С Яшей мы знакомы давно. Во времена бурно протекающей молодости в паре топтали снежную целину лыжами на бескрайних просторах еловой тайги Республики Коми. Бригаду, в которой мы исполняли функции рубщиков магистралей и теодолитных ходов, состоявшую из пяти человек (с нами работала пара парней, таскавших рейки, и бригадир, ходивший с нивелиром) перекидывали каждую декаду на вертолете в свежий снег, по мере завершения съемки очередного объекта. Из обычной шестиместной палатки мы устраивали нору, устанавливали буржуйку и устраивались на ночлег.
Сейчас, по прошествии трех десятилетий, мне с трудом верится в реальность тех трудовых подвигов, совершавшихся добровольно и весьма скудно оплачиваемых. За очень короткий четырехчасовой северный световой день успевали выполнить такой объем работы, который в обычных условиях — без перспективы окостыжиться на сорокаградусном морозе — возможно было растянуть на неделю.
Ночи в ту пору были так длинны, что за те пять месяцев ночевок по заснеженным просторам мы открыли друг другу все потаенные перипетии собственной судьбы. Яша был значительно старше нас, а потому нам — желторотым — слушать его было особенно интересно. Он аккурат только освободился из воркутинской зоны, где отбывал срок за убийство. Сейчас зарабатывал деньги для того, чтобы не стыдно было дома появиться. Об ужасах жизни в неволе Яков распространяться не любил, к нашему большому сожалению, но причину, по которой он оказался в бараке, поведал.
Приехав на заработки в Ухту, Яша познакомился с очень милой и скромной женщиной. У неё было необычное имя Ильхамия. Их нечастые встречи стали перерастать во что-то большее, чем простая симпатия. Яша влюбился и радостно ловил флюиды взаимного чувства прекрасной дамы. Романтично настроенная пара предавалась мечтам за столиком кафе, как вдруг к Ильхамии начал приставать какой-то худосочный кавалер с претензиями, вылившимися в оскорбительную брань и рукоприкладство. Возмущение Якова, ставшего свидетелем столь скверной сцены, перевалило далеко за тот рубеж, когда человек может сдерживать себя самостоятельно.
Здесь необходимо пояснить, насколько был силен Яков. Однажды, при погрузке вертолета, Яша прихватил два мешка, с сахаром и мукой, в обе руки по мешку, и кинул их в открытую дверь борта. Из брюха машины раздался пронзительный вопль механика, находящегося возле иллюминатора напротив. Мешки сбили его с ног, а механик был мужиком солидным, не менее ста килограммов. Вертушку хорошо качнуло, машина чуть было не задела лопастями за подлесок.
И вот разъяренный Яков сунул в ноздри наглецу сжатую в кулак пятерню так, что тот начал протирать спиной паркет ресторана от столика до колонны, находящейся в пяти метрах. Если бы та колонна не оказалась на его пути, то негодяй бы продолжал выполнять функции полотера, не доводя ситуацию до критических параметров. Но столб стоял там, где он стоял. Столкновение с головой скользящего по полу было запрограммировано судьбой. Только на суде Яков узнал, что покойный старший следователь был мужем Ильхамии. И уже в зоне ему популярно объяснили, что отмеренные правосудием десять лет — это минимум, которым осчастливили отважного рыцаря.
...Сейчас мы встретились случайно в купе плацкартного вагона, оказавшись соседями. Увидев друг друга, обрадовались оба и искренне. Пережитые совместно трудности сближают, да и по духу мы были родственны - бродяги. В моем рюкзаке пряталась внушительная емкость самодельной водки, и мы намеревались стойко перенести все тяготы дорожной жизни. Соседи попались миролюбивые, и под перестук колес завязалась душевная беседа. Собственно, беседой это назвать трудно. То был монолог, повествующий о нелегкой доле человека, преследуемого роковым стечением обстоятельств по всей жизни. С грустью в голосе Яков поведал, что возвращается из очередной командировки в места не столь отдаленные.
Второй исход за колючку был хотя и длительный, но преступление, за которое Фемида отмерила ему срок, доставляло моральное удовлетворение. Яков и сейчас со светящимися глазами смаковал процесс экзекуции над хозяином просторного кабинета с высокими потолками, мебелью из красного дерева. Тот посмел просить вознаграждение за достаточно емкий, льготный кредит. Яша тискал того высокопоставленного придурка кулачищами до тех пор, пока в дверях не появился конвой, а он пришел нескоро.
