ПОЛНЫЙ ОБМАН
Павел Облаков Григоренко
ИЛИ СМЕРТЬ КАПИТАНА, О КОТОРОЙ
НЕ СКАЗАЛА НИ ОДНА ГАЗЕТА
К капитану дальнего плавания в отставке Егору Ивановичу Бутылкину по вечерам стал являться чёрт.
Чёрт вёл себя вполне прилично и одет был в жгуче-синий фрак и белую сорочку со стойкой, искусно обёрнутой фланелевым галстуком цвета виолет, в котором лениво поблёскивал крупный, размером с голубиной яйцо бриллиант. Однако, несмотря на вполне мирный вид свалившегося ему на голову приведения, Егор Иванович боялся его, потому что брюки чёрта оканчивались конскими копытами, а взгляд умных и лукавых глаз его был огненный. Бутылкин, раскрыв от изумления рот, поначалу ногтём царапал себе ляжку и дёргался, чтобы проснуться,- но странное видение не исчезало; тогда он махнул рукой и принялся с чёртом общаться.
Сперва сатана явился лишь на мгновение, возникнув отчего-то на кухне, когда Бутылкин, позванивая ложечкой, пил чай из мутного, непоправимо пальцами захватанного стакана и задумчиво глядел в окно на объятое пожаром, полное неизъяснимой тревоги предвечернее небо. Солнца уже не было, лёгкая красно-жёлтая волна лежала на горизонте, но затем и она сгинула, унеся с собой уличные шумы и шелесты. Всё, наконец, успокоилось, и на столбах и в окнах домов воспламенились дрожащие огни. В кухне у Бутылкина сделалось сине, темно, он, стукнув кнопкой, зажёг пыльное бра, летучей мышью свисающее вниз головой на стене, и вдруг в стекле окна он увидел отчётливый силуэт мужчины с густыми, сурово набитыми на глаза бровями, модно одетого и молчавшего... Бутылкин часто заморгал, повернулся, но... позади него никого не было. Егору Ивановичу до слёз стало жаль себя и свою немощную старость, он потной, дрожащей рукой отёр ставший вдруг ледяным лоб и, насколько мог, снисходительно хмыкнув, выдул увядшим, бесцветным бутоном губ какую-то непередаваемо одинокую и грустную мелодию. Вслух тоненько жалуясь сам себе на превратности судьбы - проживал он в крошечной однокомнатной с балконом который год совершенно один - он зашаркал негнущимися ногами в заполненную старенькой мебелью свою комнатёнку.
Егору Ивановичу было далеко за шестьдесят. На длинной и какой-то остроконечной его голове с узким лбом и живенькими карими под ним глазками произрастали растерявшие уже всякий цвет волосы; они казались, то жёлтыми, то серыми, то вообще никакими. Лицо его, покрытое густой сеткой морщин, было как перезревший помидор одутловато и красно, толстый, с широкими ноздрями нос странно и страстно шевелился, когда Егор Иванович говорил или жевал; маленькие сухие плечи его при ходьбе дрожали и покачивались, и тогда - при взгляде со стороны - казалось, что старик беззвучно плачет.
Раньше Егор Иванович был молод и красив. Он был капитаном белоснежного лайнера, и его боялись и любили женщины. Днём, в рейсах, он стоял на мостике и сурово обозревал дали, повелевая природой и людьми. Вечерами же подтачивал своё здоровье неизменной бутылкой кубинского рома и кубинским же табаком, жарко целуя при этом своих многочисленных поклонниц.
Время (да, боги, да!) пронеслось быстро, и от былого у Егора Ивановича остались только сладкие воспоминания и белый китель с ярко-жёлтыми, как лимоновая кожура, капитанскими полосками.
Жены у него никогда не было, потому что он, повидав множество измен, и сам не однажды быв причиной оных, женщинам не верил и втайне боялся их.
День свой Егор Иванович проводил просто: пил, ел, спал, читал, если читалось, и снова ел и спал. Изредка только к нему хаживала старуха соседка, поболтать и поглядеть из любопытства, не помер ли ненароком Бутылкин. Три раза в неделю Егор Иванович, облачившись в старый свой, порядком измятый китель, открывал дверцу потайного шкафчика и, вытянувшись по стойке смирно, выпивал дрожащими пальцами стопку рома.
Глотая до тошноты знакомые запахи нафталина и пыли, Бутылкин прошаркал через длинный, мрачноватый коридор и оказался в квадратной, отчаянно пустой комнате. Щёлкнув выключателем телеприёмника, он неуклюже завалился на диван и, кряхтя и жалобно причитывая, лёг. Скоро он захрапел, и на удивлённом, почти испуганном его лице запрыгали серебристые и голубоватые отблески с танцующего экрана.
