Isabel Allende La ciudad de las bestias,2002. Перевод с испанского.
ГЛАВА 1. НОЧНОЙ КОШМАР
Александр Коид проснулся на рассвете, испуганный ночным кошмаром. Ему приснилась огромная черная птица. Ударившись о стекло, в водопаде осколков, она ворвалась в дом и унесла с собой его мать. Во сне он беспомощно смотрел, как гигантский гриф хватает Лизу Коид за одежду своими крепкими желтыми когтями и уносит в разбитое окно, растворяясь в небе, по которому ползли большие черные тучи.
Его разбудил шум бури, втер стегающий деревья, дробь дождя по крыше, молния и гроза. Александр встал и зажег свет. Ему казалось, что он плывет на корабле, терпящем кораблекрушение. Внезапно он споткнулся о большую собаку, свернувшись калачиком, пес спал рядом с кроватью. Мальчик представил, как совсем недалеко от дома ревет Тихий океан, яростно выплескивая через край огромные волны.
Александр слушал грозу и думал о черной птице и о своей матери, ожидая, когда утихнет барабанная дробь в груди. Он все еще был под впечатлением от страшного сна.
Мальчик посмотрел на часы: половина седьмого, время подъема. Светало. Он решил, что это бы роковой день, один из тех дней, в которые лучше оставаться в постели, потому что все идет из рук вон плохо. С тех пор, как заболела его мать, таких дней было слишком много; иногда казалось, что в доме не хватает воздуха, как в морской глубине. В такие дни единственным выходом был побег, нужно было выйти из дома и бежать на пляж, наперегонки с Пончо, бежать до тех пор пока не остановится дыхание. Но дождь шел целую неделю – это был настоящий потоп, к тому, же Пончо укусил олень и пес совсем не хотел двигаться.
Алекс был уверен, что у него самая дурацкая собака в истории, единственный сорокакилограммовый лабрадор, укушенный оленем. За четыре года жизни на Пончо нападали барсуки, соседский кот, а сейчас олень, много раз его метили скунсы, и собаку нужно было мыть томатным соусом, чтобы приглушать запах. Алекс осторожно встал с кровати, чтобы не потревожить Пончо и оделся. Он дрожал; отопление включали в шесть часов, но тепло все еще не достигло его комнаты.
Во время завтрака Алекс был в плохом настроении, у него не хватало духа, чтобы похвалить отца, который приготовил пончики. Джон Коид точно не был хорошим поваром: единственным блюдом, которое он умел готовить были пончики, правда, они очень напоминали лепешки, мексиканские каучуковые тортильяс. Чтобы не обижать отца, дети клали их в рот, но при первой возможности, выплевывали. Они даже попробовали научить Пончо поедать эти пончики: собака была глупой, но не настолько.
– Когда же маме станет лучше? - спросила Николь, пытаясь наколоть каучуковый пончик на вилку.
— Замолчи, глупая! – воскликнул Алекс. Он был сыт по горло этим вопросом, который младшая сестра задавала несколько раз в неделю.
– Мама собирается умирать – прокомментировала Андрэа.
— Лгунья! Она не собирается умирать! – кричала Николь.
— Соплячки! Вы, не понимаете, что говорите! – крикнул Алекс.
— Дети, успокойтесь. С мамой все будет хорошо ... – неуверенно прервал их Джон Коид.
Алекс разозлился на своего отца, сестер, Пончо, на жизнь вообще и даже на мать, которая заболела. Не позавтракав, он выскочил из кухни, но в коридоре столкнулся с собакой и упал,
– С дорги придурок! – крикнул он на Пончо, но пес радостно лизнул его в лицо, полностью обслюнявив очки.
Наверное, это был один из самых злосчастных дней. Минуту спустя отец обнаружил, что колесо фургона проколото, и Алексу пришлось помогать ему, в любом случае время было упущено и все трое опоздали на занятия. Спешка привела к тому, что Алекс забыл задание по математике, и это испортило его отношения с учителем. Он считал, что этот патетически настроенный человечек делает все возможное, чтобы разрушить его жизнь. К тому же он забыл флейту, хотя вечером должен был репетировать со школьным оркестром, в котором солировал, это было просто недопустимо. Из-за флейты Алекс должен был покинуть школу и в обеденный перерыв и мчаться домой. Гроза утихла, но море все еще бушевало, поэтому он не смог сократить дорогу через пляж, волны переваливали через парапет набережной, заливая улицу. Парнишка бежал длиной дорогой, в его распоряжении было сорок минут.
