Классовая составляющая дисциплины.
Безусловно, была и социальная, классовая составляющая у бед царской армии. Рост грамотности и расширение кругозора матросов настоятельно требовали изменения методов воспитания и совершенствования системы стимулирования служебной активности, однако ни офицеры, ни и судовые священники оказались совершенно к этому не готовы. Они продолжали придерживаться традиционных установок, основанных на незыблемости канонов православной веры и заведомом превосходстве барина над крестьянином.
Между тем некоторые матросы в своем политическом развитии оставили позади не только служителей церкви, но и большинство своих офицеров. «Объективными поводами для недовольства матросов российского флота являлись также низкий уровень жалования, исполнение вестовыми обязанностей денщиков при офицерах, различные ограничения прав, которые можно было расценивать как унижающие человеческое достоинство.
Все это, однако, не беспокоило командный состав флота, для которого выдвижение матросами политических требований во время революционных событий 1905–1907 гг. явилось полной неожиданностью».
Повышенное недовольство нижних чинов вызывал 7-летний срок службы, который в начале ХХ века выглядел уже явным анахронизмом. На большинстве флотов других морских держав (кроме английского, на котором нижние чины служили по контракту) матросы служили уже по 3–4 года.
Казалось бы, при столь длительных сроках службы, наши комендоры и другие флотские специалисты должны на голову превосходить своих коллег из других флотов.
Однако жизнь показала, что срок службы, сам по себе, мало что решает, особенно, когда матросы, в большинстве своём ненавидят свою службу, сами - не желают глубоко изучать свою специальность, а унтер-офицеры (кондукторы) и офицеры, тоже не слишком-то напрягаются, зачастую просто «отбывая номер» в своё служебное время.
Посмотрим, что думал о качестве подготовке плавсостава и кондукторов старший артиллерийский офицер крейсера «Олег» Б. К. Шуберт:
««Сколько раз и раньше приходилось удивляться тому, насколько наш русский крестьянин плохо прививается к морю и морской службе.
Едва ли три человека из ста судовой команды чувствуют себя на палубе так же хорошо, как и на земле, любят свой корабль и море и, охотно работая, представляют из себя настоящий желательный тип моряка; остальные смотрят на свою службу как на несчастную долю, на корабль – как на тюрьму, к морю не приучаются и в продолжение всей своей службы мечтают только о том дне, когда срок ее будет окончен и их уволят домой.
Эта категория людей работает вяло, кое-как, так как труд на судне, лишенный для них всякого смысла, им ненавистен; если же отдельные личности этой категории и стараются, то из страха наказаний или с единственной целью достичь повышений, избавляющих их от тяжелой работы. В случае свежей погоды это стадо с постоянной мыслью о смерти делается совершенно ни к чему не способным и ютится где-нибудь в темных углах корабля. Голодные, зеленые, немытые, готовые просидеть в своем углу несколько суток подряд без всякого желания посмотреть, что делается кругом, они трусят всякого размаха корабля, всякой волны, вкатывающейся через борт.
Я допустил бы, что все эти качества наших матросов — следствие дурного их воспитания во флоте и неумения начальства заставить их привыкнуть к морю, если бы не сделал заграничного плавания на учебном корабле (крейсере II ранга «Крейсер» в 1903 — начале 1904 г.г.) с лучшими и способнейшими людьми, избранными для подготовки в квартирмейстеры, т. е. ближайшие помощники флотского офицера. Конечно, на учебном корабле работали сравнительно очень хорошо, не так боялись моря, больше интересовались своим кораблем и во время шторма не ютились, подобно застигнутым грозой животным, по темным закоулкам палуб. Но не надо забывать, что учебный корабль — корабль более или менее образцовый, с отличным офицерским составом и строгим режимом, и последнему-то и надо приписать большую успешность службы и меньшую возможность для команды отлынивать от своих обязанностей. Начальство здесь имеет в руках сильный козырь — не удостоит ленивого ученика производством в квартирмейстеры, чего все они боятся как огня. Но «как волка ни корми, он все в лес смотрит»; едва цель достигнута и ученики покидают учебное судно, получив унтер-офицерское звание, и попадают затем уже в качестве руководителей на линейный корабль, большинство из них забывает все, чему его учили и, не чувствуя больше сдерживающей его узды, делается тем же вялым, апатичным существом, мечтающим о своей деревне, помимо которой его ничто не в состоянии заинтересовать.
Кончается тем, что из сотни выпущенных во флот надежных квартирмейстеров, безусловно полезных службе, остаются те же 3–5 человек, которых можно найти на всяком корабле, без траты на их воспитание столько напрасного труда и денег.