Вечером следующего дня, которого, надо отметить, он едва смог дождаться, у Егора Ивановича началось какое-то истирающее всё его существо замирание сердца. Колючий, злой ветер обдувал ему печень и грудь, ноги противно холодели, а лоб засыпала испарина. Он смерил себе температуру, проглотил таблетку, и ему чуть полегчало. Когда на улице сделалось совсем темно, Егор Иванович, потушив везде свет, обречённо, почти не дыша взошёл на кухню. С бешено колотящимся сердцем он встал у окна и долго глядел через стекло, как на улице умирает день. Затем в возникшей почти полной темноте дрожащими пальцами он нащупал выключатель и нажал его... Зажмуривая глаза, Бутылкин видел, как свет весело разбегается от лампы, и темнота отступает под шкаф и за пыльную батарею. Медленно, точно играя в какую-то странную, детскую игру, он разжал веки.
- Ах!- пронзительно вскричал он: позади него в воздухе висела плечистая фигура, и Егор Иванович видел её отражение. Втянув голову, с распахнутым от ужаса ртом он обернулся.
Широчайшая улыбка играла на лице незнакомца. Строгий, изумительного покроя костюм был одет на нём. Бриллиант в галстуке торжественно и бравурно сиял. Впечатление он производил благоприятное, и Бутылкин несколько успокоился.
- Вы кто?- срывающимся дискантом спросил Егор Иванович, с трудом удерживая прыгающую челюсть.
- Товарищ Бутылкин,- коротко и мощно вздохнув, прямо начал незнакомец, брови его иронично выстроились домиком,- я знаю, о чём вы мечтаете.- Голос его был раскатист, упруг, но в то же время мягок и чуть насмешлив. Было непонятно, говорит он серьёзно или же смеётся.
Егор Иванович был потрясён.
- Откуда вы меня знаете?- вскрикнул он слабеющим голосом.
- Я знаю всех, поверьте,- загадочно сказал мужчина, и глаза его вспыхнули странным ало-фиолетовым пламенем. Бутылкин взглянул в бурлящую пучину его глаз и... поверил. Он начинал сильно бояться незнакомца, и грудь его вздымалась от частых дыханий. Всадив руки в карманы брюк, излучая из глаз лютую насмешку, мужчина двинулся к Бутылкину. Ноги его странно глухо застучали об пол. Егор Иванович, теряя на мгновение рассудок, увидел, что из брюк незнакомца торчат лошадиные копыта.
- Не вижу необходимости прятать своё естество,- сказал... неизвестно кто сказал, отвечая на ужасный вопрошающий взгляд Бутылкина.- Если бы я вам заявил, что я чёрт, вы бы мне ничуть не поверили, а то и без разговоров выпроводили б вон. Теперь вы сомневаетесь?
Потрясённый, лязгающий зубами Егор Иванович промолчал и незаметно пребольно ущипнул себя за ляжку.
Они прошли в комнату.
- Итак,- чёрт сел, грациозно закинув фалды чёрного фрака.- Я пришёл за вашей душой.
Бутылкин, захлопав беззубым ртом, качнулся и рухнул на стул.
- Я сейчас умру?- простонал он, и глаза стали вылазить у него из орбит. Чёрт принёс ему из-под крана воды.
- Ни в коем случае,- он нежно, трогательно похлопал Бутылкина по щекам.- Как вы себя чувствуете?- с тревогой всматривался он в расширенные, остановившиеся зрачки Егора Ивановича. Бутылкин, видя перед собой, как казалось ему, рыжее свиное, клацающее зубами рыло, не отвечал.
Егор Иванович точно не знал, есть на свете Бог или нет, но на всякий случай, сложив щепоткой палцы, стремительно положил себе на грудь крёстное знамение.
Сатана вскрикнул и моментально растаял в воздухе. Тёрпко запахло жжёной верёвкой, какие-то тёмные блики заметались возле стен.
- А вот это не надо,- с нескрываемой угрозой прорычал голос из ниоткуда.- Не делайте глупостей, Бутылкин, не шутите со мной. К тому же вы заинтересованы во мне, поверьте. Подождите, и вы всё узнаете.- В воздухе вырисовались лёгкие дрожащие очертания рук, плеч и головы.
- Агх, мг-гы,- силился что-то сказать Егор Иванович, с трудом удерживая подступающие к горлу рыдания и закрываясь рукой от призрака.
- Маму ещё позовите,- съязвил чёрт.- Прощайте, Бутылкин, до завтра. И знайте, вы меня по-настоящему разозлили!- Сейчас же загудело, подуло горячим ветром, и следом воцарилась полная тишина.
Егор Иванович сидел ещё минуту без движения, открыв рот, затем, причитая и рыдая, гремя босыми пятками об пол, бросился ставить дверь на замки. Через полчаса Бутылкин напился совершенно.
