Открытые сферы р-д-в конроль

ЗАГОЛОВОК: Открытые сферы(Д-Р-В: КОНТРОЛЬ).

Автор планировал, что этого произведения не будет, что части, в него вошедшие, так и останутся в событийной канве последней на сегодняшний момент части - "Проект "дельта". Но Судьба и Конкурс  приняли свой решение. Поэтому не загаданное произведение явилось на свет. С чем я Вас, дорогие читатели, и поздравляю.приятного Вам прочтения...
                Станислав Графов.
               
Часть первая. Р-Д-В Контроль.

 ...Утром Мишу сорвал с постели звонок. Звонил, как и следовало ожидать,
 Александр Андреевич:

 - Слушай, старик, - заявил он, - срочно пребывай на карантин.

 - Что-то случилось?

 - Так, самая малость: Наш клиент, это самое, чудит. Тебя видеть и слышать
 желает. Остальное - не по телефону.

 - Понял. Скоро буду.

 Скоренько позавтракав и совершив утреннюю молитву, Миша проделал половину
 пути на маршрутках, с пересадкой у малого Ривьерского моста, где с 9 часов
 утра как всегда наблюдалась пробка. Выстроившись в гигантскую змею, десятки
 авто, среди которых преобладали иномарки типа джипов "ланд-крузер" и
 легковушки вроде "опелей", сигналя и дымя, терпеливо подымались до
 Железнодорожного вокзала. Особенным мучением это было для пассажиров и
 пассажирок автобусов и "пролёток", которые вечно куда-то опаздывали, в том
 числе, на работу. Многие из них, плюя на оплаченный проезд, в конце концов
 хлопали дверью и скоренько добирались до своих мест пешком. Одна
 неприятность - сегодня шёл небольшой дождь. Сотрудники центра с вечера
 создавали по возможности неплохую погоду, но это иногда не удавалось. Ночью,
 правда, шёл ливень, который к утру пришлось унять.

 Прибывший на карантин Миша тут же воткнулся в мониторы, на которые шло
 изображение из соответствующей камеры. Поначалу он протёр глаза, так как
 ничего не понял. В камере попросту никого не было. Цементные стены и
 цементный пол, привинченная болтами скудная мебель вроде стола, стула,
 пластиковый умывальник. "Чёрного", "наставника", Ральфа Вильдеберга и
 наконец Тумариона не наблюдалось совсем. Будто он растворился в воздухе или,
 говоря по- научному, вздумал телепортироваться.

 - Шеф, он это: того? - Миша сделал движение по воздуху рукой, давая понять
 шефу, что знаком с этим явлением.

 - Нет, посчитай выше, - хитро сощурился Александр Андреевич, - и посмотри
 повнимательней. Круговой, так сказать, обзор...

 Миша осторожно пожал плечами. Затем, ещё раз пощёлкав переключателем,
 перешёл на джойстик. Расположенная в плафоне лампочки камера, что была над
 косяком с внутренней стороны, стала вращаться по своей оси. Миша было
 вздрогнул, но тут же пришёл в себя. Хотя от увиденного любого из живущих
 могло привести в дрожь. "Чёрный" лежал: на потолке с лицом  стоика, со
 сложенными на груди руками. Лицо его тут же было собрано в гримасу, которая
 передала сложную гамму чувств от удивления, насмешки и облегчения. Так он
 реагировал на Мишино появление, которое узрел или учуял сквозь толщу бетона.

 - С раннего утра - пояснил шеф, вставая с вращающегося стула. - Приклеился,
 понимаешь, как банный лист. Будто мы такого не видели...
 - Дело в том, что они так самовыражаюся, - заметил Павел Фёдорович, что
 присутствовал тут же, но был как всегда малозаметен.

 Трам-тарарам я на такое самовыражение, вдруг подумалось Мише, и он с ужасом
 ощутил, что это "чёрный" снова заползает в его душу и пытается управлять
 мозгом.

 - С тобой что-то сейчас происходит? Ну, быстрей говори?!? - обрушился на
 него спасительный громовой шепот шефа, что мигом очистил его от всякой
 нечисти.

 Как оказалось, тот стоял над ним и держал руки над головой. Затем и вовсе
 положил их на Мишину шевелюру. Убирая, тем не менее, заметил: "Ох, и
 подстричься бы вам не мешало молодой человек. Ни одна невеста не вынесет..."

 - Да, вы угадали. Он только что пытался внедриться и вызывать меня на свои
 мысли.

 - Чудит, нечистый, а мы ему поверили. Послушали вас: - с лёгкой укоризной
 сказал шеф "собственников".

 - Ша! - в шутку оборвал его Сан-Саныч или человек-Гора.

 Уходя утром из дома, он не обнаружил старика Цвигуна у себя дома, он знал:
 тот в Сочи. Работает в автоновном режиме. Докучать же расспросами в Центре
 не было принято.

 - Вот что, я предлагаю пойти к нему, - заявил Миша после недолгих колебаний.

 - Вы следите, а я пойду. Надо разобраться, что это за поза. Похоже на
 куколку, из которой должна появиться бабочка, - неожиданно подхватил он
 интересную мысль: - Представляете!?!

 - Не торопите события, - нахмурился Сан-Саныч. - Вы и впрямь решили, что это
 куколка?

 - Что же ещё? По-моему, он, таким образом, нам на это указал.

 - Вы и впрямь решили, что вам лучше туда сунуться? Только вам?

 - У него только со мной доверительный контакт. Во всяком случае, вас я
 подставлять не намерен.

 - Но мы и не дадим себя никому подставить, - отшутился Павел Фёдорович.

 С минуту они помолчали. "Чёрный" казалось, слышал разговор и незаметно
 улыбнулся у себя на потолке.

 - Нет, прошу отпустить меня одного, - решительно мотнул головой Миша. - Вас
 я просто туда не пущу.

 - Ну, как знаешь, - усмехнулся Александр Андреевич. - В принципе, что это мы
 так встревожились? Ну, повис человек: тьфу, ты: у нас на потолке. С кем не
 бывает? В конце концов, это что-то вроде позы лотоса. Но раз чувствуешь, что
 должен, остановить и запретить не имею права. Поэтому, помолясь, да в
 путь-дорогу:

 - С Христом, с Богом, - молвил, словно на прощание Павел Фёдорович, у
 которого на губах застыла улыбка, а глаза метали искры.

 ...Миша шагнул вовнутрь этого цементного склепа (таковым он показался ему в
 этот момент) как в иное измерение жизни. Вытянутая человеческая фигура в
 тёмно-бардовом свитере с затейливым белым узором, напоминающем бухарскую
 вязь, простиралась на потолке. Хотелось сравнить её с распятием, но что-то
 язык не поворачивался и ум не шевелился. Глаза Тумариона были закрыты, а на
 бледно-коричневых устах блуждала лёгкая усмешка.

 Ну, урод, подумал Миша неожиданно, если и впрямь надумал играть со мной, то
 мало тебе не покажется. Я тя:Для верности он ещё раз совершил молитву Отче
 Наш и принялся крёстным знамением освещать стены.

 - А вот этого не надо делать, - раздался тихий голос с потолка. - Не надо,
 говорю я вам, Тэолл. Вы слышите?

 - Почему? - одними губами спросил Миша, замерев с поднятой в трёхперстии
 рукой.

 - Смотрите - увидите...

 Вокруг возникло легкое колебание воздуха. Из стен возникли прозрачные
 гориллоподобные силуэты с опущенными массивными руками, которые напоминали
 лапы. Низкие, словно утопленные в подушки ноги, которые хотелось назвать
 лапами, непропорционально вытянутые и широкие тела, обёрнутые капюшонами
 низко посаженные головы: Для вящего ужаса не хватало ещё, что б эти чёрные
 твари мгновенно материализовались и заполнили всё пространство камеры.
 Вышибли дверь и: Но Миша и тут не сплоховал. Он вызвал у себя в руках
 Огненный Меч, который тут же засветился переливчатым пламенем и стал приятно
 жечь ладони. В защитники себе он призвал Архангела (Архистратега) Небесного
 Воинства Михаила, которого, правда, не умел рассмотреть, но незримо ощутил
 его.

 - О, да вы во всеоружии, - снова мрачно пошутил Тумарион. - Только опасаться
 нечего, смею вас заверить. Ваши шефы почему-то игнорируют общаться со мной
 также доверительно, как я с вами. Может, у них так не получается, может:Но
 вы их поучите, может, и получится.

 - Одна из таких тварей: - начал было Миша, но Тумарион оборвал его.

 - Одна из этих тварей атаковала вас прошлым вечером. А другая, та, что
 встретилась вам в Ростове далёкой зимней ночью... Догадываетесь, кто это?
 - Да неужто вы?

 - Конечно не я. Так выглядят наши помощники, которых мы оставили на
 полуживотном уровне развития, наделив, однако, крупицами Божественного и
 Человеческого. Это лучше, чем, если бы они стали людьми. Согласитесь, что
 задавая многочисленные вопросы, кто да откуда, да почему, они бы здорово
 осложнили нашу жизнь. Тогда как сейчас, пребывая в нынешнем состоянии, они
 не сведущи и просто счастливы. Им могут позавидовать те, кто в этом мире
 принимают наркотики и пьют запоем, чтобы уйти от тех или иных вопросов. Вы
 согласны, Тэолл?

 - Не согласен, но: Вы с самого начала решили играть с нами в эту коварную
 игру, так называемый Тумарион? Вам что, больше делать нечего?
 Он явственно ощутил, как после этого вопроса ему на мембраны ушей своим
 молчанием надавили Александр Андреевич с Павлом Фёдоровичем. А огромные
 полупрозрачные силуэты кругом, густо выступившие из стен едва заметно
 шевелились. Иногда в них что-то рябило и мигало, иногда, как будто от них
 отлетали чёрные пятна или точки. Но Михаил внушительно помахивал огненным
 мечом, пламень которого от этого увеличивался в размерах. Все шевеления вмиг
 успокаивались.

 - Э, поосторожнее с оружием, мил человек, - сострил на этот раз Тумарион. -
 Обжечь же может. Зачем вам ссориться с моим войском?

 - Знаете: Вы мне это - не учите меня. Ни с кем я ссориться не желаю. Уберите
 их сейчас же и прекратите эту авантюру. Всё равно у вас ничего не выйдет.

 - Кто его знаете. Может, и выйдет. Вот заполоню ваш мир из нашего этими
 существами: Придётся вам уйти в подполье, как во время той войны.

 - Ральф Вильсберг! - рявкнул Миша во всю глотку. - Слушать и исполнять:
 немедленно отзовите личный состав дивизии СС в тыл на переформировку. Как ты
 понял, гауптштурмфюрер? Исполнять!

 Сам не зная почему, он принялся так воздействовать на ум Тумариона. Если у
 того вообще остался ум.

 - Ты зря мною командуешь, русский! Я не исполняю твои приказы: - начал было
 Тумарион другим голосом, но тут же справился с собой: - Напрасно вы это
 делаете. На самом деле я не желаю зла ни вам, ни вашему миру. Просто: Эти
 существа получили сигнал, используя мой канал транспортировки и связи,
 прорваться через пространственно-временные коридоры в ваше измерение. Под
 словом "эти" я подразумевал ни своих, а других помощников. Как вы уже
 поняли, кроме меня есть немало падших ангелов, у которых есть свои легионы:
 не будем уточнять. Как, скажем, у Моура-Воронова, что существует сейчас в
 виде полуразумных сгустков материи и не в состоянии причинить сколь-нибудь
 вредоносное воздействие. Так вот, эти - мои, послушные мне существа. Они
 слушаются только меня. Они будут оборонять этот коридор до последнего. Так
 что не стоит их травмировать. Я бы не советовал.

 Внутри у Миши словно бы оборвалась невидимая струна. Так, он хочет выглядеть
 нашим спасителем. Типун ему, конечно, но куда против этого попрёшь, если он
 прав? Сперва надобно разобраться, а затем принимать карательные меры, дабы
 не случился 37-й год. Кажется, правильно:

 - Хорошо, принято, - для верности он опустил широкое лезвие полыхающего
 пламени, дав ему команду. - Я попытаюсь с ними дружить. Мир, дружба
 шоколадка! - для верности бросил он, вращая головой, во все стороны, отчего
 твари заметно оживились и пришли в нехорошее движение. - Если так всё на
 самом деле: Скажите, а почему : Впрочем, - заглушил он в себе дурацкий
 вопрос, - и так ясно. Вы же здесь на постоянной основе, а, во-вторых,
 взялись сотрудничать с нами. По сути, подарили нам ваш, как это вы его
 обозвали?.. какой-то там временной канал. Ого! Это получается, что мы можем
 туда, а они к нам сюда. Какой-то чартерный рейс получается.

 - Да, теперь такая возможность открылась. Но не стоит так радоваться. Саму
 бездну я вам показал, а ключ от бездны ещё предстоит добыть. Я вам помогу
 это сделать. Но вы, пожалуйста, убедите своих шефов не гнушаться общения со
 мной.

 - Приложу все усилия, - кивнул Миша.

 Внезапно ему захотелось оказаться среди этих монстров, заполонивших
 полузримо пространство камеры. Затем шагнуть по коридору в неведомый мир,
 который и миром-то назвать можно с большой натяжкой. Но он разумно не стал
 этого делать. Успеется: Но это не главное. Надо до конца раскусить намерения
 Тумариона. Играется он нами или на самом деле затеял помогать? Ох, не
 хорошая это вибрация - сомнения...

 Он плохо помнил, как добрался до операторской через ярко освещённый коридор,
 заполненный группой активного назначения отдела собственной безопасности:
 разной комплекции ребята, облачённые в глухие чёрные комбинезоны из новейших
 огнестойких материалов, вооружённых плазматическими ружьями "Смерч". Их лица
 скрывали до глаз плотные шерстяные маски, но их глаза улыбались и
 поддерживали его. Может быть, так ему казалось, но в каждом из этих глаз он
 видел Бога. Будто Всевышний проявился во всех "актиназовцах", чтобы показать
 Мише, что бояться как всегда нечего и некого. Даже если многое говорит о
 том, что бояться всё же придётся.

 Мишу как по команде отгородили на полпути серебристыми щитами-экранами, что
 носил на спине каждый боец. Мгновенно заключив его в круг, они провели парня
 в конец коридора. Затем согласовав что-то по рации с теми, кто дежурил за
 массивной герметической дверью, те другие открыли её. Мишу втолкнули в ярко
 освещённое пространство, со знакомыми надписями и иконами на цементных
 стенах, где вдоль периметра были расставлены всё те же актиназовцы.
 Начальство стояло тут же, не дожидаясь Мишу в операторской. Правда в их
 числе теперь был командир ГАН с тем же плазматическим ружьём на перевязи
 через плечо, с переговорным устройством на другом плече и закреплённым на
 липучках фонариком.

 - Ну что, Миша? - с надеждой проговорил Александр Андреевич, возлагая на
 парня руки. - Чем порадуешь? Кроме того, что...

 - Ну, вы всё наверняка слышали и знаете. Я их видел. Их довольно много.
 Выступили из стен как по команде. Он наверняка принял положение окрест,
 чтобы таким образом образовать так называемый пространственный коридор. Хотя
 он говорил про вневременной наряду с этим, я бы всё ж: Скорее всего, он
 может это сделать - прокрутить нас по времени. Может, но наверняка не
 станет. Ибо это: Ну, во всяком случае, я так уверен: он не играет с нами, но
 пытается нам помочь. Другое дело, что в нём проявляются разные личины. Они
 стараются довлеть над ним. И извне на него наступают, думается, полчища
 других падших. Мы их по привычке зовём демонами, диаволами или бесами. А бес
 всё же более подходящее - без: То есть, существо без чего-то или без
 кого-то. Без Бога, без разума, без царя в голове. Вот, кажется, всё
 перебрал. Да ещё: плазменное оружие тут вряд ли надолго поможет, если они
 попрутся к нам. Наверняка придётся их пустить в наш мир и сражаться с ними
 уже в нём. Но это лишь мои предположения.

 - Дай Бог, чтобы они ими и остались, - кивнул Павел Фёдорович, его голубые,
 в сеточке морщинок глаза облегчённо засветились.

 - Мои орлы будут их сдерживать, если что, - с сухой готовностью доложил
 командир актиназовцев.

 - Да, как в 41-м, - пробормотал Александр Андреевич.

 Все взоры обратились на него. А он, сгорбив плечи и собрав складки на
 огромном лбу, внезапно посмотрел перед собой широко раскрытыми глазами.
 Вытянул неизвестно кому фигу, сложенную со знанием дела, и заявил: "Наше
 дело правое. Победа будет за нами. Бионегатив не пройдёт".

 Раньше, чем заговорила рация на плече у командира ГАН, они стремглав
 бросились в операторскую. На экранах было видно, как <чёрный> слегка
 опустился вниз. Не меняя позы, он принялся медленно вращаться по оси. Из
 стен стали выступать полупрозрачными частыми конусами знакомые силуэты.
 Затем они перестали быть прозрачными и засверкали как чёрное стекло. Вскоре
 вдоль стен возник чёткий строй громадных, ростом в два с половиной метра
 существ. На коротких массивных лапах у них были блестящие чёрные чулки, а на
 длинных, свисающих почти до земли лапах - блестящие чёрные перчатки с
 налокотниками. Головы были забраны такими же капюшонами. Их тела покрывала
 не то чёрная чешуя, не то чёрная шерсть. Они стояли, чуть колыхаясь, словно
 от ветра.

 Внезапно в мозг Миши ворвался словно тугой свист. Прозвучал знакомый голос:

 "Слушай меня внимательно, Тэолл, и запоминай. Это первый отряд моих
 воителей, прибывших в ваш мир. Они сдерживали натиск и не дали прорваться
 сюда ордам: как вы называете - носителей бионегатива. Кому-то из вас
 необходимо с ними встретиться. Если желаете, они могут провести вас к нам -
 вы воотчую убедитесь, что правда, а что ложь. Если вы, конечно, желаете в
 этом убедиться. Только так мы можем понимать друг друга. Ты меня понимаешь,
 Тэолл: Воин Света?" "Понимать-то понимаю, Тумарион, но и ты меня пойми:
 как-то неожиданно всё это. Все эти таинственные превращения, - отвечал ему
 Миша одними губами; на него тут же воззрилось всё начальство: - Я готов
 войти и общаться с твоими нукерами. Извини, конечно, но так их хочется
 назвать. Если меня не отпустят, я буду настаивать. В конце-концов я
 пробьюсь. Я верю тебе, а ты мне, насколько я могу судить. Даже если все эти
 прошлые жизни и их связи - сплошная иллюзия, я продолжаю тебе верить. Ты
 слышишь: ты понимаешь меня, Тумарион?"

 - Он, конечно, зовёт тебя к ним пообщаться, - сказал Александр Андреевич,
 когда Мишины глаза открылись и встретились с его взглядом: - Это нужно, это
 необходимо: Они хотят взять тебя в заложники - ты это понимаешь, мальчик?

 - Вы действительно намерены к ним туда?.. - подключился Павел Фёдорович. -
 На мой взгляд, разумнее их отслеживать вот так, как мы сейчас. Пусть их
 набьется до отказу. Затем мы запустим через вентилятор запах ладана или,
 наконец, усыпляющий газ. Долго они тянуть эту нелепую игру не в состоянии,
 Михаил Николаевич. Согласны? А потворство в таких случаях только на руку
 врагу.

 - Я всё понял, но я: я должен туда идти, - Миша воззрился на них так, будто
 вознамерился прожечь их насквозь. Оба отступили на шаг, но затем вновь
 приблизились.

 - Не разумно это, не разумно: - покачал головой Сан-Саныч, но тут же
 повернул её на тридцать градусов.

 Было от чего. Дверь операторской тут же распахнулась, и в помещение вошёл
 Василий Иванович Цвигун. Одетый в ту же курточку с выступающим из неё
 свитером. Седые усы его топорщились и даже блестели, лицо разрумянилось, а
 глаза чёрные, как антрацит, сохраняли домашнее выражение уюта и спокойствия.
 Будто он сидел на Мишиной или, того пуще, своей кухне за чаем с блинами. В
 селектор внутренней связи тут же ворвался голос с КПП: "Тут к вам какой-то
 Цвигун по спецдопуску. Извините, не успел раньше доложить - как завороженный
 сижу..."

