились, и он чуть улыбнулся мне.
Очнувшись, я была наполнена радостью, ощущением вер¬ных поисков духовного восхождения. Сознание шептало афоризм: «Мне приоткрылся смысл, и отступила пустота, как вихрь, познанье захватило, завесу с глаз спешит отбро¬сить». Два-три дня находишься в каком-то измененном сос¬тоянии, состоянии радости.
+++
Просмотр детского коллектива классического танца «Мимолетность» вернул меня в мое детство, когда я ходила в балетный кружок. Как мне нравилось танцевать! И сейчас захватывает дыхание, когда я вижу, как увлека¬ет детей и ведет за собой музыка. Я вспомнила чудесное слово Гарсио Лорки «дуэндо», которое объясняется как тайная сила, притаившаяся внутри... Дуэндо-нерв, кото¬рый подхватывает тело танцовщицы, как ветер подхваты¬вает песок...
Сколько же труда и усилий, сколько времени уходит на то, чтобы, выйдя на сцену, порхать по ней, не чувствуя веса. Глядя на них из зала, моя душа пела:

В танце кружится снежинка. По дороге — лепесток... Словно вечная разминка, В ритме пляшет мотылек.

В танце выразить все можно: И обиду и любовь-Па-де-де, как это сложно. Репетирую я вновь.
Что сравнить с мечтою взлета, Когда с музыкой сплетясь, Ветра чувствую полеты Я, волчком в прыжке вертясь.
Ах, какое вдохновенье Кропотливый труд дает, Это счастия мгновенья, Сердца радостный полет.
++ +
Сегодня я пришла в церковь. Стою и веду разговор внутри себя, будто спорю: почему? Я знаю, что Бог — наш идеал, этим все сказано. В голове проносятся мысли ин¬дийского поэта философии и религии Вивекананда: «И только я сам могу учить себя в религии», хочется отогнать все. В голове идет серьезная работа мысли: «Я русская, православие — мой дом, это моя вера. Почему суровое уны¬ние во имя религии? После службы у всех на лицах скорбь, будто в церкви улыбаться грех. Знаю, чувствую, что это не может быть угодно Христу. Насколько мне известно, уны¬ние — это святотатство, признак обреченности. Разве мо¬жет быть религия мрачной? Православие — это покаяние и именно покаяние возводит веру в особый ранг очищения. А если человек пришел в церковь покаяться и покаялся, то у него на душе должно быть легче и светлее. По-моему, ра¬дость в религии — это признак достойной религии. Свя¬тость должна быть радостной и свободной от предрассуд¬ков.
Что-то во мне ныло, что-то не могло определиться...

Когда о православии читаю,
Я думаю о праведном пути.
Как распознать стремленье сердца,
Каким путем к себе идти?

Иду вперед, ищу, но снова Сомненья будоражат кровь, Манит Восток загадкой слова, Шепчу: «Христос, моя Любовь!»
Невежество всегда сомненья, Но как без них свой путь пройти? Всего лишь миг — мои прозренья, А надо годы вверх идти,
И важно ли, каким путем: Буддизмом, индуизмом иль Пророком... Ведь главное, что к Богу все идем, Все под его неспящим оком.
Спокойно мысли подвожу: что Бог — един, Во всем Творец единосущный, Восток иль Запад — Он один, Все одному ему присуще.

Постоянно размышляя по этому вопросу, я убеждаюсь, что Христос принес освобождение от эгоизма точно также как и Будда, и смысл такой же, только в другой форме, и здесь все дело в сознании людей. «Никто не приходит к от¬цу иначе, как через меня», — сказал Иисус. И понятно, что только через «Я» можно постичь отца. Отец послал нам сына, чтобы мы могли брать с него пример, чтобы отб¬росили эгоизм, злобу, корысть, чтобы мы учились через него жертвовать ради ближнего. В Ветхом Завете изрече¬ние: «Я есмь тот, кто я есмь» совпадает с тем, что просле-живаешь в буддизме и брахманизме. Значит, дело все-та¬ки в человеческом сознании. В «Гите» Кришна говорит: «Я во всех, но не все во мне». Почему? Да все просто: по сознанию и знания. И если это не вмещается в понятия, тут уж ничего не поделать... Насколько уяснила, цель всех религий и философий — это достижение пробужденного сознания.
Теперь, как никогда, поняла, что человек сам должен пробудиться к знанию, и никто ему в этом не поможет.
++ +
И все же где-то там глубоко была надежда на то, что есть какое-то точное знание, которое вмещает в себя все...
Но знания без практики мертвы. Каждый день и каждый час необходимо постоянное совершенствование себя в жиз¬ни, на работе, в быту, а это возможно через изучение путей тех, кто прошел впереди...
Предчувствием душа горит,
И верится, что точно знаю:
Судьбой владыка мой вершит,
И я душой летаю...
Как будто тела вовсе нет, И лишь покой владеет мною, И здесь неважно, сколько лет... Я чувствую себя весною.

Весна, что к лету устремилась, Чтоб цвесть ромашкой поливой, Наполненность ко мне явилась Поток направить волевой.
++ +
Прекрасный осенний день. Закончив занятия шла, под¬ставляя лицо прохладному ветерку...
— Галина Петровна, как поживаете?
Я увидела улыбающуюся Аргентину Николаевну. Ее имя не располагало, но общаться с ней любопытно. Она прогули¬валась со своим внуком, и я со своей неуемной открытостью поспешила сообщить:
— О, у меня за это время куча новостей. Успела съездить в Миас, на конференцию.
— А где это?
— Под Челябинском. Было очень интересно.
Малыш забавно произносил какие-то непонятные звуки, Аргентина переключилась на него, и, как бы между прочим, сказала:
— А у нас здесь есть очень интересные люди. Надо бы соб¬раться...
Малыш закапризничал, и мы вынуждены были попро¬щаться.
Через год мы встретились на этой же аллее.
— Галина Петровна! Что нового?
Обрадованная встречей, сообщила, что окончила курсы «Валеологии» и открыла для себя Василия Гоча.
— Ну и как? — поинтересовалась она.
— Да чего-то мне там не хватает...
Ее дочь широко улыбнулась и посмотрела на мать.
Да, кстати, мы собираемся организовать эксперимен¬тальную школу «Огни творчества». Как вы? Не прочь с на¬ми? Нужен преподаватель мастерства актера.
— С удовольствием, — подхватила я. — Можно ставить с детьми спектакли, вы будете заниматься музыкой.
— И художник есть, и литератор. Приходите завтра в школу, спросите класс рисования, и там у Владимира Петро¬вича в два часа соберемся.
С Аргентиной Николаевной мы были знакомы по уни-
верситету, а поскольку преподавали на разных кафедрах,
то встречались редко. Было приятно узнать, что есть бес-
покойные люди, заботящиеся о будущем поколении. И я
стала фантазировать о том, как интересно организую за-
нятия
++ +
Через несколько дней новые знакомые прямо после уроков зашли ко мне. Моей радости не было предела, пос¬кольку с первой встречи они произвели на меня самое при¬ятное впечатление, я встретила их как очень желанных гостей.
Увидев фотографии учителей, которые были аккуратно расставлены на книжных полках, они переглянулись, и Ар¬гентина сказала:
— Посмотрите, а она уже готова к этим знаниям. Владимир Петрович просматривал мою небольшую биб¬лиотеку и удивленно приговаривал:
— И это у меня есть, и это, и это. Да у нас с вами одинако¬вые книги.
Я еще в прошлый раз обратила внимание на его тихую и медленную речь. Он как бы продумывал каждое слово, выда¬вая четко и лаконично ту мысль, которую излагал, тем са¬мым напоминал мне русских интеллигентов времен револю¬ции. Высокий, худощавый, стройный для своего возраста. Он носил седые усики и бородку и был похож на портретного профессора Полежаева. Глаза его были полузакрыты, как будто он находился в беспрерывной медитации, и лишь лег¬кая улыбка, скользившая по лицу, говорила о том, что он присутствует здесь.
Оживленно беседуя за чаем, мы договорились, что на бу¬дущей неделе соберемся все у Аргентины дома, где она будет потчевать нас своими знаменитыми пирогами с капустой. Это привело всех в восторг и сделало расставание шумным. Все чувствовали необходимость и удовольствие от предстоя¬щей встречи.
+++
Нарядная Аргентина со своей красавицей дочерью встре¬тила нас, как родных. Оленька играла на фортепьяно, все пе¬ли. Потом под общее одобрение пела я. Слушали музыку, об¬менивались интересными мыслями. Профессор Антонина Васильевна, преподававшая историю религии, рассказывала очень интересные вещи о народностях и особенностях их ве-рований. Татьяна, преподаватель литературы, говорила о том, как она мечтает организовать учебный процесс.
Владимир Петрович оживлялся, рассказывая о своих пи¬томцах, которых он обучал рисованию, бесконечно восхища¬ясь талантом детей. Я заметила, что он легко переключался на другие темы, обнаруживая высокую эрудицию, разбирался во многих вопросах. Все эти разговоры, милое и внимательное от-ношение друг к другу наполняли меня особым состоянием ду¬ши, я чувствовала, что наконец-то встретила «своих».
++ +
Моросил дождь, я шла и размышляла о космическом «Зако¬не Иерархии»... Вся иерархическая цепь исполняет волю едино¬го высшего начала. А как у людей? Человеческая иерархия не так проста. Наверх выходят люди, обладающие определенными качествами и определенными вибрациями, и, вероятно, это под-готовка прошлых жизней, которые уже закалили человека, сде¬лали его выносливым, способным нести большие нагрузки, нау¬чили мыслить. Это, как в природе, естественный отбор на выжи¬ваемость. Многие человеческие качества приобретаются усилия¬ми в течение жизни. Из жизни в жизнь создается стержень ин-дивидуальности, потому что природе нужна стойкость.
Чем нежнее душа и чем трепетнее сердце, тем быстрее ги¬бель, если человек не подключает волевые качества. Сочетание крепкого стержня и приобретенных качеств через воспитание, окружение и образование выковывает лидера. А лидер — это человек, отличающийся от толпы тем, что способен идти впере-ди. К сожалению, бывает, что человек ведет за собой и не в ту сторону. Но то, что он обладает внутренней силой, унаследовав ее от ряда прошлых воплощений, — это факт.
И сколько же нужно трудиться в этой жизни, чтобы об¬рести волю, мужество, чтобы научится любить. Мы часто за¬бываем о чувстве долга, о внутренней дисциплине, а ведь именно это дает человеку силу, энергию, которая им движет. И если человек не трудится над собой, то следующую жизнь он начинает с того, чем закончил предыдущую, и развитие его идет очень медленно — он не эволюционирует. Он не по¬падает на более высокий уровень развития.


+++
Мы своей дружной компанией собрались накануне Нового года, и это делало нашу встречу особенно оживленной. Строя планы на будущее, мы чувствовали необходимость друг в дру¬ге. Атмосфера братства объединяла радостью. Мы дарили друг другу сувениры, поднимали интересные вопросы служе¬ния. Потом пели, слушали музыку, читали стихи, ели вкус¬ные пироги, нахваливая хозяйку. Мне хотелось видеть их каждый день, мне хотелось сделать что-то важное для всех. Какое счастье встретить таких близких по духу людей.
+++
Я твердо знала, жизнь мне дала несколько лет свободы, и напряженно трудилась, предчувствуя, что прийдет другая пора. Какая, не ведала, но то, что что-то изменится в моей жизни, была уверена, поэтому работала над собой.
Я благодарна своей, сестре, родителям, сыну. Если бы не сложились так обстоятельства, разве смогла бы столько вре¬мени отдавать самообразованию. С внучкой помогают роди¬тели и родственники невестки, и я это помню всегда, и всег¬да моя душа переполнена благодарностью. Я думаю, что все, что успела осознать, это достояние всех родных и близких моему сердцу людей.
+++
— Скажите, Владимир Петрович, что за учение, которо¬му вы все следуете?
— Это учение принес на землю Иисус Христос от Отца Не¬бесного. Сын Божий передал это учение апостолам. Оно было тайным, потому что предназначалось избранным. В настоя¬щее время создались условия, и тайное стало явным. Учите¬ля человечества передали его как дар Бога людям во спасе¬ние.
— Я знакома со многими учениями, но об этом не слыша¬ла. Я знаю, что есть Учителя. Вы видели у меня их фотогра¬фии на самом почетном месте, но большего я не знала.
— Аргентина улыбнулась и сказала: — Это удивитель¬ный взгляд на мир и человека.
— Тогда, простите, я не поняла, о каком фиолетовом пла¬мени вы говорили?
Они снова переглянулись, и Владимир Петрович с готов¬ностью стал мне объяснять:
— Древние индийские мудрецы знали, что у человека светится каждый орган, каждая капля крови, что в сердце есть точка, которая начинает жить первой и умирает послед¬ней — она светится крошечным фиолетовым огоньком. По¬читайте Дмитриева Л. «Карма». Специальный курс лекций по эзотерической философии. 1993-1994 годы.
— Ну и что потом? — спросила я, все больше заинтересо¬вываясь.

