Иван успел как раз вовремя. До начала комендантского часа оставались считанные минуты, когда он, тяжело дыша, ввалился в свою квартиру. Проклятая стража! Заставляет бегать на красный свет, кидаться наперерез машинам - иначе бы он не успел. Сердце бешенно колотилось, пот градом катился по лицу. Иван, не разуваясь, прошёл на кухню и налил стакан воды. Жадно выпив всё до последней капли, он сел на табурет. Давненько он так не бегал. В последний раз - лет семь назад, не меньше, когда убегал от стражи. Забавно - это тоже произошло зимой, но только в декабре, за несколько дней до Нового Года. В тот вечер он возвращался домой от приятелей, некоторые из которых уже были в списке "неблагонадёжных". Что они там обсуждали, он уже и не помнит. Кажется, хотели чем-нибудь насолить Цекркви, в ответ на её, ставшими уже традиционными, предновогодние облавы. Как правило, после таких облав число "неблагонадёжных" увеличивалось, а монастырские тюрьмы заполнялись до отказа. Народ не желал просто так расставаться со своими давними традициями. Новый же Год, наряду с Масленицей и Иваном Купалой, был одним из символов противостояния Церкви. В эти дни накал протеста достигал своего апогея, и Церковь буйствовала, как никогда. Но в тот вечер они так ничего и не решили. Обошлись разговорами - кто-то не хотел попусту рисковать, у кого-то уже были нарушения, другие просто не хотели подставлять своих родных. Разошлись все злые и раздражённые от осознания, что все их потуги, как комариный укус - только лишь раздражают церковников. Но его самого это не очень разочаровывало. Он, как и все из собиравшихся на таких вот встречах, был готов на всё. Но всё же его протест был скорее внутренним. Он не пускал Церковь в свою жизнь, но делал это не так открыто, как другие. Даже можно сказать спокойно. Хотя порой злость, копившаяся из года в год, выплёскивалась и из него. И всё-таки от судьбы не уйдёшь. Именно ему, тому, кто был настроен менее решительно, предстояло тогда открыто выступить против Церкви. Уже подходя к дому, он столкнулся с Егором. Вернее, на тот момент он его не знал, но вот именно таким образом они и познакомились. Егор бежал со спортивной сумкой в руках и расстянулся прямо перед ним, чуть не сбив его с ног. Из раскрытой сумки выпало с десяток книг. И хоть свет от фонаря был тусклым, он всё же разглядел обложки книг. Все они были из числа запрещённых - античная мифология, философия. Он понял - перед ним "неблагонадёжный" или один из тех, кто скоро им станет. А где-то невдалеке уже слышались крики псов. Если они увидят их вместе, потом что-то доказывать о случайности будет уже поздно. Решение могло быть только одно. Закинув книги в его сумку и схватив Егора за рукав куртки, он рванул в сторону ближайшего переулка. Пробежав подворотнями, свернув в тёмный проулок, они остановились и долго не могли отдышаться. А после ещё дольше смеялись над, фанатично следующей своему средневековому дресс-коду, бестолковой стражей в длиннополых рясах, мешавшей им преследовать и настигать "врагов Церкви". Так состоялась его встреча с одним из подпольщиков, так он стал вхож в само подполье, где теперь мог свободно брать запрещённую литературу. Он даже некоторое время помогал распространять книги. Но недолго - всего-то месяца два. Попав из-за какой-то мелкой провинности в список "неблагонадёжных", был сослан на работы в ближайший монастырь. А по возвращении – был взят под пристальный контроль православной стражи. Потом были обыски в квартире, досмотры на улицах, вызовы в стражу. Распространять книги он уже не мог, но всё же продолжал брать их для себя, хотя уже и реже.
