9
Ещё издалека Иван увидел на берегу озера небольшую избушку с почти плоской крышей. Можно было подумать, будто не хватило плотникам сил и они её не достроили. Над крышей торчала мятая и местами сильно проржавевшая труба. Сверху она была такой закопченной, что сажу, как нагар от фитиля свечи, развевало лёгким ветерком. При виде этой трубы опытный человек сразу бы определил, что избушка обитаема. Она была сложена из полусгнивших бревёшек, которые с торцов выступали на разную длину. Везде уже поработали короеды, и на брёвнах рыжими ошмётками висела отпадающая кора. Грязными клоками свисал сухой мох, которым конопатили стены. Вид у этого строения был затрапезный.
- Вот это и есть моё зимовьё, — разряжая ружьё, сказал Клочков. Патроны он вставил в патронташ, а ружье поставил возле двери.
Иван думал, что увидит здесь домик охотника. Он почему-то представлял себе красивую избушку с высокой крышей и большими резными окошками. А зимовье Клочкова напомнило Ивану недостроенную соседскую баню на даче. Сосед ничего трезвым не делал, и всё у него было каким-то кривым и косым.
Два небольших окошка этого зимовья были затянуты прозрачной пленкой. Куски похожей пленки ветром раздувало на крыше. Вершиной таёжного строительного дизайна можно было посчитать сбитую из жердей дверь. Чтобы не продувало, дверь изнутри обтянули старой телогрейкой. Со временем она ободралась, и оттуда грязными клоками торчала вата. Когда-то в этом зимовье стояли хорошие окна и дверь, но, видать, кто-то из постояльцев их не пощадил, и сейчас о них напоминали потемневшие оконные блоки и добротный дверной косяк.
Из зимовья открывался чарующий вид на водную гладь и окружающие горы. Впереди как волнистая гребенка стоял горный хребет, а за ним виднелись острые пики далёких гор.
Самые высокие вершины закрывали белые облака, плывущие на горизонте. Со всех сторон озеро окружали горы пониже, а их склоны утопали в зелени. Лес спускался прямо к воде и рос по пологим берегам, украшая это горное озеро. Возле зимовья все красоты кончались — здесь был полнейший бедлам: везде валялись грязные консервные банки и обглоданные кости. Вперемешку с ними попадалась рваная обувь и прочий хлам. Всё это больше напоминало свалку и совсем не соответствовало понятию Ивана о таёжном зимовье.
- Это не моё зимовьё, — увидев его недоумённый взгляд, сказал Клочков. — Я здесь только летом бываю. Обычно тут охотники зимуют. Под снегом этого бардака не видать, а весной они уходят и, наверное, даже не представляют, что тут творится.
Он неожиданно пнул консервную банку, швырнул в кусты рваный сапог.
- Я, в основном, обитаю на другом озере. За этим невысоким перевалом. — Он показал на противоположную сторону озера. — Там есть ёще одно зимовье. Потом посмотришь. А здесь, конечно, проходной двор, но зато на этом озере рыба лучше ловится.
Клочков быстро разжег костер, поставил котелок. Он принёс рыбу и какие-то консервные банки. Иван не успел ещё толком осмотреться, как весь стол уже был завален едой. Посередине стояла черная закопченная кастрюля с проволочной дужкой, которая выполняла роль котелка, а на краю — две эмалированные кружки.
- Ну, Ваня, давай вытаскивай бутылку и садись. Отметим твое спасение.
Иван растерялся. Бутылки у него не было. По его кислому лицу Николай сразу обо всём догадался.
- Ну ты что, идешь в тайгу без бутылки? Разве это дело? Такого я здесь ещё не видел. А вдруг заболеешь, тогда как быть?
Иван пытался оправдываться. Он говорил, что это лишний груз и вообще она ему не нужна.
- Бутылка — исключение из правил. Она ничего не весит. Запомни! Как ты так… А ещё из посёлка…
Он матюгнулся и, махнув рукой, пошёл куда-то в тайгу.
- С тобой всё ясно, - услышал Иван из-за кустов. — О-хо-хо-хо, ну и дела. Хорошо, что у меня есть заначка.
Не успел Иван опомниться, как Николай открыл бутылку и разлил по кружкам.
- Ну а хлеб-то у тебя есть?
Хлеб у него был. Иван вытащил все подмоченные продукты и положил на стол. Они выпили за встречу, потом за спасение Ивана, и обоим стало хорошо.
