ГЛАВА XXVIII
ЧИСТАЯ СОВЕСТЬ
Отец отставил от себя бокал с недопитым чаем, и взглянул на Анжелику. Руки его судорожно сжались в кулаки, а в глазах вспыхнул гнев.
- Вот, значит, как, - проговорил он. – Ограбленный народ? А мы, значит, не народ? И вообще, по какому критерию ты производишь разделение? Кто, по-твоему, является народом, а кто нет?
- Ах, папа, ты совсем не понимаешь меня.
- Чего же тут еще понимать? Итак все предельно ясно.
- Нет, папа, и еще раз нет. Я не произвожу никакого разделения. Я говорю лишь о том, что не всякий способ добычи денег приемлем. Пойми, деньги, полученные преступным путем, вымогательством, торговлей наркотиками, никогда не пойдут на пользу людям. Рано или поздно, за это придется расплачиваться.
- Но по-другому нельзя, - почти выкрикнул Алексей Владимирович. – То, что ты называешь торговлей наркотиками, на самом деле всего лишь бизнес. То, что ты называешь криминалом, является системой. И по-другому просто невозможно. Не я построил эту систему, не я создал эти не писаные законы. Они не писанные, но они непреодолимые. Они часть самого общества. Идти против них нельзя, потому что для этого придется идти против человеческого естества, против человеческой природы. И тут, знаешь ли, твои индивидуальные понятия о добре и зле, вовсе не приемлемы. Они, если хочешь, даже аморальны. Я лишь действую в соответствии с человеческой природой, природой человеческого общества.
- Это ничего не меняет, - сказала Анжелика. – Сколько бы мы не говорили о моральном и нравственном состоянии человека, сути дела это не меняет. Все равно, добро есть добро, а зло есть зло. Об этом уже написано много тысячелетий тому назад. Об этом сказано в заповедях. И хотим мы того или не хотим, а отменить их не в наших силах. Все происходит по этим законам, и любое наше преступление, так или иначе, не остается безнаказанным. Хотим мы того или не хотим.
- Но для кого я это все делал? – воскликнул отец. – Разве для себя? Я это делал для тебя и для твоей матери. Я зарабатывал эти деньги для вас!
- Но каким образом? Отнимая эти деньги у слабых? У тех, кто не мог постоять за себя? У тех, у кого не было связей и защиты сверху? Торгуя белой смертью, и присваивая себе государственные деньги, которые даже по сегодняшним законам должны идти детям, пенсионерам и инвалидам, а также бюджетникам.
- Наивное дитя. – На лице Алексея Владимировича появилась саркастическая усмешка. – Неужели же ты всерьез полагаешь, что если бы не я, то эти деньги пошли бы по нужному адресу? Да ничего подобного. Они просто оказались бы в руках и карманах других проходимцев. Вот и все.
- Но твоя бы совесть была бы чиста, - заметила Анжелика. – В этом-то и вся суть. Речь уже идет не о том, чтобы спасти положение в стране, а о том, чтобы спасти себя. Речь идет об очистке собственной совести.
- С чистой совестью далеко не уедешь, - парировал отец.
- Э, не скажи, - покачала головой Анжелика. – Вот тебе принесло все это счастье?
- Что значит – принесло? – не понял отец.
- Ты все нам давал, все для нас делал. Но моя мать это оценила?
Отец нахмурился.
- Она бросила тебя пятнадцать лет назад, когда дела у тебя только-только стали стабилизироваться, когда твои доходы вновь стали расти. Почему она это сделала? Что, она чувствовала себя бедной? Нет, она просто стала от тебя гулять. Ей нужны были развлечения. Тебя постоянно не было рядом, и она чувствовала себя богатой и достойной более шикарного мужа. Понимаешь, она не считала свое благополучие твоей заслугой. Она относилась к нему, как к само собой разумеющемуся. Ей не нужны стали ни ты, ни я. Богатство развратило ее. И, в конце концов, она бросила нас.
Анжелика отломила ложечкой еще кусок торта, но есть его ей уже не хотелось. Отец молчал, хмурился, бросал на Анжелику мрачные взгляды.
- За все приходится платить, папа. Особенно за то, что нажито неправедным путем. Бог это так просто никому не оставляет. С рук это не сходит.
Отец поморщился.
- Какие-то у тебя христианские догмы, - недовольно произнес он.
- Да, именно христианские, - подтвердила Анжелика.
- Но это же абсурд, полнейший абсурд!
- Никакой это не абсурд.
- Жизнь базируется совсем на других законах. Выживает сильнейший.
- Жизнь базируется именно на христианских законах. Хотим мы того, или не хотим. Это нам в школе дарвинизм внушали коммунисты, для того, чтобы оправдать свою тиранию. Волчьи законы нам внушались искусственно, чтобы сделать из человека дикаря, чтобы брат ненавидел брата, сосед соседа, чтобы миром правила сила. Этого хотят те, кто всеми силами стремится к власти, не останавливаясь не перед какими преступлениями. Но, посмотри, что из этого получается. Взять хотя бы тебя, папа. У тебя много денег, столько, сколько ты себя никогда раньше и представить не мог. Но разве ты владеешь этими деньгами? Нет. Это они владеют тобой. Они полностью подчинили тебя себе. Ты зависишь от них. Ты не можешь ими даже насладиться, ты не можешь даже отдохнуть. Потому что, если ты хоть на мгновение оставишь этот ужасный бизнес, то ты потеряешь все. Ты разоришься, тебя спихнут с твоего места, и его займут другие.
