Прим: (искренне жаль, что карты и ссылки на проза.ру разместить невозможно...)
«0»
— Мы никогда отсюда не выберемся, никогда!!!
Истеричный женский крик полетел над долиной и разбудил мальчишку лет пятнадцати.
Слёз паренек не переносил. Пускай даже плакали по-настоящему, а не вымаливали прощенье или конфетку.
Понимая: сна больше не будет, он упрямо повернулся на другой бок и зажмурилcя. Сильно хотелось проснуться в другом мире, который остался где-то далеко.
На той стороне солнце наверняка клонилось сейчас к горизонту. А здесь будущие ночные страхи только-только начинали собираться, готовясь превратиться в плотное покрывало.
Там, рядом, шла другая жизнь, с которой нечаянная экспедиция так неожиданно рассталась. Каждому хотелось надеяться — не навсегда.
Скалистые стены вынужденной тюрьмы горделиво возвышались, уткнувшись зазубренными краями, в плотное тело непроходящего тумана. Они как будто рассматривали пленников и рассуждали, отпускать их обратно или нет.
— Я не могу больше, когда на меня смотрят!!! Не хоч-у-у-у-у-у!!!
«1»
Голубиная почта
(Озеро Байкал. Бурятия. Начало цепочки случайностей)
Вдоль мыса Безымянный на «Казанке», рвущей водную гладь, шли двое мальчишек.
Спешили.
Приметы крадущейся темноты говорили: вот-вот ударит горняшка . Такой ветер даже «Ярославцы» переворачивает — слишком опасно.
На ближайших галечных пляжах высаживаться не хотелось. Ходу до стоянки минут двадцать. Там в лагере взрослые ждут и лодку на берег выдернут разом! А вдвоем тяжело: сначала разгружать, потом тащить её из воды на гальку, а когда непогода пройдет — обратно. Рисковали, конечно, мальчишки, но осознанно.
Неожиданно в воздухе беспорядочно закружили птицы.
Невидимая упругая волна, похожая на дрожание знойного воздуха, пошла от вершин сопок, раскачивая и пригибая по пути деревья.
(Карта №1)
Картинка завораживала.
— Давай к берегу! Начинается!
Не сбавляя скорости, моторка выписала дугу и понеслась на галечно-песчаный пляж.
Паренек с мотком шнура замер на носу лодки.
Казанка с хрустом вошла в берег.
Спрыгнув на сушу и разматывая веревку, мальчишка прытко понесся к опушке леса. Там он закрепил конец на отдельно стоящей коренастой ели и вернулся.
Мотор уже лежал на берегу, а из лодки второй паренек постарше тащил тюки со снастями, вещами и рыбой.
Резкий порыв натянул закрепленный шнур, пытаясь стащить суденышко обратно на воду, но теперь не страшно.
— И раз, и два. И раз, и два… — опустевшая лодка рывками перемещалась под сбиваемый ветром счет.
Пошла волна.
Нужно тащить еще — метров до десяти. Теперь хватит. Языки прибоя не достанут, а значит и не разобьют.
Погрузили вещи обратно. Себе оставили только сумки, скатки да пакет с едой.
Временное жилище выросло у подножья каменной гряды за несколько минут до проливного дождя.
Хороши фирменные палатки. Те, кто лично знаком с брезентовыми советских времен — понять смогут. Нынешним мальчишкам не объяснить, как это – деревянные самодельные колышки забивать или, находясь внутри, стенок в дождь не касаться (чтобы не мокло, где прислонился).
Нынешнюю цветастую «пещерку» на упругие распорки — раз и внутрь. Напоследок парни привязали ее специальным кольцом за дерево. Вдруг дунет хорошо, а внутри никого — как ловить потом?
Ветер ударил вместе с дождем. Показалось, вмазал кто-то сверху огромным кулачищем.
Затряслась собранная где-то в южных провинциях китайского соседа конструкция. Завибрировала. Тысячи мокрых горошин сверху посыпались. Заговорили сразу, заскандалили.
Хорошо, когда непогоду крыть есть чем. У наших было.
Банка солонины изюбрячьей; кабанье сало копченое; хлеб ржаной из русской печки. Помидоры, лук и прочее не считается — мелочь.
Зажгли в специальной кастрюльке газовую горелку с маленьким китайским баллоном. Чай поставили.
— Молодец тетка Лена, — заговорил старший, нарезая сало, — Я-то, дурак, отмахивался, куда, мол, стока еды. Чего бы сейчас делали?
Младший промолчал, ухватив перышко лука с краюхой.
— Да не торопись ты, — явно копировал кого-то собеседник, — Давай по порядку.
Но малой упрямо сопел, пережевывая добычу. Хотя какой малой? Всего десять месяцев разницы. Но когда тебе нет восемнадцати, иной раз и это пропасть.
Наконец все готово.
Вкусна солонина — ешь, не остановишься. На кусок хлеба сверху кабанье сало бросишь, потом несколько кусков мяса, луком прида-а-а-вишь. Так и хочется сказать: «Эх, хорошо!», да только рот занят.
«Старший» есть не спешил и покровительственно глядел на торопливо жующего мальчишку:
— Я на этом месте никогда не был. Сколько мимо ходил, а как-то без нужды.
— А я на вашей стороне вообще в первый раз, — эхом отозвался паренек с городским внешним налетом. — С утра посмотрим, что тут. Пробежимся.
— А ты молодец, — улыбался второй, — Когда сказали, с Михой пойдешь, я переживал. На воде же нельзя без опыта.
— Я-то с детства в тайге, — прожевал очередной гигантский бутерброд тот, кого назвали Михаилом, — Да и на воде тоже. Дядька-то начальник рыбнадзора сейчас, да и раньше…
— Когда браконьерил?
— Как все, — отрезал паренек.
Этих тем Мишка не любил. Мало ли кто кем был? А потом историю Семеновского отца, (паренька, с которым попал сегодня в переделку), он тоже от дядьки знал — все когда-то на Байкале браконьерили.
…………………………..
Ночью каждый глядел свой сон.
Дождь с ветром неистовствовал часа четыре. После стихло, и на рассвете их ждал только ласковый шум озера, шлепающий по пляжу.
Солнце заскреблось утренними лучами в ткань палатки.
Тюкнулась упавшая с елки прошлогодняя шишка. Надо же было ей так долго падать?
Семену не спалось — гадская шишка! Свалилась же в полной тишине!
Поспать бы еще, но сна уже нет — нервничает Семен. Чует второй половинкой: переживает за них батя. Еще бы: с обеда, как волна успокоилась, именно он отправил мальчишек за вечерними сетями.
«Успокойся, папка, — мысленно сказал Сеня, как учила прабабка Надежда, — все в порядке с нами».
Через минуту полегчало.
Когда бабушка впервые увидела сотовый телефон, то охала долго, а потом зашептала внуку:
— Без нужды та игрушка Сеня. Сердце слушать надо, — и рассказала следом, как они с дедом общались, когда тот на фронте был. С ее слов многое узнать можно, успокоить или предупредить, и нет лучше телефона, чем сердце человеческое.
Семен согнулся на три погибели и шагнул из нагретого дыханием жилища в хрустнувшую под ногами гальку.
Солнце успело осветить лишь западную часть Великого Озера, но сюда пока не добралось и лишь пристально поглядывало из-за сопок.
Серебрилась мелкая рябь, закрывающая сплошным ковром освещенную поверхность воды.
«Красиво!» — любовался парнишка застывшим мгновением.
Проверил оставленные на пляже вещи — все на месте.
Открыл в лодке пробки. Пущай стекает.
Возвращаясь обратно, заметил блеск стекляшек возле палатки. Похоже, и сюда туристы добрались! Сужается грязная петля. Хотя странно — кострища не видно.
Подойдя, увидел небольшую стеклянную колбу рядом со странной веткой и присел поглядеть.
Колба оказалась запечатанной чем-то коричневым, вроде сургуча, и крепилась к желтой ветке кустарника узким кожаным ремешком.
«Странно, — рассудил Семен. — Лежит так, будто только что упала. Может, и утром это не шишка была? — Прикинул возраст ели — Лет на сто потянет, а то и больше».
Ветка показалась странно желтой.
Взял в руки и слегка оцепенел — засохшая птичья лапа.
«Рябчик? — прибросил Сеня, — Или… Голубь? Почтовый голубь?
Ремешок тоже засох, а колба получалась размером на полмизинца.
«Надпись?» — вгляделся Семен. Волнения сдержать не удавалось.
Из палатки со стариковским кряхтением уже выбирался Мишка, и прежде чем он задал первый вопрос, Сеня заметил инициалы «А.Z» на запечатанной колбе и нацарапанные на застывшем сургуче цифры — «1911».
«2»
Заваруха - I
(ссора, павлин и шаманка)
Спор продолжался минут десять.
Михаил взял птичью лапу посмотреть и повел себя, мягко говоря, странно. По-хозяйски усевшись на пляж, он покрутил ногу туда-сюда, а потом спросил:
— Вскрывать будем?
— Конечно!— удивился Семен. — Сейчас и вскроем.
— Нельзя сейчас, — вынул Мишка из-под рубашки небольшой холщовый мешок, приделанный шнурком на шее, — Испортим все.
— Эй, ты чего, — возмутился Семен, понимая, что находка странным образом от него уплывает, — Отдай.
— Нельзя вскрывать, — продолжил скороговоркой паренек, убирая лапу с колбой в мешочек. — Она герметичная сейчас. Сколько лет прошло? Когда паковали-то? Что там внутри? Откроем – и хана.
Семен просто дар речи потерял от такой дерзости. Если силой отбирать находку у наглого гостя, можно вообще все переломать, но эмоции взяли верх.
— Отдай, — пытался ухватить он мальчишку, по-прежнему сидящего на гальке, но тот как-то неуловимо переместился, и Сеня поймал только воздух.
Еще попытка – и тот же результат.
Еще.
Мишке, похоже, надоело уворачиваться. Он ловко цапнул разошедшегося парнишку за локоть, больно повернул и тот рухнул на гальку.
— Успокойся, — кричал он, удерживая Сеню, — Сейчас заборемся и колбу раздавим. Ты же на следующей неделе в Иркутске будешь?
— Ну, буду.
— Вот и вскроем ее в краеведческом музее. Ну, хочешь, я тебе сейчас ее отдам или перед отъездом? Я же убрал, чтобы целее была.
С этими словами Михаил отпустил руку паренька и ловко ее размял. Боль, поселившаяся при падении, скомкалась, съежилась и как-то разом исчезла.
— Слушай, а как ты меня? — уважительно проговорил Семен, понимая — сегодня его переиграли дважды.
— Самбо, — коротко ответил мальчишка, — Брат сводный натаскал.
— Покажешь?
— Конечно, покажу, — улыбался Мишка, — Вы же у нас остановитесь. Под квартирой в подвале спортзал самодельный,— Жалко, Серега в Америке, он бы тебя за неделю натаскал.
— Серега?
— Ну, брат сводный. Батя с его папашей друзьями были. Когда отца Серегиного убили, он с мамкой жил, а как та умерла, батя его и забрал.
— Ничего себе, — сел на гальке Семен, — А как он в Америку попал?
— По программе студенческой, ну когда в институте учился, а после диплома насовсем уехал.
— Спортсмен?
— В основном уличный бой, а из спорта приемы разные коллекционирует. Вот как этот, — и Мишка еще раз ухватил Сеню за локоть. — Не пьет, не курит. Здорово, что батя к нам его забрал: я-то на дворе уже к старшакам прибился, сигаретками баловался, а он разом все прекратил. Там с нашей лавочки уже кто где. В основном пиво пьют. Серега знаешь, чего может? — сверкнул глазами мальчишка, — Приедешь, фотки покажу. Он там в стойке павлина на великом американском каньоне.
— Павлина?
— Ну, руки вот так, — оперся на валежину Мишка и попытался задрать ноги. Ничего не выходило, — Короче, руки так, а тело горизонтально.
— Нельзя так, — удивился Сеня, — Не выйдет. Упадешь.
— Спорим? — ощетинился Мишка, — На фотках сам увидишь, он там, на памятниках всяких стоит, на мостах, на перилах. Говорит, его батя еще ловчее был.
Драться или спорить Семену теперь не хотелось. Десять месяцев старшинства неожиданно куда-то подевались, и мальчишка, что казался вчера маленьким, вдруг неуловимо повзрослел.
— Слушай, а чего там у тебя в мешке? — спросил он.
— Лапка птичья, — быстро ответил Мишка.
— А еще? — настаивал Семен.
— Ну ладно, только никому, — вздохнул собеседник.
— Могила.
— Талисман Тофаларский, — понизил голос паренек, — Даже батя не знает, что он у меня есть. Шаманка тамошняя подарила. На удачу.
— Шаманка?
— Мы когда год назад в Тофаларию летали так в Алыгжере , к бабке одной зашли. Сафа зовут. Шаманка. Батя с ней о своем говорил, он же клады всё ищет, а Сафа, как папка в поселок ушел, меня к себе затащила. Достала самородков золотых две горсти и давай фигуры по столу выкладывать. Смотрела-смотрела и говорит: «С отцом своим прямо в след идешь. Он тайны ищет, и тебе придется». Потом молчала долго, голову мне трогала, трубку курила, в дым смотрела, а потом талисман и дала. Наказала в путешествиях не снимать, а если вдруг голым останусь — проглотить. Мне вот только непонятно, — повернулся к Семену паренек, — Что это значит?
— Что? — выдавил из себя тот.
— Ну, голым я останусь. Проглотить-то незадача, они маленькие, а вот голым… С чего бы вдруг?
— Покажешь? — тянул руку Семен.
— Запретила, — вздохнул Мишка, — Увидит кто талисман, говорит, за собой его утащить можешь. Не боишься?
— Правда что ли? — не убрал руку паренек.
— Смотри, не боится, — расхохотался Мишка, — Шучу я, только никому, что ты видел.
— Могила, — повторил Сеня.
Паренек стянул майку, оставшись лишь в нательном кресте на темном шнурке и с холщовым мешочком на груди.
Снял.
Потянул за шнурок.
Из открывшейся горловины выпала лапа с колбой.
— Держи, — протянул паренек Сене, — Вот они. — На ладонь выскочили два камушка странно-желтого цвета. — Знаешь, они еще жгутся иной раз.
— Жгутся?
— Ну, это кажется так. Как щипать на груди под мешочком начинает, значит, произойдет что-то. Подерусь или еще что. Ты смотри давай, но не трогай.
— Что это? — с удивлением рассматривал Семен желтый блеск на бугристых спинках талисмана.
— Золото, — одними губами шепнул паренек, — Самородки шаманкины. Выбрала она тогда эти из кучки и мне отдала.
— А почему трогать нельзя?
— Да в принципе можно, только мы с тобой тогда навечно повязаны, и это не шутка. Так она сказала. И куда моя дорога пойдет, туда и твоя будет…
«3»
Заваруха - II
(родительские оплеухи, павлин и гнездо)
Утро для мальчишек закончилось неожиданно.
Семен еще рассматривал ухваченные таки с Мишкиной ладони самородки, а тишина Байкала нарушилась далеким пением лодочного мотора, ясно слышного в утренней тиши.
— Держи, — засуетился Семен и вернул талисман, — Лапу тоже убери. Прячь давай!
— Чего заторопился-то? — пихал мальчишка в мешочек добро.
— Да по нашу душу идут, — прислушивался Семен, — Батя не удержался. Будет сейчас на орехи. Они там паникуют, а мы тут посиживаем. Палатку снимай, а я пока лодку разгружу.
Сеня опять становился старшим, и Мишка неохотно поднялся с пляжа.
Неожиданно за палаткой он увидел что-то белое.
Подошел.
На земле лежали многочисленные мелкие косточки, отполированные временем. Рядом валялась сухая макушка елки, под которой они остановились.
«Не иначе ночью ветром сорвало, — сообразил парнишка, рассматривая светлый излом.
Глянул наверх, — «Слазать бы. Что там за кладбище? Наверняка гнездо какого-нибудь ястреба или филина».
Но времени не было.
Активность Сени понятна: придут родители, а у них сборы в обратную дорогу идут полным ходом.
Вздохнув еще разок и глянув наверх, Мишка потянул увязку палатки, замотанную на ель.
…………………………..
Без затрещин все-таки не обошлось — отец Семена дядя Юра на расправу был скор.
— Вот они, — рявкнул он, прыгая на берег с носа уткнувшейся в пляж лодки, — Вали сюда на раздачу.
— Ну че ты, батя, — пискнул Семен из медвежьих объятий, — Видишь же, целые мы. Собираемся.
Похоже, утренняя картинка лагеря и сборов в дорогу остудили отцовский пыл, и Семен отделался лишь легким шлепком.
— Да тетка Лена полночи спать не давала: угробил да угробил, а на лодке-то утонуть только дурак может. На Амуре, правда, парочка нырнула вчера – из-за них и сыр-бор. Я бы и сегодня не пошел — сердце-то спокойно.
Оказалось, горняшка застала вчера врасплох не только мальчишек. Катер «Амур» класса река-море, что упомянул отец, хорош на Байкале лишь в тихую погоду. На берег его и впятером не утащишь, и остается только до отстоя бежать.
— До бухты они не успели, — рассказывал отец, — Разом нырнули. Хорошо, один в жилетке был – тот и спасся. Его через пару минут наши с «Ярославец» вытащили. Кстати, а вы-то одетые шли?
— Сам учил, — дернул из кучи оранжевую куртку Сеня, — Обе здесь, можешь рундуки не смотреть, — предупредил он настроение отца и прищурился, — А сам-то чего без жилетки?
Отец ничего не сказал, а лишь хлопнул паренька по затылку еще раз. От медвежьей ласки голова у того слегка мотнулась.
— Ладно, зачет, — гудел отец, — А Мишка-то как?
— Во, — оттопырил большой палец парнишка, — Сразу видно, чей племянник.
— У него и батя такой. Путешественник. Все клады ищет.
— Находил?
— Наверно. Живет не бедно, но правду кто тебе скажет? А вот пацанов правильных поднял. Я и приёмного пару раз видел. Спортсмен.
— Слушай, а ты не видел, как он павлина делает?
— Павлина?
— Ну, стойку. Когда руки вот так, — стал моститься на валежине парнишка, повторяя Мишкины выкрутасы, — А тело горизонтально.
— Горизонтально не выйдет, — хмурился отец, — Упадешь.
— Вот и я говорю, — начал паренек, но закончить ему не дал Мишка. Он притащил скрученную палатку и сдержанно поздоровался.
— Садись, — дернул его за руку мужчина, — Напугался?
— Да нет. Чего бояться-то, Сеня же знает, чего делать, — опустился на гальку паренек.
— Молодцы, — ухватил мужчина их за головы и прижал к себе, — Молодцы, не подвели.
Мишка потащил компанию смотреть отломленную макушку и россыпь костей.
— Заберусь? — мотнул он головой в сторону ели.
— А сможешь? — с сомнением смотрел дядя Олег на дерево, лысое понизу – метра на три.
— Ха, — наглухо застегнул рубашку тот, — По кедрам и выше бывало.
Молчаливое согласие и азарт толкали в спину.
— Давай подсадим, — начал было отец, но паренек уже ловко прыгнул и словно прилепился к стволу.
Левую ногу он поджал под себя и теперь подсаживался на нее, перехватываясь все выше.
Ель оказалась широченная — рук не сомкнешь.
— Ему бы до первых веток, — переживал Семен, — А тут еще сучки.
Действительно, метрах на двух высоты начиналась хлипкая, но частая мелочь, торчащая щетиной в разные стороны, но карабкающегося пацана она не остановила. Ловко прижимаясь к стволу, он добрался-таки до сучьев приемлемой толщины и скрылся в густых нижних ветвях.
— Точно в лесу рос, — уважительно проговорил Семен, — А с виду городской городским…
Вернулся парнишка минут через пять.
— Гнездо там, — легко спрыгнул он на землю, — Макушка двойная, так между ними и устроено. Сухую часть обломило вчера, все и повалилось. Там еще костей остало-о-ось, — махнул он рукой наверх.
—Байкальский беркут, — проговорил отец, — Только они гнездятся так близко к воде. Ветрено тут, а для охоты простор, — с этими словами он махнул рукой и чуть не шваркнул сына по голове. Хорошо, тот был на чеку, и отскочил. — А не стой под стрелой, — выдал неуклюжую шутку отец и потащил пацанов к лодке, — Давайте попробуем вчетвером ее на воду сдернуть, чтобы не разгружать. Андрюха, иди сюда, — позвал он из своей лодки второго мужчину лет тридцати.
Все получилось, и когда пацаны забрались на борт своего суденышка, а мотор заурчал, Сеня крикнул Мишке в самое ухо:
— Теперь ясно, как лапа-то голубиная не сгнила — в гнезде лежала на ветру. — Тот согласно кивнул, а Семен продолжил. — Мы через неделю с батей с городе будем, так что пока с музейщиками договаривайся.
«4»
Никуда не ходи …
(детство, археология и странный сосед)
Детство Мишки Птахина протекало до десяти лет в хрущевках, построенных на крутом откосе Ангары.
Улица Дальневосточная. В соседнем с писателем Вампиловым доме.
Видимо, в ту пору археологические изыскания перед строительством не проводились, и под домами оказалась стоянка древнего человека. Всё как должно: река с рыбой были всегда, так что и в каменном веке люди здесь кормились.
Узнали мальчишки об этом случайно.
Играли как-то с друзьями в войнушку в одном из оврагов, выходящих на реку.
Высота обрыва метров пять и самые рискованные съезжали на заднице, невзирая на перспективу получить дома за порванные штаны!
Так один из детских друзей опоздал к началу игры и прыгнул вниз, скатившись в туче пыли вместе с шаром желтого цвета.
Когда страсти от его прибытия улеглись, то все увидели, что не шар это вовсе, а человеческий череп…
Вызвали милицию.
Те поковырялись и сказали, мол, вопрос этот не их, а скорей археологов. Череп тем не менее забрали.
Через час прибыл отец Мишкиной одноклассницы. Оказался он профессором исторического факультета.
Раскопки — занятие нудное. Казалось бы, чего проще! Взял лопату и копай! А тут совочки да метелочки. Все-то нужно зарисовать, упаковать.
Оказалось, Санька, что ехал с горы, наткнулся задницей на вымытое дождями захоронение каменного века. В нем археологи обнаружили нефритовый топор, два скелета и украшения из ракушек. Настоящая могила, и находится она сейчас в Иркутском краеведческом музее.
«Нет справедливости, — сердился Мишка, вспоминая о друзьях первооткрывателях, — Хоть бы про то, как обнаружили, написали, а так ни слова».
Зато после этого вся команда занялась поверхностным сбором предметов быта «каменных» предков, вымытых дождями из земли.
Нуклеусы, пластинки, костяные ножи, иглы из рыбьих костей, отщепы. Много чего легло тогда в одну из первых детских коллекций.
Когда надоело просто собирать поверху, мальчишки начали рыть шурфы. Предметов стало в разы больше, но Главный Археолог сказал, что если они будут копать и не зарисовывать, то занятия придется свернуть.
Так все и закончилось.
— Смотри-ка, копать нельзя, — сказал друзьям-«археологам» Мишка в подъезде после разговора.
— Правила такие, — примирительно вздыхал Санька Лопин, что начал эту историю собственной задницей.
— Правила-правила, — сердился Птахин, — Нужна мне эта археология. Если копать нельзя, так я больше в этот кружок не пойду.
………………………..……..
Телефона Маринки, дочки профессора археологии, Мишка не нашел. Пришлось вспоминать расположение квартиры.
«Дом, вот он, — рассматривал Птахин район с горки, — Надо же, до четвертого класса любил Маринку, до подъезда провожал, пока она с коня на физкультуре не упала».
Девчонка отличалась крайним упорством характера и несколько раз пыталась перепрыгнуть неприступный снаряд, неловко падая и вызывая смех одноклассников.
Птахин сначала переживал за нее и хотел, чтобы прекратила позориться, а потом вдруг почувствовал, что все — разлюбил. Парочка следующих кульбитов окончательно разрушили сладкую боль в груди мальчишки. Странная все-таки эта штука – любовь.
«Когда же я в последний раз-то у них был? — вышагивал Птахин к подъезду, — Года за два до переезда плюс три после — пять лет?»
Мишка любил и не любил бывать в уголке своего детства — слишком уж сильно изменились пейзажи.
Нет, все осталось по-прежнему, только он стал намного выше ростом и, то, что казалось раньше фундаментально-огромным, неожиданно уменьшилось.
Исчезли «небоскребы» пятиэтажных хрущевок и съежились вертикальные стены поддерживающих откос парапетов.
Сократились расстояния, и пропала тайна темного подвала со ступенями и дощатыми кладовками.
Неизменными остались лишь деревья.
Позже Мишка поймет, что они просто вместе росли вверх. Те же березки около дома, которые, со слов отца, садил Вампилов, и тополя с осинами на газоне.
Паренек чувствовал себя Гулливером, покрывая расстояния детства гигантскими шагами.
Дверь подъезда, где предположительно «прятались» археологи, конечно же, оказалась закрытой.
Хорошо, минут десять назад он пробормотал вслух себе под нос:
— Необходимо открыть двери в Маринкином подъезде.
Надежда на шаманскую «технологию» тофаларки Сафы оправдалась.
Когда осталась пара шагов, замок щелкнул и выпустил мальчишку лет десяти, глянувшего на Птахина с легким удивлением.
«Работает, — радовался паренек, — Молодец шаманка».
В ту единственную встречу он даже немного напугался, когда старуха принялась без предупреждения щупать ему голову. Костистые пальцы цепко хватали затылок, бесцеремонно поворачивали.
— Все так, — шипела шаманка и спустя секунду стала рассказывать. Выходило, что люди хоть внешне и похожи, но делятся еще по каким-то невидимым признакам. — Ты наш, — шептала ему старуха, пуская из трубки дым прямо в лицо, — Наш и свой. Только время наше уходит. Когда бог стал общаться с людьми напрямую, мы с духами оказались никому не нужны. Здесь шаманы сохранились, потому что история о боге начиналась слишком далеко, и учение ихнее поздно сюда пришло, — мелко смеялась она. — Но бог решает огромные дела, а разной ерундой ему заниматься некогда. Для этого и есть мы.
Из дальнейшего рассказа выходило, что стоит попросить вслух разные мелочи, и духи ручьев, гор или даже домов выполнят любую просьбу хоть и в городе.
— По мелочам и жертвы не надо, — продолжала старуха. — А что крупное, лучше у бога просить да с молитвой. По тебе видно, вольный ты человек и сможешь духами повелевать и милости свыше получать. А там где жертва — сторонись. Кормиться с двух рук – задача непростая, но ты разберешься. Следи за признаками. Духи общаются с каждым, а замечают лишь единицы. Сны смотри, мысли слушай. Взаимосвязано все. С тобою весь мир говорить будет — только гляди.
После она подарила Мишке те самые самородки, что лежали сейчас в мешочке по соседству с лапой, и советовала проглотить их, если вдруг останется он когда голым. Расспросить подробно в тот раз не вышло, вернулся отец и утащил паренька к вертолету.
…………………………………….
Птахину повезло — профессор оказался дома.
Обстановка квартиры почти не изменилась. Те же громоздкие шкафы и стеллажи с книгами. Тот же полумрак и карболитовая настольная лампа на рабочем месте.
Когда паренек напомнил, кто он, хозяин обрадовался.
— Привет! Давай, проходи! — тащил профессор Мишку за руку, радостно улыбаясь. Птахину всегда это нравилось — неунывающая семейка!
Устроился, как и шесть лет назад, в размятом и очень удобном кресле. Прервал обязательные попытки налить чаю и заговорил по существу.
Профессор увлекся историей сразу и после вопросов: «Чем запечатано? В сухом ли месте лежало? Предполагаемый возраст?» — Мишка был-таки чаем напоен.
Лапу из мешочка он доставать не решился, а только разглядывал реакцию профессора.
Вроде ничего тревожного, но после как сказал, что оставил находку отцу, вынимать было совсем уже глупо.
Перед уходом договорились встретиться в запаснике краеведческого музея через неделю, когда из отпуска выйдет специалистка. Она же хранитель.
……………………….
Ветерок гнал вдоль бордюров мелкий мусор.
Птахин медленно вышагивал к своему бывшему дому.
Идиллия уголка детства неожиданно была сломана местным полусумасшедшим Юрой.
Он всегда был старше Мишки лет на пять. Сидел сейчас на лавке, почему-то далеко от обычного места обитания. Болтал ногами и радостно улыбался окружающим.
Птахина с детства всегда при встрече с ним или кем-то похожим охватывало непонятное чувство паники. Невзирая на безобидность, они были, конечно, не из человеческого мира.
Пока оживали детские эмоции, Юрка уперся в Птахина взглядом и перестал улыбаться.
— Не ходи никуда! — заговорил вдруг басом давешний сосед.— Не ходи!
— Куда не ходить? — опешил Птахин.
— Никуда! — сообщил «оракул» и вновь заулыбался, раскачивая ногами, обутыми в башмаки «дедушкиного» покроя.
Внимания на Птахина он теперь не обращал, и чувствовалась удовлетворенность от исполненной важной работы.
— Юрка! Вон ты где! Все глаза просмотрела! Не уходил же никогда! Чего тебя унесло? — Быстрыми шагами подходила его мама, тетя Поля.
— Что, тетя Поля, сбежал? — спросил Птахин. — Здравствуйте!
Мишка улыбался. Тетка она была классная, но спуску не давала никому. Паренек приятельствовал в детстве с ее племянником, да и она всегда привечала соседских детей, может, надеялась, что и Юрка при них нормальным станет.
— Я тебя знаю? — всмотрелась та. — Мишка! А кудри где? — крепко ухватила она за руку паренька.
— Борьбой занялся, тетя Поля теперь так стригусь. Здрасьте! — улыбался Птахин.
Замолчали. Уходить сразу было неудобно, и Птахин прикрыл ладошкой тети Полину руку. Так и простояли минутку, предаваясь каждый своим воспоминаниям и разглядывая друг друга.
— Представляешь, первый раз убежал! Я перепугалась жутко, а он здесь сидит-посиживает! — прервала минутное молчание бывшая соседка.
Мишка не ответил, и они пошли в сторону их дома по улице Дальневосточной.
Юрка плелся позади, пуская слюни.
«Значит никуда не ходить» — вспомнились его слова. Вот и еще одна загадочка.
Попрощались, и может быть, навсегда. Состояние казалось двояким: радостным от посещения родных мест и настороженным после Юркиного «Никуда не ходи!»
«Ничего, дальше будет видно, — гнал сомнения Птахин. — Не ходи никуда. Ха! Там посмотрим…»
«5»
Хищные вещи
(вскрытие колбы)
В хранилище стояла тишина: там шла призрачная «жизнь» вещей.
Прошнурованные и пронумерованные, они располагались на полках подозрительно оттуда «поглядывая».
Наименований — без счета. Много собралось материала за годы существования краеведческого музея:
предметы утвари и быта, начиная от каменного века;
национальные костюмы народов Прибайкальского региона;
предметы, завезенные за время каторги и ссылок;
фотографии декабристов и польских повстанцев;
Кругобайкальская дорога.
Хранилище жило как музей в музее. Где-то здесь лежали экспонаты революционного периода, принадлежавшие Колчаку или Кропоткину, запрятанные здесь с периода СССР по идеологическим причинам.
Хранительница территорий Анфиса Евгеньевна происходящим была довольна.
Работала она здесь более двадцати лет, и вещи «принадлежали» ей одной. Никто не мог сказать, кроме нее, где что лежит, и только эта дама небольшого роста в своей извечной косынке выдавала и поясняла что-либо по первому требованию.
…………………………..
Птахин с товарищем пришли в хранилище после обеда.
Отец Семена только глянул на них с легким удивлением, мол, что за дела такие спешные, а потом заговорился с Мишкиным дядькой Иваном, главным рыбнадзоровцем иркутской стороны Байкала.
Пользуясь паузой, мальчишки тихонько ретировались: «Нет» не прозвучало, а молчание они расценили как безусловное «Да».
Пока ехали, Сеня завистливо цыкал на Мишкину летнюю жизнь: никаких тебе огородов или коров с курицами. Мамка на даче, батя в очередном путешествии на необитаемых островах Владивостока — свобода!
Дядька Иван Ознорский надзирал условно. Понимает: мальчишка пива не пьет, не курит и на лавочках штаны не просиживает. «Свистни», когда хочешь, и будет как штык. В любой командировке без указивок знает, что делать: костер? – костер; посуду мыть? – мыть. Лес-город — нет проблем — чего не согласиться присмотреть?
Пока ехали на маршрутках, Мишка рассказал Сене историю про Маринкиного отца, свое детство и археологический кружок. Семен над историей посмеялся и согласился, мол, ждать, пока что-то вымоет из-под земли, нет резона и если не копать, то никакого интереса и нет.
— Сейчас увидишь, какие они нудные, — закончил историю Птахин, — Будем все рисовать, фотографировать.
Маринкин отец позвонил загодя, и их ждали.
Когда Анфиса Евгеньевна взяла загадку со стола, мальчишки ощутили легкий приступ жадности. Прямо «… царь Кощей над златом чахнет…»
«Интересно, чего это затрясло? — задумался Мишка и глянул на Сеню. Тот вцепился руками в колени и тихонько раскачивался, — Ага, не один я, — понял паренек, — И что такое происходит? Предчувствие? Но, скорее, в колбе – какие-нибудь прощальные слова из далекого XIX века».
Таких «приветов» в иркутских краях хоть отбавляй. Мишка Птахин хорошо помнил сопку, перекопанную каторжанами почти на четверть в городе Слюдянка, в том самом девятнадцатом веке, и вырубленные латинскими буквами слова прощания на отвесной скале.
Они тогда с батей и бывшим главным геологом рудника Владимиром Петровичем Быковым старые владения предприятия обходили.
Выработанные жилы диаметром на шесть-семь метров и необъятной глубины вертикальные ямы, засыпанные каменьями. Места, где кандальники жили, и та самая надпись на скале.
Еще Миха подобрал на месте бывшего барака половинку кандалов, но в этот же день наигрался и оставил ее в бывшем пионерском музее поселка Култук. Завистливо поцыкал еще в том же музее на заржавленные наганы и маузер под стеклом. Никогда бы такое не отдал, а кандалы, чего там… не жалко.
…………………………..
— Пробуем, — достала цифровой фотоаппарат и диктофон хранительница Иркутской истории.
Птахин глянул на почти скрывшегося в тени Сеню, мол, вот начинается нудистика, но тот пока явно не скучал.
«Понятно, — невольно завидовал Мишка, — В первый раз всегда интересно. Пожалуй, скажи сейчас Сене: иди, собирай, что дождик вымыл, – тот и пойдет».
Анфиса Евгеньевна ткнула пальцем в китайский чайник. Лампочка на белом боку засветилась неожиданно-сливовой расцветкой.
— Колба стеклянная, прикреплена кожаным ремешком к лапе птицы. Предположительно, голубя, — первые слова она произнесла настолько буднично, что Мишке стало немного не по себе: а вдруг там действительно лишь послание родственникам?
— Запечатано сургучом, — продолжила Анфиса Евгеньевна — На торцевой части видны инициалы А.Z. Сбоку поверх сургуча острым предметом нацарапано 1911.
В руках она вращала медицинский скальпель, повидавший виды и переживший не одного хозяина.
Инструмент выписывал ровные круги в свете сталинской коричневой лампы из карболита. Круглый плафон ее на кривой ноге молчаливо нависал над суетой.
Семен пристроился около литой чугунной этажерки со всякими пакетиками и мелкими предметами с бирками и молча сопел. Руки на коленях не двигались, да и сам он напоминал сейчас музейный экспонат.
Мишка тоже притих, увлеченно разглядывая «кухню».
— Ремешок изготовлен специально для голубиной почты. Внутри колбы видна скрученная бумага или пергамент.
После этих слов в дело пошел фотоаппарат. Вспыхнул несколько раз, фиксируя столетний сюжет. Сверху; слева; справа; на штативе; с подсветкой и без…
— Вскрываем. Пробуем сохранить в целости инициалы.
Скоблила хранительница сургуч недолго. Когда исчезли цифры, появилась пробка. Сургучный кругляш с инициалами аккуратно положили в пакетик.
Волнующий момент приближался.
Тишина полная.
Стало «останавливаться» время.
Птахина потряхивало. Мальчишка не знал: это дает о себе знать золотая лихорадка – и просто прислушивался к себе.
Испарина на лбу. Ноги ватные, хорошо идти никуда не надо — сиди и жди, когда скальпель потащит закупорку.
Оказалось, он не понадобился. Анфиса Евгеньевна прихватила пробку мелкой наждачной бумагой и потянула.
С легким «чпыканьем» та вышла из колбы.
Птахин с Сеней подались вперед. Почему-то следом потащилась бумажка.
Оказалось, она намотана на что-то и обвязана черной ниткой!
— На совесть делали, — сломала тишину музейщица. — Накручено, обвязано и залито сургучом. Опечатано!
«Опечатано-опечатано, — заговорил в голове у Птахина странный голосок. — Опечатано-опечатано».
Мальчишка прислушивался к собственному состоянию с испугом, и только истории шаманки Сафы о невидимом мире удержали его от паники.
— Бумага плотно намотана на стержень, выполненный заодно с пробкой, — «колдовала» хранительница, — Сверху несколько слоев ниток.
«Хорошо, когда есть специалисты, — понемногу выходил из странного состояния Мишка, — Мы-то давно бы все размотали и угробили».
Снова фотоаппарат и съемка конструкции с разных ракурсов.
Наконец Анфиса Евгеньевна кончиком скальпеля подцепила обвязку, потянула, и та лопнула около простенького узелка с болтающимися кончиками.
— Структура нити изменений не потерпела, — трогала она отточенным инструментом краешек: — Бумага свойств также не поменяла. Пытаюсь снять со стержня, не разматывая.
Бумажный цилиндрик, подталкиваемый скальпелем, выполз на зеленое сукно стола.
Теперь стало видно: в пробку вмонтирован металлический штырь с прорезью. В нее вставлялся край голубиного письма и после плотно накручивался поверху.
— Толково, — неожиданно пискнул из темноты Семен.
— Да! В то время за такой почтой стояли жизни, — не отрывалась от работы музейщица. — Видите, какая сохранность!
После этого без всяких предисловий она взяла цилиндрик и развернула.
«6»
Хозяин снов
(и яви тоже)
Про вещие сны Мишка, конечно, слышал не раз, а потом и шаманка Сафа в том единственном разговоре натолкнула паренька на поиск литературы. Однако дальше сонников он не пошел. Когда искал по совету шаманки молитвы, разговорился с соседкой, что регулярно посещала церковь, и получил «краткий курс» верующего.
Птахин был, конечно, крещеным. Батя настоял. Однако в их разноречивой семье была свобода вероисповеданий — хочешь верь, а хочешь нет. Когда соседка, перегибая палку, стала называть шаманизм бесовской верой, Птахин общение с ней сократил. Сафа со своим мировоззрением выглядела теперь честнее: она-то в силу молитвы не только верила, но и пользоваться советовала.
Позже соседка тетя Люся увидела на полке у Птахина сонники и опять заявила, мол, и сны от лукавого. Нет, Мишке положительно больше нравилась шаманская демократия против жестких церковных устоев. Тем более еще до Сафы и соседки Птахин в иллюзорном мире ночных видений «имел» несколько персональных мест.
Попасть в них специально удавалось редко и в основном это происходило стихийно. Но коли уж Мишка там оказывался, то знал точно: где что лежит, кто где живет, и чего можно ждать от обитателей.
Больше всего ему нравилась кирпичная хрущёвка с бесконечным количеством подъездов.
Гулкие, хлопающие деревянные двери и ни одной железной. Здесь у него «жила» парочка девушек.
Были у них в свое время в школе такие практикантки — недоступные и важные. Наверное, потому он сюда их и «поселил».
Во сне с хрущевкой имелся еще забавный старик — Семеныч. Иногда он говорил злободневные вещи, предугадывая события в разные периоды.
Укладываясь спать после вскрытия колбы, Птахин пытался смоделировать именно этот сюжет.
Удалось.
Дом стоял, как и прежде, неизвестно где начинаясь и неизвестно где заканчиваясь. Красной линией уходил он за горизонт и подсвечивался закатным солнцем.
Практикантки, стоявшие на балконе, махали руками:
— К нам?
— К Семенычу. — Никак не получалось у Мишки преодолеть собственную скромность по отношению к девчонкам, пусть и во сне.
Старик сидел, по обыкновению, у открытого окна и курил.
— Войду? — улыбался Птахин.
— Говори так, — ответил Семеныч дежурной фразой. — Я ухожу скоро.
Правила игры — другого ответа не бывает.
Несколько раз Мишка пытался проникнуть к нему в квартиру через дверь, и всегда его дома не оказывалась, только на пороге появлялась противная бабка со злобным доберманом. После «оракул» исчезал и у окна.
Решил не рисковать.
— Семеныч, совет нужен. Есть загадка. Давняя. Чего ждать — неясно.