- Я, в общем-то, давно собрался на то озеро, — нажимая на хлеб, сказал Николай, — да теперь медведь покоя не дает. Замочить его надо, паразита такого. Я ему … всыплю.
Он постучал кулаком по столу, видно, этим показывая, что медведь всё равно своё получит.
- Что он тебе, мешает? Пусть живет. Он у себя дома.
- Да в том-то и дело, что мешает, — Николай поперхнулся и, прокашлявшись, продолжал: — Рядом с зимовьём шатается. Всё время прямо над душой стоит и, главное, никуда не уходит, зараза. Очень опасный сосед. Представляешь, недавно всю мою рыбу сожрал.
- А что за рыба? — спросил Иван.
- Да пелядь. Наловил тут два мешка, а часть вот накоптил. Думал, теперь надолго хватит.
Николай показал на ржавую закопчённую бочку, стоявшую на берегу. Как понял Иван, она служила коптильней.
Рядом с ними села яркая кукша. Она попрыгала на ветке и неожиданно камнем слетела на землю. Почти возле самых ног Клочкова птица что-то схватила и мгновенно отлетела в сторону.
«Ты смотри, совсем не боится, — подумал Иван. — Вот интересно!»
- Теперь медведю такая дармовщинка понравилась, — не обращая на кукшу внимания, продолжал Николай. — Он так и будет шакалить. Мало того, что к этому зимовью подбирается, так, паразит, ещё и к лабазу привязался. Что ему там надо, ничего не пойму. Вроде кроме кастрюль и сети ничего там нет, а вот лезет туда и все.
Иван предположил, что там осталось что-нибудь съестное и предложил посмотреть. Николай не отказывался.
- Вообще, я уже несколько дней этого медведя не вижу. Чем-то занят хозяин. Наверное, где-то жратву накопытил. Я думаю, что он скоро опять сюда заявится.
Николай снова разлил по кружкам. Они выпили.
- А что, яму ты сам выкопал? — разделывая малосольную рыбу, спросил Иван. Она была очень вкусная, и он несколько раз отрезал по кусочку.
- Да ты что, её так ешь? — глядя на него, не выдержал Николай. — Сдирай кожу и бери целиком. Давай я тебе почищу.
Он прямо с головой ободрал одну большую рыбину и отдал Ивану. Тот откусил большой мясистый кусок. Рыба была мягкая и почти без костей. Иван так аппетитно ел, что даже у Николая побежали слюни. Но есть он не стал, а только рукавом вытер своё густую бороду.
- Там, где эта яма, раньше был глубокий погреб. Когда-то давно рыбаки рыбу хранили. Место сухое, внизу мерзлота, а здесь, на болоте, погреб не выкопаешь — сразу зальет. Потом тот погреб провалился и стал никому не нужен. А я его расчистил и углубил. Вот яма и получилась. Я там рядом потроха оленьи бросил. Почувствовал запах?
Иван утвердительно кивнул головой.
- Но почему-то медведь не приходит. Может, что-то неладное почуял? Видно, не дурак. Но он всё равно мне попадется, вот увидишь.
Рыба Ивану понравилась, и он принялся за вторую. Эту он чистил уже сам. Кожа рвалась, чешуя разлеталась в разные стороны. На хребте он даже стал сдирать зубами.
- А что, нельзя его из ружья подстрелить? — выплюнув чешую и вытирая об штаны руки, спросил он Николая. — Обязательно надо было яму копать? Это же, наверное, дикая работа!
Тот согласно кивнул головой, и глаза у него заблестели.
- Пару дней как проклятый я там повкалывал. Вытаскал кубов пять земли и всю вёдрами на болото сносил. Это метров за сто от того места. Из ружья, конечно, по медведю можно было бы пальнуть, да только дело это больно рисковое. Если бы кто-нибудь ещё подстраховал, а то с одним ружьишком можно и самому без головы остаться: это же тебе не автомат. Да и главное в другом: у меня осталось всего два жакана. Пока я их хочу попридержать, может, пригодятся. А медведя, если по-хорошему, надо бить наверняка, не дай бог его подранком отпустишь, потом он тебя где-нибудь и подловит. Так что, если в себе не уверен - лучше не трогай.
- А что, правда, так страшен медведь? — спросил Иван. — Или это всё байки из серии «охотники на привале»?
Николай как-то странно на него посмотрел, усмехнулся и стал поглаживать свою красивую густую бороду.
- А ты проверь, если не боишься. Но лучше так не шутить: без головы останешься. Если набросится, не успеешь даже пикнуть.
