Три дня и две ночи заседали буйные казачьи атаманы. Излагались все доводы «за» и «против», пару раз вынимались на свет божий боевые сабли и тут же со стуком вкладывались в ножны – ведь не дело это – рубить своих. Паров было выпущено немало, крепких напитков выпито достаточно, но так ничего и не решилось. В конце концов уставшие разбойнички заснули крепким сном, перенеся решение проблемы на четвёртый день конференции. И зря.
Третьей ночью всё произошло по привычному сценарию гибели Ермака Тимофеевича и Василия Ивановича Чапаева. Поскольку караул устал не меньше переговорщиков, то и спал он так же крепко, как они. И когда среди ночи запылали сразу все разбойничьи струги и стрельцы с гиканьем и посвистом бросились в атаку со всех четырёх сторон, оставалось только принять последний бой.
Если есть в нашей или любой другой Вселенной хоть какой-то добрый Боженька, то вот ему моё официальное заявление: КАК МНЕ ОСТОЧЕРТЕЛА протухшая от древности традиция гражданских войн, в которых никогда не бывает победителей, а есть только побеждённые и в которых лучшие представители моего лучшего в мире народа тупо уничтожают друг друга. Причём делается это даже не за деньги, что, впрочем, тоже не является оправданием, а в основном за какую-либо мировую идею, которая при ближайшем рассмотрении выеденного яйца не стоит. И радость всё происходящее может принести отнюдь не богу, а его прямой противоположности – с хвостом и рогами. И чем больше вникаешь в истинную, а не придуманную историю, тем больше берёт подозрение, что никакие не противоположности они, эти хвалёные высшие и низшие силы, а лучшие друзья или, скорее всего, единое целое. И возникает жуткий гибрид в виде чёрного дедушки на грозовой тучке с нимбом, с рогами, копытами и звериным оскалом. И улыбка у него вся такая добрая – добрая…
Гоня прочь еретические подозрения, я снова заставила себя взглянуть на экран.
Ночной бой, то есть резня, подходил к концу. Уже начинало рассветать, небо розовело по горизонту и голубело во всех остальных своих частях. По извилистой тропинке на Утёс поднимались, отстреливаясь и рубясь на саблях, наши знакомые разбойники. Впереди, шатаясь от усталости, со своим любимым мальчиком «Адусей» на руках шёл русский казак Борух Абрамович Гольдман. Андрейка был без сознания, из-под повязанной на голову тряпицы сочилась кровь. Святой отец, бывший по совместительству лучшим стрелком ватаги, отстреливался из пистолетов, при каждом выстреле роняя по одному из многочисленных врагов. Когда он успевал заряжать своё оружие – то один бог ведает. Тот, брюнетистый, на грозовой тучке…
Алёна с Ионой рубили врагов саблями, подросток Мишаня не отставал от взрослых. Но стрельцы и не думали отступать, а лезли как в той песне Высоцкого: «Под нами дивизия «Эдельвейс» и «Мёртвая голова»». Наши разбойники поднялись на верхнюю площадку Утёса. Дальше идти было некуда. У отца Анастасия закончились заряды, он взял тяжёлый пистолет наперевес, но был настигнут вражеской пулей. Был изрублен в капусту здоровяк Иона, погибнув смертью храбрых в чужой стране, но взяв с собой много врагов. Как подкошенный, упал рэбе Борух – пуля вскользь коснулась виска, но потерял он сознание не от боли, а от перенапряжения и усталости.
На краю Утёса стояли трое: Алёна с боевой саблей наизготовку, Миша и пришедший в себя Андрейка. Он старался не качаться, но брату всё-таки пришлось его поддерживать. Стрельцы робко остановились у входа на полянку, поражённые решимостью Алёны-разбойницы, вдовы Ивана-Волка, защищать своих детей до последнего. О собственной жизни она уже не думала.
- Волчица! – с уважением произнёс стрелец Ермошка.
Стрелец Гришка только перекрестился:
- Как есть волчица. Не подходите, братцы, ведь разорвёт в клочья!
Растолкав подчинённых, вперёд побитой шатии-братии вышел герр обер-щелкунчик и начал переговоры:
- Слышь, Алёнка, ты того, не балуй!
- А я и не балую. Подходи, пёс, узнаешь, какое оно, баловство!
- Пойми, окаянная, я на службе!