 - Человек-гора, ты не прав, - рассмеялся он. - Ты зачем подстраиваешь парня
 под свою волну? Я с ним уже поработал, он всё воспринимает нормально. Просто
 отпусти его, и он пойдёт своим маршрутом. Как за клубочком по ниточке или за
 колобком. На что русские народные сказки - писали их неглупые люди.
 Александр Андреевич первым заключил его в свои объятия.

 - Хотите сказать, что разумный риск оправдывает себя? - заговорил он,
 натискавшись.

 - Хочу сказать, что если человека ведёт Бог, то человеку надобно идти.
 Незачем его сдерживать. Хорошо?

 - Хорошо-то хорошо. Но ситуация явно препоганненькая. Его явно хотят
 использовать, а потом, прикрывшись, сделать из него чехол. Или контейнер для
 перевозки. Это ещё хуже. Мы с местными не знаем, что делать, а тут: К тому
 же контейнер из нашего соратника, нашего сотрудника! Ты бы отдал меня на
 заклание? Я тебя нет - ни в жисть...

 - Спрашиваешь? Но тогда, в Сталинграде, или чуть раньше, у тебя под Москвой,
 всё было ни так явно, как сейчас. Вернее, что бионегатив действовал, но у
 деструктов было множество личин. А сейчас к нам пожаловал сам Тумарион, их
 павший воитель. Прямая противоположность Архистратегу Михаилу. Мне не
 кажется, что: хм, гм: наш Михаил почувствует себя хреново, окажись он среди
 этой нечисти. Нечисти, которой необходимо помочь отмыть самоё себя.

 - Даже если она, эта нечисть, этого как следует не хочет? - встрял Павел
 Фёдорович. - Простите, но я бы так уверенно повоздерживался...

 - Я только что вернулся из города, - возразил ему Цвигун. - Изучал полевую
 структуру. Наблюдал кое-что. Эти чёрные существа себя скоро проявят по всем
 каналам, надо полагать. Через многих наших деструктов. Причём, даже если те
 не выдержат условий транспортировки и дадут дуба скоропостижно. Главное что
 деструкт - это прекрасный в их понимании чехол или контейнер. Для большего
 он их, собственно, не интересует.

 Миша было сорвался, чтобы наговорить ему кучу благодарностей и потрясти для
 этого одну или сразу обе руки. Но Сан-Саныч не дал ему этого сделать.

 ...Молниеносным отработанным движением он качнул ладонь сторону Мишиной груди,и парень остался стоять на месте, шевеля губами, как рыба.

 - Не дам! - сказал он, молодецки выставляя грудь. - Это мой ценный кадр.
 Такими не разбрасываются. Он без году неделя в Центре и вот уже такого леща
 на удочке притянул. А ты хочешь, чтобы его прям так...

 - Это мой будущий зять, между прочим, - съязвил Цвигун. - Моя девочка спит и
 молится на него. Думаешь, мне его не жаль? Думаешь, Центру в наше время не
 было жаль, когда гибли тысячи, чтобы выжили сотни? Потому что в другое время
 эти тысячи были бы поставлены в другие условия. У них появился бы шанс стать
 людьми. А эти сволочи обрезали эти условия и времена изменились. Отсюда
 слепое зверство в казалось бы цивилизованных французах, немцах, у наших
 русских ребят: Когда у кандидатов на звание Человек обрезают условия для
 обретения человека, их отрезают от Бога в Человеке. Они скатываются тогда
 ниже зверей, ибо зверь убивает только по необходимости. А мы с тобой видели
 и знаем, как убивают из получеловеческого и полуживотного зверства. Истина,
 говорят, где-то посередине? Это верно. Но самое страшное, это когда ты замер
 на середине и тебя пытаются не пустить дальше. Это Сфинкс: человек-лев.
 Голова человека, но туловище и сердце: Возможны остаточные проявления.
 Недаром Наполеон приказал стрелять по этому лику ядрами. Что-то явно
 испугало его - его внутренняя середина...

 - Но ты же видел этих монстров в действии, - не унимался Александр
 Андреевич. - Тебя это не смутило: там на площадке?..

 - Во-первых, я видел всего одного из них. Во-вторых, это всё равно чужая, не
 подчинённая Тумариону тварь. Ну, а в третьих: Я верю этому Человеку, -
 Василий Иванович хлопнул Мишино плечо, отчего парень тут же пришёл в себя.

 - А? Что?.. Я долго спал? - засуетился он.

 - Да нет, самую малость, - подмигнул ему Цвигун. - Человек-гора тебя малость
 отключил. Что ж, иди куда собирался.

 Миша окинул взглядом Александра Андреевича и Павла Фёдоровича.

 - Иди, конечно, - заулыбался шеф, скрывая свои чувства. - Я бы тоже пошёл.
 Не возражаешь, Миша?

 Миша понимающе кивнул:

 - Более чем! Мне было сказано буквально следующее: почему твои шефы не
 общаются со мной? Он сам приглашает нас к общению. Грех не использовать
 такую возможность.

 - Он вас обоих в заложники возьмёт, - протестующее махнул руками Павел
 Фёдорович, делая неуловимые знаки начальнику ГАН. - Я категорически против!
 На основании параграфа 8 своего подразделения я вынужден сделать запрос в
 штаб-квартиру. Пока же имею полное право удержать вас от...

 Из дверного проёма тут же выступило четверо бойцов с плазменными "Смерчами"
 наперевес. Их глаза под шерстяными масками излучали терпеливое спокойствие и
 напряжение. Очевидно, им отдан был приказ, который они не в силах были
 использовать, хотя старались это сделать изо всех сил.

 - Что ж, тогда гарантом их безопасности выступлю я, - неожиданно заявил
 Цвигун. - Как именно? Да пойду туда вместе с ними. Как-никак, я в прошлом по
 вражеским тылам хаживал, кое-какой опыт имеется. Ну и другой тоже, не
 сомневайтесь.

 - Не сомневаюсь насчёт вражеских тылов. Я сомневаюсь, что вы кое-что не
 уяснили. А именно: там открылся канал в другое измерение. Первая группа
 монстров уже высадилась. Её не сдержало ничего: ни свинцовые перегородки, ни
 ладан, ни святая вода, ни замоленные иконы. Это кое-что значит! - взорвался
 наконец Павел Фёдорович. - Короче говоря, не пущу! Приказ ясен?

 Парни одновременно со своим начальником коротко кивнули своими вязаными
 шапочками.

 - Я на правах начальника представительства приказываю - немедленно
 пропустить, - возвысил голос Александр Андреевич. - Я...

 - Ничего, я уговорю ребят, - заверил его полушепотом Цвигун.

 Лёгкой танцующей походкой он приблизился к чёткому строю в чёрных
 комбинезонах. Распростёр руки и легонько надавил. Выражение лиц у ребят
 изменилось, сменив напряжение на удивление. Шеренга раздалась в обе стороны.
 Донёсся приглушённый голос Василия Ивановича: "Хлопцы, я всё понимаю, но мы
 там должны быть. Иначе никак нельзя. Пропустите..."

 - У меня просто нет энергии, чтобы сопротивляться: - простонал Павел
 Фёдорович, закрыв лицо маленькими руками. - Я сам с себя голову сниму, если
 с вами что-нибудь приключится. Эх, вы...

 Они трое проследовали через коридор, заполненный людьми в чёрной форме.
 Подошли к массивной двери и открыли её. Существа продолжали возвышаться по
 периметру. Мише показалось, что у них под капюшонами что-то переливается и
 мигает белёсыми огоньками. На фоне сплошной черноты это выглядело зловеще.
 Оказалось, что на массивных лапах у них было всего по три пальца под
 блестящими чёрными перчатками. Они ими шевелили стоя. Когда же Миша
 попытался первым вступить вовнутрь, существо стоявшее у стенки напротив
 медленно подняло перед собой лапу. В трёх пальцах был зажат прибор в виде
 дисплея, по чёрному полю которого бегали, точно роились, разноцветные точки.
 Миша тут же ощутил как в голове тут же образуются некие прорехи и начинается
 шум.

 - Уберите это! Скажите своему помощнику или как вы его называете: - повысил
 голос Александр Андреевич, что положил на Мишины плечи обе руки. - Вы
 слышите или нет?

 Лапа существа опустилась, словно сама собой. А вращающийся у потолка
 Тумарион снова прилип к нему. Раскинув руки, он с улыбкой сказал:

 - Очень хорошо, что вы пришли! Я ждал именно такого поворота событий. Тогда:
 Через полчаса Миша уже шёл в обратном направлении. Он был немного уставший,
 бледный, но выглядел в целом ободряюще. Шеф и Василий Иванович предпочли
 остаться там. Язык не поворачивался произнести: среди этих монстров. Вели
 себя эти чёрные существа по-прежнему спокойно, но Миша-то знал, на что
 они способны. Что ж, старикам видней. Ободряло ещё то, что за ним не спеша,
 уверенной походкой шёл Ральф Вильсберг. Тумарион ещё в камере сказал: "У
 моего носителя: хм, гм: контейнера есть душа, и я не истребил его. Я
 намеренно не сказал "её", чтобы не проявился так называемый Матриархат Евы.
 Так вот, у Ральфа Вильсберга есть неоплатный долг в России. Собственно из-за
 него он здесь, не говоря уже о задании БМД. Приглашаю вас прокатиться до
 Москвы и чуточку дальше. Надеюсь, ваше начальство не против?" "Я как всегда
 нет, - ответил Цвигун, но показал ему кулак: - Если что, сам знаешь. Так что
 будь умницей, чтобы "если что" как-нибудь ненароком не случилось. А не то мы
 по твоему коридору выберемся куда следует, и вдобавок ко всему так там
 расхерачим..." Александр Андреевич лишь многозначительно кивнул, после чего и
 самому тупому всё стало ясно.

 - Так, у меня санкция шефа - выпустить нас обоих за пределы, - поднял Миша
 над головой ладонь, после чего поперхнувшийся Павел Фёдорович и его воинство
 заметно расступились. - Организуйте нам дорогу до Москвы и разумное
 сопровождение. Пожалуйста, поживее!


 ***

 ...Ну, и что мы здесь забыли? - потрясённый Александр Андреевич остановился
 посреди бескрайней пустыни. - На фига нас сюда принесло!

 - Я сам будто знаю, - Цвигун отряхивал полы куртки, тоже оглядываясь. - Если
 бы знал, то сказал бы давно.

 Они помнили, как вошли в камеру и оказались в центре периметра из чёрных
 существ. На потолке, точно приклеенный, висел так называемый наставник, он
 же Тумарион, и загадочно улыбался. Всё это происходило как в дурном сне или
 хотелось назвать явью <нарочно не придумаешь". Затем пришли к согласию, что
 Тумарион вместе с Мишей выходят первые. После того как они вышли
 происходящее вспоминалось уже слабо. Сверху на них, медленно вращаясь,
 опустился сияющий кокон или конус. Мелькнула белая вспышка и - изображение
 пропало. Через н-ое количество времени снова появилось. Они обнаружили себя
 и друг-друга посреди этой Богом забытой пустыни, похожей на марсианский
 пейзаж. Желтовато- коричневые россыпи песков до горизонта перемежались с
 красноватыми камнями и скалами тёмно-вишнёвого цвета. Они были из камня,
 напоминающего ракушечник. Временами попадалась частая растительность,
 похожая издали на чёрные засохшие водоросли. Прямо перед ними в небе
 неопределённо-бурого цвета красовался размытый серебристый диск Луны, а на
 большом удалении - маленьким малиновым кружком светилось здешнее солнце.

 - По идее должны быть сильные приливы, - взлохматил волосы вокруг лысины
 Александр Андреевич. - По идее: Но воды как будто не наблюдается. Как
 считаешь?

 - Так и считаю. Более того, считаю, что надо как следует осмотреться и пока
 никуда отсюда не отходить. Блин, а где ж его армия, ась? Хвалился на нашем
 потолке про армию, и вот - на тебе! Разбежалась, поди?

 - Смотри, не свисти. А то сщас припрётся вместе с Первой Конной. И дивизией
 СС "Адольф Гитлер". Устроит нам развлечения. Агась?

 - Агась! Только про кота Васю чур не вспоминать...

 Александр Андреевич вытянул руки по сторонам. Некоторое время постояв с
 закрытыми глазами и бормоча буддийские мантры, он совершал ими пассы, словно
 желая охватить необъятное. Затем открыл глаза. Вынул из кармана пиджака
 сотовый, желая убедиться, что он в зоне доступа и открылся новый роуминг. Но
 Знакомого заборчика с левой стороны экрана не наблюдалось. Более того, через
 всю верхнюю его часть громоздилась крутая надпись: <Вне зоны сети>. Хотелось
 материться:

 - Ты серьёзно рассчитывал: - натурально удивился Цвигун.

 - Ничего не стоит сбрасывать со счётов. Даже то, на чём стоим, - молвил
 Александр Андреевич и осторожно опустил глаза.

 Они действительно стояли кое на чём. А именно: под их стопами простирался то
 ли плоский овальный камень, то ли плита, похожая на чёрный мрамор. По её
 поверхности блуждали разноцветные переливы и точки. Причём время от времени
 эти образования собирались у ног. Была ли эта неизвестная досель форма
 разумной или неразумной жизни, либо подобие робота-автомата, что отвечал
 на транспортировку, пока рано было думать.

 - Так! Ну, хоть фотографии сделаю, - Александр Андреевич, открыв
 соответствующую услугу в телефоне, принялся делать снимки плиты-камня и
 окрестностей. - Для пущей ясности необходимо, чтобы на горизонте замаячил
 летающий объект. Верно?

 - Я бы не привлекал пока никого сюда. Зачем нам посторонние? Завезут ещё:
 Терентьев, наверное, в курсе. Собирает сейчас гвардию и может скоро будет
 тут. Так что ждём.

 - Я бы единственное - этих чёрных сюда бы пяток желал. Пообщаться с ними
 дюже хочется, - сделал несколько разминающихся движений руками Александр
 Андреевич. - Если они, конечно, кумекают, а не просто исполняют.

 - Я бы тоже, честно говоря, - сознался Цвигун, скинув куртку и закатав
 рукава свитера. - Интересно, это у них такой вид транспорта? - он указал
 ногами на роящиеся точки и переливы, что тут же бросились в рассыпную от
 одного его движения.- Я вас!..

 - Слишком всё как-то: - начал было Александр Андреевич, но тут же
 остолбенел. На экране телефона чётко просматривалась услуга: "Вызов
 спецслужб, SOS !"

 Ни слова ни говоря, он подкинул телефон в сторону Цвигуна. Той поймал его.
 Прочитав, невозмутимо пожал плечами. Набрал номер представительства в Сочи.
 Включил динамик. Женский очаровательный голос невозмутимо сказал: "Абонент
 отключен или вне зоны досягаемости. Позвоните позже". То же произошло с
 номерами дежурной части ФСБ и УВД.

 - То есть, как я понял, надо ловить зону доступа, - хмыкнул Александр
 Андреевич. - А это значит выходить за магический круг, - он обвёл глазами
 плиту с пульсацией. - По-моему, эти живности на поверхности нас от этого
 предостерегают. И, скапливаясь у наших ног, нас защищают. А вот выйди мы:
 Может статься, что я гроша ломаного не дам тогда за нас. К чему такой
 неоправданный риск? Зыбучие пески, какие-нибудь песчаные вихри:

 - То же верно. Пока будем тут стоять. Или лежать. Поверхность плиты чистая.
 Постелив одежду, можно даже соснуть часок-другой. Спать будем по очереди.
 Ага, товарищ политрук?

 - Ага, ага. Если приказ принял, то начнём с тебя. Медитируй себе на
 здоровье. Может, на какую родственную форму жизни и выйдешь. В конце-концов,
 есть же у них здесь подобие нашего Центра? Тьфу ты, я ж забыл! Конечно,
 нема. Но наши нелегалы - неужто и сюда просочились?

 - Ну, нам такие тонкости пока неизвестны. Будем контактировать и вызывать
 контакт. Пока не вызовем. Я лично так и сделаю. И тебе того же желаю,
 Сан-саныч. Всё, я в нирвану ушёл. До встречи...

 Он сел, скрестив ноги. Сложил руки на коленях в меру обтёртых джинс. Его
 глаза сами собой прикрылись и кожа, прорезанная морщинами, стала
 оливково-жёлтого цвета. Да, в таком состоянии его лучше не тревожить,
 мысленно согласился со своим другом и соратником, в прошлом - со своим
 подчинённым Александр Андреевич. Расстелив на поверхности пиджак, он
 довольно легко присел. Некоторое время, настроив камеру в телефоне, изучал
 песчаные и скалистые окрестности, то увеличивая, то уменьшая изображение.

 - Так, погоду я поставил насколько это возможно, - вымолвил, наконец,
 Цвигун, лицо которого приняло снова обычный цвет. - Здесь все процессы идут
 - только через Тумариона и отчасти нашего Мишаню. Они сейчас связаны, как
 единое целое. Единство, ум-г-х-х-х...

 Внезапно он поймал в объектив камеры движение. На близлежащей холмистой
 гряде возникло лёгкое облачко пыли. Затем образовалась густая завеса, что
 приняла форму треугольного коричневато-серого облака. На гряде появился
 первый ряд знакомых чёрных существ, затем второй: Они шли вниз, как римские
 легионы. Казалось, был слышен их мерный топот и сопение сквозь чёрные
 блестящие капюшоны.

 - Ого! Как немцы в 41-м, - присвистнул Александр Андреевич.

 - Не-а, ещё похлеще, - по-житейски рассудил Цвигун. - Похоже пришла
 пора тряхнуть стариной. Ты не находишь, старик?

 - Ага, юмор ситуации понял. Я вот беспокоюсь, как там молодые.

 - Зря беспокоишься. На их век, как на наш - немало выпало...

===


Часть вторая.Открытые сферы.

...Науманн заметно подмигнул девушке:

- Вы наверняка думаете, что знаете мои мысли, фройлен Аня? Угадал?..
Наверняка да. Увы, фройлен! Ответ покоится здесь, - его сильный палец едва
коснулся лба. - Вы, я успел в этом убедиться, сметливая и умная девушка. Я
долго размышлял, в каком качестве мне вас использовать. Не в качестве же
камерной подсадки или постельного агента: Как одну вашу весьма
экстравагантную знакомую, - он явно намекал на Веру. - Ход моих мыслей замер
на одной легенде. Как это по-русски?

Он осторожно улыбался, но ни один мускул не дрожал на его лице.
 
- О чём это вы? - не моргнув глазом, глядя ему прямо в глаза, спросила
девушка.

- Да, действительно: О чём это я? - наморщил узкий лоб Науманн. - Впрочем,
не отдохнуть ли нам за едой? - его рука скользнула к кнопке электрического
звонка, вмонтированного в панель стола.

Кот Васька слушает да ест, подумалось Ане. Науманну она ответила лишь
непринуждённой улыбкой. Он в ответ кивнул ей своей высокой бриллиантиновой
головой с тщательно уложенным пробором. Она потеребила завиток волос у
левого виска. Тайный женский приём, задействованный в разведке - для
остановки мысли гипнотически-завораживающим жестом. Для фиксации сознания
собеседника или явного врага, что в любом случае мыслит по заданному
стандарту. Это рано или поздно ведёт к психической атаке методом подчинения.
Пусть и временному, но весьма действенному. В разведке и контрразведке это
часто сопутствует "моменту истины". В такие моменты, которые выпадают на
доли секунды, противник нередко совершает роковые ошибки: забывает или
отдаёт самопроизвольно важные документы, разглашает то, о чём обязан
молчать, предаёт и соглашается на сотрудничество, чтобы избавиться от
навязчивого чувства страха и неопределённости.
 
Когда внесли поднос с едой, которая представляла собой два яйца всмятку,
пачку маргарина в пластиковой коробочке, похожей на пенал, и дольки
мармелада в полиэтиленовом пакете и две чашки кофе, оберфюрер (это звание
ввели в 1942 году) замер вполоборота. Одетый на этот раз в полную форму
(чёрный френч в лацканах которого горели серебром кленовые листья и кубики,
красная нарукавная перевязь с чёрной буддийской свастикой, означающей
солнцевращение, с серебристой надписью "секретная государственная полиция"
на левой манжетной нашивке) он производил впечатление могильщика на
похоронах или собственных именинах. Аня отметила про себя, какие у него были
широкие, напомаженные бриллиантином, виски. Голубые глаза, спрятанные на
этот раз под светлыми, почти соломенными бровями, не выдавали никаких
скрытых намерений. Да, маскировался этот гитлеровский "хер" отменно. Ни
одного замыкающего жеста руками. Ни разу он не сцепил между собой пальцы.
Это означало, что шеф группы тайной полевой полиции GFP играл на грани
разоблачения или провала, если бы они поменялись местами. Судя по всему,
такая игра стоила свеч.

