Левый марш.
© Антон Санченко.
© перевод Виктора Лукинова.
Путь к знаниям можно измерить в километрах. По крайней мере, в бурсе. Ведь каждый учебный день тут начинается с развода на занятия. Все роты шагают на пары торжественным маршем под оркестр, все 500 метров плаца. Таким образом, они еженедельно приближаются к заветному диплому ещё на три километра.
Летом и зимой, осенью и весной всё училище равняется в строю ротных колонн к подъёму флага. Летом у него белый, до самых белых чехлов на фуражках , верх и чёрный низ парких суконных клешей (форма номер два). Осенью и весной училище одето в две тысячи чёрных бушлатов с двумя рядами золотых пуговиц с якорьками на каждом (форма номер четыре). Зимой кутается в долгополые шинели и меняет фуражки-мичманки на чёрные шапки-ушанки. И именно на подъёме флага можно наглядно увидеть, что это за штука такая – училище.
Когда опаздываешь и бежишь тылами чужих рот к своей колонне, а начальник ОРСО уже вышагивает перед училищным строем, приложив руку к козырьку, навстречу начальнику училища, тебе остаётся лишь мчать и считать роты аккуратно подстриженных затылков:
- Первая, третья, пятая, – а тебе аж в одиннадцатую.
- Чёрт возьми, ребята, что ж нас так много!
Начальник строевого отдела уже рапортует Чифу, тот, взяв под козырёк, приветствует училище и качает головой, увидав, как ты, наконец, прошмыгиваешь в строй своей роты и прикидываешься фонарным столбом, что стоит смирно ещё с вечерней поверки.
В одну иерихонскую глотку отвечает начальнику строй, ползёт по мачте флаг и звенят отбитые склянки. Восемь часов – четыре двойных удара в судовой колокол.
С Чифом бурсе повезло. Высокий, видный, сдержанный. С чем-то джеклондонским-северным во взгляде прищуренных глаз ещё и по фамилии Камчатка. Ему бы очень пошел убор какого-нибудь индейского вождя с орлиными перьями. Тем паче, что вождь индейцев на английском тоже будет Чиф. Однако, наш Чиф – в изысканной двубортной шинели с золотыми нашивками капитана порта на рукавах, в чёрной смушковой шапке с небольшим кожаным козырьком, которая на флоте заменяет полковничьи папахи и разрешена по форме, начиная от капитана первого ранга, и без томагавка. Чиф не любит разлагольствовать перед строем, перепоручая это при случае двум своим замам – начальнику учебной части и замполиту училища. Сам он сообщает обычно лишь конкретику. Сегодня, например, даёт три дня дополнительного отпуска курсанту Яновскому, который ночью на сторожевом посту поймал какого-то вора в училищных механических мастерских. И всё. Хау.
А вот замы действительно поговорить любят. Особенно замполит – маленький, кругленький, в своей ушанке и коротковатой шинелишке похожий на плюшевого медвежонка Вини Пуха в переводе Бориса Заходера. Держа речь перед строем, он возбуждается и нервничает, словно и вправду верит в то, что курсантов можно перевоспитать такими вот выступлениями, как будто нет печального опыта перевоспитания пчёл стихами.
- Авторитет нашего училища в городе неуклонно возрастает. Если раньше пединститут имени Крупской приглашал на дискотеки курсантов центрального мореходного училища, то теперь приглашает наше. Но есть ещё среди нас несознательные курсанты, которые позорят наше славное имя! Сегодня на улице Суворовской ко мне подошли две пожилые женщины, и узнав что я замполит училища, рассказали что утром двое наших курсантов ловили голубя с перебитым крылом под памятником Суворову. Женщины думали, что курсанты хотят этого голубя вылечить, и даже помогли его загонять. Но стоило только несчастную птицу поймать, курсанты нагло заявили, что теперь зажарят её и съедят. Пусть эти два негодяя немедленно выйдут из строя!