Утро и весь день Егор Иванович провёл в постели, страдая от немыслимой головной боли. У него началась дурная отрыжка, дрожали колени, где-то в боку надсадно болело. Время от времени он, глухо постанывая, забывался зыбким сном, и тогда к нему приходило туманное видение, будто сидит он на высокой отвесной скале и неудержимо соскальзывает в пропасть, а издали на него кто-то тяжело, пристально смотрит.
Когда Бутылкин проснулся, было уже совсем темно. Сквозь мутную гардину были видны жёлтые квадраты окон соседнего дома. Голова его от долгого лежания отяжелела, во рту ссохлось, и сердце билось так, точно желало прямо сейчас выскочить из груди. Поднявшись, он даже боялся умереть, и вынужден был минуту стоять, держась руками за стену, успокаиваясь и слушая, как стихают пульсации в ушах.
На кухне его уже ждали.
- Присаживайтесь,- сказал дружелюбно чёрт и указал изящно скроенной, когтистой лапой на табурет. Егор Иванович остолбенел и совершенно забыл, что нужно испугаться.
- Я... ничего...- пробормотал он,- я... постою...- и тут же рухнул на стул.
- Давеча вы прогнали меня, милый Егор Иванович,- чёрт казался бодрым, свежим и выспавшимся, голос его звучал, как хорошо смазанный мотор,- и поступили невежливо, потому что я старше вас во много раз. К тому же я терпеть не могу крестов,- изменив интонации голоса, сурово проурчал он, и, уронив низко брови, поглядел на Бутылкина, вся середина которого от этого испепеляющего взгляда перевернулась.- Если вы попробуете ещё раз проделать подобное, вы пожалеете, считайте это официальным предупреждением,- быстро докончил сатана, и снова расплылся в широчайшей и добрейшей улыбке.
Бутылкин дёрнул головой, которая, показалось ему, превратилась в тяжёлую чугунную гирю.
Сатана ехидно прищурился.
- Вы ведь не верите в Него, так? и посему вам не поможет крёстное знамение.
Бутылкин снова кивнул и ногтём царапнул себя под пижамой.
Постепенно Егор Иванович стал снова по-настоящему воспринимать окружающую его действительность, в которую ярким, жирным, настойчиво звучащим пятном вошёл его странный, чрезмерно разговорчивый гость. Голова его каким-то чудесным образом исцелилась, сознание сделалось ясным и звонким до чрезвычайности. Внутри себя он обозлился на свою мелкую трусость и, вспомнив, что он капитан и что в шкафу у него висит белый китель с золотыми строчками, гордо приосанился и по старой морской привычке выставил на колени руки, чтобы казаться больше и внушительней.
Сатана без умолку тараторил, рокотал, располагая к себе Егора Ивановича и незаметно втянул того в разговор. Поговорили о том, о сём, о высоких ценах на водку, о женщинах и о погоде.
- А ведь я к вам по делу,- вдруг сказал чёрт, перекидывая ноги с одной на другую и хитро прищуриваясь.- А, Егор Иванович?
Будучи неглупым человеком Бутылкин понимал, что не просто так к нему пожаловала нечистая, он прекрасно помнил вчерашнее. Слушая неуёмную болтовню этого поджарого хлыща с костяными, гремящими копытами, он тайно обдумывал своё положение, и вопрос не застал его врасплох.
- Хотите скажу, чего хочется вам больше всего на свете?- поинтересовался чёрт, снова с грохотом перекинув ноги, на которые Егор Иванович боялся смотреть.
- Вы хотите водить теплоходы,- не дав слова вставить Бутылкину, восторженно воскликнул он.- Ведь правда?
- Правда,- вынужден был признаться в очевидном Егор Иванович и умилённо, кокетливо улыбнулся затем.
Это была чистейшая правда. Несмотря на свою постыдную старость, Егор Ивановичу ещё очень хотелось побыть капитаном. Он часто, лёжа перед сном в постели, вытянув ноги и покойно положив руки на грудь, глядя немигающе перед собой в темноту и нежно, задумчиво улыбаясь, мечтал, как снова он командует быстроходным лайнером, и, могуче перебирая плечами и коленями, легко обгоняя всех таких самоуверенных, пустых молодых, взбирается на мостик. Ему ярко виделись, зычно слышались гремящие шторма и солёные ветры, словно обезумевшие китайские драконы бросающиеся на его качающееся судно и непременно желающие его погубить, представлялись штурманы, глупые бородатые мальчики, плачущие от бессилия в грохоте и свисте бури, хотящие жить и преданно заглядывающие Бутылкину в сияющее истиной его лицо, чтобы по движению его бровей и кончиков губ найти ответ и спастись.
