Васильевский остров, стена. За стеной – собор Михаила Архангела – бывшая кирха. Там, в начале разбойничьего двадцатого века сочетался браком троюродный дед Бено Ивановича. Совершался грубый, но романтичный мезальянс: жених – наследник славного австрийско-немецкого баронства, осевшего в России со времён наполеоновских войн, обрусевший и заразившийся русским упрямством; невеста – лакейка, прислуга, востроглазая и скользкотелая псковская русалочка.
Гостей на этом таинстве было мало: прыщавый младший брат жениха – юнкер нежного возраста да подружка невесты, принарядившаяся по случаю комнатная девушка. Юнкер исподтишка бросал сладострастные взгляды на будущую свояченицу. Он сам намыливал лыжи в её сторону, но ловкая горничная выскользнула из объятий кавалера – любителя дармовой ягодки, и продалась подороже: сумела довести до венца старшего брата – наследника владений, сына норовистой генеральши, которой даже в дурном сне не виделось такого мезальянса. Вот... Тогда, в январский полдень, кафедральный зал на втором этаже кирхи благоухал еловым ароматом, а из цветных узорчатых окон на дубовый пол прыгали радужные солнечные зайцы. Так вот, гостей было мало... Младший брат да подружка и ещё подошли два друга виолончелиста, составлявших трио с брачующимся. Жених был меломан. Вот и вся компания.
Кто бы мог подумать, когда спускались по лестнице, застланной малиновым ковром, что скоро полетят к чертям медные скрепки, выдранные вместе с ковром дикими руками пещерных людей. Покроется грязной оспой белый мрамор ступеней, сапожищи, сапожищи, сапожищи... А потом на три четверти века склад, завод – трясучка. Чад, смрад, гад... Стрельчатые окна забыли своё витражное великолепие. Смоль да голь облепила безвременьем изящное творение готической сказки.
Чёрная дыра безвременья поглотила новобрачную чету, уготовив одному побег на родину, а другой страшную смерть у отравленного колодца в оренбургской степи.
Но где-то на белом свете затерялся белокурый комочек – плод этого несуразного союза. Комочек рос, рос и превратился в девочку – дюймовочку, не знающую, откуда она взялась в этом мире.
Она жила у своих тёток – сестёр быстроглазой скользкотелой русалочки, рядом с родовым имением своего отца в избе из смолистых брёвен. Она умудрялась видеть фей в малиновом тумане деревенского утра. Ей ещё предстояли хождения по мукам за её белую кость и голубую кровь, просвечивающую сквозь все покровы. Ей ещё предстояло изведать на своём хрупком хребте всю романтику жизни в степях, в лесах и на горах. И оказаться на краю Ойкумены, куда «Макар» мог загнать только представителей бело-костной породы.
Синеглазые дети Европы впитывали в себя рыбный дух степных озёр, камыша и саманных хижин. И вот там, – среди лабиринта рыболовных сетей, среди котлов со смолой беленькая девочка встретила рыженького мальчика с красивыми большими руками пианиста. Даже разбухшие от тяжёлой работы суставы не портили эти сильные гибкие пальцы. Бено Иванович унаследовал руки отца, только были они у него холёные с блестящими овальными ногтями. Был он так же, как, отец рыж и похож на кота.
А вот фигура-статуэтка досталась от матери – белокурой дюймовочки, прилипшей к рыжему отцу с наивной доверчивостью востроносой таксы.
Бывает так, что узы кровные, разорванные суровой судьбой, замещаются узами человеческими. Ведь не может же человек быть одиноким – не братом, не сыном, это очень обидно, когда некому о тебе поволноваться, а тебе некого защищать и не о ком заботиться. Когда по невыясненным обстоятельствам родители Бено куда-то пропали, он диким волчонком жил в опустевшем доме и добрался бы до него какой ни будь детдом, да места эти были такие отдалённые, а соседи такие отстранённые, что никто и не обращал внимания на самостоятельного парнишку, рыбачившего в одиночку на отцовской лодке.
Рыбы в том году было не мерянно. Оборотистый мальчик стал коптить и вялить матёрых сазанов на продажу. Однажды в посёлок заехал потребкооператор, попробовал продукцию Бено, закупился, попросился пожить в его хибаре с недельку. А когда собрался уезжать, что-то кольнуло сердце – своего сына нету, а этот такой ладный, такой бойкий. И, долго не думая, забрал немчонка с собой. Дед таким же образом подцепил и её с дочкой. Этот человек был родом из казаков-конезаводчиков, прекрасный наездник, он знал китайский язык и множество наречий степняков, подобрал обнищавшую панненку с её пятилетней дочкой в городишке на берегу Иртыша, там, где хлебал арестантскую баланду душевед Достоевский. Панненка только что овдовела и после десяти лет за спиной мужа должна была идти работать. Хорошо ещё сохранился аттестат Мариинской гимназии одного уральского городка. Грамотная женщина сразу нашла место в публичной библиотеке. Но с казённой квартиры мужа их с дочкой согнали. Пришлось ехать на окраину, в татарский квартал. Там и обнаружил её дед, войдя во двор, где жили его знакомые, у которых он останавливался проездом. Тогда долго не ломались, мгновенно оценив обоюдоострую симпатию, они сошлись на всю оставшуюся жизнь.
Ух, и помотало их по свету, ведь кооператору надо было кооперировать. И лишь под старость дед угомонился, превратясь в классного бухгалтера. А панненка так и осталась при книгах, благо библиотеки были везде.
Бено долго не засиделся на харчах приёмных родителей. В шестнадцать лет, окончив школу, он уже шоферил, а потом каким-то боком воткнулся в уголовный розыск. И дальше пошла его жизнь как оперативного работника УГРО. Но эту семью, обогревшую его, такую родную и близкую, он не забывал никогда. ***
Васильевский остров, стена, за стеной собор Михаила Архангела, отреставрированный, игрушечный, помнящий поступь ушедших в лету людей.