- Угащайтесь, милая фройлен, - он сделал радушное движение, приглашая её к
столу, где тут же стопкой лежали не перевёрнутые папки с обложками "под
мрамор" с входящими и исходящими номерами, грифами "gehime" и молниями SS. -
Я проголодался как лев. Проклятая полицейская работа! Ну, ничего. Война
близится к концу. Скоро мы все отдохнём, хотя конец ещё не ясен. Несчастная
6-я армия в Шталинграде, о, да: О! - он бросил быстрый взгляд на Аню и тут
же включил селектор внутренней связи: - Менцель, дружище! Ты забыл принести
хлебцы для своего шефа. И для его очаровательной гостьи.

Тот что-то проквакал в мембраны. Вскоре, потрясая аксельбантами, вошёл и
установил на стол тарелку с жареными в масле, тонко нарезанными кусочками.
При этом из левого рукава его мундира выпала записка. Науманн сделал вид,
что последнего не заметил. Рассчитано это было на Аню. Если девушка и впрямь
играет двойную игру, то запаникует и выдаст себя словом или делом. У Ани и
впрямь внутри всё сжалось. Внутренности сделались, словно упругий резиновый
мячик. Но в следующий момент усилием воли она стала понемногу расслабляться.

- Вот что, милочка, - Науманн намазывал тонкий лепесток мармелада на круглый
золотистый хлебец: - Я вижу, что вы ощущаете себя как дома. Отменно! Именно
этого я и добивался. Не правда ли, фройлен?

- О, да, герр Науманн! - мгновенно подыграла ему Аня. Она тут же пригубила
чашку с ароматным кофе. - Вы прямо волшебник. Так очаровать меня за короткий
срок: Не скрою, от былых подозрений, что вы собираетесь меня использовать, а
затем оставить на съедение, ну: моим друзьям, не осталось и следа. Я вам
очень благодарна, ну, очень-очень:

- Ну, не стоит переигрывать, фройлен комсомол! Не стоит, право. Я не зверь,
как и все мы: Я хотел сказать, большинство. Не верите мне, милое создание?
Всё дело во времени. Я вовсе не прошу, чтобы мои слова воспринимались: как
есть?.. как руководство к действию. О, нет! Это было бы по меньшей мере
непрофессионально, - его светлые брови порывисто взметнулись требуя <момента
истины>. - Но: Вот, примите это в качестве аванса, - он отодвинул оброненную
Менцелем записку к ней поближе.

- Зачем мне это? - Аня невинно округлила глаза. Но, завидя угрожающую
решимость в глазах Науманна, совершила шажок к массивному письменному столу
с телефонами, возле которого он возвышался чёрным монументом.

В записке, что представляла собой клочок, неровно вырванный из ученической
тетради по математике, кто-то тупым химическим карандашом криво нацарапал:
"Радуга всех выдаёт. Держусь из последних сил. Явка на Чеховой провалена.
Сообщите в отряд, что вся моя пятёрка раскрыта. Перед арестом возле дома
крутился пацан в будённовке. Игорёк".

Девушку мелко затрясло, несмотря на специальные самовнушения и частые
остановки дыхания. Всё было настолько явственно и дико, что дошло до
сознания почти сразу же. Будто по спине ударили железным прутом. Будто у
своего лица она ощутила звериный оскал без намордника с хлопьями вонючей
пены. Страшнее всего бывают именно такие минуты: сознание не готово сразу же
объяснить характер опасности. А последняя не заставляет себя долго ждать.
Мутной серой пеленой заволакивает окружающей мир, поднимается до горла -
выше, выше:

- Итак, откровенность за откровенность, - Науманн был само очарование: -
Конечно, стойкие бойцы импонируют нам, солдатам фюрера и Германии. Мы
восхищаемся совершенно открыто героизмом ваших солдат, разведчиков и
диверсантов. Даже партизан, которые есть просто бандиты. Это тоже патриоты
России. Но, право же, этот несчастный молодой человек, - крупная белая рука
в манжете, что выглядывала из чёрного мундира, указала на тетрадный клочок,
- вызывает только сочувствие. Он надеялся, что знает наши методы.Оказывается, нет...

Загадочная улыбка тронула губы Науманна.
 
- Герр оберфюрер, я, конечно, польщена таким доверием, - Аня трагически
сблизила руки перед лицом, чтобы изобразить жест отчаяния, - но я право же:
Мне также жаль этого юношу. Он немного фанатик, поэтому. А к жизни надо
подходить практично. Как к России без Сталина, - понизила она голос, хотя
могла бы этого не делать. - В конце концов, у нас много схожего. У
национал-социализма, у коммунизма...

На мгновение в кабинете стало тихо. Лишь гудел во дворе силовой генератор,
который подавал электричество в здание.

- Не знаю, фройлен, - уклончиво продолжил немец. - Однако чем я вам могу
помочь, Аня? Вы хотите...
Он сделал паузу, от которой зазвенело в ушах.
 
- Вы хотите, чтобы я дальше: - Аня сделал попытку вырваться из звенящей
пустоты.

- Совсем нет! - он предостерегающе выставил обе руки. - Использовать вас в
качестве подсадки в камеру? Зачем? Вряд ли такая умная и сильная девушка
способна изменить ход мыслей фанатика. Не скрою, после того, как наши
специалисты постарались, мы попробовали этот шанс. Но тут же разочаровались
в нём. Фанатики не чувствуют ни свою, ни чужую боль. Им вообще не доступно
состояние боли. Этим они и опасны. У вас их уничтожали как бешеных собак.
Меткое определение! Меня больше беспокоит другой вопрос. Кто есть этот
Радуг? Вы знаете?

Он неожиданно развернулся к ней всем корпусом (обычно имел обыкновение
стоять в полуобороте) и заглянул в душу. Неужели: У <Бороды> не может быть
предателей. Да и он сам не может быть предателем. Хотя, раз такая мысль
единожды посетила ее, и она придала ей такие значение, отвергать полностью
такой вариант...

- Радуга... Не Радуг, а Радуга, - мягко поправила она его, вздрогнув плечами.

- Очевидно, это псевдоним кого-то из подполья, но я: не слышала ни разу,
чтобы при мне...

Она едва не сказала "но я не слышала о ней ни разу", что неизбежно навлекло
бы подозрения. Науманн и его служба могли предполагать, что это женщина,
хотя нередко мужчины-агенты и подпольщики носили женские псевдонимы.
Фильтровать её окружение они начали бы давно, если бы подозревали, но она
этого не почувствовала. Тогда возможно о "Радуге" им стало известно только
сейчас, что несколько радует. Уберечь бы Аграфену, уберечь: О том, что та
могла быть предателем, тем более источником врага, Аня даже не допускала в
чувствах. Она была уверена, что приём с запиской был только приём - тонко
рассчитанный психологический эффект, после которого у слабых пошаливают
нервы, а руки начинают делать самопроизвольные движения.

- Я думаю вот над чем, - как бы подтверждая ход мыслей, продолжил Науманн. -
Если он пишет, что Радуга выдаёт всех, то: Значит этот молодой большевик
знает почти всю организацию. Радуга не может знать членов его "пятёрки",
если сама туда не входит. Если это так, то: Логический вывод - Радуга
обитает на улице Чехова. Конечно, она может жить и в другом районе... хм,
гм...Шмоленгс. Но это вряд ли. Подпольщики стремятся поделить город на сектора.
Так легче им управлять, а все живущие в секторах образуют группы-пятёрки.
Как видите, я неплохо разбираюсь...

- Почему вы уверены, что это женщина?

- Как? Ну... Признаться, я так решил по наитию. Хотя: Мне показалось, что вы
могли совершенно случайно пересекаться с ней, - хитро сощурил голубой глаз
шеф ГФП.

- Может быть, - неожиданно легко согласились девушка, незаметно дрожа
коленками.

- Вот как! Понимаю, - снова расплылся в улыбке Науманнн. - Извините, что не
предложил вам сразу сесть. Эта моя занятость: - он тут же водрузил рядом с
ней венский стул. - Садитесь немедленно! Ещё раз приношу вам свои извинения.
Так что же вы не угощаетесь? Мармелад не эрзац, из рейнских яблок. Можете
мне верить, - он надкусил свой бутерброд и проглотил, не жуя, маленький
кусочек. - Хотите мятный леденец? Освежает всё во рту.

Развернув прозрачную обёртку, он попытался вручить Ане зеленоватую ароматную
подушечку.

- Спасибо, я, наверное, тоже: - Аня захватила рукой ножичек с круглым
безопасным лезвием. Нанесла удар по яйцу в подстаканнике - крак!

Науманн с довольным видом следил за ней. Про себя он отметил суетливость в
поведении девушки. Тем не менее, изобразил на лице моложавую улыбку. Так он
ещё больше решил подчинить её своим обаянием.
 
- Похвально! - похвалил её Науманн, отмечая, что русская разведчица вызвала
у него симпатию. - Представим, что источник некой службы германской империи
сидит в здешнем подполье. Действует у меня под носом. Так: - он снова укусил
и старательно прожевал. - Я пытаюсь его вычислять. Мои аналитики представили
мне отчёт на основании оперативных сводок и материалов агентуры. Но... - он
отложил дважды надкушенный бутерброд и изящно вытер пальцы салфеткой с
виньетками по углам в виде свастик. - Но! Моя секретная агентура докладывает
мне, что кто-то из своих заинтересован в большевистском подполье. Из той
службы, что внедрила своего агента. И я задаю себе вопрос: не тот ли это
агент - под псевдонимом "Радуга"? Как вы думаете, фройлен комсомол?
- Если "Радуга" всех выдаёт, то она себя подставляет, - вымолвила Аня,
чувствуя, как деляной ком заполняет внутренности. - Зачем она так поступает?
Тем более, если она единственная, кто из "пятёрки" остался на свободе. Мне
кажется, вас вводят в заблуждение.

Он снова вперил в неё свой взгляд. Если девчонка опытный профессионал, то
сыграет она мастерски. Судя по тому, как она держится, выучка у неё
приличная. Работал кто-то из опытных.

Науманн вспомнил, как осенью 1941-го Аню привели под конвоем полевой
жандармерии. Странно, но ведущий разработку унтерштурмфюрер Краучек даже не
удосужился сделать запрос в секретариат. Хотя по всем отделам были разосланы
специальные конверты, где были ориентировки на активную и потенциальную
агентуру русских, из числа партийных и комсомольских работников, активистов,
бывших чекистов и военных. Материалы были обильно снабжены фотографиями,
копиями личных дел, писем и публикаций из советских газет вперемешку со
справками Службы и Полиции Безопасности третьего рейха. Ориентировка на Аню
также имелась из досье реферата II-a-IV секретной государственной полиции
(AmtIV). Но этот Краучек, наполовину германец наполовину чех, взятый
специальным набором из Судет накануне восточной компании (его отец по
проверенным данным был с 195-го в русском плену, затем перешёл на службу в
Чехословацкий корпус, из которого ушёл к красным: не удосужился заглянуть в
картотеку, хотя обязан был сделать это. Он сразу же начал "энергичный
допрос", применив методы устрашения. Сделал это на пару с другим идиотом,
гауптштурмфюрером Пламке, который принялся бить "объект". Второго Науманн с
большим удовольствием отправил на фронт. А Краучек был переведён
инструктором в школу полиции. Плюс к тому Краучек попросился в расстрельную
команду. Там сложно не отличиться, если не быть чересчур мягкотелым.
Себя оберфюрер мягкотелым не считал. Хотя расстрелы, что применялись на
Востоке, недолюбливал и сам в них предпочитал не участвовать. Всякий раз,
выделяя людей для акции над евреями из гетто, задержанными в ходе облав, при
которых не оказалось документов и которые не представляли оперативного
интереса, русских и польских пленных (последние отказались эвакуироваться в
1941-м), он чувствовал хитрый план, заложенный фюрером в оккупационной
политике. Сокращать поголовье неполноценных славян, очищать земли для
германских колонистов на Украине и в Центральной России? Одновременно
провозглашая лозунг борьбы с большевизмом, привлекая для этого бывших белых
генералов Краснова и Шкуро, деятелей русской эмиграции? Но большая часть
прусского генералитета и офицерского корпуса, хоть и относилась к России без
особых симпатий, но отвергала этот варварский план. Ряд чинов из ведомства
Шелленберга также вознегодовали. А в Европе между тем, не проводилось
никаких массовых карательных акций. И Европа это оценила. Ни о каком
партизанском движении во Франции, Бельгии и даже Чехословакии даже не
мыслили. Некоторые хлопоты доставляли боевики из армии Крайовы, что
подчинялись польскому правительству в изгнании со штаб-квартирой в Лондоне,
да армия Людвига Слободы, что проводила в Польше линию Москвы. Но потери от
них были ничтожны. Другое дело - Балканы. В Югославии, что всегда была
вотчиной Туманного Альбиона, по слухам, было сформировано полупартизанское
соединение, что успешно действовало против итальянских оккупационных войск.
Оно тоже проводило линию Москвы, но англичане с этим почему-то мирились,
засылая туда своих инструкторов, оружие и прочее. Здесь Науманн тревожно
отмечал растущую солидарность двух держав, противников рейха. Ведь Балканы
были всегда как кость в горле для России и Британии. Не пустить туда русских
было чуть ли не национальной идеей политиков от Палмертона до Чемберлена и
нынешнего графа Мальборо, Уинстона Черчилля.

Всё больше и больше оберфюрер приходил к мысли, что фюрер или имеющий на
него воздействие Борман, а может и Геббельс, сознательно изготовили "План
политики рейха на востоке", что бы русские ни на мгновение не сомневались,
что им надо жить по формуле "Убей немца!" Так вещал их пропагандист, вроде
Ганса Фриче - Илья Эренбург по московскому радио, не подозревая (а может и
подозревая), что усиливает войну с другой стороны. Так писали в газетах и
листовках, что поступали от партизан и подпольщиков. Ясно, что окружение
фюрера, если ни он сам, подставили германскую империю под топор. Как бы не с
подачи Сталина, подумал Науманн.

- Признаться, я намеревался провести вас по следственным камерам, - опустил
глаза Науманн и загадочно улыбнулся. - Но теперь моё настроение изменилось.
Это пошло и наивно - показывать вам методы устрашения. Думаю, это не усилило
бы наши симпатии. Скорее наоборот... - он замялся, понимая, что сказал лишнее,
но тут же исправил ситуацию: - Предлагаю вам свою машину. Надо проехаться в
одно интересное место, проверить поступившие данные на одного... хум, гумм...
субъекта.

Не дожидаясь ответа, он нажал кнопку вызова. Прибежавший референт, тут же
получил необходимые распоряжения и скрылся. Науманн облачился в кожаное
пальто с лисьим воротником, надел на себя фуражку с лисьими наушниками. Он
собирался повязать повязал грудь шарфом с пёстрой баварской вышивкой. Но
подумав, как он будет выглядеть, отказался от этой затеи.
 
- Прошу вас, - жестом Науманн пригласил Аню в гардероб за китайской ширмой,
где висели шинели вермахта и СС, куртки на меху и латексе и прочие костюмы.
На особой вешалке размещались головные уборы, где среди фуражек и пилоток с
каскетками висели зимние шапки. - Переодевайтесь в форму войск СС. Я помогу
вам. Это необходимо для конспирации, вы же понимаете.
 
Он уже надевал на её плечи серо-голубую шинель с молниями на чёрных
петлицах, когда она уловила тёплую волну долгожданного спокойствия и
окончательно успокоилась.

"Опель-генерал", урча форсированным двигателем, мчался безо всякого
сопровождения по заснеженным улицам. Узкие всполохи света выхватывали из
темноты патрульных. Кроме Ани и Науманна, сидящих в мягких кожаных креслах,
рядом с шофёром возвышался чин СС без знаков различия. Они обменивались
неуловимыми жестами и короткими репликами. На Аню оберфюрер не смотрел, лишь
изредка массируя пальцем левое надбровье. Было в этом магическом движении
что-то тёплое, завораживающее и одновременно опасное.
 
Когда машина проехала Кадетскую и стала вихлять по извилистой дороге меж
низеньких домиков с редкими, вырубленными на дрова заборами и деревьями,
стало очевидно, что путь лежит к берегу Днепра. Проехав вдоль колонны
грузовиков "хеншель" и "опель-блиц" под белыми камуфляжными тентами (рядом с
пылающим костром сидела группа солдат и ходил часовой в белом меховом пальто
и войлочных галошах), шофёр уверенно затормозил возле четырёхэтажного
кирпичного домика с воротами. Внезапно их створки раскрылись и сквозь
малозаметную щель скользнула тёмная фигура. На мгновение из неё сверкнула
узкая полоска света, похожая на луч карманного фонарика.

- Выходим, фройлен, - Науманн вышел первый.

Молодой офицер СС открыл дверцу в салоне и протянул Ане руку в байковой
перчатке:

- Пожалуйста, фройлен. Выходите наружу.

Аня поблагодарила его будничным голосом, ещё раз удивляясь германской
педантичности. Не просто выходите - выходите наружу: Что ж, уже не страшно!
Ум уже расслабился, сознание впитывает лишь нужную информацию, которая
отложилась в нём заранее. Говорят, это называется подсознанием, но в данном
случае это совершенно неважно. Главное, чтобы этот фашист (или
национал-социалист, как они себя называют) не проверили её как дурочку
вокруг пальца. Пройдя мимо тёмной фигуры в ватнике и цигейковой шапке, что
подсветила им дорогу короткими вспышками фонарика, они стали подниматься по
деревянной лестнице. Ступеньки были выскоблены множеством ног, когда-то
живших и живущих здесь людей.

В коридоре третьего этажа, таком же деревянном и трескучем (казалось, что
дом раскачивало из стороны в сторону), мимо Науманна, что шёл впереди
шмыгнула какая-то старуха. Укутавшись в шали и платки, она на ходу крестила
себя, приговаривая: "Свят, свят, свят! Изыйди..."

- Открывайте, тайная государственная полиция! - кулак Науманна в лощёной
перчатке чувствительно толкнул дверь с номерком "29".

Аня стояла за ним. Молодой эсэсманн, утопивший шею в меховой воротник,
подозрительно осматривался. Время от времени, казалось, он погружает взор в
её затылок. Наверное, их этому учили, подумала Аня и тут же спрятала свои
мысли. Её показалось, что жало чужого внимания погрузилось ещё глубже и
становится ещё острее.

За дверью что-то зажглось и звякнуло. По всей видимости, упала связка
ключей. Затем замок туго кракнул. Свет от керосиновой лампы пробежал по
кожаному пальто Науманнна красновато-оранжевыми бликами. Через секунду Аня
рассмотрела женщину, что стояла на пороге с лампой в руках. Это была её
давнишняя знакомая и связная между ней и "Бородой"...
 
Оберфюрер рывком распахнул дверь и рукой отстранил эту особу в глубь
комнаты. Следом стремительно вошли Аня и её сопровождающий, что плотно
затворил дверь.

- Ви есть хозяйка этот квартир? Отвечайт, бистро! - рявкнул молодой
эсэсманн, страшно выкатив глаза.

- Зачем так грубо? - казалось, искренне удивился Науманн. Он что-то сказал
весьма грозным шёпотом по германски, и его подчинённый мгновенно вышел
наружу, затворив дверь. - К тому же, когда перед тобой столь очаровательная
русская фрау. Вряд ли у него бы получилось, разговаривай с вами в таком же
духе.

Он расстегнул пальто и положил на стол фуражку с тускло мерцающими
глазницами адамовой головы вместо кокарды.

- Мне известно, - продолжал он, пригладив виски, - фрау, как есть... Аграфен,
что вы служите в городской управе. Мне также известно, - он смахнул с
серебристого жгута на левом плече, указывающего его должность, а не звание,
невидимую соринку, - что вы и ваш пока неведомый мне хозяин водите за нос
мою службу. Делаете это весьма профессионально, что заслуживает уважения.
Браво! - он с силой хлопнул в ладоши, заставив эту хорошенькую женщину
съёжиться. - Это не есть хорошо! Получается, что вы работаете против Великой
Германии, и я вынужден вас арестовать.

