- Боюсь я за него, - встревоженного проговорила жена. Муж посмотрел на нее, встретил взглядом ее серые беспокойные глаза в сеточке мелких морщин и промолчал. Ему тоже было тревожно.
Поводом для беспокойства был их единственный сын Юрка. Вернее, поведение их сына, которое день ото дня становилось все более непредсказуемым и неуправляемым, а в последнее время и все непонятней.
Жена, видимо, думала о том же, потому что, словно продолжая его мысли, сказала:
- Раньше, по крайней мере, все было понятно. Выпил с друзьями, подрался с ними же, увлекся этим ужасным тяжелым роком, отрастил еще более ужасный дурацкий хвост на затылке. Драные джинсы с голыми коленками. Серьга в ухе. Проколотая бровь. Наконец, эта страшная татуировка с драконом во все плечо. Ну, понятно, бесится по молодости лет. Я помню, в подростковом возрасте тоже с мамой воевала за мини юбки. Но сейчас что с ним происходит?
Муж промолчал. Если бы знать, что в голове у нынешних молодых.
- Он такой стал замкнутый в последнее время. Слова из него не вытащишь. Молчком уходит, молчком приходит. Несколько ночей не ночевал дома. Где был, что делал? Неизвестно. Как бы его не втравили в неприятности так называемые друзья-товарищи. Не дай бог еще втянут в криминал. А знаешь, чего я боюсь больше всего? - последнюю фразу она произнесла почти шепотом, - Не увлекся бы он наркотиками. Ты обратил внимание, что в последнее время он приходит совершенно трезвым, а глаза как-то странно поблескивают. И временами выражение лица… Я даже не знаю как его назвать. В общем, странное лицо. Ох, Никита, боюсь я за него.
Муж продолжал хранить молчание. Несмотря на солидную внешность и волевой подбородок, он был в душе мягким человеком, любящим уют в доме, свою жену, своего Юрку. Самым страшным в жизни для него было нарушение домашнего незыблемого покоя. Это выбивало его из колеи совершенно. Он мог спокойно пережить любые катаклизмы – начиная от дефолта или переворота в стране до стихийных бедствий любого порядка, лишь бы в его доме все было незыблемо и стабильно. Как тонко подмечают англичане: мой дом – моя крепость. И вот как раз его крепость начинает трещать по всем швам: сын полностью отбился от рук, жена почти в панике, он сам тоже потерял покой и сон. Одолевали тяжкие сомнения: по той ли дорожке идет его единственный сын, правильную ли линию жизни выбрал, не свернул ли, упаси бог, на кривую, ведущую в тупик. Да, не было печали.
А ведь еще совсем недавно все было в полном порядке. Они с женой работали, теща в их отсутствие вела домашнее хозяйство, сын учился в школе, и, между прочим, неплохо учился. Был послушным мальчиком, посещал баскетбольную секцию и кружок английского языка. На родительских собраниях, куда они с женой всегда ходили вместе начиная с первого класса, Юрку хвалили и ставили всем в пример. Потом после недолгой, но тяжелой болезни скончалась теща – оплот их дома, в тот же год Юрка закончил школу и поступил учиться в институт. И что-то изменилось, неуловимо, но ощутимо. А потом стало меняться все быстрей, все заметней. В последнее время у него сформировалось устойчивое чувство, что они все трое вплотную подошли к опасной черте, к последней грани, за которой – пропасть. Он уже ощущал всей кожей, каждой клеточной могильный холод этой бездны, ему слышались отголоски воя, бушующего в ее бездонном чреве.
- Ну-ну, будет тебе, Таюшка, - успокаивающе похлопал он жену по руке, но даже сам услышал неуверенность и растерянность в своем голосе, - Давай-ка лучше чайку покрепче организуем. Или кофейку.
- А коньячку тебе не налить случаем? Кофейку ему, видите ли, захотелось. Забыл про давление? И так все лицо в красных пятнах.
Они пили зеленый чай с плюшками, большой мастерицей по части которых была жена, слушали по радио последние новости, перекидывались незначительными фразами, но на душе у обоих скребли кошки.