В последние недели, с тех пор как заболела мать, для уборки в доме наняли женщину, но сегодня ее не было, она предупредила, что не придет из-за грозы. В любом случае она не очень утруждала себя. Даже снаружи заметно было запустение, казалось, что дом грустит. Запах запустения витал уже в саду и усиливался в комнатах, проникая во все углы.
Алекс чувствовал, как разрушается их семья. Младшая сестра Андрэа, которая всегда немного отличалась от других девочек, все больше и больше погружалась в мир своих фантазий, населенный ведьмами, выглядывающими из зазеркалья, инопланетянами, утопающими в супе. Это было немного не по возрасту, по мнению Алекса, в двенадцать лет девчонка должна интересоваться мальчиками или прокалывать уши. Николь, самый младший член семьи, собрала дома настоящий зоопарк. Казалось, что таким образом девочка хочет компенсировать материнскую ласку, которой была лишена из-за болезни матери. Она подкармливала барсуков и лисят, которые приходили к дому; заботилась о шести осиротевших котятах, живших у них в гараже; спасла жизнь птенцу со сломанным крылом и держала в ящике метровую змею. Если бы мать обнаружила эту змею, то, наверное, умерла бы от испуга, но этого не могло быть. Выписавшись из больницы, Лиза Коид не вставала с постели.
За исключением отцовских пончиков и сандвичей с тунцом и майонезом, на которых специализировалась Андрэа, уже который месяц в доме ничего не готовили. В леднике хранились апельсиновый сок, молоко и мороженое; вечером они заказывали пиццу или китайскую еду. Поначалу это казалось праздником, каждый ел то, что хотел в удобное для него время, но потом поняли что это несладко, все скучали по здоровой домашней пище прежних времен. В эти месяцы Алекс мог оценить то, какую важную роль играла в их жизни мать.
Он скучал по ее легкому смеху и ласке также как и по ее суровости. Она была строже отца и хитрее: казалось, что у нее есть невидимый третий глаз и ее невозможно обмануть.
Уже неслышно было ее голоса, напевающего по-итальянски, не было музыки и цветов, не было запаха, характерного для свежевыпеченного печенья и живописи. Раньше, прежде чем приступить к работе в мастерской, мать пекла печенье. Она безупречно вела дом и дожидалась детей с готовым печеньем; иногда, поднявшись по лестнице, он ходил вокруг ее комнаты, смущенно вздыхая, казалось, он не узнавал ее обитательницу, осунувшуюся, с темными кругами вокруг глаз. Ее полотна, казавшиеся раньше цветным взрывом, были забыты, в тубах засыхали масляные краски. Казалось, что Лиза Коид усохла и была похожа на молчаливую тень.
Алексу некого было попросить почесать спину или поднять настроение, когда на рассвете чувствуешь себя козявкой. Его отец не был ласковым человеком.
Они вместе ходили в горы, но разговаривали совсем мало. Кроме того, Джон Коид изменился, как и все остальные в их семье. Отец больше не был спокойным и уравновешенным человеком, он часто раздражался, кричал, причем не только на детей, но и на жену. Иногда, он громогласно упрекал жену за то, что она мало ела или вовремя не принимала лекарства, но тут же раскаивался и просил прощения. Эти сцены бросали Алекса в дрожь, он не мог видеть обессиленную мать и отца с глазами полными слез.
Прибежав домой в полдень, Алекс был удивлен, увидев около дома отцовский фургон, который в это время, обычно находился в клинике.
Он вошел в кухню, как обычно без ключа, намереваясь быстро перекусить, забрать флейту и бежать назад, в школу. Оглянулся кругом, но увидел лишь окаменелые остатки вчерашней пиццы. Гонимый голодом, он направился в ледник, на поиски молока. В это мгновенье он услышал плач. Сначала он подумал, что в гараже пищат котята Николь. Но плач доносился из комнаты родителей, он тихонько заглянул в приоткрытую дверь. Увиденное просто парализовало его.
В центре комнаты находилась мать, в ночной рубашке, босая, она сидела на табурете, закрыв лицо ладонями, и плакала. Отец стоял у нее за спиной, в руках он держал дедушкин нож для бритья. Длинные, черные пряди падали на пол, на хрупкие материнские плечи, а голый мраморный череп блестел в тусклом свете, струящемся в окно.
Несколько минут мальчик пребывал в ледяном оцепенении, не понимая, что происходит, не зная, что означают волосы на полу, бритая голова и этот нож в руках отца, который поблескивал в нескольких миллиметрах от материнской шеи.