- Ах!- только и пропел тоненько и сладко Егор Иванович и стыдливо опустил ставшие вдруг влажными глаза.
- Вы будете капитаном, хотите?- чёрт, склонив на бок голову, преданно влажно блиставшими глазами смотрел на потрясённого и расчувствовавшегося Бутылкина. Острые уши чёрта то замирали, то от нетерпения двигались, весь он, точно пламя на ветру, был устремлён вперёд.
- Очень хочу,- тихо выдул бордовым, засиявшим вдруг ярко цветком губ Егор Иванович и тотчас испугался своих слов.
- Отлично!- вскричал сатана и хлопнул по коленям ладонями.- Вы будете, чёрт вас возьми, капитаном! Предлагаю сделку!- он сделал паузу, деловито нахмурился, и Бутылкин, воспользовавшись молчанием того и резонно думая, что с сатаной нельзя торговаться - обманет, быстро проговорил:
- Я пошутил, куда мне - я старый...
Чёрт с досадой наморщил длиннейший нос с двумя глубокими пещерами ноздрей, в его иссиня-фиолетовых глазах произошло какое-то нехорошее бурление.
- Ну что-о ж вы так...- с наигранным спокойствием протянул он,
отваливаясь на спинку стула, и грудь и брусья рук его, накинутых одна на другую, закаменели.- Так дела не делают. Да вы врёте, вы просто сгораете от желания снова оказаться в море.- Чёрт низко наклонился к Бутылкину, и Егор Иванович вдруг увидел перед собой совсем не лицо с носом и щеками, а... чёрт знает, что такое, показалось ему, он увидел - какую-то расплывшуюся на всю комнату рожу с высоко заехавшими на макушку мохнатыми ушами.
- Вам осталось мало жить,- тихо, печально, сурово сказал сатана, шевельнув длинным рылом. Егор Иванович весь поник, сунул мокрые, заклубившиеся глаза в ладони, плечи его затряслись.
- Я знаю...- упавшим голосом сказал он, хватая свои начавшие прыгать пальцы.- Я болен...
- Неизлечимо причём,- безжалостно додавил чёрт и снова повеселел.- Плюньте,- широко, лучезарно улыбнулся он.- Вы что хотите жить вечно? Это довольно скучно, уверяю вас.
Ободрённый Егор Иванович приосанился.
- Так загробное царствие существует?- радостно подёргиваясь на стуле, детским голоском спросил он, смахнув дрожащую слезу на щеке.- Да?
- Пусть вас проблема эта не волнует,- после небольшого раздумья, снова тяжело, делово надувая брови, ответил сатана.- Вашим человеческим сознанием вы не в состоянии постигнуть, каково оно есть это царствие, как вы говорите.
- Почему же?- продолжал упорствовать Бутылкин, и упрямая морщинка легла у него между пушистых белых бровей.
- Видите ли, Егор Иванович,- нетерпеливо проговорил Сатана, с явным неудовольствием окидывая взглядом Бутылкина.- Если бы человек мог понять, знать, что такое небытие, ему незачем было бы жить на этом свете. Человеку не дано уразуметь, что такое смерть, не да-но. Ясно вам? Смерть это нонсенс с точки зрения простого обывателя. Всё из Великого Ничего возникает, в Него же, в великое Ничто, возвращается...
- Куда-куда возвращается?- с недоверием спросил Егор Иванович, угловато шевельнувшись на стуле.- Однако, у меня нет полной уверенности... не прогадаю ли я, подписав с вами соглашение, ведь я не знаю, что ждёт меня... там...- Бутылкин мотнул головой в серый, густо облупившийся потолок и плаксиво поморщился: у него от ключицы и до уха остро прострелило шею.
- Вот!- сатана звонко хлопнул себя по колену, с садистическим удовольствием, казалось, прислушиваясь к хрусту костей Егора Ивановича.- В этом и прелесть нашей с вами сделки! Вы не знаете, что теряете и что найдёте. Умирая, ни один человек не понимает, что с ним происходит, он просто лежит и ждёт - что придёт, а чего именно он ждёт - этого он никогда точно не скажет вам. Рай ли, ад - откуда он знает, что это такое... В данном случает вы ничем не рискуете.
Чёрт, совсем было в пылу полемической страсти приблизившись к Бутылкину, к самому пугливо дёргающемуся, пепельно-серому лицу того, отодвинулся.
- Скажу вам точно одно,- вздохнув, примирительно проговорил он,- в этой жизни с вами ничего страшного не произойдёт, наоборот, я обещаю вам массу удовольствий...
- Но человек надеется, он верит, может быть, что дальше, в загробном мире с ним что-нибудь случится, что-нибудь хорошее,- развивал тему Егор Иванович, раскраснелся, руки вздымал.