К столу подошла Чара. Николай потрепал её за уши. Собака разомлела, прикрыла глаза. Она потерлась о руку хозяина и улеглась возле его ног.
После бутылки водки Ивана развезло, и он говорил без умолку. В перерыве, не давая времени на раздумья, Николай, как настоящий костоправ, вправил ему руку. От резкой боли Ивана прошибло потом, и он сразу протрезвел.
- Главное — теперь не натруждай, пусть отдохнёт, — улыбаясь, стал его успокаивать Клочков. Он закурил, и Ивана обдало дымом дешёвых сигарет. На время наступила тишина. Стало даже слышно, как, вгрызаясь в брёвна зимовья, скрипят короеды. Словно железными буравчиками они дырявили твёрдое, как камень, дерево лиственницы. Иногда короеды замолкали, а потом, словно слаженный оркестр, брали новую ноту. Этот тонкий скрип доносился отовсюду.
- Ты, наверно, и не куришь? — нарушив его размышления, спросил Николай. — Скажи, а как ты сюда попал? Зачем забрался в такую даль?
От этого прямого вопроса Иван сначала даже растерялся. Он потупил взгляд и мысленно прикидывал, как ему поступить: рассказать всю правду или ту официальную версию, которую он говорил всем. Потом решил, что с Клочковым надо быть начистоту.
- Понимаешь, — начал Иван, — тут очень сложная и запутанная история. Тянется она ещё с довоенных времен. Вернее, это было уже в начале войны. В этих местах мой дедушка сидел. Где-то в районе Уйгура был лагерь заключенных. Знаешь, где Уйгур?
Николай кивнул.
- Добывали там заключенные какой-то металл. Не знаю, что именно, но, возможно, даже золото. Отработали они на этой каторге до поздней осени, а потом их там поставили к стенке. Из всех заключенных только один мой дедушка жив остался. Да и то, надо сказать, случай помог. Всё это, конечно, выглядит как сказка, но это подлинный факт. Я ручаюсь. Из тайги дедушка выходил по следам охраны, питался ягодами и всякими там кореньями. Вот таким образом он выжил и добрался домой. А потом на фронт ушёл. Оттуда он уже не вернулся. Два с половиной года дедушка провоевал. Письма домой писал. Вот
собственно из них я кое-что недавно и узнал. Не попадись они мне в руки, я бы сейчас с тобой не сидел. Понимаешь, а теперь уже и бабушки нет. — Иван тяжело вздохнул. Было видно, что своими родственниками он дорожил. — Но это ещё не все: недавно дядя умер.
Совсем неожиданно это как-то случилось. Вроде бы на здоровье не жаловался. Вот такое дело, — покачав головой, Иван развёл руками. — На первый взгляд, всё понятно, а на самом деле… К счастью, дядя Петя — старший брат моего отца, слышал рассказ дедушки, то есть своего отца. В то время дядя Петя был ещё пацаном, он на всю жизнь запомнил, о чём тогда говорил дедушка. После того, как я нашёл дедушкины письма, дядя Петя мне всё толком о нём и рассказал. Вот так, можно сказать, тайное стало явным.
Иван замолчал и о чём-то задумался. На озере закричала большая птица. Её, как эстафетную палочку, подхватила другая. От этих криков Ивану стало не по себе. Он с тревогой смотрел на озеро.
- Ну, давай дальше, — не выдержав, подтолкнул его Клочков. — Ещё насмотришься. Это гагары. Их тут две семьи живёт. Вон на том берегу у них гнездо. — Николай куда-то в сторону махнул рукой. — Что он тебе ещё рассказал?
- Ну, значит, так, — поглядывая на гагар, продолжал Иван, — дядя Петя как-то пришёл с улицы, а дома отец. Про отца все в округе говорили, что его забрали. А это значит - он враг народа, а они все, соответственно, — семья врага народа. Все знакомые и соседи от них сразу отвернулись. Представляешь, в упор не видят. Ну, наверное, сам знаешь, какие были времена. А с Петькой, как его тогда звали, пацаны дружить перестали, обзывали изменником, предателем и все в таком же духе. Натерпелся он, бедный, не позавидуешь. И вот, представляешь, — его пацаны третируют, а тут вдруг во время войны из заключения отец домой вернулся. Отпустили — значит, он не виноват, незаслуженно и Петьку пацаны обижали.