— Ты слишком торопишь события, — выпустил струйку вонючего беломорного дыма тот. — Не спеши, все приходит в свое время, как созреет. Вы слишком заморочены на материальном, а это почти не важно. Ведь отсюда уходят голыми — как и приходят.
Мишкины мозги «скрипнули», пытаясь «переварить» сказанное и хоть как-то привязать к событиям.
Семеныч разглядывал паренька, зажимая папироску рукой с пожелтевшими ногтями.
Морщинки в уголках глаз разбегались лучиками, сопровождая хитрый прищур. Старик молча пускал дым, уткнувшись взглядом за горизонт.
« Забавно, почему именно он? — задумался Мишка, — Ладно, с практикантками понятно. Всего лишь неосознанная месть за недоступность и собственную нерешительность, но почему «оракул» – именно этот дымящий беломориной старикашка?»
На противоположной стороне сна послышался скрип соседской двери — шесть-тридцать утра.
Сонная реальность покачивалась, теряя жесткость.
Мишка еще пытался удержать картинку, но неожиданно из-за горизонта полетели фиолетовые монстры. Логика происходящего сломалась, и начался обыкновенный сон с множеством видений.
……………………….
Будильник.
«Приходим и уходим голыми, — еще звучал в сознании прокуренный голос Семеныча, — Надо же, — усмехнулся Мишка, усаживаясь на постели, — Голыми. Прямо как Сафа заговорил. К чему бы такие совпадения?»
Сегодня предстояло найти переводчика.
Дело в том, что письмо оказалось написанным на испанском языке. Датировалось оно, как и колба, одна тысяча девятьсот одиннадцатым годом. Четырнадцатого сентября.
Автор — Антонио Загирес. Большего парни не поняли. Теперь нужен был кто-то свой «в доску», да еще знающий испанский, чтоб и перевел правильно, и не болтал.
Мишка понимал: оказаться в письме может что угодно.
Пока мальчишки разглядывали написанное мелким почерком письмо, Анфиса Евгеньевна пошла к стеллажам и подняла учетную книгу регистрации иностранцев, прибывших в г. Иркутск за 1911 год. Там про Антонио ничего не оказалось.
— Ничего не значит! — не смущалась та. — Возможно, он регистрировался в Верхнеудинске . Лапу-то в Бурятии нашли?
— Ну да, — буркнул Семен. — На Восточной стороне Байкала.
— Видите, — оживилась хранительница, — Завтра же запрос туда сделаю.
(Карта № 2)
Парни ушли не солоно хлебавши, и каждый в своем состоянии.
Семен расстроился, и Мишка его понимал. Им с отцом сегодня уезжать, а ясности нет. Птахин сделал себе и ему прямо в хранилище ксерокопии письма, и мальчишки договорились, что переводом займется Мишка.
— В нашей деревне уж точно никто ничего не поймет, — вздыхал Сеня, а у Птахина появились соображения.
Будучи пареньком читающим, он прибросил, что уж русско-испанский словарик он себе купит за пять минут в любом книжном, а прямо сейчас прибросит содержание на компьютере в онлайн переводчике.
«Основное посмотрю, — сказал он себе, провожая товарища, — а там поглядим».
«7»
Золотая Лихорадка
(перевод письма и планы)
Большую часть письма Мишка действительно перевел на компьютере, а вот шероховатости устранял сейчас, отчитывая новенький словарь и разбираясь во множественных значениях.
«Прав батя, — радовался Птахин, ероша страницы, — Без книжек — никуда».
Но, несмотря на радужные планы, работа двигалась не так быстро. Здесь не школа и не полчаса до уроков — переводу нужна точность.
Адресовалось послание в Верхнеудинск какому-то купцу Арсентьеву.
Видимо, голуби приобретались именно там и должны были вернуться обратно на голубятню.
А вот следом началась путаница.
Откуда-то взялся остров Ольхон .
Родня проводника и переводчика, бурята Жаргала Итилова, должна была помочь в розыске экспедиции. Речь шла о местности HUIR-HUSHUN в районе какого-то жертвенника.
Маршрут указывался с мельчайшими подробностями.
Давался странный совет: аккуратней обращаться с квадратным камнем искусственного происхождения на плато в предгорьях. Не разводить рядом костров, и самое главное — обойтись без бурятских обрядов. Дважды повторялось: «Никаких жертвоприношений! Только сигналы голосом или стрельбой!»
Сразу вспомнилась тофаларская шаманка с ее советами.
После говорилось: экспедицией найдена местность с неимоверным количеством золота, но выйти обратно не получается.
«Соответственно и золотце унести не могут, — смекнул Птахин, улавливая уже знакомое состояние, что поймал в хранилище днем раньше, — Что за ерунда? — сердился он, прислушиваясь, — Лихорадка что ли золотая? Ноги ватные опять стали. Успокаивайся давай!» — приказал он себе и вернулся к чтению.
Получателю письма предлагалось взять с собой специалистов по скалолазанию. Немного описывались зубчатые скалы котловины, в которую попала экспедиция. По этим приметам и предлагалось ориентироваться.
Вот так!
Неожиданно в голове у Птахина зазвучал текст из рок-оперы про Хоакина Мурьетту, на которую ходил с отцом в музыкальный театр:
«Золото в Калифорнии – самое отборное…»
Точно «Золотая лихорадка»! Открывались необычайные горизонты и перспективы. Мир стал добрым и радужным.
«Выйти не могут. Ха! Но как-то же они туда попали?» — пританцовывал паренек, выбравшись из-за стола.
Ситуация все больше занимала воображение. Со времен археологии и памятных захоронений Мишке всегда хотелось найти золото. Правда, он не знал, что будет с ним делать, но это после — сначала надо найти.
Вечерний Иркутск обдувал парнишку теплым летним дыханием из приоткрытого окна квартиры.
Батареи комаров штурмовали антимоскитную сетку и создавали пронзительно-звенящий визг, иглой тычущий в мозг.
Птахин рассуждал:
«Значит, золото – и нет возможности выйти обратно. Интересно, почему? А голуби-то, получается, улетели. Последний Байкал пересек и в гнездо хищника угодил, где лапа с письмом нас и дождалась. Если еще были, то сгинули где-то, иначе спасательная экспедиция явилась бы непременно. Хотя, судя по жертвеннику и прочим странностям, неизвестно, нашли бы чего или нет. Значит, Жаргал Итилов, Антонио Загирес и прочие участники давно утерянной истории там и остались? Удастся ли их найти? И с чего начинать?»
Пришла мысль, что лучше не торопиться и разматывать с самого начала.
Господина Арсентьева и его потомков из Улан-Удэ Мишка отмел сразу. Нет смысла бесцельно беспокоить историю — лишняя суета. А вот пошарить родственников Итиловых на Ольхоне виделось пареньку правильным.
Придется только ставить в курс дядьку Ивана с его «Ярославцем», личным авторитетом-должностью и знанием байкальских традиций.
Задумался о хозяйке музейного запасника. Но вроде повода беспокоиться не было: тетка, похоже, полная бессребреница.
Теперь нужно найти, что же такое HUIR-HUSHUN — Хыр-Хушун это или ***р-Хушун? Тут без специалистов не разберешься. Значит, опять в хранилище?
Набрал телефон дядьки Ивана — он-то должен знать.
Номер не отвечал.
Задумался: «Как он себя поведет, когда узнает о находке и содержании письма? Что там у взрослых просыпается от прикосновения к подобным тайнам? — ответа не было, — Не удивлюсь, — развивал мысль Мишка, — если и хранительница Анфиса Евгеньевна, разобравшись, о чем пишет господин Антонио, сразу наденет спортивный костюм и двинется на поиски потомков рода Итиловых».
Такая мысль даже немного развеселила.
Птахин представил себе, как хрупкая Анфиса Евгеньевна лихо скачет с валуна на валун, груженая тридцатикилограммовым рюкзаком, и невольно заулыбался. Нет, не ее это интерес, хотя как знать?
За рассуждениями парнишка завалился на диван не раздеваясь.
Перед глазами плыли образы и фигуры, напоминающие фотографии прабабкиного альбома. Старомодные одежды: юбки, сюртуки. Давно вышедшие из моды прически и непонятные усы.
Дядька, похожий на прадеда Константина Ивановича, сидел в военной форме на лавочке возле забора. Улыбаясь и глядя куда-то вдаль, он скручивал козью ножку желтыми прокуренными пальцами.
Стайка мальчишек бежала деревянными тротуарами. Они катили ободы велосипедных колес с вынутыми спицами, используя для этого специально загнутые проволочки.
Доносился кисловатый запах общественных помоек.
Где-то жарили яичницу на сале, и фоном звучала женская ругань из соседнего двора. Обстановка казалась домашней и вовсе не располагала к рассуждениям.
Под эту умиротворенную какофонию собственного воображения паренек уснул, прерывая логичную картинку сменяющимися образами.
Череда видений мелькнула быстро и не оставила заметных впечатлений, когда пространство взорвалась сигналом сотового телефона, лежащего на пуфике в головах.
Комары продолжали грозно звенеть, штурмуя сетку. Инстинкты не позволяли им понять бесполезность попыток.
«Прямо как зомби в фильме ужасов, — оценил Птахин. — Так же целенаправленно и упорно идут за жратвой сквозь любые препятствия, мешая друг другу и толкаясь».
Телефон сигнализировал, окончательно разрывая связи со сном.
23-30. Дядька Иван.
— Привет! — голос показался слегка загадочным, — Звонил?
— Ну да, — приводил в порядок мысли Птахин.
— Письмо перевел? — громом прозвучал следующий вопрос.
— Кхмгм, — закашлялся Птахин, — А ты откуда...?
— От верблюда! — дядька явно сердился, — Почему сразу не рассказали с Сеней? Копий они наделали! Первый экземпляр где?
— Я… Мы, — начал Мишка.
— Какие ямы? — орал дядька.
— Да я и звонил тебе рассказать все, — наконец выдавил из себя Птахин.
— Рассказать! — бушевал на другой стороне Иван, — Ничего больше без меня не делать. Хорошо, Сенин отец нашел у него ту бумажку. Кто еще про это знает?
— Ну, только Анфиса Евгеньевна.
— Кто такая?
— Хранительница.
— Можешь доходчиво объяснить?!
— А Сеня не рассказал?
— Молчит как партизан под пытками. Говори давай! — бушевала трубка.
— А ты письмо перевел? — пытался уточнить паренек.
— Говори, кто такая!
— Музейщица она, — сдался Птахин, — Из нашего краеведческого. Я только думаю, соваться, куда в письме говорится, не стоит, — неожиданно брякнул Мишка.
— Что так? — озадачился Иван.
— Сам подумай! — продолжил паренек. — От экспедиции только голубиная лапка с письмом нашлась и больше ничего. Так и от нас за пять минут лишь подошвы останутся…
— Ты времена-то не равняй! Сейчас и рации, и сотовая связь, и джипиэсы! А вертолеты? Мы же не инкогнито пойдем. Только сначала определимся, куда ехать. Письмо-то я сразу в Интернете перевел. С Хыр-Хушуном порядок! Это мыс такой. Второе название Рытый , речка Рыты вытекает. Там даже каменные стены на берегу сохранились, а вот жертвенных камней никто не знает.
— А если Итиловых на Ольхоне пошарить? — высказал соображения Мишка
— Уже делается, умник. — Голос дядьки постепенно приобретал нормальный оттенок, — Я главе администрации отзвонился: завтра, край послезавтра информация будет.
— Нас возьмете? — с надеждой спросил Мишка.
— Вам бы врезать как следует за секреты, — уже спокойно заговорил Иван, — Тебя я заберу, конечно, мне же присматривать за тобой надо, а с Сеней пускай отец решает.
(Карта № 3)
«8»
Мастер скандала
(появление конкурентов)
Утро наступило рано и не самым лучшим образом.
Началось оно с пинков по железной двери, прямо как по футбольному мячу:
— Дыньс! Дыньс!
В Мишкином мозгу замелькали варианты:
«Милиция?»
«Соседи напились и перепутали квартиру?»
«Грабеж?»
Часы показали семь-тридцать утра.
Где-то скреблись дворники и пели птички, а тут:
«Дынсь! Дынсь! Дынсь!» — прямо в мозг.
«Кто это? — спрыгнул с кровати Мишка, — Хоть бы крикнули! Молчат, и мощно так».
«Дынсь! Дынсь!»
В эдаком грохоте можно было двигаться по квартире не таясь. Похоже, никого не интересует — тут он или нет.
Подкрался к двери и через глазок увидел, что свет на площадке экономными соседями уже отключен.
В полумраке ворочалась туша, напоминающая медведя.
«Медведь» показался Мишке знакомым, и вдруг он заговорил голосом дядьки Ивана:
— Открывай, Птахин! Все равно достану!
Действовать без переговоров резона не было — мог и зашибить часом. Какой он в ярости, Мишка знал с детства.
Снова грохот: «Дынсь! Дынсь!»
— Дядя Ваня, ты?
— Открывай! «Дынсь!»
— Только когда успокоишься.
«Дыньс!» — икнула в последний раз дверь.
— Я сейчас тебя запускаю, и ты спокойно заходишь. Только без нервов.
Мишка несколько раз присутствовал при спорах отца с дядькой и знал, что тот так же легко успокаивается, как и заводится.
«Медведь» вздохнул на той стороне и прогудел еще раз:
— Открывай.
……………………………
Пока ставили чайник и резали вареную конину, дядька сверлил парнишку глазками-пуговками, видно, пытаясь что-то уловить, а потом заговорил безо всякой подготовки.
— Вспоминай, кому вы еще о письме говорили. Может, переводить кто помогал? — Мишка удивленно таращил глаза, а Иван продолжил, — Звонит мне утром глава администрации Ольхона и сообщает, мол, интересовались вчера моим вопросом. Рассказывает, двое их было — молодой парень и женщина в годах. Оба спортивные. Одеты как туристы, и с альпинистским снаряжением. Концы рода Итиловых искали.
— Я, дядя Ваня, сам переводил по словарю, вон в кабинете батином лежит, как и письмо с копей, — грустно отвечал Птахин.
— По словарю? — неожиданно успокоился Иван, — Ну и кто же тогда нам подложил?
— Неужели Анфиса Евгеньевна? — удивился Мишка, — Не может быть….
— Звони ей! — командовал Иван.
— Рано! Восемь утра! Они после девяти появляются.
— Я сдохну до этого времени! — взвыл в очередном приступе ярости дядька.
— Не ори, — попросил Мишка, — И так всех перепугал в подъезде. Они шипеть теперь точно будут. Давай лучше попробуем поспать часок. Ложись на диван как есть. Я жалюзи сейчас закрою — ночь сделаю. Вот тебе подушка!
Неожиданно спокойно дядька улегся на скрипнувший металлическими частями диван. Устроился и сразу испустил первую руладу храпа.
«Молодец! — убирал посуду в раковину Птахин, — Сильно с батей похожи. Будто не он тут сейчас грохотал-ревел. Щелк — и воюем, щелк — и отдыхаем».
Попытался тоже улечься на постель, но полученная информация покоя не давала. Вращалась в мозгу, цепляясь острыми краями — уснуть мешалась.
«Значит, решился кто-то обогнать нас и движется теперь на шаг впереди, — ворочался Мишка, — Жди теперь девяти часов…»
«9»
Первые шаги
(конкуренты, прибытие)
Утро в Усть-Баргузине задалось яркое.
Солнце взлетело по-июньски вертикально и побило сегодня высоты всех мыслимых чемпионатов.
Байкал серебрился рябкой, плюхаясь в прибрежную гальку.
Чайки закончили утренний моцион и плавно переходили к обеду в бесконечном поиске еды.
Река Баргузин неспешно выносила воды, скопившиеся в верховьях, на необъятные просторы Великого Озера.
«Казанка» с японским двигателем на подходе к пляжу сбавила ход и, качнувшись от набегающей на корму волны, коснулась берега.
— Ну, вот и ваш Усть-Баргузин, однако, — заглушил двигатель сидящий на корме небольшого роста бурят. — Как говорил, от Ольхона два часа в один конец.
Его слова провалились в пустоту общего молчания.
Двое мужчин и сухопарая дама средних лет не произнесли ни слова, рассматривая утреннюю картинку поселка.
— Пошли! — поднялась в лодке женщина и после секундной паузы твердо повторила: — Идемте!
Чувствовалось — в этой компании руководит и заправляет именно она.
Первым на берег выскочил паренек лет шестнадцати. Второй, крепкий молчаливый мужчина лет за сорок, начал выбрасывать на гальку рюкзаки и аккуратно упакованные тюки.
Дамочка достала из внутреннего кармана деньги и отсчитала причитающуюся лодочнику сумму.
— Хватит? — поинтересовалась она.
— Как договаривались, однако, — отвечал перевозчик. — Может, ждать, вдруг обратно поедете?
— Не раньше послезавтра.
— Если что, звони, телефон есть, Яшка быстро отвезет, — но и эти слова упали в пустоту.
Огорченно кивнув головой, лодочник едва не черпанул воды броднями, оттолкнул лодку от берега и заскочил на нос.
Огляделся, закурил и наметился в обратную дорогу
Мужчина с парнем уселись на тюках. Старший потянулся всем телом и распрямил затекшие за два часа ноги, а женщина, подойдя к вышедшему из будки на пирсе пожилому сторожу, спросила:
— Не подскажете, где тут в Усть-Баргузине шаманка Итилова живет?
«10»
И снова хищные вещи
(дополнительная информация и намеченные мероприятия)
Утренние новости ясности не внесли, а только окончательно запутали рассуждения — Анфиса Евгеньевна оказалась на месте.
На вопрос о переводе ответила отрицательно. Ее абсолютно устроило то, что оставили: копию письма и колбу с лапой.
Она несколько раз об этом восторженно пискнула в трубку. На вопрос об информации из Улан-Удэ ответила: получила вчера по факсу и предложила заехать прочитать.
Мишка обещал скоро быть, и дядька набрал мэрию Ольхона.
Полученные вести воодушевили. Появилась информация о семье Итиловых, их отъезде в Усть-Баргузин в девяностых и подробный адрес.
Конкурентов оказалось трое: женщина, молодой парень и мужчина в годах. Руководила всем вроде дамочка.
Новости неприятные: группа ушла на моторке местного рыбака на восточную сторону озера.
Значит, «потрошить» шаманку они будут первыми, хотя не факт. Иван подбросил мэру идею о звонке главе Усть-Баргузинской администрации, чтобы тот попытался остановить их силами местных государевых служб.
Разобрались с неприятной текучкой и поехали в направлении хранилища.
Птахин такому развитию событий радовался: никаких тебе маршруток или пеших пробежек. Прямо до места и не вставая с пассажирского сиденья дядькиного внедорожника — день положительно задавался.
Город в предобеденное время буднего дня казался суетливым.
Гарантированные пробки в определенных местах с трудом пропускали поток спрессованной массы автомобилей.
Внутри «течения» суетливо перемещались «лейкоциты и эритроциты» разноцветных японских букарашек.
Настоящими «тромбами» двигались крупные внедорожники. Хорошо, «клинических случаев» на дорогах не намечалось, и озадаченные кладоискатели успешно двигались в общем потоке на противоположный берег Ангары.
Бульвар Гагарина дыхнул влажным речным ветром, свободным от городского смога и пыли.
Краеведческий музей располагался возле недавно установленного в центре площади памятника Александру III.
Чугунный двуглавый орел, не переплавленный в огне революции, как и прежде, разгребал воздух тонко исполненными крыльями и хищно гнул обе шеи в поиске возможных жертв.
Сказочность архитектурных форм и окрас музея всегда напоминала Мишке пряничный ведьмин домик. Очень уж похоже на иллюстрации из детской книжки.
Круглые иллюминаторные окна, качественно выполненные всевозможные уступчики, ворота ажурной ковки. Они настолько походили на сказочные картинки, что он лет до пяти, прогуливаясь рядом с родителями, ковырял ногтем стену. Видимо, надеялся, что окружающий мир более съедобен, чем кажется.
Хлопнула половинка сводчатой двери, и звук вернул Птахина обратно в мир.
Анфиса Евгеньевна ждала на вахте около бабушки-билетера, излучая небывалую радость.
— Идемте, идемте! — взяла она парнишку за руку и потащила к лестнице, ведущей в подвальное помещение хранилища.
Дядька Иван обреченно двинулся следом. Габаритами он напоминал бронемашину, а шествие походило на детский сад, ведомый смелой худощавой воспитательницей.
Двери хранилища знакомо проскрипели известную песню секретов мира, и компания снова оказалась за столом, крытым зеленым сукном.
Этажерка с пакетиками около стула, где сидел в прошлый раз Сеня, пополнилась очередным экземпляром.
Подаренную голубиную ногу с прикрепленной колбой уложили в специальный ящик под стекло. Сургуч с инициалами поставили на место, и от «картинки» повеяло легким дежавю. Даже цифры «1911» восстановили.
Внутри стекляшки виднелся бумажный цилиндрик.
Самым неприятным оказалась копия письма рядом с лапкой.
Испанский текст на удачно подстаренной бумаге бросался в глаза каллиграфическими вензелями и росчерками Антонио Загиреса.
Похоже, нашлась «утечка».
У Птахина мелькнула интересная мысль. Он помаячил дядьке, чтобы молчал, и уселся около этажерки.
Тот покорно вздохнул и пристроился на скрипнувший стул.
…………………………
История из Улан-Удэ про Антонио Загиреса оказалась простой, короткой и уложилась на одной страничке формата А-4.
Жиденькая факсовая бумага рассказывала о испано-язычном географе, историке и путешественнике, прибывшем для изучения древних байкальских поселений из далекого города Барселона.
Дата регистрации – 12 июня 1911 года.
Город Верхнеудинск, нынешнее Улан-Удэ.
Символично! Ровно сто лет назад.
Дядька, похоже, тоже заметил. Он с шумом втянул воздух и откинулся назад, чуть не уронив этажерку. Потом сцепил руки на емком животе и стал взволнованно раскачиваться в пыльном сумраке хранилища.
Антонио останавливался на постоялом дворе купца Арсентьева.
Прожил в Верхнеудинске две недели и, убывая на Восточное побережье Байкала с проводниками и переводчиком, приобрел в дорогу четырех почтовых голубей.
После шли данные о полученных письмах.
В первом просили срочно отправить несколько распоряжений управляющему в Испанию.
Во втором была информация о походе через остров Ольхон в местность Хыр-Хушун на западном берегу озера, якобы там есть остатки стен древнего города, а также других поселений и жертвенников.
Все становилось на свои места: географ из Барселоны в скитаниях и расспросах жителей восточного берега натолкнулся на историю о древнем городе. Неудивительно, что он изменил планы.
Проводником на Хыр-Хушун шел Жаргал Итилов с Ольхона.
«Значит, — задумался Птахин, — экспедиция с помощью жертвенника попала на территорию, где полно золота, но откуда нельзя выбраться. Исчерпав возможности, они отправили последних почтовых голубей с просьбой о помощи, но те по различным причинам не долетели. Одного съели на восточном побережье Байкала, и осталась только лапа с письмом. Второй, вероятно, тоже где-то погиб. Значит, Антонио и экспедиция обратно не вернулись, иначе в Верхнеудинске была бы отметка. Скорее всего, они скончались от голода, так и не выйдя из местности, в которой оказались».
История пролетела в головах за минуту.
Повисло звенящее молчание, и через секунду племянник с дядей процедили неосознанно-оценивающее:
— АаааМммммГмммНуууДааааа…
После переглянулись и не сговариваясь спросили у Анфисы Евгеньевны: кто был в хранилище и видел лапу с письмом. Спросили и о переводе.
Оказалось, женщина работала со словарем. Сильно огорчилась, что древний город на Рытом не найден. Прочее не заботило — нет города, нет артефактов — плохо. Остальное не интересно!
А вот позавчера была группа студентов исторического факультета, которую привела приятельница, педагог и путешественница, Анна Иосифовна.
Фамилию хранительница помнила только девичью.
Что преподает — не ориентировалась.
Иван кивком головы указал на миниатюрный ксерокс.
Понятно! Птахин тоже снял бы ксерокопию после такой интересной истории. Похоже, конкурентам это удалось.
Больше ничего не уточняли.
На улице, Мишка попросил срочного звонка хозяину Ольхона.
Ничего утешительного.
Связи с Усть-Баргузином нет три дня, и когда что-то прояснится — неизвестно.
Помолчали, и Мишка предложил дяде Ивану следующий план.
Раз уж они не успевают догнать, а тем более остановить конкурентов, то пускай те двигаются в эту экспедицию «наживкой».
То есть: дядька выставляет рыбнадзорский пост для скрытного наблюдения подходов к Хыр-Хушуну.
Задача: засечь группу из трех человек — двух мужчин и одной женщины. Допустить беспрепятственный проход по маршруту. По возможности отследить направление и прочее.
Если вдруг пойдут обратно — задержать, используя власть, ну а если с ними что-то произойдет, как с экспедицией Загиреса, то будет информация, чего не надо делать.
И для очистки совести: на эту роль они напросились сами, так что пускай теперь дорожку и расчищают.
Выслушав Мишку, дядя Иван с хрустом поскреб пятерней трехдневную щетину и после заговорил:
— Коварный ты оказывается. Сам придумал?
— Да нет, — весомо ответил племянник, — Не сам. В одной компьютерной игрушке про войну я так батю по сети гоняю: смотрю, как его колбасят, а сам потом прохожу. Красться сзади вообще моя тема.
— Ладно, — улыбался Иван, — Компьютерщики. Поехали в контору, я парням задач понаставлю.
Они прыгнули во внедорожник и, спугнув стайку засаленных городских голубей, поехали в сторону работы.
Впереди ждала полная неизвестность и план действий, который предстояло разрабатывать.
«11»
На ощупь
(шаманка и конкуренты п. Усть-Баргузин)
Всю неделю до появления первых странных гостей Усть-Баргузинскую шаманку Адыгу мучили неясные предчувствия.
Какие-то неопознанные мысли-видения выбивались из привычного понимания и назойливо стучались в сознание.
Незаметно проявилась ситуация, которую ей никак не удавалось четко осознать среди мелькающих картинок.
Сны тоже ничего внятного не говорили.
Какие-то почтовые голуби в клетках. Она кормила их, чистила проволочные жилища.
Утром, на рассвете перед самым появлением гостей, приснился прадедушка Жаргал. Во сне она оказалась маленьким ребенком и сидела вместе с ним за грубо сколоченным столом из досок. Дедушка резал ножом и ел только что сваренный дымящийся хошхонык .
Пар от горячей колбаски, набитой кусками конского мяса вперемешку с арбином, плыл над тарелкой утренним туманом.
Брызги ароматного прозрачного сока падали на стол и тарелку, остывали и некрасиво мутнели, превращаясь в обычные капли жира.
Прадед поднял голову и с улыбкой глянул на Адыгу. Прожевал очередной кусок хошхоныка и проговорил:
— Давай-ка воду ставь, еще варить будем, а то гостям не хватит совсем. Они с дороги сейчас. Издалека.
Адыга сползла с грубо отесанной лавки, придержалась за край стола, нашаривая пол. Коснулась его и…проснулась.
Лучи утреннего солнца острыми клинками пронизывали от шторы избу и втыкались в стену беленой печки солнечными зайчиками.
Запах варящегося мяса приятно щекотал ноздри.
Мама Адыги Туяна возилась около котла, водруженного на газовую плиту. Рядом стоял на страже, вытянувшись «во фрунт», красный газовый баллон с необходимыми приспособлениями: шлангами и лягушками. Почему-то именно так называл белую металлическую таблетку, стоящую в газовой системе, дядя Петя, помогающий соседке управляться с непростой современной техникой.
— Вставай! — перемешивала мать ароматное варево ложкой на длинной деревянной ручке. — Гости к тебе с другой стороны приехали, их пока к однофамильцам отправили.
Все сторонние посетители поселка, кого местные жители не знали, отправлялись в поиске Итиловых на дальний противоположный край поселка. Там в доме без палисадника жила семья, имеющая почти такую же фамилию, только через букву «Ы».
К Туяне же с Адыгой бежал посыльный — первый попавшийся на улице сорванец, чтобы успеть подготовить встречу.
Туяна продолжила:
— Трое их. Одна женщина. Много вещей. Сюда вдвоем. Ночуют у Трифоныча.
Так звали сторожа на деревянной пристани. У него приезжие могли остановиться в гостевом домике за небольшую плату.
Неясные мысли, беспокоившие шаманку последнее время, проявились.
Вот она, история, завязанная с их родом. Предчувствие странных событий постучалось в сознание Адыги.
С невидимой стороны донесся голос, мол, осторожнее.
Ясно. Разрозненная картинка собиралась, обретая плоть. Деталей добавят приехавшие утром.
Ага, вот и они.
Гавкнул на цепи добродушный Додик, изображая рвение и отрабатывая непростой кусок хлеба.
Брякнула железным кольцом закрытая на защелку калитка.
— Иди давай, сейчас кричать будут.
Свои Усть-Баргузинские заходили без стука. Они знали: цепняк безопасен и через неприметную дырочку в заборе сами убирали деревянную заложку. Посторонние же покорно ждали.
Жители гордились наличием в поселке значимых земляков, к которым ехали за советом даже из-за рубежа, и важничали.
Почти все прибывающие в первый раз давали по поселку круг до однофамильцев и появлялись по адресу, только разобравшись в ошибке.
Интригу сопровождали размытые ответы на вопросы, лишь подогревающие интерес.
Вроде:
— Ну не знаем, примут ли сегодня.
Или:
— Сами-то уже второй день со двора не выходят и никого не пускают…
А еще:
— Третьего дня люди из Читы были. Так и не дождались.
Гости проходили пешим ходом пару лишних километров и появлялись перед глухим забором с гавкающим за ним Додиком, пытаясь сообразить:
— Примут ли?
……………………..
Мать пошла открывать.
Знакомо стукнули двери в сенях.
Заскрипели доски деревянного подворья. Додик издал последнюю руладу, и в калитку зашли двое.
Женщина, идущая впереди, властной походкой пересекла двор и остановилась, поджидая хозяйку и спутника.
Звуки подворья повторились в обратном порядке.
Скрипнула дверь.
— Здравствуйте!— послышался тихий голос из полумрака прихожей.
— Проходите, — не оборачивалась Адыга. — Как с Ольхона дошли?
Деревенский телеграф работал. Информацию, полученную от незваных гостей, доставил босоногий соседский Петруха.
— Море спокойное, только на воде холодно, — голос гостьи звучал тихо и вкрадчиво.
— Вы же ко мне не по шаманским делам? — неожиданно для себя заговорила Адыга.
Такое часто бывало с детства. Скажешь не думая – и безошибочно, а собеседник обезоружен:
— Вы по Ольхонскому роду нашему, да? — продолжила шаманка, уловив «выстрел» в десятку.
Она сейчас увязывала это молчаливое удивление с собственными чувствами. Глянула на гостей через дверной проем, вспомнила сон и поняла: «По дедушке Жаргалу приехали...»
Общее молчание металось в воздухе.
Мало кто из людей до конца верит в чужие способности и предвидения. Зато при «попадании» все защитные реакции теряются.
Приехавшие не были исключением и отреагировали огорошенным молчанием.
— Вы проходите, присаживайтесь, — предложила еще раз Адыга.
Сама при этом повернулась на табуретке и оказалась к ним лицом.
Первый раунд поединка остался за ней.
Женщина юркой тенью пересекла комнату и присела на край грубо отесанной лавки.
Мужчина за сорок прошел следом и расположился рядом.
Утреннее солнце освещало напряженно-растерянные шаманскими откровениями лица. Адыга же сидела темным силуэтом с распущенными волосами на фоне окна.
— Меня зовут Анна Иосифовна, — начала гостья. — Мы из Иркутска. Я преподаватель истории и путешественница. Моя приятельница из нашего краеведческого музея несколько дней назад работала с интересным экспонатом. Это лапа почтового голубя с колбой. В ней оказалось письмо, адресованное в Верхнеудинск. Видимо, голуби там и приобретались. Лапа нашлась в старом гнезде на восточном берегу, то есть птица с посланием не долетела…
Анна Иосифовна приостановилась. В воздухе снова собиралась тишина.
Шаманка не шевелилась.
Гостья продолжила:
— Проводником в том походе шел ваш дедушка Жаргал Итилов.
— Прадедушка, — поправила Адыга.
— Извините.
— Ничего.
— Письмо составлялось на испанском языке и содержит инструкции: где их искать, что делать и чего не делать.
Слова валились в пустоту.
По определенному движению глаз и мимике шаманка опознала: собеседница лжет либо недоговаривает. Скорее, второе.
С невидимой стороны появилось состояние отторжения. Женщина, сидящая перед нею, переходила в категорию людей отрицательных и способных на скверные поступки. Мужчина пока оставался нейтрален.
Невзирая на это Адыга была заинтригована информацией о прадедушке Жаргале и пропавшей экспедиции.
— У вас копия голубиного письма с собой?
— Пожалуйста.
Ксерокопия на листке формата А-4, уложенная в мультифору, перекочевала из полимерной красненькой папки в руки шаманки.
Мало кто знал, что Адыга после одного из трансов получила откровение: раньше все люди понимали друг друга, независимо от языка. Поэтому она закупила словарей и в свободное время выискивала в них возможные параллели.
Занималась этим почти год. За это время много иностранных слов осело в памяти. Сейчас, пытаясь разгадать недоговоренности лукавой гостьи, она готовилась впустить в себя духа Онго и, оказавшись одновременно в двух мирах, попытаться уловить суть письма и энергетическую информацию, стоящую за ним.
Сопутствовать удаче должно отсутствие языковых барьеров с невидимой стороны. Главное – сделать все незаметно.
Начались вибрации.
В мире видимом Адыга доставала из мультифоры ксерокопию и, затягивая время, глядела на оборотную сторону.
Вибрации усиливались, появились образы.
— Текст с одной стороны. — Анна Иосифовна уловила: происходит что-то ей неподконтрольное.
Это было состояние педагога на экзамене, когда в попытке поймать списывающего ловкача обостряются чувства-эмоции.
Шаманка кивнула, внутренний мир ее содрогался и переустраивался. Слова Анны Иосифовны звучали сейчас искаженно.
Делая вид, будто вглядывается в текст, Адыга ожидала момента перехода. Он всегда отмечался сгустком темноты и последующей вспышкой с полным отсутствием тайн.
Гость уловил необычность происходящего и тоже чуть подался вперед к черному силуэту на фоне окна.
Листок в руках Адыги мелко дрожал.
Свершилось.
Темнота и вспышка. Перед этим она успела понять несколько испанских слов из текста. Mucho oro — по-испански «много золота». Так вот о чем они недоговаривали.
После перехода все стало на свои места.
На момент написания письма дедушка Жаргал уже был мертв, его пристрелил в сердцах один из русских соратников путешественника. А после застрелился сам.
Котловина, куда попала экспедиция, оказалась замкнутой.
Выхода не было даже в невидимом мире, а вход был. Создавался он не бурятами и причудливо сплетался, перетекая лишь в одну сторону.
Золота действительно оказалось много, вот только воспользоваться им было не в силах людей.
Долина была полна духов. Видимо, оказавшись там, люди чувствовали себя не очень уютно и совершали необдуманные поступки.
Двое сорвались со скал, пытаясь перебраться через остроконечную стену. Неисчезающий туман плотным одеялом лежал над котловиной, порожденной с непонятной целью.
Предыдущего голубя отправили две недели назад.
Еда заканчивалась.
Предав земле останки погибших участников экспедиции, Антонио написал это письмо, запечатал перстнем и, нацарапав на застывающем сургуче ногтем цифры 1911, выпустил голубей в дорогу. Сам же, устроившись на расстеленном пологе и заложив руку за голову, с улыбкой щурился вслед улетающей птице. Со второй рукой у него, похоже, были проблемы, и она оказалась на перевязи.
Молчание прервал мужчина:
— Можете нам что-нибудь сказать? — «каркнул» он грубым голосом.
Негатив от него пошел как смрад.
Находясь еще «одной ногой» в невидимом мире, Адыга увидела несколько загубленных человеческих жизней и поняла — этот не остановится в достижении своих целей ни перед чем.
Привстав, она достала с полки альбом и ответила:
— Нет, а показать смогу.
С открытой страницы на эту странную и небезопасную пару глянул прадедушка Жаргал со своими спутниками.
Он стоял крайним справа.
Фотографировались перед самым выходом на маршрут. Экспедиция стояла в полном составе и экипировке перед походом в никуда.
Сзади на фото, поблекшими от времени чернилами каллиграфическим почерком перечислялись имена и фамилии участников. Двое иностранцев.
На снимке виднелись оружие и вещи.
Стояли небольшие птичьи клетки с голубями.
— Никто не вернулся, — передала Адыга фото гостям.
Дух Онго еще вибрировал, не совсем покинув ее, а обессиленной шаманке уже хотелось, чтобы все скорее закончилось.
— Вы бы не ходили туда, — проговорила она. — Небезопасное это место.
— А мы как раз хотели вам предложить принять участие в поисках, — удивилась Анна Иосифовна.
— На кого здесь оставлю? — отвернулась шаманка. — А потом в той стороне погиб не только дедушка Жаргал, но и его отец. Повторяемость судеб... Так что я не пойду.
— Хорошо! Нам про Хыр-Хушун на Ольхоне сказали — это нынешний мыс Рытый. Устье реки Риты. Так?
— Не соврали, — устало выговорила шаманка.
Разглядывающий фото мужчина переписал что-то с тыльной стороны в блокнот и, снова став непробиваемым, прокаркал:
— Голубь вылетел, значит и нам шансы есть. Сейчас и сотовая связь и джипиэсы! Потеряться — вариантов немного, особенно с правильной подготовкой.
— Как знаете, — подытожила Адыга. — Я предупредила. Есть вещи, которые земными средствами не осилить.
Ее слова повисли будто в вате.
— Мы что-то должны? — интересовалась гостья.
— Не думаю. Я за плохие новости оплату не беру. Разве что копию письма.
— Оно ваше. А можно фотографию скопировать?
— Туда брать не стоит. После, если выберетесь, подъезжайте, а в ту сторону не надо.
Гости поднялись, унося с собой перекошенное пространство собственной судьбы.
Интересная парочка. Но они вернутся, хотя мелькнуло забавное чувство, что не совсем сами.
Пришел последний на сегодня образ: «Жди еще гостей».
Задумалась:
«Нужно будет еще с письмом поработать, подготовиться, может, вторая компания лучше будет».
За окном тявкал на гостей Додик.
Жизнь продолжалась, а вот с невидимой стороны над зубчатыми стенами таинственной котловины уже поднималась туманная дымка.
«12»
Засада
(подготовка о. Ольхон)
— Не буду я высаживаться без нужды на Рытом! — настаивал мужчина лет сорока с худощавым, изрезанным вертикальными морщинами лицом. — Поганое там место! Буряты без обрядов близко не появляются и на берег без крайней нужды не сходят!
— Ты слышал, что Ознорский сказал? Я нынче на стажировке и отношений с ним портить не собираюсь!— рубанул ладонью воздух паренек лет восемнадцати.
— Ну, как знаешь! — уже спокойнее и устало ответил напарник. — Все одно, высаживаться там не стоит. Сам подумай, задерживать их не нужно и чтобы не спугнуть, придется управляться без следов.
— Так что ты предлагаешь?
Похоже, аргументы начинали убеждать ретивого паренька. Голос звучал уже без искорок. Еще бы, спорили-то битый час!
— А вот что...
…………………………………..
Утро для ребят из рыбнадзора началось затемно. Перетаскали в моторку собранный с вечера бутор и сели попить свежего, только что вскипяченного чайку.
Крупные куски хлеба на алюминиевой армейской тарелке соседствовали с сагудаем , гранеными стаканами в подстаканниках и закопченным, наверное, в прошлом белым чайником.
Погода намечалась отменная.
Идеально ровную поверхность Байкала нарушали только всплески хариусовой мелочи, кормящейся на воде мотылями.
Откричался последний поселковый петух.
Стоя на пирсе, старший поджидал напарника и раздумывал о превратностях судьбы.
Чувства были противоречивыми.
Обстоятельность и неторопливость, пришедшие с годами, безуспешно боролись с молодым задором и охотничьим азартом, пронесенным через время опасной профессии.
Дело в том, что по старой традиции, ведущейся на Великом Озере с царских времен, рыбнадзор набирался из браконьеров. Те и уловки знали, и контакт с местными жителями имели. Всем лучше, когда государев человек на должности свой.
«Сдавались» те, конечно, не сразу. Куда деть лихость, что еще в детстве «советчики» в голову заложили. У тех за плечами жизнь «вольная»: по лагерям да пересылкам (за то же браконьерство). Сидеть больше не хочется, вот и забивают мозги мальчишкам.
В приозерных поселках вольница да безденежье. Родители последние копейки где могут в семью зарабатывают, а пацаны с пяти лет на лодках. Вот там, на пристанях, да в беседах о рыбалке и закидывают свои крючья «старшие товарищи», матерые браконьеры. Вроде как:
— У нас-то сегодня все срывается, — переглядываясь, — Поможете, пацаны, втихаря за рыбой сгонять? Пары человек всего не хватает.