— А то, что существует высокочастотная духовная энергия. Вот она-то и известна как фиолетовое пламя. Святые адепты Востока и Запада с давних времен исполь¬зовали фиолетовое пламя для ускорения своего духовного развития.
— Очень интересно. Я знаю, что ультрафиолетовые лучи оздоровительные, — пыталась разобраться я.
— Это верно, — продолжал Владимир Петрович, — так вот, в этом учение возможно привлекать эти лучи.
— Да-да, — подхватила Аргентина, — только в двадца¬том веке это засекреченное знание стало открыто широким массам.
— Так что происходит, когда привлекаешь фиолетовое пламя? — пыталась понять я.
— А происходит то, что трансмутируется накопившаяся в человеке негативная энергия...
— Как это? — не унималась я.
— А так, — улыбнулся Владимир Петрович. — Негатив¬ная энергия с помощью фиолетового пламени превращается в позитивную, то есть в свет.
— Оно еще и исцеляет, — добавила Аргентина.
Я была потрясена, зная, как помогает здоровью холодная вода, релаксация, то есть расслабление, снимая спазмы сосу¬дов головного мозга, я была просто счастлива, что существу¬ет еще и фиолетовое пламя, которое способно ускорить ду¬ховное развитие. Для меня главное в том, что можно преодо¬леть собственными усилиями...
— Мало того, — продолжал Владимир Петрович, — ког¬да призываешь фиолетовое пламя во имя Бога, то оно, прихо¬дя в виде духовной энергии, помогает осознать свои ошибки, а значит, избавиться от них.
— И что, я могу читать об этом книги?
— Конечно, — сказали они в один голос.
Владимир Петрович открыл свой портфель, достал книгу и протянул ее мне.
— Прочитайте, думаю, это будет интересно вам.
На обложке были изображены горы и идущий к ним чело¬век с посохом. Я прочитала: Эль Мория «Чела и Путь», а вни¬зу мелким шрифтом: «встречая вызов жизни в двадцатом ве¬ке».
++ +
Я читала неотрывно, вдумываясь в каждое слово. Мне ка¬залось, что я уже нахожусь на уроке Учителя, который при¬нимает только стойких последователей, уверенных в пра¬вильности выбранного пути. Его слова: «моя обязанность вести и охранять, твоя — следовать» привели меня в неопи¬суемый восторг. Он пишет, что пламя, которым мы являем¬ся, — это льющийся поток сознания, который всегда был непрерывным.
Как мне это близко и понятно! Передо мной раскрывался путь нового видения жизни.
Как я счастлива, что удостоена такой великой чести уз¬нать об этом учении!
+++
Шестой этаж, на котором я живу, мне казался облаком, с которого я могла обозревать большие просторы. Приняв гори¬зонтальное положение и глядя в синеву неба через распахнутые окна балкона я расслаблялась и уходила в медитацию. Медлен¬но вылетая из окна балкона, я парила над рекой, потом резко опускаясь, касалась ладонью воды, рассматривая ее ершис¬тость. То взлетала к верхушкам деревьев, трогая их листочки, то забиралась на облако и наблюдала за всем, что есть моя жизнь: улица, дорога, дом, подъезд, магазинчики и люди...
Люди, идущие, лежащие и сидящие на берегу, как фан¬тастические существа, ведомые энергиями Творца. Они сме¬ются, сердятся, плачут... О чем они? Я опустилась с «обла¬ка» и села рядышком, услышав разговоры о деньгах, о забо¬тах, об обиде на детей и друг на друга и еще о многом, что тя¬желит душу и притягивает к земле. Ведь они — это «я».
++ +
Слова Циолковского о том, что когда-нибудь человек ста¬нет сгустком солнечной энергии, питаясь от солнца, ласкали мое воображение. Зарядившись этой радостью, я подошла к Учителям. Великий мудрец Эль Мория смотрел на меня с фо¬тографии гордо и ласково, казалось, через века. Сколько же было религий и сколько поисков духовного пути? Хочется думать, размышлять. В чем отличие древней мудрости, дох-ристианской, от христианской? Древняя мудрость через многие труды искателей говорит: «Познай себя», а христиа¬нская мудрость: «Познай Бога в себе». Но об этом говорит и «Живая Этика» и «Наука Изреченного Слова», записанные Еленой Рерих и Марком и Элизабет Клер Профет, но Библия существовала раньше, значит эти учения не противоречат Библии.
В Евангелие от Матфея есть такие слова: «Блаженные ни¬щие духом; ибо их есть Царство Небесное». Это у меня не вмещается в голове. Мне думается, почему нищие духом бла¬женны? Юродивые что ли? И почему за то, что они нищие ду¬хом, им уготовано Царство Небесное? Думала, думала и по-няла. И поняла, кажется, верно. Вероятно, нищий духом — это человек, мало знающий, мало совершенствующийся. Ес¬ли он просит милостыню, то в просьбе преодолевает горды¬ню. Нищий протягивает руку, чтобы ему подали, то есть он активно просит.
И если просить Господа о подаянии духовном, то челове¬ку может прийти озарение. Когда просишь устремлено, ак¬тивно, постоянно, чтобы Господь уразумил тебя, помог по¬нять что-то, тогда начинают неожиданно попадаться книги, люди, которые если не отвечают конкретно на вопрос, то обя¬зательно заставляют думать, размышлять. И в одно прекрас¬ное время ответ приходит.
Чем не медитация?!
+++
Меня радовало, что достаточно свободного времени и я могу общаться с интересными мне людьми. Бросилось в глаза, как Владимир Петрович относится к женщинам. Причем ко всем без исключения. Каждой он готов помочь, подать пальто, сказать что-то доброе, ответить на вопрос. Все это вызывало интерес к личности. Когда меня что-то волновало и я хотела получить ответ, Аргентина говорила, чтобы я спросила у Владимира Петровича. Он становился как бы критерием в оценке интересующих меня вопросов. Я смотрела на него, как на человека, идущего впереди и всегда получала основательный ответ, удивляясь его опы¬ту, сдержанности, готовности прийти на помощь. Он умел быть «своим», держась отстраненно. Я не встречала таких людей.
Понимая, что он мужчина не моего романа, чувствовала невероятную потребность общения с ним. На вопросы, возни¬кающие у меня по прочитанным книгам, никто не мог отве¬тить мне более полно и понятно. Было интересно с ним сове¬товаться, читать свои стихи, рассказывать о книге, которую пишу с детства. Удивительный собеседник, умеющий слу¬шать. Он советовал мне писать. Это было и похвалой и вдох-новением.
+++
Наконец-то я вырвалась к своей Катюше, в город Абинск.
Оживленно рассказывала ей о том, что встретилась с себе подобным, о том, что появился человек, который притягива¬ет своей духовностью.
— Ты знаешь, Катя, у него странное лицо. Моментами он мне видится глубоким старцем, а моментами я вижу перед собой подростка, застенчивого и наивного. Мне кажется, что он прошел большой жизненный путь. Я чувствую в нем нас¬тавника.
Блеснув своими салатовыми глазами и хитро улыбнув¬шись, она прокомментировала:
— У тебя будет с ним роман.
Ее слова вызвали мое недовольство, так как это и в голову не приходило. И вообще, я ей о серьезном, а она мне Бог знает о чем. Тем более, что уже выдали информацию, будто он взял обет безбрачия, и для меня это было совершенно неважно. Главное, что появился человек, который вызвал мой интерес, пройдя огромный жизненный путь, сохранил в себе детство и взрастил непоколебимую веру и устремленность. Катенька, слушая и наблюдая за мной, сделала заключение:
— Ну, в общем, святой...
Мне ничего не оставалось, как перевести наш разговор в шутку.
++ +
Раздался телефонный звонок. Звонил Ренат и спраши¬вал, не забыла ли, что у нас выездной концерт в Горячий Ключ. Как же я могла забыть. Во-первых, эта работа, а во-вторых, мне предстояла встреча с моими милыми подруга¬ми, которые всегда посещали мои концерты.
Ренат был свободен и симпатизировал мне. На частых вы¬ездных концертах мы с ним беседовали о Бреге, Семеновой, Малахове, обсуждали прочитанные книги об Иисусе Христе. Два года назад у него умерла жена, он сорвался и стал пить, поэтому отношения наши не могли продвигаться. Мне нра¬вился его веселый нрав, мальчишеская бесшабашность, но моя душа требовала глубины натуры, а у него она нивелирова¬лась словечками и прибаутками.
++ +
Открыв для себя удивительное учение, я восхищалась тем, что оно соединялось с культурой человека, через разви¬тие в себе «внутреннего» знания. Действенность учения в том, чтобы работой духа пробудить в себе «божественного че¬ловека». Примером служат адепты, наши учителя, о жизни которых узнаю все больше и больше.
Предания о братстве учителей хранятся наряду со свя¬щенными книгами. Великие учителя, овладев временем и пространством, применяли те же законы, что и Иисус Хрис¬тос — учитель учителей. И самое важное, что все они прош¬ли путь, каким идем и мы, в муках поиска... Меня потряса¬ет мировой гигант духа, владыка Эль Мория, именно он на протяжении веков прокладывал путь человечеству, веду¬щий к Богу. Этот учитель вызывает у меня трепет, и как горько, что люди не знают, не хотят верить, что связующим звеном между человечеством и Богом являются Вознесен¬ные Владыки.
Я не могу объяснить почему, но зов духа во мне так ве¬лик и вера так сильна, что я должна поведать об этом тем, кто не знает, но хотел бы узнать. Через века, как факел, проносит свою жизнь владыка Эль Мория. Именно он, преклоняясь перед волей Бога, довел до совершенства нау¬ку небесных тел и циклов космической астрологии будучи в далеком прошлом ученым Мельхиором. Легендарный ко¬роль Англии Артур, с которого в действительности начина¬лась история Британии, тоже был воплощением Эль Мо-рии. Смысл жизни короля Артура был в обретении христо-сознания, восстановлении царства Христа на Земле. Эль Мория сказал: «Действительно, не ощущается ни время, ни пространство в этой радости возвращения». Именно он в 1314 году пришел на русскую землю Преподобным Сергием Радонежским. Он обладал даром провидения, исцелял больных и облегчал души, увековечив свое имя в знамени¬той Троице-Сергиевой Лавре.
Совсем недавно, совершая паломничество по «Золотому кольцу», я смогла припасть к мощам великого Учителя.
Вознесенные Владыки не только учат, они ведут нас. Главное — жить по совести, и тогда их возможно услышать.
+++
— Галя, ты вчера потрясающе вела программу концерта, очаровала весь зрительный зал, — улыбаясь, говорил Ренат.
Мне нравились его открытость и эмоциональность.
— Предлагаю понырять, — не унимался Ренат.
Концертная бригада из пяти человек дружно бросилась в искрящиеся на солнце волны Черного моря. Нас привезли в Абрау-Дюрсо рановато, и все были предоставлены самим се¬бе. Перекусывая бутербродами, подшучивали друг над дру¬гом за лишние килограммы веса, весело смеялись, но это бы¬ли маленькие «островки» нашего взаимопонимания.
После концерта возвращались поздно, уставшие и нераз¬говорчивые. Я смотрела на тех, с кем делила нелегкие будни жизни, и думала о том, как же мы все разобщены. Как редко нам бывает вместе хорошо и как же мне хотелось поведать им об Учении Вознесенных Владык, которое вмещало в себя мощное понятие Братство.
++ +
— Галина Петровна, здравствуйте, — услышала я в труб¬ке телефона, — как у вас прошел день?
— Нормально, спасибо, что позвонили.
Его спокойный, чуть глуховатый голос как-то организо¬вал меня, и я спросила о предстоящей конференции в Моск¬ве.
— Уже известны дни проведения, сейчас главное гото¬виться к ней.
— Как готовиться? — не поняла я.
— Следить за собой, чтобы ни кого не обидеть, помогать по мере возможности друзьям и знакомым.
— Вы правы, Владимир Петрович, именно так хочется жить, и я стараюсь.
— Я был рад вас слышать.
Чувствуя, что разговор подошел к концу, я поспешила со¬общить:
— Прочла «Науку Изреченного Слова», чувствую себя ученицей и радуюсь этому. О многом хотелось бы спросить у вас, не все понятно.
— Чем вы сейчас занимаетесь? — спросил он спокойно.
— Собираюсь на занятия к своим девочкам, в Центр эсте¬тики.
— Хотите, я вас провожу?
— С удовольствием.
Мысль о том, что я смогу продолжить беседу, привела ме¬ня в приподнятое настроение. От Аргентины знала, что Вла¬димир Петрович очень разносторонний человек, что многие годы занимался духовным совершенствованием, иконо¬писью и живописью. Имея профессию художника-конструк¬тора, работал в управлении архитектуры и дизайна, был со¬автором программы «Исин» по развитию Южного региона, учился в Лондонском открытом университете, был вице-пре¬зидентом духовной академии у профессора Коржова.
Все это вызывало у меня нескрываемый интерес к этому человеку, особое уважение к усилиям, к его устремленности. Меня магнитом к нему притягивало, даже не к нему, а к его сильному духу. Такой мягкий, скромный и такой наполнен¬ный и глубокий. Я не была влюблена, мне казалось, что влюбленность — это меньше, чем то, что я испытывала. Это было благоговением и глубоким уважением.
+++
Я взяла его под руку, и мы быстрыми шагами направи¬лись вдоль улицы. Владимир Петрович был внимателен, но не более. Говоря о предстоящей конференции, был серьезен и сосредоточен. Меня же предстоящая поездка наполняла сла¬достным ожиданием невероятного. На улице шел дождь, и мне было приятно ощущать теплоту его руки. Попрощав-шись, я пошла на занятие, но ощущение теплоты, даже лег¬кого жжения в моей руке, осталось. Я недоумевала. С чего бы это? Когда я возвращалась домой одна, это ощущение не ис¬чезло. Было странно, потому что наши отношения были просто дружескими.
+++
— Галя, ты меня слышишь? Это я, Ренат, — раздался знакомый голос в телефонной трубке. — Есть возможность поехать в Чехословакию. Дело в том, что в наш отпуск я должен поехать с одной концертной бригадой, приглашаю тебя.
— Как здорово! — обрадовалась за него. — Только я еду на конференцию в Москву.
— Какая еще конференция? — возмутился Ренат.
— Я же тебе рассказывала, эта конференция по учению...
— Ну, понятно. И чего ты там не видела? Да, кстати, я же разобрал твой пылесос в прошлый раз. Ты уж извини, пом¬ню, предлагаю починить, как обещал. Можно, я приду через пару часов?
— Хорошо, приходи.
+++
Сегодня собирались в доме Марины. Я пришла в припод¬нятом настроении и села на маленький диванчик. Была глу¬бокая осень, собирающиеся приходили, снимали верхнюю одежду и, улыбаясь, рассаживались. Я наблюдала за их ли¬цами, одухотворенными, освященными внутренним светом, потому что такие книги читают сильные духом люди. Мне хотелось смотреть на них и смотреть. В дверях появился Вла-димир Петрович. Теплая волна прокатилась по груди. Что это я, с какой стати? Вот смех-то, устыдилась я.
Мы разбирали книгу Филоса «Гражданин двух планет». Книга об Атлантиде.
После оживленных и интересных разговоров я торопи¬лась домой. Меня ждали книги, три тома «Жемчужины мудрости». Они были вдохновением и надеждой, моей ду¬шевной тайной. Прыгнув в трамвай, села на свободное место и почему-то вспомнила родное Запорожье, маму, сестру. Потом вдруг переключилась на сына. Я чувствую, что что-то не ладится в его семейной жизни. Тревога о близких волновала меня, и я тихонько начала молиться за них.
++ +
— Привет! А вот и я, — входя, сказал Ренат. — Пришлось взять отвертки. Где мне расположиться?
Накрыв клеенкой стол, я разрешила устроить мастерс¬кую на кухне. Копаясь в деталях пылесоса, он болтал о по¬ездке в Чехословакию, а я шутила, что, мол, это еще на воде вилами писано. Он вскочил и попытался схватить меня в охапку, но я дружески водрузила его на стул.
— Может, тебя вообще мужчины не интересуют? Я рассмеялась.
— Смотрю в окно, — сказал он, сделавшись серьезным. — Как у тебя здесь красиво. Река. Вот где рыбалка! Я бы ловил рыбу, а ты бы уху варила...
— Ренат, ты знаешь, мне хочется венчаться, — почему-то сказала я мечтательно. — Это так красиво. Интересно, а что испытываешь, когда венчаешься?
— Ну а за чем дело встало? — то ли шутя, то ли всерьез от¬ветил он, вопросительно глядя на меня.
— Я бы хотела обвенчаться с одним человеком на земле... Он смотрел на меня с интересом и ожиданием.
— Я хотела бы обвенчаться с Владимиром Петровичем...
— Ничего себе, а кто это?
— Это очень интересный человек, поверь.
— У тебя с ним что-то есть? — допытывался Ренат.
— Да ты что! У него и мыслей таких нет, это я болтаю. Он даже не догадывается, что с ним бы я пошла и под венец!
Почему я об этом говорила, да и не было это для меня важным, но слова сами собой слетали с губ и болтали, не по¬нимая зачем. Я посмотрела на Рената, и мне показалось, что он погрустнел, и я подумала: «Он такой веселый, а я его огорчаю».
Наша дружба ни к чему не обязывала, и мне хотелось, чтобы она продолжалась. Даже стало досадно, что губы сами говорят о том, о чем даже не думалось.
++ +
Сегодня мне захотелось перечитать Николая Рериха «Врата в будущее». Его слова удивительны и возвышенны: «Поверх всяких Россий есть одна незабываемая Россия, Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая лю¬бовь.
Поверх всяких красот есть одна красота, ведущая к поз¬нанию Космоса».
Рерих говорил, что Россия — мессия новых времен и что время создания культуры духа приблизилось, что вечное обучение вне возраста. Я благодарна жизни, что у меня не ис¬чезает жажда познавать, стремление совершенствовать себя и тех, на кого оказываю влияние. Чувствую всей душой и всем сердцем, что от нас самих зависит, какую культуру и сколь сознательно мы будем синтезировать. Рерих говорил о культуре духа.
Именно сейчас всем нам важно осознать духовное движе¬ние как неотъемлемую часть культуры. Какое счастье, что уже несколько лет продаются труды просвещенных умов че¬ловечества. Только неверие и предрассудки мешают челове¬ку ясно видеть Вселенную и понять свое место в ней. Чем больше читаю о Махатмах Индии, тем больше понимаю, как они направляют человечество и как они не услышаны.
Мудрость древнего мира — это смесь науки и религии, это комбинация физики и метафики. Почему же подавляющее большинство людей не знает об этом? Рерихи и многие пере¬довые умы знали о них в начале прошлого века, а люди не хо¬тят знать в начале третьего тысячелетия. Часто люди заявля¬ют, мол, если бы существовали Великие Учителя, они бы не допустили столько безобразия на Земле. Мне хочется пла¬кать от таких слов. Мы все должны уяснить себе, что закон свободной воли не разрешает вторгаться в нашу жизнь. Мы сами куем свое будущее своими делами, своими поступками и отношением друг к другу.
Я наблюдала на базаре, как «зарабатывают» наперсточ¬ники. У меня волосы поднялись дыбом. Кто же их родил? Не¬ужели женщина? Они обманом отбирают деньги у доверчи¬вых людей и, наверное, спокойно спят. Как же нужно опус¬титься нравственно и морально, чтобы чинить такое зло? Я наблюдала, как проходят люди, делая вид, что не замечают этого грабежа. Не выдержав, подошла к женщине, над кото-рой глумились обманщики, и тихо шепнула ей:
— Уходите, вас обманывают.
Молодой громила схватил меня со спины за шею и сдавил так, что я едва не лишилась чувств. Из последних сил прох¬рипела:
— Я же тебе в матери гожусь.
— Ну так и иди своей дорогой, — оттолкнув меня, проры¬чал он.
Если бы они понимали, что творят, Господи. Жизнь чело¬века — это следствие его трудов и опыта, это интуитивное прислушивание к своему сердцу, а сердце принадлежит Кос¬мосу, нашему Творцу. А есть ли сердце у этих людей? В серд¬це у каждого есть искра Божья. А где же она у них? Навер¬ное, они потушили ее своим варварством. Если бы они знали, что каждое человеческое состояние рождает особую хими¬ческую реакцию! А зло — это яд, который отравляет орга¬низм.
+++
Оживленно беседуя за чаем, поняла, что Владимир Петро¬вич дает бесплатные уроки рисования в школе. Вместе с Арген¬тиной Николаевной и Татьяной они вели экспериментальные классы по новой методике обучения. Я смотрела на них и дума¬ла о том, как они мне близки и дороги. У них тоже в груди огонь, они мне родные. Все мы строили планы о большом эксперимен-тальном учебном комплексе для одаренных детей. По существу, я всем этим занималась в общественной благотворительной ор¬ганизации «Таланты России», и мне было радостно видеть, как все мы зажигаемся стремлением сделать жизнь лучше.
+++
Чем больше вчитываюсь в удивительные книги, записан¬ные Марком Л. и Элизабет Клер Профет «Познай себя», «Са¬мая большая тайна в истории человечества», «Ответ, кото¬рый ты ищешь, — найдешь в себе», тем больше убеждаюсь, что многое мне знакомо через Елену Рерих.
«Мозаика Агни-Йоги» или «Живая Этика» — настольная книга, и я тщательно подчеркиваю мысли, которые для меня важны. Этот труд — потрясающая сила устремления, это синтез трудов многих эпох, многих тысячелетий. Елена Ива¬новна — сотворец, прошедший непонятное для обычного че¬ловека огненное преображение организма. Она была провод-ником сил света на Земле. Миссия Елены Ивановны по свое¬му значению мировая и поистине русская.
Она говорит, что человеческую совесть не очистит ника¬кое отпущение грехов, если человек не осознает своей ошиб¬ки. Это Учение о неизведанных энергиях, которыми надо ов¬ладеть для эволюционных процессов. Именно «Живая Эти¬ка» — практическое учение для приближения к заповедям христианства, а эзотерическое христианство является непос-редственным продолжением учения атлантов и египтян.
Книга Елены Ивановны Рерих «Криптограммы Восто¬ка», опубликованная в 1929 году в Париже, дает основатель¬ную информацию об индийских странствиях Иисуса, цель которых была Шамбала. Основной смысл «Криптограммы Востока» в том, что лишь руками и ногами, лишь человечес¬кими усилиями достигается истина, а значит и духовное ос¬вобождение человечества.
А прекрасная книга Элизабет Клер Профет «Утерянные годы Иисуса» об открытиях Нотовича, Абхедананды, Рериха и Каспари. Исследователи-журналисты кропотливо искали следы Иисуса Христа в Индии, Тибете и нашли.
У меня не укладывается в сознании, почему семью Рерих отлучили от церкви. Великую женщину человечества и Вели¬кого человека Николая Рериха. Я хочу видеть церковь духов¬ной носительницей живого духовного начала и горько стра¬даю, когда вижу в ней просто «консервированную организа¬цию». Как же хочется иногда поговорить со священником о сокровенном, о новых интересных открытиях в себе. Как хо¬чется исповедаться умному, вдумчивому батюшке, который не видит греха в жажде знаний. Хотелось бы поговорить о книгах, подумать о том, что важно для нашего будущего.
Россия! Покров Марии над тобой
Нас покрывает, нежно охраняя,
А Родонежский в путь зовет,
К прозрению души благословляя!
++ +
Я люблю вставать рано утром, и, выходя на балкон, ви¬деть просыпающуюся жизнь, утреннее небо, чувствовать прохладу реки... Надышавшись утренним воздухом, начи¬наю медитировать, медленно погружаясь в легкую дрему...
Вижу длинный коридор, по нему идут трое мужчин в длинных светлых одеждах. Один из них протянул мне два удивительных сувенира размером чуть больше ладони в фор¬ме эллипса, персикового цвета, а в середине каждого изобра¬жен мальтийский крест. Открыв глаза, поняла, что произош¬ло что-то важное. Я была благодарна и счастлива, зная значе¬ние мальтийского креста, но недоумевала: «почему два?».
Восстанавливая в памяти подробности, чувствовала ду¬шевное наполнение, которое вселяло ответственность. Я рас¬сказала об этом Владимиру Петровичу. Он радовался вместе со мной, объясняя, что увиденное очень важно и чтобы я ни¬чего не упускала, все запоминала.
++ +
Моя жизнь менялась к лучшему. Концерты, в которых я принимала участие, фестивали, которые я ставила, сцена¬рии, которые писала, — все легко, без напряжения, радостно и с удовольствием. При моей большой загруженности не чувствовала усталости.
Возвращаясь в свое уединение, у меня хватало сил чи¬тать, конспектировать, размышлять...
Шри Ауробиндо писал, что задача подлинной йоги — поймать нить своего сознания. Он называет ее «сияющая нить» нужно, держаться за нее и идти так до самого конца.
В своих детских заметках я подсознательно ловила эту «нить», мне кажется, что все книги, которые читала позже, помогали мне держать эту нить, идти по ней дальше. Новел¬ла за новеллой, поступок за поступком требовали отбора, где мой дух, а где плен обстоятельств, где высшее «Я», а где низ¬шее. Ведь мы живем мгновениями, которые что-то меняют в нашей жизни. Именно эти мгновения дают нам толчки к прозрению, обогащая и размягчая душу.
Душа в объятьях воли духа, Сплетясь в единстве навсегда, Поет хвалу Его творенью, Что дал рожденье навека.
++ +
После занятий в школе, которая находилась недалеко от ме-
ня, зашел Владимир Петрович, я была немного удивлена нео-
жиданному визиту, не люблю, когда приходят без предупреж-
дения. Но успокоила себя, что это ни к чему не обязывает, и
приняла его радушно. Он говорил о том, что перед конференци-
ей человек должен быть в особой чистоте духа и тела, так как
это является подготовкой к большим откровениям. Мне это
очень нравилось, потому что настрой души был на высокое
Захотелось поделиться радостью, что достала путевку и что до конференции успею отдохнуть. После чая предложила послушать свой «литературный эпос»: рассказы, стихи. Он с интересом слушал, улыбался, и по всему видела, что ему это нравилось. Потом мы переключились на обсуждение книги Конкордии Антаровой «Две жизни», где так потрясающе достоверно рассказывается о Великих Учителях, живущих среди людей... Время пробежало быстро, и, несмотря на то что прошло много часов, я чувствовала себя очень легко, буд¬то весь день отдыхала.
Долгое общение меня совсем не утомило... Это означало, что мы были близки по духу. Как часто устаешь от общения с одними людьми и как легко бывает с другими. Все дело в энергетике человека.
++ +
Очередной концерт в Горячем Ключе прошел прекрасно. Не терпелось встретиться с подругами, и мы встретились. Я обещала привезти им видеокассету с записью своего юбилей¬ного концерта, но отдала ее посмотреть Владимиру Петрови¬чу и привезти не смогла. Это вызвало всеобщее огорчение. Зато с каким вдохновением я рассказывала о Великих Учи¬телях света. Мы много говорили о том, как понимать «служе-ние» в миру, о том, что замахиваясь на большие дела, мы упускаем простое понятие «университета духа» в простой каждодневности, что заботы каждого дня чрезвычайно важ¬ны. Говорили, что внешняя суета это не путы для духа, что заботы быта — это не тягость, а каждодневная необходи¬мость, и что во все надо вкладывать себя, неся силу света в эту суету.
Потом Людочка играла на ионике, пела нежным голосом свои песни, Танечка читала свои прекрасные стихи из нового сборника.
Нас соединяют какие-то тонкие узы, и встречи несут обоюдную радость родственных душ. Каждая из нас чувствовала, что не стоим на месте, что общение наше раз¬вивает нас.
++ +
Мы договорились с Владимиром Петровичем, что пойдем пос¬лушать лекцию человека, детство которого прошло на Тибете.
Спрыгнув с троллейбуса, я увидела его, бегущего ко мне. Он широко улыбался, и я впервые обратила внимание на его расщелинку на передних зубах, потому что у меня от рожде¬ния была точно такая же. Он по-дружески меня обнял, громко поцеловал в щеку и сказал, что мой юбилейный концерт, кото¬рый он просмотрел на видео, просто восторг. Мне было прият-но это слышать, но его пылкость меня удивила, потому что он всегда был очень сдержан. На лекции он часто брал меня за ру¬ку, гладил ее, сжимал, что тоже меня озадачивало.
Лекция была замечательной. Юрий Игнатьевич обнару¬живал энциклопедические знания. Он рассказал нам о «Двор¬це Знаний», который когда-то был в Атлантиде, что именно сейчас возникла необходимость строить такой дворец всем ми¬ром, когда Земля в опасности, и что он должен быть построен из кварца. Его чертежи и аргументация восхищали всех при-сутствующих. Он рассказывал об экологическом поселении при «Дворце Знаний», о том, как восстановить почву и как эту идею претворить в жизнь. Для осуществления проекта требо¬валось четыре миллиарда долларов. Все мы понимали, что осуществить этот проект на сегодняшний день нереально.
О своих идеях Юрий Игнатьевич написал множество ин¬тересных статей, но почему-то они не были опубликованы.
Даже если это только мечта, — это прекрасно.
++ +
Мы выехали на пикник большой компанией с целью пос¬мотреть, а где же может быть осуществлена идея экологичес¬кого поселения. Природа за станицей Смоленской просто изумительна. Мы собирали кусочки кварца и рисовали в сво¬ем воображении невероятный куполообразный «Дворец Зна¬ний», где бы ученые всех стран могли продвигать науку и направлять ее на пользу человечества...
Намечтавшись, много шутили, смеялись, дегустировали вино, приготовленное по особому рецепту одним из знако¬мых.
Мелкий моросящий дождичек усадил всех в машины, и под общий смех и шутки отправились в обратный путь.
Как прекрасно мечтать! Как много людей хотят что-то из¬менить к лучшему, и как много идей мы не можем осущест¬вить.
++ +
Я все больше узнавала о Марке и Элизабет Клер Профет, книги которых читала. Они писали о пути Иисуса Христа, явленного человечеству. Пути, который повторили апостолы и многие святые в последующие века, овладевшие Христо-сознанием.
Долгими вечерами много размышляла об этом... «Жемчу¬жины Мудрости» — они проникают в самую глубину души:
«Отрицание милосердия Матери разделяет личность, раз¬деляет христианский мир, разделяет последователей всех ми¬ровых религий... Мать на Земле — это лучшая часть тебя... Благодаря пламени матери Моисей общался с «Я Есмь то, что Я Есмь» на горе Синай. Если бы он не смог разжечь в себе это пламя матери, то он не обладал бы необходимой восприимчи-востью. Таким образом, по закону любви, по которому отец от¬вергает тех, кто не любит его супругу — мать, кто не имеет любви к Матери, поистине не имеет ни милости сына, ни маг¬нита, который привлечет к ним отца и его святых ангелов. Так что давайте поймем: отказывая в свете, утешении и любви лю¬бой частице Матери, вы отрицаете ее благодать в вас самих».
Вспомнились слова моей мамочки:
— Помни, доченька, мне еще моя мама говорила: кто не любит свою мать, кто не уважает чужую мать, тот никогда не будет счастлив. Ведь мать за свое дитя отдаст жизнь.
Чтобы было еще достовернее, она вспоминала фильм, ко¬торый ее потряс, где взрослый сын попал в катастрофу, ли¬шился глаз. Врачи сказали, что можно спасти ему один глаз, если жена или родственники согласятся стать донором. Ник¬то, кроме матери, на это не пошел.
++ +
Перед утром потрясающее видение:
Вижу разобранный пылесос, который ремонтирует Ренат. Вдруг стук в дверь. Подхожу и открываю ее. На пороге стоит Владимир Петрович и виновато улыбается. Я невольно делаю шаг назад, он входит, продолжая виновато улыбаться, снима¬ет пиджак, аккуратно вешает на вешалку и смотрит на меня. А у меня мысль: «Что он подумает по поводу того, что здесь по-хозяйски расположился Ренат?» И тут же встречная мысль: «Да пусть думает, что хочет». А сама смотрю на его рубашку и вижу, что три верхние пуговички расстегнуты и воротничок съехал налево, обнажив ямку возле плеча.
Иду к нему, как завороженная, и целую в эту ямку. Глаз мне его не видно, так как мои на уровне его губ, только вижу, как он замер от поцелуя, и вдруг чувствую его горячий вы¬дох... Ощущение, что этот выдох вошел в меня волной, кото¬рая захватила мою грудь, разливая внутри радость. Ничего не могу понять, глаза застилает свет, только чувствую, что
 
