«Я думаю, что главное предназначение человека
на земле — творить добро, жить для людей».
В. Я. Ерошенко
Весь день слышался лязг гусениц и шум десятков ревущих моторов. Ну, какая первая мысль у военного человека – это война, на худой конец – крупные учения.
Если бы была война, нас подняли бы по тревоге. Учения? Может быть. Но ничего не было слышно о каких-либо предстоящих учениях.
Стоял декабрь 1979 года, приближался год «восьмидесятый», год нашего выпуска из Алма-Атинского высшего общевойскового командного училища имени Маршала Советского Союза Конева И.С.!
Потом нам по большому секрету сообщили, что войсковая часть 77800, он же алма-атинский полк, или 186 мотострелковый полк 68 мотострелковой дивизии Краснознаменного Среднеазиатского военного округа уходил на Войну - в Афган.
Вот как описывает эти события бывший командир взвода полка Котов Игорь Владимирович: «Алма-Ата в переводе на русский – отец яблок, лежал сразу за воротами воинской части 77800, в простонародье «семь на восемь», наблюдая из-за забора за странными делами, происходящими внутри «паркетного полка» номер 186. В Советской армии существовало два типа полков, обыкновенный и «паркетный». Визуально между собой практически не отличаясь, они, тем не менее, внутри себя были столь не похожи, что, попадая из одного типа подразделения в другой, следовало проходить как минимум месячную адаптацию.
Событиями, когда медленное течение армейской жизни в вышеназванной части нежданно прервалось тревожным криком дежурного, от которого перехватило дыхание и заставило пульс стучать чаще обычного, переходя в некое состояние, известное психологам как ажитация, хотя разумная часть населения назвала бы его волнением, был полон мой «паркетный» полк.
Бегущие по части солдаты вперемешку с младшими офицерами, с мелькавшими между ними майорами и подполковниками, что само по себе удивительно для Советской армии времен СССР, несли в себе некий импульс неизвестного, страшного, от которого срывается голос, рождая в мозгу картинки ужасней предыдущей. От рваной работы мозга, выбрасывающей в кровь огромное количество адреналина, закупоривающего вены, слабели мышцы и тупая боль, достигшая гортани, вызывала спазм.
Впервые это слово произнес посыльный, рядовой Мамедов, по долгу службы оказавшийся в расположении офицерского общежития, известное как «ночлежка». Разбудив офицеров своей роты, когда стрелки часов едва не достигли цифры двенадцать, спавших после бурно проведенной ночи (как-никак воскресенье) по приказу командира второй роты старшего лейтенанта Какимбаева, он выдохнул: «Война!». И мгновенно утихли разговоры практический во всех соседних комнатах, отгороженных друг от друга тонкими переборками стен из фанеры. Отчего-то сразу стало неуютно. Те, кто не расслышал его, переспросили у мгновенно притихших товарищей, заинтересовавшись их неожиданно побелевшими лицами: - «Война?».
(Из воспоминаний Котова Игоря Владимировича http://www.afganistana.net/cms/otec-yablok.php)
Полк убыл на погрузку, погрузившись в эшелон, убыл в Узбекистан, а затем в Афганистан - выполнять интернациональный долг. Предварительно доукомплектовавшись за счет других частей, а также солдат и сержантов, призванных из запаса (так называемых «партизан»). Кстати, среди ушедших на войну солдат были курсанты нашего батальона, отчисленные накануне по различным причинам.
Вскоре об этом стали в суете дней забывать и вспоминали лишь тогда, когда приходили сведения о потерях среди личного состава, а потом и «цинки» с телами погибших солдат и офицеров, уроженцев Алма-Аты и окрестностей.
Афганская эпопея данного воинского формирования чуть было не повлияла коренным образом на мою военную судьбу. Но, сперва, все по порядку.
«Батальон! Смирно!» - прозвучала команда комбата, когда мы только вернулись с обеда и стояли в строю перед нашей казармой. Комбат быстрым шагом подошел к Генералу – начальнику Училища и доложил, что наш «гвардейский» батальона занимается согласно распорядку дня. Конечно же наш Батальон не был «гвардейским», поскольку таким не являлось и Училище, просто он был батальоном курсантов выпускного курса.