Немного помолчав, он вынул из глубокого кармана пальто автоматические
наручники и пристегнул один браслет к руке Аграфены.

- Вот так, фрау! Что вы скажете?

- Это какая-то ошибка, господин офицер, - залепетала Аграфена своими
полными, красными губами. - Я никогда не работала против Германии. Простите,
я хотела сказать - против Великой Германии.

- Это снова не есть правда, фрау Аграфен, - Науманна этот раз коснулся её
подбородка, что привело её в мелкую дрожь. - Кто есть по-русски "Радуга"?
Видите, как хорошо я знаю ваши тайны? - он слегка хлопнул её ладонью по
щеке.

Из глаз Аграфены выпали предательские слёзы.
 
- О, слёз! Это слёз раскаяний? Так есть? Или это игра в русский театр? -
вкрадчиво продолжил допрос Науманн.

- Нет, нет: - вздрогнула женщина. - Только не надо меня бить...

Тряхнув её скованную стальным браслетом руку, Науманн подозвал эсэсманна. Он
велел ему "поработать со старушкой". Тот, коротко кивнув, вышел вон.

- Я прошу вас, не надо ей ничего делать, - заревела Аграфена. - Капитолина
Матвеевна, эта такой тихий, богобоязненный человечек. Не надо...

- Хорошо, ей ничего не сделают, - Науманн снова тряхнул её руку. - Не
бойтесь, фрау Аграфен. Вам тоже ничего не сделают. Вы знать этот человек? -
он молниеносно вынул из кармана пальто руку с фотокарточкой, что уместилась
на ладони.

По лицу Аграфены пробежала едва заметная тень.

- Да, конечно: Этот господин заходил в городскую управу к господину
бургомистру, - пробормотала она.

Её полные красивые губы через силу раздвинулись в улыбке.

- Очень хорошо! Что ещё вы можете о нём сказать? - Науманн чуть отвёл руку с
фотографией. Его взгляд скользнул по платяному шкафу с портретом фюрера
поверх желтовато-серых обоев в цветочек.

- Больше ничего, господин офицер. Я клянусь...

На стене проскрежетали ходики. Гирька на цепочке поползла наверх. Сквозь
распахнувшиеся дверки дала о себе знать кукушка.

- Одну минуту, - Аграфена неосмотрительно потянулась к окну, но Науманн
одним рывком бросил её к себе.
 
Она стала белее снега и опустилась как опара на стул. Науманн, подойдя на
цыпочках к стене, выглянул через окно на улицу. Рука Аграфены, как
безжизненная, потянулась за ним. Усмехнувшись, он разомкнул ключом браслеты
и сложил их в карман. Рука Аграфены сама собой, как плеть, упала вдоль
туловища, а плечи её вздрогнули. Всем своим существом она понимала, что
сейчас произойдёт её разоблачение. Аню она так и не рассмотрела и посчитала
за немку. Сама девушка кидала на себя взгляды через зеркало на трюмо -
заправская эсэсовка: Если бы не заячьи ботики Амалии Фёдоровны, то всё
сходство с прежней Аня осталось только в глазах. И то, если как следует
всмотреться. Какой-нибудь подпольщик, не задумываясь, разрядил бы в неё
наган или "тэтэшник", или швырнул бы под ноги ручную гранату. Даже взгляд
стал каким-то неживым, металлическим. О такой наверняка напишут: "своим
паучьим взглядом фашистка буравила советскую подпольщицу". Дураки...

- Мы ждём одного вашего знакомого. Или вашего хозяина, - мягко продолжил
Науманн, разглядывая огонёк керосинки, которую Аграфена поставила на
середину стола. Он перевернул портрет фюрера на стене и обнаружил там Карла
Маркса. - Ваши убеждения делают вам честь. Если это настоящие убеждения, а
не страх, за которым вы прячетесь, - он задумчиво повертел в руках портрет и
кинул его на постель с отогнутым одеялом. - Думаю, скоро всё объяснится,
мадам.

- Да, вам скоро всё объяснят, - молвила Аграфена.
 
Её взгляд внезапно столкнулся с глазами Ани. Её зрачки расширились, а плечи
вздрогнули словно от электрического удара.

Первым желанием <Радуги> было воскликнуть: "Она подпольщица, господин
офицер!" Но этот необдуманный порыв она тут же задавила. Губы её моментально
стали сухими, а горло покрылось колючими комьями засохшей слюны. Она
беззвучно пошевелила губами и перевела взгляд в пространство, будто никого
не заметив. Науманн с интересом следил за её реакцией. При этом он слегка
подмигнул в сторону Ани. Девушка, сощурившись от затаённого презрения, тоже
смотрела в пустоту, что образовалась вокруг Аграфены. Сведённые за спиной
руки она постепенно расплела и опустила по талии в узкой шинели.
Вскоре по коридору затопали чьи-то шаги. По едва уловимому скрипу подгнивших
половиц, было ясно, что шёл профессионал или человек, который старался быть
незамеченным. Науманн знал шаги своих сотрудников. Это был явно не шарфюрер
Зольман. Но тогда: Он не изменился в лице, когда в дверь постучали два раза.
Лишь указал Ане за платиновый шкаф. Аграфена лишь с тоской и мольбой глянула
ему в глаза. Помедлив, оберфюрер опустил руку в правый карман пальто и
сделал шаг к двери.

- ...Какие у нас обстоятельства? - вежливо поинтересовался пухлощёкий,
довольно рослый блондин с голубыми глазами, что отворил дверь, как бы не
решаясь ступить за порог. Он явно привык к тому, что хозяйка её в
назначенный час не запирала.

На нём оказалась цигейковая шапка армейского образца, чёрная шинель с серым
эрцаз-мехом на обшлагах и воротнике, а также белая повязка "полиция
порядка". На широком брезентовом ремне советского образца со звездой на
пряжке в брезентовой же кобуре висел револьвер системы наган. Топая
подшитыми валенками, этот полицай стал на удивление пристально разглядывать
Науманнна, будто раньше они были знакомы. При этом он не проявлял признаков
беспокойства. Последний даже съёжился как насекомое или инфузория-туфелька
под микроскопом.

- Кто вы такой? - светлые брови оберфюрера сдвинулись при этом угрожающе: -
Ваш аусвайс, живо!

Он хотел было сказать жёстче, но почувствовал, что узнал блондина. Ноги,
казалось, провалились в жидкое месиво и потянули их обладателя куда-то в
преисподнюю к чертям свинячьим. О, Валгалла? Вечно живые боги и духи предков
тоже: В облике "полицая" перед ним стоял никто иной как Вильнер. Он же шеф
энзацгруппы "В", штандартенфюрер СС из VI Amt. SD (Службы безопасности).
Группа GFP находилась с ним в оперативном взаимодействии, подчиняясь
полевому штабу СС при группе армий "А". Приказы обоим отдавал
обергруппефюрер Цанге. Правда, в феврале 1942-го Цанге и большую часть штаба
взорвали в Мценске русские диверсанты. Теперь его место занял оберфюрер
Эзерлинг, который также представлял ведомство Шелленберга и был как кость в
горле у Науманна.
 
"...Вы здесь?" - чуть не соскочил с уст Науманна идиотский вопрос. Тишина на
короткое время повисла такая, что хоть топор вешай, как говорят эти русские.
У оберфюрера выступила холодная испарина. Уж кого, а пройдоху Вильнера он
здесь менее всего ожидал увидеть. Скорей всего, Винфред-Шатхова из местной
абвергруппы. Ох, если бы герр капитан...

"Полицай" не дожидаясь идиотских вопросов, сунул ему под нос изящную
картонку, срезанную на левом верхнем углу, где красовалось запаянное
железным ободком отверстие для шнурка. Борисов Иван Иванович, старший
полицейский полиции порядка Заречного района города Шмоленгса... Кровь толчками приливала и отливала от лица Науманна. А его коллега и заклятый конкурент стоял и по-простецки улыбался ему прямо в глаза. Глаза у него были также голубыми, что бесило уж совсем невыносимо. Проклятая свинья...

- Прошу вас, фрау, выйти в коридор. Живо! - с натянутой любезностью
проговорил Науманн. Дождавшись, пока Аграфена выскользнула, как тень, он
внезапно взорвался: - Что за трюки, штандартенфюрер? Вы вездесущи как
воздух?!? Или у вас половина жителей завербованы...

- Всё может статься, - ещё шире улыбнулся Вильнер. - При наличии необходимых
навыков...

- Довольно! - рявкнул Науманн, но тут же сбавил тон: - Объясните мне, какие
отношения вас связывают с этой особой.
 
Вопрос был наполовину идиотский, но всё же терпимый.

- Вы собираетесь её арестовать? - спросил Вильнер, пряча тревогу за улыбку.

- Нет... Впрочем, если это потребуется, это будет сделано незамедлительно. Не
сомневайтесь. Итак?

- Профессиональный контакт и ничего больше. Я не поддерживаю интимных
отношений с представителями низшей расы. Особенно, славянами. Итак,
партайгеноссе?

- Штандартенфюрер, мы здесь при исполнении долга. Потрудитесь забыть о
панибратстве.

- Обергруппефюрер Нёбе считает иначе. Войны СС обязаны называть друг друга
на ты...

- К чёрту, что думает этот Нёбе! - Науманн снова повысил голос и снова
выровнял его: - Лучше спуститься вниз, мне думается.

- Надеюсь, наша встреча не повод, чтобы мне пустить пулю в лоб? - хитро
поинтересовался Вильнер. - Честно говоря, мне и здесь хорошо.

Науманн поморщился, вспомнив про Аню за платяным шкафом.
 
- Мне видится один выход. Мы должны делиться информацией агента, - шёпотом
проговорил Науманн. - Вы её привлекли, а я вышел на неё. Мне это стоило
больших трудов. Как видите - мы тоже умеем работать не хуже вашего.
 
- Мне это прекрасно известно. Кроме того, мне прекрасно известно о ваших
доверительных отношениях с шефом Абвергруппы, - усмехнулся Вильнер.
 
- У вас прекрасные источники! - заглотил Науманн обиду с широкой усмешкой. -
Что ж, похвально: Тем не менее, я здесь, потому что меня проинформировали о
возможном нападении подпольщиков на жильца этой квартиры. А мы ведём
наблюдение за всеми "хиви".

- Даже создали Русскую тайную полицию...

- Ах, вам даже это... Раз так, - понизил голос Науманн, - то вы понимаете: она
на подозрении. Её могут скоро убрать. Постарайтесь либо спрятать её в
надёжный "футляр", либо...

- Шокирующее воздействие? С чего вы взяли? - также снизил тон Вильнер. - Ну,
во-первых, pro status kwo, как говорили древние римляне. Я плачу вам той же
ценой, что и вы мне. Я также располагаю...

Науманн сделал предостерегающее движение и вынул блокнот, где размашисто
написал: "Фрау Аграфен была задействована с 1935 года в сети Абвера. Она
бывшая жена партийного функционера из Петербурга. Они оба проходили по делам
ОГПУ (подумав, он зачеркнул и написал "НКВД") в 1937 и 1938 гг. Мне
известно, что согласно агентурному обмену Абвер передал её вам в 1940 году.
Итак, как говорили древние римляне?"

Вильнер поискав глазами подходящий объект, кивнул на платяной шкаф. Затем
усмехнулся и вынул свой блокнот. Подумав, он написал бисерным почерком: "Там
кто-то прячется, верно? Не похоже, чтобы тайная государственная полиция
взялась за меня без согласования с 3-м директоратом нашего ведомства.
Впрочем, если пускаете дезу для русских или Абвера, то ваше право. Да, по
фрау Аграфен всё так. Я её использую в этих целях. В партизанском штабе
сидит агент абвергруппы. Похоже, кого-то придётся принести в жертву. Тем
более, вы арестовали часть подполья. Кого будут подозревать? Только фрау
Аграфен. Она действительно была репрессирована со своим мужем". "Вы
предлагаете принести её в жертву, подбросив дезу абверовцам?" - молниеносно
показал ему свою запись Науманн. "Вы очень проницательны!" "Я рассмотрел её
как следует. Смазливая распущенная бабёнка. С такой накрашенной физиономией
стоят под фонарём уличные девки. Она вам не нужна? Хорошо. Но может
пригодиться мне..." "Хорошо, оберфюрер, давайте её просто попугаем. И больше
ничего. Договорились?"

- Так вот: - кашлянул Науманнн: - Мне очень приятно будет представить вам
одну юную особу. Итак, фройлен Анна, прошу вас! Как говорят в России...

-  ...прошу любить и жаловать, - подсказал ему по-русски Вильнер, с удивлением
разглядывая юную девушку в шинели и пилотке СС, но зимних ботиках с заячьей
опушкой, что плавно вышла из-за платяного шкафа.

У особы (по определению Науманнна) было продолговатое выразительное лицо,
прямой тонкий нос и синие глаза, которые сохраняли детскую невинность, но в
глубине таили много неразгаданного. Русские про таких говорят: "В тихом
омуте..."

Аня коротко и любезно приветствовала Вильнера кивком головы, он ей
ответствовал тем же. Он вспомнил, что девушка с похожими приметами дважды
попадала в агентурные сводки: её зафиксировали с офицером комендатуры
Кульмом в кинотеатре. Как выяснилось, она работает в одном из отделов
полевой комендатуры переводчиком. Присматривать за ней вскоре стал агент на
доверии "Вернер" (на самом деле, Вера Денисова, которую удалось <пробить> в
тот же отдел переводчиком-референтом). Информация, поступившая от неё, не
содержала ничего путного. Пару раз Аню отслеживали в городской управе, когда
та контактировала по служебным делам с Аграфеной. "Радуга" тут же доложила
ему, что на неё вышел эмиссар Центра. Фоммелю, что работал с ней параллельно
жёсткими методами (на самом деле, копал под шефа по линии Amt.III) она этого
не доложила. Дурак продолжал в указанное Вильнером время, переодевшись в
гражданское, торчать на площади возле собора, в то время как...

===

Часть третья. Мы из преисподней.

...Из щелей и бойниц сталинградских домов изрыгалось пламя. Не остывая,
трещали и плевались огнём дырчатые кожухи германских пулемётов, прокручивая
боезапас в лентах, оставляя вериги пустых, быстро стынущих гильз.
Соединённых в ленте между собой стальными сцепами - как люди на поле боя,
соединённые братской любовью и дружбой. Либо сцепленные между собой
ненавистью. Последняя делала их похожими на пещерных зверей, защищающих своё
жизненное пространство от людей и иных зверей. Но человек сильней, потому
что умней даже самого хищного и хитрого зверя. Поэтому Человек побеждал, а
зверь проигрывал, ступень за ступенью, дом за домом, подвал за подвалом, не
считая порушенных площадей и улиц, сдавая Человеку свои позиции.

 Длинное пятнистое в бело-коричневато-серых разводах тело самоходки с
длинной пушкой методично вело огонь вдоль улицы, что была в полукилометре от
площади Борцов и Центрального универмага. Пригибаясь и переползая через
груды щебня и кирпича с воздетыми скрюченными стальными балками, похожими на
реберные кости, атаковала наша пехота. Танки по таким завалам да ещё под
огнём пусть одного, но 75-мм орудия пройти не могли. Две "тридцатьчетвёрки"
и один КВ били с перекрестка по развалинам дома, в первых этажах которого
под разрушенными перекрытиями виднелся длинный белый ствол с массивным
тормозом, из которого также вылетал сгусток бледного пламени.
 
- Одурели фрицы, совсем сбесились! - заорал Гранатулов своим писклявым
голосом. Он распластался в прожженном, издырявленном и исцарапанном
романовском полушубке на обломках, припорошенных снегом среди бойцов, что
мало чем отличались от него по виду. - Снаряды вишь, совсем не экономят!
Говорили БК у них совсем нет! А, поди ж ты - шпарят...
 
- Да, как на учениях, товарищ комбат, - поддержал его ефрейтор Кадилов,
устанавливая со вторым номером в скрученной спиралью арматуре "максим",
рыльце которого удачно нашло прореху.

- Ничего! - морща угольно-чёрное от грязи лицо, запищал капитан. - Мы сейчас
по рации огонь дивизионной артиллерии вызовем. Раздолбаем дом к хренам
собачьим!

- А может того, товарищ комбат - в атаку дружненько?.. - неуверенно
предложил кто-то.

В тот самый момент по завалам с верхних этажей дома, где обосновалась
самоходка, резанула очередь из MG-34. Все моментально зарылись ногами и
носами в обломки и пахнущий гарью снег. Гранатулов стал орать своим
писклявым голосом радисту, но того ранило в голову. Наши танки всё ещё не
могли выбрать нужный угол прицеливания и садили наобум, доставая лишь
середину искалеченного дома. Облака серой удушливой пыли и мерцающего снега
повисли посредине разгромленной, покрытой пустыми коробками разрушенных,
сгоревших домов улицы. В следующий момент с перекрёстка, что проходил вдоль
дома с самоходкой, показался Т-70 с группой бойцов в маскхалатах и шинелях,
также изрядно грязных и оборванных. Они тут же принялись растекаться через
пробоины в стенах и подъезд по зданию. Пара из них, по сноровке разведчики,
принялись кидать противотанковые гранаты в "штурмгещюц". Этого бойцы с
Гранатуловым (всего до роты) уже не увидели за плотной шапкой дыма и пыли с
комьями рыжеватого пламени. Гранатулов, размахивая на завалах автоматом,
отдавал распоряжения миномётчикам, ставящим на плиты и опоры батальонные
82-мм. Радисту перемотали стриженную, давно не мытую башку, и он, морщась от
боли, принялся орать в наушники: "Карандаш-2", я "Костыль"! Подбрось
"шестые" - у нас ихняя "сука" калибра 75..." Хотя до уличных боёв всем
командирам ротного и батальонного звена были розданы карты города с
прилегающими районами, где были обозначены улицы по довоенной схеме
застройки, но - разве в дыму пожарищ и в холодном аду развалин, что было
разобрать? Боясь ошибиться и назвать ориентир неверно, что приведёт к
потерям своим же, предпочитали бить в упор, на прямую наводку. Самоходок на
шасси трофейных германских в Красной армии было, раз да обчёлся. Приходилось
довольствоваться своими танками да перекатывать 76-мм дивизионки по завалам,
нередко под огнём противника из подвалов и разрушенных этажей.
 
...Над ними с воем и скрежетом, оставляя кометные хвосты, пронеслись
германские реактивные снаряды. Видимо не так далеко, в районе площади была
замаскирована батарея шестиствольных или восьмиствольных установок. Метали в
наши танки на противоположном перекрёстке. Но то ли гитлеровский
корректировщик-радист ошибся, сидя на верхних этажах, то ли от дыма в
глазах, то ли обессилив от голода или холода, но снаряды кучно легли чуть
поодаль, завалив полуразрушенный дом поперёк улицы. Дорога танкам была
теперь перекрыта.
 
- Во твари, проститутки ссаные! - заорал Гранатулов визгливо, едва не
посадив голос. Дав очередь поверх головы, он продолжал: - Ну не суки, а,
товарищи бойцы?!? Не суки, говорю? Ну-ка всем вперёд! Домолачивать гадов:
Тем, кто поднимался нехотя (были и такие), капитан раздавал увесистые удары
валенками и кулаками. Постреливал поверх голов, сменив вскоре диск. Но все в
основном дружно встали и с матерщиной, сквозь редкие всполохи "ура!" и "за
Сталина!" бросились вперёд. Не дожидаясь ничьих советов и понуканий, Васька
бодро вскинулся и, опираясь на тяжёлый приклад СВТ-40, также побежал
прихрамывая. В рваный валенок набивался снежок или щебенка - некогда было
перевязать: А уж получить на складе "вещдов" новые: Снимать же со своих
мёртвых было западлом, а уж с фрицев и тому подавно. На разрушенных улицах,
вдоль оставленных под снегом "опелями", "бюссингами" и "ганомагами" с
застывшими двигателями нередко виднелись штабеля трупов. Так фрицы
складывали своих умерших, как правило, без сапог или опорок с тряпьём, с
прикрученными к босым пальцам каменной твёрдости половинками опознавательных
жетонов. Ганцы и Францы из танковых, моторизованных, саперных,
артиллерийских и гренадёрских частей лежали друг на друге вповалку как
мёрзлые брёвна, часто раздетые до мундиров, а то и нательных сеток. Было
страшно видеть, как ещё живые раздевали мёртвых, чтобы уберечь себя от
холода.