Иван усмехнулся. Нет, он брал их не только для себя. И даже не столько для себя. Уж он-то знает, что к чему. А вот Светланка - она должна знать, что кроме Библии, кроме притч, есть истинно русские былины, мифы и сказки, она должна знать, что её народ - это народ с древней историей, самобытной культурой. Пусть она будет одной из тех немногих, кто всё ещё будет знать и чтить свои корни. Завтра же утром надо сходить к сестре и передать ей книги. Жаль, что у неё, как и всех других родственников "неблагонадёжных" нет никакой аппаратуры, кроме телевизора - а то он обязательно бы принёс и диски с русскими песнями. Последнее время, правда, сестра не одобряла его визитов, хотя, так же, как и он, отвергала и саму Церковь и её мировоззрение. Оно и понятно: боится. Боится, что Светланку отберут, поместят в православный приют, откуда она уже, без сомнения, выйдет верным апологетом Церкви. Уж там-то умеют оболванивать. В этом они мастера. И всё же он передаст ей эти книги. Пусть она сама выбирает - или сжечь их, как это регулярно делает стража на центральной площади города, или прочитать их Светланке. А пока надо их спрятать.
Иван, сняв пальто, вывернул подклад и острым ножом осторожно разрезал его. Потайной карман выпустил наружу две небольшие, помятые книжицы с выцветшими, мягкими обложками. Обе - полувековой давности. Сказки более поздних изданий были переработаны церковной цензурой. А с сорок девятого года прекратили выпускать и их. Эти церковные сказки взять в руки без смеха было просто невозможно. Курочка Ряба в них кудахтала какие-то молитвы, семейство деда, вытащив репку, дружно благодарило в помощи Бога - какая тут мораль, можно было только догадываться, Колобок при встрече с лесным зверьём осенял себя крестным знамением, Иван-царевич звался Иоаном-иереем, почему выбрали именно этот сан - оставалось без пояснений, и боролся с Сатаной. В общем, бред алкоголика, страдающего самой жуткой разновидностью белой горячки. И всё это без застенчивости называлось русскими народными сказками. Как будто русский народ издревле исповедовал православие.
Иван любовно провёл рукой по обложкам, разравнивая их. Потом бросил взгляд на настенные часы - было без двадцати двенадцать. Через двадцать минут он должен будет погасить свет - "неблагонадёжным" запрещалось пользоваться светом с двенадцати ночи и до семи утра, а, значит, надо успеть спрятать книги в тайнике, пока это удобно. Свет от фонаря мог привлечь внимание стражи, которая, зная адреса "неблагонадёжных", обходила их по ночам. Он прошёл в комнату, в которой кроме книжного шкафа, на полках которого вместо книг стояла немногочисленная посуда, кровати, старого ковра на полу и пары стульев ничего не было. Правда, у него был ещё старенький телевизор, который предписывалось иметь в каждом доме, но он почти всегда находился в ремонте. По этому поводу приятели Ивана постоянно шутили - не выдерживает, бедняга, православных нравоучений. Вот и сейчас его телевизор был в ремонте, о чём Иван ни сколько не жалел. Всё равно смотреть было нечего. Если бы не книги, которые спасали его долгими вечерами, он бы, наверняка, умер от тоски. Спрятав книги в тайник, который находился под половицей, заходящей одним концом под шкаф, Иван сел на кровать. Взгляд его упёрся в электронное табло, висевшим прямо над дверью в комнате. На нём крупными буквами значилась надпись "ИМЕНЕМ РПЦ". Такие табло были в каждом доме и в каждой квартире "неблагонадёжных". Оно загоралось красным светом, стоило только нажать специальную кнопку у входной двери. При этом включалась встроенная внутрь табло сирена. Всё это означало немедленное повиновение страже, стоявшей у дверей. Причём существовало и контрольное время, равное одной минуте, в течение которого следовало отворить дверь страже. Причина, по которой кто-то не успевал уложиться в отведённое время, для стражи была не важна. Если через минуту дверь всё ещё оставалась заперта - "неблагонадёжный" мог быть уверен в жесточайшем наказании, вплоть до ссылки в какой-нибудь всеми забытый монастырь. Иван ещё раз посмотрел на табло. Оно лишний раз подтверждало лицемерие Церкви, которым Она, наравне с мракобесием, была вся насквозь пронизана. Церковь, оболгав и загнав науку в угол, всё же пользовалась её достижениями в своих целях. Такова, видимо, Её суть - лицемерить и запугивать. Иван погасил свет и лёг в постель. В чём же его суть?.. Завтра он отнесёт Светланке книги, а суть... утро вечера мудренее, как говаривали их предки.