Юрка вернулся поздно вечером, почти ночью. Жена все еще возилась на кухне, находя тысячи причин для своего присутствия там. Хотя причина была только одна – отсутствие дома сына. Никита Михайлович лежал в кровати, проглядывая под светом бра газету. И хотя Юрка зашел по шпионски тихо, щелчок замка в тишине раздался как набат.
- Юрочка, сынок, иди, поужинай, - услышал Никита Михайлович неестественно обыденный голос жены.
- Не охота, - буркнул невразумительно сын и моментально исчез в своей комнате, захлопнув за собой дверь.
Когда жена зашла в спальню, Никите Михайловичу сразу бросилось в глаза ее заплаканное лицо и покрасневшие припухшие веки.
- Пьяный?
- Ах, если бы, - она махнула рукой, - Трезвый, но … странный. И еще… Он лысый.
- Как лысый, - испугался Никита Михайлович, - совсем лысый?
- Почти. Очень коротко стриженный. После его шевелюры ниже плеч он теперь кажется абсолютно лысым.
- Ну, мать, тебе не угодишь. То ты все воевала с ним, что он волосы отрастил с целую косу, то теперь не нравится, что подстригся. Кстати, ты обратила внимание, что он уже несколько дней не носит серьгу и эту железяку через бровь. Может, он просто взрослеет.
- Это то меня и пугает. Раньше вся его дурь была наружу, сразу видно, чем сума сходит, а теперь не разбери поймешь. Говорят, что в криминальных кругах очень строгая дисциплина. Может, он все это делает по указке авторитета, атамана или как там называют этих криминальных начальников. Приказали – подстригся и серьгу снял. И не переметнулся ли он к скинхедам, ведь это они все бритые ходят.
- Ты за сегодняшний день уже в десятый раз произносишь слово «криминал» в связи с Юркой. Смотри мать, накаркаешь. Ложись лучше спать.
- Ох, чует мое материнское сердце беду. Он с этой короткой стрижкой так на каторжанина похож – просто ужас!
Он еле успокоил ее, пообещав, что завтра в воскресенье с утра непременно серьезно по-мужски поговорит с сыном.
Когда Никита Михайлович по привычке проснулся рано утром, жены уже не было рядом. По приглушенным звукам, раздававшимся с кухни, он понял, что она уже хлопочет с завтраком.
Когда он пришел на кухню, жена действительно ставила тесто.
- Что затеваешь – пироги или пиццу? – бодро спросил он. У него всегда по утрам было прекрасное настроение.
- Пироги. И пиццу. Борщ, гуляш с гречкой, салат «генеральский».
- Эк, размахнулась! – с удовольствием крякнул Никита Михайлович, - Что за праздник?
- Юра заказал обед. Сказал, что к часу придет с другом. Так и сказал: «На обед приведу одного важного человека».
- Ишь ты. Проснулся, значит. Пойду, спрошу кого это он собрался к нам привести.
- Ушел он. Уже час как ушел.
- В такую рань? Не похоже на него. Не сказал куда?
- Не сказал. Должно быть, на «стрелку».
- Куда?! На какую такую стрелку?
Руки жены, ловко месившие тесто, замерли. Серые глаза поднялись на мужа. В них было спокойное отчаяние и отрешенность.
- «Стрелка» - это такое место, где в назначенный час собираются бандиты. На собрание или совещание. Там происходят разборки, заключаются договора о сферах влияния разных группировок. Решаются другие вопросы.
Никита Михайлович ошарашено смотрел на жену. Наконец, с трудом произнес:
- Ты то откуда все это знаешь? Он что тебе сам сказал про «стрелку»?
- Ничего он не сказал. Сказал только, чтобы приготовила обед, он важного человека приведет. А про стрелку всем известно, больше телевизор смотреть надо.