Я никак не могу себе представить, чтобы жизнь матроса на судне была бы тяжелее той, которую большинство из них вело до поступления во флот, к которой им предстоит вернуться по окончании срока своей службы. Вне всякого сомнения, судовая работа легче деревенской; три четверти матросов никогда и не мечтали у себя дома о той пище, которую им дают на службе, а кроме того, одевают, обувают, дают водку и заботятся об этих взрослых парнях, как не всякая мать заботится о своих детях; при всем этом матрос получает еще на руки деньги. Казалось бы, надо радоваться и благодарить Бога за все эти благодеяния, — выходит же так, что через какой-нибудь год службы нам уже больше не нравится ни пища, ни форма одежды, и так как все мы отличные законники и раньше всего узнаем, что нам полагается получать от казны, то в малейшем промедлении со стороны начальства в выдаче положенных вещей или денег мы усматриваем его желание — «обойти сироту».
Работать мы или совсем не желаем, или соглашаемся на это как бы из милости; недоброжелательно относимся к старанию начальства нас чему-нибудь обучить и, приучившись зато жить выше средств, под различными предлогами вымогаем у своих деревенских родственников добытые кровью и потом рубли, которые спускаем по кабакам, окончательно доводя себя до приятного состояния полузверя. Мне случалось встречать такие экземпляры, которые уходили со службы, не потрудившись за семь лет познакомиться с названиями частей корабля, что в соседних государствах знает чуть ли не всякий, — причем эти люди не высказывали и тени стыда или сожаления. [...]
(Шуберт, Б. К. «Новое о войне. Воспоминания о морском походе 1904–1905 гг.» стр. 154–157).
Требуется короткий комментарий к этим горьким и откровенным словам русского морского артиллериста.
Видно, что написаны эти слова человеком, искренне болевшим за русский флот, хорошо изучившим привычки и манеры поведения наших матросов и кондукторов, переживавшим за их слабости и недостатки.
В нашей художественной, да и исторической литературе принято идеализировать наших солдат и матросов, представляя их, чуть не поголовно, в качестве идеальных людей, мелкие недостатки которых разбиваются о их горячий патриотизм и готовность запросто положить свою жизнь «на алтарь отечества».
Считалось аксиомой, что «на сопках Манчжурии», у стен Порт-Артура и в сражениях на Желтом море русские солдаты и матросы суть ли не поголовно проявляли чудеса героизма, и до конца выполняли свой долг. Безусловно, там было множество беззаветных героев и великих подвигов, как было, к сожалению, немало подлецов, трусов, и шкурников.
На войне всё НАМНОГО сложнее и противоречивее, чем пишут в самых красивых книжках.
А подвиг одного – нередко следствие трусости, подлости, или халатности другого...
Много лет спустя, уже после Великой Отечественной войны, Константин Симонов запишет в своём дневнике: «Если мы хотим добра нашему народу, то надо поменьше заниматься его восхвалением».
И это тоже – очень верный вывод человека, хорошо знавшего плюсы и минусы наших людей....
Возвращаясь к борьбе за господство в море, во время русско-японской войны, отметим, что важнейшими специалистами на кораблях, от которых во многом зависела точность стрельбы, были комендоры.
Посмотрим, как их готовили у нас на флоте.
К примеру, в кампанию 1900 г., ученики комендора старшего класса имели 21 урок стрельбы, как из новейших нарезных орудий, так и из совершенно устаревших образцов 1867 г.
«Командование учебных отрядов, которое в разное время осуществляли в том числе «цусимские» адмиралы З. П. Рожественский, Д. Г. Фелькерзам и Н. И. Небогатов, не смогло оценить значения специализации в обучении артиллеристов. Характерно, что многие выпускники учебных отрядов, успешно освоив весь курс подготовки, при назначении на корабли флота вновь сталкивались с совершенно незнакомыми им новыми артиллерийскими установками.
И еще один немаловажный фактор, сыгравший свою роль: специальности комендора и сигнальщика оставались крайне непопулярными среди нижних чинов. Русские матросы очень прагматично подходили к выбору своих военных специальностей, предпочитая те из них, которые могли им пригодиться в дальнейшей «гражданской» жизни, например специальности механика или гальванера (электрика). Однако командование не придало должного значения этому обстоятельству и не разработало систему стимулов и поощрений, с помощью которой можно было бы привлечь к артиллерийскому делу наиболее способных матросов».
В числе других недостатков, отрицательно повлиявших на боеспособность русского флота, флота, следует указать слишком малую долю нижних чинов сверхсрочной службы в составе экипажей кораблей.
Число сверхсрочников (оставшихся на флоте по завершении 7-летней обязательной службы) в начале ХХ в. оставалось ничтожным из-за слишком малого жалования и практически одинакового служебного положения с чинами срочной службы.