- Ну и служи аки псина, тать ночной!
- Обидные слова говоришь, Алёна, я ведь к тебе со всей душой!
- Воистину пёсья у тебя душонка! Почто братьев моих побил подло, сонных? Побоялся в открытом бою встретиться? Ты сам еси хуже Бобки – немчина, вора подлейшего.
- Нет больше твоего Роберта. А ты мне достанешься. Укрою я вас и от бога, и от царя. Не бойсь, не обижу ни тебя, ни детишек. У меня жить будете в холе, сытости и довольствии.
- Не верю я тебе, подлейшему. Врёшь ты всё, аки пёс цепной.
- Не вру, Алёна. Вот те крест святой, не вру!
- Даже если не врёшь – не бывать по-твоему. Не сидеть вольной волчице с волчатами на цепи у татя, что убил их мужа и отца.
Обер-стрелец повесил голову:
- Грешен, я Ваньку порешил. Но ведь служба моя такая, Алёна! И навёл нас тогда на Ваньку, как и на вас нонче, подлейший немчин Роберт.
Миша тихонько сказал:
- Матушка, ты помнишь, чему нас учили деды с прадедами? Мы с Андрейкой готовы.
- Помню. Простите меня, деточки, что не смогла я вас сберечь. Но честь дороже жизни.
Алёна поцеловала и перекрестила детей, быстро завела свою булатную саблю в расщелину между камнями и с силой её крутанула, превратив прекрасный боевой клинок в груду металлолома. Мать с детьми обнялись и разом шагнули вниз с Утёса, освещаемые первыми лучами рассветного солнца…
(Однако, и нефиговая же у нас семейная традиция, надо сказать!)
Долго стоял бородатый обер-дурак на краю Утёса и, по-моему, даже рыдал. Стрельцы отвернулись, дабы не видеть начальство в рассиропленном состоянии, а зря. Неожиданно в воздухе коротко просвистел кинжал – джамбия и вонзился обер-щелкунчику аккурат под левую лопатку. Последних сил в теле умирающего Ионы хватило на один бросок, но какой! Жаль только, что смерть храброго чёрного принца, достойная памяти его славных предков, не была описана в африканских хрониках как образец поведения для будущих героев…
Оставалось только съязвить сквозь слёзы по привычке: «Короче, все умерли», ан нет. К счастью, не все.
Ночью поле боя представляло собой ещё более жуткую картину, чем днём. Однако две согбенные старческие фигуры, опираясь на посохи из свежесрезанных ветвей и друг на друга, продолжали упрямо искать кого-то среди груды мёртвых тел. Это были чудом уцелевшие Борух и Анастасий. Они уже нашли Алёну, Мишу, негра Иону и многих своих закадычных друзей – товарищей по разбою, уже отпели их каждый на своём языке, но малыш Андрейка как в воду канул, что вселяло не только тревогу, но и некоторую надежду. И только к утру мальчик был обнаружен на склоне Утёса. Более лёгкий, чем другие, он зацепился рубашонкой за небольшой куст и, как ни странно, остался жив, хоть и без памяти.
В маленькой тёмной комнатке, не переставая, вздыхала высокая худая женщина с большими миндалевидными глазами.
- Ну что ж ты вздыхаешь, Сарочка, дорогая, - пытался утешить супругу Борух, - может быть, ещё и очнётся наш мальчик.
- Ох, муж, как это всё печально! Такой ребёнок, как солнышко, и такая беда. И слишком давно он не приходит в себя.
- Понадеемся на Бога, - вздохнул Борух, - всё в Его силах.
- Ой, вэй, какой ты у меня стал религиозный, - снова вздохнула Сара, - теперь хоть не уйдёшь разбойничать на старости лет?
- Теперь-таки не уйду. Не с кем мне больше разбойничать, да и силы уже не те…
Ночью у постели больного дежурила младшая боруховна, Хаечка, девочка лет двенадцати, худенькая, быстроглазая, очень похожая на мать. Она даже вздыхала похоже.
- Не надо, маменька, не надо вздыхать, я живой, - произнёс в темноте незнакомый тихий голос.
- Ой, вэй, кто это? Ты таки живой, мальчик? Мамеле, папеле, он живой, живой! – радостно заверещала девочка.
