Все ниже описанные события, происходили в действительности. Лишь изменены имена персонажей, по причине ужаса и чрезвычайной жестокости происшедшего, возможно навеянного зловещим голосом Атома и отголосками страшных событий, скрывающихся в стенах древнего дворца.
Случилось всё это в конце 90-х годов. Было вот такое времечко, когда ликвидаторы Чернобыльской катастрофы имели возможность отдохнуть в бывшем дворце князей Сапега в Вильнюсе, где в психосоматическом отделе проверяли и пытались их психику подлечить. Ведь утверждается, что радиация на медиаторы какие-то воздействует, да и вообще отчего-то говорят, что жизнерадостности совсем не добавляет.
Древнее здание, где был этот отдел для психов, стояло в мрачной одинокой суровости, на краю замечательнейшего парка больницы. Другие строения дворца были недавно отремонтированы, а помещения прекрасно оснащены и благоустроены для модерной больницы, но это лишь усиливало тяжёлое дыхание стен дома отдыха душевнобольных, а стены же эти повидали за века, множество великое разного, да всякого.
Выделялась несколько, во всём царящем здесь кошмаре, самая большая палата этого таинственного здания дворца. Уж, кто его знает отчего, только чернобыльцы стремились угодить именно в эту зловещую палату. Наверное, накопившийся в них Атом, тянул их туда. А может их не здоровый рассудок, не совсем устраивало интеллигентное общество двухместных палат, где обычно соседом бывал очень приличный и весьма достопочтенный старый старичок. Ну, а беды-то у этого старичка, только и были, что с разумом ещё каким-то там не лады. Храп же его во сне, всегда бывал очень резонным и убедительным, да и дух, иногда свободно наполняющий комнату, вовсе не содержал в себе вольностей страшного Атома.
В этот раз обитателями этой большой, но жуткой палаты, были, впрочем, как и всегда, весьма интересные личности. Ну, а какими-то ещё, ежели не занятными персонами, могли быть душевнобольные, проживающие в древнейшем здании, наполненном коварной памятью минувших страшных событий.
Можно сказать символом болезней этого отдела, был депрессивный Лёха. Не столь важно, что болезни большинства, были скорее противоположны депрессии и гораздо ближе к маниакальным. В общем, маньяков, так и можно-то маньяками назвать. Лёха же на фоне всех окружающих маньяков, был личностью весьма примечательной. Лечащий врач палаты не мог прямо нарадоваться, своей прозорливостью и талантом в распознание того, что Лёха уж чересчур тихий, да больно спокойный. Он прямо, так смело и со знанием дела, всегда заявлял:
– Не в меру ты тихий и спокойный Лёха. Глубочайшая депрессия у тебя. – Лёха же ничего не отвечал ему, а лишь взирал печальными глазами.
Хотя, вот что было совсем удивительно, так это когда депрессивный Лёха, мог порой вступить в споры с самим Вицкой. И ведь не с кем-нибудь, а с Вицкой, у которого, язык-то был отлично и крепёхонько подвязан, при этом болтаясь словно помело, сгребающее уйму самых наивеских аргументов. Случалось же это оттого, что Лёху очень впечатляли и убеждали разговоры Яниса. Их-то он и отстаивал, упорствуя в своих спорах до полнейшего выпячивания своих печальных и задумчивых глаз.
К описанию зловещей фигуры Яниса, сыгравшем роковую роль в разыгравшихся последующих страшных событиях, приступим несколько позднее. С Вицкой же, настало время познакомиться.
Вицка с Атомом успел подружиться на славу, чем заслужил не однократное пребывание и в закрытых домах умалишённых. Нынче же здесь, он был заправилой и главой любителей тайком употребить изрядную порцию злачного змея. Он вполне обладал великим искусством владения образами в красивой выразительной речи. Причём умел так сказать, что в словах его скрывалась некая непостижимая таинственность. Недаром в своё время в Чернобыле, служил он начальником секретной службы. Эти его навыки работы в секретной службе, успешно помогали ему с компанией ускользнуть от раскрытия в их нарушениях режима здесь в больнице отдела сумасшедших, а за это грозила отправка в не столь вольготный дом лечения психов, каковым был этот старый жуткий замок.
Постоянных друзей и компаньонов Вицки, отдельно расписывать, да утомлять этим, может и не стоит. Всё равно, выразителем их мыслей и желаний, был Вицка. Так о них можно дальше просто сказать – компаньоны Вицки. О ещё некоторых временных жильцов этой палаты, наверное, стоит упомянуть.