Вариантов заинтриговать мальчишек — десятки, к тому же личности известные. Мамка с батей (если есть) общаться строго запрещали. Но кто когда кого слушал?
Вот так из года в год и из века в век: пацанов в браконьеры, а браконьеров (что в тюрьму не попали) в рыбнадзор.
…………………………..
Мысли неспешной вереницей тащились в голове Николая. Череда сменяющихся образов прервалась скрипом досок пирса.
Подошел сегодняшний напарник Юрка.
Глянешь, не зная – мальчишка совсем, хотя он в прошлом браконьер матерый.
Ознорский говорит, восемнадцать ему, а Николай иной раз и все пятнадцать дал бы. Но не боится парень никого-ничего, и только одного Ивана Ознорского слушает. Тот пока его на свою сторону не перетащил, устраивал Юркиной организации несколько раз полный разгром.
Кое-кто даже получил в суде различные сроки. Все воспитанники покойного Ромахи.
Последний, еще в советские времена, вернулся из лагерей со статусом уголовного авторитета и милицейским надзором на год.
Оценив, что самому больше попадаться не резон, быстро организовал небольшую команду из отчаянных пацанов, среди которых и оказался Юрка.
С той поры много воды утекло. Ситуации бывали разные, и Ромахина империя процветала.
Вот после такой «школы» и умудрился Ознорский перетащить на свою сторону бесшабашного и умного паренька.
Но случилось это лишь после смерти Ромахи. Прочих же авторитетов для Юрки не существовало.
У пестрой рыбацкой братии паренек был на особом счету, а как начал стажировку – многие призадумались. Никто не знает, в какую сторону поменяет человека власть.
Картинки пронеслись в голове Николая за краткий поход напарника по пирсу.
— Ну что, пошли?
— Сейчас.
Николай всматривался в налитое низкой облачностью свинцовое небо.
Не уловив тревожных признаков, он шагнул в лодку и повернулся к Юрке лицом:
— Подавай!
Тот быстро, без суеты, сунул ему зачехленные ружья и сумки с личной мелочью в дорогу.
Продукты.
Зачавкал на малых оборотах добротный «японец».
— Погреем минутку, — распихал Николай добро по лодке. — Подумай, может, забыли чего?
— Да нет, вроде, как сказали. Припасов на десять дней, оружие…
— Не нравится мне эта затея с походом через долину. Взять бы их на мысе и досмотреть. Там даже причаливать запрещено, заповедник — все основания есть!
— Значит, не просто так Ознорский спутниковый телефон свой дал, и сопровождать их распорядился.
— А пойдет кто, если явятся?
— Я и пойду! — быстро ответил Юрка. — Ни разу на той стороне не был.
— Да там лучше вообще на берег не сходить. Сколько народу погибло? Даже буряты сторонятся.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — улыбался парень. — Я про это место как раз месяц назад в отчете у геологов читал, случайно в кабинете Ознорского наткнулся. За 1984 год. Нет там никаких аномалий, ни радиации. Прошли они по долине до предгорий почти десять километров. На входе где-то каменные стены старого города стоят, долина грязевыми потоками перепахана, и больше ничего.
— Говорят, умирают, когда оттуда выходят, даже лет через пять-шесть. Но это разговоры все. Сам такого не знаю.
— Ладно, туда еще дойти надо, — отвязывал Юрка лодку от пирса. — Рули давай.
Рокот мотора красиво слился с выходом лодки на глиссер.
Испуганно тявкнула, провожая взглядом, ничейная собачонка, недоуменно виляя огрызком отмороженного хвоста.
Налетевший ветерок с моря шевелил прядки свалявшейся шерсти. Карие вечно голодные собачьи глаза грустно разглядывали первую на сегодня возможность поесть, которая почему-то уплыла.
«13»
Специальные предложения
(п. Усть-Баргузин и появление колоритного персонажа)
Застолья с гостями, на которое надеялся сторож пирса Трифоныч, не получилось.
Поговорить тоже.
Странные они оказались. Затаенные.
Когда мужчина с женщиной ушли к шаманке по «большому кругу», мальчишка перетаскал оставшиеся вещи и улегся в заежке с книгой.
Попытки хозяина выяснить цель приезда терпели неудачу.
Не помогло даже предложение попить чайку с саган-далей .
Следующая попытка угостить молочком наткнулась на заложенную изнутри дверь. Может, спал парень, а может просто общаться не захотел.
Потоптавшись на дощатом помосте возле порога, Трифоныч предпринял попытку заглянуть в маленькое окошко слева от дверей, но поскользнулся и чуть не разлил двухлитровую банку с молоком.
Плюнув в сердцах на собственное хитроватое гостеприимство, он емко выругался и подался восвояси дожидаться убывшей парочки.
Времени прошло много. Сам он успел посмотреть «стандартный» Усть-Баргузинский сон без видений.
Глянул, что там по телевизору, но задремать еще раз не успел — хлопнула калитка, запуская вернувшихся гостей.
Хозяин молодо вскочил и уверенно попал ногами в калоши, из старых резиновых сапог. Почесываясь, он прихватил банку с молоком и вывалился наружу.
Парочка уже прошла половину пути к своей «гостинице».
— Молочка? — с надеждой на начало отношений заговорил Трифоныч.
— Нет, спасибо! — сухо «треснул» электрическим разрядом ответ женщины.
— Чайку? — наступал хозяин.
— Надо что, попросим. Спасибо, а молочко я, пожалуй, возьму. Сколько? — грубым голосом прокаркал мужчина и направился к старику.
— Я…. Мне…. — растерялся Трифоныч.
Банку он брал как предлог, надеясь пообщаться. Деньги, конечно, неплохо, но…
— Ста рублей хватит?
— Мы…. Спасибо…. — только и промычал незадачливый продавец, принимая смятую бумаженцию.
Женщина с порога недоуменно смотрела на внятного вроде до этого деда, а потом переключилась на молчащее пространство заежки.
Постучала костяшками пальцев по стеклу.
— Заснул, что ли? Открывай!
Дверь дернулась, заклацала и скрипнула под сильным, но бесполезным напором изнутри.
«Заложку не надо было до конца закрывать», — мстительно думал Петр Трифонович, хозяйственно укладывая сторублевку в карман.
Почесал правый бок и не обращая внимания на слетающие калоши он прытко сократил дистанцию.
— Ты не рвись, не дергай, — начал хозяин «спасательную операцию», тесня от двери обомлевшую от такой прыти женщину. — На себя тяни и вверьх.
— Вверьх, — тихонько передразнил мужчина за его спиной, насмешливо разводя руками.
Женщина, осознавая комичность ситуации, тоже улыбалась.
— Вот! — удовлетворенно гудел Трифоныч в распахнувшуюся дверь. — Теперь глядите. Нужно вот так: заложку до конца не доводить — и все!
Старик победно глянул на онемевших гостей и гордо вздернул подбородок с реденькой седой бородёнкой.
Закончив тираду, он резво шагнул в обратную сторону — пожалуй, даже слишком — калоша от резкого шага слетела. Трифоныч еще пытался удержать ее пальцами на ноге и вынужденно прыгнул. Получилось что-то отдаленно напоминающее удар ногой в живот каркающему мужчине.
Тот к рукопашной схватке оказался готовым и среагировал: присел-поймал ногу деда в локтевой сгиб. Встал, не разжимая захвата, и другой рукой легонько толкнул Трифоныча в положение «вот-вот упаду».
Удивился не отпуская:
— Ты чего? Каратист что-ли?
— Поскользнулся, — только и смог вымолвить дед пытаясь удержать равновесие и сознавая: беседа по-семейному теперь не состоится. Кто же серьезно воспримет безумного старика, прыгающего на подворье, да еще нападающего на приезжих кормильцев?
Сильно обидно ему стало — провалиться на этом месте! Даже слеза выскочила из стариковского в морщинках глаза. Но вроде никто не заметил, и слава Богу! Не хватало еще после таких подвигов разрыдаться…
— Аккуратнее надо, — отпустил его мужчина.
— Мы сейчас вещи разберем, отоспимся, а завтра пообщаемся, — миролюбиво добавила женщина.
— Мы… Я… — только и выдавил из себя стоящий посреди двора Трифоныч.
Треск хлопнувшей двери привел хозяина в чувство.
Повернувшись на сто восемьдесят градусов, он зашаркал в направлении дома.
Гости первую минуту молча разбирали вещи. Из тюков на свет появились: туристическая газовая плитка с баллонами, небольшая сковорода и чайник. Следом яйца из местного магазинчика и растительное масло с вареной колбасой.
— Ну, дед и выдал! — выдохнул мужчина.
— Он, как ушли, битый час кругами с молоком ходил, — не отрывался от книги паренек на дощатом лежаке. Импровизированное лежбище он застелил поверх хозяйских матрасов спальным мешком.
— Так ты от него закрылся? — улыбалась женщина. — Немудрено было захлопнуться.
— А что оставалось? С ним только сядь чай пить, сразу полезет с вопросами...
— Да, назойливый сосед, — гудел мужчина. — Я вот что думаю: после сегодняшних подвигов он наверняка утихомирится, по крайней мере, до завтра.
— Пожалуй, — согласилась Анна Иосифовна. — Ну а что ты не спрашиваешь, Ваня, как мы сходили?
— Да вижу, нормально, — не поднимал глаз паренек. — Надо будет, сами расскажете. По-моему, лучше здесь вообще ничего не обсуждать, вон какое соседство любопытное.
— Ну, в общем, да! — каркнул мужчина. — Хотя, пока он в доме, скажу в двух словах: экспедиция на самом деле была, у шаманки даже фото есть, там они перед выходом. Почтовые голуби в клетках, прочее. С ее слов, как время вышло, ходили, искали, но ничего не нашли. Вот так.
— Не нравится мне это, — тихо заговорил Иван. — Что там могло произойти, и куда они пропали? Ведь опытный народ был, а не вернулись. Как думаете, Борис Петрович?
— Думаю вот что. В поселке третий день связи никакой нет. Поэтому я пойду сейчас на улицу и позвоню со спутникового телефона нашему Яшке. Пускай завтра будет к десяти. Сейчас полная ревизия груза. Еще раз пересмотрим, чего не хватает. Заряжаем телефон, джипиэс и запасные аккумуляторы. Если все нормально, завтра прямиком на Рытый.
Не дожидаясь ответа, мужчина вынул из стоящего на полу сидора спутниковый телефон в чехле и пошел на двор.
— Переживаю я, тетя Аня, — грустил мальчишка, — Гложет меня что-то.
— Это неизвестность, Ванечка. Обычное дело. Я же попутешествовала, знаю. Дважды с твоей мамой покойницей в зарубежных экспедициях работали. По-разному бывало. Особенно в Африке начала восьмидесятых. Там, кстати, с Борисом Петровичем и познакомились. Из той командировки нас как раз Борис и вытащил. Не он, так не сидела бы я здесь.
— А кто он, тетя Аня? — с интересом спросил Иван. — По-моему, опасный человек…
— Не то слово! Но у него масса плюсов. Борис своих не бросает и бьется всегда до конца. Тогда в Африке его прикрепили к нам от особого отдела, то есть от КГБ. До этого какие-то вооруженные конфликты были, так что опыт у него неплохой. Вот только голос другой был. Видел шрам на горле? Это он уже из Афганистана привез, а после выздоровления тембр изменился. Я же чуть замуж за него после Африки не вышла, но ему сказали, мол, бросишь семью, уберем с «горячей» работы. А для него это все.… Сейчас на пенсии. С женой все-таки разошелся — один живет. Мы разок попробовали вместе — не вышло. Слишком уж оба самостоятельные.
— Дела-а-а-а, — протянул Иван. — Раз так, конечно, не предатель. Мне с ним тоже спокойно.
— Вот видишь! — обрадовалась женщина. — Ты-то мне как сын, а после смерти мамы уж точно. Где сейчас твой отец-подлец?
— Ну ладно, тетя Аня! Другая семья у него. Он же помогает!
— А чем?! Парню мужское воспитание нужно! Другие игры! Ты вот в лодку садился, я видела, боялся, но виду не подавал! Молодец!
— Я просто воды побаиваюсь, а по земле-то… Вы же знаете. По туризму-альпинизму без вопросов.
— Да и испанский твой к месту, — задумалась Анна Иосифовна. — Вообще, команда собралась хорошая и думаю, всё у нас получится! Ты пойми, это же наш, может быть, единственный шанс! Сколько раз я об этом мечтала, а тут такая удача.
Вошедший мужчина посмотрел на беседующих и загудел:
— Грустите? Дозвонился я в Иркутск, и Яшке нашему дозвонился. Будет он завтра к одиннадцати, хоть и поправку взял на погоду.
— Будем надеяться, получится, — впервые за все время улыбнулся Иван.
— Это да! — обрадовался Борис Петрович. — Смотри-ка, акклиматизировался! Ну, теперь дела наверняка пойдут!
«14»
ЗАСАДА
(высадка мыс Рытый)
День, клонился на вторую половину и предзакатными лучами освещал водную гладь Баргузина.
Соседские мальчишки бежали с удочками на берег пытать рыбацкую удачу в вечном споре человека с природой.
Шаманка после вечернего беленого чая заново обдумывала нежданный приход искателей приключений.
……………………
Конкурирующая организация под руководством Бориса Петровича перетряхивала походный бутор.
……………………
Ознорский готовил свой «Ярославец» к послезавтрашнему походу в Усть-Баргузин. Ворчал при этом на двух несчастных матросов о грязи, несобранности и тихоходности.
…………………….
Мишка составил список вещей в экспедицию, и угрюмо соображал сейчас какой фонарик ему взять. Ему никогда с ними не везло — любые новомодные или водозащитные почему-то медленно умирали в его руках.
Почесал в затылке и решил прихватить по детской привычке пачку стеариновых свечей.
……………….
Николай с Юркой уже прибыли на мыс Рытый и маскировали лодку на берегу.
Оружие и необходимые вещи перенесли в обнаруженный на южной стороне распадка пустующий рубленый дом под шиферной крышей . Остальное запаковали не вынимая и затянули специальным брезентом с металлической прошивкой (пляж полон ручейника, и следы говорят: мишки регулярно ходят сюда лакомиться).
(Карта № 4)
Сектор обзора из оконных проемов обеспечил панораму подходов с воды, оставляя наблюдателей невидимыми.
Газовая туристическая горелка с баллоном бездымно готовила вкуснятину, что разогревалась сейчас на шкворчащей сковороде.
Улан-Удэнская тушенка. В бурятском краю мясные консервы — всегда шедевр.
Пока не прибыли гости, Николай с Юрием пользовали возможность спокойно-вкусно поесть. Что будет потом, не знал никто, а потому и не скромничали.
Если кто из читателей не пробовал просто разогретую на сковороде тушенку из Бурятии, то расскажем, как это делается.
Берете банку с надписью «Бурятмясопром» и открываете чем попало.
Вываливаете на сковородку и закрываете крышкой.
Ждете, глотая слюну, пока жир не разойдется и не зашкворчит.
Сильно повезет, если там окажутся прозрачные дрожжалочки, как в свеже-сваренном холодце.
Есть обязательно ложкой и ржаным черным хлебом. Швыркать-вымакивать-выбирать кусочки и закончить пиршество на самой высокой ноте.
После лениво собрать хлебом остатки жижки (пока не остыла) и протереть горбушкой сковородку насухо.
Проверьте, даже в городских условиях мыть не захочется, не говоря уж о зимовье.
По банке тушенки на брата, да соревнуясь, кто выловит лучший кусок — после такой работы не до наблюдений.
Пока перекусывали — рассудили, мол, нормальный человек выйдет в дорогу, чтобы засветло, а тут и мгла вечерняя да тишина с шорохами. Потом не пешком же они пойдут? Не на паропланах? А моторку всегда издалека слыхать.
С пароходом сложней, но лишь бы ветра не было с волной.
— Ладно! Кто спать будет? — спросил Николай и сам же ответил: — Давай ты первым, доброволец.
— Какой я тебе доброволец? — сыто удивился Юрка.
— Ну, ты же вызвался вести гостей по распадку, коли явятся.
— А-а-а-а…. — протянул парень. — Вон ты про что. Ну, ладно, я не против.
Пошевеливая пальцами в тонких шерстяных носках, он с удовольствием потянулся и хрустнул всем телом.
За окном навалившийся сумрак разгоняла последние признаки дня, и готовил приход темного времени суток.
Одинокие звезды проклевывались между реденьких жидких облаков, создавая причудливую россыпь Млечного пути.
Тусклый месяцок на убыль – висел на левом фланге.
Вечерние тени мелькали по воде, забегая на валуны, вынесенные из-под земли бешеным течением оживающей иногда речки Риты, и неопознанные звуки тихо грохотали над гладью Великого Озера.
Мир засыпал.
«15»
Крадущийся
(ни шагу назад п. Усть-Баргузин)
А на бурятской стороне Трифоныч к вечеру почувствовал прилив сил. Дневное поражение казалось ему теперь не таким позорным и страшным.
«Да что, собственно, произошло? — спрашивал он себя, — Это они опозорились с неудачно запертой дверью, а я их спас».
К тому же мужчина спросил его на полном серьезе, не каратист ли он. Не мог такой серьезный человек, каким показался — издеваться. Может, и на самом деле спортивные задатки есть.
Молодо вскочив с напитанного теплом лежака, Петр Трифонович встал перед зеркалом и попытался второй раз в жизни повторить стойку, которую он видел в одном китайским фильме.
Впервые он сделал это сразу после просмотра на подворье, чем несказанно напугал соседку, пришедшую к нему по каким-то своим делам.
Сегодняшний результат его полностью удовлетворил: чувствовалось — существо, в кошачьей стойке затаившееся в зеркале, способно на серьезные поступки.
Тот телевизионный герой после чего-то подобного бегал по стенам и потолку, увертываясь от врагов и молотя их чем и куда попало.
Врагов рядом не оказалось, но боевой дух, проснувшийся в Трифоныче, требовал выхода.
Он ощутил себя способным бесшумно красться в ночи, и откуда-то из глубины сознания выплыло странное словечко «ниндзя».
Хлопок двери заежки подсказал новоиспеченному «бойцу», замершему посреди комнаты, дальнейшие действия.
Пить чай с ними ему теперь не хотелось.
Невзирая на обычный деревенский «пупизм», здравый смысл подсказывал Петру Трифоновичу: тайну, витающую в воздухе, он без дополнительной информации не разгадает.
Значит, придется красться огородом к заглушенному фанерой проему на тыльной стороне «заежки» и потратить пару часов на изучение замыслов таинственных гостей.
Те же, заперев дверь, под руководством Бориса Петровича перетряхивали багаж и готовились к утреннему выходу.
— Так, так, еще один поспел, — каркал мужчина, отсоединяя аккумулятор от джипиэса. — Какие приспособления сейчас, Анечка! Будь тогда с нами спутник или хоть этот маленький колдун, все бы выжили. Не пришлось бы и основной груз бросать где попало. Глядишь, и не понадобилась бы эта экспедиция, найди мы его после…
— Ты, наверное, не помнишь, каким фанатиком был? — резко отозвалась женщина. — Узнал бы про мои замыслы, там и бросил!
— Конечно! Бросил бы! Это позже, когда меня использовали на всю катушку и швырнули на помойку с грошовой пенсией, я понял, что упустил, — скрипнул зубами мужчина. — Какие грузы сопровождали. В каких операциях участвовали! Какие предложения контрабасы мне делали! А я сдал всех и сам ничего не поимел…
— Вот-вот! Самое полезное, что ты за то время сделал, так меня спас! — кокетливо улыбалась Анна Иосифовна.
— Да уж… — отозвался мужчина. — И представь себе, ничуть не жалею!
……………………
«Спас он ее…» — отметил про себя притаившийся в кустах полыни напополам с крапивой Трифоныч.
Беседа слушалась через фанеру прекрасно. Скорее всего, даже шепот можно будет разобрать, а вот какие предложения могут делать контрабасы, он сообразить не смог, но на всякий случай запомнил.
………………………
— Борис Петрович, а какая дальность по джипиэсу? — спросил Иван.
— Пока спутники над тобой, — скупо звучал ответ. — А поскольку это Америка делала — всегда! А у тебя на самом деле разряд по альпинизму, или соврала тетя? Сейчас же все на приборах ходят.
— У нас в команде старшие ими занимаются, — спокойно ответил мальчишка, — а разрядник я на самом деле, вот только по карнизам неважно хожу — физподготовки и опыта не хватает. Там почти акробатика нужна.
— А что будешь делать, если понадобится?
— Я думаю, такого не будет. Обходная дорога почти всегда есть.
Спокойствие и уверенность передались собеседнику.
— Ну ладно, — успокоился он. — А вот у меня никогда не получалось хорошо по скалам и стенкам лазать.
— У вас, Борис Петрович, просто телосложение атлетическое. Зато вы сможете долго идти с грузом. Возможно, драться. А вот когда коснется микр и прочей специфики, можете не устоять.
— Хм.… А микра — это что?
— Микра — это небольшой уступ или полочка, на котором можно держаться только кончиками пальцев, либо носком ноги в калоше.
— Так, кхмр… — хрипел Петрович, — Теперь про калошу? Она зачем?
— А лучше них, по-моему, еще ничего не придумано. Это обыкновенные российские остроносые калоши. У них рубчики на носке затираются до плоской поверхности и сцепление даже с гладкой скалой идеальное.
— И что, ты сможешь удержаться? На гладкой скале и кончиками пальцев? — удивлялся мужчина, у которого карканье усиливалось с волнением.
— Конечно! — уверенно отозвался Иван. — Мое основное оружие! А вот когда на карнизах надо закидывать ноги-руки туда-сюда, я долго не выдерживаю. Тренер сказал — индивидуальные данные не те, зато на микрах…
— Погоди! — перебил мужчина. — Получается, самые виртуозные и знаменитые альпинисты просто имеют лучший арсенал от природы?
— Я же говорю, кто с чем родился. Потому, как только себя оценил, так и стал заниматься лишь для удовольствия.
— Ну, в общем-то, никому не плохо, что ты еще и лингвист, — вмешалась в разговор женщина.
— Да, мне всегда нравилось языки изучать. Еще со школы.
………………..
«Альпинисты! Лигвисты! Джиписэсы какие-то», — сердился за перегородкой Трифоныч. Ничего не ясно! Про шаманку говорите, про шаманку! Зачем к ней ходили?»
………………..
— А шаманка что-то не договорила, — будто услышал просьбу затаившегося хозяина Борис Петрович. — Да и мы про золото ничего не сказали.
— Как думаете, не соберется ли и она в дорогу? — спросил Иван.
— А кто еще-то собрался? — оживилась Анна Иосифовна.
— Ну, неизвестно письмо-то открыто лежит, да и в хранилище оно откуда взялось?
— Да, но я на этом не заострялась, мне Анфису отвлечь надо было и ксерокопию сделать. Как только удалось, мы сразу ушли. Студентка помогла. Я ей после курсовую зачла…
— Хорошо, когда «валюта» под рукой, — смеялся Борис Петрович…
— Как искать будем? — сел на лежаке Иван, — Ну ладно, заберусь я на самую высокую точку, котловину погляжу, а потом?
— Потом спустишься туда и убедишься, что это именно то место.
— Ясно! Мне одному не справиться, на страховку кого-то надо.
— Я пойду! — ответил мужчина. — Сам же сказал: таскать или вытаскивать кого — могу, а навыки по скалолазанию у меня тоже есть, не переживай.
…………………..
«Значит все-таки золото! — тер зачесавшийся от пыльцы нос Трифоныч. — А еще и валюта, хотя при чем тут альпинизм?»
Неожиданно в ноздре стал нарастать зуд.
Сообразив, что любой шум за фанеркой будет прекрасно слышен в «заежке», незадачливый «ночной охотник» пополз в огород, с трудом удерживая рвущиеся изнутри звуки.
Совсем уже не к месту он вспомнил, что для лучшего чиха надо посмотреть на яркую лампу или солнце. Услужливое воображение тут же выдало яркую вспышку перед глазами, и процесс перерос в грохот из ноздрей и рта, а чихать-то у них в родне умели:
—АААУУУРРРРЫЫЫЫЧЧШШШШШШШШ!!!» — трижды взорвался Трифоныч.
Победно глянул вокруг и только сейчас сообразил: теперь ему нужна легенда.
По счастью, перебираясь задом наперед в междугрядьях, он оказался рядом с теплицей, куда и нырнул.
Затаившись под огурцовыми завитушками, он разглядывал через запотевшее стекло явившихся из заежки мужчину с ружьем и парня с фонариком.
Они светили по огороду и шарились между грядок.
Петр Трифонович понял: стоит им сейчас повернуться, и они увидят примятую возле домика траву и окно забитое фанеркой.
Угроза расшифровки налицо!
Приняв единственно верное решение, он сорвал два болтающихся прямо перед носом огурца и, распрямившись, пошел из теплицы.
Слепящий луч света тут же уперся ему в глаза и ослепил.
— Стой кто идет! — с издевкой крикнул Борис Петрович. — Ты, хозяин?
— Я… — поднял тот руки с зажатыми огурцами.
— А ревел кто?
— Это я чихал, — скромничал Трифоныч.
— Ничего себе, — задумался мужчина. — Чего еще от тебя ждать?
— Да я спать было лег, да сообразил, что огурцы закончились, а с утра по росе шариться нет желанья, — оправдывался, как мог, незадачливый шпион.
Как ни странно, это диковатое объяснение подействовало на мужчину успокаивающе.
Он опустил фонарь и примирительно махнул ружьем.
— Идемте спать уже. Хватит на сегодня приключений.
— И впрямь! — суетился, прыгая меж грядок, огородник. — Мне тоже завтра рано вставать вас провожать.
— Да не рано нам, — смеялся Петрович. — Лодка в лучшем случае к одиннадцати придет.
За разговорами дошли до подворья.
— Спокойной ночи! — перебирал ногами в сторону крылечка хозяин.
— Да не шуми больше. — Шагнули через порог гости.
Сон не приходил к Петру Трифоновичу долго. Пытаясь собрать картинку воедино, он понял: завтра после отъезда гостей нужно идти к Адыге и делиться услышанным. Пускай примерит к тому, что знает.
……………………..
Звенели в темном июньском небе цикады или… как называется в наших краях тот, кто звенит по ночам?
Теплый июньский ветерок, чуть приправленный влажными порывами Великого Озера, неспешно обтекал строения, деревья и скалы. Проникал в каждую щелочку и приямок да искал упорно что-то известное лишь ему одному.
Уплотнившиеся тучи окончательно перекрыли и без того неяркий свет звезд, и осталась лишь пара лампочек на пристани да Усть-Баргузинский бакен.
Ночь потихоньку шла на вторую половину, заботливо укрывая от суетного людского взгляда миллионы секретов, спрятанных на матушке Земле.
(Карта № 5)
«16»
ЗАСАДА
(появление конкурентов мыс Рытый)
Ночь прошла на удивление спокойно.
Странно, а тайны где? Где следы будоражащих кровь историй? Где молнии шаровые и горизонтальные?
Конечно, они пока не в самом опасном месте, а в полутора-двух километрах от входа на южной оконечности мыса. Но все же…
В конце концов, есть же такое понятие, как рикошет. Неужели они своей высадкой ничегошеньки не разбудили?
А может, просто аккуратно зашли? Или затишье перед бурей?
Николай голову «сломал» в раздумьях. Не нравилось ему это спокойствие с умиротворенностью. А его-то предчувствия редко обманывали.
Крутится внутри беспокойный червячок, грызет-нашептывает, мол, нахлебаетесь досыта — помяните слово.
А Юрке хоть бы хны! Напевает под нос что-то и очередную банку тушенки без зазрения совести на сковородку тащит. Улыбается, хлебом сок выбирает. Физиономия сытая-счастливая, будто не ему рисковать идти.
Николай еще надеялся, что не придут они и задержат их всех в Усть-Баргузине. Но проклятый червячок хихикал, брыкался, и становилось ясно: не так все просто, как хотелось.
Наверняка, идут уже. Ходу с той стороны часа три-четыре. Так что если рано выскочили, вот-вот будут.
Позавтракали, и Юрка уселся наблюдать. Николай же достал и стал перебирать не табельный ТТ — никуда без него! Винтовка в кармане!
Партнер завистливо шмыгал носом.
«Не туда смотрит, — строго глянул Николай, — Завидует. Не знает, что для него стараюсь. Не с карабином же ему тащиться. Тут бежать надо быстро, налегке и чуток впереди. Маршрут-то известен. Начальник все прорисовал, да и старая карта с координатной сеткой в помощь. Описание приметных мест есть», — размышлял Николай и вслух. — Слушай, Юрыч.
— Что? — произнес объевшийся напарник, запихивая в рот последний кусок хлеба с остатками тушенки.
— Слушай внимательно!
Все-таки выучка в бригаде Ромахи была хоть куда! Маска сытого безразличия слетела вмиг, и перед Николаем сидел готовый ко всему боец.
Перемена настолько поразила егеря, что он убавил тон вдвое.
— Короче, если они все-таки придут, пойдешь вперед и налегке. Возьмешь мой тэтэшник, запасную обойму, спальник и жратву. Всего — помалу. Если ночевать лягут, ты около них суетись в пределах видимости, а если пофартит, то и слышимости. По большому счету маршрут уже определен. Гляди…
Старая карта с координатной сеткой легла на грубую столешницу, с которой предварительно смели крошки и прочий мусор.
В одном сантиметре было всего лишь двести метров. Подробней не найти. Где уж откопал ее Ознорский?
— Запоминай: вверх по речке прямо до места, где она стекается слева и справа. Условно назовем место стрелкой. Уходишь после на правое русло, там начинается звериная тропа, что на плато идет.
Заскорузлый в черных заусеницах палец уверенно двинулся от голубой ленты правого притока вверх к высотам, обозначенным отметками более тысячи восьмисот.
— Найдешь жертвенник из сложенных плит с выемкой посредине. Те, кого мы ждем, идут к нему. Располагается он возле тропы, не доходя до самой высокой горы метров двести. Я думаю, вот она.
Палец твердо ткнул в отметку 1858,0.
— Там зарасти ничего не должно. Максимум — карликовая березка или стланик кедровый по склонам. В нем и укроешься наблюдать. С пистолетом-то имел дело?
— Из тэтэшника стрелял пару раз, а у Ромахи все больше с наганом бегал, — тянул руку партнер, — Можно?
— Бери, для тебя же готовил.
Спокойствие Юрки Николаю нравилось. Эх, если б не червячок. Спрятавшийся куда-то за разговором, а он вдруг «высунулся» и еще раз злобно «куснул».
«Интересно, — зажмурился егерь, прислушиваясь, — Куда это они кусают так больно, и что за червячок такой, что не обманывает? А нарушители, видимо, идут уже, да и море гладкое. Как бы к нашему берегу не потянулись. То-то будет встреча».
И тут, будто услышав мысли егеря, из распадка дунул в южном направлении крепчающий на глазах ветер.
— Здорово! — оценил Юрка. — Сейчас если не стихнет, то волну разгонит хорошую, придется им чалиться на северной стороне.
«Правильно мыслит, — улыбался Николай. — А пока надо его в дорогу запаковывать».
Сидор получился небольшой. Юрка пацан тертый и к спартанской обстановке привык. В браконьерско-рыбнадзорских делах умение не спать, когда надо, и кимарить где попало, — это образ жизни. Уютно — где бы ни оказался.
Собрались. Помолчали.
— Как перед дорогой сидим, — улыбался Юрка.
— Тоже чуешь, идут?
— А я не сомневался. Ознорский пока не мазал.
— Да? А фокусы Рытого не беспокоят?
— Мне бы туда попасть скорей. Я как первый раз услышал о нем, так и мечтал побывать. Ромаху, пока жив был, все подбивал сделать там что-то вроде базы. Ведь не ходит же сюда никто. Боятся!
— А он? — заинтересовался Николай. У них с покойным, мягко говоря, остался неразрешенный личный конфликт из-за поселковой красавицы Люды.
— Кто? Ромаха? — усмехнулся Юрка.— А ничего! Сказал, если засвоевольничаю и узнает он, что бывал здесь, — из бригады долой. А потом закрутило. Сам погиб, а я к вам подался.
Замолчали.
Время двигалось к полуденной отметке.
— Запаздывают что-то, — задумался Николай, разглядывая расходящуюся под ветром волну.
— Вариантов миллион! У них же не своя лодка, и кто на румпеле –неизвестно. Оттяжка нам на руку: ветер сейчас такую волну разгонит, что высаживаться им только на северной стороне.
Так в рассуждениях и разговорах прошел час, потом второй.
Николай немного перегорел, а Юрка, наоборот, заряжался все больше.
Хорошее свойство — уметь ждать, не теряя запала, а лишь разгоняясь перед «прыжком». Особенно когда не гадаешь — будет не будет, а желаешь, чтобы скорей произошло!
Внутри у Юрки задрожала какая-то струнка. Казалось, на одной нотке, но время шло, и тональность ее становилась все выше.
«Давай быстрее, я готов! — кричал он невидимым противникам. — Давай!»
Ответа не было.
— Пятнадцать-ноль уже… — прервал часовое молчание Николай. — Если до шести не придут, значит, не будет их сегодня.
— Я думаю, еще час-полтора, — уверил Юрка, заряженный на драку. — Чую, идут они, главное, чтобы ветер не поменялся…
А тот услышал просьбу и старался. Вырываясь из ущелья, глядящего на южную сторону, он заставлял кланяться каждую былинку на своем пути.
Разнотравье Рытого падало ниц и головами разноцветными поклоны отбивало.
Гнёт спину кустарник, выпрямляется упрямо, но потом стелется еще ниже.
Качают зелеными макушками да руками-ветками отдельные деревья, крепко за землю корнями схватились.
Пробежался ветер. Собрал дань с кланяющейся братии и шмыгнул через двухметровый галечник на краю мыса. Стучит волны по спинам, будто хозяин холопов на работу гонит. Так расшумелся, что крики можно слышать : «Давай! Пошли! Давай!»
Плюются пеной с макушек волны, катятся от берега в море и затихают — на «пластилиновой» водной глади растворяются.
За шумом ветра парни чуть гостей не прозевали.
Если честно — уже прозевали — сектор обзора те почти прошли.
Глаза устали от блеска волной глади, и Юрка сидел зажмурившись.
Звука моторки из-за ветра не было слышно, и Николай случайно заметил лодку боковым зрением.
— Вот они! — выдохнул он, метнувшись к биноклю.
Прижался к окулярам. Крутнул пару раз настройку.
Хорошо избушка на возвышенности стоит, даже напрямик через Рытый все видно — не заслоняет мыс.
(Карта №4)
— Один, два, три, четыре… На моторе бурят! Баба! Они! На северную оконечность рулят!
По-кошачьи лениво, но быстро Юрка переместился с лежака. При этом он успел зацепить рюкзак, а другой рукой опрокинул в рот остатки холодного чая с сахаром:
— Пошел я!
Николай хотел сказать ему что-нибудь напутственное, но лишь тень увидел в дверном проеме.
А может, и верно, чего воду толочь? Все переговорили-обсудили — теперь лишь Бог всем в помощь.
«17»
Прости, прощай
(конкуренты, переход и высадка)
Прощания не намечалось.
После всех приключений и неудачи с подслушиванием Трифонычу даже на улицу выходить не хотелось.
В нем проснулось дремлющее чувство местнической жлобы к более удачливым в жизни, и он сразу попытался закрасить его патриотизмом.
— Золото им, — бормотал проснувшийся раненько хозяин. — Предатели! Джиэсэсы, лингвисты. Ничего не ясно. И при чем тут контрабасы с альпинизмом?
Пытаясь уснуть, он сжевал сорванные ночью огурцы (не зря ж ходил).
Попил чайку с сахаром. Сон не шел. Включил телевизор. Как раз повторяли вчерашние новости о ситуации на Кавказе.
Следующий блок поведал с моргающего экрана о сильных пожарах в Иркутской области. Под возносящиеся к небу клубы дыма и волонтеров, пшикающих из смешных насосов в пламя на экране постсоветского «Рубина», Трифоныч все-таки уснул.
Ясных видений не было, и провалялся он около часа.
Глянул на будильник — утро половина седьмого. Пора доить корову и выпускать в стадо. Оно минут через сорок пройдет мимо задней калитки.
Таскание с ведрами и крынками отвлекало собственника от мрачных мыслей. Вспомнилось обещание женщины пообщаться.
«Посмотрим, — сказал слепой…» — пришла на ум отцовская поговорка. Повторил вслух. Настроение менялось в лучшую сторону.
А за что, собственно, он их невзлюбил? Виноват-то сам. Нечего было суетиться. Как еще не свалился, прыгая по двору, да и ночью хорош! Все слышал, но ничего не понял. Только и пользы, что огурцов нарвал. Хотя, если переговорить с Адыгой, она что-нибудь к ситуации примерит. Умная…
К этой молодой женщине Трифоныч питал своеобразное чувство.
В свое время, когда они сюда переехали лет двадцать назад, он даже пытался приударить за ее матерью Туяной — холостяковал-то давно.
Ничего не вышло. И как ни пытался он расположить женщину к себе — ничего не получалось. А вот с дочерью Адыгой сдружился. Девчонка тоже привязалась к одинокому и забавному пожилому мужчине.
Трифоныч всегда поздравлял ее с Днем рождения и Новым годом. Она в свою очередь, бывая по делам на его конце поселка, обязательно забегала с гостинцами.
Мать не была против, от Трифоныча веяло беззлобностью мыслей и по-настоящему отеческой любовью. Относился к Адыге он будто к собственной дочери. Ну какой матери это не понравится?
Из приятных воспоминаний Трифоныча вырвал стук дверей заежки. Похоже, день начинался.
Часы показали девять-тридцать утра.
Первым на подворье вырвался каркающий. Хищно втянув ноздрями воздух и оглядевшись, он сделал несколько замысловатых движений руками, будто тесто месил. После по-боксерски покачал шеей, словно пытался заставить ее хрустнуть, и растер ладонями уши с носом.
«Вроде не зима, — удивлялся Трифоныч. — Чего это он?»
То, что произошло после, повергло наблюдателя в крайнее удивление.
Мужчина нагнулся, уперся ладонями в землю и…встал на руки. Нет, конечно, хозяин слышал, что можно и так ходить, но живьем видел впервые.
«Надо будет потом попробовать» — думал он, а сам уже растирал нос с ушами.
Но, слава Богу, хватило ума не корячиться на полу. Понял:
«Не повезло мне с вами дважды, нечего третий раз судьбу пытать!»
Пробежала на задворки огорода дамочка в спортивном трико.
Минут через десять она вернулась и заговорила о чем-то с мужчиной. Судя по обрывочным взглядам на дом, мыли кости ему.
Ну и пусть! Уйдут сегодня и скатертью дорога!
Так и просидел бы Трифоныч, наблюдая до вечера и собирая по крупицам растраченный вчерашний пыл, если бы где-то в районе одиннадцати-тридцати не зазвучал комариным пением мотор.
—Не наш, похоже, идет, — забормотал под нос старик, — Не Усть-баргузинский…
На подворье вышел с навьюченным сидором молодой паренек, и Трифоныч понял: пора выбираться.
Общественную должность сторожа на пристани, исчезнувшую в водоворотах перемен, Трифоныч получил еще при Советском Союзе.
Сейчас он нигде, естественно, в штатах не числился, но какая-никакая власть. Опять же при отсутствии мест в поселковой гостинице — приработок, да и дом служебный в наследство достался.
Натянув кирзовые сапоги и приосанившись, он еще раз потер нос и уши. Как-то даже бодрее стало. Или показалось?
— Привет, Петр Трифоныч! А мы все думаем, где ты! — радостно улыбался каркающий.
— Здравствуйте! — степенно ответил хозяин. — Уезжаете?
— Ну да, — чему-то смутился собеседник. — Мы еще что-то должны?
«Про золото рассказать…» — ехидно буркнул про себя Трифоныч и вслух:
— Если соберетесь еще, милости прошу. Все было хорошо.
— Ну, тогда не побрезгуйте, Петр Трифонович, мы часть продуктов Вам оставили. Нам сейчас пешком идти, а набрали — не унесем. Лишний вес, а вам не помешает.
— Ну, хм… — смутился хозяин. — Оно, конечно, выбрасывать-то не по-людски.
— Вот и ладно, — радовался мужчина, — а то у нас со своими проблемами даже чаю попить вместе не вышло.
— Да что там, — великодушно махнул рукой Трифонович. — Еще заедете.
— Да уж заедем, — эхом отозвался гость.
Со двора пошли вместе.
Облеченный призрачной властью, хозяин пристани шел чуть впереди, твердо ступая рубчатыми подошвами по грунтовке.
— Все, что оставили, на столе лежит, — говорила женщина.
Трифоныч ее не слышал, он разглядывал казанку, на которой пришел перевозчик. Номера Иркутской стороны. На румпеле молодой бурят.
— Сан — поприветствовал лодочник старика в фуражке с якорем.