Через минуту всё семейство было рядом. Борух склонился над ребёнком, который понемногу начал открывать глаза:
- Ты меня узнаёшь, маленький?
- Рыбка Борка, - слабо улыбнулся Андрей.
- Ой, вэй, Адуся, мальчик мой! – прослезился рэбе.
За последние дни он сильно осунулся и постарел. Добрая Сарочка зарыдала в голос вместе с дочками. Все радовались…
Мальчик Андрюша остался в живых единственный из семьи. Рэбе Борух остепенился, стал кантором в синагоге и спокойно дожил свою жизнь. Когда Андрейка полностью выздоровел, он покинул гостеприимную мешпуху Гольдманов и ушёл вместе с отцом Анастасием в дальний скит куда-то в сибирском направлении, где под руководством мудрого «гуру» изучал не столько молитвы, сколько стрельбу и сабельный бой. Впоследствии он с честью продолжил семейный промысел в тёплой компании младшего боруховича, Мони, которого все звали Мишей, и оба они прожили весьма насыщенную событиями жизнь, причём, довольно длинную. Андрей был моим предком, а Моня – предком сашиных соседей и друзей детства, весёлых и шебутных братьев Гольдманов. Мир опять оказался тесен.
«Гуру» отец Анастасий мирно окончил свои годы в скиту в думах о вечном, прожив немногим больше ста лет, и совесть не мучила его за бессмысленно проведённый век. Стало быть, отнюдь не бессмысленным было разбойничье прошлое святого отца.
- Ну, и что можно сделать в подобной ситуации? – обречённо вздохнула я, - тут столько всего намешано, что едва успевай отмахиваться.
- Думай, Катажина, - семейство Кошмарских воззрилось на меня с надеждой, - ты всё-таки врач, вот и лечи ситуацию.
- Я вообще-то терапевт, а тут нужен хирург с реанимационной бригадой. Но, по-моему, во всей этой истории многое разрешится само собой, если убрать одну большую занозу – Роберта.
- Недостойного купца из Западной Европы?
- Его самого. Роберт Монц – купец, шпион и по совместительству – проклятье моих предков. И чем раньше по времени мы его изымем из существования, тем лучше будет всем, а не только моей семье. Как будет по-вашему, панове предки?
- Пожалуй, твоё предложение не лишено смысла, - кивнул головой дядюшка, - есть ли другие?
- Есть предложение отследить всю жизнь вышеупомянутого злодея и провести коррекцию, если это вообще возможно, - добавил пан ксендз.
На том и порешили.
На экране показалась большая мрачная комната с каменными сводами, возможно, находящаяся в одном из средневековых замков. Комната была плотно заставлена столами, шкафами и этажерками с колбами, ретортами, тигельками, весами, черепами и чучелами сов и крокодилов. «Пил уксус, крокодилов ел», - вспомнилась фраза из Шекспира. Я поискала глазами анализы мочи и чашки Петри с алеющим в них агар-агаром, но не нашла. Зато сова оказалась отнюдь не чучелом, а вполне конкретной живой и очень злой птицей.
В эпицентре всего этого безобразия на высоком резном стуле, больше напоминающем трон владыки некоего давно погибшего королевства, восседал седобородый старец с много повидавшими глазками – щёлками, в колдовском прикиде и с мрачным чёрным котярой на коленях. Старец задумчиво читал большую рукописную книгу в переплёте из тиснёной кожи, с мощными бронзовыми застёжками. Второе место за столом занимал добрейшего вида толстячок, глядящий на господина колдуна с видом напряжённого ожидания.
- Хотелось бы узнать, друг мой, точные сроки зачатия достойных потомков для продолжения моего старинного купеческого рода, - напомнил посетитель.
- Помню, помню, господин Монц, - важно кивнул головой колдун, - я составил подробнейшие звёздные карты, весьма благоприятные для вас, за одним исключением…
- И какое такое исключение Вы имеете в виду, герр Тивериус? – живо заинтересовался господин Монц.
- Благоприятными для зачатия являются все сроки нынешние и будущие, но ровно месяц назад от вас требовались полное целомудрие и воздержание.
- Почему же так, господин астролог? – спросил разом помрачневший купец.
- По причине крайне неблагоприятного соотношения светил зачатый месяц назад младенец мужеского пола должен вырасти в редкостного злодея, который принесёт много горя своей семье и другим добрым людям на родине и вдали от неё. Так говорят звёзды. Жаль, что мы не составили гороскоп раньше и смею надеяться, что господина Вильяма Монца с супругой минует чаша сия.