Выпускной курс – это особая училищная каста, на курсантов смотрят уже как на лейтенантов, училищные и не только барышни заглядывают «безпятиминутлейтенантам» в глаза с нескрываемой надеждой на будущие взаимоотношения в законном браке. Еще нам прощались разные вольности, которые были недопустимы для курсантов трех предыдущих курсов, как в форме одежды, так и в поведении. В общем – это не забываемое состояние, почти эйфория!
«Воры и жулики выйти из строя!» - это уже после команды «Вольно!», звучал хрипловатый голос Генерала.
«Макс! Это нас» - сказал я шепотом замкомвзводу. Макс пожал плечами. Внутри все сжалось от ожидания чего-то неприятного. Мозг стал вытягивать из уголков памяти тот злосчастный день.
Макс, как и положено заместителю командира взвода был в тот день дежурным по столовой, я, соответственно, как командир первого отделения – старшим рабочим.
Мы готовились к завтраку, блюда были готовы, столы уже практически накрыты, оставались какие-то детали, которыми и занимался в этот утренний час наряд по столовой.
В обеденный зал зашли два солдатика в грязной одежде, их взгляды так и впились в накрытые столы. Было ясно, что они голодны. Кто-то из курсантов – рабочих по столовой остановил бойцов, что-то у них спросив, повел ко мне.
«Сань! Тут бойцы из «семь на восемь» хлеба просят, что делать будем?»
«Что случилось?» - спросил я солдат и узнал от них следующую историю.
Полк, как и было сказано, убыл в Афган, а на территории остались кое-какие подразделений, для охраны оставшегося имущества. Это была часть оркестра, каких-то подразделений обеспечения, иеще санчасть с больными и одним санинструктором. Упомянутой командой управляли какие-то военные люди в званиях прапорщиков.
Своих командиров солдаты не видели давно, продукты в столовой закончились два дня назад, кое-как перебивался служивый люд последними запасами продовольственного склада. Как они сами сказали, случайно на продовольственном складе было обнаружено несколько коробок различных консервов – ими и питались. А вот Хлеба не было. От этого воины и страдали.
Я смотрел в глаза солдатам и понимал, что они не обманывали, им действительно не хватает еды и брошены они на произвол судьбы. «Лучше бы с полком ушли в Афганистан» - эта мысль была основной среди многих сказанных слов и красноречивых взглядов.
Докладывал Максу уже с предложениями: выдать солдатам пару лотков хлеба за счет нашего батальона, а своим объясним – они поймут. На том и порешили. Но тут столкнулись с неожиданным препятствием, «хлеборезка» (помещение для нарезания и хранения хлеба – прим. автора) было закрыто, а где «хозяйка медной горы», она же «хлеборезка» (должностное лицо, отвечающее за хранение и нарезание хлеба - прим.автора) никто не знал. Солдаты, волей судеб не убывшие в Афган, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждали в уголке столовой, продолжая глазами поедать наш завтрак, не смотря на то, что их уже покормили за счет наряда по столовой. Мы понимали, что возвращения «ходоков» с нетерпением ждали боевые товарищи, страдающие от своей заброшенности.
Принял решение – открыть «хлеборезку» и выдать хлеб. Вынув штапики на оконном стекле, а затем и само стекло, пролез в образовавшийся проем, выдал солдатам два лотка хлеба. Получив долгожданный основной продукт, солдатики радостно помчались к своим братьям по оружию, поспешить порадовать их курсантским подарком.
Да, я совершил уголовно наказуемое преступление – кражу со взломом! Сейчас осознаю, тогда – каюсь, не осознавал. А поэтому и не думал о последствиях. А зря!
Когда возвращал все атрибуты оконного содержания на место, увидел внутри «хлеборезки» лицо прапорщика Коли, он же начальник продовольственного склада текущего довольствия. Кто служил в армии, знает кто это такой. Это всё! Да, это человек, который имеет всё! В смысле все в продовольственной области, а если учесть условия советского дефицита продовольствия, то и в других областях.