Интересной персоной был Жемайтис. Как по имени он был, так никто в голову не брал и посему, все попросту забыли. Он по всему видать, был очень разумен. Правда вот, не говорил он никогда ни на русском, ни на литовском. Он был жемайтис и говорил только на жемайтийском. К сожалению никто в палате, да и лечебном отделении, в то время не обладал знаниями сего языка. Жемайтис же, поговорить любил. Выслушивал собеседника всегда со вниманием, с понимающим видом кивая головой. Отвечал же, да вопросы задавал, только на жемайтийском, но с умным и озабоченным видом. Ежели, кто-нибудь пытался ответить на его вопросы, то озабоченность Жемайтиса сильно возрастала, из-за непонятливости собеседника.
Странной особой был Вампир. Это он сам так представился. Ну, если он сам хочет так зваться, так жалко что ль, все и прозывали этого верзилу Вампирчик. Мамуля же его называла Кирильчик мой, когда частенько навещала.
Объявился здесь Вампирчик тоже благодаря мамочке. Совершил он преступление какое-то, так его вместо тюрьмы хотели заключить в строго присматриваемом и совсем недоступном сумасшедшем доме. Только маме его удалось как-то щедро поговорить с самым главным врачом и его здесь до поры до времени уложили.
Что он такого содеял-то, так никто в палате не ведал. Уж совсем не разговорчивым был Вампирчик. Блестели лишь глаза его безумным взглядом, да постоянно противно он облизывал бегущую слюну длиннющим языком. Никто и смотреть-то не хотел в его сторону, всех эта слюна нервировала.
Только во сне Вампичик, какие-то непонятные речи сам с собой вёл:
– Жажда, жажда... Есть, есть буду... Человеки, где кровь ваша!
Ну, за такие возгласы, случалось ему вкус подушек отведать, вместо желанной им кровушки. Но, не переживал он, слюну пускал, что все подушки свои уже очень жалеть начинали, а он же лепетал себе в сласть дальше.
Вот теперь возможно и настало время рассказать немного о страшном Янисе, который заметно выделялся в своей жути, на светлом фоне благообразной компании других душевнобольных.
В Янисе, конечно Атом нашёл себе верное пристанище. Наверное, не случаю простому ради, Янис командовал батальоном в логовище Атома – Чернобыле. И это, когда не был он кадровым офицером, а лишь старшим лейтенантом запаса. Причём ведь были в батальоне-то и кадровые, да старшие по званию офицеры. По всему видать, что коварный Атом сразу почувствовал, где и в ком, утвердиться ему.
Приветливость Яниса, как пить дать, скрывала в себе хищную суть живого Атома, да и её стремления соединиться с витающими в здешнем воздухе призраками старого замка.
На эту устрашающую доброжелательность, попался весь персонал этого сумасшедшего дома. Ласка же Яниса, наверное, проявлялась во всю свою силу, когда ещё в далёкой ранней юности, он нокаутировал почти всех своих противников, ждущих возможно этой самой ласки от него и так неосторожно, с глазами, озарёнными добрым блеском, выходивших на ринг больших спортивных арен на таких душевных боксёрских турнирах.
Молоденькие и весёлые сестрички сумасшедшего дома, каждый вечер звали к себе Яниса на чашечку кофе с тортиком. Им видать было хорошо в его обществе. Янис же был внимательным и сердечным товарищем для них, и видать приятным собеседником, раз уж им нравилось с ним. Ну, а страшный живой Атом, продолжал злорадно ухмыляться, ждав своего часа.
О страшной личности Янисе можно было много сказать, лишь в глаза его заглянув. Он же обычно, внимательным взором своих голубых глаз, смотрел сразу на всё, и людям ничего не подозревающим, было весьма приятна его компания. Но только, сам Янис ещё с детского возраста знал, как воспримут его взгляд, ежели, он прямо в глаза кому посмотрит. Человеку тогда казалось, что взор Яниса проникает в самые сокровенные глубины его всего существа. Живой Атом, конечно, вполне мог воспользоваться этим, но всему было своё время. Пока же, в большой таинственной палате старого замка, слово Яниса, всегда было решающим во всех самых интеллектуальных спорах среди психов этого дома отдыха, называемого больницей.