- Не в падлу, ребята! Засыпем сукам перца в задний выхлоп! - заорал Васька,
вскидывая самозарядку.
 
- Точна-а-а: Вперёд к такой-то матери!

- Ура-а-а, в гробину, в мать...

- В бога, в душу, в мать: Открутим хер фрицам!

- Слышите, гады!?! Гитлеру вашему ездец...

А из противоположного перекрёстка, объезжая брошенные и сгоревшие
гитлеровские грузовики и транспортёры и даже снятое с передка 88-мм зенитное
орудие на четырёх шинах, уже подползали два Т-40 и один БТ-7 с десантом.
Спешиваясь, те тоже орали подходящее: "Ну-ка орлы, братья славяне! Покажем
им, куда Гитлеру рога засунем! Вставим этой б: по первое число..."
Пустив длинную очередь в чёрный проём, Гранатулов, согнувшись бросился
вперёд. За ним ещё трое бойцов. Цвигун немедленно нырнул в это отверстие,
пахнущее могильным холодом и разложением. Нестерпимо воняло человеческими
отбросами, которые не брал даже холод: фрицы гадили везде, хотя и голодали.
Впереди, в пустой черноте вспыхивали на фоне широкой грязно-белой спины
комбата неясные огоньки. Хлопнула яркой вспышкой ручная немецкая граната,
которую кто-то из бойцов успел перехватить и отбросить в глубину. Заголосил
чей-то голос: Пронеся своё молодое, полное сил и здоровья тело по тёмным
переходам, натыкаясь на углы и чуть не провалившись в яму с торчащими из
бетона прутьями, он спотыкался то и дело о трупы и ящики. Сверху сквозь
рваное отверстие на потолке скользнуло чьё-то дымящееся тело в шалях, с
обмотанными тряпьём ногами и головой. Рухнуло прямо в напольное отверстие,
оставленной тяжёлой авиабомбой. Вокруг, казалось, никого не было видно.
Где-то за стенкой продолжала методично, с остановкой в 3-4 минуты, лупить
самоходка. Наверху слышался мат и звуки ППШ комбата, к которым добавлялись
взрывы "лимонок". Васька, завидев впереди сквозь разбитую стену силуэт MG-34
и грязно-голубое пятно вражеской шинели, метнул свою "Ф-1". Раньше, чем он
залёг, граната оглушительно лопнула, засыпав всё остатками штукатурки и
мёрзлой пылью. Поднимая облака морозного пара, Васька рассмотрел, наконец
скрюченные тела то ли мёртвых, то ли издыхающих немцев, лежавших частью на
железных раскладных койках, носилках и просто на цементном полу. Над
некоторыми едва колыхался морозный пар, но они старались не двигаться. Лишь
один фриц в каске, в наброшенном на плечи шерстяном одеяле неподвижно сидел
к нему спиной.
 
Ага, очко заиграло у фрицев, со злой радостью подумал Васька. Ну, ясно дело,
боятся: Он почти не таясь, но держа СВТ на изготовку, прошёл вдоль курившейся
в бетоне воронки, где был искорёженный пулемёт и два трупа. Подойдя к
обвалившейся кирпичной стене, он подошёл к госпиталю вплотную.
 
- Эй, ё...!?! - гаркнул он весело. - Доходяги! Не трусись, - обратился он к
фрицу, сидящему спиной, - ж... твоя на фиг мне нужна! Хенде хох, фриц! Слышь,
чего говорю?
 
- O, Main Gott: In shullenge zi Bitte, ain sigarett? Herr Kommunisst, ish
been fahrt heite! Shneller...

Это бормотал явно кто-то из лежащих, укутанных одеялами и прочим вонючим
тряпьём.

- Ну и чё ты там квакаешь, бздюк херов? - нехотя заявил Васька, толкая
стволом в кожухе сидящего. Тот медленно завалился набок: - О, как!
Представился, значит: Чё ж вы срач такой развели в санбате? Здесь же гавна
на целую дивизию, а вас...

- Herr Kommunist! Alarm!

Васька наконец рассмотрел разговорчивого. На мелово-грязном лице того,
обтянутое по черепу кожей, с небритым подбородком, изобразился ужас. Шинель
с плащ палаткой грязно-зелёным, пятнистым комом зашевелилась и стала
сползать...

- Но, не балуй! - Васька наставил на него самозарядку. Гордость не позволяла
звать своих, и он грозно продолжил: - Щас продырявлю, падла! Кому говорят...

Последнее он не договорил. Тёмная тень мелькнула сбоку. Кто-то пластом
навалился на него сзади. Обхватил шею и принялся выворачивать её. Другой
рукой фриц перекрутил в захвате руки Васьки. Одновременно он подсекал ему
ноги. СВТ тут же оказалось на полу. Прогибаясь туловищем вперёд и стараясь
сбросить врага, Васька под шумный галдёж лежащих, выхватил-таки из валенка
нож. Стал наносить удары по окружности, но так и не достал. Тогда он резко
подался назад, пытаясь свалить врага на спину, но едва не упал сам. Наконец
он резким ударом, поранив себе щеку, достал руку немца. Стал пырять её
ножом. Наконец она обмякла. Тот, кто минуту назад душил и валил его, стал
медленно оседать на пол, мучительно кашляя. Васька, было, занёс над этим
комом из грязного одеяла и чёрного лица своё лезвие. Но тут же опустил его,
тяжело дыша и вправляя себе шею. Скорее всего, последнее помогло фрицу
остаться в живых.

- Хенде хох, придурак! - заявил Васька, чувствуя, как в затылке что-то
хрустнула и мучительная боль в шее тут же унялась. - Вставай, это: штет ауф!
Это, того: шапку подбери - уши отвалятся...

Шапка лежала тут же и была советской цигейковой с пришитым орлом вермахта со
свастикой в веночке. На руках у немца виднелись кожаные рваные перчатки.
Лицо под шерстяной "балаклавой" не выражало ничего. Он сидел и долго кашлял,
смотря перед собой.
 
- Так, чего тут?.. - ворвался в помещение Гранатулов с ППШ наперерез. Из
кожуха струился синевато-сизый дымок: - Раненые ихние? Так-раздак...
 
С ним была группа бойцов из смешанных подразделений. Кто-то из незнакомых
вскинул трёхлинейку и пальнул в лежащих. Взметнулось облако пара и клочьев.
Тело дёрнулось и, издав хрип, забилось в конвульсиях. Прогремели следующие
выстрелы:

- Отставить! Вы чё, охренели?!? - бросился под выстрелы Васька. - Охренели,
вашу маман?!? Вам чё - про меж глаз захерачить?!?

Его толкнули на рисковый поступок даже не выстрелы - лицо Гранатулова,
который уже вскидывал автомат, чтобы вдарить длинной очередью. Говорили (и
то шёпотом!), что у комбата в начале войны в эшелоне, попавшем под бомбы,
сгинула жена с двумя годовалыми детишками. Пленных он никогда сам не убивал,
но, получив известия о самочинных расстрелах, лишь каменел в лице и начинал
нервно ходить туда-сюда.

- ...Оставить, кому говорят! - орал Васька не своим голосом: - Вы по кому
шпарите, земноводные?!? По кому шпарите, говорят!?! А?!?

- По фрицам, - неуверенно заявил боец из пополнения, восемнадцатилетний
парнишка.

- Вы по раненым, а не по фрицам шпарите! Чё, героями быть захотелось? -
сделал к нему шаг Васька и все расступились: - Героями, а? По живым стрелять
научись, ага? Ладно...

Он почти физически ощущал всю тяжесть удара Гранатулова, его килограммовой
лапищи, что могла обрушиться на его скулу или переносицу. Но так и не
обрушилась. Раздувая ноздри, комбат смерил его взглядом. Затем с опущенным
ППШ прошёлся меж коек и лежащих. Одни из них причитали, другие не
шевелились. А на цементный пол местами скатывались тёмно-бурые, дымящиеся от
мороза сгустки крови.

- Гавна-то сколько, - сказал он наконец удовлетворённо. - И на верхних
этажах столько же. На всех не напасёшься. Ладно, прекратить стрельбу. Всех
во двор. Этих... Пускай здесь будут. Кривошеенко!

- Я! - выступил из толпы ватных булатов, шинелей и маскхалатов боец, что
перевязывал радиста.

- Заступай на пост у этого госпиталя. Никого не впускать, никого не
выпускать без моего распоряжения. Письменного, конечно. Если к этим ещё
мертвяки добавятся, ты у меня под трибунал пойдёшь. Слышал? Как понял, боец?
Повторить приказ!

Кривошеенко, не торопясь, повторил. А Гранатулов тем временем достал из-под
грязного одеяла одного из лежащих на складной кровати пистолет-пулемёт со
стременным прикладом. Кроме того обнаружил возле другой наш ППД-38 и сумку с
двумя дисками.
 
- О, как запаслись! - мрачно пропищал он. - Стрелять, выходит, хотели. А
Цвигун их в плен взял. Что ж, к медали тебя представим и к очередному
званию. Слышал?

Подойдя к Ваське, он задел его плечом и тут же прошептал: "А будешь за меня
командовать - придавлю. Понял или нет?" Васька спешно кивнул, но тут же
пожал плечами. "Вы меня ещё благодарить будете, что командовал", - прошептал
он в свою очередь.
 
- Давай, вставай, фриц! - толкнул кто-то сапогом сидящего, что прекратил
кашлять. - Да это офицер, товарищ комбат! Погоны у него...

Гранатулов наподдал сидящему валенком по спине. Тот медленно стал
подниматься, ворочая руками под одеялом. Грянул выстрел, и тело завалилось
на бок, испустив изо рта поток крови. По цементу задребезжал маленький
чёрный "вальтер".

- Гордость у них такая, вишь ты! - заявил незнакомый усач, повидавший ещё
Гражданскую. - В плен сдаваться не хотят.

- Сказано же, офицер! - Гранатулов отвернул складки одеяла на мёртвом,
обнажились серебристые змейки погон. - Честь офицерская: Надо же, у них тоже
есть! Никогда бы не поверил. Всё, пошли - нечего тут глядеть...

Во дворе уже строили пленных в зеленовато-синих замызганных и рваных
шинелях, в белых балахонах, с тряпьём на руках, ногах и голове. Покорно они
дожидались своей участи. Глядя в запавшие глаза с красными воспалёнными
веками, исхудавшие небритые лица Васька нечаянно ощутил - поток их мучений
медленно вливался в него. Он словно физически представил себе ту пещерную
жизнь, которую они несколько месяцев вели в этих замороженных, пропитанных
запахом кала и мочи подвалах, подчиняясь приказам своего командования и
фюрера.
 
Самоходку забросали гранатами - она так и не сдалась в плен со своим
экипажем. Догорала синеватым синтетическим пламенем на остатках горючего.
Уцелевшая краска, темнея и пузырясь, покрывала снег грязными лужами. Лишь
толстый длинный ствол с массивным тормозом торчал наружу и дымился на конце.
Из противоположного перекрёстка, объезжая вражескую технику и воронки с
кучами обломков, приближался "додж". В крытой кабине нельзя было рассмотреть
пассажиров, но Васька ощутил её приближение. Так и есть - на снег прыгнул
сначала новый особист, а за ним - Людмила. Её шапка была сдвинула набекрень,
шея повязанная шарфом, краснела от мороза. Карие глаза блестели от задора и
возбуждения. На ходу, придерживая сумку, она побежала к нашим раненым вдоль
колонны пленных. Особист улыбнулся ей вслед, затем, подмигнув Цвигуну,
принялся рассматривать пленных.

- Огрызаются, товарищ капитан, - Гранатулов козырнул на ходу и пожал ему
руку. - Ещё пока огрызаются...

- Этого у них не отнять, огрызаются, - кивнул уполномоченный контрразведки
СМЕРШ. - Офицеров средь этих нет? Ага, кажется вот один: - он указал рукой в
варежке на высокого и тонкого немца в длинной шинели и фуражке, обвязанной
мешковиной. - Ну-ка, этого и всех таких прочих - вон из строя...

Вышедший за ним молодой старший сержант, приписанный к СМЕРШу, принялся
по-немецки выспрашивать у пленных, есть ли среди них офицеры, сотрудники СД
и Абвера, эсэсовцы, члена НСДАП, а также бывшие до войны в штурмовых отрядах
СА. Пленные жались к друг-другу и вскоре слились в единое голубовато-грязное
с белым пятно. Они дрожали от холода и нервно топали обмотанными тряпьём
ногами (у некоторых, правда, были войлочные боты на толстой деревянной
подмётке). Двое бойцов вывели под руки длинного в фуражке, в советских
комсоставских валенках, снятых либо с пленного, либо с убитого. Тот не
сопротивлялся, лишь холодно и надменно смотрел перед собой. Но исхудавшее
продолговатое лицо больше ничего не выражало. Однако на плечах у фрица
вместо серебристых погон были чёрные с белой окантовкой, посередине которых
красовалось по серебристому ромбику.
 
- Достаньте вашу зольдбух, битте зер, - на удивление вежливо попросил
переводчик.
 
- Не надо, итак ясно, - махнул рукой особист, который понял, что перед ним
фенрих (кандидат) в офицеры, проходивший обучение на инструкторских курсах в
полковой школе (Kriegshule). - Спроси у него, есть ли офицеры среди них?
Фенрих отрицательно махнул головой и что-то пробормотал. Затем поднёс палец
ко рту и, выдохнув клуб пара, вяло усмехнулся.

- Он утверждает, что капитан Фольмер, командир их пехотного батальона
оставался среди них. Где он теперь, никто не знает. Среди живых его нет.
Значит, он принял командование. ( В толпе пленных прошло оживление. Толпа
заметно подтянулась и стала похожа на строй.) Просит: хм, гм: угостить их
сигаретами.

- А хера маринованного он не просит? - смачно высказал давнишний усач, у
которого на шинели обнаружились сержантские треугольнички.

Бойцы заржали и зазвенели оружием. Кто-то выразительно, примостившись на
развалинах средь сугробов, стал крутить "козьи ножки", высекая искры из
кремня, зажиная спички, пользуя свои и трофейные зажигалки.

- Скажи этому козлу... - желваки заиграли на каменном лице Гранатулова, но
особист жестом остановил его.

Он широким движением распахнул комсоставскую длиннополую шинель и вытащил
оттуда коробку трофейных сигар. Не долго думая, передал её фенриху. Тот
поначалу остолбенел. Затем неловким движением открыл её. Пузатенькие,
перехваченные красно-золотыми ленточками сигары посыпались в грязный,
ноздреватый снег. Покрытый россыпями гильз, среди которых совсем, казалось,
затерялись. Но фенрих сделал знак: невысокий, щуплый пленный в куртке с
капюшоном, из которой клочьями выбивалась вата, принялся на коленях собирать
их. Оставшиеся в коробке, фенрих раздал стоящим в строю. Те, нервно улыбаясь
и говоря "danke, Herr Hauptmann", попрятали сигары по карманам. Похоже,
курить, если было от чего прикуривать, они без приказа старшего по званию не
решались.

Вот те на, подумал Васька, опираясь на СВТ. Только что были толпа-толпою, а
стали снова солдаты.
 
- Он благодарит вас, называет "господин красный командир", - перевёл старший
сержант из СМЕРШа. - Утверждает, что не нацист, хотя честно служил Гитлеру.
Политика его мало интересует, а солдатский долг превыше всего.

- Вот, сука, - сказал кто-то из своих. - Тра-та-та бы ему за это - к
такой-то матери...

Все нехорошо оживились, снова забряцав оружием.

- Разговорчики прекратили! - рявкнул Гранатулов, подобравшись. Уже в тишину
он продоложил: - Товарищ капитан! Разрешите колонну это... того... Выделим
конвой, отправим куда следует.

- К праотцам? - пошутил особист. - Нет, туда не надо. Имейте в виду,
товарищи бойцы, - обратился он ко всем, - вот это - пленные! Да немцы, да
воевавшие против нас, - но теперь они сложили оружие. Кто из них что сделал,
будем разбираться индивидуально. На то наши органы и существуют в природе. А
за самосуд в военное время, что полагается? - он ткнул пальцем в давнишнего
парнишку.
 
- Это самое: трибунал.

- Не это самое, а трибунал, товарищ капитан, - было взвился Гранатулов, но
был остановлен жестом особиста...

- Вот именно, трибунал, товарищи. Он самый, родимый: Зачем это вам? Вы же
советские люди, комсомольцы и члены партии. Вот ты, - он ткнул пальцем в
сторону усача-ефрейтора, - ты, Ефремов, позавчера принят на кандидатский
срок. Так? (Ефремов понуро кивнул. Вокруг тут же образовалось пустое
пространство.) Так зачем ты себе жизнь портишь? Небось, руки на пленных
чешутся? Так ты в бою их разминай. Пленных расстреливать запрещается, и
точка. Всем ясно?

- Всем, всем, - закивал Гранатулов, украдкой показывая со спины кулак.

- Так точно, мне ясно, - вздохнул парнишка, забрасывая трёхлинейку. - А
только гады они. Мамка писала, что когда была под ними - корову увели. И
председателя нашего вздёрнули. Всех бы их...

На него зашикали, а особист погрозил ему пальцем. Гранатулов сделал нервное
движение, и лицо парнишки затерялось среди других. "Фрицы, может огонька
вам? - предложил неуверенно второй номер Кадилова. - Так ловите, вот вам..."
Воздух рассёк коробок спичек, который один из пленных с неожиданной прытью
поймал на лету. "Danke shen? Herr Kommunist! Stalin good! Hitler chaise..."
Когда колонну уводили (её возглавил фенрих, что достаточно браво ковылял по
снегу в своих валенках), Васька обратился к особисту. Дескать он знает, где
лежит офицер.
 
- Правда? - поинтересовался тот. - Откуда знаешь?

- Так, он на меня напал сзади. Там их госпиталь в подвале. Разрешите,
товарищ капитан, - Цвигун козырнул Гранатулову, - проводить товарища из
СМЕРШа?

Тот недовольно смерил его взглядом. Как-никак, стукачей хватало. А
Гранатулов спал и видел, как на него стучит именно Васька. Так не терпелось
наказать его, за что и про что по мордасам.

- Разрешите, капитан, - кивнул понимающе особист. - Сопровождайте меня
вместе с ним. Тут, говорите, даже госпиталь немецкий? Ага, значит, там могут
быть, которые всё про всё... - он прошептал что-то себе под нос: - Итак,
двинемся! Семёнов, - обратился он к переводчику, - на мелочи не отвлекаться.
Сейчас будешь много работать.

- Товарищ особист: капитан, - сбился Гранатулов, что стал темнее ночи, -
разрешите мне в часть, принять снова командование. Пусть этот вас один
сопроводит до фрицев этих.

- Конечно. Только не к чему у меня спрашивать разрешение. Я же не ваш
командир. В званиях мы равных, верно? Так что ступайте - исполняйте
обязанности...

Гранатулов забросив ППШ за спину. Неловко побежал к груде развалин, где был
вкопан остров сгоревшего Pz.IV, башня которого с короткой пушкой валялась
отброшенная взрывом. Сделал знак - бойцы, построившись в колонну, двинулись
за ним. А по развороченной улице, рыча, двигались лёгкие и средние танки.
Проползла пара тягачей "Комсомолец" на гусеницах, волоча за собой
подпрыгивающей "дивизионки". В небе, ясном и морозном, где серебрилось до
сотни серебристых узоров в дыму пожарищ, проплыло два У-2. Словно заслышав
их почти бесшумный стрёкот, залаял 20-мм зенитный автомат Flak.20. Со
стороны разрушенного элеватора потянулись красные пунктирны трассирующих
пуль. Но не долго - у фрицев действительно иссяк БК.
 
- Ну что ж, тронулись, - показал им рукой особист в развалины захваченного
дома.
 