- Сказки!- чёрт махнул лапой.- Я ещё раз говорю вам, ни один человек не способен постичь своим разумом загробной жизни. Силы вашего ума слишком малы, чтобы ухватить даже тысячную долю истины, существующую в природе, ваши ум, речь отражают только ваш уровень бытия и выше, увы, подняться не может. Если я попробую при помощи человеческого языка описать вам тему, это будет выглядеть, как сумасшествие и бред, набор слов и только.
Егор Иванович вдруг подумал, что его попросту дурят. Его лицо сделалось плутовским, каким-то плотским и остреньким, он решил от гостя во что бы то ни стало избавиться.
- Мне нужно подумать,- решительно заявил он, пряча глаза.
- Чёрт с вами,- выдохнул сатана и раскатисто рассмеялся.- Чёрт действительно сейчас с вами, Бутылкин! Думайте. Но учтите, жить вам...
- Я согласен,- неожиданно для самого себя выговорил Егор Иванович, и холодный пот прошиб его по спине.
- Браво!- чёрт возбуждённо вскочил и протянул Бутылкину ладонь, глаза его сверкали.- По рукам?
Егор Иванович вопросительно снизу вверх смотрел на него. Волосы встали дыбом у него на голове.
- Вы правы,- чёрт, стуча копытами, принялся расхаживать.- Сформулируем договор.- Он взялся за подбородок, на мгновение задумался.- Давайте лист и ручку.
Бутылкин, шаркая ногами и жалобно постанывая, принёс.
Чёрт стремительно что-то написал.
- Прочтите и подпишитесь.
Бутылкин, шевеля нервно губами, прочёл и потянулся за ручкой.
- Кровью,- страшно серьёзным тоном вдруг произнёс сатана, и брови его высоко поднялись. У Егора Ивановича снова запрыгала челюсть. Чёрт полоснул его ладонь ножницами, брызнула кровь, и Бутылкин, поймав на перо красно-чёрную дрожащую каплю, подписал.
- Итак, в море!- завладев бумагой, воскликнул чёрт, лицо его сияло. Он ещё раз пробежал глазами по неровным фиолетовым строчкам.- Всё верно!
И вдруг чёрт пропал, будто его и не было. Бутылкин сидел в кухне один.
- Когда я умру?- со стоном крикнул в никуда Егор Иванович, бешено вращая головой. Тишина была ему ответом. Тогда он весь съежился и скатился на пол, затрясся от лопнувшего в груди у него отчаяния.
В дверь позвонили. Тягая носом и вытирая ладонями щёки, Егор Иванович ринулся открывать. На пороге стояла соседка, при виде красных век и дрожащих рук Бутылкина заметно оживившаяся. Сославшись на головную боль, Егор Иванович не принял её, с треском закрыл перед носом у неё дверь. Едва передвигая ноги, он прошаркал через коридор и комнату и оказался перед старым покосившимся диваном. Не раздеваясь, он лёг и тотчас провалился в будто слизавший его сон.
Утром Егор Иванович проснулся на удивление рано. Какую-то невыразимую бодрость чувствовал он во всём теле. Он поднялся, решительно и пружинисто сделал физические упражнения, принял холодный душ, очаровавший новыми, доселе не испытываемыми им ощущениями. Расчёсывая перед зеркалом мокрые волосы, мурлыкал что-то весёленькое. Жёлтый прямоугольник окна, подбадривая его, горел на стене.
Оглушив его, вдруг зазвонил телефон. Бутылкин вздрогнул. "Телефон?- подумал он, холодея.- Да у меня никогда никаких телефонов не было!" Он с неописуемым ужасом вспомнил о вчерашнем посетителе с копытами вместо ног и свой нелёгкий с ним, измучивший его разговор. Он, дрожа весь, поднял трубку с неприятно красного, почти чёрного аппарата.
- Бутылкин?- пропел в ухе у него мелодичный и вкрадчивый женский голос.
- Да?
- Егор Иванович?
- Так точно,- пугаясь, отчеканил Егор Иванович и принялся застёгивать пуговицы на пижаме.
- Вам звонят из управления гражданскими теплоходами,- жужжала дикторша.- Вы нам нужны как старый, многоопытный специалист. Будьте у нас...- и голос назвал время и улицу.
"Начинается!.."- подумал Бутылкин, чувствуя, как сладко вдруг
замерло, а затем побежало его сердце, и ему стало раздольно и весело.
- Я буду, буду! Слышите?- прокричал он в трубку и услышал свой радостно и молодо звучащий голос. Он ещё минуту держал в руке пикающую трубку, смотря на неё расширенными, счастливыми глазами, точно на сотенную бумажку. Ох-ох, ах-ах!- тревожно, надсадно стучал горячий мотор в груди, точно силясь что-то очень сокровенное сообщить Егору Ивановичу.