— Сам ты сан! — пошутил Трифоныч.
Бурят улыбался.
— Давайте быстрее, пока погода, однако… Дед с нами идет?
— Нет! — прибросил такую беспокойную перспективу мужчина, — Пристань-то на кого оставлять?
— А эта должность чего и сейчас есть? — удивился лодочник.
— Не только пристань осталась, но и дом конторский. Соответственно обязанности, — важно поправил фуражку Трифоныч.
— Ну что, дед, пока! — протянул широкую с короткими пальцами ладонь мужчина и снова чуть каркнул.
Ему чем-то импонировал этот чудаковатый старик. Может, оттого, что не смог побывать на похоронах отца, отрабатывая затяжную командировку. Сильно его это давило.
— Прощевайте! — Петр Трифонович потер руку о пиджак, и рукопожатие состоялось.
— До свидания! — сунула в свою очередь узенькую ладошку женщина.
Двоякие чувства раздирали Трифоныча. Вроде и люди нормальные, но что-то все время не так. Может, недоговоренности?
Молодой не прощался. Он сидел на корме около японского двигателя и глядел вниз по Баргузину.
Компания наконец-то устроилась в лодке.
Трифоныч отдал конец.
Бурят нажал на кнопку стартера, и «японец» жирно зачавкал на холостых оборотах.
— Пока, дед! — каркнул еще раз мужчина. Лежа на вещах в кормовой части лодки, он поднял руку.
— Щелк! — включилась скорость.
Груженая лодка тяжело вышла на глиссер в направлении устья Баргузина.
Оглянувшись, женщина увидела сухонькую фигуру старика с развевающимися фалдами пиджака и в капитанской фуражке. Он стоял, сложив руки на груди, и было в нем что-то фундаментальное.
Неожиданно мелькнула мысль о памятнике утерянных профессий великой, в прошлом, державы.
«Так и будут стоять они на своем месте, хотя никому это сейчас не нужно, как и поход сегодняшний, — терзалась Анна Иосифовна. — Пожалуй, только Ваня идет без угрызений. Новое поколение всегда в своей тарелке. Помрем мы — и морали капут».
— Конец морали нашей! — будто услышал ее Борис Петрович. — Ваньке хоть бы хны, а я все совестью маюсь с этой государевой идеологией…
— Не рви душу! — крикнула женщина. — Решили, значит идем…
Большую часть пути шли молча.
Солнце перебралось из полуденного зенита, и мир виделся под другим углом.
Гладь Байкала была уже не такой ровной, но мелкая рябка не опасна.
Брызги от шлепков лодки по редкой волне серебром осыпали пассажиров.
Западный берег приближался.
Уже виднелись не только гряда сопок и макушки Байкальского хребта. Даже мыс Рытый просматривался в бинокль полоской, поднимающейся над водой.
Бурят что-то крикнул и махнул рукой в том направлении.
Борис Петрович перебрался ближе.
— Ветер с ущелья! — повернулся рулевой: — С северной стороны пойдем…
Лодка, не сбавляя скорости, немного изменила вектор.
Борис Петрович примостил кое-как бинокль на плече Яшки и рассмотрел волны, которые катились от южной оконечности мыса в Байкал. Еще он увидел гнущиеся верхушки отдельно стоящих деревьев.
«Как углядел-то… — удивился Петрович. — Отродье водяное».
Думал не злобно, а скорей уважительно. За годы, проведенные в специальных подразделениях, Борис Петрович научился ценить профессионализм.
Когда выходили из Усть-Баргузина, он переживал. А сейчас, когда Яшка «обогнал» узкими глазами целый бинокль, успокоился.
Рытый тем временем приближался. Интересно, но рябь перед лодкой почти утихла. В равновесии природы все имеет свою цену: там волна-грохот, а здесь тишина-покой.
Когда подходили с северной стороны к мысу, стоял полный штиль! Совсем рядом, километра за два, ветер волну гонит, а здесь чуть в берег плюхает.
……………..
Высадку закончили быстро.
Рассчитались.
Поставили задачу Яшке прибыть через пять суток.
Тот что-то мычал о непогоде, но не более того, а пересчитав заработанные деньги, заулыбался и на метеосводки больше не кивал. Еще бы, Петрович отвалил больше оговоренного почти вдвое — за профессионализм!
Ловко крутнулась разгруженная моторка и выскочила на глиссер , убегая в море.
«Мористей… — вспомнилась мужчине забавная фраза ольхонских аборигенов. — Мористей — это значит дальше в море. Вот так».
— Ну что, грузимся — и марш от берега быстрей, а то у нас разрешений никаких. Не дай Бог, слуги государевы нагрянут, тогда кирдык, — каркнул Петрович.
— Брызнуть надо бы, — не спешила женщина. — В серьезном месте мы. В сакральном.
— На ходу брызгай, — отмахнулся мужчина. — Что-то беспокоит меня, будто смотрит кто. Валить надо с открытого места — ва-лить!
Навьюченная троица быстрыми шагами двинулась по зеленому ковру с проглядывающими каменными глыбами.
После первой сотни метров прыти убавилось. Шли разборчиво. Смотрели, куда встать, чтобы ногу не подвернуть.
Женщина, когда темп упал, присела на правое колено и плеснула из открытой фляжки водки. Одними губами проговорила: — Эжины Хыр-Хушуна, пропустите в Ваш дом и выпустите с миром…
Порыв ветра стеганул ее неожиданно как пощечиной.
— Пропустите, — повторила женщина. — Ну, пожалуйста…
Следующий порыв прилетел нежный-нежный — будто погладили. Облегченно вздохнула, Анна Иосифовна встала и пошла «разгадывать» камни под ногами.
Мужчины ее не ждали и остановились лишь в тени берез, растущих вперемешку с листвяком.
Вспотели. Подошла женщина.
— Брызнула?
— Да!
— Все шаманите! Людей нужно бояться, а не духов! На худой конец зверья. Пять минут отдыха — и вперед. Нам нужно до развилки на реке сегодня дойти! Туда, где столбы каменные стоят!
— Подъем! — качнулась Анна Иосифовна и сделала первый шаг в неизвестность…
«18»
По следу
(…)
Юрка спешил. Рассматривать непрошенных гостей раньше времени нужды не было. Он прекрасно знал, как может сработать в лесу чей-то взгляд.
Среди людской суеты этого не поймешь, а здесь… Если долго не появляться в городе, то становишься как рентген. В лесу же налет цивилизации отваливается через недельку. Сколько эти трое в дороге? Неясно. Кто такие? Тоже неизвестно, поэтому лучше не рисковать.
«Если ходоки приличные, — рассуждал он,— так должны засветло до стрелки дойти и до трех розовых столбов».
Звериную тропу по кедровому стланику в темноте искать не будут, а значит на ночлег встанут. Получается, надо вперед убегать, а если не выйдет, придется сзади тащиться в пределах слышимости. Но нельзя. На плато лишь карликовая березка. Так что если позади окажешься, только по-пластунски.
Задачка…
«Нет! Вперед ухожу!» — решил Юрка.
(Карта № 6 долина реки Риты)
Он уже прошел две скалы, нависающие над узким пространством каньона, и вспомнил легенду о братьях, превращенных в камни.
«Наверняка, они», — думал паренек.
Хорошо, моряки на Байкале — моряки лишь условные. Каждый из них как в пословице: и швец, и жнец, и на дуде игрец! И ветер угадать, и на солонцах посидеть — на все способны! И мушки на хариуса намотать, и зверя разделать! И сети разобрать на шушелах, и вынести на загривке тридцатикилограммовый груз мяса. А то и больше! А после еще пару ходок!
Короче говоря, настоящие солдаты удачи, а уж налегке…
Шлось ходко, и даже валуны не мешались.
После скал-братьев тополиная роща пошла. Солнце на второй половине дня. Ярко светит над журчащей речкой.
Жалко, нет времени любоваться — надо в отрыв уходить, потом звериную тропу искать на правом рукаве. Делать лежку, следить, где станут лагерем. Красться-слушать и самое главное — не спугнуть — ребята, похоже, серьезные.
«Интересно, откуда у Ознорского такое подробное описание Рытого? — удивлялся Юрка, — Про тополиную рощу написал. Камни еще должны быть на деревьях где-то. Пока не видно, да и смотреть некогда, а вот кора местами сбита на двух-трех метрах. Серьезные потоки здесь бывают! Не попасть бы…
Через речку прыгал несколько раз.
Километра два шел звериной тропой слева. Почти незаметный в начале пути, подъем тянул вверх уже более уверенно и круто.
Ущелье сужалось.
Тени начинающегося вечера толкали, дышали в спину и поддавали темпа ходоку.
…………………..
В разное время дня лес и дышит по-разному.
Если в начале пути солнце, сверкающая речка и сочная зелень распахивают объятия, то сейчас и светило подозрительно щурилось, и речушка издевательски хихикала над прыжками с валуна на валун.
Неожиданно и деревья злобно «смотреть» путнику вслед, да и камни предательски «меняли» очертания перед каждым прыжком.
Хотя неприятности пока стороной бегут, но чует Юрка: где-то рядом они — не догоняют вроде, но и не отстают.
Квадратный розовый камень явился слева как из ниоткуда. Раз — и стоит-смеется.
Интересно, а где столбы? Может, не здесь? Значит снова вперед, но метров через пятьсот появилась развилка реки. Все по плану: вот и стена, крытая стлаником, вверх пошла.
«Значит тот камушек! — сообразил Юрка, — Интересно, а что с остальными? А может, «прокольчик» у начальника в схеме?»
Правый поток оказался бурным и кипящим.
Тропа начиналась слева между руслом и стеной.
Двинулся по ней.
Крутизна.
Валуны в свете уходящего дня надежными не казались.
Ступал с опаской. Темп упал вдвое.
Тропа повернулась через стланик в гору. Мелькнула мыслишка уйти сразу до жертвенника, но «цветочки с ягодками» разбирать лучше утром, а сейчас опасно.
Развернулся обратно на поиск лежки.
Порадовался-огорчился близости шумливой речки:
«Никто ничего не услышит! Главное, теперь друг на друга не напороться…»
«19»
В ущелье
(…)
С грузом шлось намного медленней.
По-прежнему молчаливо-флегматичный, Иван походил на бесстрастного робота, подминая под себя пространство.
Плевать на опасности, возможное зверье, мишек, да и окружающие красоты ему тоже оказались безразличны! Мальчишка лишь морщился и поддавал темпа или с неудовольствием ожидал пыхтящих отстающих спутников.
«Жесткий ты, — наблюдал Борис Петрович. — Ненормально! Такому волю дай, на пинках потащит! Но молодец!»
Дорога давалась мужчине нелегко.
Если Иван напоминал грацией ягуара или гепарда, то Петрович равнялся русскому тяжеловозу — как ни стегай, быстрее не пойдет.
Анна Иосифовна выбрала средний темп, из которого не выбивалась.
— Роботы! — ворчал под нос Петрович. — Недаром родственнички…
Он начинал сдавать и нервничал. Сил придавало одно: неутомимость и размеренность спутников.
— Чирк, чирк, шкряп, шкряп… — Равномерно. Без пробуксовок. Как в хорошо смазанном станке:
«Роботы!»
Забавно, что краткое описание долины Хыр-Хушуна испанца Антонио совпадало с тем, что они видели сейчас. И скалы на входе, напоминающие щипцы, и роща с ободранной местами корой.
Только рассматривать времени не оставалось.
— Чирк, чирк, шкряп, шкряп…
«Роботы! Как есть роботы! — нервничал, обливаясь потом, Петрович, а судя по описанию, это лишь начало. Проблемы начнутся впереди в подъеме на плато. — Главное, сегодня до трех розовых столбов дойти», — вглядывался он в сумерки.
Неловко поставленная нога скользнула с камня в ручей и, заваливаясь на бок, Петрович увидел, как перекосилось лицо Анны Иосифовны.
Иван же успел сделать за этот момент два прыжка в его сторону.
«Чистый зверюга, — успел подумать мужчина. — Молодца».
Удар головой со всего маху о камень сильным не получился. Смягчил рюкзак, навьюченный «выше крыши», а вот ледяной воды черпанул. Как только пар не пошел...
Неожиданно жесткая для мальчишки рука ухватила Петровича за куртку и выдернула с первого рывка из воды. Выползая на берег, тот тихо радовался вынужденному перекуру.
— Пять минут! — сказал Иван после осмотра. — Слава Богу, все цело. Удивительно, высота-то метра полтора. Как голова?
— За это не бойся, — улыбнулся мужчина. — Ни разу ни на спаррингах, ни на соревнованиях в нокаутах не был!
— Индивидуальные особенности, — заулыбался в ответ Иван. — Ну что, пошли?
Получалось, невзирая на разницу в возрасте на пешем ходу руководитель сменился.
Петрович не спорил. Прожитая жизнь говорила, что командный принцип допускает временную смену лидера — все по ситуации.
Покорно встав с мокрого пятна на камнях, он подался следом:
— Чирк, чирк, шкряп, шкряп...
«20»
Вчера
(встречи, отход и наркоз)
На следующий день после первых шагов конкурентов по девственному берегу мыса Рытый, Мишка с дядькой Иваном отошли от пирса в поселке Листвянка .
0
(КАРТА № 7)
На берег смотрели с выражением «последнее прости». По крайней мере, у Птахина появилось именно это состояние.
Может, от переживаний? Ознорский планировал выйти под вечер, но корабль оказался не готов. В детали Мишка не вдавался, и раз попалась такая возможность, отпросился в театр авторской песни к другу отца на его вечерний концерт.
Добежал до места, поздоровался с домашними и проскочил в зрительный зал. Присел на краешек жиденького стула из пластика и замер.
……………………………….
Когда Мишка впервые услышал Евгения Кравкля, то был покорен сразу. Сильно уж отличалось то, что происходило в зале, от привычных картинок из телевизора.
Хозяин опоздавшего паренька узнал и, вопросительно глянув после очередной песни, поднял указательный палец, мол, один пришел?
«Забавно, — маячил в ответ Мишка, — У всех друзей отца одна система знаков. Удобно».
После концерта, аплодисментов и поздравлений хозяин зала дядя Женя потащил Мишку в гости к местному художнику Осипову.
Далеко уйти не успели, и Кравкль неожиданно крикнул:
— По-моему, вон они едут…
С противоположного берега речки Крестовки, почти пересохшей в период летнего солнцестояния, рухнул в районе брода, кряхтя полным отсутствием глушителя, четыреста второй «Москвич», напоминающий вытянутой мордой фашистский автомобиль из кинофильмов.
Успешно форсируя водную преграду и разбрызгивая принесенную на крыльях воду, он шустро запылил по грунтовке.
— Мишка! — вылетел из машины заслуженный артист Иркутского драматического Дубаков. — А батя где?
Обнимался он всегда по-медвежьи — крепко и широко…
— Здравствуйте, Николай Васильевич! — с трудом выкрутился из цепкого капкана Птахин, — Путешествует батя. На востоке сейчас.
Машину заглушили, а Мишка вдруг услышал музыку. Что-то старинное играло, да с каким-то скрипом – почти коллекция отцовских угольных пластинок.
Оказался действительный патефон и те самые пластинки.
— А ты как думал! — радостно кричал художник Осипов, выбираясь с заднего сиденья. Поющий ящичек он оставил внутри салона. — В пятидесятых с патефонами даже по улицам гуляли! Сумки специальные для пластинок шили! Знаешь, сколько таких меломанов в городе ходило!
Все забрались в машину.
Мотор прогрохотал серию рулад, заглушая голос патефона, и понесся в сторону театра.
………………..
Утром на дядькином «пароходе» Мишка ел яичницу и пялился в иллюминатор.
Слева по борту тянулся такой разный, но повторяющийся берег Байкала.
Чайки кружили в кильватере и, делая вид, будто высматривают что-то важное, ожидали подачки.
Покачивала полуметровая волна.
Ходу до Ольхона — одиннадцать часов, там ночлег.
Утром выход на Рытый, дальше по обстановке.
Пришла мысль, что надо бы на Ольхоне взять с собой пару человек из рыбнадзорской братии — мало ли что.
Хотел сказать дядьке, но, оказалось — уснул, убаюканный мерным покачиванием «морского охотника», прямо на диване кают-компании.
Кирпичная пятиэтажка с Семенычем и практикантками на балконе появилась нежданно.
«Значит, так надо!» — решил Птахин направляясь к Семенычу, пускающему дым из окна.
Однако, как ни старался он идти быстро, хрущевка не приближалась.
Появилось состояние беговой дорожки.
Добавил скорости.
Из-под ног с чириканьем и свистом выпархивали голуби с перепелками. Бесполезно! Все оставалось на своих местах.
Пробовал лететь, помахивая локтями, но управлять сном сегодня не получалось и дом отдалялся.
Семеныч по-прежнему разглядывал фиолетовый горизонт.
Практикантки махали руками с балкона, но видение оказалось чужим, и Птахин провалился в темное забытье без картинок.
«21»
Охота с подхода
(…)
Лежку сделал подальше от воды. Журчанье и бульканье меж странных камней казалось слишком сильным.
Необычный окрас валунов бросался в глаза, но когда бежал вверх по речке, приглядываться времени не было. Иной раз виделись какие-то рисунки, но скорее — естественный окрас, хотя странно себя здесь чувствовал Юрка — очень странно.
Такое с ним впервые. Обычно в лесу как у себя дома, а тут словно в гости пришел. Вот тебе и Рытый. Выходит, истории не на пустом месте родились.
…………………
Один-единственный раз он ощутил подобное, когда заблудился в лесу в тринадцать лет, будучи в гостях у родни из Малой Голоустной.
За грибами решил вишь сбегать, да так до сумерек и проходил.
Когда стемнело, на сосну забрался и только оттуда огни домов увидал, а возвращаясь, угадал прямо на поселковое кладбище.
Там-то и стало жутко. Детские страшилки вспомнились: про мумию, черную руку, а еще про «отдай мое сердце…»
Напугался, конечно, но бежать и безумно орать удержался. Помнил из тех же сказок, что лишь смелые выживают. Так с трясущимися поджилками и шел степенно между могилок.
Со стороны глянуть — ровно шагал, а если при свете дня гримасу Юркину кто увидел, так и сам бы помер — чистый покойник и белый как мел.
Как домой пришел, румянец не появился, пока чаю с малиной не попил.
Улыбнулся воспоминаниям и повернулся на бок, прикрывая глаза.
Обратился в слух.
Спустя какое-то время усталость взяла свое, и Юрка стал дремать.
Звуки журчанья и вздохов реки стали его частью — новый не проскользнет.
Чтобы окончательно не заснуть, Юрка улегся хитро, и перед провалом в сон рука падала с туловища и он просыпался.
Хороший навык. Тело отдыхает, прикимариваешь, но окружающее пространство слушаешь…
Зашумели вершины.
Еще.
Несется ветерок-бродяга на свободу, к байкальским просторам. К необъятной зелени глубин прозрачной воды.
Плевать ему на дела гостя незваного — дальше к выходу из долины летит, а там еще идут трое.
Наверх шагают по речке. Устали, но двое более или менее, а один уж сильно замаялся, даром что большой.
А темнота поднимается. Вытесняет свет дневной — толкает наверх из ущелья. Торопит. Скоро уже кусты зверьми казаться будут. Тяжело идут людишки, обреченно.
Порх! Полетел над рощей тополиной теребить пушистые кроны.
Гнутся макушки. Вертится листва. Сверкает белыми животами с тыльной стороны.
Створ утесов, на щипцы похожий, все ближе. Хлоп мимо них, края оборвал порывом — и на простор!
Над мысом травянистым летит. Трепещут эдельвейсы, кивают вслед.
Хорошо быть ветром — красоту ворошить и по камням ног не ломать.
На то он, властитель, чтобы миловать или казнить. На Байкале только попадись, когда силы набрал — несдобровать.
Метнулся над рыбацкой избушкой.
Разогнал дымок над крышей.
О «конек» стукнулся, обежал его ручейком.
Собрался с силами и по воде, затихшей к вечеру, ударил. Пролетел сотню метров, да растворился-замер-рассыпался. Упокоился в вечерней тиши…
Юркина рука очередной раз упала и больно ударилась костяшками о камень.
Шевельнулся-сел и поднял тучу вечернего комарья вперемешку с мошкарой:
«ЗЗЗЗЗЗЗУУУУУУУУССССС!»
Махнул руками. Размялся раз-другой.
Присел-послушал.
Вроде тихо, но что-то в окружающих звуках изменилось. Новый тембр закрался в «оркестр» Рытого.
Какая природа его — неясно, но что новый — это точно.
Тут вдруг еще один звук и еще.
Металл о камень ударил.
Идут! Они!
Начинающий темнеть воздух ожил какофонией звуков.
Несколько человек шагает. Уставшие. Груженые. Молчат.
Воздух и пространство изогнулись. Юрка начинал охоту с подхода.
Этот фокус охотничий — высший пилотаж — суровое единоборство со зверем.
Шаг на местности пойди-угадай не медленный и не шумный.
С ветром не ошибись.
Зато интересней намного, да и опасней.
Ни загон, ни рев, ни солонцы рядом не стояли.
На человека охотиться проще. Не одарил его Господь-создатель слухом звериным или чутьем, а позже и то, что имели, в цивилизации растеряли.
Суровая плата.
К любому можно вплотную подобраться, а тот и не заметит — слепая животина человек.
Правда, взор чужой или присутствие чует иной раз, но тут уж сам не зевай. Подолгу не смотри — скользи немного взглядом и мыслям с эмоциями воли не давай.
Эти навыки Юрка еще с браконьерства имеет — не раз на него самого охотились в прошлой жизни.
Вспомнил, как с Ромахой-покойничком под нарами зимовья сидели, дровами прикрываясь.
Тюкнуло тогда в лесу что-то, и старший в секунду оторвал две палки от лежака. Швырнул в сумрак полусонного Юрку, подал ружья, мясо убитой косули, бутор и сам нырнул.
Снизу на жерди кинул огрызок веревки и закрепил.
Шаги к зимовью приближаются. Шепчет Ромаха: «Лежи, Юрбан. Не думай ни о чем и не смотри никуда. Растворяйся…»
Просительные нотки жесткого учителя удивили Юрку, и старался он тогда изо всех сил. Лежал, растворялся, ничего ни слышать не хотел, ни видеть и не думал ни о чем.
Зашли охотоведы и стали на полках шарить. Подергали палки на нарах, заглянули под низ, но увидели лишь запасенные дрова.
Один закурил, второй на пороге остался.
— Как будто пять минут назад здесь были. Воздух еще мясом пахнет, а нету, — басил незнакомый голос.
— Я г-говорил, собаку надо брать, — шипел, заикаясь, самый зловещий егерь района по кличке Елец. — С-сейчас хоть сам нюхай. Пошли п-помалу, по крайней мере, не соврал Е-е-рофей, были они в-в этой стороне.
Ромаха и Юрка растворялись. Они стали частью зимовья.
Дневной свет, пробиваясь через щели лежака, неприятно щекотал пацану ноздри. В ухо впился острый сучок полена, к тому же сильно хотелось вытянуть ноги. Но Ромахин совет помогал.
Гнал от себя Юрка любые мысли. Глаза жмурил. Растворялся. Терпел.
Когда ушли, Ромаха шевельнулся:
— Разомнись, пока нету их. Лежать еще час будем. Вдруг вернутся…
Прав оказался. Спустя минут сорок шаги снова приблизились.
Скрипнула дверь.
— Ромаха, в-вылазь! — с хохотом крикнул в зимовье Елец.— Н-н-ашли тебя…
Жесткая рука учителя сжала Юркино запястье.
«Растворяться», — вспомнил он и закрыл глаза.
Когда выбрались из-под нар, Ромаха ничего не сказал, но видно было — учеником доволен.
…………………………..
Юрка слушал невнятный говор пришельцев, прочие звуки и понимал: разгрузились они возле розового камня, а кто-то один дальше пошел.
«Сейчас до «стрелки» дошагает — прибросил он, — И поймёт, что второго этапа разом не взять. Значит ночлег?»
Времени на все положил тридцать минут, и решил, как вернутся, сократить расстояние и разговоры послушать.
Медленно время тянется. Чувство явилось: можно его на ломти резать или даже ложкой есть — таким густым оно стало.
Перекусил на скорую руку. Открыл банку сайры и умял за пять минут, приподняв накомарник. Срезанной веточкой отгонял атакующее комарье и руками выбирал из банки тушки серебристую рыбку.
Доел.
Выпил оставшийся сок и протер хлебным мякишем банку внутри. Отвалил присмотренный камень да сунул в приямок жестянку.
Теперь булыжник на место. Все…
Хотел было двигаться, но рано. Тьмы пока нет.
Раздались удары топора.
«На ночлег становятся, — слушает Юрка, — ну и славно. Нам сон тоже не помешает. Вставать-то раньше их. Услышать бы только, когда идти соберутся?»
Потянуло дымком. Пространство метрах в тридцати от Юрки осветилось оранжевым светом первого огня.
Невольная зависть свалилась на парня черным ястребом.
«Жрут, греются, — злился он, — потом в палаточку, а я как попало и в накомарнике. Утром все сначала. Первым на маршрут, пробежка и снова прятки… Ладно, — ответил себе Юрка. — Зато ты о них знаешь, а про тебя — нет. Игра-то наша!»
«Посмотрим, — неожиданно отозвалось вторая половинка. — Зачем Ознорскому эти пируэты? Неясно. Приняли бы их на мыске по «солдатской причине», а то игрища такие затеяли…»
«Дальше посмотрим зачем, а сейчас по схеме! — поставил точку Юрка, успокаивая раздвоившееся воображение, — Костер – это хорошо, — продолжал он рассуждать уже спокойно. — Ничего по темноте не увидят. Потрескивание или разговор — все на руку сейчас».
Осторожно пригибая ветки и выискивая точку опоры перед каждым шагом, Юрка двинулся к набирающему силу огню.
Дважды под ногу попадался сушняк, но, нашарив готовые хрустнуть ветки, он их обходил.
В таком темпе прошло почти полчаса.
Около костра шевелилось трое.
«Значит, разведчик вернулся», — понял Юрка, стараясь не глядеть на фигурки.
А в лагере каждый занимался своим делом. Женщина что-то ворошила около котелка.
Мальчишка ловко втыкал распорки в палатку, придавая ей живой-объемный вид.
Третий участник напоминал медведя даже внешне. Он тащил сушину немалой величины и двигался при этом очень легко.
Чувствовалась незаурядная физическая сила и подготовка.
«Серьезный дядя, — думалось Юрке. — С таким врукопашную сложно».
Отогнав мысли, он прибросил, с каких позиций лучше подбираться.
Слушать мешала речка, а ближе метров четырех к огню не подойдешь.
«На разведку пойду, когда спать улягутся, — решил Юрка. — Послушаю, о чем перед сном говорить будут».
Сейчас задачи другие: не прозевать троицу и не попасться, если кто «до ветру» пойдет.
«Вражеский» костер догорал.
Юркино тело, лежащее на камнях без подстилки, — остывало, и кровь с трудом тащилась по организму.
Паренек же с женщиной раскатали спальники. Сунули их внутрь оранжевого домика.
Мужчине досталось местечко на веранде палатки.
Он не торопился. Сидел-глядел на огонь и устало шевелил босыми ступнями возле костра.
Вздохнул, поднялся, прихватил котелок, зашагал к речке. Набрал свежей воды, с чувством попил и выплеснул остатки. Зачерпнул еще раз и двинулся обратно.
Дамочка уже забралась внутрь.
Мальчишка взял предложенный котелок, попил и ловко нырнул в брезентовую пещерку.
Мужчина на маленьком пространстве веранды стал особенно неловким. Он поставил котелок, расстелил внутри спальник и взгромоздился с кряхтением поверх.
Вжикнул замок, закрывая домик от надоедливого комарья.
Юрка перевел дух — похоже, все.
Аккуратно встал, стараясь не шуметь.
Потянулся, насколько возможно. Хрустнули застоявшиеся суставы.
Сидор оставил на месте и двинулся к палатке.
«Аккуратней с тенями», — сказал он себе. Угасающий костер еще мог предательски обозначить подход.
Луна не лучше — улыбка, полная коварства, мелькает-ухмыляется в разрывах облаков …
Может, в другой раз все и по иному сложилось бы, но сегодня «щербатая» хитрила, издеваясь, и мешалась, играя на руку врагу…
Замер на подходе и чуть не завалился на качнувшемся булыжнике. Но обошлось.
Услышал тихий говор.
Еще метр. Еще.
Ага:
— … на правом рукаве тропа звериная вдоль ручья идет. По стенке стланик кедровый. — разобрал слова Юрка.
— Правильно! — ответил женский голос. — Верно! А что камней здесь не три, так сто лет прошло, как экспедиция была…
— Куда ж они делись? — грубо каркнул мужчина с веранды.
— Может, потоком унесло. Видели же кору, ободранную.
— А скорее, что-то третье, — заговорил мальчишка. — Нечисто здесь. Мне постоянно тени мерещатся. Мы когда на Иссык-Куле прошлый год ходили, так же было. Там территория есть, где люди пропадают. Говорили про «человека — не человека», что в горах живет, так люди для него вроде скота. Он ест их запросто, но такого, как здесь, не ощущал — перекошено здесь все.
— Ладно, спать пора, — зевала женщина. — Что будем делать, если долины вблизи не окажется?
— Тогда обряд на жертвеннике, — гудел с веранды мужчина, — Что остается?
— Запретили же! — пискнул паренек, — Дважды прописали!
— У нас столько техники, чего бояться?
— Ну не знаю. Не нравится мне это! — настаивал мальчишка.
— Давайте спать, завтра определимся, — подытожила женщина. — Дойти еще надо…
— Во сколько встанем?
— Я на восемь-тридцать часы поставил, позже не стоит…
— Ну, тем более спим. Все!
Неожиданно вжикнул замок палатки.
Юрка замер, затаил дыхание, но снаружи появилась лишь рука и потащила внутрь котелок с водой.
Раздались хлюпающие звуки.
«Во шумный-то», — удивился Юрка, разворачиваясь. Большего сегодня не услышать.
Покачиваясь на камнях и подминая мох, он двинулся к оставленному сидору.
«22»
В пьяном стиле.
(остров Ольхон, ночлег и мыс Рытый)
Мишку все-таки опять укачало.
Вестибулярный аппарат, надломившийся в одном из отцовских путешествий, приводил его иногда в тошнотворное состояние.
Единственным средством против укачивания оставалась твердая земля, и неплохо отвлекала какая-нибудь вкуснятина.
Обследование остатков на столе кают-компании показало — еда есть!
Четверть кастрюли сагудая могла порадовать ароматом даже вегетарианца.
Посолил засохший кусок черного хлеба и двинул к себе кастрюлю с рыбой.
Получилось! Минут через десять «трещины» затянулись, и мир снова состоял из голубого неба и водной глади!
……………………..
Ольхон встретил путешественников сумерками, которые один из современных авторов назвал часом собаки — солнце уже зашло, а темнота еще не спустилась. В такой хмари придорожные камни кажутся собаками, а кусты — людьми.
Мишке это определение нравилось.
Огни на побережье и острове казались безопаснее туши острова по курсу. Там в сгущающихся сумерках что-то все время шевелилось.
«Час собаки», — еще раз проговорил себе паренек.
— Час собаки! — гулко утвердил бас проснувшегося дядьки Ивана. Он незаметно подошел и оперся с этими словами на борт.
«Тьфу ты», — вздрогнул Мишка и спросил осторожно: — А что это?
— Что что? — не понял тот вопроса.
— Ну, час собаки?
— А, это когда солнце уже зашло. Перед полной темнотой — время такое…
— А почему собаки?
— Ну, наверное, кажется, собаки под автомобиль летят.
— Забегают, — поправил Птахин.
— Ну, забегают… — машинально подтвердил дядька и повернулся к пареньку, — Умничаешь?
— Слушай! — заискивающе заговорил Мишка, — А есть на берегу дом какой заброшенный? А то меня во сне укачивает сильно, а я хочу быть на завтра здоровым.
— Есть. Мы в Узурах на Хобое под себя пустой барак забрали, там сейчас парни ждут. Если хочешь, ночуй.
— Здорово! — радовался Птахин. — Ты, дядя Ваня, за такую услугу, что хочешь проси, — повторил он присказку отца.
Тот же, серьезно глянул и гулко, как в бочку ответил:
— Ладно, — и неожиданно все испортил, — Тебя бы в гальюне наручниками приковать дней на десять — нет лучше лекарства от морской болезни.
— Не надо, — отодвинулся на всякий случай Мишка.
— А что, — смеялся тот, — Человек скотина такая — все стерпит.
……………………………..
Утро застало врасплох.
Солнце еще не взошло, но было уже светло. Час собаки, только наоборот.
«Час кошки?» — раздумывал Птахин.
Не вставая с лежака избушки, он минут десять разглядывал водную гладь, обеспокоенную плавящимся хариусом.
Первый луч солнца прорезался над водной гладью, ярко высвечивая теряющийся в утреннем тумане корабль.
Что-то там грохнуло, и страшный рык, похожий на зевок, пронесся над водой, цепляясь краями и застревая в белой мгле.
— Подъем! Готовность тридцать минут! Отходим без предупреждения! — грохотало в утренней пелене.
Дядька шутит! Легкие прочищает. Но идти надо, и чем раньше, тем лучше. Что там на Рытом ждет?
……………………..
А там дожидался рыбнадзоровец Николай с ефрейторскими складками на худощавом жестком лице.
Подошли в расчетное время — одиннадцать-ноль.
Оказалось, второй рыбнадзоровец Юрка убежал распадком следом за конкурентами.
Значит, главное действие сейчас там.
Пока совещались, Мишка слушал и осматривался.
Тихо на мысе — ни выстрелов тебе, ни громов с молниями, но какой красивый Рытый …
«Интересно, — прикинул Птахин, — какая силища вынесла это огромное количество камней с песком из ущелья? Глубина по эхолоту почти сто отвесных метров. Что за силы так намыли?»
Как взрослые сошли на берег и стали «брызгать», Мишка отошел в сторонку. Сильно повлиял на него разговор с тофаларской шаманкой.
«Ну, пришли да пришли, — рассуждал паренек, — Чего водку-то лить? Позже помолюсь, — обещал он себе, — Как туда пойдем, обязательно», — глянул он в темнеющий распадок.
Хоть на бурятской земле вроде и положено брызгать. Но уж тут кому как! Батя, например, никогда не шаманит.
Вот и сегодня глянули взрослые разок на Мишку, но промолчали — понимают, чье воспитание.
После Птахин в дом рыбацкий зашел, который они зимовьем называли.
Крыша шиферная, стены тесаные. Дом да дом — ничего от зимовья.
Хотел расспросить дядю Ваню о Рытом, но тот заявил, мол, рассказы потом и пора им сейчас к шаманке в Усть-Баргузин.
«23»
Съеденный заживо
(комары, подъем и жертвенник)
Редкая птица летит по ущелью — ветер да комары.
Радуются-суетятся кровопийцы-«зомби». Столько еды подвалило, вот только не взять ее никак. Рядом вроде тело с кровушкой, а не укусить.
Тыкнет хоботком иной в сетку накомарника. Звенит рассерженно. На второй круг идет. По одежке пробует там-сям — нет брешей в обороне.
Взлетел комар, заложил вираж над телом. Ну-ка, ну-ка, что там, на руке белеется — полоска светлая возле манжета?
Пикирует. Сел и сразу понял — вот оно. Хоботок вонзил, аж загнулся. Заработал насос.
Вдруг железка, на руку надетая, как зажужжит:
— «ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ».
В реальном мире — негромко, а в комарином — будто состав железнодорожный пошел.
Шевельнулась рука и тащит куда-то комара, а тот насасывает.
— Падла какая! — увидел Юрка насекомое рядом с будильником командирских часов. Придавил пальцем да и прервал жизненный путь кровососа.
Рассвело, но солнца нет пока.
Ночная влага закрывает просыпающийся мир.
«Пора», — встал парень.
Присел несколько раз, руками помахал.
Застоявшаяся за несколько часов сна кровь пульсирует — тепло несёт.
С места пошел не спеша. Фора есть — несколько часов. Один идёт. Без груза. Сидор и десяти килограммов не тянет — так, прогулка налегке.
ТТ на тренчике — тоже не винтовка. Зачем только ремешок этот? Но Николай заставил. Может и верно — выпадет, не заметишь, а он «машинке» до конца потеряться не даст …
Подошел к звериной тропе и осторожность забросил.
Сейчас другое нужно — внимательность. Место нехоженое и ноги со здоровьем беречь надо — неровен час… Аккуратность никому еще не вредила.
Тропа в гору повернула.
Отвесная скала слева резким откосом пошла, но подняться можно, хоть и крутовато — градусов двадцать пять-тридцать и стланик кедровый.
Какая же зараза он оказался!
Юрка первый раз на такой сплошной ковер попал! Вроде и гнется кедра, а силы в нем, даже побежденном — ух! Того и гляди, назад бросит — полетишь-закувыркаешься.
Тут на беду горелый пошел. Скорость упала вдвое — сталь, да и только. Можно и ногу пропороть.
Тяжело шлось, а сколько еще пути?
Ни вперед ничего не видно, ни назад, только наверху вечно синее небо повисло да солнце первыми лучами тело и спину прижигает.
Лишь фора по времени и успокаивает — можно не суетиться.
Разборчиво ступает Юрка — шаги прибрасывает, на часы не смотрит. Сколько времени ползет, угадать не пытается, а становится для себя лишь меньше и меньше, а подъем все необъятней — жалкий червячок на «приветливом» склоне.
…………………………..
А троица только-только проснулась и по сторонам разбежалась.
Кто зубы чистит, кто едой занялся, а кто палатку собирает-пакует. Хорошо с вечера в термос чаю налили — греть не надо.
Бутерброды.
Кружки с парящим напитком темного цвета, — радость утренняя и последние минуты перед марафоном.
«Дойти бы… — прибрасывает силы Петрович, — Ваня сказал, крутизна немалая — с отметки 1217 на 1858 карабкаться. Это ж только по карте — гулять легко. На самом деле больше на склоне пролежишь».
Разобрали-упаковали и вещи. Собрали-закопали мусор.
Пошли.
Хорошо отдохнули, а ноги гудят (не городские нагрузки — все тело работает). Ни одного шага, как по асфальту, тут для тебя все прелести: кочки, да ямки и стланик кедровый.
Как в гору пошли, совсем завязли.
Ване с Анной Иосифовной ничего — легкие они, а Петрович только и делает, что на спину падает и дышит-дышит, глядя в пронзительно синее небо.
Но вперед-таки понемногу шли.
Рытый не отпускает — в спину беспокойством дышит.
Что за место такое? Недаром не ходят сюда да легенды с небылицами плетут.
Следов человека нет — одни звериные.
Лежит на спине Петрович и боковым зрением лоскуток странный видит на обломке стланика горелого.
Повернулся, руку протянул, снимает аккуратно. Думает:
«Странно: цвет зеленый. На камуфляж похоже. Висит недавно: ни поблек, ни выцвел. Будто вчера-сегодня на ветку нацепили. Так, может, и неуютно оттого, что ведут нас? — присел он, — Или впереди команда какая идет, что письмецо голубиное, как и мы, прочла. Ну-ну, поглядим».
Лоскуток зеленый в спичечный коробок упаковал и дальше карабкается, следы смотрит, но нет ничего пока.
……………………….
А на плато солнце нещадное жжется — сильнее летнего.
«По-черноморски греет! Хоть загорай!» — оценил Юрка.
Обманываться видимой удачей и возможностью остановиться-отдохнуть — нельзя.
Укрыться негде: карликовая березка кругом и ничего больше, а еще жертвенник искать.
Чует: в спину противник дышит, но придут не разом — растянутся на склоне.
«Первым пацан будет, — рассуждает Юрка, — хоть и молодой, но опытный — сразу видно. Снарягу альпинистскую тащит. После завалится на ковер из податливой березки женщина».
Сам-то он прилечь не мог. Следов и так оставил на склоне немало, а вот заметят ли? — вопрос.
Первый переход вроде гладко прошел. Побежал открытыми участками, старался ничего не мять.
По камням запрыгал аки козел горный.
Нога чуток беспокоит — ободрался при падении да камуфляж порвал: завалился — гача обрывками. Надо забинтовать по штанам, а то зажрут — полигон для комарья!
Хотя насекомых пока не видно и мошка в глаза не лезет.
Накомарник Юрка снял еще на склоне и упаковал — надеялся, не понадобится. Фора часа три, и, похоже, все как надо. По стланику сильно не побегаешь, а он этот участок уже проскочил.
Гора, о которой начальник инструктировал, приближается.
Оказалась чуток выше остальных. Да, собственно, и не горы это, а холмы скорее. Местами зеленью поросли — стоят в беспорядке.
Вот там возле холмов Юрка «нечто» рукотворное и заметил.
Подошел.
Угловатые и плоско отесанные камни наподобие усеченной пирамиды ярко выделялись белым на серо-зеленом фоне.