Попытки укрощения умалишённых в этой больнице, были весьма интенсивным. Стараниями злобных врачей, с самого утра и до вечера, все психи были весьма заняты выпавшими на их долю мучениями, так что днём палаты бывали пусты. Вот так всё и протекало, что в каждую грядущую ночь сумасшедших ждали призраки старого замка, а днём их сопутствовали пытки надуманные врачами.
Какие только ухищрённые злодейства не выдумывали врачи. Они отправляли психов на множество различных ужасных исследований, какой-то неведомой и странной аппаратурой. Окунали несчастных больных в различные воняющие воды, говоря, что это лечебные ванны. Более того, душевнобольных направляли и в странные души, один из которых, так и носил название по имени знать отъявленного и законченного старого злодея Шарко. Ну, а коварные кабинеты, видать для отмастки называемые очень непонятным словом – физиотерапевтическими. Всех сумасшедших буквально закалывали самыми больными уколами и, ухмыляясь, отчего-то те лекарства называли витаминами. Всё ж все старания были напрасны, ведь разве проймёшь людей, Атома накопивших в себе.
Только у персонала была ещё одна жестокость, на долю умалишённых. Был в больнице Страшный Слепец. Он, в самом деле, был слеп. Этого палача, почему-то называли массажистом, а его камеру пыток – массажным кабинетом. Так в ней он давал волю себе на всю катушку. Как только он не выкручивал, да скрючивал всех, угодивших в его лапы.
Ко всем психам в каждой палате был прикреплен явный шпион, он так и звался врачом. Только он сразу выдавал себя, называясь ещё и странно – психотерапевт. Все эти психотерапевты бывали всегда радушны и казались очень понятливыми, в общем, были они чрезвычайно коварные, но пытались скрыть своё хищное нутро, чтобы выведать всю подноготную у сумасшедших.
Хотя был один врач в отделении, который даже не пытался скрывать всю свою жестокую врачебную сущность. Он так и назывался – психиатр.
Был психиатр жесток и чёрств со всеми. Особенно его боялся Вицка. После допросов с пристрастием, в камере пыток психиатра, хитро называемом кабинетом, у Вицки всегда несколько дней голова болела и раскалывалась на множество не зависимых друг от друга частей.
Не боялся психиатра, лишь страшный Янис. Колдовские картинки, показываемые психиатром и предназначенные для завораживания психов, Янис настолько красочно расписывал в своих толкованиях о них, что психиатр сам удивлялся и начинал изумлённо глядеть на них. Смотрел же в мрачное и суровое лицо психиатра, Янис настолько приветливо, что у самого психиатра начинали мурашки по спине пробегать, от совсем не привычной ему жуткой доброжелательности.
Янису удавалось выкручиваться и от злоумышленных хитростей психотерапевтов. Давали регулярно, эти шпионы – психотерапевты, всем психам, необычайно психотропные лекарства. Причём всегда злорадно наблюдали, чтобы съели всё несчастные обречённые в их присутствии. Янис же прятал лекарства в своей необъятной клыкастой пасти, а после спокойно вынимал из неё. После их забирал пожиратель Гаврила. А тому только и было радости, как всё подряд непотребное слопать.
Но вот близилось время, начала самых страшных событий.
Всё началось с того, что в знакомой нам уже большой палате старого замка, появился новый больной псих, это был крутой строитель Петро. Он ведь и не подозревал, в сколь страшное место занесло его не ладное, да какие ужасы и мучения его здесь ожидают.
Петро был грозным строителем, во всех пониманиях величия сего призвания. Совсем не важно, что непосредственно в ликвидации последствий аварии Чернобыля он не участвовал, да и в зоне той не был никогда. Но, чернобыльцем и ликвидатором считался одним из самых отчаянных, не чета всем другим психам этой палаты. Он же был строитель и строил, аж, славный город Славутич. Вообще-то если по совести, так честь ему и хвала за это. Ведь не было бы Славутича, ежели не освобождение на волю атома Чернобыля.
Всем был бы хорош Петро, да жил бы он в мучениях припеваючи, среди остальных сумасшедших этой палаты, которые вполне ценили и уважали его строительное геройство. Только вот терзала его невыносимая бессонница. Она его настолько донимала, что он, будучи не в силах терпеть её более, храпел неистово и неимоверно.