Представляешь, какое это было событие? Дядя рассказывал — от счастья он прыгал до потолка: «Отец пришёл, отец …» Многие уже, кстати, думали, что его нет в живых. С тридцать седьмого, как забрали, от него не было никаких известий. Дядя Петя говорил, что сразу, как отца увидел, хотел на улицу помчаться, а тот его остановил. Вот тут он и узнал, что отец дал тягу из тюрьмы. Но главное, он ему сказал, что ни в чём не виноват: посадили его незаслуженно и всё в таком духе. Понимаешь, отец сумел его убедить в своей невиновности. Дядя Петя поверил, это чувство он пронес через всю жизнь и всем потом об этом говорил. Когда ты знаешь всю правду, тебе легче жить, ты можешь дать отпор любому. Теперь дедушку, кстати, полностью реабилитировали. Ладно, я немного отвлекся.
Николай снова налил ему чай, подвинул поближе пол-литровую банку с сахаром. Иван отпил глоток и стал продолжать.
- Как-то вечером, когда дядя был дома, он случайно услышал рассказ отца. Вот там он и узнал, как отец остался жив. А получилось это так: он был на каких-то работах и услышал выстрелы. Теперь я думаю, что, возможно, он даже баню топил. Один геолог из поселковой экспедиции нашел её на той площади, где был лагерь. Это я только недавно узнал про эту баню. Стояла она, видать, где-то в стороне от лагеря на ручье. Так вот, вначале были винтовочные залпы, потом одиночные выстрелы, а в конце уже стреляли из пистолета. Их было плохо слышно, но дедушка определил, что это пистолет. И он почему-то догадался, что это стреляют в заключенных. По-моему, это было несложно. К тому времени обстановка в лагере была уже такая напряженная, что от любой искры всё могло взлететь на воздух.
Представляешь, все продукты кончились, заключённые ослабели, а дело близится к зиме. Им говорили, что скоро подойдёт обоз с едой и они начнут выходить. Вот так заключённых каждый день завтраками кормили. Никто толком про этот обоз ничего не знал, а такая неопределенность, согласись, даже вселяет надежду на спасение. Хотя двое энкавэдэшников, и правда, куда-то за продуктами ушли. И тут вдруг эта стрельба. Вот дедушка и смекнул, что по чем. Поленом врезал охраннику и рванул в гору. Из кустов он видел весь лагерь.
На площадке и под стеной барака там лежала куча трупов. Потом их перетащили под гору и завалили камнями. Двадцать шесть человек отправили на тот свет. Никого не пожалели. Интересно, что дедушку даже не искали. Видно, были уверены, что он всё равно погибнет.
Надо сказать, что он, и правда, чудом из тайги вышел. Я вот теперь сам немного знаю, что такое тайга. — Иван важно посмотрел на Клочкова, всем своим видом показывая, что он уже тоже таёжник. Николай никак не отреагировал, и Иван продолжал: — Начальником того лагеря был лейтенант Конев. Примерно его же возраста мужик. Он командовал и тем расстрелом. Как только они ушли, дедушка пришёл в лагерь и, чтобы убитые не канули в Лету, на их могиле поставил большой крест. Вот теперь из его писем я вычислил, где находился этот лагерь. Там, правда, написано было малость путано, но мне удалось выделить квадрат.
Сейчас я хочу найти этот лагерь. Но самое интересное — никто до сих пор не знает, что он там был. Ни у одной службы, куда бы я ни обращался, ничего о нём нет. Все как будто сговорились, говорят — далеко…
- Да, это совсем неблизко, — закурил Николай. — Главное, там приличные горы. — Он затянулся и, выпустив дым, почесал затылок. — Твой дед выходил последним по следам охраны и вполне возможно, видел что-нибудь ещё.
- Не знаю, что он там видел, — отмахиваясь от наседавших комаров, сказал Иван. — Об этом история умалчивает. Дядя ничего не говорил. Я только знаю, что дедушка вначале шёл за ними, а потом отстал. Следы потерял. Он их долго искал, да так и не нашёл. Сказал, что все люди как в воду канули: шли, шли и как будто куда-то пропали. А их было тринадцать человек. Это же целая гвардия. Позднее он увидел только чей-то след и подумал, что кто-то из охранников отбился от своих, а все ушли в какой-то боковой ключ. Так по этому следу дедушка и вышел из тайги. Чей это был след, он до конца своих дней так и не узнал.
Иван замолчал, наступила тишина.
- Теперь об этом трудно говорить, — задумчиво произнёс Николай. — И практически даже невозможно, но версии могут быть очень разные. Кстати, твой дедушка никаких выстрелов больше не слышал? Много выстрелов…
- Ты хочешь сказать… – Иван, не договорив, посмотрел на Клочкова. В его глазах тот увидел растерянность.