меня захватывает любовь, да так сильно, что, впуская в себя огонь, не могу набрать воздух...
Открываю глаза, душа переполнена счастьем и не могу по¬нять: что это? Любовь к нему? Но я о нем не думала... Главное не это, главное, что меня распирает счастье и радость жизни! В душе все поет! И сами собой рождаются строки:
Я слушаю, как наполняется душа,
Как мое сердце расцветает,
Как музыка звучит в ушах,
Как человеческое тает...
Я Есмь — кричу. Душа поет: В любви мое спасенье, Во мне гудит водоворот, Любви благословенье!
++ +
Я отказывалась понимать происходящее. Все спрашива¬ли, что со мной. Что я какая-то не такая... А меня ласкает ра¬дость. Я смотрю на людей, улыбаюсь всем. Как же хорошо вокруг, какие все красивые. Подошел вечер, а я пою, делаю уборку — пою, бегу на речку, босиком шлепаю по мокрому февральскому песку берега и опять пою... Как же хорошо! Спасибо, Господи, за жизнь!
++ +
Утром, в воскресенье, была снова встреча с интересны¬ми людьми, где могла говорить на самые волнующие меня темы.
— Что с тобой? Ты светишься, — шепнула приятная жен¬щина Ниночка, хозяйка дома, где мы собрались, на что я от¬ветила ей радостной улыбкой и легким пожатием плеч... Комната все больше наполнялась, и приход Владимира Пет¬ровича был каким-то само собой разумеющимся. Поздоро¬вавшись, он сел впереди на свободный стул. Секунду скольз¬нув взглядом по его спине, подумала: «Неужели этот человек имеет отношение к переполняющей меня радости? Нет, — поправила я себя. — Это Бог дал зачем-то испытать мне это счастье, и я вдохновенно включилась в беседу».
Разговор шел о чудо-человеке Европы Сен-Жермене, кото¬рый действительно жил среди людей и был человеком без воз¬раста. Хрупкий, пропорциональный, среднего роста с прият¬ными чертами лица и необыкновенными глазами, которые были не только красивыми, но и проницательными. Он мгно¬венно распознавал человека. Был философом, дипломатом, ученым, целителем, художником и музыкантом. Знал более двенадцати европейских языков, владел санскритом, китайс¬ким, арабским, много путешествовал. Рассказывают, что он так знал историю, что создавалось впечатление, что сам участвовал в событиях. Был государственным деятелем и при этом восточным адептом, йогом. Знал секрет кристализации алмазов, умел использовать лечебные травы. Его способности превосходили человеческую гениальность. Он исчезал на длительное время и появлялся, как ни в чем не бывало.
Слушать о таком человеке, хотелось бесконечно, хотя че-ловечеству кажется это легендой, тем ни мение, он жил среди людей и многие помнят его и видели в тысяча семьсот десятом году, потом в тысячу семьсот семидесятом, причем внешность его не менялась, вызывая у очевидцев потрясение.
Сен жермен был великий Пророк и Посланник, что меша¬ло коронованным особам. Он вынужден был покинуть види¬мый мир.
Ценность этого человека была в том, что он утверждал высшие истины, такие, как свобода. Его цель, ускорить прогресс науки и поднять человечество до способности к большому духовному осознанию. Сен-Жермен и сейчас гово¬рит с нами, призывая к бесстрашию, работе над собой, чтобы обрести настоящую свободу. Свободу от страха предрассуд¬ков, свободу мысли. Он говорил
— К концу столетия, я исчезну из Европы и отправлюсь в район Гималаев, появлюсь, когда это будет необходимо.
Многим людям такие разговоры кажутся странными, неправдоподобными, но многие не только верят, но и знают, что существует связь веков через Великих Учителей челове¬чества и есть люди, которые, благадаря высоких нравствен¬ных и моральных качеств, способны существовать на особых вибрациях и принимать сообщения Учителей.
Именно Сен-Жермен учит избегать тех ограничений, ко¬торые навязаны душе в форме человеческого закабаления.
В перерыве не хотелось разговаривать.
Познавая мир и Учения, я вижу свободу в том, чтобы ок¬но души, было распахнутым навстречу совершенствованию.
И снова хочется говорить о Великом Владыке Сен-Жер-мене, который был искусным алхимиком. Мы привыкли по¬нимать слово «алхимия», как работа с различными вещест¬вами, Сен-Жермен предлагает нам алхимию души. Осозна¬вать свои поступки и тем самым менять себя. Только мораль¬ное, нравственное величие, поднимет человека.
Вдумаемся, нам дана могучая космическая сила, которая во всем, что нас окружает и наша задача, правильно ее ис¬пользовать на честное и чистое по отношению друг к другу, по отношению к жизни.
Настроение было таким чудесным, на душе было так светло, что то, о чем говорили, я спрятала в сердце, чтобы до¬ма еще и еще раз обдумать эти великие указания Мыслителя.
К трамваю мы шли втроем: Аргентина, Владимир Петро¬вич и я. Я совершенно неожиданно начинала безудержно смеяться, ну, распирало меня, ну, много меня, и я ничего с этим не могла поделать. Я просто заливалась смехом, они пе¬реглядывались и недоуменно улыбались. В трамвае, чтобы не «взорваться» от внутреннего переполнения, я тихонько, чтобы слышали только они, начала петь. Голос слушался ме¬ня... Аргентина Николаевна — доцент, музыковед, доволь¬ная тем, что я правильно «выпеваю» высокие ноты, прислу-шиваясь, улыбалась. Владимир Петрович шептал:
— Какое чудо, удивительно...
Я смотрела на него, продолжая песней выдыхать свое внут¬реннее состояние, будто он к этому не имел никакого отношения. Потом, весело прощаясь, каждый вышел на своей остановке.
++ +
На следующий день позвонил Владимир Петрович и поп¬росил об услуге. Помня о том, что я владею дыхательной гим¬настикой по Стрельниковой, он хотел, чтобы я ему помогла, так как он чувствовал непорядок с голосом. Я ответила, что помогу, и с удовольствием.
— Я не нарушу ваших планов? — беспокоился он.
— Не волнуйтесь, никаких срочных и неотложных дел у меня нет.
— Тогда, с вашего позволения, через час буду.
— До встречи.
Через час он уже был у меня. Я смотрела на него отчужден¬но, будто впервые разглядывала: прямые густые русые волосы с сединой, которые казались пепельными, по-юношески пада¬ющими. Худощавое, с глубокими морщинами на щеках, уста¬лое лицо. Я впервые увидела, что у него светлые глаза. На нем был теплый темно-вишневый в красивую клетку пиджак.
— Снимите пиджак, так легче будет двигать руками.
— Да нет... ничего, мне так нормально.
— Вы что, стесняетесь? — спросила я насмешливо.
— Нет.
Он стал снимать пиджак, а у меня — мысль, что, может, увижу ямку возле плеча: мол, такая она, как мне виделось, или нет? Поскольку мне не удалось ничего увидеть, я безотла¬гательно приступила к дыхательной гимнастике. Он серьезно слушал и старался выполнять все, что от него требовалось.
После наших занятий я болтала о своем отдыхе, так как уезжала через два дня. Советовалась, какие лучше книги прочесть раньше. Он с готовностью мне рекомендовал, назы¬вая книги и объясняя почему.
— Если хотите, мы можем в день вашего отъезда, после¬завтра утром, побеседовать.
— Конечно, буду рада...
Зимой девять часов — это поздний вечер, и он заторопил¬ся. Маршрутное такси останавливалось напротив моего до¬ма, и я решила выйти с ним, глотнуть свежего воздуха. Вый¬дя на улицу и почувствовав нейтральную территорию, я сно¬ва начала смеяться. Небо было лунное, и я видела в его гла¬зах вопрос. Не получив ответа, он присоединился. И мы оба, не понимая причины, весело смеялись, да и не нужна была причина. Попрощавшись, я подумала о том, как с ним спо¬койно. Поднимаясь на шестой этаж, вспомнила, как он рас¬сказывал, что был в Чернобыле. «Почему не женат., — пута-лись мысли. — Почему один?»
Кое-что он рассказывал о себе, но я не вникала. Вдруг мелькнула мысль: «А мне ничего от него не надо. Мне бы знать, что он есть, что рядом. Что я смогу в любое время спросить о том, о чем хочу, смогу его видеть».
Я поняла, что он необходим моей душе.
+++
Почему-то не могу уснуть. Где-то там в глубине возника¬ют мысли: «Неужели мое время ушло? Неужели никогда не полюблю и никто меня не полюбит? Неужели никогда боль¬ше не смогу ощутить вкус поцелуя любимого? Неужели все кончено?» Неожиданно накатила слеза, которой устыди¬лась. Волевым усилием отбросила эти мысли, доверяясь воле Бога, и словно провалилась в небытие.
Под утро видение: огромные ладони, такие большие, что я кажусь на них совсем маленькой. Эти руки удивительно ласковые и любящие. Они держат меня, как любимого ребен¬ка, которому прощают все глупые мысли, надежно защи¬щая.
Открыв глаза, я была наполнена легкостью, любовью. Из груди просились слова:

Я проявленье Бога в нас Всем сердцем ощущаю Я кланяюсь, тебе, Господь, И свет в себя вбираю.
++ +
Открыв наставления Учителей, впитывала в себя их мыс¬ли, читая: «Когда человек настолько дисциплинировал свой ум, что непроницаем для любой дисгармонии, — он доско¬нально познал ценность постоянства».
Значит, как же важно постоянно быть в согласии с самим собой и окружающим миром. Какой же это огромный труд для души, чтобы состояние гармонии стало постоянным.
Продолжаю читать: «Положение, которое он завоевыва¬ет, хозяином которого он становится благодаря силе харак¬тера, — это то, чего он достиг собственным настойчивым уси¬лием».
Только собственные усилия, только труд души могут вы¬ковать характер. Только усилия воли и устремленность. Я чувствовала, как моя душа отзывалась на эти мысли.
Свою цель как никогда осознала. Я прошла большой путь поисков, пережила слепое легковерие, познала свободное ис-следование без предрассудков и пришла к тому, что цель моя — совершенствование и служение.
+++
Мы стояли друг против друга в радостном волнении, и ви¬дели наши лица словно заново. Я почувствовала, что меня охватывает волнение, что в груди разливается тепло. Он смотрел на меня так, словно я была его мечта. Потом нежно обнял и по-мальчишески поцеловал в губы. Меня обдало ки¬пятком, я не знала, как отреагировать. Произошло что-то настолько важное, что заполнило меня от макушки до пяток.
— Я хочу служить Богу, хочу служить вам, — прошеп¬тал он.
Я словно во сне слушала его слова, не веря в реальность происходящего. Боже мой, неужели мне подарено счастье?! Неужели этот серьезный человек...?! Нет, нет, не надо об этом думать. Может быть, это минутное настроение?. И я, из¬виняясь, предложила выпить чаю.
От волнения у меня все падало из рук, лицо заливала краска. Под его нежным взглядом я выпалила:
— Вы такой серьезный и вдруг...Как-то неожиданно...
Я понимала, что говорю что-то не то, и посмотрела на Владимира Петровича. Он улыбнулся и сказал:
— Я слишком долго вас ждал, я так устал ждать. Я так благодарен Богу за нашу встречу...
— Ваш чай остынет. Пожалуйста, пейте, — не зная как реагировать на эти слова, я пыталась перевести разговор. — Да, сегодня я уезжаю...
— Я провожу вас, — предложил он.
— Нет-нет, я сама доеду до вокзала, не надо беспокоиться.
— Не лишайте меня этой радости.
— Ну, хорошо.
Мои вещи были собраны, и мы, одевшись, вышли на ули¬цу. Владимир Петрович нес мои сумки. Для меня непривыч¬но было идти с пустыми руками.
— Давайте, я помогу вам, — сказала я, пытаясь подхва¬тить сумку, что поменьше.
— Ну что уж вы так, Галина Петровна, поверьте, мне в радость быть вам полезным.
Трамвай был переполнен, и мы стояли в конце его. Я не знала, о чем говорить, только думала: «слава Богу, что уез¬жаю, а то сойду с ума. Поеду, успокоюсь, а вернусь — все за¬будется... Главное, чтобы по жизни рядом...»
— Я не хотел вам об этом говорить, но уверен, что вы пой¬мете. Знайте, есть закономерность: как только возникает сильный свет в человеке, то есть накопление радостного, доб¬рого, чистого, — то сразу же силы тьмы вступают в борьбу. Часто неожиданно, через близких и друзей. Темные рассчи¬тывают на то, что вы поддадитесь гневу, обиде, возмущению. Старайтесь сохранять нейтральное состояние. Если поддади¬тесь на уловки их, то последует потеря света.
— Владимир Петрович, ну как это темные забирают свет? Какой свет?
— Свет радости, доброты, надежду на счастье. Ну, в об¬щем, поддаваясь негативным эмоциям, человек теряет жиз¬ненную энергию. Я беспокоюсь о вас. Вы такая эмоциональ¬ная, веселая, светлая, это привлекает к вам не только хоро¬ших людей. Вот почему надо очень внимательно относиться к окружающему миру. Распознавать, где человек такой, как он есть, потому что человек — дитя Бога, а где через него действует зло. Поэтому не надо обижаться на людей.
На вокзале мы неотрывно смотрели друг на друга.
— Какие у тебя глаза, из них идет свет, как ты краси¬ва, — говорил он.
Передо мной был другой человек. Лицо его расправилось, я даже не видела раньше, что у него большие веселые глаза. Передо мной был мужчина, который был мне очень дорог, который был хорош собой, который был так содержателен. Все это переполняло меня гордостью. Он все время улыбался и без всякого стеснения, по-мальчишески, периодически це¬ловал меня в губы. Подошел автобус — никакой тоски, мы оба улыбались и махали друг другу.
— Счастливо доехать, — сказал он на прощание.
— Счастливо оставаться, — прошептала я. Автобус тронулся и тихо поехал.
++ +
Неотправленные письма
«Я села в автобус, но не могу с вами не говорить. Я буду писать вам письма, которые не буду отправлять. Писать, ког¬да не смогу иначе... Я не покажу их вам никогда, поэтому позволю себе все, что мне придет в голову, это меня забавля¬ет и освобождает.
Дорогой моему сердцу Человек!
Мой брат, мой друг, мой возлюбленный! Какое счастье, произнося эти слова, чувствовать прилив энергии, льющейся из вашего сердца и перетекающей в мое, потому что, соеди¬няясь, они общим потоком устремляются к Богу, который, благословляя, изливает на нас свою неземную благодать! Ка¬кая мощная волна радостной энергии захватывает меня при воспоминании о вас. Могла ли я предположить, что ваша сдержанность распахнется такой нежностью...
Но все по порядку. Через час после того как отошел авто¬бус и мы, простившись, расстались, крупные снежинки, вер¬тясь в фарах света, целовали влажные окна, казалось, летя¬щего автобуса. Я испытывала легкость вдохновения, что вы¬ражалось в нежном напевании моей любимой песни «Дым», для вас, мой любимый человек!
Как прекрасно, что я могу свободно писать о том, что чувствую в данную минуту. Я могу раскрыть свое сердце, осоз¬нать, что в состоянии это испытывать, что способна перепол¬ниться счастьем чувства любви. Даже если все, что со мной про¬исходит, я придумала, все равно я счастлива и благодарна, что вы, Владимир Петрович, разбудили во мне радость женщины.
Как вы скромны, как это чисто, как это меня волнует... Ка¬жется, сердце выпрыгнет из груди и запляшет танец сверше¬ния. Никакой тоски, никакой потери, никакой разлуки, толь¬ко переполняющая радость. Я приоткрываю рот, наслаждаясь огнем, пылающим внутри. Мне вдруг показалось, что это дол¬жен испытывать человек в торжественности вознесения.
Я знаю, что открыла свой «гейзер» фантазий... И пусть. Не могу иначе, это так необычно. Это так прекрасно. Это ни с чем не сравнимое ощущение.
Мне надо быть сдержанней, я знаю, что у вас больное сердце. Я прижимаю его к себе, к своему сердцу. Наши энер¬гии, смешиваясь, крепнут, растворяясь в песне жизни.
++ +
Мой дорогой Владимир Петрович!
Желание поделиться велико. Радость души безгранична. «Живую Этику» Елены Рерих я открыла для себя многие-
 