Уходя, Васька горестно проводил взглядом Людмилу, что бинтовала раненого в
ключицу. Она повернулась к нему, словно от приятного толчка. Затем
пошевелила губами в знак сожаления, изобразив поцелуй. Её серые глаза
увлажнились слезами. Как будто стенали: "Милый мой, любимый! Ну, почему нам
нельзя быть друг с другом всё время? Или нас испытывают на прочность
обстоятельства? Или война для этого выдумана, чтобы проверять девичьи
сердца? Или..." "Людок, ты брось это самое, - перебил он её в уме, ощущая
теплоту и холод в висках, а также во лбу. - Зачем бередишь сердце своё?
Сказал, люблю, значит - до гробовой доски. Моей разумеется - ни твоей... Так
что..."

С этими мыслями он не заметил, как привёл своих спутников через полутёмные
галереи подвала к госпиталю, где, уютно устроившись среди замёрзших, но
отвратительно пахнущих, фекалий, спал Кривошеенко. Между ног у него была
зажата винтовка НСО, свитер выпирал из шинели и закрывал лицо до бровей.
Распущенные отвороты шапки торчали в разные стороны, как заячьи уши,
дополняя картину разгрома и хаоса. Немцы на своих местах заметно двигались.
Кто-то стонал и мучительно кашлял, кто-то в мешковатой плащ-палатке,
опираясь на костыль, ковылял к выходу, неся перед собой укороченную до
колена ногу. Но самое главное их ожидало впереди.

- Ну и, показывайте, - уверенно сказал особист.

- А, этого: - хлопнул себя по лбу Васька, приходя в себя. - Так вот же, он
здесь был! Где же...

Он долго оглядывался по сторонам, но не находил тело и даже маленький
"вальтер". Хотя последний мог быть подобран кем угодно, он этого не помнил.
Но самое главное - тела застрелившегося не было и в помине. Как будто
напавший на него фриц ожил после пули в живот (откуда тогда у него хлынула
кровь изо рта?), встал и преспокойно пошёл по развалинам.
 
- Вот тут лежал. Все подтвердить могут, - уверенно заявил Васька, разводя
руками. Увидев, как раненый фриц на костыле испускает из себя жёлтую,
зловонную струю, прикрикнул: - Кривошеенко, твою мать! У тебя срут под
носом, а тебе хоть бы хны. Смотри, как бы тебя не обоссали, героя...

***

...О, да, Рудольф! Вы оказали нашей организации неоценимую услугу. Добыча,
которую вы поймали в силки, весьма и весьма: Но поймать это ещё не всё.
Добычу надо удержать и не упустить. На это вы способны, я надеюсь, дружище?
Удержать такую дичь? - усмехнулся оберфюрер, развалившись в кресле машины. -
Если нет: Тогда, может, будет лучше вернуть это дело в разработку вашему
непосредственному начальнику. Партайгеноссе Вильнер будет рад этому! Думаю:
нет, я уверен - он справиться. Особенно, если узнает, что дело уплыло от
нас. Понимаешь меня?

Он перегнулся и потеребил сидящего перед ним в форме капитана артиллерии за
воротник шинели. Капитан брюзгливо поморщился и двинул фуражкой с
наушниками, что держал на коленях. Затем вновь собравшись, принялся есть
Науманна глазами.

- Оберфюрер, при всём желании - не могу ответить вам определённо. Если я не
справлюсь, ясно, что материал придётся ликвидировать. Причём незамедлительно
во избежании утечек. Зная русских, особенно женщин, не сложно предположить,
что именно так они и поступят.

- Вот как, мой друг, - брови Науманна незамедлительно взметнулись. Он пожал
плечами в кожаном пальто с лисьими отворотами: - Мне это решительно не
нравится, мой друг. И большая просьба: с этого момента - только на ты, - он
представил свою ширму с драконами и заметно успокоился: - Зная русских, я
поступил бы точно также, окажись на их месте. Их человек, в данном случае,
связная с городским подпольем и партизанами, может быть, работает на службу
германской империи. Конечно, можно предположить, что она выполняет второе
задание Центра - агент-дублёр... Но проверить они её должны обязательно. Ты не
находишь? Вижу по глазам - не находишь: А они её проверят - незамедлительно,
как только почуют что-нибудь неладное. А мой чувствительный оперативный нос
именно это мне и подсказывает. Так вот, Руди, будь любезен: все три дня,
начиная с сегодняшнего, ты будешь дежурить по одному адресу. Я тебе напишу и
покажу. Только так, - Науманн размашисто начертил в блокноте. Затем смял
вырванный листок и тут же сжёг его. Пепел из кожаной перчатки вытряхнул в
пепельницу, вмонтированную в дверцу машины.
 
Капитан артиллерии кивнул своей стриженной под бокс головой.

- Разрешите спросить, оберфюрер, что будет входить в мои обязанности?

- Дружище, только сидеть в этой комнатушке. Эта баба предупреждена и не
будет тебе мешать. Твоя задача следить за теми, кто: ну, скажем, явится без
приглашения. Кроме того, я ознакомился с твоей служебной карточкой. Тебя на
курсах в Цоссене готовили для работы в Абвер III, в русском отделе. Ты
изучил и весьма неплохо русский, понимаешь, что они говорят. Если услышишь
или почуешь, что объект наблюдения станут ликвидировать, воспрепятствуй.
Немедленно! Ты понял?

- Так точно, оберфюрер. Я уяснил свою задачу.
 
- Вот и отлично! Удачи тебе. Ты можешь идти.

Науманн, любезно улыбаясь, пожал капитану руку. Затем проводил его
невысокий, но ладный силуэт взглядом, когда дверца, обшитая кожей, мягко
хлопнула. Мороз, что вошёл в салон, приятно обжёг ему лицо. Науманн ощупал
бритый подбородок, помассировал веки глаз, а затем коротко приказал шофёру
двигаться к соборной площади. Там его ждал новый агент, не так давно
вышедший на него лично и предложивший свои услуги. Так, во всяком случае,
этот чудак указал в своём письме, что оказалось в его секретариате, и было
адресовано ему лично. На плотном сером листе были наклеены в стиле Конан
Дойла вырезанные из газеты буквы, из которых был составлен следующий текст:
"Готов оказать вам неоценимые услуги. Меня подставляют в нехорошую игру. Мой
шеф в этом замешан. Хайль. Жду вас возле управы каждый четверг в 16-40. Ни
минутой позже". Судя по стилю, сигналил кто-то из своих и, очевидно, сильно
нервничал. Ясно, что опасался: не узнают по шрифту печатной машинки, которую
он заранее исключил - узнают по стилю. Странно, подумал оберфюрер, зачем он
втиснул "хайль" почти в середину? Хочет подчеркнуть, что не верит в наши
идеалы? Что ж, он прав. Науманн не терпел фанатиков и подходил к
национал-социализму весьма практически.

Его удивлению не было предела, когда со второй попытки (в первый раз к
машине никто не подошёл) в салон уверенно сел никто иной, как штурмбанфюрер
Фоммель. Одетый в поношенную шинель русского солдата и шапку, в стоптанных и
перелатаных валенках. Он простужено шмыгал носом, смотрел зло и решительно.

- Мой Бог, что за маскарад! - выпучился на него шеф <гехайм филд полизай>. -
Зачем это?

- Это задание моего шефа, - поморщился Фоммель. Поскрёб отросшую трёхдневную
щетину: - Эта свинья, - он затравленно обернулся, - даже бриться мне не
разрешает. В этом месяце я получил указание являться на место
предполагаемого контакта в таком виде. Только в таком! Если раньше
допускалось переодевание:

- Да, но это полная чушь! Вы же плохо владеете русским! Ну, почти как я, -
Науманн обворожительно улыбнулся, и поймал себя на мысли, что подзарядил
Фоммель дополнительной энергией. - Да, именно так! Действительно, какая сви:
какой он деспот! Ах, штандартенфюрер, мог ли я предположить: - он зацокал
языком, что было несвойственно, но тут же вздрогнул, поймав себя на мысли,
что Фоммель мог быть подослан 3-м директоратом: - Да, но... Почему же вы,
дружище, не обратитесь в полицию контроля? Уверен, там вам...
 
Под острым, пронзительным взглядом штурмбанфюрера он тут же притих.

- Да, ещё раз простите, что-то я не в такт, - тут же поспешил он взять быка
за рога: - По-моему, я вас принял за кого-то другого. Итак, вкратце
изложите... хм, гм... суть вашего задания.

То, что изложил ему Фоммель, вообщем-то его не удивило. Ещё с осени 1941-го
ему было указано приходить каждый день в 17-00 на соборную площадь в
условленное место и ждать, что к нему подойдут. Некто должен будет сказать
ему следующее: "Есть новости для 401, сообщить по линии". Что это означает,
ему не сказали. Он и не стал интересоваться у шефа: себе дороже будет. Но
вот уже целый год... Это не отнимает много времени, но Фоммель чувствует, что
шеф что-то от него скрывает и ведёт двойную игру. Кроме того, ему давно
поручено присматривать за некой Аграфеной, что проживает...

- Так, хорошо, - Науманн едва не задохнулся от мстительного восторга. - Вы
действительно очень наблюдательный и проницательный товарищ, великолепный
оперативник. Я горжусь, что именно такие парни составили костяк нашего
движения. Национал-социализм жив благодаря таким ребятам как ты, дружище, -
для убедительности он встряхнул руку Фоммеля. - Так, на чём мы остановились?
Ага, эта женщина, Аграфена. Ох, эти русские имена! Что она собой
представляет?

- В прошлом она подверглась репрессиям со стороны их тайной полиции,
оберфюрер. Она и её муж. Он был партийный функционер при большевицкой
организации в Петербурге. Сейчас он уже не жилец, умер в их исправительном
лагере для политических преступников. Или его расстреляли - шеф не уточнял.
Но он требует, чтобы его легенду всячески поддерживали. Как будто ей
показывают его письма оттуда - наши спецы-криминалисты постарались подделать
почерк и манеру письма. Но я в это не верю. Аграфена играет какую-то роль в
подполье. К ней, по нашей информации, должны приходить люди из леса. Но
сколько я с ней работаю, ни разу никто... Кроме одного случая:
Тут Фоммель, наконец, перешёл к главному и рассказал загадочный эпизод с
Якуновым. Того задержали при облаве в октябре 1941-го. Завербовали и
отпустили. Сотрудник Науманна, криминальассистант Крешер присутствовал на
допросе и сам допрашивал. Но ни черта у него не вышло. Зато вышло у
штандартенфюрера Вильнера. Якунов мгновенно дал добро на вербовку. Ему,
Фоммелю, было поручено провести прикрывающее мероприятие: арестованного
завели в караульное помещение сотрудники полиции порядка и немного
поколотили. Но самое главное заключается в другом. Якунов, оказывается,
торгует неподалёку от того места, где ему назначено ждать контакта. Поначалу
Фоммель решил, что это совпадение. Но нет, так оно и есть. Похоже, что шеф
нарочно поставил своего нового агента там торчать и кем-то работать. Чтобы
подставить...

-...Если этот Якунов поставлен присматривать за этим дураком Фоммелем. Хотя,
нет, это исключается. Слишком сложно. Хотя надо проверить и этот бредовый
вариант. Скорее всего, шеф пытается подставить не в меру ретивого
сотрудника. Тем более, своего референта. И завербованного 3-м рефератом. Как
ни крути, а это у него на лбу написано. Его жмут с двух сторон, и он не
выдержал. Пошёл на служебное преступление: разгласил мне, сотруднику другой
службы, такое задание! Если слить информацию о разговоре: чёрт, надо была
писать на диктафон... "тройке", он совсем пропал! Но разве такое в моих
планах? Нет, конечно. Будем действовать иначе. Надо выяснить, нет ли связи у
этого Якунова с подпольем и партизанами. Кроме всего, что там по этой..."

- Кстати, причём тут эта Аграфена? - небрежно поинтересовался Науманн. - Я
не уловил связи с этим: с Якуновым. Или?..

- Да, вы не ошиблись. Когда я заподозрил эту стерву в сговоре со своим
шефом, я устроил ей на дому интенсивный допрос. И она вскоре созналась, что
некто Якунов был её любовником. И до сих пор поддерживает с ней интимную
связь.
 
- Вот так! Это очень интересно, - похвалил его Науманн, тряхнув за вонючее
плечо. - Что ж, дружище, постарайтесь узнать о ней побольше. И о нём тоже. А
задание шефа...- он изобразил на ухоженном лице саркастическую улыбку, -
задание шефа выполняйте. Это необходимо. Ходите в указанное время в
указанное место. Иначе он вас со свету сживёт, поверьте мне, - Науманн
жёстко взглянул ему в глаза, отчего Фоммелю стало не по себе. - Успехов... Да,
о вызове на контакт. Договоримся так: вы мне снова пришлёте такое же письмо.
Можно, конечно, отпечатать на машинке. Я мог бы вам предоставить другую
клавиатуру, но это будет слишком. Печатайте смело - у меня умирают все
тайны.
 
Этим же днём он вызвал на совещание всех оперативных чинов из отдела криппо.
Устроил им небольшой разнос. Почему из числа завербованных русских
уголовников так мало преступных "тузов"? Русские называют их "авторитетами"
или "ворами в законе", не так ли? Кроме того, личная агентура "папы" Мюллера
получила информацию, что в числе этих "тузов" есть агенты ОГПУ. (Науманн
намеренно обвёл глазами сидящих: не поправит ли кто-нибудь, что НКВД? Никто
не поправил.) Поставил задачу отделу найти выходы на русских преступных
главарей, он распустил сотрудников отдела. Лишь Крешеру велел задержаться. В
разговоре с ним он затребовал данные на всех задержанных и привлечённых им
агентов на доверии, начиная с 1941-го. Но Крешеру похвастать было почти
нечем.

Тогда оберфюрер стал лично допрашивать тех, кого задержали по подозрению в
принадлежности к подполью. Их набралось с десяток. Ничего нового они сказать
не моги. Ситуация усугублялась тем, что у гестапо не было довоенной агентуры
в "Шмоленгс". Трое привлечённых к подполью, правда, уже в ходе оккупации
дали согласие на сотрудничество (одного в ходе регистрации на бирже
соблазнили продуктовым пайком, другой был пойман на "барахолке" с
радиодеталями, третий пришёл сам, будучи убеждённым сторонним пакта
Радек-Сект), но всё это были мелкие люди. Их в разное время вызывали в
местное управление НКВД, где задавали один и тот же вопрос: "В случае
захвата города немецко-фашистскими захватчиками, вы готовы оказать подполью
содействие?" На их утвердительный ответ следовало строгое указание до поры
до времени "законсервироваться" и ждать связного с паролем: "Я от Семёна".
Пока что три дня назад к одному из них явился незнакомый паренёк и после
указанного пароля лишь сунул записку известного содержания. Оберфюрер
использовал её для психологической атаки в разговоре с Аней, ибо,
проанализировав её контакты, пришёл к выводу: "Радугой" может быть только
Аграфена. Веру Денисову, высокую грудастую девицу, работающею в одном с Аней
отделе полевой комендатуры, он в расчёт не брал. Она давно была завербована
(причём, по её же инициативе) и оказывала услуги как политической разведке,
так и ведомству Мюллера. Побудительным движением для неё явилось, по мнению
Науманна, ощущение собственной глупости. Вера была далека от идей
строительства коммунизма, веры в светлое будущее и прочих большевистских
идеалов. В жизни её интересовало всего две вещи: найти высокого красивого
мужчину преклонного возраста (безусловно обеспеченного) и жить с ним в
отдельной квартире с телефоном и паровым отоплением. Науманн подозревал, что
помимо двух перечисленных Вера преследовала ещё третью: жить на зависть
окружающих. Но девушка упорно молчала об этом. Лишь поджав губки, твердила,
что жизнь при советской власти не давала развернуться ей и её матери (отец
их бросил, когда Вере было пять лет). Она жалеет своих сверстников, что
восприняли "новый порядок" как оскорбление, так как с самого начала
рассмотрела в германских солдатах и офицерах тот идеал мужчины, который ей
подходит. "...Как, у вас не болит душа, что наши солдаты ходят по вашим
улицам? - нарочно задал провокационный вопрос Науманн. - Что если бы по
германским улицам, ну... конечно такого не может быть, но предположим: вы -
германская девушка, и по улицам вашего города ходят советские оккупанты? Что
бы тогда вы испытывали?" Вера удивленно посмотрела на переводчика, который
съёжился и заметно побледнел. Затем, наигранно улыбнувшись и поведя
коленкой, ответила: "Но вы только что сказали, что это невозможно". Из этого
следовало, что в девице жил затаённый страх, который она не решалась
показывать. Использовать её в серьёзных оперативных мероприятиях не
решились. Для начала эту "звонкую пустышку" (по определению Вильнера) сажали
в одиночные камеры к арестованным мужчинам, где она, расстёгивая блузку,
старалась выведать у них интересующие полицию и службу безопасности данные.
Это проходило с переменным успехом. Когда же появилась Аня, Науманн
стремительно прикрепил Веру к ней. Это не принесло пока также ощутимых
результатов. Зато в другой плоскости результат последовал мгновенно: в Веру
удалось влюбить действующего бургомистра Всесюкина. Но ещё с декабря
прошлого года его начало тянуть к Ане. Он оказывал ей знаки внимания, время
от времени, расспрашивая о ней свою секретаршу Аграфену, к которой та
приходила по делам службы. Это навело шефа "гехайм филд полизай" на мысль,
что бывшего купца первой гильдии и узника большевистских лагерей могут ему
"подставлять", проверяя, таким образом, его осведомлённость. Но контакты с
Аграфеной и расспросы последней его сильно заинтересовали. Здесь он
почувствовал "сквозняк", который всё больше его увлекал к далёкой, но
ожидаемой цели. И он осторожно пошёл к этой цели, собирая на эту
обворожительную пухленькую женщину информацию (Оказалось, что помимо всего
прочего к ней до войны был прикреплен агент-нелегал СД.) К Аграфене как к
женщине Всесюкин, как ни странно, отнёсся с самого начала прохладно, хотя и
слыл бабником. Это тоже насторожило Науманна. Он всё серьёзней стал
рассматривать нынешнего бургомистра как агента "огэпэу".
Один раз ночью за Всесюкиным приехали и привезли его растрёпанного к
Науманну. Тот, предложив ему сигареты и кофе, любезно с ним поговорил. Затем
спустился с ним вниз, во двор, где показал "тысячу смертей" на одном из
арестованных в ходе облавы. Всесюкин горестно покачал своей взлохмаченной
головой: "Господин офицер, я всегда думал, что немцы нация порядка и высокой
культуры. Извините, но запугиваний мы, русские, не принимаем. Лучше убейте
сразу, но диалога у нас не будет". (Говорил он при этом на хорошем
германском.) За сим он хотел откланяться. Науманн тогда рассмеялся: "Нам
нужны такие отважные люди как вы, герр бургомистр! Отрадно, что вы приняли
наше предложение на столь высокую должность. Поверьте мне, вас не запугивали
- вас проверяли. Проверку вы прошли успешно. Разрешите вашу руку?"

Агентом Науманна этот человек так и не стал. Радовало другое: на
сотрудничество с оккупационными властями с прошлой зимы потянулось немало
родственников бывших репрессированных Советами партийных функционеров. Кроме
них были уголовники, а также сторонники пресловутого пакта Радек-Сект и
последовавшего за ним пакта Молотов-Риббентроп. Большинство этих
коллораболацианистов объединяло желание устроиться получше в голодное и
холодное время. Это было ясно. Никто из них не имел серьёзной информации о
подполье, делясь лишь данными о следователях ОГПУ-НКВД, что их допрашивали,
советских и партийных активистах и прочее, что итак было в картотеках
полиции. Но от одного из них Науманн узнал о подобных настроениях у бывшего
комсомольского работника высокого уровня, что в ходе войны, несомненно, мог
быть оставлен как вожак партизан. Его следовало найти. С лета 1942-го, когда
6-я и 4-я армии рейха начали своё победное шествие на Юг России, Науманн
стал готовить агента для внедрения к партизанам.
 
...После Крешера Науманн вызвал начальника отдела по борьбе с партизанами
штурмбанфюрера Альфреда Смирнова. Он был наполовину русским, хотя проживал в
Германии с конца 20-х. Занимаясь агентурным внедрением в партизанское
движение Смоленщины, партайгеноссе Смирнов курировал восточный батальон, что
охранял пакгаузы и насчитывал всего 300 бойцов. Все они были из числа
пленных красноармейцев и перешли на сторону рейха по разным мотивам.
Преобладали, конечно, шкурные интересы. Но было немало и тех, кто искренне
верил, что Германия и фюрер либо восстановят в России монархию, либо созовут
Учредительное собрание. Среди завербовавшихся имели троцкисты и ревностные
сторонники пакта Радек-Сект с совместными планами войны против Британии, а
затем и Америки.

