1.
ПРИГОВОРИЛ:
...
...к трём аналогичным смертям и одной собственной...
2.
Это осталось для меня тайной. Возможно, когда окончится срок, я узнаю, было ли это частью судебного решения или нет.
Меня вели на казнь. И тут внезапно произошла заминка:
– Стой! Лицом к стене!
Но краем глаза я увидел... Да и запах...
А приставы даже не вели под руки, а буквально тащили террориста. Того самого, о котором недавно кричали все новостные сайты. Чьи фотографии пестрели на всех мониторах. Его обвиняли в организации теракта с жертвами. На видеороликах это был гордый, красивый крепкий мужчина. А мимо меня волочили почти сумасшедшего: блуждающий взгляд, мотающаяся голова, слюни... Он что-то бормотал. Я прислушался: «Убейте... меня.., убейте.., я не могу...».
– Вперёд!
И я пошёл.
Ноги после этой встречи стали ватными: моя напускная бравада испарилась.
Наверное, каждый шёл на казнь в страхе. Не помогает ни фанатизм, ни вера в Высшую Справедливость, ни вера в Божественный суд, ни вера в Загробную жизнь. Верх берёт животное чувство самосохранения. То, что меня больше не будет, приводит к отрешённости, ступору, безразличию: перед тобою – смерть.
Длинный коридор, разгороженный поперёк решётками. Впереди, сзади – конвой, врачи...
Верх цинизма судебной системы: врачи, которые будут констатировать смерть и следить, чтоб смерть не зашла слишком далеко.
Свет в коридоре приглушён. Шагов по мягкому покрытию практически не слышно. Нет, я уловил удивительные звуки: будто мы шли по снегу, хрустящему на лёгком морозце. И стены были без какого-то определённого рисунка, будто туман окружал этот длинный, разбитый на решётчатые отсеки коридор. Наверное, так и должно быть: уход в небытие не должен, по мнению авторов Кодекса Исполнения Приговоров, задерживать душу такими мелочами, как яркие образные пятна на пути, ведущему к небытию.
3.
Последние мгновения.
Тот же туман вокруг, только стены раздвинулись, а я лежу, прикованный к плахе.
И смотрю вверх, на небеса.
Первая смерть, вторая смерть, третья смерть...
Это было страшно: быть убиваемым после того, как ты убил. Убиваешь самого себя. Страх и обречённость. Боль, холод, чувство: жизнь из тебя уходит. Ощущение орудия убийства, будь то острый нож или удавка. Омерзение от прикосновений того, кто тебя насилует и убивает. Тупое исполнение приказаний убийцы – лишь бы поскорее меня убил... Ужас от того, что с тобой делает убийца после смерти...
И каждый раз после смерти наступал черёд новой.
Я не знал, выдержит ли мой мозг очередную казнь, останусь ли я вообще нормальным, буду ли я самим собой. Да эта мысль и не приходила мне в голову: меня убивали и убивали. Убивали так, как я убивал сам. Лишь где-то далеко, за пределами сознания – всполох: мимо меня по коридору ведут террориста, который испытал смерть каждого из тех, кто погиб во время терракта, и каждый раз он умирал по сценарию, восстановленному следствием, и каждый раз его то разрывало на куски, то резало стеклом, то раздавливало перекрытиями здания, то убивало удушье, то потеря крови, то просто шок...
Но главное – мысли умиравших: их ужас, их воспоминания о собственной жизни, которая по вине убийцы не состоялась, воспоминания о нереализованном будущем, планах, бессилие поправить, изменить, повлиять: всё слишком поздно...
4.
Я понял, что настало время моей собственной смерти.
Опять тот самый длинный коридор, укутанный в туман. Без решёток. Но теперь я был один. Один на весь мир. Туман чуть заметно клубился, медленно «стекал» снизу вверх, останавливался, уплывал вперёд и возвращался.
И тут я увидел, как клубы тумана прямо передо мной разрывает пуля, по-черепашьи нёсшаяся прямо мне в лоб. Попытки как-то отодвинуться у меня не было: я умирал по праву и заслуженно, потому что не мог не умереть. После пережитых смертей, которые я принёс в этот мир, жить дальше было невозможно.
Пуля коснулась лба, медленно раздвинула кожу, тронула кость. Череп у острия стал покрываться трещинами, пока не образовалась дыра. Кровь медленной струёй полетела вперёд, а пуля стала калечить мозг, нейрон за нейроном разрывая связи, разрывая меня, личность.
Ощущение постепенного исчезновения: мелькали и тут же забывались какие-то сценки из жизни, обычно светлые, радостные. Самопроизвольно дёрнулась рука, и я перестал её чувствовать. Поочерёдно перестали видеть глаза, я перестал что-либо слышать, не стало тепла и холода... И, наконец, не стало ни света, ни тьмы: меня не стало...
Совсем.
5.
Мама подняла меня из мыльной воды:
– Как с гуся вода! Как с гуся вода!
Я крепко закрыл глаза, но мыло всё равно туда проникло и кусало.
– Мама, щиплет!
– Сейчас, сейчас! – и на голову из ушата льётся тёплая вода, а мамины руки осторожно промывают волосы, глаза, уши... – Как с гуся вода! Ну вот! Можешь открыть глазки!
Мама обернула меня мохнатым синим полотенцем, понесла из ванной в комнату, положила на уже разобранную кровать – поперёк – и стала вытирать. Потом посадила, высушила полотенцем волосы и оставила сидеть.
– А где наши вещи? Ах вот они: вот трусики, вот маечка. Давай наденем!
Я покорно поднимаю руки – майка надета, потом падаю на спину, задираю ноги – трусы надеты. А мама меня подхватывает и несёт на мой диван.
Диван куплен специально для меня. Он с откидывающимися валиками. Он красивого зеленоватого цвета – бабушка сказала, что «салатового», а я долго смеялся: буду спать в салате!
Потом меня укрывают простынкой, гаснет свет и я засыпаю...
А утром меня будит воробей, чирикающий за окном на зеленом дереве, которое своими лапами лезло вверх, на небо, испугавшись ветра. «А я маленький совсем, зато сам мошек ем!» – вспомнилась книжка про птенца, которую читала бабушка.
А ещё меня привлёк писк комара, который примеривался сесть на руку.
И он сел таки, не испугался. Не видел, что я его сейчас прихлопну.
Удар!
И как волной: с запоздавшим ужасом вижу настигающую меня опасность и, почти не ощутив боли, умираю. Потом резким движением пальца мой трупик сбрасывают на пол...
– Мама! Мама! – закричал я от страха. Реву, захлёбываясь.
В комнату вбегает испуганная мама. Она берет меня на руки, прижимает в себе, а, уткнувшись в её плечо, продолжаю плакать.
– Ну, что случилось? Тебе что-то приснилось?
– Ддда, - всхлипываю, – Я умер!
– Дурашка ты моя. Это тебе приснилось. Ты самый живой на свете!
– А комар? Ему было очень больно! Он умер?
Мама села на диван, поглаживая меня по голове, чуть покачивая, целуя в глаза.
– Ну вот, теперь слёзки высохли... А комарику было очень больно. Теперь ты знаешь, как это страшно. Не будешь убивать? Я тебя очень люблю!
6.
ПРИГОВОРИЛ:
...
...и к перезаписи первого воспоминания...
Май 2012
Фото http://club.foto.ru/gallery/photos/photo.php?photo_id=410034