Когда чувства вернулись к нему, ужасный крик поднял его с ног, и волна сумасшествия накрыла Александра. Наваха, описав в воздухе дугу, оцарапала лоб и вонзилась острием в пол. Мать звала его, но он не слышал ее и наносил удары куда попало.
- Все хорошо, сынок, успокойся, не надо больше – умоляла Лиза Коид, подкрепляя мольбу, слабой попыткой разнять их, между тем, его отец прикрывал голову руками.
В конце концов, голос матери проник в его разум, гнев миновал, уступая место замешательству и ужасу от содеянного.
Он стал на ноги, отступил, слегка покачиваясь, потом бросился бежать и закрылся в своей комнате. Алекс подтащил письменный стол к двери и забаррикадировал ее, крепко закрыл уши, чтобы не слышать родительских голосов, которые звали его. Прижавшись к стене, с закрытыми глазами он пытался укротить бушевавший ураган чувств.
Вскоре, он начал методично крушить все, что находилось в комнате. Содрал все плакаты со стен и разорвал их в клочья, потом, схватив бейсбольную биту, он набросился на картины и видео, переколотил коллекцию моделей старинных автомобилей и самолетов времен Первой мировой войны, топтал страницы книг, кромсал армейским ножом матрац и подушки, резал ножницами чехлы и одежду, расколотил лампу. Он производил разрушение, молча, без спешки, так, как будто выполнял самое ответственное задание и только кода силы иссякли, и крушить было уже нечего, он остановился.
Пол был усеян ручками и наполнителем из матраца, битыми стеклами, тряпками и обломками игрушек.
Опустошенный, он лег на пол посреди разрухи, свернулся как улитка, и плакал до тех пор, пока не уснул.
Александра разбудили голоса сестер, несколько минут он припоминал случившееся. Он хотел зажечь свет, но лампа была разбита. На ощупь он подошел к двери, споткнулся и пробормотал проклятия, его рука лежала на обломках битого стекла. Он не помнил, когда придвинул к двери письменный стол, и навалившись всем телом попытался оттащить его от двери. Свет, поникший из коридора, осветил комнату, которая была похожа на поле битвы и удивленные лица сестер, стоявших на пороге.
Ты начал ремонт в своей комнате? – пошутила Андрэа, а Николь прикрыла ладошкой рот, чтобы не засмеяться.
Алекс захлопнул дверь прямо перед их носами, задумавшись, сел на пол, его пальцы сжимали порез. Мысль о том, чтобы умереть от потери крови показалась ему заманчивой, по крайней мере избавляла бы его от встречи с родителями, после того что он натворил. Но потом Алекс передумал и решил промыть рану, прежде чем нее попадет инфекция. Кроме того, рана начинала болеть, должно быть, порез был достаточно глубоким. Он шел неуверенными шагами, на ощупь, его различая окружающие предметы; он потерял очки, а глаза опухли от слез. Парень показался на пороге кухни, где собрались остальные члены семьи, включая и мать, хлопковый платок, повязанный на голове, делал ее похожей на беженку.
– Я сожалею… – пробормотал Алекс, не поднимая глаз.
Увидев футболку испачканную кровью сына, Лиза, приглушенно воскликнула, но когда муж сделал ей знак, обняла девочек за плечи и вышла без слов. Джон Коид подошел к Алексу, чтобы осмотреть раненную руку.
– Я не знаю, что на меня нашло, папа…– пробормотал Алекс, не поднимая взгляд.
– Я тоже боюсь, сынок.
– Мама умрет? – спросил Алекс дрожащим голосом.
– Не знаю, Александр. Подставляй руку под проточную воду – приказал отец.
Джон Коид смыл кровь, посмотрел порез и решил сделать обезболивающий укол, чтобы извлечь застрявшие осколки стекла. Алекс, которого от одного взгляда на кровь мутило, не моргнув, выдержал всю процедуру и мысленно благодарил, что в семье есть врач. Отец наложил дезинфицирующую мазь и забинтовал руку.
– Так или иначе, а волосы у мамы выпали бы, правда? – спросил мальчик.
– Да из-за химиотерапии. Их лучше остричь сразу, чем смотреть, как они выпадают пучками. Но они снова отрастут. Садись, мы должны поговорить.
– Прости, папа…. Я буду работать, чтобы восстановить все что сломал.
– Хорошо, думаю, ты должен был дать выход эмоциям. Не будем говорить об этом, есть более важные вещи, которые мы должны обсудить. Я должен отправить Лизу в техасский госпиталь, где она пройдет длительное лечение. Это единственное место, где ей могут помочь.
– И после этого она выздоровеет? – обеспокоенно спросил мальчик.