- Дружище Альфред, как у вас обстоят дела с внедрением агентуры? Порадуйте
своего партийного товарища, - начал Науманн беседу, как будто они хлебали
суп одной ложкой с младенчества.

Это лишь напрягло штурбанфюрера. Он не стал оттопыривать локти и тянуться во
фрунт, потому что шеф этого не требовал от подчинённых. Что требовал от них
шеф, для многих оставалось загадкой. Фанатики подобно Краучеку, получая
бредовые по смыслу и содержанию директивы о повальном уничтожении
большевизма (членов партии, активистов, комсомольцев и советской
интеллигенции, исключая технарей), начинали их исполнять. Очень скоро,
попробовав вкус крови, они теряли оперативный нюх и начинали стремительно
падать по карьерной лестнице. Многие из них попадали на фронт. Одиночки
приспосабливались, толкуя приказы в соответствии с обстановкой. Смирнов был
таким. Он скоро уловил "генеральную линию". Шеф и стоящие за ним бонзы СС и
"золотые фазаны" (чиновники НСДАП) преследовали хитрую цель. Они
одновременно нагнетали обстановку бессмысленными репрессиями и одновременно
списывали эти жертвы на Советы. Так, вовсю писала оккупационная пресса. Но
население этому вскоре перестало верить. Тогда Науманн поступил ещё хитрее.
Через агентуру он пускал слухи, что в рейхе есть силы, изначально бывшие
против этой войны. Что развязана она вопреки воли фюрера, которого окружают
и обманывают генералы. То же он распускал о Сталине. Параллельно
формировалось другое направление активной пропаганды. Суть его состояло в
том, что жестокости в отношении пленных и населения - мера вынужденная. Они
вызваны как некомпетентностью и предательством, так и желанием подстегнуть
население к борьбе с оккупантами. Стало быть, и Гитлер, и Сталин были
одинаково заинтересованы в этом.

- Партайгеноссе, все семь агентов из числа пленных ушли в лес. Легенда
прежняя: побег из лагеря, побег по дороге на работы или оттуда. Информация
через условленный тайник поступила лишь от одного. Причём всего два раза.
Уже целый месяц агент не выходит на связь. Русские, как вы знаете, в
сбежавшем от нас видят потенциального шпиона и диверсанта. Это очень сильная
сторона их контрразведки. Особенно, если у объекта подмоченная биография.
Допускаю, что его решили дополнительно профильтровать...

- Да, да, - качнул бриллиантиновой русой головой оберфюрер. Он толкнул к
Смирнову коробку гавайских сигар и серебряный ножик в футляре: - Угощайтесь,
дружище! У нас непринуждённая обстановка. Просто товарищи по партии
советуются, как им быть, - он тускло рассмеялся. - Да, вы ещё раз правы. У
русских очень сильно поставлена процедура фильтрации. Разве что Абвер
способен составить им конкуренцию. У нас же развели непозволительный
либерализм! Как будто и впрямь поверили этому дураку Геббельсу, будто в
России произойдёт революция. Пока что происходит обратное. Вы не находите?
Смирнов задумчиво взял сигару и обрезал кончик в хрустальную пепельницу.

- Сложный вопрос, оберфюрер. Наша победа, конечно, близка, но закрывать
глаза на трудности - преступное разгильдяйство. Необходимы агенты во всех
крупных партизанских соединениях, на уровне штабов. Но Сталин в 1937-38-м
перестрелял и пересажал сколько-нибудь подходящий материал для вербовки. Не
то, что в Европе. Приходится довольствоваться тем, что есть. А это ничтожно
мало. Кроме того, вы ведь знакомились с агентурными досье. У меня
разношёрстый состав. Монархисты, бывшие и нынешние эсеры, скрытые трудовики.
Есть даже один "зелёный" - было в ходе Гражданской войны такое партизанское
движение, - Смирнов наконец закурил и откашлялся: - Они создавали отряды,
защищающие деревни от городов. Идея Руссо о природных корнях человека плюс
стремление сохранить патриархальные ценности. Ну, и конечно, троцкисты. Вся
эта компания трудно уживается вместе и преследует противоречивые цели.
Иногда мне кажется: проще расстрелять их всех. Но я же понимаю: это бред!

- Конечно, это бред, - согласился Науманн, подавляя в себе желание закурить.
Для пущего либерализма он уселся на край стола: - Я рад, что ты это
понимаешь. У русских нам необходимо хорошо поставленная агентурная сеть. На
момент вторжения она у нас была. Ну, конечно... - он заметно скривился, - если
считать за нашу контору ведомство Шелленберга. Как тебе известно, этот
красавчик никогда так просто не делился серьёзной информацией. Тем более что
её значительная часть получена от Канариса. Подозреваю и то, что эти свиньи
скинули нам до и после начала Восточной компании, сильно профильтровано.
Тебе так не кажется?

- Подолгу службы я часто пересекаюсь с СД и Абвером. Вынужден согласиться с
вами: с тобой, оберфюрер.

- Рад, что и в этом мы находим точки соприкосновения, - грациозно
перегнувшись, Науманн вынул из чёрной папки с материалами наружников
матерчатый непромокаемый конверт. Вынул из него фотографию и показал её
Смирнову: - Этот субъект торгует недалеко от соборной паперти. Присмотритесь
к нему. Есть серьёзные основания, что он связан с подпольем и партизанами.
Если это их неучтённый агент, не надо сразу брать его под колпак. Нежно
проконтролируйте его контакты: кто, когда, зачем у него покупает сало, чем
расплачивается. Это очень важно - ни мне вам говорить. Сдаётся вашему шефу,
что эта оперативная точка для негласных контактов. Он как почтальон для
передачи...

- Я вас... тебя перебью, оберфюрер. Русские называют этот способ контакта
"почтовым ящиком". Вложил, выложил...

- Почтовый ящик? Что ж, оригинально. У русских всегда было чему поучиться.
Кроме всего, - Науманн нажал кнопку звонка и заказал вбежавшему Менцелю два
кофе, - у меня есть одна потрясающая идея...
 
Он достал из другой папки чистый лист бумаги и размашисто написал карандашом
со стирательной резинкой: "Думаю, что будет лучше, если с партизанами
пойдёте на контакт лично вы. Как вам такая идея? Изобразите из себя
раскаявшегося русского. Очень способствует ваше происхождение. Если моя идея
подтвердится и Якунов связной между лесом и подпольем, он должен клюнуть. Мы
в свою очередь составим вам подходящую легенду. Кроме того, одна особа, с
которой я вас сведу..."

В довершении беседы он показал Смирнову два фото Ани. Одно было сделано
наружниками, когда девушка шла по хрусткому снегу на работу в комендатуру.
Второй - уже в коридорах самой комендатуры: агент подошёл к ней вплотную и
сделал снимок из портативного аппарата с объективом, замаскированным под
пуговицу. Смирнову запомнились выразительные большие глаза и пышные,
собранные в косу светлые волосы. Судя по всему, девушка была серьёзной и,
следовательно, в целом "материал" подходил.

- Она уже оказывала услуги лично мне, - загадочно усмехнулся шеф. - Я нахожу
её подходящей для наших игр. Если она пытается вести с нами свою игру и
строит на мне расчёт, - глаза его заледенели, - то это не укроется от меня.
Берите её в оборот и удачи! Думаю, партитура стоит того, чтобы её сыграть...

- Понятно, шеф, - двинул помертвевшими губами штурбанфюрер. - Разрешите
взять фотографию:

***

...Ну что, к Люде идёшь? - пропищал огромный Гранатулов, что высился в дверном
проёме.

Он возник там неожиданно, когда Васька сшил неровными стяжками валенок и
готовился по разрешению отделённого отправиться к нему сам. По той же
причине. С третьего этажа развалин жилого дома, в котором остались целы все
перекрытия, но стены зияли пробоинами, а внутри была растащена вся мебель,
хорошо просматривался обгоревший куб с провалами окон и дверей посреди
парка. Это был музей обороны Царицына 1918-19 гг. Вся площадь сада, белая,
как в кисею, была покрыта отвратительными ямами воронок разной величины,
обломками автомашин без кузовов, что были спилены немцами на дрова и часто
без радиаторов, что выполнялись ради экономии стратегического материала (по
доктору Геббельсу) из прессованного картона. Тут же за импровизированными
капонирами стояли за гнутыми щитками 37-мм пушки, на могильных холмиках
высились стальные каски (деревянные кресты в "котле" также шли на дрова),
стоял брошенный мотоцикл "цюндап" и вполне исправный "опель-генерал",
окрашенный в неровную белую полоску, перегораживал главный вход в здание,
выполненное из красного кирпича. Его некогда оцинкованная зелёная крыша
зияла многочисленными пробоинами; обнажился каркас, в который, завывая,
заносилась белая метель и падали крупные белые хлопья снега. Несмотря на
кажущееся отсутствие движения ("поди, вымерли все, гады!") двигались по
коробке захваченного здания с величайшей осторожностью, так как из тёмных
проломов и проёмов со сгоревшими рамами и вышибленными окнами могли сухо
клацнуть выстрелы из маузеровских карабинов, протрещать очередями из MP38
или MP40, брызнуть свинцом из MG 34 на треножнике: Не следовало полагаться
на снарядный и патронный голод у фрицев. Чем меньше у них становилось
боеприпасов, тем метче они целились и точнее жали на спусковой крючок.

- Разрешите не отвечать, товарищ капитан? - Цвигун лишь взглянул в глаза
своему комбату.

Тот лишь тяжело вздохнул. Затем вышел из дверного проёма в комнату с
выщерблинами от пуль, с сохранившимися остатками обоев на бетонных стенах и
группой бойцов, что прислонившись, спали под окном. Этажом выше был
оборудован НП, к которому сверху и снизу тянулись длинные и толстые провода.
КП батальона расположился на чердаке дома, что сохранился хорошо. Оттуда всё
было видно как на ладони: и пепельно-чёрная шапка Мамаева кургана, и серая
бетонная каланча элеватора с тянувшейся паутиной железнодорожных путей, с
опрокинувшимися сгоревшими вагонами и скрученными в спираль рельсами, и само
сгоревшее и полуразрушенное, с круглой аркой входа здание Сталинградского
вокзала. Сразу за ним над городом начинал нависать Мамаев курган, который
почти граничил с Волгой, закованной теперь в тесный ледяной панцирь. Вся
поверхность этой "горки" была изрыта воронками самой разной величины,
исполосована изломанными линиями траншей и извилистыми ходами сообщений,
пулемётными и артиллерийскими дотами, квадратными ямами, с оборудованными в
них позициями для танков и штурмовых орудий. Кроваво поблескивали в свете
заката водонапорные баки на самой вершине. На одном из них, если
присмотреться, был виден крохотный алый стяг. А по обоим берегам реки,
теперь не опасаясь, командование 62-й армии выдвигало вторые и третьи
эшелоны. В захваченную часть города непрерывным потоком текли пехотные
колонны, полуторками, "зисами" и "студебеккерами" доставлялись грузы и
увозились раненые, подвозились батареи 76-мм, что били вдоль улиц, лязгали
гусеницами лёгкие танки Т-70 и Т-40 на автомобильных агрегатах. Вдоль
специальных меж, промеренных сапёрами (сверлили лёд), осторожно двигались
"тридцатьчетвёрки" и КВ. С ближайших высот гукала тяжёлая артиллерия, и
оставляли в небе знойные протуберанцы "эрэсы". Казалось, они растапливали
ледяной ветер, заставляли таять снег и разгоняли свинцово-серые или
пепельно-белые облака. А впереди на пересечении главных улиц, за скелетами
разрешенных домов без крыш высилась серая полукруглая арка Центрального
универмага, изъязвленная снарядами, пулями и осколками. Все подходы к нему
тщательно просматривались и простреливались с обеих сторон снайперами и
пулемётчиками, наблюдались в стереотрубы и бинокли. В подвалах многих домов
были оборудованы огневые точки, во дворах и посреди улиц нередко выявлялись
вкопанные по башни неподвижные танки, что выбрасывали из своих жерл
последние снаряды. Обмотанные шалями, с обвязанными тряпьём ногами и
головами "сталинградские гренадёры", что умирали от голода и от холода,
продолжали оказывать ожесточённое сопротивление. В плен пока мало сдавались.

- А у меня каждый боец на счету, - заметил Гранатулов беззлобно. Переступая
с ноги на ногу, он забросил ППШ за спину. - Понятно? Ну-ка отставить!
Поступаете в моё распоряжение. Повторить!

- Есть поступить в ваше распоряжение, - только успел цмыкнуть языком Васька.

- Ну, хотя бы на часок, а, товарищ комбат? А потом хоть в штрафную...

- Я те дам в штрафную! - пропищал комбат, поднося к его лицу на почтительное
расстояние свой кулак молотобойца. - Ишь герой-любовничек херов! Вот так ты
ценишь её, вот так... Любишь ты её хреново, боец. Не любишь ты её совсем,
иначе говоря.
 
Не давая Ваське опомниться, он в вполуприседе пересёк открытое пространство
(в стенку сразу же цвинькнула пуля). Ткнул кулаком наблюдателя, который
лежал, раскинув руки, возле пробоины с обнажившейся кирпичной кладкой. Тот
совершенно не реагировал на толчок. Гранатулов, тихо матерясь, ткнул ещё
сильней в лечо. Тогда наблюдатель глухо зарычал, а Васька увидал на левом
плече маскхалата коричневато-бурое кровавое пятно. Ругаясь ещё тише и
сильней, комбат принялся сам распарывать трофейным тесаком маскхалат, ватник
и прочую амуницию. Из плеча, наконец, показалась сама рука, из которой
толчками полилась кровь. Васька, понимая, что рискует, бросился через всю
комнату. Добегая, он увидал, как в одном из окон музея отчётливо полыхнул
выстрел.

Вскоре они сидели возле раненого. Гранатулов, разорвав свой индивидульный
пакет, залил рану йодом. Кровь хоть и стихла, но продолжала сочиться из
треугольной ямочки с багрово-синим отёком. Поверх командирского, что
мгновенно промок, Васька наложил свой ватно-марлевый тампон, как его научила
Людмила. Затем, нахально отстранив Гранатулова, принялся туго бинтовать
лежавшего, которого пришлось облокотить о стену.
 
Под окном заворочались проснувшиеся бойцы. Кто-то попытался сунуть голову в
проём окна, но Гранатулов ударом кулака предупредил это. С чердака музея
коротко ударил МG34. Cо второго этажа по нему затараракал <максим>. Обычные
пули в вперемешку с трассирующими, красных и зелёных цветов, потянулись с
разных сторон, ловя людей в перекрестья. Вскоре музей накрыло огнём 76-мм
дивизионок, отчего на мгновения чёрно-фиолетовый воздух осветили яркие
вспышки, а сам дом и площадь заволокло густыми клубами дыма.

- Ах, суки, - бормотал подстреленный наблюдатель.- Вот твари! Достали-таки...
- А ты не высовывайся, - зло огрызнулся Гранатулов. - Товарищ боец! Вас что,
не инструктировали, как правильно вести наблюдение? Ага? Что надо выбрать
точку, не освещаемую луной или солнцем, тоже не предупредили? Ага...

Васька лишь сочувственно пожал руку раненому. И спросил немного ни мало:

- Товарищ комбат, разрешите я лучше здесь, вместо него...

- Я тебе сейчас подзатыльник того: дам, наверное... Понятно? Ещё раз,
поступаете в моё распоряжение. Повторить!

- Повторяю, поступаете в моё распоряжение.

- Вот так! Что б ходил за мной, как пришитый. Увижу, что отстал, берегись!
Всё равно, что дезертируешь. Сам, лично тебя расстреляю, Цвигун. Ух, ты у
меня того-самое... допросишься...

Пришлось больше не настаивать на своём. Они вместе, пригибаясь, спустились
по заваленной, кое-как расчищенной лестнице (на отдельных пролётах спали
вповалку и тесно прижавшись бойцы батальона). Вместе вышли на задний двор
через огромную дыру от снаряда 150-мм не меньше. Среди сугробов, где вилась
позёмка, стояли германские, занесённые снегом грузовики, автобусы и прочие
авто без деревянных частей, со срезанной кожей и замшей с сидений, а также с
обозначением WH. Прохаживались наши часовые, утопившие головы в ушанках в
поднятые воротники шинелей. В белых маскхалатах возле подъезда выстроился
наряд из разведбата, по численности - неполное отделение. Почти у всех ППШ
были замотаны бинтом, и вся амуниция была под белой тканью. Они время от
времени прыгали и кружились на месте, по команде старшего, который затем
шепотом прочитал им боевую задачу. После чего, разведнаряд разом повернулся
и стремительно исчез в ближайших развалинах.
 
- Товарищ комбат! - кликнул его голос позади. - Вас это: 108-й требует, -
что означало штаб полка.

Гранатулов заметно выпрямил своё угольно-чёрное от грязи, искажённое
напряжением и ожесточением лицо. Затем шевельнул плечами атлета, из которых
поверх белой кожи торчали из прорех хлопья овчины. Поправил портупейные
ремни, один из которых держал планшетку, а два других пояс с кобурой. Затем
решительно шагнул к телефонисту, тянувшему за собой провод и аппарат со
снятой трубкой.
 
- Алло, у аппарата 12-й. Докладываю, обстановка впорядке. Фрицы засели в
музее, оттуда ведут периодический огонь из стрелкового оружия. Потери: трое
убитых и один легкораненый. Предполагаю оставить его у нас до утра.

- ..Тут вот какая петрушка, - сказал ему счастливым голосом помощник
командира, - к тебе сейчас идут парламентёры из штаба дивизии. Так что
встреть их. Даже лучше - вышли к ним кого-нибудь. Самого опытного бойца или
командира. Понял? Так-то вот. Они идут со стороны элеватора через посты.
Ведёт их начальник штаба. Ой, боюсь я - не знает он отзыва. Как бы по нему
не засветили...Да и фрицы вокруг недобитые шастают. Понял задачу? Ну-ка,
повторить!

Гранатулов начал было повторять вялым голосом (его перебили и приказали
повторить снова), как вдруг их дом заметно вздрогнул. Посыпались обломки.
Вскоре красноватая вспышка осветила всё вокруг. Протуберанцы реактивных
снарядов показались в небе, закрыв собой звёзды. Немцы явно метили по КП,
который либо обнаружили, либо подозревали.
 
Васька вспомнил Константина Симонова и пожалел, что того нет поблизости.
Увидел как на яву его ясные, смеющиеся чёрные глаза, широкую улыбку, ощутил
крепко, но дружеское рукопожатие. Майор: Искоса он посмотрел на Гранатулова,
который наблюдал за миномётчиками: те, понукаемые своим командиром,
потихоньку выдвигались на намеченные позиции. Кто тебя, придурка, за язык
тянул? Такое сказать: "Любишь ты её хреново, боец. Не любишь ты её совсем,
иначе говоря". За такое морду бъют вообще-то. Ну, ясно дело, запал на Люду.
Ясно дело, что ни светит ему. Ясно дело-то, ясно:

- Товарищ комбат, а давайте я пойду этих, как их там: парламентёров
встречать. Разрешите?

- А, что? Не разрешаю, - начал было Гранатулов, но тут же подпрыгнул на
месте. Поднеся к носу Васьки огромный кулак, откровенно заорал: - Рядовой
Цвигун! Как слышишь?!? Прилично, а? Сейчас ты у меня хер что услышишь...