К полудню Егор Иванович получил назначение на судно капитаном.
Он сидел за сверкающим полированным столом в большой и светлой каюте, расположенной рядом с капитанским мостиком и принимал доклады офицеров. На лице его, бордовом от выпитых нескольких рюмок во время фуршета, устроенного в его честь, лежала маска самодовольства и даже величия. Чтобы казаться больше и внушительнее, он широко расставлял локти и вздымал вверх нос и подбородок. Начищенные и наглаженные офицеры преданно смотрели ему в глаза и с трепетом - на залитые огненно-жёлтыми ливнями его погоны и красиво, но несколько дуто, улыбались.
Затем он двинулся обходить судно во главе бело-чёрного облака брюк и рубашек, и всякий, кто встречался у него на пути, вытягивался перед ним и рапортовал. Он осмотрел в самом низу горячую, дышащую топливом и маслом машину, ощупал её горячие бока, точно женщину, и сделал несколько нужных замечаний. Все бросились немедленно исполнять.
У причала под сверкающим стеклянным кубом вокзала собиралась толпа пассажиров, из которой после прощальных целований отклеивались отдельные личности и поднимались на трап. Егор Иванович в важной фуражке стоял на мостике и, отчаянно переваливаясь через перила, отдавал дамам честь; особенно симпатичным особам он озорно подмигивал глазом.
Высокие палубы постепенно оживились, заполнились отдыхающими, спокойными и счастливыми, потому что наверху - знали, видели они - стоял сильный и уверенный в себе капитан. Забурлила вода, отталкивая теплоход от причала, поплыли мимо портовые здания, краны и праздно шатающиеся наблюдатели.
Егор Иванович звонко отдавал команды, получая от этого невыразимое наслаждение, и сам ходил к приборной доске, чтобы сопоставить свои наблюдения с показаниями приборов. Стюард из ресторана приносил ему воду и кофе, Егор Иванович пил, отставив розовый короткий мизинец, и по случаю своего праздника распоряжался угощать вахтенных.
Под голубым, ослепительным небом море, казалось, горело, точно его зажгли спичками, бежали навстречу судну волны, шипели, ударяя в борта, сыпались в пыль. Бутылкин снимал фуражку с лысеющей головы и с наслаждением подставлял горящие щёки и лоб колючему ветру. Ноздри его раздувались.
В открытом море, когда беспокоиться было уже нечего, Егор Иванович спустился к себе отдохнуть. Он собирался вечером знакомиться с пассажирами и должен был хорошо выглядеть.
Войдя в каюту, он бросил большую, белую, со стальной внутри пружиной фуражку на кровать и расстегнул китель. Отутюженная каюта блестела и переливалась, всюду были порядок и чистота. Егор Иванович облачился в спортивную красно-синюю пару и прилёг на постель. "Я - капитан, я - капитан!"- били у него в ушах фанфары, и он слушал эту небесную музыку, покуда лёгкий сон не сморил его.
Ему снились сладкие фурии в газовых кружевных панталонах. В белом, слегка ядовитом солнце, несущем на себе чьи-то знакомые, пугающие черты (о, это изумляло!) - нос, глаза, острые уши - они кружились в хороводе на поверхности искрящихся вод, вскидывая игриво ножки и сотрясая плечами, и он такое в разрезах их розовых и голубых панталон увидел!.. Одна, треща крылышками, подлетела. Что-то, снова его пугая, мелькнуло у неё на лице, в чертах её, мучительно знакомое и болезненное, как будто отпечаток из прошлых его жизней проявился, уши вдруг съехали у ней на голове вверх и назад.
"Капитан Нельсон, вы готовы?"- пропела она, и уши её снова встали на место, нежно и смехотворно-грозно наморщила прелестный свой носик, зазвенела возле его уха стеклянным колокольчиком. "Нельсон?- приятно был поражён Бутылкин, слушая пробивающий до самого сердца чудный звон.- А что, чем я хуже?" Он погладил свой пулей выбитый глаз. А к чему, собственно готов должен быть он? И опять что-то нехорошее ему привиделось в отражениях вешних вод, в бегущих озёрных кругах, в потоках тающих льдов. Знакомое что-то мелькнуло в дрожащих кольцах воды, морда что ли свирепая чья-то? Не-льзя-а-а!- закричали, зашелестели побежавшие на ветках листы, ударил в лицо, уговаривая, ветер. Да чего же нельзя, если можно - всё!..- смеётся он, не понимает. И вновь полудетский лик нимфы - проплыв, исказившись - встал на место. "Так к чему быть готовым?"- робко спросил её он, вдруг предчувствуя божественное, сладостное. И тогда прелестная нимфетка, задрав к нему ноги, закинула подол. Дьявольский смех вдруг понёсся кругом, обрушивая окна, стены, своды...