Всё училище, не удержавшись, прыскает смехом. И в каждой роте уже готовы свои кандидаты в «голубоеды». Однако из строя, понятно, ни один «негодяй» не вышел. Усмехнулись даже Чиф и начальник ОРСО. Но не начальник учебной части по прозвищу Чиба-робот. Он – человек без чувства юмора, и иногда кажется, что вообще без чувств, как Железный Дровосек из страны Оз. Даже честь он отдаёт как-то механически, словно его руку двигают не мускулы, а какие-то соленоиды и сервомоторы. В своей речи он сосредоточился на посещении «сампо» – так на училищном жаргоне называется самоподготовка в классах вечером. Он сыплет сухими цифрами посещаемости и угрожает оргвыводами и дисциплинарным советом всем прогульщикам. Дисциплинарный совет курсантским языком зовётся «дискотекой». Попасть на неё считается плохой приметой, что предвещает исключение из училища.
Но вот училище, наконец, получило свою утреннюю порцию выволочек и речей и готово строем двинуться дорогой к знаниям. По аудиториям, лабораториям и мастерским.
- Торжественным маршем… поротно… первая рота прямо, остальные нале…во! Шагом… марш!
И все две тысячи душ одновременно цокают каблуками, поворачиваясь налево, и только потом вступает оркестр.
Роты идут мимо начальника училища и его замов, печатая шаг в такт ударов большого барабана и труб, что выдувают «Наверх, Вы товарищи, все по местам!», будто роты провожают не на ещё один учебный день, а сразу в последний бой. За пятёрки и четвёрки в зачётках, или хотя бы тройки, которые училищным языком зовутся «госоценками».
То есть наше государство устраивают и тройки. Но только наше. Кампучийцев, например, наши «госоценки» не устраивают. Каждую субботу их староста докладывает про оценки всех земляков телеграммой лично генсеку в Пномпень. Вон они идут – мелкие кампучийцы и кучерявый абориген с Сейшельских островов, прибившийся к ним по причине роста, хитрые откормленные ангольцы, делающие вид, что так и не научились маршировать на прусский манер и шагающие по-английски, сгибая ногу в коленках и отмахивая прямою рукой, смуглявые кубинцы, худосочные мозамбикцы, надевшие ушанки задом наперёд, не разобравшись в незнакомом фасоне, и видные йеменские арабы, которые нынешней зимою смогут подробно рассмотреть, как именно выглядит холодный магометанский ад, – сплошной интернационал.
Роты идут маршем, одна за одной, с командирами во главе. Другие потихоньку сдвигаются на левый фланг, что бы в свою очередь по команде своего командира дать жизни каблукам под звуки Егерского марша или Прощанья славянки. И переливы оркестровых труб тонут в мощном «гррум, гррум, гррум!» тысяч подкованных ботинок, шагающих в ногу.
Среди поэтов, особенно франковских, хорошим тоном считается всю эту шагистику ругать. Они расслабленно шагают в своём ротном строе и рефлексируют:
- Ну почему именно с левой? Что за догмы? Почему все должны начинать движение именно с левой ноги? А если я хочу с правой?
- И чему Вас учили в тех литинститутах? – бурчат прозаики из Киева.
- Двигаться с левой – очень давняя традиция, ещё со времён древних греков, когда именно левая нога, выставленная вперёд вместе со щитом в левой руке, была «меднообутой», оттого и вся фаланга делала первый шаг именно с неё. Гомера и Ксенофонта читайте, маэстро. Или хотя бы Маяковского.
Именно так, шагая с левой, дисциплинированная греческая фаланга под Марафоном задала взбучку втрое большей толпе персов, которые шагали как поэты, с какой захочется. А строй именно третьей роты надрал чуба в совхозе «Городній Велетень» целой орде будущих корабелов из судомеханического техникума в битве под танцплощадкой. Строй всегда победит толпу. Не хочешь быть битым – равняйсь.
Поэтому, шагом марш! Левой, левой! Равнение на … лево!
Рота смыкает строй плечо к плечу, и это не фигурально, а действительно чувство плечей однокашников, что подпирают тебя слева и справа и не дают уклонится, чеканя шаг на ещё одном обыденном марше.
И пусть эти ежедневные переходы плацем от столовой к учебному корпусу иногда и вправду напоминают ребятам Будиевицкий анабазис Йожефа Швейка, но цель в конце – стоит любой муштры. За училищем их ждёт воля. Настоящая. Кейптаун, Ливерпуль и Бомбей. Терпи, курсант, моряком станешь.
Если, конечно, не завалишь сегодня радиотехнику!