Вокруг метра на три, повторяя периметр, растительности нет. Наверно, поэтому и в глаза сразу бросилось.
Оставил Юрка сидор на краю проплешины и пошел не спеша.
Камни жертвенника смыкались плотно (прямо как в инструкции Ознорского — ни малейших намёков на щель).
Структура напоминает цементные блоки из песка и гравия. На поверхности торчат камушки разных пород.
Верх пирамиды стесан до площадки неправильной формы.
Средняя часть ее «стекает» провалом в неровное отверстие.
Дождевой воды нет.
Сквозное?
Появилось странное желание сунуть руку внутрь, но Юрка удержался, хоть и с трудом.
Обошел кругом и заметил рисунки. Присел-присмотрелся и различил изображение.
Жертвоприношение.
Сверху на площадке лежит животное, а рядом фигурка человеческая. Нижняя половинка штриховкой покрыта, а в верхнюю уткнулся зигзаг молнии.
Куском сыра висит месяц.
«На инструкцию похоже», — прибросил Юрка и заглянул-таки в овальное отверстие посреди камня.
Лучше бы он этого не делал.
Нагнувшись над темной глубиной, парень неожиданно ощутил слабость тела и собственную духовную немочь.
Жить стало незачем.
Нужно просто сейчас лечь на камень и позволить тому выпить себя без остатка.
Он понял — это избавление от невзгод и тягот окружающего мира, а там его ждет спокойствие и вечная умиротворенность.
Юрка сообразил, что попался. Хорошо, жизненная школа приучила парня противостоять чужому влиянию.
Он, уперся руками в камень и, уткнувшись коленями в боковую часть, стал двигаться обратно.
Пот выступал на лбу и лил в глаза.
Юрка жмурился, но двигаться не прекращал.
Когда он отвалился-таки от края и прилег на острое крошево, то осознал: времени прошло немного — секунд пять-семь. А на деле тяжелейшая борьба: «шаг вперед — два назад».
Мыслей не осталось.
Парень знавал людей, которые попадали под влияние колдунов, и слышал истории о подчинении людей-животных шаманами, хотя до конца не верил.
Сегодняшнее происшествие подтвердило правоту этих рассказов.
«Вот это да…» — пытался встать на четвереньки Юрка.
Пошатывало.
Появилось ощущение только что законченной тяжелой работы — будто машину дров переколол.
Пошел к сидору.
Прибросил направление, которым пойдет троица.
Получалось, нужно делать лежку наблюдателя, и подальше от этой чертовщины с камнем …
Подходящего места не оказалось — лежать придется не шевелясь, а кругом лишь россыпи скальных обломков. Но решение все-таки нашлось.
На незаметной возвышенности среди зеленого ковра он зачистил местечко, аккуратно переложив неудобные булыжники.
После нарвал карликовой березки и сделал из себя «куст», натыкав ветки в специальные клапаны на плечах, руках и запястьях.
Подстелил каримат и улегся на живот.
Сектор наблюдения получился замечательный.
Прилежался.
Невзирая на желание организма отдохнуть, Юрка решил сначала поесть. Организм полностью забыл про утреннюю банку сайры и срочно требовал энергии, потраченной в походе по стланику и борьбе с «каменным глазом».
Закинул в рот два куска вяленого изюбриного мяса.
Жевал медленно, смакуя расходящийся вкус.
Запивал водой из фляги и слушал тишину.
Привыкал.
Солнце лупило нещадно, и пришлось накинуть на глаза носовой платок.
Здесь оказалось намного спокойней, нежели внизу. Комарья нет. Тишина — звенящая — никого не прозеваешь. Убаюканный ее волнами в море вечности, Юрка уснул.
«24»
Дежавю
(Шаманка, Трифоныч и ещё один конкурент п . Усть-Баргузин)
На берегу, около пристани, Трифоныч считал доски, которые необходимо заменить.
Сегодня, идя к Адыге, он наткнулся на начальника Усть-Баргузинского порта, и тот поставил ему задачу отремонтировать пристань. Пообещал выделить материалы и рабочую силу.
Теперь стоял вопрос: надо и пристань делать, и собственный интерес учесть.
«Пожалуй, если пару кубов заявить, то на забор в самый раз останется, — хозяйственно думал «общественник». — А что? Дом тоже казенным был, до приватизации, так что нормально».
Мысли о стайке к зиме Петр Трифонович совестливо прогнал на задний план.
«Адыга-то выдала, — рассматривал течение Баргузина Трифоныч. — Тяжело их роду. Смерти да трагедии из века в век — ишь ты».
Фотография и рассказ шаманки о посетителях хорошо сочетались с подслушанным ночным разговором и странным поведением гостей.
Расхаживая по пустой пристани взад-вперед, старик ковырял ногой источенные временем и влагой доски.
Перед глазами мелькали радужные перспективы быстрого обогащения.
То, что сказала Адыга про опасность пути и загубленную экспедицию испанца, сильно Трифоныча не волновало. Невзирая на преклонный возраст, он был крепок и никакие человеческие желания не ушли в область воспоминаний.
Трудности пешего перехода тоже его не беспокоили. Постоянное движение в поиске приварка для грошовой пенсии уносило Трифоныча с завидной регулярностью в одиночные походы за грибами и ягодами в лес.
Звали его иногда и на серьезную рыбалку или загонную охоту.
Трифоныч слыл дедом фартовым — той самой породы, чье одно присутствие сулит удачу. Так что операцию он задумал серьезную.
Заходящий в устье реки «Ярославец» четко обозначил Трифонычу позицию. Маятник качнулся и внутренний «голос» шепнул: «Вот они!»
Старик уже точно знал: корабль пришел по той же причине, что и предыдущая группа. Если бы его сейчас спросили о чем другом, он сильно бы удивился.
Так и вышло: приняв конец и намотав на чугунный кнехт , дед услыхал название улицы, на которой жила Адыга.
Спрашивал мальчишка лет шестнадцати-семнадцати, необычайно подвижный и улыбчивый. Короткой стрижкой на голове он походил на спортсмена.
Второй оказался взрослый и большой. Подозрительный взгляд карих глаз и маленькие усики напоминали чем-то местного участкового.
— Сколько за пристань, дед? — верно угадал он общественную деятельность Трифоныча.
— Сутки – сто рублей.
— Так есть такая улица или нет? — повторил вопрос паренек.
— Есть. Кого там надо?
Ответ он, конечно, знал. Недаром «воронье» кружит, а сейчас ему хотелось прибиться на разведку.
— Итилову Адыгу.
— Откуда адрес-то? — не удержался старик.
— Председатель поселкового совета сказал, — опешил усатый и сменил тему: — Меня Иваном зовут, а вас?
— Петр Трифонович, — пожал сторож сухой ладонью огромную лапищу.
— Мишка, — крепко сдавил паренек стариковскую ручонку.— Переночевать у тебя есть где?
«Шустрый какой», — выкрутил пальцы Трифоныч и удивился, — А чего не на «Ярославце»?
— Укачивает меня во сне, — улыбался мальчишка, — А потом у вас же парное молоко наверняка есть? Может, и ты с нами, дядя Ваня?
— Посмотрим, — задумчиво ответил усатый. — Давай сначала к шаманке! Проводишь нас, Петр Трифонович?
— Дак, конечно же, — суетился хозяин, обрадованный перспективами, — Сразу идем?
— А чего ждать-то? С остальным потом. Сколько ходу?
— Минут двадцать…
— Ну и пошли!
Втроем они двинулись по улицам поселка, разглядывающего пришельцев. Казалось, любопытничают не только жители, но и окна бревенчатых домов.
«Никого не отправил предупредить, — опомнился Трифоныч. — Не по правилам получается, а ну как врасплох застанем. Выскажет потом Адыга. Не по правилам…»
Спутники молчали, и каждый переживал о своем.
Прошли больше половины пути. Ходу оставалось не больше десяти минут, когда неожиданно и как из-под земли появились двое участковых и оперативник Колька Пропухин.
— Здравствуйте! — заговорили они. — Документы ваши позвольте…
— Что-то случилось? — не реагировал и не суетился Иван. Доставать удостоверение он не спешил.
— Дядя Ваня, — шептал Мишка, — Это же твое распоряжение задержать приехавших к Итиловым. Ищете двух мужчин и женщину? — повернулся он ужом к милиционерам.
— А ты откуда знаешь? — опешили те.
— Сами задачу ставили, — важным баском ответил Иван и представился: — Заместитель начальника рыбнадзора по Иркутской области Ознорский. Связь что ли только появилась? Те, кого надо задерживать, давно уехали.
— А нам сказали, подошли на «Ярославце». Двое на берег пошли, а женщина наверняка на пароходе. Вас с соседней пристани наши люди разглядели.
— Ну ладно, может, мы пойдем, — шагнул Птахин.
— Документики позвольте все-таки.
Дядькино удостоверение перекочевало в руки милиционеров.
Примолкший-испуганный вначале, Трифоныч теперь горделиво пытался надуть живот и выпячивал седеющую бороденку…
Дальнейший путь до шаманки был для него настоящим «показательным выступлением» и он изо всех сил крутил головой, наблюдая реакцию окружающих.
Даже Мишка, подходя к дому, спросил:
— Ждем кого, Петр Трифоныч,?
— Да нет, — смутился тот. — Продавщица должна в продуктовый идти, не упустить бы. У меня с ней договоренности.
— Что-то из-под прилавка? — усмехнулся дядька Иван.
«Вот прицепились», — злился Трифоныч и вслух: — Вот он, дом ихний, под зеленой крышей, а я сейчас…
— Да постой, там вход свободный? — поменял тон Иван.
— Стучитесь, пустят.
— Лучше уж с вами.
Просительные нотки в голосе настроили Трифоныча на боевой лад.
— Ладно, заведу. Может, и не упущу продавщицу, — быстро доврал он.
Деревянный засов старик открыл через секретную дырочку в заборе и распорядился гостям ждать.
Пошел в избу.
Туяны не было. Адыга приходу не удивилась.
— Приехали? — буднично спросила она. — Привел?
— Кто? — поперхнулся Трифоныч. — Кого?
— Ну, гости твои…
— Ага, — Трифоныч немного отошел от изумления. — А ты откуда? — Никак не мог он привыкнуть к ее манере общаться.
— Давай-давай, — отдернула Адыга штору. — Заводи!
Трифоныч вышел на подворье и запустил гостей.
Через двор шли двое русских. Один совсем мальчишка.
Старший цыкнул по-свойски псу, изображающему бешеную злость, а тот, купившись, вильнул хвостом и наклонил голову.
«Бестолочь», — улыбалась Адыга.
Мальчишка что-то сказал, и оба добродушно засмеялись.
— Вот они, гости, — важно сообщил Трифоныч, как те вошли.
— Иди давай, — глянула Адыга.— А мы говорить будем.
— Я… мне… — не трогался с места старик.
— Давай-давай, — подозрительно глянул старший. — Ты же говорил, дела у тебя, продавщицу ждешь. Или соврал?
Окончательно запутавшись, Трифоныч предпочел удалиться.
— Ознорский, наверное, вы? — глянула шаманка.
— Я! — опешил тот.
— Не переживайте, просто из милиции спрашивали. Сказали, что по вашему распоряжению нужно задержать женщину и двух мужчин.
— А вы что?
— Я не на службе! — ответила шаманка и представилась, — Меня Адыгой зовут.
— Иван.
— Михаил.
— Что делать думаете?— глянула шаманка сквозь Мишку и прямо ему в затылок.
Посчитав: нет нужды таиться, тот выложил все.
Рассказал про лапу, колбу, первоначальный план похода и появление конкурентов.
Дядька рассказал о засаде на Рытом, долине и слежке. Потом перешли к судьбе пропавшей экспедиции.
Адыга сначала молчала, а потом встала и сняла с полки какую-то фотографию.
Протянула.
На черно-белом снимке размером с тетрадный разворот сидели путешественники перед выходом и носильщики.
В группе центральное место занимал явный инородец со смуглым, будто закопченным лицом и щегольскими усиками.
Стояли упакованные вещи.
Оружие.
— Смотри: голуби. Четыре клетки было, — заговорил Иван.
— Те, что надо, не долетели … — шептал Мишка.
— Оттуда никто не вернется. Как не вернулся мой прадедушка Жаргал, — глухо произнесла шаманка. — Кстати, вот он. — потыкала она холеным длинным пальцем с ухоженным ногтем в фотографию, — Там не помогут ни телефоны, ни эсэсы ваши и вообще ничего…
— Почему? — буркнул Птахин.
— Потому что из всех, кто ушел, только ты, Миша, способен заглядывать в невидимое и угадывать, что уже произошло или ещё произойдет. Мало того, лишь ты сможешь справиться там, но при условии, если я останусь на внешней стороне. Тебе придется много думать над знаками и угадывать, что делать дальше. Готов? — спросила она безо всякого перехода, «заглянув» очередной раз парнишке в мозг.
— Наверное, раз уж приехали… — мялся тот, — «Надо же, вторая шаманка, а про одно и то же говорит».
Приятно, конечно, когда твои способности признаются, но все-таки странно становится и даже страшно.
— Решено! — поднялась Адыга. — Я иду с вами, тем более что парня твоего тоже придется вытаскивать, — повернулась она к Ване.
— Какого?
— А мальчишку. Светлолицый. Волос темный кучерявый… — улыбалась шаманка.
— Юрка?
— Он, он! Пойду, чтобы его вытащить…
— Зачем? — опешил Ваня.
— А он наших кровей — шаманских. Помогать придется. Кстати, у вас еще бумага должна быть официальная. Глянуть бы.
— Наверное, ответ из Улан-Удэ, — суетился Мишка, угадывая, о чем речь.
Ваня достал ксерокопию факса и протянул Адыге.
— Могу себе оставить?
— Конечно!
Похоже, ситуация с невидимым давила уверенного атеиста.
«Ну, ничего, — мстительно улыбался Мишка. — Человек такая скотина — ко всему привыкает. Правильные ты, дядя Ваня, слова на пароходе о тошноте сказал», — однако вслух говорить не стал. Небезопасно. Крутоват характер у дядьки. Можно и на затрещину нарваться.
………………………..
На «Ярославец» возвращались втроем. Трифоныч оказался на лавочке возле дома.
— Поговорили? — участливо спросил он.
— Поговорили! — ответил Мишка.
— И что? — лез надоедливый дед.
— А ничего интересного — туман один, — улыбался паренек. — Ночевать приду в десять-одиннадцать, тогда и покажете, где спать, а может, нас и двое будет.
— Кто двое-то? — повернулся Иван.
— Ты же говорил, Сеня с отцом придут.
— Огород у них, — ответил дядька, — Огород и скотина. Не могут они надолго.
…………………………………
— Задумал что-то дедок, — заметил он позже за ужином в кают-компании.
— Почему? — гудел Мишка, набивая рот жаренной на сале картошкой.
— А с того! Какой он приставучий был, а когда обратно шли, все думу думал и с вопросами не лез.
— Может быть, но только что он сделает? Я когда ночевать пойду, все у него «прокачаю».
— Как бы он тебя не прокачал! — разозлился дядька. — Эх! Не нравится мне это и с Юркой что произошло? Отчего спасать-то его будем?
— Ложись лучше спать. Завтра на Рытый рулить, потом ущельем шагать. Слышал, что шаманка сказала? Надо готовиться к проблемам…
……………………………………..
А Трифоныч все уже обдумал и подпрыгивал от нетерпения. Мишка же никак не шел…
— Ну где ты! — чуть не кричал в сгущающиеся сумерки Трифоныч. — Где?
Наконец в районе 22-00 хлопнула калитка.
Тявкнул в кой-то веки цепной пес, почти ровесник хозяина по собачьим годам.
«Надо же, загавкал, — удивился старик. — И в чем опасность?»
— Петр Трифонович! — раздался голос подростка. — Показывайте гостиницу!
«Видать, поужинал, — завидовал собственник. — Молока-то не спрашивает».
— Я еды принес! Идемте в гости.
Михаил стоял посреди двора, выразительно размахивая пакетом с продуктами.
— А, да-да, — забеспокоился Трифоныч. — Ты в заежку давай!
— Вот я и дома! — бахнул на стол пакет мальчишка.
— С заложкой аккуратнее, сложно открывается, — участливо заговорил хозяин.
— Кушать будете?
— Мне идти надо, я же тебя ждал показать, где и что, а сам побегу. Вернусь, посидим… Молочка?
— Э, нет! Ждать я не могу, спать буду! Еду на столе тогда оставляю.
— Значит я тебя не бужу, — облегченно подытожил Трифоныч.
…………………………………
Старик бежал по сгущающимся сумеркам в порт. Там, по его подсчетам, работал сегодня сторожем свояк — бывший капитан «Ярославца» на пенсии. Уж он-то подскажет, где можно спрятаться на корабле.
Да, да, дорогой читатель. Не больше и не меньше. Стихийно проявилась еще одна конкурирующая организация. И пусть это попахивало авантюрой, но неуемность придавала искателю приключений какие-то шансы на успех.
Свояк оказался на месте.
Выяснил суть задуманного и тут же напросился в долю. Предложил присмотреть за хозяйством — мало ли что.
«Неплохо, — рассуждал Трифоныч. — Страховка не помешает».
По словам свояка, спрятаться можно в двух местах: якорной и румпельной. В последнюю вообще редко заглядывают, и забраться можно, открыв люк рычагом, а после «задраиться» изнутри.
Все становилось на свои места — план зрел!
Но в сторону дома Трифоныч не спешил. Пускай гость засыпает, да крепче.
За много лет старик впервые ощутил собственную полновесность.
«Дом куплю, — мечтал он. — Мотоциклет «Урал»…
На большее фантазий у Трифоныча не хватило, и он глубоко задумался о том, как готовиться к мероприятию.
«Значит прибываем, незаметно выбираюсь и «на хвост» тем, кто в ущелье пошел. Дальше по обстановке, и главное — разведать, где что. После со свояком экспедицию враз соберем! Именно! Нужно еще продуктишек не забыть, ну и, как эти уснут, в муфельную или эту — пумпельную… Черт, забыл! А, рупельную. Люк на корме. Как заберусь, задраить», — строил планы «путешественник».
Ноги несли Трифоныча будто молодого. Он и сам не заметил, как оказался возле пристани.
На «Ярославце» еще горели огни и в кают-компании просматривались фигуры. «Диверсант» решил все же зайти в гости и пощупать будущий плацдарм — корнями врасти.
Корабль принял его тихо и приветливо — впустил как обнял.
Через приоткрытую дверь виднелись ступени, идущие вниз.
Промелькнула мысль стоять-слушать, но он смело пошел навстречу голосам.
— Привет! — улыбнулся трем парам глаз Трифоныч. — А где мой квартирант?
— Так он часа полтора как ушел, — удивился Иван.
— А! Так я дома-то и не был. Включил свет в заежке и к свояку. Значит он там уже.
— Конечно! — успокоился Иван и спросил: — Водки хочешь?
— Разве что рюмочку-другую, — скромно мямлил разведчик и готовился внедряться по-настоящему.
Рюмочкой-другой не обошлось, и просидели почти два часа.
Обсуждали политику и местное житье-бытье.
Когда же корабельные собутыльники засобирались спать, им пришлось помогать старику подниматься из кают-компании.
— Дойдешь? — участливо спрашивал старший.
— Так должен, — уверял разведчик, с трудом перебираясь с корабля на пристань.
Иван сильно бы удивился, увидев, как удаляющийся дедок идет все тверже и ровнее.
Дойдя до тени заборов, он собрался было бежать, но тут на противоположном берегу Байкала мелькнула зарница, какой он никогда не видел.
Бело-сиреневое сияние разлилось по небу, и показалось, начался какой-то неурочный праздник. Вроде как фейерверки бабахнули.
Расстояние до источника немаленькое, а казалось, светлее стало и здесь.
«Сияние северное, — пришла мысль из далекого детства и «Папанинцев» на льдине. — Откуда только оно? Расфантазировался».
Зарево погасло, но небольшие всполохи продолжали пыхать, словно работали осветительные фонари. Закончилась «иллюминация» секунд через десять.
Пара секунд паузы.
Полная чернота, и все сначала — бело-сиреневая пирамида и острием в небо.
Когда потухло, свет не мерк, а осыпался.
Такого Трифоныч не видал. Взволнованный атмосферным явлением, он стоял и смотрел, ждал и надеялся: будет что-нибудь еще. Но горизонт успокоился.
Повернулся и побрел домой, соображая, что же взять с собой на корабль для проведения в «румпельной» остатков ночи и перехода по Байкалу.
«25»
Технологии древних
(на плато, обряд, схватка и переход)
Женский голос появился первым — кричала она что-то резкое, хотя слов не разобрать.
Солнце припекало не сильно, и нужно было хранить остатки тепла — намечалась еще одна ночь на высокогорье, и могла она оказаться холодной.
Юрка присел и надел на себя свитер с курткой. Плотно застегнулся. Теперь можно спокойно лежать не шевелиться — тепла хватит надолго.
Перевернулся на живот.
Поправил слежавшиеся веточки в клапанах куртки.
Правой рукой потянул из сидора небольшой бинокль и прицелился на край плато, откуда вот-вот должны появиться конкуренты.
Женщина не замолкала. К ней добавился мужской голос, но звучал он спокойно.
Шевельнулись крайние кусты стланика, и на плато вышел мальчишка с рюкзаком и притороченной палаткой. На поясе звякали, болтаясь, закрепленные на карабинах обвязки оттяжки и скальные крючья.
Оглядевшись вокруг, он раскинул руки и закричал:
—ООООООААААААААААААААА!
После скинул ношу и завалился на подушку из карликовой березки.
«Отлично! — радовался Юрка. — Если я и наследил там, сейчас все перепашет».
Минут через десять появилась женщина. Она повторила в точности крики, падение и сейчас они перебрасывались короткими фразами.
Прошло минут двадцать.
Молодой поднялся. Следом дамочка.
Осмотрелись.
Через минутку женская фигурка уверенно махнула рукой в направлении доминирующей вершины, и, взвалив поклажу на себя, они пошли по Юркиному утреннему маршруту.
«Неплохо, — оценил тот, — ни о чем не подозревают и не осторожничают».
Разглядывать лица в бинокль показалось интересным. Немного напряжены, но это понятно — им предстояло действовать.
Погоня Ознорского с компанией наверняка движется следом, а эти, видимо, чуют.
Женщина вдруг дернулась, будто ткнулась в препятствие, подняла голову и четко повела взгляд по направлению к Юрке.
«Смотри, чувствительная какая,…» — отвел тот глаза и стал «растворяться».
Глянул лишь через минутку и мельком.
Парочка уже двигалась и выходила на прямую видимость жертвенника.
Первым его заметил парень — он ускорил шаг, взмахнул рукой и крикнул что-то вроде: «Есть!»
Женщина назвала его по имени — Ваней-не Ваней – и добавила:
— Не спеши!
Разгрузились, как и Юрка, на краю проплешины рядом с каменной пирамидкой.
Подошли налегке и принялись осматривать. Дойдя до нацарапанной на боку «инструкции» — присели. Про что говорили, неясно, но жестикулировали оживленно.
Со стороны выхода на плато неожиданно раздался бешеный крик:
— АААААООООООООООООООООООУУУУУУ!
Медведеобразный мужчина преодолел-таки подъем и собирался упасть на землю. Однако, разглядев, где партнеры — передумал. Не разгружаясь и не отдыхая, он пошел к фигуркам.
— Где тут зубчатые стены, я что-то не вижу! — каркал Петрович, подходя к жертвеннику. — Ого! Ручками делали! Только зачем? и кто?
— Вот и я смотрю, на бурятские брызгалки непохоже, — поднялась женщина.
— Альпинистская снаряга по-моему здесь без надобности, — оглянулся паренек, — скал-то нет.
— Нужно будет в любом случае круга дать. Может, увидим что? — повернулась к нему Анна Иосифовна.
— Бесполезно! — махал рукой Борис Петрович. — Не все так просто здесь! Помню, как в семидесятых в Анголе я в плену у одного племени побывал и общался там с шаманом, так он мировоззрение мое почти перевернул. Во-первых, он говорил на своем языке, а я его понимал. Я же говорил по-русски, но и он смысл улавливал. Во-вторых, он сказал забавную фразу: «Не верь в то, что видишь — мир на самом деле не такой, каким представляется…»
— Борис Петрович, смотрите, здесь что-то вроде инструкции, — подал голос Иван.
— Да-да, Боря, глянь, пожалуйста, — присоединилась женщина. — Очень занятно.
— Итак, — каркнул мужчина, — Чтобы все заработало, необходим обряд и жертвоприношение. На рисунке верхняя часть человечка поражена молнией. Кроме того: делать нужно ночью и при луне, а когда процесс начнется — вообще лежать.
— Мы так и подумали, — ответила женщина. — Там еще отверстие на жертвеннике сверху, но, по-моему, лазать туда не стоит. Слишком уж необычно здесь.
— Конечно. Неизвестно еще, какие энергетики приводят эту механику в движение, так что лучше уж по инструкции. Ну что, Ваня, — повернулся он к мальчишке, — Пробежишься? Поищешь зубчатые стены? А мы пока лагерь разобьем.
— Хорошо! — поднялся тот. Отстегнул палатку и альпинистские приспособления от рюкзака, вскинул его двумя лямками на плечо и направился на противоположный край плато.
………………………………
— Так-так-так, — смекнул Юрка. — Пошел искать чего? а парочка сейчас будет лагерь ставить.
Он не ошибся.
Менее чем через полчаса на плато вырос небольшой домик с верандой апельсинового цвета.
Поставили его метрах в двадцати от жертвенника, на полпути к Юрке. Хорошо, хоть камень не загородили.
Женщина нагнулась и что-то зажгла. Наверное, новомодную газовую горелку. Все-то у них малогабаритное и качественное.
Ветерок потянул от оживающего лагеря и донес запах пищи.
Захотелось есть.
«И горяченького», — услужливо подсказал организм.
Однако в карманах нашлась лишь пара сухарей, правда с таким голодным настроем показались они втрое вкусней. Вода из фляжки поставила точку.
Часы со звездочкой показали восемь вечера.
Солнце почти не грело.
Вдоль по земле тянул непременный, при смене температур, ветерок — он гнал в сторонку донимающие запахи еды.
Засада. Она перешла теперь в стадию, когда обжитая лежка воспринимается как дом или бункер и появляется безопасный комфорт. Состояние уютно-обманчивое, но всем, кто бывал в экстремальных ситуациях, оно знакомо. Вокруг все грохочет, а ты прилежался и тебе хорошо.
…………………………
Ближе к десяти вечера вернулся Иван.
— Никаких стен из письма нет! — огорчался он.
— Да, задачка! И что будем делать? — насупилась женщина. — Если альпинизм отпадает — идем обратно?
— Втравил испанец — вместе с семейством Итиловых! Недаром я недоговоренности у шаманки почуял! — раздраженно паковал вещи Борис Петрович.
Наградной ПМ он переложил из-за пояса в пистолетный карман камуфляжа.
Два метательных ножа тоже перебрались из рюкзака в специальные карманы на рукавах.
— Предлагаю сделать обряд! — «каркнул» он после паузы. — А там посмотрим, куда кривая вывезет.
— С ума сошел! — возмутилась женщина. — Где окажемся-то, знаешь? В письме ясно написано: никаких обрядов. Причем дважды повторили! Дважды! Никаких!
— Узнаем, если попадем! Джипиэсы нам для чего? Если выбраться не сможем, по спутниковому телефону подмогу запросим — вариантов хватает!
— А как ты будешь обряд делать, специалист? — ехидничала Анна Иосифовна.
— А я недаром про шамана вспомнил, сильно мне эта конструкция жертвенник его напоминает. Там так же все было, и даже отверстие на верхней части. Заглядывать туда — страшное табу для племени. Они и жертву клали, согнувшись.
— А где мы животное найдем?
— Необязательно! Как говорил Аго-Ныч, ну шаман африканский, главное, чтобы все было искренне и человек отдал важный кусок от сегодняшнего благосостояния.
— А что мы сможем дать? — заговорил Иван.
— А тебя, Ваня… — отмахнулся Петрович, но сразу уловил неловкость шутки и продолжил: — Отдадим последнее, например, булку хлеба. Остаток водки грамм двести, думаю, должно хватить.
— Может, крови еще капнем? — спросил парень.
— Ты это брось! — твердо ответил Борис Петрович. — Если получится, должно подействовать и так. Если же ошиблись, то и кровь не поможет. Значит, лишь немного прогулялись.
— Ничего себе прогулочка. — ворчала Анна Иосифовна. — А планы наши куда?
— В жопу!!! — взбеленился мужчина. — Это твоя идея была сюда идти, вот и пришли. Что дальше? Обратно?
— Ладно… — успокоилась женщина. — Сделали, что могли. Расскажи лучше, что это за джипиэс волшебный и почему ты ничего с ним не боишься?
— А это, тетя Аня, — обрадовался перемене разговора Иван, — такая штука, которая фиксирует твое местоположение в любой точке земного шара. Информационно опирается на спутники. Когда идешь, он рисует маршрут, и ты можешь по нему выйти в обратную сторону.
— Правильно! Браконьеры по ним ночью сети ставят-снимают очень даже точно, — добавил Петрович.
— Дайте глянуть.
Напоминающий спутниковый телефон приборчик перекочевал из рук в руки.
Борис Петрович присел рядом и показал проделанный маршрут с привязкой по карте вплоть до последней остановки.
— Так мы в безопасности? — спросила Анна Иосифовна.
— Конечно! Нечего бояться!
— В таких мероприятиях всегда есть доля риска. Так что или будь готов к неприятностям, или не начинай, — задумчиво проговорил Иван. — Я за обряд! Не зря же шли, а если ничего не выйдет — домой. Обратно-то все время под горку. Пофотографируем.
— Молодец! — забрал джипиэс Борис Петрович. — Я думал, ты боязливее будешь! Если ничего не выйдет — так и вопросов нет! Зато сделали, что могли.
Замолчали.
«Только чую, выйдет, и сами не угадаем — не поймем, как произошло», — пришло на ум Петровичу, — Начинаем, — подытожил он вслух.
……………………….
Серебристый огрызок месяца уже выполз на стремительно темнеющее небо и помаргивал, пульсируя в едином ритме с рассыпанным звездным горохом.
В лагере противника началось непонятное движение.
Замелькали лучики фонарей, и троица двинулась к камню.
— Что задумали-то… — беспокоился Юрка. — Неужели будут делать что? какой смысл? а что после?
Сплошные вопросы.
Тем временем окончательно спустилась мгла, и солнце подсвечивало лишь дальний горизонт на западе.
Прикрывая часть неба, торчала господствующая вершина.
Тишина полная. Комаров — ноль.
«Холодно будет», — ежился Юрка. Дневное тепло еще держалось, но к утру можно замерзнуть.
Фонарики суетились возле камня, высвечивая его матовым светом.
Провозились минут двадцать, и лучики замелькали в обратную сторону.
— Чего они там колдовали? — не давала покоя Юрке назойливая мысль. — Что будет?
Неприятный червячок сомнений давил. Вдруг сейчас как загрохочет, затрясется, засверкает — и капут. Найдет Ознорский завтра-послезавтра обугленные косточки троицы и останки верного и преданного подчиненного.
Не радостно стало от таких мыслей, и решил он выждать часок да прогуляться к вражеской палатке.
Единожды удавшаяся выходка настроила Юрку на радужный лад.
Время потянулось. Казалось оно парню странно-черным и резиновым и шло теперь особо медленно.
Фосфоресцирующие стрелки часов показывали — прошло едва тридцать минут.
«Е-мое! — потерял терпение наблюдатель и тихо приподнялся. — Хоть бы луна полная была, а то висит огрызок — что есть, что нет его! В палатке-то, наверное, скоро храпеть начнут. Надо идти слушать, — решился Юрка.
……………………………..
Пространство палатки заполнилось ожиданием. Троице не спалось, и они слушали тишину.
— А сколько в Африке приходилось ждать исполнения? — прервала молчанье женщина.
— Не видел. — Гудел мужчина, — Ни разу не видел, что они там говорили, и помогло ли кому? Бес его знает.
— Ну, мы-то сейчас просили попасть туда, где оказалась экспедиция? — продолжила женщина.
— Настраиваются, — шепнул Иван. Он тоже относился к церемонии на камне как к последнему средству и фантазировал.
— Да, скорее бы посмотреть, — повернулась на спину Анна Иосифовна, — а то обратно пустым идти сильно не хочется.
Палаточная темнота проглотила последние слова, и вновь зазвучала тишина плато.
Легкий ветерок, теребящий полог затих, будто окружающее пространство перестало существовать.
— Надо же,— выдохнула женщина, — Какая тишина,
— Погоди. Молчим, слушаем, — неожиданно шепнул мужчина.
— Показалось что? — удивился Иван.
— Да молчи ты.
В тишине слышалось какое-то шарканье.
Незаметное, но уж точно не шум в ушах, а звук ткани, по которой скребет веточка.
Наверняка карликовая березка — больше нечему. Шагов нет, а вот: «ЖЖЖЖить-ЖЖЖЖить» очень явное.
Ближе.
Еще…
— Вы говорить не прекращайте, — шепнул Борис Петрович. — А я гляну. Похоже, где-то рядом они.
Замок веранды был застегнут не до конца. Можно и голову высунуть без жужжания молнии, что мужчина и сделал. Он бесшумно «выехал» на улицу, как лежал: на спине и лицом вверх.
На фоне звезд и обгрызанного месяца метрах в четырех-пяти от палатки явно виднелась человеческая фигурка.
«Вот он, лоскуток-то камуфляжный, — понял Петровичу. — Ведут нас, вот только почему один он? Наверняка, слушать пришел».
А внутри палатки Анна Иосифовна честно выполняла поставленную задачу. Не таясь, она рассказывала Ване историю о путешествии в Египет и проводила аналогию между подгонкой плит на пирамидах и местном жертвеннике.
«Лев» тем временем готовился к прыжку, и Борис Петрович потянул к себе альпинистскую обвязку Ивана.
Крючья и оттяжки побрякивали о скальный молоток, закрепленный в пластиковом стаканчике.
Сложив снарягу напополам, мужчина зажал парочку брякающих «предателей» и вытянул плечо вместе с рукой из-под палатки. Глубоко вдохнул-выдохнул несколько раз и швырнул альпинистскую колбасу, стараясь попасть рядом с силуэтом.
Накладываясь на звон крюков, покатился из палатки сам.
Вы пытались метнуть что-либо, лежа на спине, одной рукой и без замаха?
А когда мишень перевернута на фоне звездного неба и вы фактически вниз головой?
Промахнуться — запросто!
Именно так рассуждал Борис Петрович и переусердствовал с броском.
Вместо отвлекающего маневра получилось наступление.
Колбаса, упакованная железом, брянча-клацая скальными крючьями и оттяжками, попала противнику в грудь.
Выкатившийся в кувырке мужчина потерял на мгновение объект из вида, а когда прибыл на расчетное место, там его не было.
Не успел Петрович крутнуть «вертушку» и встать на ноги, как на него сверху обрушилась начиненная железом «колбаса» снаряги. Другому могло бы и шею сломать – а удар пришелся именно туда – но только не Петровичу.
Разобравшись, где противник, он толкнулся ногой и метнулся, в направлении удара, одновременно вставая.
Маневр почти удался и в руках Петровича осталась обвязка Ивана, за которую он успел зацепиться, а нападавший, судя по шагам, понесся в направлении жертвенника.
Не выпуская из рук снарягу, Петрович метнулся быстрой тенью следом. Нет, конечно, на длинные дистанции он бегал и в училище слабенько, а вот мгновенное ускорение — его конек.
Вот только ноги босые (это он понял через пару шагов, пребольно ударившись о камень).
Все, что происходило дальше, напоминало спецэффекты хорошего блокбастера.
Жертвенник неожиданно высветился в полной темноте ярко-лимонным. На фоне его стала отчетливо видна фигура убегающего, и до нее оказалось метра три.
Петрович победно зарычал и метнул из удобной позиции свой импровизированный снаряд.
Сделав пару оборотов, обвязка врезалась краем и скальным молотком прямо в затылок беглеца, застывшего столбом перед неожиданной иллюминацией.
Голова дернулась вбок.
Пояс, набитый железом, напоминающий болтающимися хвостами медузу, полетел дальше и плюхнулся на проплешину перед жертвенным камнем, брякнув последний раз скальными крюками.
Жертвенник пульсировал светом — от лимонного до белого, с сиреневым отливом. Частота усиливалась, напоминая дрожание, а теперь переливалась, то мутнея, то ярко светлея.
Противник после удара упал и не шевелился.
«Отбегался… — хищно оценил в азарте охоты Петрович. — Есть!»
Только тут он сообразил — силы, ради которых создавался жертвенник, начали свою работу.
Инстинкты, подкрепленные многолетним опытом, кричали — пора убегать и прятаться.
«В палатку?» — ехидничал он, а тренированный организм «на автопилоте» схватил поверженного за одежду и рывком закинул на плечо.
Из нагрудного кармана вывалился и повис, раскачиваясь на тренчике, ТТ.
«Серьезный пассажир… — уважительно думал Петрович. — Хотя и легкий, а я-то с голой пяткой против шашки…» — мелькала цитата из анекдота.
Не обращая внимания на сбитые ноги и немаленькую ношу, мужчина скачками несся к единственному убежищу.
Любоваться времени не оставалось. Перед глазами вдруг проявилась картинка, нарисованная на камне, где молния лупцует в верхнюю часть заштрихованного человечка.
Сзади пыхнуло необычайно сильно.
Закидывая в палатку бесчувственного пленника, он чуть не наступил на зажмурившуюся Анну Иосифовну, которая вылезла посмотреть и теперь наполовину торчала на улице.
— Куда! — ревел Петрович. — А ну назад!!!
Дважды повторять не пришлось, и последнее, что ощутил мужчина перед нырком в палатку, это запах озона и ослепительная вспышка над головой.
Полуослепший, он из последних сил дернул замок полога и свалился на женщину, без того придавленную поверженным противником.
После того что началось, стало ясно: оставаться снаружи смертельно опасно. Молнии лупили горизонтально со всех сторон прямо в макушку камня. Воздух наполнился грохотом орудийной канонады.
Через некоторое время пространство на несколько секунд заполнилось яркой вспышкой бело-сиреневого оттенка.
Те, кто остался в сознании, не дождались ее затухания.
Каждый из них разом потерял зрение и ощутил себя разобранным на огромное количество частиц, влекомых куда-то несущимся вихрем.
Никто себя не сознавал, и, растянутые на гигантские расстояния, неслись они куда-то с нарастающей скоростью в непонятном свете.
«26»
На корабле
(Легенды шаманки и диверсант)
— Многое говорят и пишут, особенно сейчас. В старые же времена предпочитали не рассказывать и старались не упоминать — нельзя, и все тут. Вы думаете, почему женщинам запрещено появляться на Рытом? Берегли нас раньше. Как продолжательниц рода берегли, не то, что сейчас, — закончила Адыга.
Слушатели переваривали.
— Таких мест на самом деле немало, — продолжала шаманка, — В одном — одно, в другом — другое, а на Рытом есть все — чем и опасен. Мой учитель говорил, здесь можно любые обряды делать, но только умеючи — учитывай плотность пересечения возможностей, и чтобы одно не мешало другому. Все в свою очередь. Там множество духов, и они всегда рядом. От того, как себя поведешь и о чем думаешь, зависит, что получишь. Все важно: мысли, слова, поступки. С камнем за пазухой лучше не ходи. Попросишь-получишь, но если мысли тайные были — владеть не захочешь. К примеру, один парень богатства просил, а что вышло? — унаследовал отцовское хозяйство, хоть и не собирался. Скоропостижно отец умер — через неделю всего после просьбы. А значит, обдумывал сынок и такую возможность. Вот и выбрали краткий путь. А ведь сильно отца любил и, сообразил после — откуда что взялось. Нужно ему такое богатство?
— А все ли о Рытом правда?
— Врут много, но заходить туда надо правильно и заранее думать, как выбираться. С просьбами акуратничать. Это же с виду только мыс да ущелье, а на самом деле такой котел там кипит. Как проход организовать, будем на месте смотреть. Те, кто раньше заходил, и троица, что впереди — не жильцы уже. Умерли почти, и если душу там не отдадут, то пяти лет им не пережить, коли у Рытого в гостях побывали.
— А Юрка что же? — прервал монолог Ваня.
— С ним проще. За него ответственность ты на себя возьмешь и сам расплатишься. Ты же его послал! Готов? — глянула шаманка.
— Всегда готов! — без раздумий ответил тот старым пионерским лозунгом. — Что будет, то и будет! А я его вытащу…
— Молодец! Правильно! С таким настроем, глядишь, и проскочим…
— А ты думала, лукавить буду? — возмутился Ознорский.
— Надеялась, не будешь, — примирительно сказала Адыга. — Вот и потренировала. Там поздно будет с неоткровенностями…
…………………………
Утро вроде задалось, и денек получался на заказ — солнечный!
Байкал штилюет — ни ветерка! Только гладь водная под серебристой рябкой блещет-переливается искрами-чешуей.