Добрейший Вилли Монц ехал в карете в самом мрачном состоянии духа. Два месяца назад он отлучился по торговым делам в Амстердам без супруги, и с его стороны целомудрие с воздержанием как раз были соблюдены. Вот только откуда у мадам Гертруды Монц взялся первый месяц беременности? Поговаривают, что виновником позорного факта является конюх Ганс по прозвищу «Свиное рыло», который исчез в неизвестном направлении вместе со служанкой жены Гундель незадолго до возвращения обманутого мужа из амстердамской командировки.
Как ни строжился бедный Вильям Монц, но искреннее раскаяние Гертруды смягчило его доброе сердце, и жуткий выродок Роберт появился таки на свет, причём имел в детстве настолько ангельскую внешность, что все отцовские подозрения забылись сами собой, правда, ненадолго. Свою злодейскую карьеру сопляк Бобка начал с прицельных плевков и поливания мочой пеленающих его кормилицы и няньки, причём попасть старался прямо в лицо. Впоследствии подросший монстрик терроризировал младших братьев и сестёр, обладающих воистину ангельскими характерами, правда, до смазливой внешности старшего «кукушонка» им было далеко. В мелких подлостях оттачивался сатанинский характер жертвы неправильного положения звёзд, впоследствии он пустил по миру семью, увлёкся грязным шпионажем, а дальше – дальше вы знаете…
- Блудливую дуру – в абортарий, и делу конец, - жестоко и с медицинской прямотой предложила я.
- В те времена аборты были сопряжены с большим риском для жизни, - напомнила Лизавета, - погибнет глупая пани, а ей ещё суждено поумнеть и стать доброй матерью пяти достойных потомков.
- Ну, и что мне теперь с ней делать? Круглосуточно держать свечку или отделать дурную купчиху розгами?
- Ты предлагаешь слишком крутые меры, - сказал Кошмарский, - попробуем для начала вернуться в дом купца – рогоносца на месяц назад.
- Ага, мало мне всякой порнодряни показывали по всем телепрограммам…
Чистенький домик, накрахмаленные занавески, цветочки в горшочках, до блеска выскобленный пол, игрушечные белые облачка на бледно-голубом, словно свежевыстиранном небе, за окошком. «Котик Мурлыка, муж работящий – вот оно счастье, нет его слаще…». Боже мой, какая скука! Молодке Гертруде давно хотелось острых ощущений.
Конечно же, добрейший супруг Вилли вызывал самые положительные чувства, но вот он снова уехал по делам, а младенца они всё ещё не завели, несмотря на то, что уже два года женаты. А тут ещё служанка Гундель расхваливает на все лады своего дружка конюха Ганса – ах, ах, фрау Гертруда, каков молодец в постели, и детей от него у каждой служанки по двое – трое, и плату за услуги берёт умеренную. Верьте мне, сделает своё дело качественно, будет Вам полный орднунг и желанный первенец, а там дело само собой пойдёт…
Умолчала, правда, лукавая служанка, что три года назад всеми правдами и неправдами пыталась привадить и женить на себе господина Вильяма Монца, ну, да этого глупенькой хозяйке знать не положено. Короче говоря, удалось-таки уломать подлой прислужнице молоденькую купчиху на грязное приключение с гадкими последствиями.
- По-моему, кто-то слишком много кушает, - задумчиво процедила я.
- Что-что? – удивились Кошмарские.
- Зажралась девка, холера ясна! – вспылила я.
-А-а-а!
- Интересно, а где сейчас находится хвалёный конюх? Посмотри, Ясь, пожалуйста.
Знатный Казанова Ганс полностью соответствовал своему погонялову «Свиное рыло». Был он дебелым рыжим мужиком с курносым носом и загорелой до красноты лоснящейся кожей, кудрявым, с маленькими бессмысленными глазками…
-Эризепилоид, - с отвращением процедила я, вспомнив занятия по общей хирургии в мединституте.
- Что-что? – спросила Ванда.
- Свиная рожа, есть одна болезнь, так называется.
- Похож, - хихикнула Ядвига.