 
многие годы назад, была знакома с творчеством Николая Константиновича, но очень мало знала об их семье. И чем больше я думала о союзе Елены Ивановны и Николая Конс¬тантиновича, тем больше хотела знать о них. Вы, наверное, это знаете, но я все же напишу о своих открытиях.
Оба этих великих человека родились в очень образованных семьях. И там и там была знатная родословная. Отец Елены Ивановны был архитектор, академик, а ее прадед — великий полководец Кутузов, который был спасителем России от На¬полеона. Именно отцовская библиотека питала ее детство. Ни¬колай Константинович принадлежал к древнему датско-нор¬вежскому роду прославленных воинов-викингов и государ¬ственных деятелей. Жан Дювернуа в своей книге «Рерих. Фрагменты биографии, 1932 год» пишет о том, что при Павле I кавалергарды Рерихи были близки Мальтийскому ордену.
Трезубец герба Рерихов был близок триединности печати Тамплиеров. Невольно вспоминается чаша Грааля и построе¬ние храма. С детства Николай Константинович был приоб¬щен к лучшим традициям русской интеллигенции, то же можно сказать и о Елене Ивановне. Союз их, конечно же, был неслучаен. Их соединили высшие силы на благо челове¬чества. На юбилейной конференции в Москве в 1984 году их сын Святослав Николаевич Рерих засвидетельствовал: «Сверхчувствознание было заложено в них, и было заложено с детства, с самых ранних лет. Так что они уже несли это в се¬бе. Это был залог, который они унаследовали и который как-то себя проявил. И, несомненно, что это у них было в замеча-тельной, я бы сказал, степени».
Сам Николай Константинович в сороковую годовщину их свадьбы записал: «Сорок лет — немалый срок. Дружно прохо¬дили мы все препятствия. И препятствия превращались в воз¬можности. Посвящал я книги мои Елене, жене моей, другине, спутнице, вдохновительнице. Каждое из этих понятий было ис¬пытано в огне жизни. И в Питере, и в Скандинавии, и в Англии, и в Америке, и во всей Азии мы трудились, учились, расширя¬ли сознание, творили вместе, и недаром сказано, что произведе¬ния должны бы носить два имени — женское и мужское».
Само слово Рерих в переводе с древнескандинавского на русский язык означает «богатый славой». А отцовская усадьба, где Николай Рерих проводил каждое лето детства и юности, называлась «Извара», в переводе с финского «Боль¬шой холм». Рабиндранат Тагор много позднее в Лондоне уло¬вит созвучие «Извара» с санскритским словом «Ишвара» — Верховный Владыка. Рядом с усадьбой Рерихов (в Яблони-цах) при Екатерине II находилось имение индусского раджи, а дом самой усадьбы Рерихов был выстроен графом Воронцо¬вым, который путешествовал по Индии.
Что интересно, что у родственников Блавадской в семей¬ных архивах Фадеевых хранились документы о графе Ворон¬цове. У Е.И. Рерих в детстве имелся ритуальный кинжал, ко¬торый принадлежал Воронцову. В семье Елены Ивановны были известны даже ритуальные напевы, привезенные зага¬дочным графом из Индии. Конечно же, все это было неслу¬чайно. Самое интересное, что они смогли вложить в своих сыновей все, что знали сами. Они взрастили в них могучее стремление к знаниям.
Юрий поступил на индоиранское отделение школы восто-коведения при Лондонском Гарвардском университете, изу¬чал монгольский язык, позднее завершил образование в школе восточных языков при Парижском университете. Серьезно занимался тибетским, китайским, иранским и санскритским языками. Удостоен степени магистра индийс¬кой философии.
Святослав, обучаясь в Колумбийском университете на ар-хитектурном отделении, пришел к выводу, что его призва¬ние — живопись, и уже в 1925 году на выставке в Филадель¬фии его работы получают первую премию.
Святослав Николаевич в 1984 году говорил: «Жизнь на¬шей семьи — это была жизнь в труде. Все мы так или иначе трудились и все мы работали вместе всегда. Все мы, вчетве¬ром, составляли одно, единое, и все мы всегда помогали друг другу. Это позволяло нам узнать очень многое, собрать и пе¬редать другим.»
Именно на Елену Ивановну и Николая Константиновича возложена космическая миссия передать людям учение «Живой Этики». Кстати, предполагается, что «Братство» за¬писано Николаем Константиновичем Рерихом.
Я чувствую, как бушует в груди огонь благоговения и вос-хищения перед этой семьей. Они явили образец красоты се¬мейного содружества. Да, ничего не бывает так просто. Не бывает в жизни случайного. Надо наблюдать жизнь и распоз¬навать, как говорила Елена Рерих.
Встреча с вами окрыляет меня. Спасибо вам, дорогой че¬ловек!
+++
Дорогой мой человек! Здравствуйте!
Настроение прекрасное, осваиваю территорию крохотно¬го профилактория. Милые люди. Многие меня узнавали, го¬ворили, что видели кто в концертах, кто по телевидению, по фестивалям. Я благодарна этим людям за внимание. Перечи¬тываю уроки учителей... Заново переживаю радость от обще¬ния с вами. У меня постоянная потребность знать ваше мне¬ние по любому вопросу, особенно, когда не все понятно.
Все мое существо устремлено к желанию быть лучше, нести пользу окружающему миру. Все это созвучно с вами, дорогой Владимир Петрович, и рождает во мне неописуемое единство бо-горадости. Все последние годы я мечтала о встрече с человеком, подобным себе, с мужчиной, который любил бы те же книги, жил теми же критериями, но мне казалось, что это невозможно. Наблюдая за парами и видя, как они разобщены, я сказала себе: «Все, мое время ошибок прошло, или я встречу мужчину, с кото¬рым буду делить свою жизнь, или забуду о том, что я женщина. Я буду находить радость в книгах, семинарах, фестивалях, сы¬не, друзьях». Но у сына своя жизнь, и я была готова к моему пол¬ному уединению, так как одиночества с книгами и друзьями для меня не существует. И теперь с вашей помощью я впускаю в соз¬нание огненный опыт, а не просто проявление чувств, я впускаю истинную христосвободу — свободу живой души!
Я, которая нередко оценивала людей поверхностно, по их внешности, обаянию. Для меня были важны их манеры, фор¬ма рук, бровей, губ... И вдруг я поняла, что могла бы пройти мимо вас...
Как же прекрасна жизнь, если через вас открылось мне чудо нашей встречи. У меня просто не хватило бы ума, я при¬няла одиночество в личной жизни и смирилась... И именно в тот момент, когда кажется, что время перемен позади, словно кто-то берет за руку и как маленькую девочку учит: «Посмотри, как он чист, уравновешен, как вдумчив, как глу¬бок в суждениях и как нежен... Вспомни, как он отреагиро¬вал на твой поцелуй в плечо в твоем видении, как он способен держать тебя на руках, оберегать, когда ты спишь».
Мне вспомнилось, как сильно мы держались с тобой за руки, когда призывали близнецовое пламя... В тот момент я ничего не чувствовала, кроме огня в груди и силы, соединя¬ющей наши руки.
Владимир Петрович, эти открытия переворачивают во мне все, что было до встречи с вами. Ощущение, что жизнь начинается заново!
Здоровья вам!!!
++ +
Владимир Петрович, я хотела бы наградить вас эпитета¬ми, но не смею... Назвать вас «любимым» — нет, не могу. Единственный — это слишком. А как? Дорогой, я уже вас на¬зывала, а-а, нашла: уважаемый!
Сегодня меня попросили дать концерт. Я всегда с ра¬достью читаю монологи, стихи, пою песни, рассказываю о те¬атре. После концерта пообещала через пару дней провести лекцию-беседу на тему «Как избежать конфликта по методу «Айки-Тактика». Этот метод интересен тем, что соединяет в себе спорт и театр, диктуя путь обдумывания и проигрыва¬ния ситуаций.
Сегодня вечером меня попросили прослушать девочку и дать ей совет, мол, следует ли ей обучаться исполнительско¬му искусству. Я уделила внимание ей, а мать ее сказала мне:
— Галина Петровна, от вас веет весной и добротой!
Конечно, стыдно хвастаться, но мне так хочется, чтобы вы знали об этом, дорогой мой человек... Моя наполненность вами несет тепло и свежесть окружающим.
Не скрою, я всегда полна оптимизма, но со мною прои¬зошло что-то этакое, что изменило качество моего внутрен¬него состояния: я улыбаюсь с утра до вечера, и притом, доро¬гой мой человек, без перерыва... Скажите, я развеселила вас?
Стоило мне о вас подумать, как я почувствовала, что вы здесь. Правда, весь мой организм отреагировал, и я сказала с улыбкой: «Любимый, ты здесь?».
И еще большая волна нежности прокатилась, охватив ме¬ня.
Нет расставания. Его просто нет! Есть благодать реальной божественности и любви.
++ +
Здравствуйте, мой дорогой друг!
Сейчас бы я сказала, что ужасно хочу с вами поболтать, но вы бы поправили меня, сказав, что слово «ужасно» не сто¬ит употреблять. Тогда бы я исправилась и сказала:
— Я хочу рассказать вам о моих новостях...
За отдых в профилактории отвечает чудесная Верочка. Мы подружились. Она засыпает меня вопросами и зачаро¬ванно смотрит на книги. На все вопросы ее я старалась отве¬тить, чувствуя ее пытливость.
Дорогой В.П., прошло несколько дней, а мне уже кажет¬ся, что ваша нежность — это какая-то другая жизнь...
Сегодня было видение...
Меня учили в обители, я старалась все запомнить.
Открыв глаза, сознавала, что все запомнила, даже от¬дельные фразы звучат в ушах, но чем напряженнее я восста¬навливала их в памяти, тем расплывчатее мысли. Это меня огорчило...
Дорогой мой, я знаю, что бы вы мне ответили на это: «Все, чему вас научили, оно в вас, не тревожьтесь».
++ +
Дорогой и милый моему сердцу Владимир!
Не могу оторваться от книги. Послушайте: «Человек ду¬мает, что пропасть между человеческим и Божественным слишком велика».
Я помню, как вы говорили мне, что природа Бога прояв¬ляется в человеке как обучение посредством индивидуально¬го развития.
Мне вспомнилось мое видение: «Поезд. Купе вагона. Мне три года. Взрослые заняты беседой, а я лезу на верхнюю пол¬ку, потом обрываюсь и падаю на пол. Мне не больно. Я озира¬юсь, думая, видели ли взрослые, что я бедненькая упала. Си¬жу на полу, натягиваю платьице на коленки. Обнаружив, что на меня смотрят, я открываю рот и ору что есть мочи, ожидая сочувствия, ожидая, чтобы меня пожалели». Я помню, как эмоционально делилась с вами своими мыслями и как вы го¬ворили, что во мне идет обновление души через мощное восп¬риятие окружающего мира, через капризы и слезы.
Как же вы были правы. Я действительно страдала, но те¬перь чувствую, что во мне что-то произошло. Я стала спокой¬нее и менее уязвима. А это значит, что во мне что-то измени¬лось. Я действительно обрела другую тональность. Сколько же еще надо трудиться над собой! Вы говорили, что родилась «звездочка», и я стеснялась этих громких слов. Теперь поня¬ла, что это путь каждого и что это очень серьезно.
Дорогой мой, вы мой ведущий, потому что после наших бесед я легче воспринимаю сложные понятия. Я помню все, о чем вы говорили, и теперь, перечитывая вновь, я чувствую, как важные моменты и мысли Великих Учителей входят в мое сознание. Моей благодарности нет предела...
++ +
Владимир Петрович, здравствуйте!
Какая дивная погода. Солнышко слепит глаза, улыбаясь весной! Ура! Скоро лето! Я чувствую, как прорываюсь в то, что дается напряжением и усилием. Спасибо, дорогой мой человек. Мой земной учитель, мой друг. Ничто так медленно не продвигается, как человеческое сознание. Стараюсь.
Среди моих новых книг случайно оказалась тоненькая книжечка, давно прочитанная мною, «Письма к Незнаком¬ке» Андре Моруа. Я читаю: «Мне часто хочется сказать жен¬щине, слишком наивной в любви: «Кокетство, мадам? Вы да¬же не представляете, чем пренебрегаете».
Ну, во-первых, я не наивна, а во-вторых, я не хочу с вами кокетничать, потому что сегодня я очень взволнована.
Эйфория чувств подняла меня на небеса, но, показав не¬беса, реальность вразумляет, указывая, что необходимо, что¬бы не свалиться в человеческие душераздирающие страсти, чтобы идти смело и честно навстречу будущему.
Дорогой мой Владимир, может быть, я в последний раз говорю о чувствах, потому что не исключено, что все это я придумала себе, но я не могу не высказать того, что во мне... Я чувствую каждый день, как вы целуете мое лицо, глаза, гу¬бы. Я вся горю и рыдаю, потому что все это провоцирует ме¬ня на земное счастье. А это глупо... Боже, какое счастье, что вы никогда не прочтете этих писем и я не буду так обнажена в своих чувствах перед вами. Если бы вы видели меня сейчас, то вы бы улыбнулись, глядя, как из моих размазанных глаз катятся горькие слезы. Какое счастье, что вы не видите, по¬тому что я не могу успокоиться...
Я встала на колени, чтобы попросить прощение у Творца, но вдруг рыдания прекратились, словно их и не было, а мозг принял: «Прекрати, нет причины, успокойся и вникай».
Теперь я поняла, почему должна была уехать на две недели. Я оказалась неготовой к такой лавине чувств, нахлынувших на меня. Я должна была все передумать, успокоиться. И помнить, что главное для меня — мое устремление совершенствоваться.
Владимир Петрович, вы для меня пример. Как это у вас получается? Вы всегда спокойны, улыбчивы и добры. Всех любите, всем стараетесь помочь, часто беря на себя, казалось бы непосильную нагрузку.
Ну вот, глаза сухие, хотя опухли. В груди равновесие, значит, все верно. Значит, еще одна ступенька. Чувствую по¬кой и радость.
Я все поняла. Как чудесно, как хорошо жить, когда спо¬собен слышать свой внутренний голос и поступать разумно.
++ +
Дорогой мой друг!
Я приветствую вас своим вторжением, своим желанием продолжать нашу беседу. Здравствуйте! На отдыхе мне ниче¬го не мешает, и я часами могу читать, размышлять, могу го¬ворить с вами. Вновь открытие. Я поняла Закон Соответ¬ствия. Как же я благодарна судьбе, что узнала это учение. Я не устаю поражаться его действенности, его точному направ¬лению на совершенствование. Как часто люди не понимают, что совершенствование не зависит от возраста. Оно одинако¬во необходимо юности и зрелости.
Многие не понимают, что, создав человека столь совершен¬но как саморегулирующую систему Творец не желает ее унич¬тожить, а напротив, он желает совершенствовать свое созда¬ние. Он дает душе циклы жизни: земной и отдых кажущегося небытия, чтобы, вернувшись на Землю, мы продолжали рабо¬ту над своей душой. Именно то, что мы приобретем духовно, мы заберем с собой, уходя из земной жизни. Совершенствова¬ние окрыляет, делает поступки осознанными. Главное не прекращать работу души везде: дома, на работе, в трамвае, ма¬шине и так далее. Как же гениальны прописные истины.
На сегодняшний день моя задача — развивать ауру свет¬лыми мыслями, не впускать в себя никакой негатив. Дости¬гая высоких качеств через поступки, через любовь, добрые взаимоотношения, человек достигает гармонии. А достигая гармонии с планами мироздания, человек способен испра¬вить свой генетический код, а это громадная работа души. Это перестройка организма, это химическая реакция, кото¬рая выливается в преображение человека.
Я как никогда начинаю понимать, что когда человек не приспосабливается, чтобы выиграть блага жизни любыми способами, когда он слушает свое «высшее Я» на уровне ин¬туиции, через совесть, забыв о гордыне, своем положении и т.д., тогда его решение становится не индивидуальным, а поднимается до вершины понятия идеального. Награда при¬ходит незамедлительно, человек обретает внутренний покой, равновесие. Равновесие нам необходимо, чтобы распознать волю Творца, которому нужен канал в человеке, через кото¬рый Он может направлять и давать свою благодать.
Как я жажду увеличивать интенсивность и чистоту света своего сердца, которое, в свою очередь, будет нести этот свет в цельности, чистоте, постоянстве веры, в любви к ближне¬му. Нести свет своею жизнью и научить этому других. Нау¬чить верить в справедливость и человеческое братство, пото¬му что это и есть выполнение Вселенского Закона.
Владимир Петрович, я думаю, что мои мысли и стремле¬ния вы одобряете. Я знаю, что вы тоже так думаете. Какое счастье! Пока!
++ +
Мой дорогой друг!
За окном проливной дождь. Читаю, конспектирую, раз¬мышляю.
Перегрузки дают давление. Душа готова жадно и не пре¬рываясь питать себя знаниями, а тело капризничает... Ви¬дишь ли, ему требуется отдых. Какой отдых? Хочется по¬больше успеть. Когда приеду, навалится много дел, которые будут отвлекать от того, к чему примагниченно мое сердце. Потрясена судьбой Святой Терезы Авильской. В таком юном возрасте она хотела служить Богу, видно, к этому шла мно¬гие земные жизни. Через страдания и трудности готовилась ее душа отдавать свое сердце людям.
Какие чудесные слова она говорит: «Господь должен про¬никнуть в глубину нашей души, чтобы лучше явить нам свои Чудеса». А еще мне очень дороги ее слова: «Не все, что нам привидится, — видение; но если оно истинное, не смущай¬тесь и не горюйте, оно и впрямь возможно. Бесу польза, ког¬да мы горюем и тревожимся, ведь тогда мы не можем всею душой славить Бога. Поверьте, доченьки, хоть это видение и уходит быстро, Господь оказывает великую милость, когда дает его, если кто хочет получить пользу и всегда помнит о нем».
Как же важно развивать в себе распознавание. Распозна¬вание — это тончайшая интуиция, это такт, чувство ответ¬ственности и сердечность.
Владимир Петрович, у меня такое чувство, что вы смот¬рите на меня, одобряете и тем самым вдохновляете.
Сегодня было видение...
Я бродила по незнакомому городу, и мне это нравилось. Зайдя в кафе, мои глаза остановились на календаре, где жир¬но была выведена цифра одиннадцать.
Открыв глаза, я никак не могла взять в толк, почему одиннадцать... День рождения у меня двенадцатого, я хоте¬ла приехать домой десятого, чтобы навести порядок в ожида¬нии друзей. Путевка у меня до четырнадцатого, но курс лече¬ния я прошла. А-а, поняла! Мне подсказано, что домой надо ехать одиннадцатого! Значит, так и будет!
Пока я писала вам письмо, небо очистилось. Выскочило солнышко, играя дождинками на деревьях. По умытой зем¬ле бежали наперегонки шаловливо резвящиеся ручейки. Мартовское солнышко звало, и мне подумалось: «А не пробе¬жаться ли мне босиком по лужицам?» Почему бы и нет? День очень теплый, и я побежала осуществить свое желание.
До свидания, скоро увидимся.
++ +
Добрый день! Разве может день быть недобрым, если мыс¬ли добрые?! Правда?
Сегодня я провела лекцию-беседу «О смысле жизни».
Получилась очень теплая беседа. Отдыхающих всего тридцать шесть человек, и многие пытались рассказать о се¬бе, ожидая доброго совета. В основном пожилые люди, а гла¬за, как у детей. Много говорили о взаимоотношении поколе¬ний, о резервах, которые внутри нас, о благодарности что живем, думаем, пытаемся понимать друг друга. В общем, де¬лаем все возможное, чтобы понимать и прощать, трудимся над тем, чтобы быть лучше.
Владимир, я спокойна и уравновешенна. Стараюсь о вас не думать, иначе все расцветает во мне, и фантазия увлекает за облака. Я хочу быть ровной. Вижу, как вы улыбаетесь. Правда, не смейтесь.
Телевизор не смотрю, хочу быть с книгами и мыслями непрерывно, знаю, что, приехав, включусь в круговерть жизни. Мне сегодня пришло в голову, что я воспринимаю вас, как будто вас двое. Один — сосредоточенный, весь в ду¬ховной литературе и размышлениях, с которым я хожу, де¬люсь впечатлениями. Другой, которого я обожаю, влюблен¬ный, смелый, рассматривающий меня. Простите, до встречи!
+++
Владимир Петрович, я не здороваюсь, потому что ваше присутствие чувствую.
Так вот, меня снова попросили провести беседу, и я реши¬ла поговорить на тему «О том, как выжить в этом мире». За¬бавная тема, но актуальная. Сначала я рассказала о преодо¬лении себя в смысле здоровья. Рассказала, как на собствен¬ном примере избавилась от простуд с помощью системы Ива¬нова. Рассказала о дыхательной гимнастике Стрельниковой, которая помогает преодолеть охриплость, головную боль, ус¬талость и т.д. Между прочим, Владимир Петрович, не улы¬байтесь, когда было общество «Знание», я была краевым лектором с правом на публичные лекции. Вот так.
Эх, а не облиться ли мне холодненькой водичкой!
Пока.
+++
Владимир Петрович, а вот и я. Привет! У меня такое впечат¬ление, что я не видела вас год. Я даже думаю, существуете ли вы, дорогой мой? Мне кажется, прошло бесконечно много вре¬мени. Что день грядущий мне готовит? Поверьте, я приму все. В ушах звучат ваши слова: «Это все серьезно». Ну что ж, как бу¬дет, так и будет, никогда не было так, чтобы не было никак.
Какое сегодня ночное небо... Удивительная россыпь звезд вокруг Луны. Я такого не видела, будто фонтан расхо¬дится на небе. Да, забыла рассказать о своем видении:
Вижу большой то ли грот, то ли длинный широкий проход, и по нему идут один за другим мужчины в светлых одеяниях, и среди них — вы. Почему-то похудевший, и я испытываю к вам уважение, которым всегда полна моя душа, но вы как бы не видите меня. Мне показалось это видение странным.
Думаю о вас, но немного. Рада, что острота чувств приту¬пилась, потому что они должны или утихнуть или занять мое сердце мощно и волево. А на сегодня я справляюсь со «стихи¬ей» и перевожу стрелку, чтобы она стояла на нуле. Хочется сдержано и разумно владеть собой — это достойно. Во всяком случае, мне так хочется. А сердце жаждет глубины чувств, но разум подшучивает над моим «внутренним ребенком». Все мы, не зависимо от возраста, там, в глубине души, неза¬щищенные, наивные до глупости, всегда с тянущимися ру¬ками к солнцу, любви, радости.
Пока.
++ +
Владимир Петрович! Приближается пора моего возвра¬щения домой. За это время я проделала немалую работу над собой и пришла к очень важному, по-моему, выводу. Мне не терпиться с вами поделиться.
Я убедилась, что «Наука Изреченного Слова» — это учение, которое давалось России «Живой Этикой» раньше, записанной Е.И. Рерих еще в 1924 году. Россия «спала» и не осознала спа¬сительной силы этого просветительского учения. Церковь, на¬пуганная таким откровением, отвергла эти знания, испугалась и не вникла глубоко в пользу этого труда, тем самым отбросила матушку-Россию на целый век назад. Как мы могли просмот¬реть великие возможности изучения психической энергии че¬ловека, как могли не понять значение расширения сознания для будущего своего же народа? Вчитываясь в написанные Марком Л. и Элизабет Клер Профет мудрейшие книги «Взойти на высочайшую вершину», «Община», «Реинкарнация», я все больше прослеживаю повторение «Живой Этики» и все больше открываю величие и невероятный интеллектуальный потенци¬ал этого учения, продиктованной Елене Рерих, русской жен¬щине. Продиктованный теми же Учителями, что и «Наука Из¬реченного Слова». Душа наполняется непередаваемым востор¬гом и гордостью: мне нужно было изучить и вникнуть в «Уче¬ние Вознесенных Владык», чтобы открыть «Живую Этику» за¬ново. Спасибо, Господи!
Говорят, что гении — это принадлежность не нации, это принадлежность Земли. Я благодарна жизни, что Марк Л. и Элизабет К. Профет привели меня к гордости русского наро¬да — семье Рерихов. Творчество всей семьи — великое насле¬дие, которое еще займет должное место на своей Родине.
Эти мгновения прозрения я сравниваю с гребнем волны. Каж¬дое открытие — это взлет на волне, чтобы, опустившись, снова набирать высоту нового откровения души в поиске истины.
Стараюсь о вас думать спокойно. Быть «на нуле». Тем не менее я очень жду встречи с вами. Как хорошо, что время да¬ло возможность успокоиться.
До встречи!
++ +
Завтра я буду дома. Мысль о том, что впереди поездка в Москву, на конференцию, наполняет надеждой на новые сту¬пени совершенствования, на новые знакомства с единомыш¬ленниками во многих городах.
Учитель мой земной, Владимир Петрович, мое доверие к вам так велико, что я с радостью буду следовать за вами. На душе хорошо, легко, свободно и радостно.
Ну вот я и прощаюсь с вами. Больше писем писать не буду.
До встречи. Какая она будет, не представляю. Воображе¬ние отказывает. Да и не все ли равно, главное, что у нас мно¬го общего и мы интересны друг другу.
Пока.
Прячу письма, а вдруг пригодятся.
++ +
Вот я и дома. Как же люблю наблюдать за рекой, за бегущи¬ми облаками, будто не видела их вечность. Разобрав вещи, бро¬дила по квартире, радуясь своему возвращению и не отдавая се¬бе отчета в том, что жду звонка. После уборки было особенно приятно и уютно. Я забралась на тахту, передо мной лежала кни¬га «Наука Изреченного Слова», я стала вновь перелистывать страницы, читаю: «...Веления основаны на законе совершенства и на том положении, что человек любим Богом, тогда как молит¬ва предполагает, что он пребывает в неком несовершенном состо¬янии — осужденным и ограниченным». Думалось, что действи¬тельно, в молитве почти всегда, если не каешься, то просишь... Звонок.
— Алло, слушаю.
— Доченька, ну как? У тебя все в порядке? Хорошо под¬лечилась?
— Мамочка, сердце мое, у меня все хорошо. Не волнуй¬тесь. Как вы?
— Услышала твой голос и успокоилась, береги себя, до¬ченька. Мы скучаем по тебе. Светочка трудится, а я поскри¬пываю. Как Вадим?
— Еще не виделись, надеюсь, все в порядке, дочку обожает.
— Хорошо, детка, передавай привет. Целуем. Пока.
Защемило сердце, хочется видеть мамочку. Я встала и по¬дошла к окну, стараясь отвлечься. Какой красивый вид из моего окна, как я успокаиваюсь, когда вижу, как река то хмурится, то играет своими быстрыми водами. Все говорит о ранней весне. Ну вот, я успокоилась. Все «на нуле».
Звонок.
— Алло, слушаю.
— Здравствуйте, а в апреле фестиваль.
— Это вы, Леночка? Рада вас слышать. Здравствуйте. Прекрасно, я скоро уезжаю в Москву, а с пятого апреля в полной боевой готовности. Я забегу.
— Хорошо, до встречи.
Я люблю фестивали, атмосферу суеты, репетиций и тор¬жественность открывающегося занавеса. Звонок.
— Слушаю.
— Мамуль, привет! Приехала? Как там у тебя, все хорошо?
— Сыночек, золотко мое, как у тебя?
— Все нормально.
— Что-то голос твой без вдохновения. Что-то не так? Ког¬да заскочишь?
— Постараюсь на недельке. Главное, чтобы у тебя было все хорошо. Целую.
— Целую, сыночек.
Дорогой мой малыш, как же непросто, когда ищешь себя, когда не все так, как хочется. Звонок.
— Алло... Алло, я слушаю.
— Здравствуйте, Галина Петровна, меня десятого не бы¬ло в городе. Я уезжал с лекцией. Беспокоился. Думал, вдруг вы приехали, а я не знаю.
— Здравствуйте. Как поживаете? — спросила я спокойно.
— Без вас плохо.
— У вас прекрасное чувство юмора, — как-то невпопад ответила я.
— Я могу с вами увидеться?
Я замерла. Боже мой, что же делать? А впрочем, почему бы и нет.
— Да, конечно, приезжайте, Владимир Петрович, — от¬ветила я бодро.
— До встречи, — сказал он мягко.
Наблюдая за собой, я старалась руководить чувствами. «Я на нуле», — твердила себе, хлопоча на кухне, — пусть будет так, как будет». Звонок.
— Алло, слушаю.
— Явилась, не запылилась, — Ренат громко рассмеялся в трубку, — завтра выездной. В восемнадцать часов быть возле филармонии.
— Позывные приняты, — отшутилась я.
— Ну как ты? Давай, рассказывай.
— Завтра Ренат, все завтра. Пока.
— Ну, пока, так пока.
Звонок в дверь. Что-то во мне дрогнуло, но... «на нуле». Я открыла дверь, он стоял на пороге, широко улыбаясь:
— Боже, как я ждал вас!
Я почувствовала, как краснею до макушки.
— Да вы проходите, Владимир Петрович, проходите. Я рада, что вы так быстро добрались.
— Я на облаке, а это быстро, — пытался он шутить, но я видела его волнение, и оно передалось мне.
Он переступил порог и неловко топтался на месте, держа в руках что-то объемное и плоское, смущаясь, искал место, куда удобнее поставить «это».
Боже мой, как же он мне дорог... Теплая волна, захлест¬нув, ласкала грудь. Я чувствовала, что я уже не «на ну-ле»Чтобы не волноваться, я предложила ему снять пальто, а сама спаслась бегством на кухню, где можно было хлопотать, готовя чай.
«Девушка в любовном волнении, — издевалась я над со¬бой, — хотя бы постыдилась, уж третья молодость настала, а я все горю не пойму отчего... »
— Вам нужна помощь? — направляясь в кухню, загово¬рил Владимир
— Нет-нет, проходите в комнату, здесь еще не кипит, я сейчас.
— Хорошо, хорошо, — тихо сказал он и пошел в комнату. Боже мой, да что же это со мной? Господи, клянусь, без
твоего вмешательства, этого бы не было. Столько лет мое сердце так не стучало...
Звонок в дверь. Ой, как кстати. Я иду и открываю ее.
На пороге стоит мой сын, моя надежда, мои тревоги.
— Мамуль, а вот и я. Я обняла его, шепнув:
— Помнишь, я тебе говорила о художнике? Проходи, я тебя познакомлю.
Владимир Петрович привстал, протянув руку сыну, лас¬ково представляется.
— Владимир Петрович.
— А я Вадим.
Было видно, что они понравились друг другу, и это меня очень обрадовало.
— Сейчас будем пить чай, — суетилась я. Как моя вну¬ченька Юленька?
— Забавная, смелая. Мам, все ребята говорят, что она по¬хожа на тебя.
— Значит, красивая вырастит девочка, — подхватил Вла¬димир.
Выпив чай, сын заторопился и стал прощаться:
— Владимир Петрович, очень рад был с вами познако¬миться. Надеюсь, мы встретимся еще и не один раз.
Я попросила его остаться еще, но он, ссылаясь на заня¬тость, откланявшись, пошел одеваться. Обнимая меня на прощание, он зацепил большой плоский пакет, который с грохотом шлепнулся.
— Извините, ради Бога, желаю вам приятного вечера. До свидания.
Проводив сына, я увидела, как Владимир осторожно раз-ворачивает пакет, шурша бумагой.
— Галина Петровна, у вас завтра день рождения, я при¬нес вам подарок, — и он повернул ко мне написанный мас¬лом портрет.
Я стояла завороженная и смотрела на себя...
— У меня нет слов, когда вы успели? Боже, какое чудо, какие глаза!
— А они у вас такие и есть, я не видел, чтобы так светились глаза, сколько радости мне доставило прикоснуться к ним.
— Я не совсем понимаю, как вам это удалось?
— Я по памяти, когда смотрел ваш концерт, запомнил каждую вашу черточку, вашу улыбку.
— Право мне даже не ловко, я здесь такая молодая.
— Я вижу вашу душу, вы такая, я так вас вижу.
— Вы все это время меня рисовали?
— Да... Я мог рисовать и целовать ваше лицо, глаза, гу¬бы... Я каждый день был с вами.
«Так вот почему я горела каждый день, вот почему я чувствовала его присутствие, вот почему он был все время рядом», — прыгали мои мысли.
— Пойдемте прогуляемся, если вы не против.
— Конечно, — подхватила я, торопясь одеться.
Владимир Петрович подвинул ко мне сапожки и накло¬нился помочь их надеть. Мы оба сидели на корточках, глядя друг другу в глаза. Я засмеялась, он подхватил мой смех, и мы, выпрямляясь, смеялись громко и озорно. Нам было так хорошо и так легко! Нам было так чудесно быть вместе!
Выйдя на улицу, мы направились к реке.
— Галина Петровна, какой чудесный берег, к которому я приплыл. Как я счастлив, как благодарен, вы возродили во мне юность. Я не помню, чтобы я столько смеялся. Мы перепрыги¬вали через маленькие овражки, продолжая смеяться. Мы по¬нимали, что свершилось что-то и оно стабильно и навсегда.
+++
Прошло две недели, как я вернулась с отдыха. Мы встре¬чались нечасто, в основном общались по телефону. Я благо¬дарна ему за тактичность и неторопливость. Встречи наши были трепетны и волнующи.
Как-то вечером мы гуляли вдоль берега. Луна освещала его лицо, спокойное и какое-то безмятежное. У меня тоже было сос¬тояние стабильности, обретенности. Мне казалось, что так не бы¬вает, что это сказка, не реальность. Мы смеялись без причины. Мы оба много лет были одиноки, и нахлынувшая на нас свежесть чувств пьянила, уносила в юность, как будто все впервые. Мы вдыхали речную свежесть. Он наклонился ко мне и прошептал:
— Твой поцелуй — дыханье вечной жизни. Я рассмеялась.
— А почему вы смеетесь? Вам не нравится? — улыбаясь, невозмутимо спросил он.
— Да что вы, — поторопилась заверить я, — наоборот, очень поэтично, мне приятно и от неловкости я...
— Тогда еще... В мой мир вошла, своим присутствием его обогатила и к новой жизни возродила...
— Владимир Петрович, мне, правда, не по себе.
Я почувствовала, как слезы навернулись на глаза, он это заметил, а я защищалась:
— Мое восхищение, как видите, переливается через край... Он засмеялся громко, радостно, поцеловав мне руку, про¬должал:
— В божественном единстве к новой жизни возродила, где я и ты однопламенеющее творчество Вселенной.
«Ничего себе, — подумалось, — я так не умею... » Я вду¬мывалась в каждое его слово и понимала, что выговорилась в письмах, а у него была потребность открыться, и я слушала, замирая, а он пылко продолжал:
— Когда мы расстались на вокзале, милая моя, со мной стали происходить невероятные вещи. Я улыбался вашими губами, я их чувствовал, как свои... Вдруг шел вашей поход¬кой, легкой и энергичной. Я ощущал, что я — это вы.
— Как это? — удивлялась я.
— Твоя пластичность как бы вошла в меня. Ты очень сво¬бодна в движениях, грациозна. И вдруг я все делал, как ты. Я был тобою.
Я вдруг вспомнила, что тоже ловила себя на том, что накло¬няла голову чуть набок, как это делал он, и перед тем как сказать что-либо, улыбалась его извиняющейся улыбкой и как бы взды¬хала точно, как он... В те мгновения я была переполнена им.
— Я вспомнила, — подхватила я, — со мною происходи¬ло что-то подобное, но я не акцентировала на этом внимание. Я просто чувствовала, что вы во мне. Чувствовала постоян¬ство вашего присутствия и ощущала полноту радости, уве¬ренность, что она обоюдна...
Он подошел ко мне ближе, пристально глядя в глаза, сказал:
— Как у тебя светятся глаза, и как я люблю тебя. Это навеки. Горячая волна захватила меня и перехватила дыхание, а
он продолжал:
— В Москве, во время конференции, будет венчание. Ты согласна?
Я достала из сумочки листок и сказала:
— Вот тебе мой ответ. Я написала это утром. Он бережно взял листок и спросил:
— Можно я прочту вслух?
— Конечно.
Мы подошли к фонарю поближе, и он стал читать. Я так люблю, дышу огнем, Молясь в слезах Всевышнему, И слышу пониманье в Нем, Доступность счастья высшего.