Естественно, вся, накопленная годами службы в военном училище, ненависть к курсантам четвертого курса, была выплеснута в мой адрес!
Что я мог ему возразить по этому поводу? Пытался объяснить, что произошло и почему я так поступил, не помогло. Как объяснить человеку, который тебя не понимает на понятном, доходчивом языке? Правильно, я его просто на просто послал по известному всем адресу. Да и основания для такого обращения были. Всем было известно способность данного индивидуума не додать продуктов при выдаче со склада. Да и, наверное, не беспочвенными были подозрения в том, что не случайно он имел машину, которую в то время не мог себе позволить даже старший офицер. Потом его послал немного по другому адресу и Макс.
А еще мои действия одобрил и дежурный по училищу полковник Борискин Виктор Григорьевич.
Мы и забыли об этом происшествии, другие события захлестнули нас в круговороте выпускного года.
Ну вот – напомнили.
Вернулся к реалиям, потому что Генерал уже уточнял: «Кто был дежурным по столовой такого – то числа и старшим рабочим – выйти из строя!»
Назвав свои воинские звания и фамилии – вышли из строя и оказались лицом к лицу со своим батальоном. Все застыли в ожидании. Какой-то был несчастливый год – только недавно были уволены десять курсантов за различные нарушения.
«За кражу из столовой старшего сержанта Нехарашева и сержанта Муровицкого разжаловать в рядовые! Подготовить документы на отчисление из училища!» С этими словами Генерал подошел к нам и сорвал с наших погон лычки. При этом, что бы дотянуться до погон Макса, ему пришлось встать на цыпочки.
«А сейчас до момента отчисления из училища сопроводить этих военнослужащих на гауптвахту!».
Вот так, за одно нарушение, сразу три наказания! Это возможно только за «преступления» в продовольственной сфере!
Не везет, так не везет. И на «губу» (гауптвахту – прим.автора) нас сопроводили сразу же. Бредем мы по дорожке, планируя дальнейшую жизнь: справку о незаконченном высшем образовании мы получим, если быстро отчислят из училища и отправят дослуживать солдатами, то уволимся из армии уже весной. Обидно только: три с половиной года в казарме – коту под хвост! Это Максу, а мне четыре с половиной, срочная служба плюсом к этому пойдет!
Неожиданно встретили по дороге полковника Борискина В.Г. Узнав о том, что случилось, он пообещал немедленно пойти к начальнику Училища и рассказать, как все было на самом деле.
На губе мы просидели сутки. Потом нас вызвали, выдали наши нехитрые солдатские пожитки в виде ремней, звездочек на пилотки, да военных билетов и отправили в роту.
Ротный, не глядя на нас, приказал к вечеру быть на полигоне, куда наша рота в злосчастный день убыла на полевые занятия. Когда мы уже выходили из кабинета, ротный уведомил нас, что соответствующих воинских званий нас все-таки не лишили, и мы остались на своих должностях.
Потом я встретил и Генерала и прапорщика – генерал уже был генералом в отставке, а прапорщик – старшим прапорщиком.
Генерала в гражданке я встретил в кассе аэровокзала, когда его оттирали в очереди за авиа-билетами бойкие молодые военнослужащие и их жены. Попросив знакомого офицера воинских перевозок, а я был у него по делам службы, помочь Генералу. Подойдя к своему бывшему начальнику, я представился в капитанском звании, взял документы и вернул их уже с билетами. Он долго меня благодарил. Конечно, он не помнил о том случае, сколько всего было в его службе.
А прапорщика в ходе проверки, в которой я участвовал, когда проверяли продовольственный склад и подсобное хозяйство Училища я пожалел и заступился. За выявленные нарушения ему грозило увольнение из армии как минимум.
Кто нас спас полковник Борискин В.Г., комбат или ротный – не знаю. Но всем я благодарен, в том числе и Генералу – ведь он отменил свое решение, а это очень непростое решение для Генерала.
А так не стали бы с Максом полковниками, отдав службе в армии более тридцати лет каждый!