Лечащий врач палаты, которым конечно был приветливый злоумышленник психотерапевт, очень понимал его. Петро жалобно рассказывал ему, как он всю ночь мучается, не в силах даже прикрыть глаза, хотя бы для минутного отдыха. Ну, а о дневном сне, так и говорить даже не приходится. И всё это ему, герою строителю! Как-то он далее возводить всё будет?! Инвалидность от бессонницы ему просто обязаны вручить.
Врач жалел его и освободил даже от всех пыток, которыми подвергались все другие психи. Так теперь и днём не бывала уже пустой эта большая палата. В ней постоянно находился Петро, со всеми своими ужасными бедами. Стенам старого замка, теперь тоже было очень не сладко и более того, ох насколько невыносимо. Ведь если не было врача в палате, так они все тряслись, едва не крушась от неистового храпа Петро. Спасти же их мог, лишь новый приход врача, которого Петро всегда моментально чувствовал каким-то неведомым образом, сразу же просыпаясь, при его появлении, с жалобами на невыносимое отсутствие сна.
Наверняка, не случилось бы этих душу щемящих событий, если б лихой храп Петро был бы не настолько громыхающим. Ведь другие ликвидаторы вполне уважали достаточно накопившийся Атом в строителе Петро. Но, даже все тапки не спасали от веселья грозного строителя. На все попытки встрянуть в восторженное пение Петро, он отвечал ещё более злым рычанием и пронзительным сиплым бульканьем.
Призраки старого замка, тоже видать не выдержали, несмотря на накопившееся за века терпение. Кто уж более был виновен в случившимся, толи сам Атом, толи древние стены с хранящимися в них стонами, а может всё вместе сложившись воедино, только события эти начались.
Весь древний замок был погружен в таинственные объятия безлунной ночи. В страшной непроницаемой тьме большой палаты с психами, в этом доме отдыха сумасшедших, Петро, сам того не ведая, пытался развлечься то воркующими, то лающими, иногда свистящими, да всякими разнообразными звуками своего храпа, спасаясь от извечной бессонницы. Вдруг ему показалось, как что-то ужасное шевелится у него внутри, а живот растягивается от конца ног и пытается влезть прямо в его глаза и мозг головы.
Неожиданно ему послушались голоса, звучащие, словно из погребенья:
– Здесь я у разлюбезного, – урчащий звук этого голоса доходил до сердца, а другой писклявый голосок ему вторил, пробегаясь по всем кишкам: – спасибочки, спасибочки Петрушечке.
Вдруг послышался леденящий кровь смех, который сотрясал весь живот, только его тепло чувствовали даже пальцы ног.
Какие-то странные мыслишки закрутились хороводом в голове строителя Петро:
– Атом это заговорил во мне, вот, сколько его накопилось, что голосами всевозможными, прямо по всему мне бегает!
Возмущение вскипело в строителе Петро:
– Что ж это ещё раздумывать! Срочно мне нужно инвалидность наибольшую выписывать! – негодование Петро было настолько сильным, что он почувствовал теплоту, переходящую в жар, от самой поясницы и доходящей до конца ног.
В этот момент он увидел, прямо перед своим лицом, горестные глаза депрессивного Лёхи. Лёха молчал, только говорили его глаза:
– Конечно, нужна тебе срочная пенсия..., – Глаза Лёхи скорее протяжно пели, нежели просто разговаривали. – Да и пенсия эта у тебя, офигенной будет. Не то, что у меня, курам на смех. Ну, и заслужил ты её вообще-то, не чета мне, лишь каких-то три разика на крышу реактора слазившему.
– Вот это правильно! – от переизбытка чувств у Петро, теплота чуть ниже спины всё более усиливалось. – Безусловно, я же строитель! И я строил, не то, что вы рушили, да закапывали! Работал же, да в условиях таких, что у самого Павки Корчагина сомнения бы крепёхонькие закрутились. А за работёнку такую, даже маловато всех башлей было, что давали-то. Вам же, правильно поступали, что ничего не выписывали. Где ж это видано, чтоб разрушителям чего-то давали ещё! И не важно вовсе, что Атом оживший запрятывали. Строить нужно, ещё и ещё повторю!
Атом внутри Петро всё больше начинал ликовать, но к удивлению строителя Петро, вместо печальных глаз Лёхи, перед ним уже было язвительное лицо Вицки.
– Значит, построил ты новенький Чернобыль и Припять в другом местечке, – Вицка усмехался. – От меня секретчика не скроешь, что материал-то на домишки людям, из зоны вытаскивал. Ответь, почему ж тогда и мародёров не восхвалить? Только ты и в правду за башлями крутыми поехал туда, да за квартиркой новенькой подальше от туда.
