(новелла)
Каждый раз, как только они ложились в постель, он ощущал всё новые и новые чувства блаженства от мысли, что она вновь рядом, что она вновь с ним в этом маленьком, и таком необъятно большом их мире.
Её спокойствие придавало ему ещё большую уверенности в себе, успокаивало его и, удивительное дело, он с великим удовольствием и наслаждением засыпал у неё на груди.
В ранее прожитой жизни подобного с ним не происходило. Её пушистое бархатное тело, всё больше и больше притягивало к себе и очень долго не отпускало даже на секунду, вызывая приятные чувства нежности и ласки. И чем больше он ласкал её тело, тем больше ему этого хотелось.
На его ласки она отвечала очень нежно и сдержанно. Но ему и этого было вполне достаточно.
Эти чувства вызывали в нём ещё большие порывы, на первый взгляд, казалось, безумного желания – любить её. Такому желанию ничто не мешало, и он с наслаждением отдавал ей себя.
О родственных чувствах они как-то не думали. Да, и в настоящее время это для них и не имело никакого значения. Они просто наслаждались минутами, отпущенными им самой судьбой, по-видимому, от имени Бога.
Им больше никто не мешал. Их желание быть вместе, наконец-то сбылось. Разговаривали между собой на удивление очень мало. Да и не хотелось ни о чём разговаривать. Других проблем или важных и очень серьёзных решений, после уже принятых, больше абсолютно не возникало.
Возможно, это и есть их «медовый месяц» в рассвете «золотой середины» условно определённого столетия. Немножко грустный и, для обеих, душевно очень тяжёлый, и очень трудный месяц.
Обнимая и лаская её, он часто задавал себе один и тот же вопрос:- Выдержат ли они испытания этого сурового для них и, ужасно длинного, года?
Но, при этом ни разу не ощутил в себе чувства тревоги ни за себя, ни за неё. На душе было спокойно и поразительно тихо и уютно.
Он всё больше и больше стал удивляться сам себе в том, что очень рано стал ложиться спать. Но, по-прежнему часто просыпался по ночам в какой-то тяжёлой тревоге по непонятным причинам. Реже стал писать стихи. И постепенно, где-то там, в подсознании, он стал понимать, что она очень тихо и медленно стала заполнять в его какой-то ухабистой жизни, образовавшиеся пустые тёмные места.
На душе одновременно было и радостно и, с горечью, грустно. Радостно за то, что его жизненное колесо снова, словно оторвавшись от ржавчины, наконец-то медленно закрутилось в нужном ему направлении. Казалось бы, жизнь, неудержимо, с огромной скоростью катастрофически быстро приближавшаяся к пропасти, под названием смерть, из последних усилий оставшейся сконцентрированной в очень маленький комочек судьбы, дало новый, на вираже падающего полёта, глоток чистого, чистого воздуха.
И он понял, что кому-то в этой жизни ещё сильно нужен. Что кому-то в сотни крат больнее и труднее, обиднее и горче. Наконец-то! Свои! Свои, пусть пока ещё маленькие, но свои заботы о собственной, ещё очень слабенькой, но, семье. Боже мой! Да какое же это счастье – иметь право на любовь, заботу об очень близком и дорогом тебе человеке!
Грустно за то, что где-то осталось второе поколение, снова не выращенных детей. Что всё так нелепо и глупо сложилось в прожитой жизни.
Наслаждаясь и любуясь её приятным и стройным телом, он ещё крепче прижимался к ней и, как бы убедившись, что она рядом, успокаивался и крепко засыпал.
Но прежде чем заснуть, он с наслаждение целовал её, совершенно забывая о том, что рядом с ним лежит сродная сестра.
Днём об этом он помнил постоянно, и испытывал иногда лёгкие чувства неловкости, которые быстро проходили и на душе, наоборот, становилось тепло и легко.
Он снова прижался к ней, обнял и тихо начал осыпать её лицо, «бронзовые» плечи, руки и грудь своими поцелуями. Это приносило его душе особое чувство удовлетворения, которого раньше он никогда не испытывал.
Со стыдом и ужасом вспомнил, как хотел покончить с собой, чтобы навсегда уйти из жизни, чтобы душа и тело успокоились уже в ином, быть может, действительно, удивительном мире, чтобы никогда и никому уже больше не мешать. Что помешало ему совершить этот поступок? Скорее всего, её своевременное появление.
Часто думал над тем, что их родители- родные брат с сестрой. Но, ведь это же совершенно не мешает им быть вместе, и наслаждаться, пусть трудной, но уже своей замечательной маленькой семьёй.
Ну и что, что родственники окружили их своими враждебными чувствами, надеясь на скорейший развал их совместного недопустимого никакой морали союза. Но он был уверен, что теперь этого уже не произойдёт, потому, что они сейчас не просто семья по крови, а единое целое, удивительно приятное и желаемое для обеих, под названием жизнь.