Спиралью фиолетовой взметаясь, Я замираю, слушая себя, Как в пламени Любви я растворяюсь В деревьях, в небе, всюду я

Ты по ночам ко мне приходишь, Чтоб на руках твоих спала, По коридорам знанья водишь, И открываешь облака.
Чтоб белый столб ко мне спустился, Чтоб обхватил, обнял меня, Чтоб в радость жизни превратился, Соединив со мной тебя.
Я проявленье Бога в нас Всем сердцем ощущаю, И с нежностью смотрю на Вас, И Бога прославляю
Спасибо, Бог за этот дар, С почтеньем принимаю, Я кланяюсь Тебе, Господь, И свет в себя вбираю.
— Спасибо, — сказал он.
— Владимир, можно я пойду домой... Мне надо побыть одной. Мне надо успокоиться. А потом, засмеявшись, доба¬вила: — Вот будет смех, если я помру от счастья. Чай-то, не первая молодость...
И мы оба залились громким счастливым смехом. Как по велению волшебной палочки, подъехало марш¬рутное такси.
— Я жду, когда наступит завтра, — шепнул он.
— Я тоже.
— До свидания.
Машина ушла, а мне вспомнился вопрос сына, который он мне задал, когда пришел из армии: «Мамочка, а у взрос¬лых людей, ну, у кого уже дети, все так же бывает, как у мо¬лодых? Странно, неужели они тоже говорят о любви?»
Тогда я улыбнулась и сказала ему, что если любовь, то возраст отступает... Его нет. Теперь мне есть что сказать ему: «Дорогой сыночек, если любовь приходит к взрослым лю¬дям, у которых выросли дети, когда они прошли путь влюб¬ленности и разочарований, когда душа их истерзана ошибка¬ми и ожиданиями, когда они научились смиренно прини¬мать жизнь, они способны оценить любовь. Они способны оценить не поверхностно, а глубоко и серьезно и человека, который рядом, и то, что происходит внутри души».
Как я счастлива, дорогой мой сын, и как мне хочется рас¬сказать тебе об этом.
++ +
Оставшись наедине с собой, я стала четко прослеживать последовательность всего того, что со мной происходило. Я вспомнила видение, когда люди в светлых одеждах дали мне два сувенира. Теперь я все поняла. Воспламенив, меня соеди¬няют с Владимиром Петровичем. Вот почему два сувенира. Торжественность случившегося переполняла меня и накла¬дывала ответственность.
Служение... Я много об этом думаю. Где-то там, в подсоз¬нании, я точно знала, в чем оно заключается. И сейчас извле¬кала нити мысли, отодвинутые временем, когда я мчалась на микроавтобусе от общества «Знание» в глубинку Краснодарс¬кого края, чтобы вместе с педагогами вузов нести накоплен¬ное душой и образованием. Я читала лекции на темы театра.
Лекции сопровождала стихами, монологами из спектак¬лей. Но перестройка перестроила и общество «Знание». Те¬перь наш опыт и наши знания не стали востребованными. Все заглохло. Во всяком случае более 10 лет все спокойненько.
Служение... Конечно же, я буду рассказывать людям о том, что узнала, изучила за эти годы, о том, что открыла для себя и чем хочется поделиться с теми, кому это интересно. Я сама буду искать аудитории тех, кому это будет нужно. Да. Я приняла решение.
— Ты сияешь. Сразу вижу, что-то придумала,— сказал, входя, Владимир.
Он подошел ко мне, ласково улыбаясь, погладил мои пле¬чи. А я загадочно зажмурила глаза, растворяясь в его ласке. Я знала, что то, что я ему сообщу, он не только одобрит, но и подс¬кажет многое. Боже, как радостно жить! Как свободно душе! Как наполнено мое сердце и сколько всего этого еще впереди.
++ +
Класс учения в Москве собрал более тысячи человек со всей России, ближнего и дальнего зарубежья. Из Краснодара мы приехали в составе группы. Подобные конференции про¬водятся каждый год. Это прекрасная возможность увидеться с единомышленниками из разных городов и стран. Атмосфе¬ра тепла и доброжелательности охватывала зрительный зал. Многие знали друг друга и, радуясь встрече, обменивались новостями. Я наблюдала за тем, что вокруг меня, и мне ста¬новилось хорошо от того, что я имела отношение ко всему происходящему. В вестибюле продавалось много книг, и мы с Владимиром отправились посмотреть их. Праздничность души тревожило ожидание. О своем решении венчаться мы сообщили нашей группе за день до церемонии.
— А вас не обвенчают, — сказала Людмила из нашей группы.
Владимир Петрович, мягко улыбаясь, спросил:
— Почему?
— А потому, что вы не зарегистрированы.
— А мы будем венчаться перед Богом, — ответил он.
+++
Звучала музыка литургии. Сегодня объявили, чтобы мы были внимательны, что будут посвящения, а значит, много неожиданностей. Нас предупредили, чтобы мы были готовы.
Изучая на конференции удивительные главы из книги посланника Элизабет Клер Профет, я старательно усваивала то, что узнавала. Говорили о силе мысле.
После перерыва меня стало знобить.
— Ты что? Тебе нехорошо? — спросила сидящая слева Аргентина.
— Да, мне как-то не по себе... Я привыкла жить одна, ну просто не представляю быть вдвоем. Это так ответственно.
— Так что тебя волнует?
— Завтра венчание, а в душе смятение...
— Успокойся, это «страж порога», то есть твои сомнения которые отвлекают, мешают осуществить задуманное.
Мои глаза остановились на блондинке, которая смотре¬ла, казалось, влюблено на Владимира. Повернувшись, я пе¬рехватила такой же взгляд у него. Он встал, подошел к блондинке, легонько обнял ее, и они стали разговаривать. Возмущение, ревность, негодование, обида ворвались в мое существо, захватив прошлым. Я уже видела не Владимира, а своего бывшего мужа Бориса, с которым давно расста¬лась. Он любил меня, но притом очень любил женщин. «Бо¬же мой, — вопило во мне эго, — да он такой же, как Борис. Что я делаю, зачем мне этот брак? Новая боль, новая нер¬вотрепка?»
Владимир вернулся на свое место и спокойно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Нет! — ответила я холодно.
Началась лекция. Я пыталась сосредоточиться, но стресс был так велик, что за три часа лекции пронеслось несколько лет жизни: измена, развод, потеря голоса, одиночество...
И вдруг молнией в голове прозрение: привязка!
— Да, — будто очнувшись, я себе прошептала, — конеч¬но, привязка!
Я зациклилась на нем, другого слова я не могу найти. Я думаю не о служении, а о собственничестве к нему. Что же я делаю? И опять — молнией проносящиеся в голове слова:
«Мы вас предупреждаем, что сегодня будут неожиданнос¬ти, за которые вы переживете отрезки жизни».
Теперь я не сомневалась, что это «страж порога». Будто пелена сползала с моих глаз, душа освобождалась от горечи. Я нашла ответ, и осознание нормализовало мое состояние. На душе вдруг полный покой: даже не верится, что только что я была раздираема отчаяньем.
Владимир гладил мою руку и шептал:
— Все хорошо. Я встретил знакомую из Белоруссии. В прош¬лом году я приехал на класс, в Москву, прямо из больницы. Она мне оказывала помощь вместе с нашей группой. Я был очень слаб и бесконечно благодарен этой женщине и всей ее группе.
Стыд залил мое лицо краской: «Как он мог догадаться, как почувствовал?» И вдруг он мне отвечает:
— Мы с тобой единое, я все чувствую, что происходит с тобой.
Волна нежности, благодарности охватила меня. И снова лучше его на свете не было, потому что и такого откровения в моей жизни тоже не было.
Какой сложный и какой серьезный мне был преподнесен урок. Спасибо, Учителя!
++ +
Венчание для меня было апогеем счастья. Все было так необычно, что граничило с нереальностью. Будто это проис¬ходило не на моей родной земле, а на какой-то другой плане¬те, где другая цивилизация. Женщины-священники. Все, что стало происходить, это ни с чем не сравнимое священно¬действие. Белые длинные одежды, непокрытые головы с ак¬куратными прическами, светлые улыбающиеся лица, в кото¬рых ответственность материнства. Я не могла отвести от них глаз. Владимир крепко держал меня за руку, и мы стояли, благоговея перед обрядом венчания.
Прости нас, Боже, но мы никого не видели из окружаю¬щих. Мы видели только друг друга, священников и лики Учителей.
Ритуал был воистину величественен и длился более двух часов. Мы стояли друг перед другом на коленях, принося клятву вечной любви. После того как мы обменялись кольца¬ми, женщина-священник соединила наши руки святым крестом на агатовой цепочке. Она легонько опустила руки на наши головы, благословляя наш священный союз. Я закры¬ла глаза и ясно увидела перед собой Владыку Эль Мория, ко¬торый, смеясь, танцевал! Боже мой, это же не галлюцина¬ция, это истина! Господи, это моя горячая любовь к Тебе! О Боже, сколь ты величествен!
Потом поздравления от окружающих, незнакомых лю¬дей, поздравление Аргентины.
Я пребывала в другом мире, мире, который когда-то ка¬зался мне миром грез. Теперь это был мой мир.
++ +
В метро я уже ехала непросто с дорогим и любимым мною человеком, я ехала с мужем перед Богом. «Галочка, какая у нас впереди жизнь! Какая ответственность. Какая возмож¬ность служить?» — Владимир пожимал мне руки и ласкал глазами.
Теперь я знала, что вступаю по-настоящему в новый цикл моей жизни, тот цикл, ради которого стоило жить.
++ +
Приехав из Москвы, мы объединились. Началась семейная жизнь, от которой мы отвыкли оба. Владимир Петрович был внимателен и предупредителен. Женщине трудней, думалось мне. На ней хозяйство, приготовление еды. От этого я тоже от¬выкла, поскольку иногда пользовалась услугами кафе, а если го¬товила дома, то что-то легкое. Подготовка к занятиям в эстети¬ческом центре, написание сценариев требовали времени, уеди¬нения для обдумывания. И это меня волновало. Мне вспомнил¬ся рассказ мамы о том что, когда они поженились, папа терпели¬во ждал, когда мама освоится. Готовил еду, помогал, несмотря на занятость. Я чувствовала себя точно так же. Казалось, я пер¬вый раз вышла замуж и не знаю, с чего начать. Смех да и только.
— Я тебе во всем буду помогать, — сказал Владимир, угадывая причину моих раздумий, — я никогда не стану перекладывать на тебя свои обязанности, а наоборот, ты увидишь, как много я умею и каким хорошим я буду по¬мощником.
Где-то там, в душе, я устыдилась, в конце концов, я долж¬на заново осваивать свое предназначение «хранительницы очага». Рынок взял в свои руки Володя, а приготовить из купленных продуктов было несложно.
— Как ты прекрасно готовишь, — говорил он, обнимая меня, — какая у тебя сладкая еда, сколько в ней любви, я вкуснее не ел.
Я знаю, что умею хорошо готовить, но слышать это всег¬да приятно. Пока возилась на кухне, он успевал навести по¬рядок в комнате, постирать свои рубашки и все, что ему не¬обходимо. Приготовив обед и приняв душ, начинала зани¬маться «непосредственно своими делами».
Время шло, и я все больше понимала, что проблемы нет, что мы оба ответственны и что ни одному из нас не надо напо¬минать, что делать.
Когда проявляла излишнюю эмоциональность, он удиви¬тельно умел успокоить меня, заверив, что я на редкость тала¬нтливый и удивительный человек и что он меня так сильно любит, что рядом со мной у него поет душа. От этих его слов хочется быть лучше. Как нам, всем женщинам, необходимо слышать, что нас любят. Каждая хочет быть любимой и каж¬дая достойна любви.
Уходя по делам и возвращаясь домой, я всегда хотела его видеть, я чувствовала наше созвучие. Спасибо, Господи, что дал мне испытать эту радость в земной жизни.