– Провокатор ты и гнида, – возмущению у Петро, конца было не видно. – Да меня бы, отправили в края не столь далёкие, ежели отказался! Насильство было сплошное!
Вдруг перед Петро стояло уже лицо Жемайтиса. Жемайтис, как всегда начал говорить по своему, и не понятно никому:
– Нас бы рушителей, так конечно в тюрягу спровадили, коль увильнули от Чернобыля. Ведь и случалось такое. Только не слыхивал я, чтобы с работы увольняясь, за решётку сожали. А безработицы, не было тогда вовсе. Ох, любитель ты байки травить. Хотя правда твоя, столько бабок, нигде бы тебе не отвалили, ну, и квартирка новая, тоже значит кой-чего. С нами же, тебе конечно не по пути было. Задарма-то и ещё здоровьишко отдавать, конечно, только неслыханный наглец тебе мог бы предложить. Но прав ты, что хватанул Атома и ведь будь здоров сколько, а сколько же ещё хватят людишки, в тех домиках живущие. Ну, а ежели возражаешь и не согласен с правдой об Атоме и о людишках опосля заселившихся, так на кой лад себя самым пострадавшим считаешь, – хотя Жемайтиса, говорившего на жемайтийском, всё равно никто не понимал.
Неожиданно в тело Петро впились зубы Вампирчика. Петро ужаснулся, Вампирчик же поднял голову с бежавшей с губ сочной слюной, да проскрежетал:
– А теперь-то как строишь! Въехал только в дом, а ремонт уже подавай!
Петро старался было отговориться, что строитель он, а не ремонтник. Да и не эгоист какой-то! Не лишь же о себе заботится, а о ремонтниках тоже подумывает! Им же тоже на хлеб надобно иметь! Посему и их безработными не оставляет! Только его всего вдруг скрутило от взгляда Яниса, который на этот раз, не отрываясь, смотрел ему прямо в глаза. Взгляд Яниса, как всегда, проникал во всё существо. Петро ничего не мог вымолвить, ничего не мог и думать, Янис же тоже ничего не говорил.
Внутренности строителя Петро, зашевелились и начали раздуваться. Петро открыл глаза, пробудившись от своей извечной бессонницы. Только он не был способен ни на какие размышления. Он словно ошпаренный выбежал из палаты.
– Вот это да! Что ж, строителю нашему Петро, так загорелось?! – удивлённо, сразу для всех высказался Вицка, привыкший не спать ночью от громогласного храпа Петро, болезненно страдающего бессонницей. Ну, и Вицка знал вообще-то, что никто не спит и, не уснёт ни за что, от хрюканья и сопенья звучного такого.
– Жалко мне Петро. Сердечный, добрый, да заслуженный он человек, но признаюсь, проявил я к нему жестокость чрезвычайную, – спокойно проговорил страшный Янис.
Заинтригованный Вицка, приподнялся и вопросительно уставился на Яниса: – Так что ж с Петро стряслось?! – весь вид Вицки выражал интерес и нетерпение в раскрытии сей тайны.
– Помыслил я, что совсем не плохо, было б, хоть одну ночку поспать нам всем спокойно. Так положил я ему к другим его лекарствам, очень добротного слабительного, – Янис усмехнулся. – Согласен, жестоко по отношению к нему-то. Только ж, мы тоже люди, так поспать и нам надобно.
В палате наступила мёртвая тишина. Но тут же, она была разорвана бешенным, неудержимым хохотом. Смех Вицки, сливался с голосами всех его компаньонов, Вампирчик был готов умыть всю палату своей слюной, у депрессивного Лёхи, казалось, вот-вот вылезут из орбит его печальные глаза, Жемайтис, так тот, смеялся своим не понятным другим смехом на жемайтийском языке, весело смеялся и страшный Янис. Это, казалось было уже вершиной жестокости и ужасов, накопившихся в старом замке. Только, кто ж тогда ещё подозревал, что на этом далеко ещё всё не закончилось.
В палате все заметили, что дверная ручка стала медленно опускаться. Смех мгновенно стих. Дверь тихо приоткрылась. В комнату вошло приведение. Этим миражем был строитель Петро. Взгляд у него был отсутствующий, наверное, последствия долгой бессонницы, и казалось, что сейчас стены начнут снова содрогаться от его храпа.