Денежное довольствие старшего боцмана или кондуктора на берегу составляло 45–55 р. в месяц, то есть столько, сколько мог заработать квалифицированный мастеровой, к тому же не стесненный строгостями военного статуса. На кораблях Порт-Артурской эскадры кондукторы и старшие боцманы составляли всего 0,5 % от общего числа нижних чинов.
При комплектовании экипажей 2-й Тихоокеанской эскадры положение удалось несколько исправить: на каждый из новейших броненосцев удалось назначить по 12–16 кондукторов.
В целом же, на эскадре Рожественского нижние чины сверхсрочной службы составляли только 1,7 % от общего количества матросов.
Беда была и в том, что сверхсрочники эти, нередко имели крайне слабый авторитет среди матросов, и зачастую их откровенно презирали и безнаказанно третировали наиболее наглые и распущенные срочнослужащие (тоже удивительное явление, свойственное исключительно нашему флоту).
Капитан 1-го ранга Г.К. Граф в книге ««На «Новике»: Балтийский флот в войну и революцию»», писал о сверхсрочниках:
«Еще с давних времен команды относились к ним с известным пренебрежением и прозвали их, довольно-таки обидно, «шкурами». Под этим подразумевалось, что они продались государству и предпочли остаться за деньги на службе, вместо того чтобы выйти «на волю».
Они были очень надежным и симпатичным элементом. В сущности, для флота было бы чрезвычайно полезно, если бы кадры специалистов главным образом состояли бы из этих «шкур». Этим можно было бы в значительной степени сократить расходы по содержанию дорогостоящих учебных отрядов, и сложную техническую часть на кораблях было бы легче содержать в хорошем состоянии...
Сверхсрочным жилось не слишком хорошо, так как они недостаточно оплачивались и постоянно были оторваны от семей».
В итоге – число этих сверхсрочников на флоте было НИЧТОЖНО малым, а малограмотные и плохо подготовленные матросы нередко просто губили дорогостоящую технику.
Например, при ходовых испытаниях новейшего броненосца «Победа» выявились многочисленные неполадки в механизмах, текли холодильники главных машин, котельные трубки.
Особенно большие проблемы возникли именно с котлами: цинковые протекторы, призванные защитить внутреннюю сторону котельных трубок от коррозии, плавились и выводили трубки из строя; впрочем, поломкам в немалой степени способствовала и недостаточная подготовка личного состава.
Находившийся на корабле помощник начальника Балтийского завода инженер-механик И. П. Павлов писал по этому поводу в своём рапорте:
«Приглядываясь во время сдаточных заводских проб к личному машинному персоналу на судах флота, я просто изумлён почти полным несоответствием его применительно к таким сложным и дорогостоящим механизмам, каковыми им приходится управляться.
Слабость и несоответствие этого персонала есть почти факт всеобщий на судах нашего флота…
Из-за полного непонимания управления огнём, водой, донками, автоматическими питателями и т.д. котлы „Победы“ были приведены в изумительное (!!!) частью испорченное, заржавленное и неугодное состояние.
Несколько дней простояли в Портленде, приведя в относительный порядок 20 из 30 котлов, но в Средиземном море стало ясно, что требуется более основательный ремонт. В конце концов, корабли отряда пошли на Тихий океан без «Победы», которая осталась на ремонт в греческом порту Пирей. Здесь же, в Пирее, по приказу министерства был смещён с должности старший инженер-механик, а командир своей властью понизил в должности почти всех кочегарных старшин».
Но САМАЯ большая беда русской армии и флота из-за недостатка хороших сверхсрочников была не для машин и механизмов, какой бы важной не была эта проблема.
ОТСУТСТВИЕ достаточного количества НАСТОЯЩИХ, ТРЕБОВАТЕЛЬНЫХ И ЗНАЮЩИХ СВЕРХСРОЧНИКОВ (которые имелись во всех европейских армиях) самым пагубным образом влияло на состояние дисциплины частей и кораблей, а значит и на их боеготовность и боеспособность.
Об этом и поговорим в следующей главе.
На фото: Стессель с группой офицеров на реке Ялу. Начало войны. Поразительное разнообразие формы одежды лишний раз демонстрирует и обший невысокий уровень дисциплины среди руководства русской армии. Обратите внимание - пятнадцать старших офицеров, во главе с комендантом Порт-Артура, одеты кто во что горазд: в кителях различной расцветки, в мундирах, некоторые с ремнями разных образцов, некоторые - без них, кто в сапогах, кто в брюках и т.д.
Продолжение:http://www.proza.ru/2012/05/18/398