Рытый приближался, и хоть не видно его пока, но дыхание, разбуженное шаманкой, оживает.
Про то, что ждет, думать не хотелось. Азарт погони утих. Жажда легкой добычи меркла перед трудностями. Адыга состояние навеяла — волком вой.
«Дядька-то сориентировался правильно и на провокацию не попался, — рассуждал Мишка, — Пожалуй, хитрить на Рытом не с руки. Можно и в историю попасть».
— Правильно понимаешь. — Повернулась к нему шаманка. — Лучше заранее обдумать, как вести себя. В ущелье поздно будет — там насквозь видят, кто как дышит.
— Что за место такое? — сердился Иван. — Откуда всего столько?
— А ты когда-нибудь фильмы про королей смотрел? Сколько там слуг, челяди. Шуты, палачи! Так и здесь. Это же царство Ухэр-нойона — даже могила там где-то. Разбудили его как-то. Решили подраться от небольшого ума в ущелье том и на мысе. Шаманы с воинами дрались. Шум подняли большой, но, как всегда в неумной драке, ничего не выяснили, а досталось всем. Пока спал Ухэр-нойон с челядью, вроде там и люди жили и город был, а сейчас никого.
— А кто такой Ухэр-нойон? — интересовался Мишка.
— Владыка северной части Байкала и великий шаман. Он всегда был не человеком, но в человечьем обличье. Никаких посвящений не проходил, а мог все и даже больше. Полубог-получеловек или наоборот. Неважно. Мог ветрами повелевать — разгонять или останавливать. Мог потоки с гор пускать. Вроде как последний Байкальский бог. Родом из тех, что знали, кто они, откуда, и силу свою могли пользовать. Сейчас, даже если и родится кто, такого не может. Закрыто знание — утеряно, а расходуют способности кто куда. Фокусы. Музыка. Кто писатель, кто поэт. Хотя обрести такую силу может каждый, а вот как — загадка…
— У нас вон Миха на гитаре играет, музыку пишет и много еще чего умеет, — хвастался Иван.
— Да, с ним не все просто, и понимание у него есть. Я еще присмотрюсь, но то, что ему всех оттуда вытаскивать — факт!
— Я лимонад допью? — ухватил дядькину последнюю бутылку Мишка и, не ожидая ответа, откупорил.
— Смеешься, — улыбалась Адыга.
— Переживаю, — хлебал шипящий напиток паренек, — а про что сказали, верю, только дальше что?
— Дальше спасать! — ответила шаманка. — Причем именно ты! Вытащишь всех и даже тех, кто зашел уже, а со своей стороны я здесь кое-что сделаю.
— Есть одно маленькое «но»! — продолжил Мишка. — Я ни в каких шаманских обрядах не участвую. Ни брызгать, ни жертвы приносить. Максимум рядом посижу, а больше — ни-ни.
— А тебе и не обязательно. Это для тех, кто ни во что не верит или сомневается — сегодня он перед иконами крестится, завтра к шаманам с бабками бежит, а хуже того к колдунам…
Мишка молча разглядывал западный берег, закутанный в дымчатую вуаль.
Красота — неописуемая. От края и до края горизонта лежит небесно-голубая вода, увенчанная береговыми скалами. Где-то там ждет экспедицию Ухэр-нойон со свитой. Решает, что с ними делать.
— Есть много легенд, — продолжила Адыга, — например, о дочках Байкала реках: Лене, Ангаре и Рите — хозяйке подземных вод. Про их неудачное замужество с братьями Азмэ и Алмэ. Как Ангара убежала от них с Енисеем, Лена осталась одна, а братьев Азмэ и Алмэ разгневанный отец превратил в утесы на охране Хыр-Хушуна, рядом с долиной их любовницы речки Риты…
— А еще говорят, там похоронен Чингизхан, — произнес один из матросов.
— Слыхала. Почему нет? Говорю же, в Рытом может быть что угодно!
— А может, и выдумки, — ворочался на стуле дядька, — Хотя дыма без огня не бывает, — как еще только писатели наши не использовали эти придумки?
— Еще напишут, — глянула на Мишку Адыга. — И не раз. А еще там есть нечто, и никто из живущих сегодня этого не видел. Ведь раньше много было истинных знаний, которые утерялись, и обрести их почти невозможно. Пользоваться, пожалуйста. Вы зарницу видели вчера на этом берегу? — ткнула Адыга пальцем на запад, где из голубой дымки короной выползали скальные зубцы.
— Нет, — отозвался паренек.
— Самый конец застал, когда затухло, и свет осыпался. Забавно, — гудел дядя Ваня.
— Вот и я в раздумьях, но без ответа, а тех, кто ушел, сейчас там нет — это точно! — шаманка говорила размеренно, будто в трансе. Взгляд ее остановился на западном побережье, руки опустились — медитация, да и только.
— Неужели они на обряд решились, писали же не делать ничего! — деланно возмущался Мишка, прибрасывая, что ситуация становится все интересней.
— И мы сделаем, если понадобится, — сказал Иван, — Только без тебя.
— Почему это! — возмутился паренек, понимая: дядька не шутит и такую ответственность на себя не возьмет, а у самого перед глазами проявился сосед родом из детства. Он болтал ногами на лавке и напоминал о своем: — «Никуда не ходи».
— Все произойдет, как произойдет, — лукаво глянула на племянника с дядькой Адыга, — Вам главное на место прийти.
— Будешь фыркать, я тебя вообще на пароходе оставлю, — поставил точку Иван, и Птахин покорно замолчал-отвернулся, переваривая новости.
Полоски Рытого видно не было. Не будь около побережья странной дымки, может, и проявился бы, а так ничего интересного.
Переход Мишке надоел: спать на воде не получалось, а тут еще дядька со своим «не возьму».
……………………..
А в румпельной траур. Затаившийся Трифоныч страдал от неустроенности и похмелья.
Пробираясь ночью на корабль, старик снова ощутил состояние собственной неприкасаемости. Он крался в ночи, и никто его не видел. Цели — ясные, задачи тоже.
Таких мудреных слов Трифоныч никогда бы и рядом не расставил, но состояние оказалось именно то.
Единственное, что он сделал до выхода, так подоил корову. Буренка, конечно, удивилась ночному визитеру с перегаром и подойником. Но после успокоилась и позволила заняться собой.
Разлил молоко по банкам. Поставил куда надо. Соображал:
«Утром свояк забежит в стадо выпустит, а потом евоные дочки пускай занимаются — партнеры же теперь как-никак!
Корабль вырос из темноты «ночным голландцем» в опустившемся тумане.
Хлюпает вода по борту: «Шшшвак, шшшвак».
Фонарь горит только один — на самом верху. Остальное в темноте и таинственных звуках.
Их-то и остановился Трифоныч послушать — вдруг удастся что уразуметь.
Пятиминутное изучение пространства результатов не дало, и Петр Трифоныч стал действовать.
Дорогу на борт он знал.
«Хорошо на разведку сходил», — перебирался на «Ярославец» старик.
Он завис сейчас на самом верху бортика и улыбался темноте. Несомненно, игры в «войнушку» вперемешку с прятками ему нравились.
Чуть не дохихикался «герой». По противоположному борту хлопнула дверь, и послышались шаги.
Бежать и прятаться поздно — тихо не выйдет, и перепуганный «ниндзя» замер как сидел. Себе он сейчас напомнил великовозрастного сумасшедшего на детской карусельке, обнимая вместо шеи деревянной лошадки бортик.
Шаги двинулись на корму.
Шорох. Кашель. Чирканье спичек.
«Понесло курить!» — ярость Трифоныча не знала границ. Он тут понимаешь… а они…
Перебираться через борт не решился. Рассуждал:
«Грохнусь, вот интереса-то будет». — Так и висел, уцепившись за железки.
Успокоиться ему хватило пары минут.
Игривое настроение затихло. Как распрямился, щелкнуло возле позвоночника справа, и резкая боль отдалась в ногу.
«Как пойду-то? — полз на судно Трифоныч. — Там, чай, не меньше километров двух от берега, а еще возвращаться».
Он перегнулся через борт и тащил теперь тюк из одеяла, с замотанными в него остатками еды, полбутылкой водки и собственными припасами.
Люк румпельной оказался на месте, как описывал свояк.
Трифоныч дернул за рычаг, и тот легко открылся.
Спустился вниз и чиркнул спичкой из припасенного коробка.
Осмотрелся.
Места для одеяла оказалось достаточно. Тросы, управляющие рулями, шли под самым потолком. Свояк сказал, что в румпельной всегда сухо, если капитан с головой. Так и оказалось.
Как расположился, вспомнил: надо задраиться.
Подергал изнутри рычаг и закрылся.
Устроившись, Трифоныч не удержался справить новоселье, и воспаленное сознание переключилось на просмотр беспокойного сна. Там наш лазутчик выполнял что-то ответственное, а потом его награждал забавным орденом размером с блюдце усатый генерал с дикими зелеными звездами на погонах…
«Тьфу ты!» — плевался старик утром, когда привычные домашние матрасы впились в бок непонятными рычагами.
Во рту стояла гадость от принятого накануне спиртного, и появилось ощущение, что с вечера его кормили одним красным перцем. Горело так, будто засыпали его щедрыми пригоршнями прямо в глотку.
Сильно хотелось в туалет.
Полная неустроенность привела Трифоныча в упадническое настроение, и мысль о сдаче в плен показалась необычайно сладкой.
«Не убьют же, — прибрасывал он, — а может, и поверят, что случайно внутрь попал. Румпельную, конечно, осмотрят, а там одеяло — нет, не годится план!»
В сердцах он перевернулся на бок и снова уткнулся в какой-то рычаг.
«Да что это? — сунул он руку под одеяло и вытащил пустую бутылку. — Ага, вот и туалет», — сообразил Трифоныч.
Жизнь налаживалась.
Трехлитровая банка молока настраивала на радужный лад — от жажды не помрешь.
Так, в ожидании и перерывах на короткий сон-забытье, пошло время.
Неожиданно звук судового двигателя сменился и вместо равномерного гудения появился странный клекот. Походило на маневрирование.
Гудели недолго, и началась беготня на палубе.
Судя по голосам, спускали шлюпку. Грохотали маты старшего, Ивана. Что-то кричал ночной постоялец Мишка.
Неожиданно Трифоныч услышал до боли знакомый голос шаманки.
«Адыга? Ей-то что надо? — ревниво задумался старик. — Тоже, небось, за золотцем подалась, а такая бессребреница…»
Лодка уже делала второй рейс.
«А я-то как поеду? — мелькнула неожиданно-трезвая мысль. — Они швартоваться здесь, похоже, не собираются. Разгрузятся сейчас и привет?»
Как в подтверждение мыслей, старший скомандовал:
— Давайте в отстой на Шарталае ! Сеанс связи по спутнику каждый день в 20-00. Если не выходим, ждешь неделю и поднимаешь шум. Контрольное время — семь суток, начиная с двенадцати сегодня! Понял?!
(Карта № 8)
— Ясно! — бесцветно ответил матрос, — В двадцать ноль-ноль связь и шум через неделю.
— Давайте! С Богом!
Лодочный мотор загудел, и звук отдалился.
Движок «Ярославца» снова заговорил на разные голоса. Тросы над головой Трифоныча пришли в движение, и он понял: предприятие накрывается «медным тазом».
Выть от такой тоски захотелось! Выть и кричать! К тому же организм начинал «бунтовать» после молока.
«27»
На Рытом
(высадка на мысе, шаманские дела и поимка диверсанта)
Рытый встретил небольшой волной и ярким полуденным солнцем.
Плюшка мыса, глубоко выдающаяся на большую воду, по-прежнему напоминала Мишке формами и окраской нечто съедобное. Однако после шаманских историй пробовать на зуб такое изделие не хотелось. Как бы тут самому в обед не превратиться.
На берег пошли в итальянской резинке «Zodiak» с транцем и японским двигателем. Хорошая посудина, у отца Птахина такая же валяется в гараже. На рыбалке незаменима.
Сделали три ходки. Первой везли Адыгу с ее черным котлом, полутушей барана и дровами для жертвенного костра — две охапки. Та сразу начала что-то шаманить на суше. То на одно колено встанет, то на другое. Руками круги разводит.
Мишку сейчас интересовало не это — он просыпался.
Морская болезнь себя не проявила. Наверняка, шарахайся он чаще между западным и восточным берегами, глядишь, и привык бы жить без тошноты.
Рассуждения прервал раздраженный Иван:
— Остаешься? Так я твою долю жратвы на берег уже отправил...
«Точно, — оценил Мишка, — Последний рейс».
Пытаясь сообразить хоть какую молитву, он не торопясь двинулся к борту.
На берегу разгорался костер и стоял казан черного цвета. Адыга кружилась рядом.
— Пошел, — скомандовал себе парнишка и полез через бортик.
Пароход уходил на отстой.
Дядя Ваня кричал последние инструкции. Напоследок он крикнул:
— Давайте! С Богом.
«Смотри, какой молодец! — радовался Мишка,— Хотя сейчас шаманить пойдет. Прямо как батя про Кубу рассказывал: христианство напополам с культом Вуду. Распятье кровью жертвенных курочек мажут. Брррр…»
После отцовских историй как приснится кровь из перерезанной куриной артерии, так жди гадости какой-нибудь наутро.
Мальчишка выскочил на берег, отошел дальше от шаманских штучек и улегся на каремате лицом на солнышко.
Через час обряд закончился, и компания выглядела удовлетворенно.
Мишка рассуждал:
«Пусть хоть во что-то верят — все лучше атеизма. Спасибо Сафе, а я уж помолюсь как смогу».
Встал на колени, ополоснул лицо и руки и обратился взором на Восток. Сначала помолился архистратигу Михаилу:
«Моли Господа Бога обо мне, святый угодниче Божий Михаил…» — короткая молитва, да и не знал он их больше никаких целиком.
Потом попросил своими словами сберечь всех пришедших в гости на бурятскую землю и дать нужный совет, если беда какая.
Последние слова почти кричал, а те рвались наружу сами. Только начало шло из головы, а остальное прямо из сердца.
Чувства обострились. Появился пульс-озноб, но не болезненный, а теплый, в каждой клеточке.
Подошла нашаманившаяся команда. Жирные разводы жертвенной баранины блестели на щеках.
— Твоя доля нести. Определяйся, куда сложишь! — вывалил Иван прямо на землю кучу банок.
«Продукты. Весело», — прибросил Мишка. Он, конечно, ожидал чего-то подобного, но не столько.
— Тут вчера светопреставление было, — продолжил дядька. — Коля расскажет.
Николай, присевший на каремат паренька, совсем не напоминал ему мужика себе на уме, каким тот показался в прошлую встречу.
Пронзительно-чистый взгляд. Офицерские складки на лице. Жилистый и худой как гвоздь.
« Пожалуй, этот на бездорожье нас загонит», — рассматривал его Мишка.
— Быстро не пойдем, — курил тот, будто слышал. — Я хоть и мало чего боюсь, но то, что вчера было…
Молчание висело в воздухе напополам с ожиданием и сигаретным дымком.
— Настоящее светопреставление, — продолжил за него дядька. — Сначала канонада на правой стороне распадка, километров за десять. Началось около двенадцати ночи и грохотало с минуту. Потом такая вспышка, что на Рытый отблеск долетел. Потом еще грохот секунд двадцать и сполохи сиреневые.
Все напряженно слушали.
— Настоящий фейерверк, — продолжил Николай. — Даже ущелье высветилось. Я как раз из дома вышел смотреть. Фантастика! Как раз на правой стороне, куда Юрка ушел. Чего уж они там утворили?
Помолчали, и Николай продолжил:
— Поэтому идем не спеша, чтоб не попасть. Следы внимательно смотрим.
— Думаешь, они попались? — глянул задумчиво Иван.
— Чую! Рытый есть Рытый…
— Ну что, двинулись? — торопился Птахин. Дядькина угроза оставить его на корабле еще не миновала. Паренек понимал: ничего не стоит крикнуть по рации – и поминай приключение. — Нам бы надо до стрелки на реке добежать засветло, — частил словами он, — А с утра на стенку и плато.
— Десять минут лежим, — ответил Николай.
Походило, в наземном путешествии он будет за главного. Дядька сказал еще на пароходе, что тот скорее егерь, чем рыбнадзоровец, и по земле ходить ему нравится больше.
Взрослые вернулись за сидорами, а Мишка занялся паковкой продуктов.
Перелопатил видавший виды рюкзак на станке и уложил самое тяжелое вниз. Остатки навязал сверху — объемно, но сбалансировано, и ничего жесткого на спине.
Запасная обувь с сухими носками под рукой.
Фляжка со свежей водой на поясе.
Немного подумал и сменил кроссовки на размятые берцы — наверняка валуны будут.
Закончил. Встал.
Надел «станок» и подтянул лямки.
Попрыгал.
Тяжеловато, но главное не бежать, и можно уйти хоть куда.
Вспомнил, как бил в тайге кедровый орех в последний урожайный год и выносил каждую ходку полкуля — за день два рейса.
Перед отъездом решил сходить трижды, хоть и смеркалось.
Дорогу знал наизусть, но все одно запнулся и рухнул животом на торчащий кверху острый сучок упавшей лесины.
Хорошая отметина. Если бы не пряжка брючного ремня, что развернула деревяшку по касательной, то наверняка получилось бы как ножом.
« Бр-р-р-р-р», — ежился Мишка и пощупал отметину на животе.
Ходу тогда оставалось километра три, а электричка только утром часов через десять. Как выживал бы?
С трудом отогнал от себя настойчивые страшненькие видения и ощутил готовность.
Махнул народу рукой, мол, как вы там?
Дядька, «маяки» увидел-показал направление в распадок, мол, давай, и мальчишка пошел к реденьким деревцам, которые угадывались на входе ущелья Рытого.
…………………………….
А Трифоныч в румпельной изнемогал. Адская смесь вчерашней еды и выпивки, сдобренная сегодняшним молоком, рвалась наружу.
Через полчаса старик сообразил: его не только неизбежно поймают в отстое на Шарталае, но можно еще и опозориться.
Ниже остатков достоинства падать ему не хотелось, и Петр Трифонович понял — дожидаться очередных резей в животе нельзя. Он и так чуть не снял штаны прямо в румпельной — теперь силы воли могло не хватить.
Незваный гость решился на вылазку.
Люк открылся беззвучно.
«Плохо, не спросил свояка о туалете, — стенал Трифоныч, — или как там его? Словечко мать заморское. Гальюн? Точно! — Вспомнил, и сразу почему-то стало легче. Задумался: — Если напорюсь на палубе на кого, так и спрошу, мол, где тут у вас гальюн?»
Стало веселей, вот только солнце после мрака румпельной сильно резало по глазам.
Организм заставлял спешить …
Полуослепший, Трифоныч вывалился на палубу и на карачках рванул с ускорением вдоль правого борта.
Старику пока везло, и на этом отрезке он никого не встретил.
Первая дверь — машинное отделение.
Вторая.
Гальюн оказался именно там.
Старик необычайно быстро заскочил внутрь и стянул старинного покроя штаны.
Цыкнула на полу вырванная пуговица.
Топая от нетерпения, Трифоныч забрался на унитаз ногами, и замер, еле удерживая равновесие.
Неожиданно с другой стороны двери послышались шаги.
Старик сообразил, что не заперся, и уцепился за ручку. Ему оставалось чуть потянуть и накинуть защелку, но сегодняшний день оказался не его.
Дверь резко дернули с другой стороны.
Шаткое равновесие нарушилось, и Трифоныч, так и не отпустивший дверную ручку, вывалился прямо под ноги обомлевшего матроса. Попытки натянуть штаны обратно лежа на полу или хоть прикрыться ладонями обстановки не разрядили.
— Ты, ты, — икал опешивший матрос. — Ты как? Ты кто?
— Змей Горыныч я! — подскочил старик и разом шмыгнул за дверь, используя замешательство. — Стучаться надо! — ехидно пискнул он с другой стороны, намертво зачеканивая дверь толстой защелкой.
То, что происходило дальше, описывать подробно нет резона.
Недоумение снаружи перешло в ярость, когда стало ясно: незваный гость выходить не собирается.
Через некоторое время стороны перешли к переговорам.
Заручившись твердыми обещаниями «не бить», Петр Трифонович открыл-таки дверь и сдался на милость победителей.
Правильно сделал. Уяснив суть происшествия, матросы долго хохотали.
Незадачливый кладоискатель поддерживал штаны с оборванными пуговицами и виновато улыбался, силясь провалиться сквозь землю.
После общих восторгов его поставили на довольствие, показали каюту и отправили драить палубу в районе бывшего убежища — румпельной.
«29»
В ущелье
(…)
Рытый давался тяжело. Первые километры с притаившимися под травой камнями показали правильность решения о берцах.
Обманчиво-ровная поверхность таила массу опасных загадок из камней, приямков и обросших мхом валунов.
Шли вместе, но каждый «разгадывал» под ногами свое.
Мишка решил не торопиться и подпустил отставших метров на пять.
Дядька Иван громко сопел и хотя шел тяжело, но не отставал от легковесного Николая. А тот и под ноги не смотрел двигаясь по какому-то наитию.
— Первые деревья, привал пять минут, — единственные его слова за полчаса пути.
Пересекли конус Рытого и вышли к первым крупным деревьям.
Сели, не развьючиваясь.
Птахин занял самое удобное место — на господствующем валуне и уперся рюкзаком в дерево.
Дядька посмотрел как-то неодобрительно, но смолчал, а Мишка прикрыл глаза и мысленно пообещал ему, мол, найдется и для тебя как-нибудь лучшее местечко.
— Пошли! — шагнул вперед Николай.
Все сначала. Каменные ребусы. Мишке это было знакомо по лесным завалам, хотя с камнями управляться тяжелей, к тому же ощутимо потянуло в гору.
Началась тополиная роща. Необычные для байкальских берегов деревья росли пятаками прямо на камнях.
Остались позади утесы из рассказа Адыги — братья Азмэ и Алмэ. Одинаковые, но разнохарактерные, они действительно стояли друг против друга. Внизу у их ног шумела затащившая их в историю речка Рита, смеющаяся и довольная. Так наверняка все женщины мира мечтают о принадлежности лучших мужчин только им одним.
До «братьев» в ущелье был размах, а сейчас края поднимались почти вертикально. Давили.
Птахин то и дело посматривал наверх: висят скалы над головой, будто крышка закрывается.
Николай через речку раз пятый прыгает.
Дядька прёт как танк.
Мишка в замыкании. Не отстает, хоть и тяжело. Хорошо, в начале пути без рывков расходился, и плохо, что взрослые выпивали вчера. С точки зрения Птахина, ничего хорошего ни водка, ни пиво не дают — вон как дядька сопит.
Николай опять речку перескочил, вроде тропа там нашлась. Спокойно Мишке, когда он впереди. Главное, по схеме Антонио до розовых камней сегодня дойти.
«Втравил испанец, — тюкают мысли в стриженной Мишкиной голове, — Сто лет уж нет его, а и покоя нет. Лишь голуби почтовые застыли в вечном полете над синей гладью Байкала — летят бестелесные, летят, а мы идем».
Ритм перехода наработался.
Николай специально скорости не поддает — испытующе смотрит на каждого из-под натянутой на глаза фидель-кастровской фуражки. После снова прыгает-шагает…
Валуны огромные начались.
О нормальной ходьбе речи уж нет. Вода с Мишки летит, и снова тайга вспоминается…
Наберешь за зиму веса, а летом так и льют с тебя зимние запасцы. Зато потом такая сила приходит, сила и легкость: прыгнешь-взлетишь. Сейчас, конечно, такого не будет. Дойти бы до «стрелки» и до камней. Спать лечь. На завтра силы ой как нужны. В инструкции Загиреса сказано — вторая часть пути сложнее, подъемы круче, хотя по карте и расстояние намного меньше.
Солнце в створе ущелья давно пропало — это хорошо, а комарья добавилось — это плохо!
«Вот заразы! — плюется паренек, — лезут в глаза как ошпаренные — того гляди зажрут».
У дядьки накомарник оказался — раскатал, и трава не расти, а Николая, ничего, похоже, смутить не может.
Наконец сообразил Мишка и срезал ветку с листочками у молодого тополька. Идет, обмахивается.
Хорошо укусы эти реакции у него почти не вызывают. На исторической родине подобной гадости много. Адаптировался парнишка к ним с детства. Будь их меньше, так и совсем не замечал бы.
Николай неожиданно указал на что-то слева и поднял руку. Там зашевелился куст и, неожиданно, цепляясь когтями за большой валун, на животе выехал медвежонок.
Нащупал ногами почву, забавно пробуксовал на каменной плите и скрылся за камнем.
Николай жестом показал присесть, а сам скинул сидор и с карабином наперевес перескочил реку, заворачивая правым склоном наверх.
Поднялся и стал выглядывать что-то в бинокль. Потом дважды выстрелил в воздух и пошел обратно.
— Двое, — крикнул он издалека. — С мамкой. Убегают, — сам он чуть не светился: — Нам идти еще минут десять. До стрелки метров шестьсот осталось, а до камня — того меньше...
— Камней, — насупился Иван. — Трех!
— Один стоит, — отрезал Николай. — Розовый. Я не слепой…
Дядька промолчал.
«Сто лет – срок немаленький, — задумался Птахин, — Что угодно могло произойти».
………………….
Да! Он стоял в гордом одиночестве высотой взрослому до пояса — огромный камень, розовый и квадратный как стол.
А где же другие? Оказалось площадка рядом завалена яркими обломками. Они явно виднелись на сером фоне даже в быстро бегущей темноте.
— Вот они, остатки, — поднял Мишка кусок.
— Завтра глянем, — отвернулся Иван. — Давайте быстрей: мы палатку ставим, а ты дрова тащи!
Пока кружили, наткнулся на свежее кострище.
Конкуренты?
Местечко оказалось удобным, и лагерь перекочевал туда.
……………………….
Трещал разведенный из сушняка костер.
В котелке Николая бурлила вода, готовясь принять порцию добротного индийского чая.
Стопкой лежали листы смородинового куста, приютившегося на склоне. Они сделают напиток душистым, как в недавнем Мишкином детстве.
В дырки, пробитые ножом на «пятаках» жестяных банок, плевалась разогретая тушенка.
Эх, стол бы сейчас. Розовый камень отлично подошел бы, но от костра уходить неохота, да и стоит ли? Что там за камень?
Забавна человеческая порода. Час или два назад дядька Иван почти зарекся от спиртного в любом походе, а сейчас рука сама потянула фляжку и он спросил:
— Может пять капель с устатку? Ты как, Николай?
«30»
Долина мертвых
(перемирие, золото и странное эхо)
Сознание возвращалось издалека.
После накрывшей мир черноты не осталось ни света, ни движенья, и организм понемногу выплывал из странного состояния.
Чувства вернулись к Юрке вместе с последними картинками: свечение камня, удар по голове и черная пустота.
Не уловив превращения собственного тела в частицы, он чувствовал сейчас неприятный момент соединения, и шевелиться не пытался. Собирался с мыслями да «растворялся» в окружающем пространстве — он по-прежнему был еще на охоте...
Чувства подсказали Юрке: он лежит в палатке среди прочих тел.
Сверху чьи-то ноги, а внизу — настоящая куча-мала.
Перед глазами провернулась картинка последних суток и услужливо плюнула на поверхность черноту после удара по голове. Решившись на действия, Юрка открыл глаза.
Взгляд ухватил лежащего перед ним мужчину из компании конкурентов и его огромную ногу на собственных коленях.
Отведя глаза и продолжая «растворяться», Юрка зашевелил пальцами и начал свой «поход» к пистолетной кобуре.
Оружия на месте не оказалось, зато пальцы наткнулись на пистолетный тренчик убегающий ручейком под туловище мужчины.
Аккуратно зацепил пальцами ремешок и выбрал слабину.
Выдохнул.
Попробовал тянуть, но запястье неожиданно оказалось в жестких тисках. Вторая рука противника метнулась коброй откуда-то снизу и умело прихватила за шею. Парень понял — не вырваться.
«Вырвет кадык как куренку…» — мелькало в мутнеющем сознании.
— Поговорим? — не ослабляя хватки, наклонилась над ним грузная фигура со знакомой каркающей интонацией.
Юрка, слабея, утвердительно мотнул головой.
— Только ты не дергайся, могу неправильно понять и среагировать… — хрипло договорил мужчина.
Юрка кивнул, разглядывая противника в упор. Похоже, намечалось вынужденное перемирие.
Мужчина убрал руки. Сел. Вытянул из-под себя Юркин пистолет. Ловко отцепил тренчик и заглянул в патронник, оттянув затвор:
— Молодец! Ничего нет! — удовлетворенно протянул он. — Значит, не убивать нас шел, да?
Расстроенный парень уже сидя мотал головой.
— Слушать шел, чего планируете.
— Значит, и на первой ночевке ты нас вел? — утвердительно «каркал» мужчина.
Юрка кивал. В горле першило и до этого, а после прихвата вдвойне.
— Слушал?
Кивок и Юркин вопрос:
— Чем вы меня оглушили?
— А чем ты по загривку меня приложил? — ехидничал мужик, — Тоу же снарягой альпинистской. — Юрка заулыбался, — Вырубил и в палатку затащил. Там такое началось. Выжил бы ты, нет — не знаю.
Последняя фраза разозлила парня.
— Благодетель, — крякнул рыбнадзоровец пересохшим горлом переходя на ты. — Но спасибо. Я бы, наверное, тоже тебя утащил — случись наоборот.
— Ну, вот и ладно, похоже, перемирие состоялось. Глянем? — Кивнул мужчина в направлении выхода.
Юрка обреченно махнул в ответ, мол, давай!
Каркающий вжикнул пологом, не упуская краем глаза Юрку из виду, и, неожиданно потеряв всяческую осторожность, повернулся спиной и ловко выскочил из брезентового домика.
Паренек подался следом и замер на входе.
Не было больше огромного пространства плато с простирающимися до горизонта просторами и ставших привычными округлых высоток.
Вокруг в обозримой перспективе рвались наверх вертикальные пики остроконечных скал.
Макушки их, казалось, навсегда увязли в плотном сером, без единого просвета тумане.
Дальняя часть котловины, окольцованная серой грядой, виднелась километров за пять.
Растительности почти не было, лишь карликовая березка, как на плато.
— Приехали… — тихо промолвил мужчина.
— Где это мы? — недоумевал паренек.
— А с каким заданием ты шел? — повернулся к нему бывший противник, — Неужели не знаешь, что это?
— Нет.
— Странно, похоже, не врешь. Значит, тебе дали маршрут с приметами и не рассказали, куда это может привести?
— Да.
— Тебя использовали втемную, — полез в душу старый разведчик, — и ты врюхался!
— Нет! — отрезал Юрка. — Мне дали четкие инструкции к вам не подходить! Только наблюдение! А я подошел.
— Ну, как бы там ни было, я думаю, у нас перемирие, пока не выберемся?
— Да, — успокоился Юрка. Воевать теперь смысла не имело — не для кого и незачем.
— Пистолет я пока не отдам, по крайней мере, до завтра. Хотя почему не сегодня?— сказал с легкой паузой мужчина и подал Юрке рукояткой вперед ТТ-шник Николая. — Держи. Отдаю как залог доверия!
Парень заулыбался и потянул бесполезно болтающийся тренчик. Прицепил к нему «машинку» и сунул ее после в пистолетный карман на груди.
— Меня зовут Борис Петрович, — начал мужчина после легкой паузы: — Для тебя, партнер, просто Борис. Мы, похоже, с тобой одной крови, я вот пенсионер внешней разведки.
С этими словами он протянул широкую как лопата пятерню бывшему пленнику.
— Юрка! — ответил парень, пожимая протянутую руку и отмечая с удивлением, что Борис ему нравится.
— Какие войска, сержант? — рявкнул по-армейски и не прекращая рукопожатия, Борис Петрович.
— Не служил еще, — не сдавался Юрка, — Восемнадцать только исполнилось.
— Лесник?
— Рыбнадзор, а в прошлом браконьер.
— Браконьер? Когда успел-то? — ослабил хватку более мудрый Петрович.
— Жестко! — растирал руку Юрка.
— Ты тоже не слабенький! — ответил мужчина. — И верткий.
— Слабый не слабый, а вырубить-то вас не вышло.
— А… Это. Я, видишь ли, в нокаутах никогда не бывал. При хорошем ударе будто пыль из носа идет. И все. Хотя бил ты не жалеючи. Наш альпинист, если хочешь, расскажет тебе свою теорию индивидуальных особенностей.
Борис Петрович беседовал с Юркой и разглядывал его с приятным чувством. У него не было своих детей — лишь редкие попытки воспитания молодых сослуживцев. Но те были самостоятельными людьми из одной среды и мелочной опеки сторонились. В свое время даже прозвище ему навесили — «Папочка».
Юрка кивнул головой в сторону бубнящей палатки.
— Альпинист?
— Ну да, Ваней зовут. Почти ровесник твой.
— А женщина?
— Тут вопрос особый. Она педагог сейчас, а раньше была путешественницей. Мы с ней, кстати, в интересной заварухе познакомились. В Африке. Как-нибудь потом расскажу. Похоже, у нас времени теперь будет достаточно.
Юрка отметил — ему опять повезло. Бывший разведчик, похоже, человек неплохой. От него исходило нечто, что делает мужскую беседу взаимной.
«Да уж, — задумался Юрке. — Сначала Ромаха, потом Ознорский, теперь Петрович».
Вслух он ничего не сказал, а лишь присел несколько раз и сложился почти вдвое, взявшись руками под колени и с хрустом нагнувшись.
Выпрямился и глянул на нового товарища.
— Что делать будем?
— А что? — откликнулся мужчина. — Сейчас своих обрадую, а потом осмотримся и пошарим выход.
— А сюда зачем шли?
— Смотри-ка, тебя точно вслепую использовали.
Мужчина присел и, поведя рукой по каменной россыпи, что-то поднял. Разглядывал, катал на ладони, перебирал, пробовал на зуб и потом протянул Юрке: — Вот, гляди, здесь этого полно — под ногами валяется.
— Что это? — взял тот в руки желтый кусочек с ладони мужчины.
Тот оказался тяжелым.
— Золото, дорогой! За ним мы сюда и шли, да и руководство твое тоже. Недаром тебя на размен отправили.
— Давай тему закроем, — огрызнулся Юрка. — Мне голову фаршировать не надо — я решения сам принимаю, а сюда вообще мог не ходить. Так что лучше без этих ваших штучек, — качнул головой Юрка, возвращая самородки мужчине.
— Да брось ты их, — тускло ответил тот. — Здесь такого добра полно.
Юрке пришла неожиданная мысль, мол, нечасто кладоискатели так легкомысленно относятся к драгоценностям.
В палатке за спинами послышались стоны и возня.
— О-о-о-й! — стонал женский голос. — Что это со мной? Почему так плохо?
— На свежий воздух выбирайся, — с легкой издевкой отозвался мужчина. — Посмотри, где мы оказались твоей милостью.
Из палатки показалась растрепанная голова Анны Иосифовны. В волосах запутались какие-то ниточки и странная шелуха.
Сидя на пороге, она, как могла, приглаживала волосы и разглядывала происходящее. Движения женщины становились все медленнее, пока не замерли совсем.
— Где это мы? — спросила она шепотом. — И что это?
— Ничего не напоминает? Вспомни-ка письмо испанца! — Петрович поднял с земли и кинул ей небольшой самородок.
— Золото! — взяла камушек Анна Иосифовна и нагнувшись стала шарить возле ног: — А вот еще! И еще! — С трудом вытащила она из земли угловатый камень размером с куриное яйцо: — И еще!
Юрку она пока не видела.
— Теперь это наше! — грустно заговорил Петрович. — Вот только как отсюда с ним выбираться?
— А где снаряжение? — раздалось из глубины палатки.
— Штаны что ли? — изобразил деланное участие мужчина.
— Да нет, снаряга альпинистская, — выбрался наружу Иван. В голосе звучало беспокойство.— Ух, ты — присел он, увидев смену пейзажа. — Что это?
— Ты же записку переводил. Не узнаешь?
— Так мы добрались все-таки? Сработал переход?!
— Как видишь, — грустил мужчина. — А что теперь делать с этим — неясно…
— Золото тоже есть? — не замечал слов мужчины паренек. — И это кто? — увидел он Юрку.
— Житель местный, — ответил тот. — Егерь!
— Ну вот! — обрадовался Иван. — Раз егерь есть, значит, и выход будет…
— Ты его не слушай, — улыбался Петрович. — Он тебе расскажет. Следили просто за нами, так что вместе и вляпались…
— Следили, а зачем? — насторожился Иван.
— А там, где вы на берег высадились, появляться запрещено! Территория заповедника! — входил в роль Юрка. — Вплоть до административного ареста.
— Ну, развоевался, — недовольно «каркнул» мужчина. — А сам когда браконьерил?
— А я же, как ты, Петрович, только наоборот… — загадочно улыбался парень…
— ??, — удивленно глянул тот.
— Ты сначала государству верой и правдой, а потом преступником стал. А я сначала браконьерил, а теперь других заставляю законы соблюдать!
— Ну ладно, раз так, то поймешь нас, когда выберемся, — ответил мужчина. — А теперь просто руки чешутся узнать, где мы. Сейчас джипиэс и спутник достану!
………………
Организм понемногу адаптировался.
Утраченные на «переходе» чувства приходили в норму, но выдавали странные сигналы.
Сильно бы удивились путешественники, переговори они об этом сейчас. Каждому из оказавшихся в долине казалось, будто за ними наблюдают.
Множество взглядов и незримое присутствие заставляло поминутно оборачиваться.
Чувство это ширилось, крепло, будто новые зрители толкались и протискивались вперед, мол, дайте-ка нам тоже поглядеть.
Но путешественники пока молчали и занимались каждый своим делом.
Петрович нырнул в палатку, потащил сидор и уселся над ним. Глянул на мальчишек и хозяйственно махнул рукой:
— Знакомьтесь.
— А мы уже, — улыбался Иван. Пока мужчина доставал вещички, он подошел к Юрке, стоящему в сторонке, и запросто представился. Тот больше не важничал. Чего уж теперь?
— Смотри-ка, — приговаривал Борис Петрович, выискивая что-то в глубине сидора. — Познакомились они, надо же… Ага нашелся! — достал он джипиэс и «заколдовал» над экранчиком, пытаясь оживить. — Ну! — нетерпеливо стучал Петрович ладонью по корпусу. — Ну, давай! Просыпайся!
Ничего не получалось.
Отложил прибор в сторону и взялся за спутниковый телефон. Вывернул антенну и принялся ожесточенно тыкать в него напоминающим сосиску пальцем.
— Ну и где спутник?!! — неожиданно закричал он. — Спутник, я говорю, где?! — проорал он еще раз, нагнувшись над джипиэсом. — Гдеееееее?!!!
Последний вопль пронесся над долиной и вернулся троекратным эхом:
— Гдееееее?!!! Гдееееее?!!!! Гдеееее?!!! — на разные голоса и затихая заговорило пространство, — Гдееееее?!!! Гдееееее?!! Гдеееее?!!
У четверки по коже пошел мороз. Состояние стороннего присутствия сместилось в сторону, будто взволнованный ветром туман. И тут неожиданный ужас обуял всех — из долины зазвучал, все нарастая, голос Петровича:
— Гдеееее!!! Гдеееее!!! Нуууу?!!! Спууутник гдееее?!!!
«31»
На черном котле
(…)
Адыга осталась на берегу не просто так — необходимо поддерживать равновесие сил и отвлечь на себя старинным обрядом местных духов.
Обряд состоял из молитвы на перевернутом черном котле.
Повторила она его за день несколько раз. Необходимость возникала, заплывая в сознание шаманки легким туманом, и она тут же начинала молиться.
Рыбнадзоровцы относились с пониманием. Сами выросли на бурятской земле и бурханили с детских лет. А что крещеные, так что теперь? Отказываться от того, чем жили еще и деды?
Следили они за Адыгой издалека. Переговариваясь тихонько. Покуривали.
Танцует шаманка — идет вверх по реке Риты экспедиция.
Молится над перевернутым днищем закопченного котла — гонят от себя черные мысли, попавшие в долину кладоискатели.
Молчит Адыга, замерла, угадывая вибрации, — смеется Рытый, мол, — «Как себя покажут путники… все теперь в их руках. Туда хорошо пройдут, а вот выйдут ли?»
«32»
Не работает!!!
(эхо, невидимые обитатели, потухший жертвенник и могилы)
Ни через час, ни через два спутники в космосе не появились, и ни один из современных приборов не ожил.
Скорбное выражение не уходило с лица Бориса Петровича. Он перекладывал их с места на место, заботливо менял батарейки и лелеял еще слабую надежду на оживление.
Как большинство людей, привыкших к удобствам цивилизации, он неожиданно потерялся в пространстве лишь потому, что техника отказалась работать.
