«Хутин-пуй! Хутин-пуй! Хутин-пуй!» - скандировала толпа, и он тоже не отставал от нее. И, как не странно, помимо этого простого сочетания в контексте фонетики, ему был мил и ее смысл. Эта толпа, в отличие от любой другой (на День Победы или День Города) не вызывала у него, такого социопатного социопата, отторжения. Он был преисполнен всей этой псевдо-революционной тематикой, четко понимал ее нереальность и неадекватность, но, устав от всего остального, чем его кормили последние лет 15, принимал ее, как ложку с кашей из рук матери. Он был самодостаточен, но не целен, как, например, куриное яйцо, ему все равно не хватало того, что сделает его безоговорочным кремнем.
Она, пришла за компанию с подругами, но и сама давно хотела выразить все, что накипело, пусть и не так сильно и глубоко, как и у любой нормальной девушки ее возраста, просто она бы одна, без подруг, не решилась бы пойти туда.
Лошади новоиспеченных полицейских закусывали удила и отплевывались на тусклый асфальт. Кого-то, судя по всему нечаянно оказавшегося тут, тошнило в кустах. ОМОН в форме, напоминающей штурм-бригады «SS», нервно постукивал палками по щитам, натужно и пошло шутя между собой. Главный полицейский, килограмм за 150, с неизменными усами и таким же неизменным платком, протирающим шею с тремя складками, что-то нашептывал в мегафон про «Разойдитесь…». Собирался дождь с грозой.
«Извините, я не специально, просто атмосфера данного места располагает» - сказал он, задев своим локтем ее талию. «Ничего, я понимаю тот контекст, в котором произошел этот казус и нисколько не сержусь». Они познакомились и обменялись еще парой-тройкой витиеватых, но тривиальных фраз. Уже сейчас они смотрели то в одну строну, то друг на друга.
Вверх, по майскому сырому воздуху, через колонки на маленькой площади, поднимались песни Шевчука, Летова, Галлахеров, Кобейна и Йорка, и их точно было не остановить. Кто-то крикнул из толпы, что «Навального и Удальцова приняли в Московии», через минут 5 «SS»-овцы активизировались и под ненасытный вой главного полицая «Разгоняяяй» устремились ровным шагом на толпу на площади.
«Пойдем, все это не стоит того…» сказал он ей. «Ну… пойдем» ответила она, не зная, на самом деле, что нужно было отвечать и вообще делать в подобной ситуации. И они пошли. Он спрятал ее за свою куртку и упорно расталкивал толпу, в независимости кто какой масти был из нее. Они чудом прорвали оцепление, и их скрыл двор, пропахший скошенной травой и мочой. Детская площадка, бутылка вина во внутреннем кармане его куртки и «Twix» во внешнем кармане его же куртки. Он открыл бутылку длинным ключом от родительской квартиры, они сели в беседке.
«Так вкусно» - сказала она, отпивая вино. «В таких ситуациях всегда все вкусно» - добавила она, надкусывая шоколад. Он смотрел на нее. Она смотрела на небо. Тучи, собравшиеся для дождя, оставили для них просвет для луны и пары звезд. Этого хватало. Он отпил вино, сделав глубокие глотки. Она смотрела на него. Он смотрел на бутылку.
Она вытащила из сумочки оргазмирующий телефон – «Подруги пишут – Прохоров прибыл на площадь в Моск…». Он сомкнул ее губы своими. Какой, к чертям, Прохоров, когда тут такое дело. Она ни на секунду не сопротивлялась, подумала только: «И вправду, Прохоров приедет и уедет, Навального с Удальцовым отпустят через 15 суток, главный полицай получит орден, а Хутин – ляжет спокойно спать. Так какого хрена я должна испытывать дискомфорт и изображать Фриду Кало, когда тут такое…».
Его губы пахли вином. Ее губы пахли «Twix»ом. За домом заржала лошадь, и после кто-то сипло и утробно захрипел. Они прижались еще больше друг к другу и не отрывались. «Господи, я в тебя никогда особо не верил, но… по барабану кто ты там – сделай так, чтобы мы были с ней насколько возможно больше и дольше». «Спасибо тебе, Будда. Ты все сделал правильно. Не благодарю. Лишь сообщаю».
Их беседка замерла, дыхания соединились в одно, еле слышимое, они слились с тенями от кустов. Начал накрапывать дождь. Он разогнал самых стойких за пределами двора – это было понятно по прекратившимся крикам, умолкнувшим доселе отхаркивающимся лошадям и растворившимся в небытие сигналам автозаков. Напоследок из умирающих колонок с площади захрипели «U2 – One love».
Все, звучащие до этого фамилии, как в негативном, так и в восхитительном контексте, были позабыты и отправлены до лучших времен. Как и во время любой относительной революции, она была лишь задним фоном, декорацией, романтической ширмой. Они хотели друг друга, свободной страны для своих будущих детей и еще пару бутылок вина. Тем временем накрапывающий дождь разродился в ливень. Он смыл с площади скудную кровь, а с их лиц первые поцелуи. Им было плевать на это. Детям этой революции было плевать на все, кроме самих себя. Как, впрочем, и любой другой революции. Они хотели друг друга, свободы своим детям и еще пару бутылок вина.