- Да, - воскликнул отец. – Именно. Таковы суровые законы жизни. Нельзя расслабляться, потому что стоит расслабиться, и ты уже не жилец. Хочешь иметь большие деньги, так должен идти на жертвы. По-другому нельзя.
- Но какой прок от таких денег, если они тебя лишают всего? Если они разрушают твою семью, превращают тебя в зверя, разлагают тебя, и делают своим заложником?
- Так что же, лучше быть нищим?
- Лучше жить просто в достатке, а не гнаться за большими деньгами.
- Э, милая моя. Чтобы жить в достатке, необходимо крепко держаться в седле. А чтобы крепко держаться в седле, необходимо уметь вертеться. А для этого необходимо иметь связи, иметь власть. Для этого необходимо никому не позволять себя спихнуть.
- Я это прекрасно поняла, когда сама занималась бизнесом. Наверное, именно в то время я почувствовала, в какую бездну меня затягивает.
- Бездну? – переспросил отец. – А, может быть, к вершинам?
- Это часто одно и то же.
- А ты думаешь, что те, кто туда поднимаются, не знают этого? – Отец смотрел на Анжелику, и в его глазах было что-то, похожее на вызов. – Все прекрасно знают, на что они идут, и какую цену им придется заплатить за это. Те, кто это вершит, сознательно идут на такой шаг, и разговорами о совести и душе, о добре и зле, их не остановишь.
- Ты говоришь это о себе? – похолодела Анжелика.
- И о себе тоже, - признал отец.
На мгновение воцарилась тишина.
- Не ты ли только что говорил, что делаешь все это для своей семьи?
Теперь побледнел отец. Он понял, что хотела сказать Анжелика.
- Теперь же ты хочешь сказать, что готов пожертвовать своей семьей ради власти и ради денег? Ты такой же, как и все те, кто шел по трупам, добиваясь своего?
Отец сник, побледнел еще больше. Не выдержав взгляда дочери, он опустил глаза.
Анжелика покачала головой.
- Нет, я не хочу идти таким путем. Это не для меня.
- И ты, получается, хочешь, чтобы и я отказался от всех денег, от власти, от всего того, к чему я шел в течение всей своей жизни? Раздал бы все имущество бедным, и поселился бы здесь, вместе с тобой, в этой хрущевке, утешая себя пословицей о том, что бедность – не порок? Не так ли?
- Я не знаю, - понуро сказала Анжелика, сцепив пальцы рук в замок, и постукивая костяшками о край стола. – Просто я чувствую, что не имею права на все это. На всю эту роскошь, в которой я всю жизнь жила. Это все не заработано, оно украдено. И потом, я слишком устала от этого непрекращающегося праздника. Вечеринки, девичники, курорты, рестораны, роскошные автомобили, дорогие платья, усыпанные бриллиантами. Мне кажется, что я получила уже все, что можно получить от жизни. Теперь я чувствую внутреннюю потребность дать хотя бы частицу того, что имею я, людям, тем, кто не имеет ничего.
Отец рассеянно кивнул головой.
- Кажется, начинаю понимать тебя. Но ведь для того, чтобы дать что-то другим людям, вовсе не обязательно снимать квартиру в хрущевке, и притворяться нищенкой.
- Все верно. И, в то же время, я не хочу вызывать у людей зависть. Я не хочу, чтобы они смотрели на меня снизу вверх. Вот, мол, пришла богатая дочка богатого папочки, и щедро раздает нам свои подачки из тех денег, которые были украдены у нас самих же. Такая благотворительность не вызовет у людей ничего, кроме категорического неприятия. А я же хочу, чтобы люди видели во мне простую женщину, такую, как они сами.
Отец подумал, машинально отпил чая.
- А не проще ли тебе было бы выйти замуж? Не хочешь быть в большом бизнесе, не хочешь идти по моим стопам, так живи обычной семьей, как живут другие люди.
- Я не могу выйти замуж, - возразила Анжелика.
- А это еще почему? – удивился отец.
- Слишком много в моей жизни было мужчин. Евангелие запрещает таким женщинам, как я, выходить замуж. Есть такая сцена в нем, когда Христос разговаривает с самарянкой, и говорит ей: «У тебя было пять мужей, и тот, которого ты сейчас имеешь, не муж тебе». А у меня было не пять любовников, а гораздо больше.
- Да ерунда это все! – в сердцах воскликнул Алексей Владимирович. – Если на это все смотреть, это все слушать, то семью и вовсе никогда не создашь. Тем более что здесь речь идет не о любовниках, а об официальных мужьях.
- Я знаю, но разве это не одно и то же?
- Гм.
- Ты назвал меня Анжеликой. Насколько я понимаю, это имя выбирал ты сам. А Анжелика – означает ангел. А какой же из меня ангел, если я всю жизнь вела такой образ жизни. Должна же я хоть немного стремиться к тому, чтобы быть хоть чуть-чуть похожей на ангела.
- Ты и так похожа на ангела, - сказал отец.
- Нет. На кого-кого, а на ангела я уж никак не похожа. Ангел – это вестник, служитель. А что я принесла людям, кому я послужила? Возможно, что глядя на меня со стороны, и можно подумать, что я просто решила поиграть в обыкновенную простую женщину. Точно так же, как многие до сих пор считают, что Лев Толстой любил поиграть в простого мужика, крестьянина. Возможно, людям этого просто не понять. Но… пускай думают, что хотят.
Отец пожал плечами.
- Делай, как знаешь. Я дал эти деньги тебе, и ты вольна поступать с ними так, как считаешь нужным.
Он вздохнул.
- Ангелы, Евангелие. К чему все это? Христос. Послезавтра наступит православное Рождество. Что с того? Что оно есть, что его нет.