Он замахнулся и резко, крутанув всей часть тела, двинул рукой в направлении
Васькиного уха. Но не тут-то стало: Наш герой вовремя присел: огромный кулак
просвистел над ним как ядро. Удивлённый, Гранатулов быстро убрал руку.
Оглянувшись по сторонам, заметил: группа бойцов хохочет с верхних этажей,
похохатывают в воротники шинелей и часовые. Он смерил ужасным взглядом
Цвигуна. Захотелось налететь на засранца всей массой, попрессовать его
ударами, как на ринге. Но он сдержал свою ярость. Спасительная картинка
оживилась в мозгу. Сначала огромный луг с цветами, освещённый с небе по
которому бежал он, босоногий мальчонка с хворостинную и гнал перед собой
стадо серых гусей. Затем он же в габардиновой, перехваченной скрипучей кожей
комсоставских ремней гимнастёрке, синих бриджах и чёрных с синей искоркой
сапогах. На красных кубарях застыли по два кубика старшего лейтенанта.
"Любишь ты её хреново, боец. Не любишь ты её совсем, иначе говоря". Строй,
командиров, отличников боевой и политической подготовки 1-й Московской
пролетарской дивизии за 1937-й, получивших нагрудной знак, замер перед
колокольней Ивана Великого. Вокруг не было ни души, кроме солдат и офицеров
охраны в красно-синих фуражках. По стране гуляла "великая чистка". Вдруг
из-за Грановитой палаты показались Сталин, Калинин, а также Молотов с
Ворошиловым в сопровождении огромного старшего майора НКВД, перехваченного
ремнями. Сталин, одетый в расстёгнутый лёгкий плащ стального цвета, в мягкой
фуражке поразил тогда его. Он не был ни большим, ни красивым, как на
картинах и монументах. Покрытое рябинами лицо, подстриженные рыжеватые с
проседью усы, маленькие, как у пианиста, руки. Зато глаза: Они метали жёлтые
искры, были золотисто-карие, смотрели остро и пытливо. От этого взгляда
пробирало в дрожь. "Вы кто, товарищ?" - "Старший лейтенант Гранатулов".- "А
почему голос такой тонкий?" - "У меня он от рождения такой, товарищ Сталин".
- "У меня вот от рождения очень тихий голос, но я его вырабатываю.
Руководитель не может иметь невыразительный голос. Голос как инструмент.
Надо учиться им управлять..."

Потом в воображение ворвалась жена и дочери, купающиеся в волнах Чёрного
моря. И он, загорелый и сильный, покрытый буграми мускул. И всё стало тихо и
спокойно, потому что он боялся других видений. Рёва "штукас", что, вытянув
шасси и растопырив крылья, пикируют на змейку поезда. С них отрываются
тёмные хвостатые фугаски...

- Ладно, пойдём вместе, - буркнул он, смягчившись. - Рядовой Цвигун! Слушай
мою команду, - Васька вытянулся: - Сопровождать своего командира.
Васильчиков! - он встретил взглядом 2-й номер "максима", передай Ефремову,
чтобы за время моего отсутствия исполнял обязанности командира. Как понял,
повторить!?!

Желторотым лейтенантам он не верил. А они уже спешили со всех сторон, как
тараканы, выползая из щелей и дыр. Армия без младших командиров не армия,
но, по твёрдой уверенности Гранатулова, старшина, прошедший Гражданскую и
Халхин-Гол, гораздо надёжнее. Лишь одного из них, закончившего ускоренные
курсы при Саратовском пехотном, он отметил, так как тот с начала войны
провоевал сержантом. Двое других, закончивших аналогичные курсы в Рязани,
были неоперившимися подростками, сразу со школьной скамьи. Один воевал
неплохо, а второго приходилось всё время подстёгивать.
 
:Они шли, переступая через груды щебня и кирпича, с торчащими арматуринами,
через окоченевшие, покрытые снегом тела. Вспышки ракет, что пускались с
нашей стороны, неровным магниевым светом выхватывали из темноты то осколок
стены с зияющими глазницами, то брошенную германскую технику и вооружение.
Коробчатые тягачи "стеур" на гусеницах, продолговатые транспортёры "бюссинг"
с рядами сидений, маленькие угловатые командирские вездеходы "кюбель". В
одном месте застыли на перекрёстке среди холмов из сплошных обломков два
танка с крестами. Длинная пушка с тормозом одного из них смотрела точно на
идущих. Гранатулов и Васька едва не залегли. Но люк на массивном утолщении
командирской башни был распахнут. В него, завывая, влетала ледяная крупа.
Второй панцер уставил обрубок 75-мм в противоположную сторону. Но возле него
было заметно шевеление.
 
Васька и Гранатулов мгновенно сравнялись с поверхность. Стараясь не звенеть
движущими частями, они выставили оружие.

- Как думаешь, комбат, фриц какой притаился? - одними губами спросил Васька.

- Помолчи, - Гранатулов свёл скулы и недобро посмотрел в его сторону.-
Рядовой Цвигун... нет, оставить, - он немного помолчал, набрал полные лёгкие:
- Обходим с двух сторон. Только тихо и незаметно. Загремишь, убъю. Повторить
задачу...

Васька первым заметил то, что привлекло их внимание. Это был мальчишка,
закутанный поверх драповой курточки шерстяным, давно не стиранным и рваным
платком. Ноги были обвязаны тряпьём. Танки, по всей видимости, были
застигнуты налётом наших штурмовиков. "Илы" сбросили на них 250-килограмовые
бомбы и, зайдя на повторную штурмовку, прошлись очередями из 25-мм пушек, о
чём свидетельствовали вереницы маленьких, присыпанных снегом воронок. Возле
воронок покрупнее валялись немецкие трупы. У многих были сняты сапоги и
шинели с одеялами. Мальчишка, терпеливо сопя, стаскивал с мертвеца,
застывшего за рулём "кюбеля", войлочный бот. На подкравшегося к нему сзади
Ваську он даже не обратил внимание.

- Ну, привет, воин, - потрясённый, Васька опустил ствол СВТ, отмеченный
ветошью поверх газоотводной трубки. - Рассказывай своё ничего.

- Дяденька, я вас обоих издали заметил, - не оборачиваясь, хмыкнул малец. -
А вы...

- Да я понял, что ты разведчик: это, самоё-самое, - Васька чуть не сказал:
"Дай я тебе помогу".

Тем временем, справа, где шёл и задержался Гранатулов, донеслись две
короткие очереди. Бил ППШ. Через каждые пять выстрелов в сторону
трансформаторной будки, что на удивление сохранилась, нёсся трассирующей
зеленоватой линией пристрелочный патрон. Сразу ожили дальние, к элеватору
развалины. Из них также загремели ружейно-пулемётные выстрелы (из
пистолет-пулемётов было далековато). Дважды ухнул германский 83-мм полковой
миномёт. Его мины с тонким, леденящим душу свистом приземлились в ста метрах
от застывших танков. Но Васька и малец, которого тот прижал к земле, чуть не
задавив своим телом, нисколько их не испугались.

- Дяденька, пустите, вашу мать... - хрипел мальчишка, пихая Цвигуна локтями. -
Зачем вы меня душите, дяденька? Что я вам сделал? Пустите, говорю...

- Поори у меня, - возник сбоку из-за камуфлированного стального борта с
мальтийским крестом Гранатулов. - Холуй... - он уже вскинул ППШ, но тут же
разобрался: - А, гражданское население... Чё ж ты, Цвигун, придавил мальца?
Пусти его, задушишь ведь. Кому говорят!

Цвигун уже был на ногах и рывком приподнял отпихивающегося мальца.

- Да я, это самое... - начал он. - От осколков его прикрыл. Одичал, наверное,
парень. Нервный такой...

- Сами вы одичали, - отпихнул его, наконец, парнишка. Шмыгнув носом, он
заявил ни много, ни мало: - Шли бы отсюда, дяденьки. А то мне ещё с этого
фрица надо обувь стянуть. Ботинки у него тёплые. У меня уже пара для
сестрёнки есть. Теперь для бабули вот...

У Васьки и Гранатулова почти одновременно повисла челюсть, а волосы
поднялись дыбом.

- Так ты что, мародёрствуешь? Так... - комбат переводил взгляд то на тщедушное
тельце, то на мёртвого за рулём вездехода, что висел на руле. - И долго ты
этим занимаешься? Советский парнишка, мать твою-перемать...

Мальчишка с диким воем прыгнул на него и стал колотить в почерневший
изорванный полушубок ручонками в огромных варежках.
 
- Молчите, молчите! - пронзительно заверещал он, захлёбываясь в рыданиях. -
Мамка погибла, а вы её так! Гады вы, гады! Фрицы и то хорошие. Я за мамку
кого хошь порву! За мамку...

Цвигуну едва удалось оттащить разбушевавшееся тельце.

- Дурачина! Да шёл бы к нам, тебя бы накормили, - Гранатулов, едва ни плача,
то отрывал, то прижимал его плотнее.

- Ага, к вам подойдёшь! Сразу стрелять начинаете, - всхлипнул парнишка.

- Тебя как зовут, лучше скажи? - Цвигун начинал припоминать, для чего они
сюда вообще пошли, но жалость брала своё.

Мальчишку звали Сашка. Фамилия была как у Люды, Пономарёв. От слова
"пономарь", то бишь так называли на Руси монахов на звоннице, что били в
колокола. Они потомственные сталинградцы. Мать работала на тракторном заводе
в вентиляционной службе. Бабушка вахтёром в Доме Специалистов. Отца с
началом войны никто не призывал, так как он работал на СТЗ инженером по
технике безопасности. Но с началом "войны за город" (по определению Сашки)
он стал помощником командира танкового батальона, что был сформирован из
машин, только что сошедших с конвейера. Было это за неделю до того, как
фрицы обрушили бомбы на город, после чего всё вокруг начало гореть. Мамка
после этой бомбёжки не появилась, стало быть, её убило. Отца он тоже больше
не видел. Вскоре дом разбомбило, и они с пятилетней сестрой стали жить в
подвалах. По ним бегали крысы, но они научились спать по очереди. Костёр
разводить было нельзя: по огням, особенно ночью, стреляли с обоих сторон.
Это было красиво, когда стреляли трассирующими, но опасно. Пищу приходилось
забирать у мёртвых солдат, которых на улицах валялось много. Надо было
только опередить крыс, которых развелось множество. Приходилось это делать
ночью, так как днём по нему начинали стрелять. Пару раз наши бойцы угощали
их хлебом, даже дали банку тушёнки. Как-то в подвал пришли немцы. Один им
пригрозил винтовкой и больно пихнул его сапогом. Другой угостил шоколадкой и
пожурил того, дурного. С этих пор вокруг были только немцы. Урчали немецкие
танки с чёрно-белыми крестами, бронетранспортёры с большими кузовами,
грузовики с пятнистыми накидками. Возле подвала установили тяжёлые большие
пушки на стальных колёсах. Они оглушительно стреляли - так, что вздрагивал
пол, и со стен летела цементная пыль. Потом батарею отодвинули. Заходившие к
ним немцы заняли часть подвала, куда натаскали мебель с разных домов,
повесили на стенку портрет своего дяденьки с усами, как щётка. К ним
протянули связь и установили телефон в чёрном чехле. В углу на столике
пиликала и пищала длинная плоская рация. Живший с ними германский офицер в
очках был к ним добр. Он часто показывал фотографии своих детей, гладил их и
угощал то леденцами, то шоколадкой. Потом их, по его приказу, стали кормить
из плоского зелёного котелка с откидывающейся на пружине крышкой, что
выступала в качестве стакана. Зачастую это была перловка со свининой, но
пару раз им давали рисовую кашу с черносливом. Всё равно, это было как дома!

- Вообще, хорошо устроились, - с неприязнью заметил Гранатулов, оглядываясь
по сторонам. - Так, вести наблюдение, не хлопать бровями, - приказал он
Ваське и продолжил: - А к своим через Волгу: - он тут же осёкся. - К своим
надо было пробиваться.

- Не можем мы. У меня сестрёнка и бабушка, - упрямо заявил Сашка, стиснув
потрескавшиеся, кровоточивщиеся губы.
 
Бабушку они, оказывается, нашли на развалинах. Она жила в блиндаже, вырытом
на склоне берега нашими бойцами. Точно также, как они, ходила искать на
развалины съестное, собирала провизию у мёртвых. ("...У наших надо рыться в
карманах и вещмешках, а у немцев либо ранцы, либо специальные сумки на
ремнях - там всё есть. Даже бутерброды с ветчиной и с сыром...") Они перешли
жить туда после того, как немецкий штаб ушёл. У них стали складировать
пустые зелёные ящики от стреляных снарядов, а их выгнали. С бабушкой стало
лучше, так как она запаслась чайником, где на углях, чтобы не привлечь
внимание, варили пищу. Но приходилось просить на пропитание у немцев.
Несколько раз он схватывался на кулаках с другими мальчишками, что говорили:
"Это район наш. Тут просим мы. Появишься ещё - намнём фарту. Или утопим..."
Последняя угроза была только на словах. Но искупать головой могли, подержав
за ноги, пока не начнёшь захлёбываться. В конце концов, они нашли общий язык
- стали делить всё поровну. Тем более, что Сашка подсказал метод: находить
пожилых немцев, что б обязательно в очках и с волосатыми руками. Такие
обычно давали сразу, а от молодых можно было получить пинок. Но молодые тоже
давали покушать из котелков. Особенно, когда им пели "Катюшу". "Мы красные
кавалеристы", "По долинам и по взгорьям", "Три танкиста"  также шли "на ура".
Вернее под возгласы  "гуд, руссиш киндер!". Вообще, это по ихнему означало, чтоони довольны. Вот "шайзе", "ферфлюхт" или вердаммт", совсем другое дело. Тут надо было сматываться. И поскорее... "Ген гуд" и "кессен ген", значит всё в порядке, можно идти дальше.Так говорили патрульные.

Уже в октябре их поймали какие-то солдаты с бляхами на цепочках. Сбили в колонну с другими детьми. На ночь их заперли в бараке рядом с которыми - они видели! - сидели на корточках мужчины и женщины. Какой-то немец в камуфляжной куртке с засученными рукавами сидел возле пулемёта на трёх опорах. Он играл на губной гармошке. В отдалении устанавливали другие пулемёты. А ночью пожилой солдат с бляхой помог им бежать. Он подкопал лаз, через который мальчишки и девочки выбрались. Когда они бежали, загремели позади длинными очередями пулемёты. Донеслись дикие крики...

- Ишь, добренькие какие, - процедил Васька, вспоминая, тем не менее, об
Эшке - германском солдате, бывшем рабочем с "Россельмаша"...

А лицо Гранатулова занемело. Он снова прижал мальчика к себе, погладил его.

- Ладно, боец, отвоевался. С нами пойдёшь.
 
- Никуда я с вами не пойду. У меня там...

- Да знаю я. Я тебе бойцов дам. Они вас всех сюда и потом через Волгу - в
тыл. Навоевались, настрадались, - изобразил подобие улыбки комбат. - Тебе и
сестрёнке учиться надо. А бабушку того, в дом для престарелых. Каково это
для её лет - столько на морозе, голодать...

- Комбат дело говорит, - тряхнул головой в шапке Васька. - Всё верно, малёк!
Тут взрослые мужики не выдерживают, а ты? Не спорь с дядями, а то пендаля
получишь.
 
- Сами вы получите, а только я никуда отсюда не пойду, - ледяным взрослым
голосом проговорил Сашка. - Это наш город, и мы никуда из него не уйдём.
Фашисты не выгнали, а вы...

Гранатулов прижал было сильней, но тут же опустился на корточки. Посмотрел
ему в глаза:

- Ты что нас, обидеть хочешь? С фашистами равняешь?

Васька увидел две грязно-белые фигуры, что шли, пригибаясь, возле обломков и
шёпотом возвестил об этом. Гранатулов и Сашка тут же оказались рядом. Комбат
и Цвигун выглядывали из-за остывшей башни, а мальчишка пристроился внизу, за
гусеницей. "...Wa ist Helmut? Itch been comtt lergen... Naturlich, Herr
Hauptmann! Das ist direction veers auf..." У обоих были надвинуты капюшоны
курток, в руках проглядывались наши пистолет-пулемёты. Они то ложились,
когда вспыхивала ракета, то осторожно поднимались, двигаясь перебежками и
зигзагами.

- Такие часто здесь ходят, - сказал мальчик. - Могут и подстрелить. Вон
Женьку Жукова со "Спартановки" такой с колена взял. Короткой очередью. Тот
только высунул голову и крандец.

- Помолчи, - было зашипел Гранатулов, но тут же добавил спешно, -
пожалуйста...
 
- Это ж наверняка кого-то пасут, - высказал свою мысль Васька. - Не иначе
как...По виду совсем не доходяги. Вот как двигаются - за здорово живёшь.
Подберёмся сзади: поделим этих фраеров на двоих. А, комбат?

Минуту они помолчали, наблюдая, как немцы, очередной раз вжавшись в снег,
наблюдали, как падает ракета. Осветительный патрон жёлтым зайчиком зарылся в
снег в пяти метрах от них.
 
- Дельная мысль, да только... - Гранатулов тихо выматериался и потянул
Васькину СВТ. - Ну-ка дай. Не время сейчас...

- Комбат, ты зря... Самое время! Тут херня какая-то. Помнишь, тот немец, что
давеча застрелился? Не нашли его, представляешь? То-то... Эти двое какие-то
подозрительные. Выясним заодно.

Гранатулов вздохнул порывисто. Затем всё же взял самозарядную винтовку.
Ваське сунул свой ППШ.
 
- Смотри у меня - что б был рядом! А то башку оторву, если живы останемся.
Понял или нет? - одними губами пропищал он. - А ты, Сашка, - он обратился к
мальчишке, - что б с места этого не сходил. Как всё закончится, пойдёшь с
нами в расположение батальона. Там тебе продуктов дадим и что-нибудь для
обогрева. Голова ты дубовая...

- Ага, только стоеросовая, - подсказал Цвигун, когда они уже выдвигались по
пластунски.

Сашка в ответ погрозил ему кулачком в огромной варежке. Состроил такую рожу,
что Васька едва не рассмеялся, но вовремя прикрыл рот…


Послесловие.

...Ну, и как мы будем отсюда выбираться? - спросил Сан Саныч, стоя в центре каменистого, сверкающего весёлыми и жутковатыми огоньками круга. - Ты нас завёл, Сусанин Иван.

- Но ты же, не поляки? - сострил Цвигун.

 С минуту они помолчали. "Чёрные", что двигались на них плотными рядами, наподобие египетских фаланг,по мере отступления обоих стариков к Центру, повели себя достаточно странно. Сначала замедлили свою мерную, тяжкую поступь, поднимающую облака песочной пыли, а затем и вовсе - встали как вкопанные... Сан Санычу даже вспомнилось, как он ездил в далёкие 70-е отдыхать на Карпаты и там - снимался фильм "Битва при Ватерлоо". Он попал на место прошедших съёмок: холмы и равнина остались покрыты неубранными съёмочной группой манекенами их пластика,  красных британских и синих французских... Затем эти "манекены" тоже замигали внутри скрытых капюшонами чёрных провалов. а затем произошло вовсе странное. Все они повернулись - резко - точно по команде, в обратную сторону. К барханам... Там возник силуэт. Это был явно человек.

- Это кого ж там несёт... - Цвигун преложил широкую шершавую ладонь к ресницам. - Тьфу, пылюку развели...

-Слушай, не сходи с Центра, умоляю... - съёжился Сан Саныч. - Кстати, ты по личному делу, до 43-го был Иван, потом стал... тебе в СМЕРШе Центрального фронта такую легенду сделали? Или сам попросил?

-Да было, Человек Гора, Саныч... И то верно, что сделали, и то, что попросил... С воровским прошлым себя развязал. Оп-оп-аньки!

Цвинун неожиданно присел и хлопнул себя в коленки.

-Ну что там? Не томи...Хотя и так видно, знакомый... Вестник...

-Да это ж Тимурыч, Тимурбеков! Братишка мой, однополчанин! Мы с ним сталинградский снег топтали. Он потом на сверхсрочную после войны ушёл, снайперское дело под Москвой преподавал. А по старости  в Союз писателей. У него сборник стихов вышел о войне, несколько повестей, рассказы...

Тимурбеков шёл на них, топча барханы какими-то сапогами из светлой кожи. Одет он был достаточно необычно: в куртку той же кожи, расшитую бисером; такой же треух покрывал его старенькую сморщенную голову с аккуратной седой бородкой. на груди одиноко висел орден Красной звезды. а в руках была его личная - снайперская винтовка Мосина, инкрустированная после войны жемчугом и бисером.

- Ага, эй! Аглы ! Эти худай берды... - он показал старенькой коричневой рукой на чёрных истуканов, когда оказался между ними, - всё тут заполонили. У них тут вроде завода - воспроизводство таких систем...Так что, Ваня, иду к вам - выпручать. куда мне без вас А вам без меня?

Он показал из кармана какой то плоский чёрный прибор вроде пенала - по его поверхности бегали всё те же светящиеся точки...