Сначала секретарша валялась в обмороке, не могла позвонить в отдел, да и милиционерики не очень торопились. Они знали Якова и понимали, что рискуют, но участи своей не избежали. Яша и их слегка помял, пока ему не прострелили плечо. В результате конфликта чиновника сослали в реанимацию и он уже никогда не приступил к исполнению обязанностей, хотя жизнь врачи ему сохранили. Яков же огребся двенадцатью годами по совокупности статей.
Обрел свободу Яша в начале нулевых, когда вороватый дух демократии полновластно и единолично витал в воздухе над смердящим телом коммунизма. Сложность современных реалий иногда загоняла Якова в тупик и он стал приучаться терпеть, борясь с роком, преследующим его. Единственное, с чем он не мог мириться - это тупость оппонента, надменная пренебрежительность к окружающим и к нему лично. Если эти качества он видел в рядовом собеседнике, то Якову удавалось погасить в себе злость, кипящую внутри и стремящуюся выплеснуться наружу. Но чиновник - дурак! - для внутреннего мира Яши было слишком. Он справедливо считал: если ты дурак, то подметай улицы, если занимаешь должность - то знай все тонкости своей работы и будь пунктуален в их исполнении.
В современном мире все наоборот. Дураки у штурвала, а доктора наук цепко держат в руках метлу. Система ценностей поменялась. Раньше в чести были: ум, честь, совесть. Сейчас - кумовство, подобострастие, готовность купить кого-то или продаться самому. У чиновников ума ровно столько, сколько нужно безынициативному исполнителю. Они в массе своей необразованны, жадны, ничего делать не умеют, кроме как с важным видом обсуждать корпоративные сплетни.
Эти обстоятельства и стали поводом для очередного этапа из СИЗО в суд, а затем и зону. В СИЗО же его доставили из учреждения, распределяющего пенсии. Возраст у молодца был уже преклонный. Жизнь прошла незаметно, здоровье было потеряно в государственных закрытых учреждениях под присмотром вертухаев. Рабочего стажа было немного. Социальная пенсия угрожала нищую старость превратить в очень нищую. Для того, чтобы получилась рабочая минималка, необходим был зачет фермерской работы, образовавшейся в промежутке между первой и второй жизнью в обществе негодяев. Яков собрал документы и навострился в одиннадцатый кабинет.
Встретила его глупая, толстая баба. Почему-то она ему сразу не понравилась. Взгляд её из щелей, образованных заплывшими верхними веками, подпертыми снизу толстыми щеками, был презрительно-надменным. Обычно так смотрят внутренне пустые люди, в силу определенных обстоятельств, сделавшие незначительную карьеру. Подобные существа, зная, сколь шатко их положение, пресмыкаются перед вышестоящим руководством столь же отвратительно и бесстыже, сколь хамски потом относятся к посетителям, среди которых большинство — порядочные люди. Не в силах противостоять оскорбительному отношению к себе, они не могут даже возмущаться, а просто плачут.
На подобную гниду в пенсионном фонде и попал Яков. Надо сказать, что фермеры в те времена, когда этим занимался Яков, освобождались от всех налогов указом президента. Сейчас об этом есть статья в налоговом законодательстве, но та милая женщина с презрением отнеслась к доводам Яши, открывшему книгу на той странице, где черным по белому было написано о его правоте. Раздосадованный Яков сгреб в горсть волосы на загривке инспекторши, и энергично начал курять ее носом в раскрытый талмуд. При каждом взмахе головой щеки на ее лице то отвисали, то расплывались по страницам. Матрешка не сопротивлялась, на это у нее не было сил. Она призывно издавала томный, стонущий звук, похожий на обозначение оргазма. Коллеги ее незаметно удалились из кабинета при первых признаках зарождающегося конфликта. Время за столь увлекательным изучением налогового законодательства шло быстро. Яков слегка удивился, когда в отворившихся дверях появились люди в до боли знакомом обмундировании. Силы у него были уже не те, и его скрутили без применения табельного оружия.
В виду насыщенности дорожного досуга, время прошло быстро, и мы по-доброму в очередной раз расстались с этим могучим человеком, сильно битым судьбой. Но не сломавшимся.