Ведь и она хватила «лиха» за свою прожитую жизнь. И оставить её сейчас одну он просто не имел морального права, потому что это было бы уже предательством не только по отношению к ней, но и к самому себе, не говоря уже об окружающем, пусть даже осуждающем их мире.
Да и даже от самой мысли подобного рода у него по телу начинали бегать «холодные» мурашки, потому что он не хотел её терять. В глубине души даже сильно боялся этого.
От одной только приятной мысли, что они вместе и, пожалуй, навсегда, он тихо и нежно прижимался к ней и проваливался в самый чудесный сад, под названием – сон.
Просыпаясь рано утром, он чувствовал, что её воздушное слегка отливающее бронзой тело находится рядом. Он часто пытался сравнить её тело со всем, что приходило в мыслях.
Мягкое, гладкое, нежное, упругое, бархатное, воздушное, лёгкое, пушистое. Но не находил сравнения ни с чем. На душе от всех сравнений становилось ещё приятнее. Его с новой силой какой-то пьянящей волной охватывали такие чувства, в которых он и сам долго, а, иногда и вообще не мог разобраться.
Не смотря на денежные затруднения, он с особым удовольствием делал ей различные мелкие покупки из серии мелкой парфюмерии, понравившиеся обеим. Он очень сильно хотел, чтобы в своём городе она выглядела грациознее и красивее всех женщин её возраста.
Это приносило ему не сравнимое удовольствие, и он знал, что в ближайшем будущем так и будет.
С такими мыслями подняться с постели практически было просто невозможно. Рядом с собой он чувствовал её ровное дыхание и сердцебиение, которое однажды он в шутку назвал «каменным», придавая этому выражению особый, только ему одному понятный смысл.
Лёжа рядом с ней, он часто мысленно спрашивал себя:- Интересно! Интересно, о чём же она сейчас думает, потому что всё время больше молчит?-
Но спрашивать об этом вслух просто не желал. Он не мог так грубо вторгаться в её сокровенный личный с душевными таинствами интимный мир.
Она, не спеша, слегка потягиваясь, находила удобную для своего тела позу и молча, испытывая минуты блаженства в таком положении, долго наслаждалась тишиной. Он в такие минуты старался не мешать ей и в душе хотел, чтобы это её состояние длилось вечно, по крайней мере, как можно дольше.
Аромат её удивительно нежного упругого тела действовал на него опьяняюще и успокаивающе, придавая спокойную уверенность на несколько дней вперёд.
Лёжа рядом с ней, он удивлялся переменам, происходящим и уже произошедшим с ним за эти последние дни. Он, кроме неё, никого не хотел видеть, и этого состояния души ему было вполне достаточно. Про себя отметил, что под «ложечкой» перестало противно «ныть и сосать», исчезли боли в области сердца. Спать стал уже без сновидений и не просыпался по ночам в холодном поту.
Волшебница, чародейка, а, может, и правда «колдунья», с нежностью подумал он о ней однажды. Ну и пусть будут хоть все прозвища вместе взятые слиты воедино, но они все равно для него будут нести в ней одно единственное качество, это – женственность.
Именно она одна из всех женщин, которых он знал, обладает столь чудесным качеством. И он, неожиданно сделав для себя такое открытие, настолько был поражён этим, что даже кровь в висках застучала интенсивнее, дыхание стало прерывистым и резким.
Он снова начал лихорадочно ворошить прожитую жизнь, в результате чего всё больше и больше убеждался, что к своему стыду, только сейчас понял, какой бы он хотел видеть современную женщину, т.е., какая женщина должна обладать этим замечательным качеством.
-Да, действительно!- Продолжал он размышлять,- как же трудно у нас в России женщине стать женщиной лишь только по тому, что, выйдя замуж, она теряет, а, скорее всего, её лишает данный акт многих замечательных и прекрасных качеств, кроме, пожалуй, одного – рожать.
Как горько сознавать, что семья, к сожалению, строится именно только из подобных побуждений и сухих понятий, будто бы и нет на свете ничего, более прекрасного, более важного и необходимого. И от этих мыслей на душе у него становилось грустно.
Они никогда не говорили друг другу о любви. Но это было видно по их бережным, нежным и внимательным взаимоотношениям. Он всегда помогал ей найти выход из сложных и трудных ситуаций. Она же в свою очередь очень часто поддерживала его морально, создавая тихую, уютную и спокойную обстановку в доме. О деньгах, как об необходимых экономических атрибутах семьи, они разговаривали всегда с улыбкой и как о чём-то совершенно не существенном, постороннем и очень далёком.
Этот контраст настолько хорошо вписался в их семейную жизнь, что даже в последующие прожитые годы они никогда не повысили друг перед другом голоса. Они не ссорились. Они оба были счастливы. И это счастье им хотелось пронести через всю оставшуюся жизнь.