— Не работает!!! — орал он в сердцах. Троекратное эхо издевательски-услужливо и на разные интонации дублировало его крики, добавляя:
— НУУУ!!! Спутник гдеееееее!!!Гдеееееее!!! Гдеееееееее!!! НУУУУУУ!!! — Потом молчало секунд тридцать и грохотало очередное: — НЕ РАБОТАЕТ!!!
Странное эхо, да и эхо ли это?
Над путешественниками кричал сейчас, неимоверный гигант — со всей своей великанской мочи. Но они не глохли — крик залетал не в уши, а прямо в мозг, смешивая остатки мыслей и превращая их в кашу.
— Петрович, не ори больше! — вполголоса шептал Юрка. — Не нравятся им крики…
— Кому?
— Ну не знаю я, — цедил парень. — Может, духам? Сам видишь, стоит заорать, как тебе несколько раз повторят, а потом еще добавят.
— Наверняка мешаем мы им своим ревом, — согласился Иван.
Долина молчала, однако пронизывающие взгляды не отступали, а лишь уплотнялись, заставляя ежиться и поминутно оглядываться.
Общее состояние заметила Анна Иосифовна и шепотом рассудила:
— По-моему, мы чувствуем одно и то же.
Петрович с Юркой повернулись с неподдельным интересом.
Иван же разговора не слышал, он искал альпинистское снаряжение и отошел метров за десять.
— Мы поминутно ежимся и озираемся от неуютного чувства сторонних взглядов, хотя рядом никого нет. Так? — Продолжила женщина.
Мужчина и парень послушно кивали, будто прилежные ученики, но лица и взгляды их оставались напряженными.
— Значит, напрашивается вывод о некой субстанции, которая пытается общаться с нами именно так!
— Не совсем, — вышел Петрович из заторможенного состояния. — Мы здесь, скорее, как непрошеные гости, и нам на это указали.
— Правила поведения?
— Вроде того. Тогда считаем урок законченным, — повернулся Петрович к невидимой аудитории.— О «не кричать» мы поняли. Только откуда они взялись? Сначала-то ничего не было. Мы когда с Юркой из палатки лезли — полное спокойствие, а потом началось…
— Может, они подошли к нам за это время? — предположил Юрка.
— Кто?
— Ну, духи или еще кто…
— Неважно.— Обратилась в никуда Анна Иосифовна. — Мы поняли и больше громко не разговариваем.
Именно в этот момент раздалось громкое:
— Идите сюда! Смотрите!!!
Кричал Иван, забыв о возможных неприятностях.
Успокоившееся пространство снова перекосилось, и моментально последовал троекратный ответ:
— Идите сюда! Смотрите!!! — следом несколько раз, — Гдеееееее!!! — Потом, — Спутник гдеееееее!!! Не работает!!! — И Ванина фраза на самой высокой ноте, — Идите сюда!!!
Петрович чуть не крикнул: «Не ори!!!» Но вовремя спохватился и даже рот себе ладонью зажал.
Перепуганный Иван присел после вопля долины, да так на корточках и встретил подбежавших партнеров.
То, что они увидели, вызывало противоречивые чувства.
Среди кустиков карликовой березки образовался небольшой кочкарник, а рядом меж двух камней бежал прозрачный родничок. Прогляни солнышко сейчас, заиграл бы он, переливаясь преломленным солнечным спектром.
Сомнений не оставалось: в метре от ручья лежал выбеленный временем человеческий скелет.
На ум Юрке пришли слова из какой-то детской книжки: «скелет мертвеца».
— Вот он, Антонио Загирес, — произнесла ровным тоном Анна Иосифовна.
Юрка, будучи не в курсе, недоуменно на нее смотрел.
— Да, да, Юра! Это остатки экспедиции 1911 года. Выбраться отсюда каким-то образом удалось только почтовому голубю. Он и вынес письмо с описанием маршрута. В нем дважды говорилось: не делать обряда на жертвенном камне, а мы не послушались — на современные технологии понадеялись.
Замолчали, разглядывая картинку.
Становилось не по себе.
— Снаряга погибла, — грустно поднялся Иван.
В руке он держал оплавленную до неузнаваемости обвязку, с которой Петрович и Юрка «соревновались» вчерашней ночью.
Скальные крючья угрюмо свисали бесформенной массой, утратив жизненный блеск, и отсвечивали матовой синевой перегретого металла.
— Вот что с тобой стало бы, Юра, — протянул Петрович, забрав у Ивана бесполезный сверток. — Ты же прямо туда бежал. А веревка твоя где? — спросил он Ивана.
— Там, — бесцветно махнул рукой парень в сторону палатки, — в штурмовом рюкзаке лежит. На дне. Калоши тоже.
Анна Иосифовна тем временем рассматривала скелет.
— Странно он лежит, — проговорила женщина, изучая кости, белеющие сквозь остатки истлевшей одежды. — Я где-то видела такое. По-моему, иллюстрация из «Острова сокровищ» Стивенсона.
— Указательная стрелка, — догадался Петрович.
Действительно, умирающий путешественник из последних сил будто пытался на что-то указать. Сложенные над головой руки определяли неясное пока направление.
Первым его увидел Петрович.
Жертвенник сливался окраской со скальной породой.
Та же усеченная форма пирамиды, и то же отверстие наверху.
На боку красовалась знакомая путешественникам «инструкция»: наполовину заштрихованный рисунок, человечек. Молния, бьющая его в голову, и «зуб» нарождающегося месяца, символизирующий ночь.
— Ну, вот и обратный билет. — присел мужчина.
— Хотелось бы надеяться, — устроилась рядом Анна Иосифовна. — Они же почему-то не смогли воспользоваться…
— Безжизненный он, — с опаской глянул Юрка в отверстие наверху. — Будто вулкан потухший. Камень на той стороне чуть в себя не затянул, когда я на него так же смотрел. А здесь ничего, — и наклонившись над площадкой, он глянул прямо в отверстие: — Смотрите — молчит!
Борис Петрович стоял, опустив руки, и глядел на эту возню. Будучи человеком ответственным, он только сейчас осознал, насколько рисковал, настаивая на обряде. Расчет на современные технологии оказался бесполезным перед возможностями древних. Даже современные научные достижения превратились в мелкий пшик перед неизвестными силами.
Процесс перехода походил на телепортацию, но мудреное словечко ничего Петровичу не объясняло.
Вот тебе и Мыс Рытый!
Байкальский справочник Волкова и рассказы о неминуемой гибели незваных посетителей здешних мест когда-то вызвала у Бориса Петровича улыбку. На сегодня от иронии не осталось и следа. Мощь неизвестных сил, способных сотворить подобное — поражала, а еще эти взгляды со стороны и дразнящиеся голоса, грохочущие в голове после неосторожных криков.
«Вот тебе и сказочки, — задумался Борис Петрович. — Не верь ни во что после такого. Действительно: привороты-отвороты, бабки, белые-темные колдуньи, ведьмы и прочие истории, которые мало кем признаются, приобретали для него теперь совсем другой смысл».
Иван отвернулся от расплавленной снаряги и, стараясь отвлечься, провел фотосессию окружающих ландшафтов и попутчиков.
Вот Петрович, опустивший руки и застывший соляным столбом на фоне жертвенника.
Юрка, заглядывает сверху в отверстие.
Анна Иосифовна, изучает «инструкцию» на камне.
Сам рисунок-инструкция.
Теперь панорамный снимок тумана, скал, долины, ручейка с костями, белеющими на фоне матовой прошлогодней клюквы.
Рассматривая на аппарате фотографии, Иван увидел странную расплывчатость некоторых предметов.
Приглядевшись, увидел на снимках некое перетекание загадочной субстанции.
Расширил эксперимент и включил режим видеосъемки. Поставил фотоаппарат на камень и пошел гулять перед объективом.
Результат поразил. Он и раньше слышал, что беспристрастная техника фиксирует иной раз явления, неподвластные нашему глазу, но чтобы так…
На минутной видеозаписи все пространство долины оказалось заполнено прозрачными шарами с круглой сердцевинкой.
Тональность и ритмика свечения тоже оказалась различными — ярче, бледнее. Появляясь-исчезая, они сопровождали движения участников экспедиции размытыми очертаниями.
Происходящее на экране фотоаппарата напоминало игру в пятнашки с невидимками.
Подозвал Бориса Петровича и показал картинки, но привычный мир мужчины рушился и без этого. Привыкший к виду прозрачной воды, зеленой травы и голубого неба, он никак не мог перестроиться, и мозг его понемногу «перегревался».
— Может, попробовать крикнуть и посмотреть, как отразится на изображении? — спросил он Ивана.
— Не стоит. Скорей всего, им не нравится, именно когда мы кричим.
С этими словами мальчишка ткнул в экран фотоаппарата пальцем.
— Будем принимать как данность, — подошла Анна Иосифовна. — Что есть, то есть. Смотрите, нас Юра к себе зовет.
Наученный горьким опытом громких криков, Юрка подавал призывные «маяки» руками.
— Могилы, наверное, — указал он на несколько холмиков, расположенных рядом.
— Дедушка Жаргал тоже здесь лежит, — задумалась Анна Иосифовна.
— Кто это? — не понял Юрка.
— Проводник, переводчик и прадед шаманки Адыги из Усть-Баргузина.
— Вон золото. — Показал Юрка на желтеющую около скал кучу самородков куба на три-четыре.
— Да пошло оно! — цедил Борис Петрович. — Перед обрядом загрузимся, кто сколько сможет унести, вдруг сработает камушек. А пока оно без нужды.
Замолчали.
Наверху раздался странный хлюпающий звук.
Подняли головы и увидели небольшую вспышку на поверхности тумана, да и туман ли это?
Хлюпанье повторилось и через небольшую серую воронку, размашисто хлопая крыльями, в долину залетел тетерев серьезных размеров.
Увидев кучку людей, он попытался скрыться в противоположной стороне долины.
— Сейчас я его, — прилаживался Юрка для стрельбы из ТТ.
— Не сметь!!! — шепотом крикнул Петрович. — Нам еще выстрелов не хватало! Забыл про невидимок? Загрохочет — не обрадуешься…
— Точно. Не подумал.
— А надо думать! — назидал мужчина. — Смотри, смотри…
Тетерев летел, почти касаясь тумана. Вдруг он потянулся вверх и врезался в серую массу.
Раздалось знакомое плюханье, вспышка, и он исчез.
— Вот так и голубь отсюда улетел, — негромко заговорил Иван. — Птицам, значит, выход-то открыт. Может, и у нас вышло, если б снаряга не расплавилась?
— Да, все не вовремя, а подъем здесь какой сложности? — уводила разговор в сторону от возможных ссор Анна Иосифовна.
— Непростой подъем, — глянул на скалы Иван. — Но можно попытаться, хотя результат не гарантирован. Может, пока светло, золота наберем?
— А может, здесь и ночи нет, а лишь всегда такой серый денек? — предположил Юрка.
— Посмотрим. — Хищно потянулся Петрович — Идем, поедим, а то желудок уж думать забыл о вчерашних харчах…. А на сытый желудок — продолжим.
«33»
На Плато
(…)
Слава Богу, дядька с вечера ограничился именно «пятью каплями». Уснули они с Николаем так, будто месяц не отдыхали. Да и Мишка после тяжкого перехода свалился разом, невзирая на крепкий мужицкий храп.
Вращаясь в водовороте видений, он по привычке пытался уяснить сюжет. Но все картинки оказались просты, «указаний» на неприятности не было, и проснулся он с состоянием предстоящего тяжелого труда.
Так и вышло.
Смотали лагерь.
Распределили имущество и сориентировались по карте. Получалось, идти остается — всего ничего, и это приятно радовало.
Но с первых шагов выяснилось: крутизна подъема здесь несоизмерима с первым переходом.
Спустя двадцать минут и проскочив «стрелку», где сходились потоки реки, экспедиция ушла направо и вверх по притоку.
Звериная тропа еще крутилась слева от бурлящей и бормочущей воды.
Потом началась скала, покрытая кедровым стлаником, и путь стал более пологим.
Обнаружились следы конкурентов — вывернутые камни и надломленные ветки слишком уж не вписывались в окружающий ландшафт.
Искать другой путь наверх смысла не имело.
Эйфория прошла минут через пять. Если Николай, идущий впереди, как-то там двигался наверх, то Мишка с дядькой шли по принципу: два шага вперед — один назад.
Распятые на подъеме, они напоминали себе мух на клейкой ленте.
Пара-тройка вялых движений — отдых.
Несколько шагов вверх, цепляясь руками за землю, прорыв через заросли всей массой и… падение. Жадно дышат путешественники. Каждой клеточкой чуют дрожащее и трясущееся собственное тело.
Солнце поднялось над восточной стороной Байкала уже высоко.
Оно не было сегодня союзником, а превращало одежду в раскаленную печь, под которой равномерно «обугливались» тела.
Прав Эрик Бутаков, автор книги «Вокруг Байкала за 73 дня»: нечего без здоровья на такие мероприятия появляться.
Мишка ее несколько раз читал. Бутаков перед тем, как в очередное путешествие идти, за месяц тренироваться начинает, и заставляет организм перегрузки вспоминать.
— Ну, Ваня, — ругал себя дядька, лежа на земле, — Выйдут тебе боком все капли этого путешествия.
Мишка задумался:
«Интересно, а сколько человек вообще может идти на перегрузках?» — понимал: пока не умрет! Попадая за свою короткую жизнь в разные передряги, он и сам бывало, ходил помногу и всегда преодолевал нужное расстояние. А ведь казалось, что все, ну вот еще один шаг и упадешь, а потом последним шагом казался следующий. И так до цели.
Ритм движения, в конце концов, наработался:
Шаг. Другой.
Наклон.
Проходишь руками за ветку хвать и под нее головой
Еще шажок и переход на «карачках» через торчащие камни
Появился даже определенный комфорт, а в таком состоянии и в наработанном ритме идти всегда легче.
Последний бросок произошел на «автопилоте», и Птахин мало что запомнил. Он вывалился на плато, и упал рядом с сопящим-«поджаренным» дядькой Иваном, а организм его продолжал мысленно шагать, пригибаться, цепляться и падать.
Николай, похоже, неплохо отдохнул и удалялся теперь неторопливым шагом в сторону господствующей высоты, торчащей опупком.
На пространстве плато развернулся ровный зеленый ковер карликовой березки.
Когда Мишка заворочался с боку на бок, под скалой блеснуло что-то голубое.
Оставил на земле рюкзак и подошел. Оказалась небольшая чаша в скале, наполненная дождевой водой.
Попил-умылся, и «Слава тебе, Господи» невольно выскочило вслух.
— Чего бормочешь-то? — присмотрелся Иван. — Колдуешь?
— Это вы колдуете, — ощетинился Мишка. — Жертвы приносите. Шаманите. А я молюсь только…
— Ладно-ладно, не сердись, — улыбался дядька. — Тебе еще вытаскивать нас, как Адыга сказала. Так что думай.
— Неясно же ничего.
— Но шаманка-то сказала!
— Увидим, — отрезал Мишка. — Только как я буду вытаскивать вас, если здесь остаюсь? — Закинул он на плечи рюкзак, и подался за Николаем.
Дядька скрипел что-то следом, но было уже не интересно.
Птахин шел не за егерем, а чуть левее его маршрута. Потянуло туда — будто поманило.
Минут через пять неторопливой ходьбы, он заметил пригорок с примятой березкой.
Следы.
Подошел.
Кто-то лежал здесь и долго. Мало того, в приямке устроился небольшой бинокль в чехле и небольшой заплечный рюкзак с множеством отделений и кармашков. Выглядело так, будто хозяин отошел на пару минут и сейчас вернется.
Мишка невольно огляделся.
Николай метрах в двадцати от него что-то разглядывал на земле.
Дядя Ваня только-только поднялся на ноги.
Птахин забрал найденное и двинулся обратно.
Еле заметная полоска, похожая на тропинку показала направление обладателя рюкзака-бинокля и привела прямо к Николаю, читающему следы.
— Дрались они здесь, похоже, — показывал тот на березку возле ног. — А палатка там стояла. Потом один вроде туда бежал. — И Николай махнул рукой в направлении господствующей высотки.
Мишка глянул, куда указывал егерь, и сразу заметил жертвенник.
Подошли.
Сомнений в его искусственном происхождении не оставалось, а еще паренек уловил от него пристальный взгляд. Да, да. Он именно смотрел – и Птахин остро это почувствовал.
— Здесь он упал, — произнес Николай за спиной.
— Кто? — по инерции двигался Мишка, соображая, что камень в форме усеченной пирамиды словно тянет его к себе.
— Ну не знаю, вот следы тела.
Николай нагнулся и повел ладонью по примятым кустикам березки.
— Стойте! Без меня не начинать! Не трогать ничего! — закричал с края плато Иван. Он явно боялся пропустить что-либо интересное.
Николай поднял голову и увидел рюкзак у Птахина в руках.
— Откуда это? — удивился он.
— Там нашел, — махнул паренек рукой по направлению к лежке.
— Это же Юркин, — забрал вещи Николай. — Точно! Юркин! Он за ними следом ушел. — Грусть и беспокойство сквозили в его голосе.
— Ну и что тут? — отдуваясь, подошёл Иван. — Где?
Последний вопрос оказался невпопад и завис над плато.
— Здесь, — так же невпопад ответил расстроенный Николай.
— Что?
— Сидор Юркин и бинокль, — протянул он найденное Ивану.
— И?
— Стояли они там. Палатка двухместная. Еду готовили. Скорее всего, на газе. Юрка наблюдал оттуда. Потом, похоже, слушать пошел, о чем в палатке говорят. Наверняка его заметили, потому как драка началась. Боролись. Потом один побежал сюда, упал и больше не шевелился. Выглядит так будто никто никуда не уходил, а все просто исчезли…
— Куда? — глядя на марево, удивился Иван.
— У него спрашивай, — показал на камень Мишка.
— Ага! Вот он! — хищно выдохнул Иван.
— Помни! Антонио в письме дважды повторял: «Никаких обрядов!!!» — напомнил паренек. — Котловину с острыми зубцами искать только визуально.
— Пробегусь по плато, — сказал Николай. — Может, замечу чего. Вон еще следы, — показал он на следующую высотку. — Может, они и не исчезли вовсе, а ушли просто.
— Давай, — бесцветно ответил Иван. — А мы тут с Мишкой поглядим.
Пошли к камню.
Ощущение взгляда не исчезало и лишь появилось неприятное состояние: все почувствовали себя незваными гостями.
Жертвенник оказался усеченной пирамидой с отверстием на верхней площадке. Состоял из блоков. Странно выглядели эти камни: будто отлитые из цемента вперемешку с гравием.
Обойдя его, неожиданно увидели рисунок: маленький жертвенник и лежащее на нем животное.
Рядом была процарапана фигурка с заштрихованной нижней частью и молнией, бьющей в голову.
Венчал изображение месяц.
— Короче, со светопреставлением, которое Николай видел, ясно, — сообщил дядька. — Они эту машинку все-таки запустили на свою беду. Помолчал и добавил: — И на нашу...
— На нашу-то почему?
— А как Юрку оттуда вытаскивать будем? — повернулся Иван, — Ты-то не пойдешь, а мне точно придется.
— Может, все-таки пойду? — не утерпел Мишка. — Шаманка-то сказала, выйдем только вместе, и тащить вас буду я.
— Не знаю ничего, — рявкнул дядька, — Не пойдешь, и точка!
Мишка лишь засопел.
Пошли к ночлегу конкурентов и стали разбивать лагерь.
Через пару часов вернулся Николай.
— Тот, кто шел, искал, что и я — такого же кругаля выдал. Ничего нового. Испарились они что ли?
— Вместе с вещами и палаткой? А сидор Юркин как же? — почти крикнул Иван.
— А он, скорее всего, остался вне процесса, а остальные — фьють! — ответил Мишка.
— Фьють, — ехидничал дядька. — Что это за фьють такое и куда?
— Сегодня увидим.
— Я увижу! — отрезал дядька, — Николай с тобой здесь останется. Если что, пойдете обратно настоящую экспедицию собирать.
— Я не останусь, — шагнул к жертвеннику Николай. — Там Юрбан! Я пойду!
— Слушай, — примирительно заговорил Иван, — Ты хоть знать будешь, как это выглядит, и что делать надо. Мы уже третьи, кто за последние сто лет туда ныряет. Первые умерли, и не нашел бы их никто, если б не это голубиное письмо. Теперь вторые вместе с Юркой туда свалились, и что с ними сейчас — неясно. Про меня — «бабушка» вообще надвое сказала. Возьму, конечно, с собой и джипиэс, и спутниковый телефон, но вот поможет ли это? Адыга же на корабле рассказывала про деда, у которого ты ночевал. Как там его?
— Трифоныч, — уточнил Мишка.
— Так вот. Трифоныч подслушал, что и у них эсэсы какие-то есть и спутник. Но они почему-то молчат и не выходят? — закончил вопросом дядька.
— Обряд-то как будете делать? — спросил Мишка.
— А брызнем по-бурятски и все! — твердо ответил Иван. — Водка еще есть.
— Не терпится тебе в преисподнюю свалиться? — злился Птахин, наплевав на осторожность и взрывной характер дядьки Ивана, — Не берешь меня, ладно. А сам? Меня тетка убьет потом, что я тебя отпустил, да и батя.
— Ну не пусти, — прищурился дядька, — Попробуй. Задумал что-то, покладистый такой стал?
— А чего тут задумаешь? — насупился Птахин, хотя соображения у него действительно появились, — Ты, что делать, разберись для начала.
— Ладно, — повернулся к жертвеннику дядька, — На рисунке месяц, значит, делать надо ночью, как стемнеет. Стоять в полный рост нельзя. Молнией убьет. Переходит на ту сторону лишь тот, кто находится в зоне действия камня. Где Юркины вещи остались ничего, похоже, не действует. Там вы с Николаем и ляжете. Глаза на всякий случай завяжите. Сильно тут, думается, все пыхает. А возле жертвенника и вообще ничего не растет. Камни одни… — закончил Иван.
— Может, поедим чего? — примирительно заговори Птахин. План у него вызревал окончательно.
«34»
Форт-Нокс
(…)
До золота они все-таки сегодня добрались.
Желтая куча вблизи завораживала.
Собранная из отельных самородков и выломанных жильных кусков, она смеялась над путешественниками, мол, смотрите-смотрите — не унесете.
Становилось не по себе — золотая лихорадка не шутила, и обладать этой кучей желал сейчас каждый!
Когда Петрович, подойдя, нагнулся и начал перебирать самородки, компаньоны в душе возмутились — права на золото могли принадлежать только кому-нибудь одному. Помешательство переросло в буйство, и четверка полезла на кучу с разных сторон.
Занятие оказалось увлекательным. Когда еще придется повозиться с таким золотым запасом? Настоящий Форт Нокс!
Спустя полчаса кладоискатели наигрались, успокоились и расположились прямо на земле.
Уходить не хотелось.
Загрузили самородками прихваченные рюкзаки. Разобрались, чтобы нести по двое, и двинулись в обратный путь.
— Интересно, почему куча не возле камня, — нарушил молчание Петрович.
— Наверное, в азарте насобирали, пока пеший выход искали, — предположила Анна Иосифовна.
— Ладно, дал бы нам Бог сбежать отсюда, а то скоро Юркины друзья подойдут. Воевать-то не будем с ними? — спросил егеря Петрович.
— Они как сюда явятся, других мыслей не будет, лишь бы обратно быстрей вернуться. Какая уж тут война? Выберемся, нет — неизвестно. По-моему, не до раздоров будет.
— Ну, так что, может, обойдем котловину? — заговорил Иван. — Хоть время убьем, а я скалы осмотрю, вдруг проход найдется…
— Я не пойду, — вздохнул Петрович. — Спать буду. Если смогу, конечно, под этими взглядами, — и он зябко дернул плечами.
Похоже, путешественники привыкали к странной обстановке. Неловкость чужого присутствия проявлялась теперь отдельными вспышками, но была по-прежнему неприятной и пронизывающей.
— А я пойду, — встал с земли Юрка.
— Одна не хочу оставаться, а то замордуют своим вниманием, — прислушалась Анна Иосифовна к чему-то внутри себя.
— Ну, как знаете, а я спать! — отрезал Петрович и полез в палатку, к которой они подошли за разговором.
«35»
ПЕРЕХОД
(споры и жертвоприношение)
Ночь понемногу приближалась.
Черное покрывало незаметно затягивало каждый уголок, цеплялось и тушило свет с настойчивостью Мишкиного соседа пенсионера. Вечно пьяный и деловитый, как все алкоголики, «общественник» дядя Слава не мог пройти мимо выключателя на площадке возле его квартиры и тушил свет даже ночью.
Парнишка вспомнил утренний клич: «Собака…! Собака…!» (забывая иной раз, как зовут пса, сосед кликал его в форточку второго этажа именно так).
Когда первый пугающий вопль затихал, дядя Слава в шлепках и семейных трусах, невзирая на морозы, бежал на улицу. Повторяя «заклинание», он возвращался обратно, оставляя входную дверь открытой, и неизменно гасил свет, погружая первый этаж Птахина в непроглядную тьму.
Стучит кто в двери, а ты гадай по силуэтам, зачем тебя беспокоят.
…………………………..
Через расстегнутый полог палатки виднелись первые звезды.
Сильно хотелось в долину, но делать нечего. Хотя на душе у Мишки почему-то спокойно, будто какое важное дело делает, наверное, от принятого втайне решения.
«Будет, как будет, — решил парнишка, — Но на обряд я не пойду — пускай без меня шаманят!»
Звезды теперь не просто стучались в сереющий небосвод, они властвовали! Издевались, насмешливо моргали издалека: начинайте, мол, в преисподнюю пора…
— Когда колдовать-то пойдешь? — хрипло спросил Мишка.
— Сейчас на лежку с Николаем уйдете, и начну.
— Нерадостный вечер, — заметил паренек, — Возьми с собой.
— Не дави, без тебя тошно. Если бы не Юрка, никуда бы и сам не пошел.
— А эти как же? Ну, конкуренты.
— А я им что МЧС или тянул туда кого? Мне они кто? Даже имен не знаем.
— Интересно, а как там Юрке в плену?
— Поубиваю, если что сделали с ним! — с надрывом выговорил дядька и достал из кармана ПМ. Осмотрел-сунул обратно и еще раз грозно добавил: — Поубиваю!
— Да ладно тебе, нормально все будет.
— Мишка, уходим, — неожиданно заговорил Николай. — Колдуй, Иван…
Подхватили вещички и пошли в сторону упирающегося в далекий горизонт звездного купола.
Препятствий для обзора с плато не было, и Мишка подумал, что картинка получается фантастическая.
Неожиданно он увидел глазами дядьки себя и Николая — две человеческие фигурки, равномерными шагами уходили к горизонту на фоне яркого звездного неба. Сказочно!
Иван пошарил в сидоре, вытащил початую фляжку и пошел к черной туше камня.
Птахин с егерем добрались до места, и парнишка пытался разглядеть в бинокль, что там делает дядька.
Николай готовил повязки.
— Надевай, — швырнул он Мишке кусок тряпки, — Хватит длины?
…………………
Звездный небосклон, покачиваясь, будто натяжным потолком прикрывал фигурки, торчащие горошинами на необъятном просторе.
Спал Рытый, и где-то далеко шла муравьиная жизнь цивилизации.
Ни парнишка, ни взрослые не знали, что сейчас около рыбацкой избы Адыга молится за них в свете большого костра на перевернутом черном котле
Успокоившийся Трифоныч мирно сопит в каюте после праведных трудов, а внутри долины перетаскивают палатку конкуренты, рассудив, что команда на переходе можем свалиться им прямо на голову. После как закончили принялись обдумывать, чем совершить обряд на жертвеннике в долине, хотя занимались этим безо всякой надежды на успех. Судьба Антонио Загиреса и прочих ясно указывала на возможный финал.
Сумерки в долине тоже сгустились.
Наступала ночь.
Дядька Иван ждал, присев по-турецки на пороге палатки.
Время текло тягучим киселем — не спешило.
Николай проследил за Мишкой, набросил повязку себе и удобно устроился, обратившись в слух и ожидая светопреставления.
Минут через сорок после дядькиных «камланий» Птахин ощутил вдруг странное изменение пространства.
Сначала появилось жжение шаманкиных самородков на груди, и зазвенела неимоверно высокая нота, звучащая не в ушах, а где-то внутри головы.
— Слышишь? — шепотом спросил Николай
Ответить паренек не успел, как раздался грохот. Наступало время действовать «под шумок», и он потянул с лица повязку.
Картинка завораживала.
Жертвенник пыхал лимонно-желтым светом, переваливался на белый, а после обратно на желтый.
Цвета стали меняться часто, и картинка походила на азбуку Морзе, а потом превратилась в сплошное дрожание-мерцание.
Ужас непонятного величия пронизал острой иглой вдоль позвоночника, парализовал волю и заставил паренька неотрывно смотреть на жуткие танцы света.
Белая стрела молнии с шипением и треском вылетела из ниоткуда со стороны гор и скользнула к жертвеннику. На подлете к камню она развалилась на трезубец. Два луча воткнулись в лысое пространство около камня, а один ударил прямо в него.
Пронзительный грохот догнал полет молнии, ударил в уши, и бело-сиреневая вспышка, почти ослепила мальчишку.
Понимая, что после очередного «залпа» он ничего не будет видеть, паренек вскочил на ноги и понесся к дядькиной палатке.
— Куда, сученок! — уловил его движение Николай, но промахнулся с броском.
В отчаянии он скинул повязку с глаз, но следующая вспышка заставила егеря зажмуриться, а Мишка летел стрелой, не чуя собственных ног.
Когда до палатки оставались какие-то метры, очередной всполох заставил его зажмуриться, а подлый камень, притаившийся в кустиках березки, больно ударил по пальцам.
— А-а-а-а-а, — в отчаянии кричал парнишка, падая-понимая, что почти проиграл и глаза ничего не видят, но тут неимоверная сила потащила его неизвестно куда.
Это оказался дядя Ваня. Он выскочил на крик и теперь, остекленевши взглядом, вцепился в парнишку и тянул в палатку.
Мишка чувствовал — сил нет, а процесс уже идет внутри него.
Снаружи непрестанно грохотало и пыхало.
Мышцы лица не работали.
Изо рта текла струйка слюны и, прежде чем перестать понимать что-либо, он сообразил, что так и не сходил в туалет.
«36»
Светопреставление
(…)
Адыга перестала молиться и оставила, как полагается, котел на месте обряда и пятилась теперь в направлении рыбацкого дома.
Дойти не успела.
Первая вспышка километрах в десяти от Рытого застала ее на половине пути.
Началось! Вторая световая атака последовала за первой почти сразу.
Секунд через тридцать-сорок полетели раскаты грома и появилось ощущение артподготовки перед наступлением войск.
Рыбнадзоровцы выскочили из дома и замерли, но шаманка этого не видела. Начался процесс, который в свое время унес в никуда дедушку Жаргала …
Обостренные чувства говорили: шансов на возвращение у парней очень мало, разве только Мишка додумается. Что там ему известно, да и вспомнит ли?
Оставалось надеяться лишь на это.
……………………….
А на мысе Шарталай проснувшиеся от крика матроса Капитан и Трифоныч наблюдали возмущения атмосферы.
— Ничего себе! — вскрикивал старик на особо ярких вспышках. — Ничего себе! Ну, дают!
Он уже нисколько не жалел, что решился на безумный переход в румпельной. Беспокоила лишь обратная дорога, да не подвел бы свояк с коровой.
Остальное прекрасно. Капитан и матрос с удовольствием слушали за ужином «шпионские» истории Трифоныча. Удивлялись-подыгрывали, мол, как это он решился. А тот иронии не замечал, а лишь украшал историю новыми деталями, совсем уже не имевшими места.
— Вот это да!!!
Вспышка, показалось, накрыла половину расстояния до корабля, и расцвела она сиренево-белой.
«Такую я намедни из Усть-Баргузина видел», — вспомнил старик. Но мысль эта не мешала ему кричать и топать ногами.
— Ничего себе! Вот дают!!!
Последний всполох оказался самым красивым и в два раза больше первого.
Он поднялся куполом с остроконечной верхушкой, повисел доли секунды, постепенно осыпаясь и теряя свет, будто стекал грязью как стекло под дождем.
За минуту отзвучались далекие раскаты, и разом все стихло, погрузив пространство в черноту.
………………………….
Палатки с содержимым на плато уже не было, там лежал лишь ослепший и оглушенный Николай.
В отчаянии он стучал кулаками по земле, но видел перед глазами только вспышки. Уткнувшись лицом в подстеленный спальник, он кричал:
— Мишка, сученок, чего наделал-то! Чего-о-о! На ощупь жить теперь буду! На ощупь…
«34»
Встреча
(…)
Утро, принесло разочарование.
Ночь снаружи палатки совсем не напоминала предыдущий переход.
Сначала послышалось непонятное шипение. Будто открыли рядом несколько баллонов с кислородом, и тот из кранов под давлением рвался.
После шипение затихло, и раздался плеск прибоя, ворошащего гальку.
Как только явились первые звуки, сразу исчезли взгляды и другие неприятные ощущения — скорее всего невидимый «народец» подался-таки «восвояси»…
Шипенье и хруст продолжались около часа, а потом все затихло.
Уставшая четверка быстро уснула под шум прибоя и без назойливых взглядов. Обряд на жертвеннике из долины они тоже сделали и теперь с немой надеждой ждали: а вдруг и здесь начнется?
В обратную дорогу все было готово. Килограмм сто пятьдесят золота в мешках и еще столько же россыпью на полу ждали обратного перехода в богатую и обеспеченную жизнь. Но ничего не случилось.
Первым проснулся Петрович и толкнул Юрку:
— Глянь наружу, может, и сами не заметили, как перескочили, — старый разведчик, умудренный опытом, первым из палатки выбираться не хотел и «заряжал» паренька.
«Что там за звуки были ночью? Кто появился? Может, только и ждут, когда первый голову высунет», — именно такие мысли роились в его голове.
Юрка, польщенный вниманием к собственной персоне, все же настороженно посмотрел на мужчину, памятуя школу покойного Ромахи.
Петрович взгляд парня выдержал, а потом, не отводя глаз, испытующе наклонил голову, мол, боишься?
Отвернувшись, Юрка резко откинул полог и вышел на улицу. То, что он там увидел, его обрадовало и огорчило одновременно. Парень надеялся все же, что не станет его начальник соваться сюда, но ошибся.
На вчерашнем месте палатки Петровича стоял сейчас до боли знакомый зеленый брезентовый домик Ознорского в камуфляжных пятнах …
Неожиданно начались «смотрины». Первый взгляд из ниоткуда, затем второй. Мурашки. Еще. Надо же, в палатке ни малейшего намека на духов, а тут.
— Мать твою! — только и сказал в сердцах Юрка, чуть присев от неожиданности. Смотри-ка, успел, оказывается, забыть ночью про дискомфорт.
— Ну что же ты? — выглянул из палатки Петрович. — Давай принимай гостей! Объясняй правила поведения и про нас не забудь сказать. А то очнутся сейчас да воевать начнут. Е-мое, понабежали, твари! — неожиданно зашипел он и съежился под взглядами обитателей долины. — Не было же вас ночью?
— Зацепило? — смеялся, осваиваясь, Юрка. — Сейчас привыкнешь. Главное, не заори.
Состояние Мишки было никаким. «Отсутствовало» тело, какая-то часть мозга, так что думать не получалось.
Какие-то голоса неподалеку — кто тут?
Всплыли воспоминания, и сознание заработало. Организм, разобранный по частям, понемногу осваивался.
Дядька лежал на правом боку.
Похоже, с ним происходило то же, что и с племянником. Веки задергались, и на лице проступал румянец.
— Живые! — хрипел он. — А я думал, парализовало.
Мишка сильно побаивался получить от дядьки за непослушание, но тот лишь слегка толкнул его:
— Как ты? — Птахин ответить не успел, а дядька сообразил вдруг про голоса на улице и потянул из пистолетного кармана ПМ. За ним ручейком побежал тренчик. — Слушаем, — одними губами шепнул он.
Птахин на всякий случай достал из кармана и открыл перочинный ножик.
За стенкой палатки на некотором удалении что-то происходило.
Шаги.
— Ваня! Ознорский! — неожиданно прозвучал снаружи незнакомый голос.
— Юрка! — пытался крикнуть Иван, но получился лишь хрип.
— Я, я, — быстро и вполголоса заговорил владелец юношеского баритона. — Ты тише, здесь орать нельзя — тут эхо дурацкое. Чуть громче крикнешь и будет потом в голове тарахтеть…
— Ясно! — сбавил прыти Иван. — А что тут за место?
— Прямо как в голубином письме, — ответил Юрка из-за брезентовой стенки, и в голосе его послышался легкий сарказм. — И золото есть, и долина, а выхода нет.
— Давай-ка мы выберемся, а то по-дурацки получается! — вмешался в разговор Мишка.
— Только имейте в виду, у меня с противником перемирие, — торопливо договорил Юрка.
— Ладно, разберемся, — выбирался наружу Ознорский. — Чего уж теперь.
Палатка застегнута не была, и Птахин выбрался первым.
Метрах в десяти от него стоял чужой апельсиново-оранжевый брезентовый домик. Рядом копошился мужик примерно дядькиных лет, а может и старше.
Увидев Мишку, он поднял приветственно руку и заговорил: — С прибытием…
— Спасибо, — улыбался парнишка.
— Не за что! — сдержанно произнес мужчина и незаметно сократил расстояние вдвое. — Ты ножик-то убери, — осторожно подходил он, — Тут он без надобности…
Только сейчас паренек заметил складишок в собственной правой руке.
Позади неожиданно раздалось хрипение.
Мишка обернулся и увидел, как Иван и молодой парень, которого тот называл Юркой, пытаются бороться.
— Молодец, живой, — жужжал по-отечески Ознорский. — Как ты в переход-то попал, чудила?
— Да я слушать шел, о чем говорить будут, а Петрович меня и заметил, — стал рассказывать парень, — Повозились маленько. Я в нокаут. Потом камень заработал, а он меня в палатку и утащил…
— А Петрович, кто это? — прервал медвежьи объятия Иван, неожиданно сообразив: они не одни.
— Да вот он, — повернулся Юрка. — Знакомьтесь.
— Знакомиться? Ладно. Иван, — протянул руку Ознорский.
— Борис. — Крепко пожал ее тот.
— Не думал я, что ручкаться с тобой придется, — цедил дядька. — За Юрку тебе спасибо, а с остальным, я думаю, после разберемся…
— Похоже, да! Сейчас выбраться бы, а потом — хоть потоп! А за Юрку и тебе спасибо, классный парень!
Взгляд Ивана потеплел. Он сел прямо на землю и достал сигареты. Закурил и вдруг резко обернулся, потом еще.
— Неуютно здесь как-то… — выпустил он первую порцию дыма.
— Привыкай, — отозвался Петрович. — Тут свои правила. Орать нельзя — мозги эхом вынут. Не нравится им это …
— Кому? — удивился Мишка.
— На фотоаппарате у парня моего какие-то тени проявились да шары. Двигаются постоянно, нас сопровождают. Появилось чувство, будто смотрит кто?
— Не то слово, — кривился Ознорский. — Прямо под шкуру забрались!
Мишка прислушался к себе еще раз. Ничего нового, и все как всегда,
«После разберемся», — рассудил парнишка.
— А ты, Миха, — удивился Ваня. — Неужели ничего не чувствуешь?
— Пока нет! — отозвался тот. — В кусты только охота сбегать — вот это я хорошо чувствую…
— Права шаманка! — выпрямился Иван. — Не такой ты, как мы!
— А что она еще говорила? — повернулся Борис.
— Сказала, будто именно Миха нас отсюда вытащит, только надо ему что-то вспомнить. Брать его я, правда, не собирался, а он, как началось, под молниями до палатки и добежал. А еще она сказала, что поехала с нами шамана спасать. На Рытом она сейчас. Колдует.
— Шамана? — Насторожился Юрка, — И кто это?
— Ты, — пошевелил в воздухе растопыренной пятерней Иван.
Повисло недоуменное молчание.
— Идем на экскурсию? — прервал паузу Петрович.
— Далеко? — преодолел первый приступ голода Мишка.
— Да нет здесь ничего далеко, — широко шагал мужчина. — Все рядом — и кладбище, и золото, и Загирес с жертвенником.
— Жертвенник? — набирал темп Ваня, — И что он?
— А ничего! Не работает! Мы вчера шаманили — безрезультатно…
— А делали как? По-бурятски?
— Да нет, так же, как и на той стороне.
— ?? — вопросительно глянул дядька.
— Только не смейся, по-африкански. Серьезно! Я только там с шаманами общался…
— По-африкански? — удивился Иван. — Ха!
Ручеек Мишка увидел издалека. Что-то там подозрительно белело между кочек. На поверку оказался человеческий скелет в истлевшей одежде.
— Вот и Антонио Загирес, — грустно проговорил Петрович. — Выпустил голубя. Ждал помощи, ждал — да умер…
— Интересно, а голубь без проблем улетел? — разглядывал Птахин сплошную пелену тумана, перетекающего над острыми пиками скал.