- Не отвлекайтесь, паненки, - пан Казимеж усмехался в усы, но изо всех сил старался казаться серьёзным, дабы соответствовать своей миссии.
Великий производитель Ганс сидел в низкопошибном кабаке и хлестал доброе немецкое пиво, готовясь к очередному «кохальному» подвигу. На столе среди пивных луж валялись объедки и, не стесняясь, гуляли мухи и коты.
- Фи, какая гадость, - Эльжбета приложила к носу кружевной платочек.
- Гадость… Гадость? Гадость! Панове, я придумала! – завопила «пани Катажина», - Маркиз, пан Мышъ, будет нужна ваша помощь.
- Мур.
- Пи.
- Лизонька, у нас в аптечке найдётся кора крушины?
- И не только она…
Воистину, от трагического до смешного – один шаг. Пока кот Маркиз с раскатистым мурчанием тёрся белым пушистым бочком о свиное рыло разомлевшего Ганса, пан Мышъ, действуя как опытный диверсант, быстренько забросил в пиво эризепилоиду тройную дозу быстродействующего слабительного – для верности. Одной могло и не хватить, уж слишком туп и велик габаритами оказался вышеназванный развратник. А дальше было дело техники и великой науки фармакологии.
Громила Ганс успел дойти только до аккуратненьких дверей дома купца Вильяма Монца, а дальше мы уже не смотрели. Ясно было, что развратные действия в нерекомендуемый старым астрологом временной период не состоялись. Надеюсь, что бродяга Ганс хорошо облегчился, хоть поумнел он вряд ли.
А нам сразу же намного легче стало на душе. Было такое чувство, что воздух стал чище, хоть в доме Кошмарских он и так – свежее некуда. Даже озоном отдаёт.
Просмотр дальнейших событий принёс только удовольствие. Глупенькая купчиха срочно поумнела, раздумала блудить, выгнала нечестную служанку и сделала с законным супругом пятерых добротных киндеров. Торговая династия Монцев процветала и дела свои вела на редкость честно и удачно. Вот и всё насчёт купеческой семьи. Да, герр Ганс, оскандалившийся на весь город, перестал пользоваться дамским вниманием, как следствие, лишился заработков и был вынужден уехать вместе с Гундель куда-то далеко.
Но сильнее других претерпела изменения жизнь туповатого обер-щелкунчика. Ещё в юности, не успев серьёзно охаметь на начальственной должности, он бросил постылую службу, ушёл в казаки и счастливо разбойничал в ивановой ватаге под именем Васьки Орехова. На жену атамана Алёну не заглядывался. Свою жизнь считал удавшейся, и укоры совести его не мучили.
Бравый казак Иван Волк не погиб во цвете лет, они прожили с Алёной долгие годы в любви и согласии, подарив Мишане с Андрюхой ещё несколько славных братцев и сестричек. Жизнь детей тоже сложилась удачно, вот только разбойный промысел вскоре сошёл на нет ввиду нормализации политической и экономической обстановки в стране. Но наши ребятки нашли себе честные занятия по душе и прожили жизнь хорошо.
На свадьбе старшего алёниного сына Михаила, тоже, естественно, оставшегося в живых, погуляли и мы, заглянув предварительно в тайник пана Кошмарского. Сбылась мечта моего супруга о дегустации настоящей волжской осетрины, я вдоволь налюбовалась нетронутой средневековой природой на безграничных просторах, Маркиз не отставал в рыбодегустации от пана Александра, а пан Мышъ и пан Кошмарский с семьёй наплясались вовсю. «Пани Иоанна» и баба Поля обменялись с Алёной парой-тройкой изысканных кулинарных рецептов. Короче говоря, всем хватило приятных и полезных дел.
Героический чёрный принц Иона тоже остался в живых и, поддавшись на чары некой прелестной волжанки, женился и бросил разбойный промысел раньше всех, став знаменитым кузнецом. Это с его лёгкой руки появились и вошли в моду странной формы красивейшие кинжалы из отличной стали, которые народ почему-то окрестил бебутками.
Рэбе Борух и отец Анастасий дожили до глубокой старости и закончили свою жизнь в состоянии светлой медитации – кто в монастыре, кто в синагоге, но очень мирно и по-доброму.
А и действительно, как можно познать истинный вкус монастырской жизни, не нагрешив предварительно в юности?
Аминь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
http://www.proza.ru/2012/06/03/73