Бутылкин распахнул глаза, так испугавшись, так...
Перед ним сидела сошедшая с небес нимфа, её бледное чистое лицо горело, как пламя свечи. Глаза, нос, губы... Такое сладкое всё, чистое, наверное, как криничная вода, животворящее. Он протянул к неё руку, другой унимая упрыгивающее куда-то сердце.
- Нельсон...- он очень иронично улыбнулся, умиротворённо. Дотронулся к её крылышку. "Странно,- подумал он,- такое тёплое, живое."
- Ты кто?- вдруг начал влюбляться Бутылкин.
У неё дрогнули тяжёлые нитки бровей. Сказала белым горлышком своим:
- Я ваша буфетчица, Егор Иванович. Будете что-то есть, пить? Я скажу на камбузе. Анжелика.
Ему стало жаль, что он вовсе не адмирал, не Нельсон. Оба глаза его были на месте, он проверил.
- Встаёте?
Лет девятнадцать ей было, не больше.
Каюта повернулась, засияла перед ним углами, стенами. Шторы, точно красный широкий бант, повязали на пластиковую гладкую шею.
Прекрасная мысль пришла к нему в голову.
- Подожди,- он поднялся, его старые суставы предательски хрустнули. Из крошечного, но в крайней степени изобильного бара он извлёк Курвуазье. Повернувшись, весело, с особым значением сверкнул на неё глазами, прозвенел ногтем мизинца о стекло.
- Может быть, сначала вот это?- он бровями буйно заиграл.
Нимфа выглядела растерянной.
- О, я понимаю!- восхитился Егор Иванович, и глаза его совсем исчезли в кустах бровей. Хрустнув, он вскрыл коробку Наполеона, откупорил бутылку с латинской буквой N на этикетке. В каюте, закружив голову, запахло тонкой смесью спирта и первосортного шоколада. "Каюту надо закрыть, мало ли что..."- неизбежно пришла холодная мысль. Ему стало вдруг немного неловко от того, что непременно должно было здесь сейчас произойти. "О нет, нет!- сразу искренне подумал он, без лжи.- Она же совсем ребёнок!" Он увидел, как по блестящей поверхности серванта позади неё метнулась чья-то уродливая тень: круглые копыта, хвост... Там, в отражении, он видел чьи-то глаза, но только не свои, чей-то лик с задранными вверх ушами, с круглым вместо носа пятаком... Он, не дыша, наклонился ниже, ниже, всмотрелся: нет, ничего, сервант как сервант, гладкая, чистая поверхность с белым отражённым на ней прямоугольником окна... Но он запомнил выражение глаз, там - куда он только что смотрел, как оно улыбалось и радовалось, это гадкое, ненасытное существо...
Он и коробку конфет достал из одного из отделений шкафчика. Она взяла одну тоненькими, словно восковыми пальчиками. "Какая роскошь!- опалило его грудь.- Словно дорогая игрушка." Ему захотелось каждый обнять, согреть своим дыханием. Взгляд этот её... Он вдруг ахнул, душу её заметив там, на самом дне её сине-голубых озёр, проглянувшую - такое нечто чистое, нежное, как волна озёрная...
Он подлил ей коньяку. И его рука возле её руки - бросилось - корявое щупальце осьминога. Он одёрнул, спрятал за спину.
Кончик носа у неё от выпитого очень смешно покраснел, она похохатывала, вздрагивая ослабевшими, съехавшими вниз плечами. Егор Иванович, зубоскаля, сыпал анекдотами. Он рядом с ней на диванчике очутился, покачивался, щупальцами её руки прихватил.
"Опять за старое,- мрачно думал, чувствуя, как какая-то сила тянет его в пропасть, затягивает.- Не молодой ведь уже... Нет сил сдержаться, точно под локти толкает кто..." И забирал вдруг безумно сладкий водоворот: "Но она не посмеет отказаться, нет! Капитан я всё-таки, или нет?" Капитан-н-н,- грохнул колокол под черепом у него, и каюта вся задрожала, закачалась.
Она не смогла подняться, крайне удивлённо, испуганно на него поглядела. Бутылкин, завладев её рассыпчатыми пальчиками, целовал каждый:
- А вот этот назовём как? Как мы его назовём, Ликочка, солнышко? А? Чудное имя какое - Ан-же-ли-ка! Точно ангельское - ангелочек ты мой, херувимчик!- он, целуя, чмокал губами так, что самому делалось противно.