Петро туманным взглядом обвёл наполненную мёртвой тишиной палату с сумасшедшими. Тут он, словно внезапно что-то вспомнив, стремглав выбежал, захлопнув дверь. Никто не удержался и, палату опять сотряс оглушительный хохот.
Вицка, утирая глаза от слёз, пролепетал сквозь душивший его смех:
– Ну, теперь мы ночью всегда выспимся... Отныне наша, с хеброй моей, забота будет... Петро на ночь, очень хорошей дозой слабительного обеспечить...
На следующий день, да и последующие, Петро удивлялся, отчего это хорошенькие молоденькие сестрички, на него с такой сияющей улыбкой поглядывают. Потом подумав, решил, да и всем это выкладывал:
– Хорош я собой! Молодец ещё тот! Вот надобно, мне лишь от бессонницы как следует повылечиваться. Тогда уж, всем пригож стану.
Теперь стены палаты содрогались лишь днём, от неистового храпа Петро. Ночью же, духи обитающие в них, могли передохнуть с облегчением. Зато больничному отходному кабинету, досталось так, что и не позавидуешь. Хотя, можно сказать, ему уж вовсе не скучно в ночи было.
Петро был на диву способным, удивлять всех грохочущими разнообразными звуками. Представилась ему возможность, не лишь храпом дивить всех. Наверное, этот несчастный кабинет размышлений, никогда не слыхивал такого ранее.
Вскоре у Петро появился и компаньон в этих ночных оргиях. Им был пожиратель Гаврила. Знал он о целебных лекарствах Петро. Только непреодолимая сила, влекущая его пожирать всё, была сильнее его самого. Поэтому, слизывал он иногда лекарства с тумбочки Петро, да подворачивались порой и эти, уж очень добротные слабительные.
Ночной бал в кабинете чрезвычайных уединений, стал ещё привлекательней. Лихая удаль Петро, перекликалась с тихими, подленькими звуками пожирателя Гаврилы. Хотя ежели по аромату судить, так Гаврила вполне мог с Петро посостязаться. Может оттого и не столь шумен Гаврила был, в сравнении с весельем Петро, что жалел отдавать от себя добро такое, как непотребность всяческая.
Бывало, ещё один старый старичок, дополнял эту честную компанию. Правда не участвовал он в состязании между Петро и Гаврилы, а только так, заходил подышать, удовольствия ради. Ну, может иногда старался вмешаться в разговор этот, тихим никому неслышным и жалобным голоском. А это ведь уже было большим достижением, при его-то вынужденных воздержаниях, называемых ещё звучно – запорами. Так что, и ему лечение уже результаты давало.
Тянулись сии ужасы невиданные в стенах древнего замка, до самой выписки из больницы строителя Петро и всей славной компании самой большой палаты сумасшедшего дома.
Пройдя курс лечения от бессонницы, строитель Петро конечно добился желанной инвалидности, ради которой и лёг-то в больницу. Депрессивному Лёхе, вне всяких сомнений, никто никакой инвалидности не дал. Да и что вправду мараться, когда всегда заработки он имел небольшие, так ведь и инвалидность крошечной у него была б. Хотя всё равно, он вскоре умер. Ну и чего врачам голову ещё крутить.
Строитель Петро, как ему и положено, получил ещё и удостоверение, пострадавшего от советской власти. Другим ликвидаторам, никакие поблажки в развито-демократической Литве эпохи «Великого Произвола», безусловно, не причитаются. Ну и правильно, какие же льготы могут быть, у людей в неволю заточающих, пусть даже это и вырвавшийся на свободу оживший Атом.
Вампирчик, вскоре тоже дома оказался. А где ж ещё место тем, у кого мама столь щедро просить умеет. Ну, а в закрытых сумасшедших домах, тоже ведь место лишь тому, кто системе всей, да строю угрозу несёт. Вампирчик же, в своих водах здесь, а как иначе, когда на маму он всецело опереться может.
Вицка и все хебранты его, вскоре окончательно спились. Кто в бомжи подался, а кто помер.
Жемайтис пытался спорить о чём-то и доказывать кому-то. В общем, поплевать супротив ветра. Но кто ж его возражения разберёт, ежели он, не говорит ни на каком языке, кроме жемайтийского.
Янис же, вполне благополучно и дальше поживал. Ему-то что, пусть чего угодно вокруг будет, но ведь, на то он ужасный и страшный Янис.