- Да, я хочу сказать, что все они навсегда могли остаться в тайге. Понимаешь? Навсегда. И об этом никто никогда не узнает.
Иван молча кивнул. Раньше он об этом не думал.
- Понимаю, — сказал он тихо. – Действительно, всё могло быть.
- Ты не знаешь, где он потерял следы?
Иван молча пожал плечами.
- Ну хоть на какой день пути — допытывался Николай.
- По-моему, на третий или на четвёртый. Кажется, всё-таки на третий. Но за точность я не ручаюсь. Хотя у меня почему-то в голове отложилось, что два дня всё было нормально, а потом вот началось.
Клочков снова закурил и, нервно почёсывая бороду, спросил: — Может, попробуешь прикинуть, где это произошло? — Он выжидающе уставился на Ивана. Возникла неловкая пауза. Стал слышен шум раскачиваемых ветром деревьев. Порывы ветра трепали плёнку на крыше. Она трепыхалась и, казалось, вот-вот оторвётся и улетит. Иван открыл карту.
- Я только помню, что это было в долине какой-то большой реки. Там были перекаты, а в одном месте — страшный порог. По-моему, кроме Маймакана, другой такой реки тут нет. — Он показал Николаю карту. Тот посмотрел и согласился.
Они пили чай и долго говорили о тех далёких днях, разбирали разные версии об исходе этого загадочного дела. В итоге сошлись на том, что вышедший из тайги мог забрать оставшиеся продукты или присвоить себе всё, ради чего работали целый сезон все заключенные и охрана.
- Я в тех местах однажды был, — неожиданно сказал Николай. – Может, не совсем там, но, по крайней мере, в той стороне. Честно скажу тебе — очень тяжелый район. Второй раз, может, я бы и не пошёл. Но дойти до тех мест — это ещё полдела. Главное — надо где-то найти этот лагерь, а там, где я был, ничего подобного не видел. Никаких следов лагеря там нет и в помине. Правда, я и не искал его. Хотя скажу тебе, что это не так и просто.
Сам знаешь, - это дело давно минувших дней и с тех пор много воды утекло. В тайге тоже ничего на месте не стоит: всё меняется, как в нашей жизни. Так что этот лагерь можно искать до скончания века. Тут уж как повезёт.
Николай разжёг костер. Вначале было тихо, огонь горел ровно. Подул легкий ветерок, и пламя потянуло в сторону. Ветер сменился, и пламя как будто в тревоге заметалось в разные стороны. Иван смотрел на огонь, и ни с того ни с сего на душе у него тоже стало тревожно. Перед глазами стоял уставший бородатый мужик в зэковской робе с кайлом в руках.
Иван признал в нём своего дедушку. Он посмотрел на Ивана и сказал: «Я вернулся сюда, внук мой, чтобы тебе помочь. Это мой святой долг перед всеми погибшими. А ты поможешь обрести покой их душам». Дедушка отошёл и стал ковырять мерзлую землю. Кайлом он выворачивал большие камни, относил их в сторону, а рыхлую породу нагребал в пустые вёдра. Он спускался к ручью и высыпал её в большой деревянный ящик, который стоял прямо в ручье.
Вода размывала породу и грязным мутным потоком сливалась по деревянному прямоугольному жёлобу. Там, как кляксы на чистом листе бумаги, были разбросаны золотистые песчинки и грязно-желтые лепешки. Вода очистилась, и Иван увидел, что всё дно ручья завалено такими же, но только чистенькими ярко-золотистыми лепёшками и песчинками. Их осветило солнце, они заблестели, и у него сразу зарябило в глазах. А дедушка всё долбил породу и носил её в ручей. Потом он присел возле их костра и прошептал: «Ищи, Ваня, кучи промытой породы, они лежат вдоль бортов ручья. На левом склоне выше этих отвалов находится
большое месторождение золота. Найди его, внучек, обязательно найди. Надо, чтобы о нём знали люди. Это золото всех убиенных — это золото народа. Пока оно под спудом и люди о нём не узнают, я не смогу покинуть эту землю. Вместе со мной останутся и мои несчастные друзья, с которыми я съел пуд соли. А ещё я хочу, чтобы над теми отступниками, иродами человеческими свершился час суда Божия». Пламя устремилось вверх, и дедушка исчез. Иван посмотрел по сторонам, оглянулся назад — дедушки нигде не было.