++ +
Соединившись с Владимиром, мы стали стимулировать друг друга в творчестве. Нам было так интересно вдвоем, что мы забы¬ли обо всех. Каждый день открывали друг друга все больше и больше. Мы понимали, что встретились своевременно. Сразу после нашего венчания вышла замуж Катенька, Таня — литера¬тор из нашей компании влюбилась в Горчакова и уехала к нему в Томск. Нашей радости не было предела! Как чудесно любить!
Мы читали вслух книги, обсуждали их. После долгого пе¬рерыва Владимир снова начал писать картины. Я же не мог¬ла прожить дня, чтобы не написать страничку для своей кни¬ги. Вечерами обдумывали иллюстрации к ней, он начал де¬лать наброски. Это объединяло, делало жизнь наполненной. Мы наслаждались каждым днем.
Только истерзанная душа, такая, как наша, после стольких испытаний была в состоянии оценить то, что к нам пришло.
++ +
Он развешивал свои картины по стене, а передо мной мелькали папины картины, к которым привыкла с детства. Я относилась к ним очень трепетно, и теперь они делали на¬шу комнату законченной.
— Подержи, пожалуйста, — сказал он, передав мне кар¬тину, а сам стал прибивать гвоздь.
— Володя, а почему Учителя считают наше время уни¬кальным? Только потому, что смена тысячелетий?
— Нет, это время духовного прогресса, других духовных вибраций.
— Я прочла у Друнвало Мелхеседека, а он ссылается на статью И.И. Яницкого в журнале «Физика и Религия», следу¬ющие. Послушай, — я взяла книгу и прочитала, — «В ходе Исламской конференции пришла информация из Чикаго (США) о завершившемся там форуме Мировых религий. Око¬ло тысячи депутатов от 300 концессий пришли к выводу о еди¬ном корне всех религий, что исключает основу каких-либо противоречий на религиозной почве».
— Да, это очень важно, — сказал он, повесив картину.
— Ты же помнишь, что Даниил Андреев в «Розе мира» то¬же пишет, что Бог-Творец — это стебель, а лепестки розы — это различные религии на одном цветке и едином стебле.
— Тревожно, что человечество так неосторожно с техни¬ческим прогрессом. Все дело в нашем христосознании.
— А загрязненная среда? Она отражает загрязненность сознания. Потому Учителя учат, что начинать нужно с себя. Человек должен осознать, что, загрязняя реки, озера, зем¬лю, он губит себя.
— А ты помнишь, что пишет этот же автор в книге «Древ¬няя тайна цветка жизни»?
— Если не трудно, прочитай.
Я быстро нашла книгу, открыла на заложенном листком месте и стала читать: «Человеческое общество и природа вступили в состояние противоречия. Деятельность человече¬ства наносит огромный и зачастую непоправимый ущерб ок¬ружающей среде и жизненно важным ресурсам. В 1992 году представители всех стран встретились на «Саммете Земли» в Рио-де-Жанейро, чтобы обсудить проблемы Земли, и опубли¬ковали документ под заголовком: «Предостережения ученых мира человечеству». Более 160 ведущих ученых из 71 стра¬ны, включая более половины всех здравствующих лауреатов Нобелевской премии, подписали этот документ».
— Ну и что дальше, читай, пожалуйста.
— Ну а дальше: «Большая часть мира не приняла во вни¬мание это заявление, несмотря на то, что оно было сделано од¬ним из самых высоких научных собраний, когда-либо имев¬ших место на земле. Правительства знают, что для того, чтобы предотвратить этот кризис, мы должны изменить наш образ жизни, а это не будет политически комфортно. По мнению правительств, если бы пришлось прекратить загрязнения, то пострадала бы, а возможно, даже разрушилась экономика».
— Не надо расстраиваться, уверяю тебя, передовые умы ищут выход.
— Вот еще я прочитаю новые данные: «С июня 1996 года нам дана новая возможность. Возможно, мы нашли способ ис¬целить Землю и решить ее экологические проблемы. Это свя¬зано с работой нового практического семинара «Земля-Небо».
— Я очень оптимистично настроен относительно выжива¬ния Матери-Земли в третьем измерении в наше время.
— Володя, я знаю, что эпоха Водолея — это ответствен¬ность за мысли, поступки, но ведь так должно быть всегда.
— Конечно, но эпоха Водолея — это еще и путь коопера¬ции, понимаешь? Эпоха сотрудничества. Это когда люди должны объединяться в лучших устремлениях. Природа не¬сет непосильную нагрузку. Ты же знаешь, ось Земли накло¬нилась, Земля не выдерживает своего загрязнения и загряз¬нения человеческих мыслей. Начались катаклизмы, навод¬нения, несчастья.
— Я понимаю, что люди должны все это сами исправить, но это идеально.
Когда развешивание картин было закончено, мы сели, и я стала читать вслух пророчества Сен-Жермена.
— Послушай, Володя, как ясно написано: «Если сыновья Бога не встанут на защиту элементальной жизни и целост¬ности тела Земли, катастрофа станет необратима». Ты зна¬ешь, мне грустно. Люди не понимают, что элементальная жизнь — это вода, земля, воздух. Все это живое.
— Ты права, читай дальше.
И я продолжила: «Пусть дети света перестанут испыты¬вать страх и трепетать перед угрозой надвигающегося катак¬лизма или даже планетарного возмездия. Пусть они возвы¬сятся в устремлениях, чтобы стать хозяевами своей судьбы, своей астрологии и своего пламенного предназначения. Пусть они стремятся к чистоте сердца...
++ +
Книга Друнвало Мельхиседека «Древняя тайна цветка жизни» была свежей струей, вливающей в меня последние новости науки, доказательством для мира существования Высшего Разума.
«... Высший Разум, желая спасти человечество от гибели, принял самое активное участие в создании уникального го-лографического поля вокруг каждого человека, дав в руки Высшим сущностям средство изменения человеческого соз¬нания, что позволило им влиять на эволюционный путь каж¬дого человека на Земле. Именно эти сущности в течение трид¬цати тысяч лет (после падения человечества в бездну) создава¬ли так называемую сеть сознания Христа, которую мы назы¬ваем информационным полем, или большой функциональной системой. Создание этой сети было завершено в 1989 году, и сознание людей на Земле начало быстро меняться».
++ +
— Алло, Горячий Ключ? Людочка, милая, завтра приез¬жаем. Все соберутся? Боже, как я рада. У нас будет прекрас¬ная встреча, ты не пожалеешь. Владимир Петрович столько знает интересного. Мы все сможем поделиться тем, что узна¬ли за последнее время. Танечка написала новые стихи? А ты? А Лена? Ой, не могу дождаться встречи. Целую, обни¬маю. Пока.
Мы с удовольствием собирались, и я без умолку рас¬сказывала Владимиру о моих дорогих сердцу девчонках. Сокрушалась, что нет возможности позвать с нами Ка-теньку, моего милого колобочка из Абинска. По-моему, она со своим замужеством влипла, поторопилась. Она очень дорогой мне дружочек, и у меня тревожное предчу¬вствие.
++ +
Приехав в Горячий Ключ, мы бодро зашагали через мост, за которым жила Людмила.
Встреча была теплая, познакомив всех с Владимиром Пет-ровичем и оставив мужчин для праздной беседы, мы с девчон¬ками сбежали на кухню, где, приготовляя еду на стол, напере¬бой выкладывали новости друг другу. Как же мне радостно бы¬ло их видеть. Какие они умные и красивые. Несмотря на все, что пришлось пережить, несмотря на преграды, которые они преодолевали благодаря своему характеру, они удивительно женственны и цельны. За дружеским застольем Леночка пела бардовские песни, а я присматривалась к тем, кого до этого дня не знала. Пришли приятельницы Людмилы и Татьяны, кото¬рые интересовались книгами Элизабет Клер Профет. После чая началось то, чего все мы ждали, и то, ради чего приехали. Во¬лодя как-то естественно располагал к себе людей, и все с нетер¬пением ждали его беседу. Он начал тихо и спокойно:
Век Водолея — это время для массового принятия Христо-сознания. Необходимо работой души разрушить в себе челове¬ческое и принять Божественное начало, идущее от Отца наше-го Небесного. Человек, наконец, поймет, что «Я» Христа — посредник между человеком и Богом. «Я» Христа является для человека собственным Учителем, потому что это: Христос во мне — это моя совесть. Сознание, избавляясь от предрассудков, следует за Иисусом Христом и приходит к служению. А служа Богу, человек служит человечеству... Академик Казначеев осо¬бо подчеркивает, что разумом и духовностью пронизано все вокруг. Одухотворены даже вещества и тела, которые мы счи¬таем косными, мертвыми. Живой и разумный Космос, живая планета и пространство вовсе не пустота, оно тоже живое.
Нужно изучать свойства космоса, возможные взаимосвязи живого вещества планеты, включая наш интеллект, с ближ¬ним и дальним космическим пространством. Накапливаются факты, говорящие о том, что из-за засорения Космоса и дру¬гих экологических изменений человеческий интеллект нач¬нет истощаться. Об этом пишет журнал «Терминатор», № 2 за 1997 год, статья И. Максимова «Всегда инакомыслящий»
Володя говорил много интересного, и это не было единым монологом. Это была беседа, где все принимали участие и каждому хотелось сказать о том, что он делает, чтобы жизнь тех, кто рядом, была лучше.
Как не хотелось прощаться... Переночевав, свежим ут¬ром мы отправились на электричку. Мы сделали дело, кото¬рое намечали. Оставили свой адрес и телефон тем, кого не знали раньше. Нам всем не хотелось теряться в суете дней, и мы планировали новые встречи.
++ +
Растворяясь в собственном счастье, мы всей душой пони¬мали, что вступили в пору служения. Все вместе: чтение и об¬суждение книг, поиски нового нужного материала.
— Как я мог жить без тебя? Сколько в тебе жизни и света. Я тебе не говорил, но и меня готовили к встрече с тобой...
— Как? Расскажи.
— За несколько лет до встречи с тобой я перестал обра¬щать внимание на молодых женщин. С каждым годом я убеждался, что более зрелые женщины значительно тактич¬нее, более цельные. Для меня они стали более интересными собеседницами. Меня стало притягивать их общество.
— Ах, вот оно что, — сказала я, подбоченясь, — так я для тебя не молоденькая?
Я повалила его на диван и требовала подтверждения сво¬ей «свежей молодости». Мы хохотали до коликов, после чего он «опроверг» то, что говорил ранее. Вдруг мои мысли перек¬лючились на сына, и сердце заныло.
— Володь, почему так? Мы с тобой обрели семью, а у сы¬на, наоборот, разваливается.
— Галочка, у него разваливается не вдруг...
— Да, ты прав: это назревало давно, а сейчас приблизи¬лась развязка.
— Это нам испытание. И мы должны принять его, долж¬ны помочь ему, должны быть рядом, — сказал он серьезно.
— Это потому, что гонится за длинным рублем ради семьи, забыл свою профессию... Теперь не может найти себя. С женой они разные люди. Я это поняла уже через год. Дай ей Бог счастья. Жалко внучку... Да, пока сыну плохо и мое счастье неполное...
++ +
— Ма-ма...
Глаза его были припухши, он отсутствующе смотрел на ме¬ня, как бы мимо. Я снимала с него куртку и приговаривала:
— Все будет хорошо, я знаю. Все будет хорошо.
— Нет, мама, не будет хорошо. Как я буду жить без до¬ченьки?..
Он грузно сел и закрыл руками лицо, чтобы я не увидела его набежавшие слезы. Мое сердце сжалось до боли. Я торо¬пилась его покормить.
— Сыночек, я постелила на балконе — раскладушка с матрацем, прямо-таки комфортная кровать. Сейчас покуша¬ешь, отдохнешь, а потом поговорим...
— Да говорить-то не о чем, я хочу спать.
Володя сделал мне знак, поднеся палец к губам, мол, по-малкивай, пусть будет, как будет.
Не раздеваясь, сын упал на раскладушку. Я чувствовала, что он не спит, и, конечно, тревожилась, но Володя спокойно говорил:
— Ты забыла, в каких муках мы шли по жизни. Есть ве¬щи, когда нам никто не может помочь, так же и он должен справиться сам.
Я наклонила голову на его грудь и запричитала:
— Какая была у нас квартира. Три изолированные ком¬наты. Думала, поделюсь с детьми: возьмите половину, так нет же, бизнес... Теперь ни квартиры, ни денег, и у меня од¬нокомнатная. Чем я теперь могу помочь ему?
Неприятная горечь желала разлиться по душе, но я ее старалась не впускать. Володя видел все это и пришел на по¬мощь словами:
— Галинушка, все это не имеет цены, главное, — это лю¬бовь между всеми нами. Если рушатся отношения, тогда ни квартира, ничто не удержит. Главное, -сберечь душу. Он сильный, поверь, у тебя отличный сын... У нас, — поправил себя Владимир.
Он успокаивал меня, но моя интуиция диктовала уже оп-ределяющиеся следствия...
— Чего ты хмуришься? Все идет так, как должно идти.
— Верно, дорогой. Только я вижу, что худшее впереди.
— Вместе мы справимся, я люблю вас обоих. Все, что бу¬дет, надо пережить.
++ +
— Галочка, звонит телефон, возьми трубку, — попросил Володя, — я отмываю руки от краски...
— Алло. Я слушаю...
— Вадим разбил машину.
— Он жив? Что с ним?
— Он-то жив, а машина еле-еле, — с негодованием гово¬рила невестка.
— Да плевать мне на машину, где он? — не выдержала я.
— Поехал к вам. Я же говорила, что он не знает, что де¬лает.
— Ах, Наташа-Наташа, вы оба не знаете, что делаете. До свидания.
— Что с ним? Говори скорее, только спокойно, — упра¬шивал Владимир
— Сейчас приедет, и узнаем, — непрошеные слезы застила¬ли глаза, — это должно было случиться, все это должно было случиться, он потерял над собою контроль... дальше идти не¬куда. Если он не остановится, может потерять и свою жизнь.
В экстремальных условиях эмоции обычно покидали ме¬ня, я словно леденела, пытаясь вычислить, как разумнее поступить. В голове мелькали мысли: «Соберись, сейчас ты ему необходима, и никаких слез, никакой трагедии, ника¬ких упреков. Спасибо, Господи, Ты сохранил ему жизнь».
— Успокойся, все хорошо, — заверял меня Владимир. Увидев мое удивленное лицо, он продолжал: — Когда все
рушится, обязательно на этом месте должно возникнуть но¬вое. Понимаешь? Новое только на пустом месте бывает. По¬верь, все идет очень хорошо. Последний год он был доволен своей жизнью?
Я ответила:
— Нет.
— Вот и все. Значит, возврата к прошлому у него не будет.
+++
— Не торопи себя, сынок, соберись с мыслями. Если ты не соберешься...
— Я не могу найти ответ, я ничего не понимаю, будто поч¬ва уходит из-под ног, будто прощаюсь с тем, что разрывает меня, а что дальше, не знаю.
— Ты разбросал себя, у тебя нет любимого дела. Поверь мне, женщина может предать, а дело никогда. Давай рассуж¬дать логически. Итак, ты пошел в армию...
— Мам, ну при чем тут армия?
— А ты проследи. В армии ты закончил ефрейторскую школу, потом время прошло, ты стал старшиной. Ты отвечал за людей, мне жаль, что я не сохранила письмо матери солда¬та, которая благодарила меня за тебя. После армии закончил институт. Все шло так, как и должно. Но ты отступился от сво¬ей профессии и погнался за заработком. И не только из-за семьи, больше из-за своего фанфаронства. Два года шиковали, а потом бизнес, и все кончилось вместе с твоими квартирными деньгами. И пошло, поехало... Вот где была твоя ошибка.
— А что мне оставалось делать?
— Ты — гуманитарий, ты закончил университет культуры и искусств. Да, мало платят, но это то, чему тебя учили. Ты вспомни, после окончания была возможность идти на телеви¬дение диктором или режиссером. Тебе же это нравилось?
— Да что об этом говорить, все позади, мама...
— Ты пошел работать не по профессии. Ты вспомни, как ты говорил, мол, мужик должен зарабатывать, не важно, ка¬ким трудом. И что? Последнее время результат: то молоток в глаз попал, то чуть ногу не отдавило. Ты забыл, что тебе даны способности в искусстве. Можно достойно жить и с твоей профессией...
— Мам, не трави душу.
— Вадим, я тебе говорю об этом, чтобы ты задумался. А те¬бе не кажется, что тетя Катя дала тебе на время телевизионную камеру неслучайно? А ты не подумал, что это знак, подсказка жизни? Пусть камера не совершена, но на первых порах...
— Мама, на это надо тратить годы, а я уже упустил что-то.
— Нет, нет и нет! Главное понять, услышать свое «Я». Те¬бе же нравится снимать?..
— Ну и что? Нравится...
— А то, что тебе нужен компьютер!
Он растерянно смотрел то на меня, то на Владимира.
— Ты хочешь сказать... компьютер для видео, чтобы за¬няться съемками?..
Он говорил медленно, казалось, по крохам впуская в себя новую возможность жить, и я видела, как светлеет его ли¬цо... Потом перевел глаза на спокойно слушавшего наш диа¬лог Владимира и спросил:
— А как вы думаете? — Задав вопрос, он сам на него и от¬ветил. — Так, значит, нужно продать остатки машины и ку¬пить компьютер? Вы это хотите сказать?
— Решать тебе, но я думаю, что мама права. Ее любовь и интуиция не подведут.
— Вы знаете, у меня в душе нет протеста, но и веры не хватает.
— Думай, и ответ прийдет.
Я целовала царапины на лице сына и чувствовала, что перелом-ный момент настал. Еще вчера я хотела отложить поездку к маме и сестре, а сегодня решила, что завтра выезжаю в Запорожье.
Мои мужчины оставались дома одни, и теперь я была за них спокойна.
+++
Поезд мчал меня на Украину, а мысли были с моими мальчиками.
— Не тревожься. Мы — мужчины, и нам надо по-мужски поговорить, обдумать, как завершить дела, которые необхо¬димы Вадиму, — слышались мне слова Владимира, и волна благодарности разливалась в душе.
— Спасибо, Боже, я бы одна не справилась. Как хорошо, что в тяжелый момент ты, Владимир, со мной. Мой друг, мой Богом данный человек, мой супруг.
++ +
Запорожье дышало жаром, и лишь по вечерам Днепр об¬нимал город своей прохладой.
Теплые руки мамы гладили мое лицо, приговаривая:
— Кажется, так много надо рассказать, а встретились и говорить не о чем, одна радость, что ты снова с нами.
Секретничали с сестричкой. Говоря о наших детях, мы не хотели тревожить маму. Уединившись с ней, мы поведывали о том, что можно сказать только друг другу.
На Хортице, как всегда, меня ждали друзья, где мы бесе¬довали, пели гимн Учителю Иванову. Я привезла книги, мы читали их вслух, обсуждали, наслаждались отдыхом.
— И все же я не понимаю, почему это учение идет из Аме¬рики? — спросила толстушка.
— Девочка моя, вовсе оно не из Америки. В Америке оно по-лучило жизнь. Елена Ивановна Рерих записала «Живую Эти¬ку» еще в 1924 году, где эти же знания давались теми же Учите¬лями, и это очень важно. Наша страна тогда была занята пост¬роением коммунизма и насаждением атеизма. Передовые умы, подхватив знания учения «Живой Этики», ушли в подполье до времени. Поэтому не стоит сокрушаться. Главное, что учение живет, развивается, дает сокровенные знания и неважно из ка¬кой страны оно идет. Просто оно возвращается на родину, в Рос¬сию, и зовет нас дальше, благодаря тем, кто все эти годы служил учению Вознесенных Владык. Дело в том, что Америка была бо¬лее подготовленной к различного вида информации, но прими¬те к сведению, что именно русская женщина в Америке, Елена Блаватская, возглавила теософское общество. Общество, кото¬рое несло идею братства всех народов, всех религий.