- Меньше телевизор смотреть надо! – взорвался Никита Михайлович, - Меньше всякой фигни вроде «Бандитского Петербурга» и «Бригады» надо смотреть! Смотри лучше бразильское мыло, если так хочется! А на этого «важного человека» я лично желаю посмотреть! Вот сегодня все и узнаем! С кем яшкается этот дурак! На какие «стрелки» он ходит и под чью дудку пляшет! Если, не дай бог, наш дурень приведет в дом бандита, я вот этими самыми руками его задушу! Да не бледней ты, не Юрку твоего драгоценного, хотя надо бы и его до кучи, а бандита вашего, коза его задери! Совсем все с ума посходили! Один на бандитские сборища ходит, другая авторитетов бандитских собирается борщом и пирогами кормить! И убери ты свою валерьянку! Сама пей и Юрочку своего напои! Дурдом, честное слово!!! – Он так хлопнул кухонной дверью, что стеклянные вставки в ней жалобно звякнули.
Походил из угла в угол, пощелкал пультом телевизора. Злобное раздражение в нем бурлило и требовало выхода. Оделся и вышел на улицу без завтрака. Машинально пошел пешком вдоль улицы. Прошагав минут пятнадцать в быстром темпе и выплеснув часть негатива, замедлил шаг. Зашел в кафе, что как раз только что открылось. Заказал чашку кофе и бутерброд с семгой. Подумал и заказал пятьдесят граммов коньяку.
Ничего. Ничего-ничего. Еще все поправимо. И Юрка их не безнадежен. Не может быть, чтобы он избрал кривую дорожку, выбрал не ту линию жизни. Ведь это так важно - по какой линии ты пойдешь. Вспомнилось, как двадцать один год назад летним утром он, Никита Михайлович, молодой и счастливый, выводил мелом на стене роддома: «Ура! У меня родился сын!». Как бережно нес к такси крохотный белоснежный сверток, туго перепоясанный голубой лентой. Он не позволит, чтобы его родной сын, продолжатель рода Смирновых, пропал, сгинул в мутных потоках. Он будет бороться за сына до конца и если потребуется, то положит свою жизнь на плаху, но сына и покой в доме сбережет. Он ведь мужчина, глава семьи. И кому еще, как не ему, быть защитником покоя Таи и опорой Юрке. Сегодня он все расставит по своим местам. Чего бы это ему не стоило. Он выяснит с кем общается его сын, чем он занимается в свободное от учебы время, о чем он думает, к чему стремится. Кстати, надо будет сходить в деканат и узнать как у него обстоят дела с учебой. Не хватало еще, чтобы сын на последнем курсе бросил институт.
Домой Никита Михайлович вернулся только к обеду.
- Где ты был? – выскочила в прихожую жена, - Я вся переволновалась.
- И чего ты все время за всех волнуешься? Я гулял. Юрка с бандитом пришли?
- Нет еще. Помоги мне стол переставить.
Жена постаралась на славу. В доме был идеальный порядок. Из кухни шли божественные запахи. Они выдвинули на середину зала круглый стол. Жена накрыла его праздничной скатертью и стала расставлять приборы.
- Оркестр не забыла пригласить? – съехидничал Никита Михайлович, - Чтобы тушь играл, когда в наш дом придет преступник.
Тая посмотрела на мужа спокойно.
- Я прошу тебя только об одном: не пори горячку. Имей в виду, что и среди бандитов есть разные люди. Не надо судить всех одной меркой. Приглядись сначала к человеку, прежде чем ставить на него клеймо.
В прихожей раздался щелчок замка. Муж с женой замерли, переглянулись. Было слышно как в прихожей Юрка с кем-то тихо переговаривался. Никита Михайлович с каменным лицом, а Таисия Макаровна с фальшивой приклеенной улыбкой двинулись в прихожую.
Юрка подавал тапочки своему спутнику. Вернее спутнице. Девушка подняла свое круглое лицо, моргнула небольшими карими глазами, светло улыбнулась.
- Мам, батя, познакомьтесь. Это Настя.
Настя поправила задники тапочек, подала маленькую крепкую ладонь.