— Похоже, да! Вчера сюда тетерев заскочил, но сразу обратно вылетел. Хлюпанье какое-то было, вспышки, пока он туда-сюда метался.
— А чего не подстрелили? — удивился Иван.
— Шуметь-то нельзя. Ни кричать, ни говорить громко, не говоря о стрельбе. Такое начнется. Показать?
— Не стоит, — отмахнулся Ваня. — Хватает и взглядов — насквозь сверлят, сволочи.
С этими словами он поежился и огляделся.
— А у меня по-прежнему ничего, — улыбался Мишка. — Прекрасно себя чувствую!
— Не расслабляйся, — злился Иван — И соображай, давай, раз сюда попал, как выбираться. Жратвы мало, взгляды эти. Орать нельзя. Скалы обследовали? — начальнически спросил он Бориса.
— Да. Вчера. Пацан мой. Альпинист. Хоть и мастер, но без снаряжения на этих скалах делать нечего. Они с Юркой всю долину обошли.
— А как альпинист и без снаряжения?
— Да была снаряга, но с Юркой мы именно ею дрались, а потом она к камню улетела. После тот вспыхивать начал, снаряга и расплавилась. Не повезло. Веревка только осталась да калоши.
— Да уж! А мы про альпинистов и не подумали! — в сердцах хлопнул себя по колену Иван и заорал, — Черт!!!
Борис побледнел.
Присел.
«Черт, черт…» — пару раз вякнула замирающим эхом долина.
— Это все? — удивился Мишка, однако что-то было не так.
Мужчины зажимали уши, приседали и корчились еще с минуту. Паренек даже в сторонку отошел на пару шагов. Слишком уж странно те выглядели.
Когда пришли в себя глянули на него подозрительно.
— Ничего себе, — шепотом сказал Ознорский, — Слыхал?
Да вякнуло пару раз. Эхо да эхо. Бывает и сильней, — недоумевал Мишка.
— С ним точно не так что-то! — присмотрелся к мальчишке Борис. — Колись, давай! В чем фокус?
— Откуда я знаю?
— Ну, может, ты вегетарианец, какой или спортсмен? Спиртное пьешь?
— Пить не пьет, — заговорил дядька, — Но и не вегетарианец — мясо жрет, настоящим медведем.
— Хорошо! — продолжил допрос мужчина. — Вероисповедание?
— Православие, — коротко ответил Мишка, — Особенно как с шаманкой в Тофаларии поговорил.
— В Алыгжере? — вставал с земли дядька. — С Сафой? И что она?
— Советовала больше молиться и с шаманскими делами не связываться.
— Вот! — сказал Борис. — Вот оно! Африканский шаман говорил, мол, слабоваты духи стали сейчас, мало что могут, а новых технологий нет. Значит молитва?
— Похоже! — подтвердил дядька Иван, — Когда шаманка нам проход делала, Мишка как раз в стороне что-то бормотал.
— Вот и результат! Я вообще атеистом был до Африки, а уж после, как сюда перешли, готов даже окреститься, только ни храма, ни священника здесь не найдешь.
— Остается молиться, — заговорил Птахин и почувствовал вдруг какую-то силу: толкнись ногой и полетишь!
Следующей на очереди оказалась куча золота. Пока шли к ней, Мишка чуть приотстал и раздумывал, как не потерять позиций перед местной нечистью.
Иван с Борисом шли впереди и отвлекались от назойливого внимания «невидимок» разговорами.
Похожие как две капли воды, пики скальных пород вертикально уходили вверх и терялись в серой пелене тумана. Похоже, он рассеиваться и не собирался.
«Вот она, Долина мертвых, — грезы последних недель, — раздумывал Птахин. — Что же за механика здесь такая?»
Неожиданно в голове посыпались «кубики»: лапа голубя; Юрка с его «никуда не ходи» (а ведь прав был).
«Интересно, что сказал бы во сне Семеныч?» — вышагивал Мишка. Что-то в этой цепочке его беспокоило, а вот что, он никак не мог сообразить — была какая-то подсказка, но какая?
Пришел на ум жертвенник и странная технология древних. Смысл утерян. Механизм есть. Рисунок-инструкция на усеченной грани с заштрихованным человечком есть, а что это — неясно.
«Но круто! — прикидывал мальчишка, — бац, и в долине. Кстати, а что модные дядькины приборы, на которые он уповал?»
Будто услышав, тот обернулся и поманил рукой:
— Представляешь, здесь мертвая зона! Ни джипиэс, ни спутниковый телефон не работает — голос его звучал озадаченно.
— Не повезло. Значит, Адыга правду сказала.
— Да. И что теперь?
— Вот они, могилы. — Тихо проговорил Борис, и все замолчали.
Пять холмиков как на настоящем кладбище. Почти без растительности.
В головах лежит по большому булыжнику. Возможно, хотели что-то написать, но не успели. Хотя скорее просто положили — вместо памятника. Грустная картинка.
— Короче, тут и прадед шаманки, и остальные, кроме Антонио, — подытожил Мишка, и тут ему пришла мысль, что Загиреса тоже надо похоронить.
Но на его замечание взрослые промолчали — копать скалистую почву, видимо, не хотелось. Да и нечем.
— Лагерь нашли? — прервал пазу Мишка.
— Не искали, — отозвался Борис Петрович.
— А что еще есть?
— Золото.
С этими словами он махнул направо.
Там, на фоне серой скальной породы, ярко желтела куча, будто вываленная из грузовика.
— Мы килограмм триста в палатку утащили, но сегодня обратно понесем. Не сработал камень. Может, поэтому?
Мишка ничего не ответил он шел к золоту.
Куча ждала, тускло переливалась и «принадлежало» лишь ему одному. Одному — но только здесь.
Бесполезный клад — или умри рядом, или уходи пустой! Хотя и пустому еще уйти надо!
Появилось ощущение близкого решения проблемы, но ухватить за кончик хвоста эту «птичку» опять не вышло.
Талисманы на груди «молчали». Золотая лихорадка явила себя позже, но без сумасшествия. Вроде как в музей пришел, где трогать ничего нельзя.
Сел рядом с кучей.
Осмотрелся.
Аппетитные самородки жирно лежали друг на друге.
Картинка дело свое таки сделала и неожиданно Мишку скрутила жадность.
Перебирать слитки не стал.
«Понемногу привыкать буду, — сказал куче мальчишка. — Потом в гости к тебе приду. Один».
Встал и увидел, как Юрка с парнем и женщиной уходят поперек долины.
— Они сегодня осмотрят всё до конца, — пояснил Борис. — Чтобы больше к этому не возвращаться.
— Антонио обыскивали? — спросил дядька.
— Нет.
— Ладно, хоронить будем, сам гляну.
— А где же у них лагерь стоял?
— Где-то рядом должен быть, — гудел Иван. — Давайте вдоль стены пройдемся. Вдруг пещера какая-нибудь или ниша.
Троица двинулась гуськом вдоль скалы по направлению к палаткам. Дороги всего ничего — метров триста-четыреста.
Шагов через сто наткнулись на сильно закопченную скалу.
Издалека чернота сливалась с естественным цветом камня. Снизу, как и полагали, оказалось кострище, а за ним какая-то щель.
Получалось, огонь жгли на входе.
— Чем топили? Дров-то нет!
— Наверное, палатку жгли или черенки от лопат с топорами. По-моему на фотографии шанцевый инструмент лежал, пара вязанок — на раскопки же собирались, — рассуждал Петрович.
— Пожалуй, — поддержал его мнение дядька, пытаясь втиснуться в нишу, но живот не позволил.
Мишка глянул на Ваню и понял — задача невыполнимая, разве что Борис?
Но отдавать первенство ему не хотелось.
— Фонарик есть? — повернулся он.
Петрович молча протянул черный цилиндрик.
Мишка посветил внутрь и только после скользнул в расщелину.
Ниша оказалась глубиной метра три. Высотой полтора. Широкая.
В дальнем углу навалом лежал бутор.
Паренек присел и стал осматриваться. Топоры без ручек и лопаты без черенков. Ружья без прикладов.
«Деревяшки на костер пошли», — понял парнишка.
На другой стороне под стеной валялась сумка с ремнем.
Мишка поднял ее и открыл. Внутри оказалась тетрадь со знакомым почерком Антонио Загиреса.
«38»
Невидимка
(неприкасаемость и находка дневника)
Второй поход Анны Иосифовны в долину ничего не дал. Они пересекли ее вдоль. Прошлись поперек, по периметру, но ничего интересного не нашли, за исключением банального золота на каждом углу.
Мишка признаков лихорадки ни у кого не заметил и рассудил, мол, наелись золотых впечатлений!
Пару раз молился своими словами.
Сильно не хотелось ему свалиться в состояние подергиваний и оглядываний, как у остальных.
Иван-маленький как узнал, что Птахина местный колорит не касается, заколдовал с фотоаппаратом.
Оказалось, вокруг него нет ни шаров, ни призраков.
Съемка в движении показала — скользящие субстанции его обтекают, четко высвечивая контур. Сильно напоминало фотографии ауры в Иркутском салоне диагностики кармы.
Мишка назвал явление доспехами, о чем важно врал партнерам, которые наконец-то поверили в его паранормальные способности.
Единственное, чего он не мог сделать, так придумать, как всех отсюда вытащить. Догадка все время витала где-то рядом. Мало того, появилось состояние — «я это знаю, но сформулировать не могу». Мозг кипел-скрипел, но сдаваться не собирался.
После обеда пошли к жертвеннику.
Борис был прав: тот оказался каким-то потухшим или не обкатанным — вроде двигателя, что ни разу не заводился.
Мишка четко уловил его непользованность — прямо как новая машина.
Рассказал.
— Забавная аналогия… — «каркал» Борис, у которого вместе с волнением проявлялся дефект речи. — А мы о потухшем вулкане подумали…
— Нет! — уверенно ответил Мишка. — Просто он еще ни разу не работал! Надо сейчас что-то думать и запускать его, но как-то по-другому.
— Может, человеческую жертву? — усмехнулся Борис и даже сам напугался. — Да пошутил я, пошутил! Хотя кровь из пореза можно накапать.
— Вот уж точно с колдунами работал. — Гукнул дядька Иван, ухмыляясь чему-то.
«Наверняка уже разделал мысленно кого-нибудь из нас на жертвеннике?» — прибросил Мишка и рассказал о находке дневника Загиреса.
Паренька никак не покидало ощущение неимоверно длинного дня, но от размышлений отвлекла Анна Иосифовна, — Посмотрим, что здесь? — открыла она дневник испанского ученого, историка и путешественника.
………………………
Записей о скитаниях по необъятным просторам дореволюционной России оказалось много. Мишка еще в пещере сильно расстроился, что дневник опять на испанском, но оказалось, маленький Иван сносно владеет языком. Он все и переводил.
Оказалось, Антонио жил в России без малого семь лет.
До переезда несколько лет работал в «стране восходящего солнца», а потом обосновался во Владивостоке с женой-японкой и дочерью.
Знание языка Ваней-маленьким позволяло не просто переводить, а получалось почти литература.
Письмо-прощание с близкими оказалось сентиментальным, и каждый почувствовал, насколько тяжело готовился Антонио к смерти в долине.
Общее состояние неосторожно усугубила Анна Иосифовна как заявила, мол, все здесь погибают.
После таких слов Борис чуть не рявкнул в полный голос, но вовремя сдержался и урезонивал ее шепотом — скрипя и каркая.
Стало казаться, что единственная дама недалека от истерики.
«Плохо», — рассуждал Мишка.
Судя по записям Загиреса, паника в коллективе ни к чему хорошему не привела. Один незадачливый путешественник сорвался со скал и погиб сразу. Вторая попытка победить стены также закончилась смертью.
Не повезло и проводнику Жаргалу Итилову.
Путешественник-иностранец, партнер Загиреса, после смерти второго скалолаза впал в истеричное состояние. Он обвинил проводника во всем и, невзирая на попытки членов команды его успокоить, выстрелил в затылок предку Адыги, сидящему возле жертвенного камня.
То, что происходило в долине после, описывалось на целой странице.
Оказалось, Антонио, как и Птахин, не был подвержен действию голосов, которые неизменно возникали после громких криков и повышенное внимание обитателей долины ему не мешало.
Стрелок же, убивший дедушку Жаргала, собственного выстрела не пережил. Видимо, пытаясь унять вопли и грохот в мозгу, он даже бился головой о скалу, но это не помогало.
Спустя минут тридцать после выстрела и непрекращающейся истерики у него начались видения. Он стал палить из винчестера во все стороны, кричать: «Не подходи!!!», а когда закончились патроны, выхватил 12-ти миллиметровый кольт и снес себе полголовы.
В буйстве он рикошетом ранил Антонио. Пуля на излете застряла у того в левой лопатке и, вероятно, до самой смерти причиняла сильную боль.
Загирес отнес неудобства долины на перенасыщенность территорий душами ушедших людей. Подобный опыт он получил в Японии при раскопках одного из захоронений, когда из всей экспедиции вернулись только двое: Антонио и его будущая жена.
Были там еще строки с инструкцией для супруги Шинобу, урожденной Ямада, на тот случай, если хотя бы письмо дойдет до семьи.
Требовалось обязательно уничтожить найденный в захоронении «ключ» и глиняную табличку с еще не расшифрованными инструкциями. Трижды повторялось о недопустимости попадания артефакта в руки людей недостойных.
Чернила в конце письма оказались немного размытыми. Видимо, капнуло что-то из глаз путешественника, осознающего — финал не за горами…
— Надо бы сегодня его похоронить, — напомнил Мишка.
— Почему не завтра? — каркнул Борис.
— Вдруг я к вечеру соображу, как отсюда выбираться, а он так и останется. Плохо. Он-то всех закопал, невзирая что ранен. Порядочный дядька… — закончил монолог мальчишка.
«39»
Нет пророка в своем Отечестве
(похороны Загиреса и попытки найти решение)
Однако ни эта ночь, ни две последующих не дали никаких результатов.
Антонио хоронили в первый же день.
Останки завернули в полуистлевший кожаный плащ из пещеры и положили в могилу, вырытую остатками лопат в скалистой почве.
Мишка, когда взрослые ушли, прочел придуманную с ходу молитву, в которой просил Бога упокоить его душу, как только что они упокоили его тело.
Так и вырос еще один холмик на почти столетнем погосте этой долины, полной золота и призраков. В изголовье одиноко разместился квадратный булыжник.
Взрослые хотели еще помянуть испанца, но Птахин траты бесценной водки не допустил. Мало ли, додумается он завтра, как запускать жертвенник, а брызгать нечем. Предложил еще унести золото из палатки.
Мишка понимал: забрать с собой отсюда ничего не удастся, хотя у него появилась одна мыслишка.
Развлекались чтением дневника о путешествиях Антонио. Все, о чем он писал, к настоящему времени почти не имело смысла.
Заинтересовало упоминание об отце жены японском морском офицере подводнике, провалившем диверсионную операцию по доставке особо ценного груза на подводной лодке.
Груз предназначался для расчета с высокопоставленным российским чиновником, давшим полную информацию о походе 2-й Тихоокеанской эскадры, ее вооружении и слабых местах.
Перед походом полковник Таро Ямада оставил на случай своего невозвращения дневник для своей дочери. Он не вернулся, и семья его была под серьезным колпаком вплоть до смерти матери в мае 1909 года. В том же году его дочка Шинобу вышла замуж за Антонио и вместе с ним уехала во Владивосток.
Еще понравилась история о «золотой тропе» в Забайкалье. Мол, идет она аж с Витима через нынешнюю Читинскую область и уходит в Монголию. Оттуда в Китай.
Китайских старателей тамошние лихие людишки обирают и убивают почем зря, сами чутья на золото не имея.
А вот те, кто привлек китайцев на свою сторону и оговорил с ними условия, остались не в накладе.
Оказывается, три Забайкальских группировки создали целый синдикат по доставке опиума, чая и спирта на территорию Царской России, а также незаконной добыче золота с использованием китайских старателей и фальшивомонетчиков.
Трудились они там, похоже, до самой революции. В доле в ними оказались многие полицейские чины и властные структуры.
«Интересно, — отметил Мишка, — надо, как выберемся, бате рассказать. Пускай выяснит насчет «золотой тропы». Вдруг что интересное там?»
Паренек разошелся, и с трудом себя остановил, мол, ты сначала отсюда выберись! Соображай! На тебя все смотрят!
………………
Пришла ночь, потом был еще один бесконечный день и снова ночь.
Мишкины акции провидца падали.
Борис, похоже, совсем разуверился и шутливо предположил, мол, ждет хитрец, когда они подохнут, а потом с золотцем на кармане и отчалит.
Сильно разозлил он Мишку этой шуткой.
— Вы когда мне в затылок стрелять соберетесь, вспомните о судьбе стрелка, что закопан! — махнул мальчишка рукой в сторону могил. — У вас, Борис Петрович, не у одного нервы.
— Чего это ты разговорился? — злобно щурился тот.
— Успокаиваю. Достали меня ваши косые взгляды и шепотки! Виноват я, что сообразить не могу? А если шаманка вообще ошиблась?
Изобразив оскорбленную невинность, Птахин пошел к пещере, чтобы побыть одному. По дороге рассуждал:
«Получится, так посплю немного, а то вся компания ночами болтает-ворочается — никакого покоя».
Второй день мальчишка добирал сна на стороне и днем. Даже лежку себе сделал возле пещеры.
Анна Иосифовна в последнюю ночь стала ныть, что это никогда не закончится, и не может она, когда на нее постоянно смотрят. Будто не сама рвалась в долину в первых рядах?
На высказывания дядьки напомнил, что тот его вообще брать не хотел.
Теперь Бориса Петровича «успокоил».
Лучше всего вели себя Юрка с маленьким Иваном. Виновных не искали, в истериках не бились, лишь молчаливо тянули рутинную работу.
«Может, нужный сон увижу…» — устраивался Мишка на лежке.
Никак не получалось у него попасть в сонном мороке к заветной хрущевочке и Семенычу с его «Беломором». Самые потаенные сонные уголки обшарил — безрезультатно.
Искал-надеялся: если не совет получить, так, может, хватит смелости к практиканткам подойти?
Пульсы дня затихали в тишине долины и неожиданно со свистом скорого поезда «из-за горизонта» полетела лента четырехэтажки. Она краснела кирпичами и с невероятной скоростью перегораживала пространство…
«40»
Хозяин снов
(истерики, сон и найденное решение)
— Мы никогда отсюда не выберемся, никогда!!!
Истеричный женский крик полетел над долиной и разбудил Мишку. Слёз паренек не переносил. Пускай даже плакали по-настоящему, а не вымаливали прощенье или конфетку.
Понимая: сна больше не будет, он упрямо повернулся на другой бок и зажмурилcя. Сильно хотелось парнишке проснуться в другом мире, который остался где-то далеко.
На той стороне солнце наверняка клонилось сейчас к горизонту. А здесь будущие ночные страхи только-только начинали собираться, готовясь превратиться в плотное покрывало.
Там, рядом, шла другая жизнь, с которой нечаянная экспедиция так неожиданно рассталась. Каждому хотелось надеяться — не навсегда.
Скалистые стены вынужденной тюрьмы горделиво возвышались, уткнувшись зазубренными краями, в плотное тело непроходящего тумана. Они как будто рассматривали пленников и рассуждали, отпускать их обратно или нет.
— Я не могу больше, когда на меня смотрят!!! Не хоч-у-у-у-у-у!!!
«Достала истеричка! — вывалился мальчишка из долгожданного сна. — Даже здесь нет покоя — дневные припадки уже начались!»
С Семенычем он толком не поговорил. Тот лишь молчал и пускал дым.
Чего только Мишка ни делал. Даже на колени бухнулся, но старик лишь удивленно глянул на него и повторил, мол, сам все знаешь.
Потом практикантки выскочили прямо на улицу, чего с ними никогда не было за всю практику приключений в этом сне.
Парнишка даже слегка напугался, а потом преодолел робость, сел на лавочку и с удовольствием позволил одной из них устроиться у себя на коленях.
«Надо же, — сердился парнишка, еще удерживая состояние после первого поцелуя, — Только-только все началось, и эта заорала».
Неожиданно вспомнил, как во сне появилось жжение шаманкиных самородков.
Пощупал мешочек. Так и есть — даже сейчас чуть «кусаются». Что-то должно было проясниться в этом сне, но что?
«Надо же, как орет», — морщился Мишка на Анну Иосифовну.
Та рвалась из рук Бориса Петровича. Похоже, у нее даже пена на губах проступила. Хотя могло и показаться. Далековато.
«Что же мне кричал напоследок Семеныч? — соображал Мишка, но в голове был только вкус поцелуя и жглись на груди самородки. — Надо же, как разошлись, — дернул Мишка с шеи мешочек, но желтенькие камушки на ладони оказались холодными, — Странное что-то с этим золотом, — катал мальчишка на ладони самородки, похожие на конфеты, — Что там Сафа говорила? Проглотить когда голым будешь? — вспомнил парнишка, — Голым, голым…» — и неожиданно в его голове закрутилось кино наоборот.
Стычка с Петровичем.
Чтение дневника.
Похороны Загиреса.
«Экскурсия» по долине.
Побег от Николая и переход.
Дядькин обряд.
Пеший поход.
Рытый.
Шаманка.
Усть-Баргузин.
Переход на корабле.
Сборы и, наконец, последний сон с Семенычем:
«Ты слишком заморочен на мире материальном. А ведь отсюда уходят голыми, как и приходят…»
Адыга на пароходе:
«Те, кто туда до вас зашел, и троица та — не жильцы уже. Фактически умерли. Если даже заново родятся и там Богу душу не отдадут, то такие прыткие пяти лет никогда не переживали…»
— Есть! Есть!!! — орал Мишка, забыв про осторожность и волну звуков, способную свернуть голову партнерам, хотя тех и так уже корежило от воплей свихнувшейся тетки.
Даже Анна Иосифовна прекратила визжать и повисла на руках у Петровича, терпеливо пережидающего вихрь долины в собственной голове.
«41»
Адыга
(…)
В мире реальном пошел дождь.
Упругими прутьями он хлестал по шиферной крыше рыбацкого зимовья, смело выстукивая по ней сумасшедшие ритмы гарлемовской чечетки.
Темнота плотно закутала пространство, и, казалось, солнце никогда теперь не появится.
Мир погрузился в безжалостную черноту. Ее бархатистые щупальца не были нежны или приветливы — спрут с жертвой. Плотно-бесцеремонные присоски обнимали и тащили к мощному костяному клюву, который, предвкушая лакомство, по-птичьи открывался.
Темнота ждала жертвы.
Адыгу не трогали человеческие страхи и жутковатая действительность была не для нее.
Она впустила в себя духа Онго, и вибрации неподвижного тела неслись далеко. Прошел первый день после светопреставления, и она решила посмотреть, как обстоят дела, но никак не могла найти ушедших.
Картины и образы менялись, не выявляя тех, кто нужен. Похоже, они отсутствовали в реальном мире — ни сигнала, ни тени, ни следа.
Неожиданно пошла картинка чужого видения — словно неясные звуки из эфира радиоприемника.
Странные образы появлялись и тут же исчезали.
Старческий голос бубнил: «Ты сам все знаешь…»
Походило на сон. Но очень уж явный.
Картинка не шла, а разговор звучал очень явно. Такого никогда не было в ее сонных странствиях.
Ночные картинки знакомых из Усть-Баргузина не отличались разнообразием-фантазией: хозяйство, коровы, домашние дела. В лучшем случае, детский сказочный сюжетец. Стоило объекту проснуться, контакт переходил на внешнюю сторону.
Сон, ухваченный Адыгой, явился не из реального мира, а из пустоты. Прервись он — исчезнет и контакт.
Чьи же это вибрации? И вдруг она поняла — это единственный человек, способный решить ситуацию. Племянник Ознорского Мишка.
Но почему сон настолько реален, а может, это и не сон вовсе?
Звуки исчезли, и остались лишь женские голоса. Они теперь напоминали патефонную пластинку на повторяющейся ноте.
Перед окончательным обрывом «связи» Адыга уловила: разгадка секрета обратного перехода — рядом.
«42»
Поехали!
(Мишка жадничает и рискует)
— Вдумайтесь, — азартно шептал Мишка, еле сдерживаясь, чтоб не заорать, — Это же символика! Шаманка на пароходе сказала, кто зашел сюда, фактически умер. Это вы. Следом явились мы! Получается, теперь всем надо заново родиться, Семеныч вообще сказал: в этот мир приходят и уходят голыми, — забылся парнишка, но, похоже, никто оговорки про Семеныча не заметил, — Получается, умереть, как мы, можно и в одежде, а родиться обратно только голыми! Компания Загиреса даже золотую кучу сначала собрала возле жертвенника. Помните из дневника? А потом ее подальше унесли — показали, мол, не надо нам золота. Оставалось только раздеться. Полностью. И вещи все оставить. Не догадались.
— Нет, Мишка, ты все-таки дурной, — откликнулся Ознорский, — Не знаю, кто как, а я смысла здесь большого не вижу, а потом кто такой Семеныч? Я что-то не знаю такого?
— Семеныч? — рассердился на себя Птахин, и продолжил, уже не опасаясь затрещин, — Семеныч это препод! Историк! Хотя можешь не верить! Ты вообще мне нужен, чтобы обряд сделать, а то меня возьмут и не послушают с моими убеждениями. Они же меня не видят. Ну? Не хотите? Тогда я стартую один! Легко! Лягу без вас в палатке голым и крикну как Гагарин: «Поехали…!!!» Просто руки чешутся быстрее пробовать.
— Да, Мишка, — тускло каркнул Борис Петрович. — Я думал, ты на самом деле понял, что надо делать, а тут… Ты, конечно, от нас отличаешься — факт. Нечисть местная тебя не берет, но не думаю, что верно ты угадал.
— А мне разницы нету, — заговорил Юрка. — Мысль интересная, и если нам предстоит заново родиться — я готов. Плевать на сомнения. Никто ничего не знает, а других мыслей все равно нет, потому я за!
Обсуждение продолжалось почти до темноты.
К предложению Птахина подбирались с разных сторон. Примерялись и так и эдак. А он лишь хранил невозмутимость гения.
Мишка прощался с долиной. Чем-то она его пленила. Может, он бывал здесь и раньше?
«Долина мертвых, — раздумывал паренек, — Место, где души могут выходить в реальный мир, хотя насколько он реален? То-то мы духам здесь в радость. Пощипать, похихикать. Поглядеть на бестолковую жадность. Мы-то хоть ведем себя более-менее. Если и грыземся помаленьку, так это не считается. Хотя через пару дней, наверняка, выкинем что-нибудь серьезное от безысходности. Но не сегодня».
Рассуждая, Мишка увлекся и пропустил момент, когда компания опять разделилась на два лагеря.
С ним остались для перехода дядька Юрка и Ваня-маленький, и счет на людей теперь был четыре-два…
До темноты оставалось немного, и Мишка рискнул.
История Тофаларской шаманки о глотании самородков навела его на интересную мысль, да и когда в первый раз сидели возле кучи золота, мальчишка обратил внимание, насколько похожи они на конфетки размерами и аппетитным цветом. Прямо бери да ешь. Что он и сделал.
Подошел к куче и выбрал несколько горстей гладких и небольших камушков.
Достал из мешочка шаманкино золото и постарался запомнить рисунок, чтобы потом не спутать.
Перед тем как глотать добычу, вернулся к палатке и откромсал хлеба. Налил водички в кружку и приступил.
Пару «конфеток» закинет, мякишем зажует, еще парочку и горбушку.
Сильно пустым уходить не хотелось, а так хоть полкило.
— Чего ешь? — подошел Иван к племяннику.
— Хлеб! — с трудом ответил Мишка, глотая последний самородок.
— Обряд чем делаем, водкой?
— Конечно. Этим оставим? — ткнул мальчишка в компанию Петровича.
— Их дело! Надо, подойдут.
— Юрка там?
— Прощаются.
— Стокгольмский синдром! — самодовольно блеснул эрудицией Птахин.
— Это когда заложники и террористы братьями становятся? — улыбался дядька.
— Ну да… — осекся паренек. Важничать расхотелось, — Пойдем, поговорим с ними.
— Давай сам, я готовиться пойду.
Около палатки его встретил Борис.
— Ты, Мишка, не подумай чего. Твои рассуждения, похоже, правильные, тем более ничего другого все равно нет. Вот только Аня раздеваться не хочет, а я ее не брошу…
— Дядя Боря, Мы вам полфляги водки оставим. Если у нас получится, будет чем прыснуть. А Ваня-маленький не передумал с нами идти?
— Идет-идет. Одна Аня противится, — грустно проговорил Петрович.
— Тогда, если у нас получится, вторым эшелоном идёте.
— О’кей! — протянул руку тот.
Мишка ее пожал.
Обнялись.
В глазах щипало. Стокгольмский синдром…
Приготовления шли полным ходом, а Мишка прислушивался к внутреннему состоянию.
«Груз» улегся неплохо.
Мелькнула мысль, что возьмет и расплавится на переходе, хотя переживать теперь поздно, и если местная «таможня» не пропустит... Дальше думать не хотелось.
В долину спустился долгожданный вечер. Ужинать Мишка много не стал. Кефирчика бы сейчас попить или сыворотки.
«Получится – не получится?» — переживал он.
Ваня-маленький сидел возле палатки в спортивном костюме. Флегматичный. Невозмутимый.
Рядом стояли Юрка с Ознорским и обсуждали, кто пойдет брызгать.
На правах «оракула» Мишка этот спор прекратил быстро:
— Если хотите, идите вместе, а брызгает только дядя Ваня. Раз уж у него получилось в эту сторону, то менять ничего не стоит!
Юрка глянул на парнишку как на врага, но спор прекратил и демонстративно отвернулся.
— Знаешь, какое прозвище у него среди наших? — шепнул удивленному Птахину Ознорский.
— Нет.
— Шаман! Я тебе не говорил, но Адыга-то правильно угадала. У него кто-то из родни в колдунах ходил. Сам не бормочет, а тяга есть.
— Угадала, смотри-ка, — задумчиво повторил Мишка. — Мощная тетка!
— Нам бы отсюда выбраться, а там и мы себя покажем! Что только про казенную технику говорить буду? Спутник-то с джипиэсом придется здесь оставить…
У Мишки началась икота. Не помогли ни вода, ни удары по животу перед очередным вздрагиванием.
А чернота тем временем становилась плотной.
Около палатки Петровича синела газовая горелка. Что-то они там готовили.
Пора было начинать.
— Итак! — заговорил Мишка. — Приступаем! В палатке должны быть только мы. Ничего с собой не берем! Я оставляю здесь нательный крест. Если кольца есть или украшения какие — долой! Рождаемся заново! Если кого это мучает, скажу так: когда создавалась эта механика, неясно, так что не переживайте! Дети и сейчас не рождаются с нательными крестами!
— А кольцо обручальное? — грустным голосом спросил дядька. — Мне жена по первое число выдаст!
— Ты сначала до нее доберись, — мстительно фыркнул Юрка и подал пример, снимая одежду.
Мишка разделся следом. Теперь он переминался босыми ногами на прохладной земле и машинально сложил ладони, прикрываясь, будто в футбольной стенке.
— Дядя Ваня, ты, наверное, обряд в одежде сделай. Машинка-то, наверняка, и так заведется.
— Ну, нет! — тащил с себя камуфляжные штаны Ознорский. — Вдруг что-то не так! Голым так голым — роды же, — добавил он под нос.
«Верит! — понял Мишка. — Верит и чувствует! Это хорошо! Должно получиться».
В палатке темнота — глаз коли. Прилечь не на что. Под голову тоже ничего не сунешь.
Ждали сидя.
Мишка обнял руками колени. Остальные ежились и передергивали плечами под неуютными взглядами обитателей долины.
Полог палатки с шумом распахнулся и внутрь завалился Иван.
— Все! По-моему, началось! Я как брызнул, так через минуту на меня смотреть почти перестали, а потом и вовсе исчезли. А как тут у вас?
— Вроде легче, — неуверенно заговорил Юрка. — Нет точно меньше смотрят, будто паника у них какая.
— Значит, начинается, — выдохнул Ваня-маленький. — Возле меня уже никого нет!
Время тянулось ленивым конвейером. Каждый думал о своем, а Мишке еще раз пришла мысль о зряшной затее с золотом — ставки высоки, хотя теперь поздно.
Додумать не успел.
От камня пыхнул яркий свет, и первый орудийный раскат оглушил, швырнув прочь пустые думы.
«Будь что будет! Началось…» — мелькнула последняя мысль, и время неожиданно скрутилось тугим канатом.
Грохот и вспышки слепили даже в палатке.
«БДЫНЬССССС- ДАНЬССССС!!! ТРРРРРАБББУХЫЫНННЦ!»
Мишка перестал видеть всполохи и слышать грохот. Мир превратился в полное отсутствие всего, и его попросту не стало.
«43»
Выход
(…)
Зрение вернулось к Николаю лишь к обеду.
Погода стояла прекрасная. Подумал, что можно и подстрелить кого. Пускай и рябчика, но желания шевелиться не было. Поел сайры и хлебнул из плоской фляжки.
Кровь понеслась, разнося тепло и приятную истому.
Понимал: нужно чем-то себя занять.
Решил перебазироваться на край плато к «чашке» с водой. Там и горелый стланик кедровый рядом — без дров не останешься.
Ночь на холодной земле оказалась неуютной.
Послеобеденное время прошло в заботах и хлопотах.
Вид на ущелье с края плато открывался просто необыкновенный. Любуясь в бинокль необъятными просторами, Николай радовался.
Не купишь такого. Не создашь еще раз, можно только сберечь!
Где-то на просторах Вселенной под названьем Земля шла другая жизнь, которой ему не хотелось.
Там, замкнутые в тесных городах муравьи-людишки со странным кругозором, считали себя хозяевами мира.
Вселенную Николая они тоже воспринимали собственностью и вели себя здесь не как гости.
В соседи к ним Николаю не хотелось.
Время шло, наступал вечер, и образы развоевавшегося Николая превратились в сонные видения.
Застыв маленькой точкой на плато, покрытого карликовой березкой, он уносился с нарастающей скоростью в высветленную звездами вечность.
Пробуждение показалось ему странным.
Окружающая тишина звучала.
Странное шипенье-бульканье неслось от жертвенного камня. Сам же он матово помаргивал темно-красным светом, то набирая малиново-яркого, то опадая.
Наученный горьким опытом, Николай выхватил из сидора вафельное полотенце и мотнул вокруг головы. Повернулся к камню спиной, и стал слушать тишину, с ужасом ожидая грохота канонады.
Но ничего не случилось.
…………………
Утро оказалось ярким.
На плато, где отсутствовали какие-либо тени, жизнь начиналась с первых солнечных лучей.
Влага забралась в расстегнутый спальника Николая, заставляя ежиться и вытаскивая его из сонных объятий.
Оказалось, егерь в ожидании снова уснул.
Онемела рука, и затекла половина туловища. Видно, получив установку не оборачиваться, организм держал тело только на левом боку.
Спать не хотелось.
Вспомнил звуки и пыхающий малиновым камень.
Чтобы посмотреть, нужно оглянуться.
Зажмурившись, будто в детстве, Николай повернулся на правый бок и приоткрыл один глаз.
Первые лучи утреннего солнца уже уткнулись в сопки и высветили проплешины с приямками. До плато они пока не дошли, но среди остатков теней стояли две палатки.
Одну егерь узнал сразу: защитная и в камуфляжных пятнах Ознорского.
Вторую, оранжевую и с верандочкой, он раньше не видел.
Николай закрыл глаза и снова их открыл. Ничего не поменялось, только солнце упорно тащило лучики вниз по высоткам. Тогда он встал, присел пару раз, разгоняя кровь, и пошел к палаткам.
«44»
На краю Мира
(финал, итоги)
Ничего не могло омрачить радости второго явления на свет!
Первые слова Николая: «Быстро же вы управились…» — показались сначала издевкой. Когда же выяснилось, что с момента перехода второй компании прошли только сутки, удивлению не было предела.
Второй загадкой оказалось наличие соседней палатки, а в ней… абсолютно голых Бориса Петровича и Анны Иосифовны — в чем мать родила!
На претензии Мишки о недоверии к его теории все с удивлением узнали: после перехода они провели в долине почти сутки. Не обнаружив утром палатки Ознорского, Борис Петрович повторил вечером свой африканский обряд и запустил «машинку» вторично.
Все получилось.
Удивлялись недолго. Привыкли уже к странностям долины за последние дни.
Хлопот хватало и без этого — нужно было одеваться.
На дележе оставленной во внешнем мире одежды и обуви, Мишке повезло только с обувью. Пара кроссовок оставалась в рюкзаке, а еще он прикрылся юбочкой из палатки Бориса Петровича, которую тот в приступе необычной щедрости запустил на общие нужды.
Слава Богу, у Николая оказались нитки с иголками и туристический каремат. Его-то и пустили на подошвы для подобия сандалий, которые планировали использовать для перехода вниз по склону и пересечения ущелья Рытого.
Если подробно описать происходящее, можно даже создать небольшое швейное пособие о кройке и шитье из подручных материалов.
Компания смотрелась со стороны живописно.
Мишка в кроссовках на босу ногу и в оранжевой кельтской юбочке с рваными краями. Жилетка того же цвета. Никаких изменений ни с ним, ни с грузом не произошло — пропустила «таможня» – и сейчас он раздумывал, что делать дальше.
«Собирая» утром в палатке собственное тело из необъятной Вселенной, он чувствовал: все хорошо. Даже икота прекратилась — невредим!
Сооружая себе одежонку из кусков палатки, Птахин тихонько радовался и понимал: придется хоть как ставить в курс отца. Дядьке говорить нельзя. Вывалит кучу претензий, мол, ничего не сказал.
Понимал: теперь придется пару дней изучать собственный «навоз», как тому воробышку. Смеется золотце: хочешь обладать, копайся-радуйся…
Закончив пошив и умывшись в ближайшей луже, Мишка теперь обсыхал, разглядывая, как экспедиция меряет и шьет себе одежду.
Из всех запасов Николаю остались только штаны, майка и обувь.
Ваня маленький и Юрка отобрали у него, как у наиболее подходящего по размеру, запасные семейные трусы.
Весело сверкая белым горошком на синем фоне и дурацкими розовыми ромашками, они демонстрировали окружающему миру собственные ноги.
Юрка надел еще и куртку Николая.
Анна Иосифовна запасную майку.
Тяжелее всего пришлось двум гигантам, и большую часть палатки те извели на себя. Замотанные в оранжевые балахоны, дядя Ваня и Петрович походили на призраков.
У Ознорского, как и у Птахина, здесь оставалась обувь, остальным же пришлось городить башмаки из спальника Николая, но тот глянул на Петровича, уничтожившего собственную палатку, и не жадничал.
Из каремата вырезали подошвы и уложили их в подобие ичигов. Спальный мешок с одной стороны был обработан составом от влаги, так что все казалась надежным.
Остатки ткани Петрович хозяйственно скатал и приторочил себе на горбушку.
Нечаянная экспедиция стояла пестрой толпой на краю мира…
У ног расстилалась картина начала начал, и никак не покидало ощущение создания Вселенной, именно здесь.
В необычайной дали терялась смычка небесного купола с плоскостью земли. Очертания размыты, размазаны — полная неопределенность.
Стоящие на краю тоже не знали — путь под гору легким не окажется.
Сорвется на кедровом стланике и сломает ногу грузный Петрович.
Какой он тяжелый, Птахин поймет позже — придется тащить его по очереди на носилках из остатков палатки и двух жердей.
Анна Иосифовну покалечит вернувшаяся к речке медведица. Слава Богу, Николай не промажет и убьет хищницу с первого выстрела.
Остатки спальников, каремата и палатка Ознорского уйдут на обувь и носилки.
Куда девались розовые столбы на месте ночлега, так и останется загадкой.
Никто не подозревал, что на пароходе теперь находится Трифоныч и путешествие его продолжится: сначала до Ольхонской больницы сдать пострадавших, а лишь потом с Адыгой к себе в Усть-Баргузин.
Еще не знали, что Петрович тоже проглотил самородки и заботливо упакованную флэш-карту джипиэса, чтобы глянуть маршрут.
Юрка всю обратную дорогу говорил с Адыгой. Та расспрашивала его о родителях, бабках-дедках и что-то все время прибрасывала.
Перезваниваются они и теперь.
Ваня-маленький по сей день поддерживает с молодым егерем тесные отношения, и они даже вместе собрались поступать на Иркутский Охотфак.
Петрович и Анна Иосифовна лечились долго, но как выписались из больницы, несколько раз собирали участников к себе на чай.
Никто не знал, что эта история закончится именно так, и экспедиция сейчас просто стояла на «краю мира», открытая со всех сторон солнцу и ветру, не зная, что Рытый возьмет ещё тяжелую плату за такой наглый и смелый переход.
А где-то там, затерянная между мирами, оставалась в своем вечном одиночестве Долина мертвых и дремали в ожидании очередной жертвы камни, сложенные когда-то кем-то и для чего-то…
2011 г.
г.Иркутск.