– Я надеюсь, Александр. Конечно, я поеду с ней. На время этот дом нужно будет закрыть.
– А что будет с сестрами и со мной?
– Андрэа и Николь передут жить к бабушке Кларе. Ты поедешь к моей матери – объяснил отец.
– Кейт? Я не хочу ехать туда, папа! Почему я не могу поехать вместе с сестрами? По крайней мере, бабушка Клара умеет, готовить…
– Трое детей – это слишком много для моей тещи.
– Мне уже пятнадцать, папа, вполне достаточно, чтобы считаться с моим мнением. Это несправедливо, ты отправляешь меня к Кейт, словно какую-то бандероль. Всегда одно и то же, ты принимаешь решения, а я должен соглашаться. Я не ребенок! – рассерженно доказывал Алекс.
– Но иногда, ты ведешь себя как ребенок – ответил Джон Коид, указывая на порезанную руку.
– Подобное может произойти с любым. Я буду вести себя хорошо, обещаю тебе.
– Я знаю, у тебя благие намерения, сынок, но иногда ты теряешь голову.
– Я же сказал, что все оплачу! Крикнул Александр, ударяя кулаком по столу.
– Видишь, как быстро ты теряешь контроль? В любом случае, Александр, это не имеет ничего общего с разрухой в твоей комнате. Все это было решено раньше, с моей тещей и моей матерью. Вы трое должны ехать к бабушкам, и другого решения просто нет. Ты уедешь в Нью-Йорк через пару дней – сказал отец.
– Один?
– Один. Боюсь, что начиная с сегодняшнего дня, ты очень многое будешь делать один. Возьмешь с собой паспорт, думаю, тебе придется участвовать в приключениях вместе с моей матерью.
– Где?
– На Амазонке…
– Амазонка! – испугано воскликнул Александр – Амазонка, это ужасное место, кишашчие москитами, кайманами и бандитами, разнообразными болезнями, даже проказой!
– Думаю, моя мать знает что делает, она никогда не взяла бы тебя туда, если бы твоей жизни угрожала опасность, Александр.
– Кейт способна бросить меня в реку, кишашчую пираньями. С такой бабушкой, как моя, не нужно и врагов – пробормотал мальчик.
– Сожалею, но в любом случае, ты должен ехать.
– А школа? Сейчас идут экзамены. Кроме того, я не могу бросить оркестр, со дня на день…
– Нужно быть более гибким, Александр. Наша семья переживает кризис. Знаешь, как китайцы описывают кризис? Опасность + Счастливый случай. Может случиться, что опасность – болезнь Лизы, дает тебе необыкновенную возможность. Иди паковать вещи.
– Что там паковать? Много ли мне надо, сквозь зубы процедил Алекс, все еще рассерженный на отца.
– Тогда и нести будет немного. А сейчас иди и поцелуй мать, она очень тревожиться из-за случившегося. Для Лизы это более важно, чем для любого из нас, Александр. Мы должны быть сильными, как она – сказал Джон Коид.
Всего лишь пару месяцев назад, Александр был счастлив. Он никогда не испытывал любопытства к тому, что выходило за пределы его существования: он считал, что главное не наделать глупостей и все будет в порядке. У него были простые планы на будущее, он хотел стать знаменитым музыкантом, как его дедушка Джозеф Коид, женится на Сесилии Бернс, если она согласиться выйти за него, иметь двоих детей и жить неподалеку от гор. Он был доволен своей жизнью, хороший, но не превосходный, ученик и спортсмен, дружелюбный, не отягощенный серьезными проблемами. Его можно было считать вполне нормальным человеком, по крайней мере в сравнении с монстрами, которые населяли этот мир, например с теми парнями, которые вошли в школу с ручным пулеметом и расстреляли своих приятелей в Колорадо. Не нужно ходить так далеко, в его школе тоже были отталкивающие типы, к которым он не имел никакого отношения. Единственное, чего он действительно хотел, это вернуться назад, в прошлую жизнь, на несколько месяцев раньше, когда его мать была здоровой. Он не хотел ехать на Амазонку с Кейт Коид. Эта бабушка немного пугала его.
Два дня спустя Алекс простился с домом, где прошли пятнадцать лет его жизни. Он уносил с собой образ матери. В шляпке, прикрывающей бритую голову, мать стояла на пороге дома, улыбалась, махала рукой, а по ее лицу текли слезы. Поднимаясь в самолет, мальчик думал о ней и о возможности ее потерять. Нет! Я не должен думать об этом, я должен думать о хорошем, моя мама выздоровеет, шептал он снова и снова во время долгого перелета.