Сняв форменную кружевную блузку с неё, он сорвал лифчик и потрогал её вздрагивающие упругие груди, свежие, непочатые ещё бутоны. Она, прикрывшись локтями, сидела, бледнея. И прижимался к ней, прижимался, точно влагу из источника пил, выдавливал безжалостно середину. Иголки в голове носились, пробивая мозг: "Девочка совсем... погубить душу..." Он отгонял мысли.
И снова, прижавшись к ней, он увидел у неё за спиной в отполированном до блеска серванте... О, эта проклятая рожа! Она скалила зубы так... истончённо, пронзительно, сердце из груди прямо вынимала у него! Зверь! Егор Иванович вдруг понял, что не надо было этого делать - паскудства, пьянки; что не будет ему теперь прощения. Испугался до смерти, стал надевать ей лиф, из каюты выталкивать...
Было поздно, у него были испачканы штаны.
Девушка, закрыв лицо руками, выскочила, её худенькие поникшие плечи мелькнули в дверях.
У Бутылкина в груди вспыхнул нехороший огонь, жёг, уничтожал его. Ломая руки и тяжко вздыхая, вздымая глаза в потолок, он затопал, забегал по каюте.
Пол заметно качнуло. И ещё. Шторы на окнах поехали, плавно встали на место. Ему показалось, что он куда-то проваливается, в преисподнюю, в самый ад... Зажмурив глаза, он закричал, упал на кровать...
- Капитан!- услышал Егор Иванович и пробудился. Он пугливо огляделся: кругом сияла пластиком и зеркалами капитанская комната. Он успокоенно вздохнул, ему показалось, что поворот его судьбы лишь сновидение.
- Слушаю,- сказал он, важно сдвинув брови у переносицы. Перед ним, вытянувшись, стоял первый помощник, и тревога была написана на его заросшем бородой лице.
- Капитан, ожидается большой шторм,- офицер галантно мотнул головой. Егор Иванович молодцевато вскочил, разгладил ладонями лицо.
- Бросьте,- возразил он, с недоверием прислушиваясь к странному грохоту снаружи,- в это время года здесь не бывает штормов.
- Вы правы,- не стал спорить офицер.- Тем не менее, приборы не врут.
- Сейчас буду,- недовольно бросил Бутылкин, в голове его навязчиво стало вертеться только что произошедшее, он штаны свои едва успел вытереть.
Судно заметно качало.
На мостике было темно, маячили бледные испуганные лица его помощников. Егор Иванович с удивлением взглянул на часы: было всего два часа пополудни. Он выглянул в иллюминатор: небо наверху угрожающе шевелилось и было черно.
Страшный порыв ветра обрушился. Захлопали повсюду двери, заскрипели переборки. Стулья на палубах стали, точно живые, скакать и переворачиваться. Пассажиры, закрываясь руками от сильного ветра, под углом двигались к входам. Громадные волны откуда ни возьмись набросились на судно, точно руки охватывали борта и тянули. Судно шаталось, как пьяное, нос его нырял, повсюду звенело и брынчало. "По левому борту течь!"- слышались голоса, и судно подозрительно кренилось. Страшная паника царила, люди метались и валились на пол целыми гроздьями, кричали, и над всем этим носился ужасающий какой-то хохот. С ужасом слышал и видел Бутылкин всё это, ему казалось, что наступил конец света и что почему-то виноват в этом именно он.
- Сатана!- что есть силы закричал Бутылкин и, наклонившись и птицей расставив вверх и в стороны руки, точно ему дали в дых, поглядел в дрожащее, точно вдруг ожившее небо. Чёрные свинцовые полосы стягивали жёлтое, серое; стремительно, точно сами ветры, неслись тучи, и воздушные тугие плети стегали воздух и море.
- Немедленно прекрати!- разрывая, растягивая рот, завизжал Бутылкин.- Оставь это! Зачем?
Судно вздрогнуло, и палуба ушла из-под ног...
В следующее мгновение Егор Иванович ощутил себя в тишине и покое. Он навзничь лежал на твёрдом холодном полу. Тоскливо, жалобно закричал. Но вместо голоса в горле его родился испугавший его птичий клёкот. Слабость заливала руки, ноги, грудь. Оранжевые ослепляющие кольца покатились перед глазами, рассыпаясь и застилая огнём весь мир. С трудом подняв голову, постанывая, он огляделся. Над ним спокойно в нежных утренних красках стояли шкаф, кровать и кресло. Он долго припоминал и вспомнил, что это его комната, его дом. Он увидел сатану, низко склонившегося над ним и с прищуром, пронзительно, страшно глядящего на него, в самую его середину.
- Я спал?- задыхаясь и плача прошептал Егор Иванович.- Обманул?- страшно догадался он и почувствовал, что проваливается куда-то.
- Пошли,- сказал чёрт, и земная жизнь Бутылкина кончилась.
1990