- Настя, - она энергично пожала руку растерявшимся Никите Михайловичу и Таисие Андреевне.
- Никита Михайлович.
- Таисия Андреевна.
- Очень приятно.
- Очень приятно. Проходите в зал, Настя.
Девушка светло улыбнулась, глянула на Юрку. Тот неуклюже усмехнулся ей в ответ и, подхватив под локоток, повел в комнату.
Когда уселись за стол, Никита Михайлович незаметно разглядел Настю. Та не была красавицей: небольшого росточка, круглолицая, крепенькая фигурой, темные прямые волосы зачесаны на уши. Но все это преображала открытая улыбка и сияние небольших карих глаз, отчего Настя казалась чуть ли не красавицей.
- Никита Михайлович, Таисия Андреевна, - бойко произнесла Настя, блестя глазами, - я очень рада с вами познакомиться. Я уже всю плешь проела Юрке, чтобы он меня познакомил с вами, а он все почему-то тянул с этим.
- Да не тянул я, просто как-то так получилось, - улыбнулся Юрка. Всякий раз, когда его глаза обращались к Насте, на его лице расплывалась блаженная улыбка. Родителям, давно не видавшим сына улыбающимся, было странно - непривычно видеть его таким. Впрочем, улыбка, убиравшая с Юркиного лица хмуро-озабоченное выражение, очень красила его, делала его проще и понятнее, живо напоминая прежнего Юрку.
- Настенька, давайте обедать, - напомнила Таисия Андреевна, - Юра, положи Насте салат и хлеб передай.
Никита Михайлович налил всем ликер. Выпили за знакомство. Начали обедать. Настя с аппетитом съела салат, тарелку борща. Принялась за второе. Она держалась просто и естественно. Очень хвалила все приготовленное Таисией Андреевной, попросила дать ей потом рецепт теста для пирогов. В свою очередь Таисия Андреевна горячо благодарила Настеньку за благотворное влияние на сына.
- То-то мы с Никитой заметили, что в последнее время он внешне изменился к лучшему. Снял эти ужасные серьгу из уха и железяку из брови. И перестал одевать дырявые джинсы. Я уже не говорю про волосы чуть ли не до пояса, которые он наконец то подстриг.
Настя зашлась в хохоте.
- Нет. Это не я. Я как раз в этом смысле не давила на него. Каждый волен самовыражаться как ему заблагорассудится. Просто он очень хотел познакомиться с моей мамой, а я сказала, что пусть даже и не мечтает об этом, так как мама моя упадет в обморок от одного его вида. Она ужасно не современная и как от огня шарахается от молодых людей, которые выглядят таким образом. Вот он и изменил свой облик, чтобы ей угодить. Кстати, он очень понравился ей вчера, когда первый раз предстал пред ее ясные очи. Она мне вечером после его ухода все уши прожужжала: Юрочка, да Юрочка, какой милый и обходительный молодой человек. А я как представлю себе, что бы она сказала, если бы увидела его несколькими днями раньше, с гривой до пояса, с дырявыми коленками, обвешанным железяками и с серьгой в ухе, так меня смех разбирал. Нет, все-таки есть правда в пословице: «Встречают по одежке…».
Юрка смущенно крякнул и подал голос:
- Да, честно говоря, мне уже и самому надоел этот маскарад. Перерос, наверное, этот период, когда хочется выделиться перед людьми хоть чем-нибудь и если не получается умом и талантом, так хоть дырками на джинсах.
Таисия Андреевна удивленно-радостно глянула на мужа, тот незаметно подмигнул ей, как бы говоря:
- Так-то вот, дорогая! В роду Смирновых дураков никогда не было! Ну, разве что бывает по молодости временное помутнение мозгов.
Никита Михайлович широко заулыбался, расправил плечи. Ничего! Ничего-ничего! Все в порядке в его крепости! Вот и сын уже совсем взрослый. Глядишь, не сегодня-завтра свою семью создаст. Пойдут внуки. Продолжится род Смирновых, в котором никогда не было недостойных людей.
2008г.