— Ой, да не все ли равно где — в Америке или в Турции, в России, лишь бы на благо всем, — заключила Таня.
— Как много всего на свете, — сказала толстушка, отку¬сывая яблоко. — Пойдемте в воду, а то я начинаю закипать.
Под общий смех все бросились к воде. Песчаный берег на-поминал мне жаровню, по которой мы с возгласами пробега¬ли, бросаясь в прохладу Днепра.
Да, Хортица — это рай. Тенистые зеленые лужайки, иг¬рающие в мяч дети, отдыхающие взрослые — все это создава¬ло полную идиллию.
++ +
Приезжая в Запорожье, я радовалась встрече с моей школь¬ной подругой Галиной. Как ностальгически действует на нас прошлое, особенно отрочество. Некогда пышная копна ее волос превратилась в седую стрижку, а озорные глаза — в спокойно-усталое любопытство. Мы были всегда рады этим встречам, каждый раз встречались как будто на разной глубине реки. Мы оглядывались на то, сколько прошли, доверяли друг другу свои тревоги, а прощаясь, надеялись на будущую встречу.
Когда долго не видишь человека, то особенно чувствуешь быстротечность жизни.
+++
Иногда я смотрю на сестру, поражаясь, как мы похожи лицом. Она не видела, что я наблюдаю за тем, как она одева¬ется. Светлана всегда была хорошо сложена и любила под¬черкивать талию. И сейчас она одевала поверх юбки пояс, который подчеркивал ее сохранившиеся формы. Она при¬выкла быть одетой со вкусом, всегда на высоком каблуке, всегда со своим личным мнением, всегда и во всем рассчиты¬вающая только на себя, ни на кого не перекладывающая свои проблемы. Работа на административной должности в театре делала ее еще более обязательной.
Она повернула лицо и, поймав мой взгляд, спросила:
— Так вы что, вместе читаете книги?
— Да, вместе.
— Ну, тогда уж точно, что вы нашли друг друга.
Она подкрашивала глаза, и я видела, как она сдерживает смех.
— Светуля, ты чего?
— Только не обижайся. Галь, ты не боишься забереме¬неть?
И мы разразились с ней громким хохотом, как в юности. Мама, расслышав причину нашего веселья, подхватила его, и мы все до слез смеялись, пока Светлана не взглянула на часы.
— Девчонки, мне пора, — и она, послав воздушный поце¬луй, скрылась за дверью.
— Ну и язычок у Светланы, прямо лезвие, — продолжа¬ла смеяться мама.
Они были в хорошем настроении, и это было для меня главным. Я думала о том, как быстро прошла наша моло¬дость. Последние двадцать лет у меня были нелегкими, а у Светланы они были трудными. Я принадлежала себе, она — родителям. Иногда это отдаляло нас, и тоска по детству, по нашей близости наполняла грустью.
+++
Еще немного, и поезд стал тормозить. Мы подъехали к Крас-нодару. А вот и вокзал. Вижу, как бегут мои мальчики с цветами, ища меня в медленно ползущем поезде. Мысль, что они вместе, го¬ворила о том, что все хорошо, и это наполняло меня радостью до краев. Оба стройные, высокие, мне казалось, что красивее их мужчин нет на земле. Сын немного загорел, сверкая своей голли¬вудской улыбкой, а Володя был неотразим с седой бородкой и уси¬ками. Они обнимали меня, целовали, радуясь моему приезду. Первый раз в жизни я глубоко почувствовала, что у меня семья.
++ +
Я могла ожидать всего, но что у Владимира такие способнос¬ти, не предполагала. Из кухни он сделал прелестную маленькую гостиную. В ней помещались тахта и обеденный столик с угол¬ком. Надвигалась осень, и теперь сын мог в ней располагаться. А там, где была ниша для одежды, там сделал крохотную кухонь¬ку, с мойкой, столиком и миниатюрной плиткой. Было приятно сознавать, что появился хозяин, который думает о том, чтобы семье было лучше. Мальчики усадили меня и стали накрывать на стол. Приготовили салаты, поставили фрукты...
— Ну как ты, сыночек?
— Хорошо, пока тебя не было, я побывал в монастыре «Шао-линь», — сказал он и, улыбаясь, хитро посмотрел на Владимира, который ответил ему тоже улыбкой.
«Полное взаимопонимание», — подумалось мне.
— Ну, я вижу, дела у вас идут так, как намечали.
— Да, мамочка, машину продали с Владимиром Петрови¬чем, а компьютер я присмотрел с ребятами.
— Боже, какие же вы молодцы. Как горжусь вами, как же я рада.
Вадик пошел на кухню, а Володя сказал:
— Не беспокойся, отличный парень. Мы много говорили, размышляли, он все понимает.
Вадим принес полную чашку жареной картошки с луком, и я видела, что на душе у него значительно спокойнее, чем тогда, когда я уезжала.
— Мамочка, вчера гулял с Юленькой, если бы ты знала, как я люблю ее.
— Знаю, сыночек, как я тебя.
Он засмеялся, чмокнув меня в щеку.
Мы говорили, шутили. Я рассказывала им о Запорожье, о бабушке, Светлане и понимала, как важно, когда в семье сог¬ласие.
++ +
Сегодня меня охватила тревога, какая-то неожиданная и, казалось бы, на пустом месте. Володя, по-моему, недомогает, но скрывает это. В голове звучали его слова: «Моя бабушка тоже страдала мерцательной аритмией сердца, а дожила до 94 лет». Он спал, а я снова и снова рассматривала его краси¬вые пепельные густые волосы, которые закрывали половину высокого лба. Что-то детское в его лике и что-то святое. Я часто думаю о его удивительном смирении в жизни, о его любви к людям, о желании помочь каждому. Я думаю о том, как он умеет прощать, понимать и принимать обстоятель¬ства. Вспоминаю время, когда мы прожили с ним всего две недели, как начались несчастья сына. Я была поражена его вниманию к сыну, моему сыну.
Именно Володя дорогой мой человек, сказал: «Успокой¬ся, Галочка, Господь дает нам испытания. Вадиму надо по¬мочь, не упрекай его, не тревожь, не добавляй ему боли. Все утрясется, надо дать ему возможность отболеть, самому пе¬режить все и поддержать его». Нежность ласкала мою душу. Мне хотелось охранять его сон. Хотелось молиться за него. Я чувствовала, что он знал смысл того, чего не знала я, но ак¬тивно искала. В его мягкой улыбке было принятие всего, чтобы не произошло. Казалось, если обвалится потолок, он, извиняясь, станет успокаивать и помогать выбраться.
А иногда мне кажется, что он пришел на землю, чтобы своим примером великого смирения помогать окружающим его людям переживать бури жизни, которые, несмотря на его терпение, разрушали его здоровье. В тайне души я была счастлива, что в настоящее время именно я рядом с ним, не просто знакомая или добрый друг, а самый близкий и родной ему человек. Я счастлива от того, что так дорога ему, что мо¬гу быть рядом с ним каждый день. Он для меня книга, кото¬рую я листаю и не перестаю удивляться. А вчера болтали о нашем прошлом. Он открыто, естественно отвечал на мои вопросы, и мы вдвоем смеялись над нашими глупостями, не ревнуя и не осуждая друг друга. Благодаря ему во мне что-то свершалось, я проникала в непривычные для меня понятия. Душа моя зрела, волновалась и вмещала то, что не передать словами, что нужно чувствовать и понимать.
+++
Ну-ка, как вы тут поживаете? — весело спрашивал Ва¬лентин, муж Аргентины, входя в квартиру.
Мы давно знали друг друга по университету, и еще он был дядей моей любимой ученицы Наташи В.
— Милости просим. Что-то я не припоминаю, разве Ва¬лентин не приходил вместе с тобой раньше?
— Конечно, нет, — ответила она, смеясь, — послушай, как здорово придумал Владимир, — и она заглянула за ширму.
— Да, у меня здесь все: и мойка и столик, и плитка. Глав¬ное, что все скрыто от глаз, которым не следует этого видеть.
Володя довольно улыбался, ставя на стол печенье к чаю в нашей крохотной гостиной. Когда к нам приходили друзья, то человек шесть-восемь размещались за этим столиком.
— Валечка, пора вам переезжать обратно в Краснодар, это не дело жить врозь, — пошутила я, на что он взял гитару, с которой почти никогда не расставался, и запел своим при¬ятным с хрипотцой голосом. Мы не заставили себя ждать, стали подпевать:
«И нисколько мы с тобой не постарели, Только головы немного поседели»...
Я смотрела на Валентина, как же он напоминает мне Уте¬сова из фильма «Веселые ребята». Живой и открытый, он удивительно дополнял Аргентину.
Мы пили чай, потом я читала кое-что из написанного, что предназначалось для моей книги, она кивала головой, Ва¬лентин слушал, приподняв брови, а Володя смотрел то на нее, то на него, мол, вот какая у меня малышка, это вам не шурум-бурум. Я же, как всегда, невольно наблюдала за все¬ми и радовалась, что у нас много общего, что нас объединяет то, что делает наши общие встречи теплыми.
+++
— Галочка, у нас могут быть командировки.
— Так это же прекрасно, Володя!
— Конечно, но мы с тобой супруги перед Богом. Полгода прошло, надо зарегистрироваться и быть супругами перед обществом.
— Вадим, Ва-дим — громко позвал Володя. — Я прошу руки твоей мамы, как ты на это смотришь?
— Смотрю совершенно положительно, — сказал он, вхо¬дя, — давно пора.
И мы, обнявшись втроем, стали, пританцовывая, шутить по поводу новобрачных. Вадим обещал снять торжество на видеокамеру, и мы приступили к обсуждению подготовки к предстоящему событию.
++ +
Двадцать второго сентября моя дорогая Катенька вместе со своим мужем были в зале бракосочетания в качестве сви¬детелей. Мы прекрасно отметили это событие, а Вадим, сни¬мая нас на видео-ролик, говорил:
— Честное слово, я не знаю, что вам пожелать, потому что все, что с вами происходит, это фантастика. Мамочка моя дорогая, как я спокоен за тебя.
Володя обнимал Вадима, а я думала: «Сколько же мы пережили, сколько сделали ошибок. Сколько же веков мы шли друг к другу, чтобы так легко и просто нам было быть вместе».
++ +
Мы сели на поезд Краснодар — Ростов, и Володя загово¬рил о ребятах, к которым ехали.
— Ребята закончили консерваторию, оба — музыканты.
— А возраст? — спросила я.
— Около сорока, — ответил Владимир.
— Хорошие ребята?
— Да, знают английский, он занимается переводами, она помогает ему. Работают дворниками, чтобы было больше времени. Он был в Монтане, проходил обучение.
— Надо же, ребята на алтарь служения принесли свою профессию...
— Да, не каждому дано осознать необходимость и радость служить
— Как я довольна, что смогу с ними познакомиться, бесе¬довать...
— Главное это то, что мы все делаем одно дело, учимся жить в гармонии.
— Володя, как мы любим с тобой ездить! Я молю Бога, чтобы исполнилась наша мечта и мы поехали на Алтай, на Белую Гору.
Оживившись, Володя стал меня заверять:
— Конечно поедем. Поедем по маршруту Великого Буд¬ды, Сергия Радонежского, Рерихов. Это русские Гималаи, и нам обязательно надо побывать там.
— Не верится, что можно побывать там, где, по предани¬ям, соединяются токи земной и небесной Шамбалы.
— Побываем, обязательно побываем, всему свое время.
Получив подтверждение наших планов, мы вооду¬шевленно постелили постели и, довольные, молча преда¬лись мечтам, уносящим нас в неведомое и такое зовущее завтра. Скоро я услышала ровное дыхание Володи, он заснул.
Поезд постукивал, помогая спокойному течению мыс¬лей. Снова и снова я возвращалась к Елене Рерих. Я дума¬ла о смелости этой великой женщины, которая родилась в России и пришла с миссией указать место женщины в но¬вой эпохе. Всю свою жизнь она несла тайну сотрудничест¬ва с космическими силами света. Она говорит о великой космической справедливости, которая слагается из равно-ценности двух начал: мужского и женского. Унижая жен¬щину, мужчина унижает себя. Да, в жизни общества мно¬го неблагополучного, и одна из причин — отношение к женщине.
В ушах звучат слова Владимира: — «В каждой женщине надо видеть Богоматерь. Как хочется своею жизнью поддер¬живать тот великий светильник света, который несет просве¬щение, культуру и красоту окружающему миру».
— Господи, веди верным путем, не дай оступиться! Руко¬води моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.»
+++
Я наблюдала, как крепнет внутренне мой сын, и успокаи¬валась. Видела, как он постепенно обретает себя.
— Мама, сколько времени потеряно.
— Ты лучше подумай, сколько времени у тебя впереди, сы¬нок. Пока человечество не научится смотреть вдаль, невоз¬можно сократить страдания человеческие. Ты должен уяс¬нить, что поиск нового пути для тебя — главное. Сейчас самое время начать этот путь. Смелая жажда будущего, поверь мне, сын, даст тебе энергию побеждать себя и обстоятельства. Серь¬езное отношение и любовь к делу, которое стало тебе интерес¬но, многое определит в твоей жизни. У тебя есть дочь, мы с Владимиром Петровичем, а все остальное будет, обязательно.
Наклонившись за упавшей газетой, я увидела, что под подушкой у него выглядывает книга Филоса «Гражданин двух планет», а на столике лежит Библия, это значит, что его мысли в надежных руках.
Вечером они долго говорили с Владимиром Петрови¬чем о том, как важно познавать себя, руководить своими эмоциями, управлять своими мыслями, чтобы достойно жить.
++ +
Сегодня я думала: «Это издержки моего характера или мои установки?» Наверное, все же установки». Я привыкла к тому, что друзья и знакомые предупреждают меня о прихо¬де. Разве это плохо? Я могу спокойно перенести свои дела или отложить на другое время, подготовиться в душе, поста¬раться сделать для них что-нибудь приятное. Когда мне при¬ходится сталкиваться с бестактностью, в основном с мало знакомыми людьми, я сначала наблюдаю, надеясь, что чело¬век сам почувствует.
Потом я начинаю понимать, что моею вежливостью поль¬зуются, беспардонно заявляясь ко мне, когда им удобно, и вот тогда я начинаю реагировать. Я намекаю, если не пони¬мают, становлюсь резкой. Эти люди быстро забывают о том хорошем, что соединило нас, и не смогли держать дистан¬цию, которая необходима воспитанному человеку. Я не гово¬рю о ком-то конкретно, но, если случается, то меня это огор¬чает, ослабляет. Я начинаю думать, что это не установки, ко¬торые усложняют мне жизнь, просто хочу гармоничных от¬ношений и стремлюсь к ним.
Убеждаюсь, как важно ввести в учебные заведения, кро¬ме этики, еще и этикет, правила хорошего тона. Насколько гармоничнее были бы наши отношения.
++ +
— Алло, мама, мы с Вадимом Елисеевым сняли домик. Там будет наша студия для работы, кухня и две комнаты для нас.
— Как чудесно, кто знал, что после детства, когда прош¬ло столько времени, вы окажитесь снова вместе.
— Да, он ушел далеко, и мне придется нелегко, нужен опыт.
— Вот и будешь учиться у Вадима монтажу, ты же решил для себя научиться снимать и монтировать, главное, не рас¬пыляйся.
— Ну, в общем, ты в курсе моих дел. Целую. Пока.
— Спасибо, что позвонил. Целую.
Я повесила трубку, и слова звучат в душе: «Мы все нужны друг другу, чтобы поддерживать, подбадривать, помогать».
++ +
Наконец-то сын стал заниматься своим делом. Глаза его были оживлены, когда он рассказывал, как ему интересно снимать на видео. А я думала, что все же одна из самых боль¬ших удач в жизни, когда человек находит свое дело. Когда он любит свою работу, а не томится, не понимая себя.
Я убедилась, что человек должен распознавать свое наз¬начение, если же он отходит от него, то идет разрушение, прежде всего, себя. Каждому даны способности, и дело жиз¬ни развивать их. Иначе идешь против плана Творца.
Сегодня я думала о том, как на протяжении всей жизни, мы учимся понимать, прощать. Как кропотливо и методично Бог-жизнь вкладывает в нас понятие единства. Сейчас, про¬жив много лет, я постоянно думаю о том, сколько же приносят отчуждения такие качества как высокомерие в своей гордыне, нежелание понять... Как часто мы не умели и не всегда умеем слышать друг друга, принося боль, не желая этого. И как хо¬дим по кругу одних и тех же обстоятельств, повторяя ошибки, пока не уясним уроки, которые дает нам жизнь. Многие годы я пытаюсь, как и многие, разобраться, понять и познать себя.
Часто слышишь слова: «Что говорить о других, когда я не знаю, что ждать от самого себя». По-моему, это неверно. Дос¬тигнув определенного уровня развития, через глубокий ана¬лиз своей жизни я поняла, что если человек стремится обрес¬ти Христосознание, он развивает в себе великое качество — постоянство. Потому что, обретя это качество, человек спосо¬бен прогнозировать себя и быть уверенным в своих поступ¬ках. Физик физиков Макс Борн сказал: «Жизнь и стабиль¬ность несовместимы», но жизнь — это мы.
У нас может не быть денег, может быть плохой началь¬ник, может не складываться жизнь детей так, как нам бы этого хотелось, но если мы выработали своим опытом способ¬ность принимать жизнь такой, как она есть, не озлобляясь, а все делая, чтобы она стала лучше, значит, мы способны быть стабильными. Значит, на нас можно положиться. Значит, входящее в нас Христосознание дает на все ответ через само¬дисциплинированное служение жизни.
Я почувствовала, как горячая волна осознания того, о чем говорили, бьется в моей груди, чтобы этот огонь обнару¬жил себя через то, что выливалось на бумагу любовью к
Творцу:
Мы матрица Бога, Его мы творенье.
Он сердце нам отдал и душу свою,
Чтоб жизнью своею познать нам прозренье,
Великий Господь, Тебе Славу пою.
Послал нам Христа для примера живого, Чтоб видели муки, страданья Его, Чтоб поняли — мы с вами части живого Огромного тела народа всего.
Народ — это клеточки Бога, Энергия Бога — Духовный Свет, Так впустим в себя Христа живого, И будет, поверьте, на все нам ответ.
Ведь в каждой душе, есть Христово сознанье Лишь совестью надо его разбудить, Чтоб видеть в другом человеке признанье, Чтоб каждому братом и другом мог быть.
Я не умею писать стихи, То великое дело поэтов Поверьте, просто кипит внутри Чтоб рифмой писать об этом.
++ +
Торопливо сбросив плащ, он стал обнимать меня, приго¬варивая:
— Я лечу домой на крыльях. Смотреть на тебя, касаться тебя, какое счастье. Как же я люблю Бога через тебя!
Я целовала его волосы, переполненная благодарностью за столь великий дар в зрелой поре жизни.
— Я сегодня смотрел, как ты спала. Как ты прекрасна, какое у тебя детское выражение лица. У меня не было жен¬щин. Это правда. Есть взрослые дети, которых я люблю всем сердцем. А женщин не помню.
Он счастливо рассмеялся, повалился на ковер и стал ку-выркаться, по-мальчишески покрякивая, я не заставила се¬бя ждать — и мы устроили целый цирковой аттракцион. За¬пыхавшись, мы растянулись на полу, и Владимир, раскинув руки, продолжал:
— Я никогда не был так свободен в любви. Сколько же Бо¬гу надо было трудиться, чтобы мы узнали друг друга...
Те же мысли уже стучались ко мне до того, как он сказал мне об этом. Душа переполнилась. Все что в ней просилось на бумагу, это случайная рифма, которой я выдыхаю свои мыс¬ли, свое состояние. И сейчас оно бурно и властно диктовало мне светлые мысли:

Я делюся своею любовью С миром явленным и с тобой. Для меня это заново, ново, Я наполнена жизнью, тобой

Любовь кристализует радость, Имеет свой мотив, Любовь, И возвращает в сердце младость, Я ощущаю ее вновь
Когда цветут цветы в душе, Когда песнь сердца постоянна, Вступаем мы в бессмертие свое, Где боли нет и расставанья.
Душа вдруг обретает естество, Наполнясь солнцем до краев, А естество, как мастерство, Венец победы — торжество.
Ловлю сиеминутность времени Вбираю прошлого заслуг, Нет тяжести, нет бремени, И светел будничный досуг.
Давно взрыхленная душа, Вдруг обрела победы радость, А может быть ко мне пришла, Вторая жизнь и младость.
++ +
— Галочка, нам предстоит важная работа.
— Да, я поняла...

— Понимаешь, надо доказать, что это не новое учение, что оно появилось в России давно, но сейчас набрало силу и ведет нас дальше.
— Я думала об этом, неужели в Америке знали о нем, а в России нет. Надо поискать, просмотреть литературу...
— Понимаешь, это нужно нам всем.
— Конечно, понимаю, дорогой. Во-первых, кое-что есть в моей библиотеке, а во-вторых, обещала принести Наташа.
Набрав нужных книг, я отправилась в маленький поселок Ахтырку, где вот уж в какой раз поправляла свое здоровье. Травма колена, которая случилась в детстве, настойчиво напо¬минала о себе, а лечебные воды этого поселка надежно меня исцеляли. Снова встреча с Верочкой, врачами, медицинскими сестрами, а значит концерты и беседы для отдыхающих, сно¬ва встреча с людьми, для которых старалась быть полезной.
Я очень много читала и теперь уже знала точно, что в ты¬сяча девятьсот четырнадцатом году на Кавказе в поселке Ла¬заревском, возле Сочи, Александр Усов, который был дру¬жен с А.А. Луначарским, вместе с единомышленниками ос¬новал теософский ашрам, где было много известных людей, таких как Максимилиан Волошин, поэтесса Аделаида Гер-цик-Жуковская и другие известные образованные люди того времени. Теперь я понимала, что те Учителя, по инициативе которых было организовано теософское общество в Америке, продолжали вести своими наставлениями и сегодня. Они же диктовали «Живую Этику». Мне хотелось поскорее расска¬зать об этом Владимиру.
++ +
Совершенно неожиданно постучав в дверь, вошел юноша и, поздоровавшись, сказал:
— Можно с вами поговорить, мне о вас рассказала Вера. Я не смог прийти на вашу беседу, но вы говорили о том, что мне интересно.
Мы с ним очень мило общались, его зовут так же, как и мо¬его сына, Вадимом. Следующий раз он привел с собой молодых женщин, беседа с которыми доставила нам всем немало удо¬вольствия. Мы все решили собраться у Катеньки в Абинске.
++ +
Время моего отдыха закончилось, и я ждала приезда Вла¬димира. Мы договаривались, что с Ахтырки поедем к Катю¬ше посмотреть новый дом и немного погостить у них.
Я ходила по громадному дому, и мне было непривычно. Зачем столько комнат? Это будет отнимать время, а ей надо заканчивать книгу об Америке, которую она пишет.
— Галь, ну, как тебе? У меня подвал сто метров, там я мечтаю устроить театр. Наверху сделаем большую гости¬ную, купим пианино и будем собираться репетировать, вес¬ти беседы.
Я повеселела, хотя знала, что это ее фантазии. Мне нравится в Катерине потребность в прекрасном. Но я уже чувствовала ее ошибку в выборе мужа.
++ +
Наутро к Кате стали съезжаться те, кто хотел обменяться своими мыслями, послушать беседу Владимира Петровича.
Собралось четырнадцать человек. Было приятно и ожив¬ленно. Наташа, с которой мы вместе отдыхали, попросила ме¬ня еще раз показать гимнастику Стрельниковой, и мы, под¬нявшись наверх, не мешая никому, надышались вдоволь. Внизу Владимир показывал книги, передавал их желающим и провел беседу, в которой говорил о необходимости познавать себя. Именно «Жемчужины мудрости» говорят устами Иису¬са Христа: «Кто не познал себя, не знает ничего, но тот, кто познал себя, одновременно обрел знания о глубинах всего». Он рассказывал о необходимости через себя выстраивать взаимо¬отношения гармонии с окружающим миром, что постоянная борьба, противостояние, конкуренция на всех уровнях социу¬ма разрушают человека. Вхождение в конфликт усугубляет конфликт, нарушение гармонии ведет к болезням и т.д. и что надо это осознать. Потом, к общему удовольствию, провел тре¬нинг на тему природы конфликта и его преодоления.
Расставались тепло, договариваясь о следующей встрече. Ребята торопились на занятия по методу Рейки.
Проводив всех, мы уселись вчетвером за чаем и еще долго продолжались наши разговоры о планах и надеждах на буду¬щее. Потом подъехал знакомый мужа Катеньки и прочел нам свою, я бы сказала, любопытную пьесу, которая говорит о тревогах автора за нашу родную землю. Провожая, Катя успела мне шепнуть: «Кажется мой брак обречен!»
++ +
— Алло, мамочка, вы уже дома!
— Мы хотим тебя видеть...
— Без проблем, через час буду у вас. До встречи. Приехав, мы были рады встречи с сыном. Он рассказывал
о своих новостях, связанных с работой, о дочери. Он загадоч¬но улыбался, и я спросила:
— Тебе о чем-то хочется поговорить?
— Ну, мамуля, ты у меня Штирлиц, я еще только собрал¬ся сказать, а ты уже выдаешь ответ.— Я видела, как он ожи¬вился, и была вся во внимании, не желая его перебивать: — Ты знаешь, меня всегда интересовало поведение человека на уровне подсознания. Когда он говорит одно, а я чувствую, что он так не думает, его выдает жест, какое-либо движение, в конце концов, мимика.
— Мне это понятно. Театр — это хорошая школа, потому что многое прослеживаешь через роли. Допустим, мне предс¬тоит встреча с человеком, которого мне не хотелось бы ви¬деть, но встреча необходима в связи с работой. Вот тут-то и начинаются нарочитая вежливость, улыбки, все подчинено тому, чтобы не пострадало дело. А душа сопротивляется и все фиксирует, мысли говорят: «Кто мог предположить, что мне придется к нему обращаться, надо потерпеть, какая же это мука» И оба делают вид, что все прекрасно, а расстав-шись, тут же постараются забыть о том, что встречались. Ес¬ли бы опытный человек был свидетелем этой сцены, он уло¬вил бы сложность их взаимоотношений.
— Да, сложностей много, но очень интересно наблюдать. Вы знаете, дорогие, я посещаю курсы «Невербальной психоло¬гии». Ведет эти курсы отличный парень, Алексей. Мне нас¬только интересно, что я не могу оторваться от книг. У Алексея прекрасная библиотека, он позволил мне пользоваться ею.
Мы переглянулись с Володей, я открывала своего сына заново, и радости моей не было границ. Мне хотелось быть ему полезной, и я поторопилась продолжить:
— Когда работаешь над ролью, то как бы раскручиваешь пружину причины, которая рождает следствия. Актер поль¬зуется этими приспособлениями осознанно.
— Вот именно, и я хочу понять, потому что существуют би-ологические правила, которые управляют нашими действия¬ми, реакцией, жестами, мимикой, — увлеченно говорил сын.
— Существует общение на уровне взаимодействия друг с другом, без слов...
— Мамочка, женщина обладает этим в более значитель¬ной мере, потому что она способна понимать своего ребенка в младенчестве. Интуиция у женщины сильнее.
— Ты знаешь, мне вспомнился один очень смешной слу¬чай, помнишь ли ты его, не знаю. Открывается дверь, и вхо¬дит Борис, твой отец, с каким-то грузином. Я подаю ему ру¬ку, чтобы познакомиться. Он протягивает свою и безвольно прикасается влажной рукой к моей, забыв даже предста¬виться. Для меня это был сигнал.
— Ты знаешь, это Ваган, он режиссер с грузинской ки¬ностудии. Он приехал в театр набирать актеров для съемок в кино. Покорми нас.
Я смотрела на этого режиссера, и в душу закрадывалось подозрение...
— Пусть он у нас переночует, хорошо? — шепнул Борис.
— Конечно, — ответила я.
Спала я тревожно, ночью вижу сон: Ваган в трусах разгу¬ливает по квартире. Затем, увидев чемоданы, стал открывать и рыться в них. Я резко открываю глаза и понимаю: это пре¬дупреждение.
После завтрака я говорю Борису:
— Не верь ему, это не тот человек, за кого себя выдает, будь с ним осторожен.
— Да что ты, он у Куликовского был в кабинете. Взял сниматься Заволокина, а меня на главную роль.
После репетиции он позвонил и сказал, что Ваган пригла¬сил актеров в ресторан.
Вечером Борис пришел домой в сопровождении мили¬ции. Я смотрела на его растерянное лицо и вычисляла слу¬чившееся...
— Что, я верно сказала?
Не отвечая, он обратился с просьбой:
— У нас там есть деньги на отпуск. Дай, пожалуйста, их мне, я отдам милиционеру.
— Не понимаю...
— Ваган привел несколько актеров в ресторан, сделал заказ, мы посидели, поговорили, а потом он смылся. Ну а поскольку я с ним был больше времени, чем другие, все сошлось на том, что мне надо заплатить за стол. Я не знала, смеяться мне или упрекать, но это было правдой. Вот так, сынок.
— Мамочка, отец поверил ему. Без веры людям тоже нельзя жить. Вот и я хочу познать себя через людей и лю¬дей понять через себя.
— Золотко мое, ты меня радуешь. Мне нравятся твои мысли. Я люблю тебя.
++ +
Я смотрела, как под его кистью оживают волны моря. Он то подходил, то отходил, улыбаясь и вглядываясь в свое де¬тище. Я вспомнила своего отца.
— Ну как? Тебе нравится?
— Да, дорогой, нравится. Я хочу, чтобы на прозрачных облаках в синеве неба возвышалась прекрасная обитель, лег¬кая и воздушная, где живут титаны мысли, где живут наши Учителя...
— Я обязательно напишу это, обязательно.
Его лицо светилось, и я была счастлива тем, что причаст-на ко всему, что есть наша жизнь. Я интересно жила в моло¬дости, но слишком много было тревог, соперничества, рев¬ности и обид.
Я мечтала, осуществляла, теряла и снова на время обре¬тала. Я ходила по кругу, по кругу колеса сансары (повторяла ошибки).
Теперь я в другом измерении, теперь смотрю со стороны за всполохами этих качеств в себе и понимаю, что стала другая. Я обрела за жизнь терпение, научилась принимать обстоятель¬ства. Я узнала, что такое любовь без страха, суеты. Любовь, с которой живешь в сердце. Любовь, которую несешь в себе.
И вот сейчас, когда эпизод за эпизодом пробегают мгнове¬ния, преобразовывающие мою жизнь, я поняла, что такое свободный выбор, дарованный Богом. Я осознала ошибки, держа в руках нить устремления. Я просмотрела свой духов¬ный путь с детства и получила ответы жизни на свои вопро¬сы. Я по крохам разбиралась в себе, и каждая маленькая по¬беда в осознании ошибок преображала меня, делая сильнее и увереннее.
Я открыла для себя удивительную истину: «Если анали¬зируешь поступки и исправляешь их, если живешь по совес¬ти, не ленясь и не надеясь ни на кого, ты осознаешь Закон Космоса, что называется Законом ответственности. Выпол¬няя Законы Космоса, расчищаешь канал, связывающий тебя с Высшим Разумом через радость. К тебе приходит устойчи¬вое хорошее настроение, стабильность в работе. Тебя охваты¬вает любовь и уверенность, свобода и бесстрашие.
Ты впускаешь в себя истину истин: Великие мастера, не щадя своих сил трудятся над тем, чтобы посылать нам в по¬мощь светлые мысли. И если наша душа подготовлена нашей совестью, она приобретает более тонкие вибрации, мы стано¬вимся способными постоянно слышать свое высшее «Я», а значит совершать верные поступки. Познавая себя, мы впус¬каем Христосознание.
Во мне нет фанатичной набожности, нет, это песнь ду¬ши, которая осознала, что все вокруг нас — создано. Это не появилось вдруг, это длительный, разумный процесс и он приводит меня в восторг, удивление, в любопытство и жаж¬ду осознать, проникнуть, ну хотя бы чуть-чуть вместить в себя творчество вселенной, которой руководит Высший Ра¬зум, который состоит из Гигантов, Великих Сущностей, направляющих Жизнь Космоса. Какая же мы частичка, и тем не менее, часть целого, как же мы слабы и как же мы сильны.
+++
Вылив на себя по ведру воды, мы быстро оделись и помча¬лись подышать воздухом и побродить по берегу. Утреннее солнце ярко осветило белым светом дом напротив и бегущим лучом спустилось, остановившись перед нами.
— Здравствуй, утро! — сказал Владимир, затаив дыха¬ние.
— Здравствуй, солнце! — подхватила я, громко смеясь. Мы шли по берегу и босыми ногами целовали землю. Вла¬димир крепко держал мою руку в своей и говорил:
— Как же велик Бог и как же он всех нас любит! Я продолжила, радостно глядя в небо:
— Услышь, вселенная, Я есмь благодарна за данную То¬бою жизнь!
— И все же как коротка она! — сказал, улыбаясь Вла¬димир. Он словно знал, что через год его жизнь оборвется.
++ +
Шли годы, и я окончательно поняла, что прикоснулась к удивительному состоянию, которое словно разорвало завесу привычного. Я испытала длительное пребывание в радости, когда отрицательные эмоции вообще исчезают, когда все время хорошее настроение, все получается за что не возь¬мешься. Когда все, что происходит вокруг тебя, принима¬ешь, когда сердцем чувствуешь, что все люди родные и они тянутся к тебе, как к магниту. Сохранить это состояние очень сложно.
Изменились обстоятельства, и я не смогла удержать равновесие, но испытала это счастье. Думаю одной из за¬дач жизни, является способность удержать это состояние радости, которое поднимает на более высокие вибрации, ведет к внутренней гармонии. О радости говориться и в Библии. Именно это взрастил в себе Владимир Петрович и этим отличался от других людей.
+++
Человек всю жизнь осторожно оглядывается назад во имя того, чтобы то, что впереди было лучше. Анализируя жизнь, свои поступки, он проводит большую работу души, и это естественно. Один задумывается больше, другой меньше, но каждый пытается оценить то, как он живет. Каждому хочется, чтобы жизнь была лучше, добрее, тогда вопрос:
— Почему же она так трудна?
Дело не только в количестве денег, которые облегчают жизнь, дело совершенно в другом.
Дело в том, как человек живет внутри себя, в каких он от-ношениях со своей совестью, потому что жить по совести, это подвиг.
Снова это слово крутится у меня в голове. Ну действи¬тельно, разве подвиг, это только мчаться на смерть в бою? Или разрывать финишную ленточку спортивного первен¬ства?
Слово «подвиг» имеет разное по своей емкости значение, потому что каждый выбирает свой путь.
И все же «Подвиг» — это достойно жить. Другими сло¬вами, забраться на вершину самосознания и чувствовать свою необходимость. Подвиг, это понимать людей такими, как они есть и любить их. Подвиг, это принимать жизнь, какая она есть, какую сделали ее мы. Подвиг, это не обви¬нять окружающий мир, а сострадать, потому что мы часть его. Подвиг. это стремление сохранять радость жизни, ощущая наполненность каждодневностью. Подвиг, это прощать, желая обнять этот хрупкий мир каждого одино-чества в своей неповторимости, потому что каждый из нас может в любую секунду лишится жизни, которую мы так любим.
+++
Как и многие, продолжаю размышлять над тем, что глав¬ное в жизни, в чем ее смысл, для чего мы приходим на нашу Землю.
Для чего приходим, чтобы снова уйти? А отдохнув в осо¬бом состоянии, неведомом для нас, снова приходим, чтобы продолжить бесконечный путь эволюции. Как же неутомимо трудится Творец, бесконечно создавая наши прекрасные те¬ла, чтобы за жизнь, они расцветали и увядали, как цветы за короткий весенне-летний сезон. Все подчинено Единому За¬кону Космоса, одним из которых является Закон Чередова¬ния. В «Новом Завете» этот Закон передается словами Апос¬тола Павла: «Все мы не умрем, но изменимся».
Это значит чередование состояния: то плотное физи¬ческое тело, то тонкое, легкое, невидимое. А не для того ли мы приходим на Землю, чтобы изменяться уже здесь на Земле? Поскольку мы энергосистема, утончить свои виб¬рации способом совершенствования. Через анализ своих поступков, через стремление сделать жизнь друг друга лучше, счастливее — прийти к единству. Ведь мы друг для друга тоже учителя. Через обретение опыта и знаний, которыми владели великие цивилизации, не погибнуть, а перейти в другое состояние.
В состояние, когда смерть будет не ужас страха, а естест¬венный вход в другую дверь — другой мир.
Наш Творец — вечный, мы его подобие и мы обладаем Его качествами, как капля обладает качествами океана.
А может быть, мы приходим на прекрасную нашу Землю учиться быть вечными?
++ +
Мне тридцать три, осталось до ста, Но чувствую я вдохновенье, Как в юности поет моя мечта И разум улыбается прозреньем.

Нет возраста, есть лишь «имплант» Что сковывает все земное. В груди искрится мой талант, Ну не талант, ну пусть «иное».
 
Мне тридцать три, осталось до ста, Ну, чем не возраст юного Христа? До ста взойду я на голгофу, Вступая в зрелость вечного креста.
 
Галлея


МГНОВЕНИЯ ПРОЗРЕНИЯ
(опыт души)












По вопросу приобретения книги обращаться по тел. (+7-861) 261-20-64









Подписано в печать 05.05.06. Формат 60х84 1/16. Бумага офсетная. Заказ 01/04/06. Тираж 1000 экз. «M&D production* (ИП Вольная Н.Н., свидетельство №304231103500082)