Пошли – громко сказано. То, как они передвигались, одним словом не назовешь. Они карабкались как обезьяны, почти по вертикальным откосам, проваливались по колено в густой мох. Катю шатало из стороны в сторону. Сразу стало жарко и душно. Она была рада, что Гоша держал ее за руку и подтягивал в особо неудобных местах. Благо подъем был недолгим. Скоро, тяжело дыша, они вышли на плато тундры. Там гулял вольный ветер. Легкий, свежий. Каждым своим порывом он приносил то аромат каких-то незнакомых цветов, то запах меда и мяты. Ветер запутывался в низком кустарнике, заставляя ветки кружиться, как в танце, гнул к земле волнами высокую траву, резвился, как мог на этом бескрайнем просторе.
Тундры было так много, что Катя невольно сжалась, почувствовала себя маленькой, незащищенной. Гошка, словно догадался, о ее чувствах, посильнее сжал ее руку.
– Сейчас пройдет.
– Ты, что, мысли читаешь?
– Больно надо, – усмехнулся он. – У тебя на лице все написано, а потом, со мной такое каждый раз случается. Так что я знаю.
– Ты тоже чувствуешь себя маленьким?
– Букашкой. – Гоша лукаво улыбнулся. – Это ненадолго, дальше будет интересней.
Катя, не отрываясь, смотрела вдаль. Совершенно прозрачный воздух звенел жужжанием трудолюбивых жуков, стрелами проносились стайки птиц. Жизнь тундры шла своим чередом. То тут, то там – птицы ныряли в траву и снова взмывали в небо. У горизонта тундра уходила в марево, переливаясь красками, как на полотнах великих голландцев. Пройдя через все оттенки, зеленый цвет превращался в коричневый, тот в синий, а он в свою очередь сливался с цветом неба. Земля казалась не плоской, и не круглой, а выгнутой, как огромная миска, и было непонятно, чего больше – тундры или неба. Чистое, ярко-синее над головой, к краям «миски» оно становилось ультрамариновым. Там вдалеке плыли гроздья белых, пушистых облаков. С Катей стало происходить что-то странное. Она стала расти. И тут Гошка расхохотался.
– Ты издеваешься? – возмутилась Катя.
– Радуюсь. Я всегда этому радуюсь. Сначала букашка, потом – великан. И я рад, что ты тоже это чувствуешь.
– Хочешь сказать, это не каждому дано?
– Не знаю, Кать, может дано всем, но не все к себе прислушиваются и не все видят эту красоту. Некоторые люди относятся к тому, что их окружает, как «так и надо».
– Ты часто здесь бываешь? Как мама говорит? Долго не видеть «Белую» – вредно?
– И не только «Белую». Мы почти везде были. На «Суле», знаешь такую реку? Там тайга и водопады. Совершенно очаровательные. На «Ватег пион» на катере ходили, пионами любовались. Зимой на «Пым ва шор» ездили на снегоходах. Принимали горячие ванны в снегу. И везде так, сначала эта красота и величие давит, потом возвышает.
– Это все … – Катя оглянулась вокруг. – Это из моего сна.
Гошка присвистнул и так посмотрел на Катю, что той стало неловко.
– Значит, ты сначала это увидела во сне…
– В двух снах, если точно…и в первую, и во вторую ночь – тот же сон.
– Здорово. Я бы тоже хотел…
Катя смутилась еще больше. «Странный он все-таки. Один и тот же сон – это признак навязчивой идеи. Нарушение психики, так что ли в учебнике написано. А он тоже так хочет…»
– Ты что, стесняешься? Вот ерунда. У тебя явно выраженные способности ясновидения. Это я тебе, как гот говорю.
Вид у него был такой довольный, словно получил подарок.
– А, по-моему, повторяющиеся сны, это сдвиг по фазе. Года два назад меня почти месяц мучил один и тот же сон. Я спать боялась, не высыпалась все время. Пришлось пустырник пить.
О том, что именно в это время ей очень хотелось любви, романтики… она умолчала. «Надо ко всему относиться реально» – учили ее родители. Она и относилась. Ну, какой девушке в таком возрасте не хочется, чтобы ее любили? Любовь, это и признание, и восторг, и очарование…
– Можешь рассказать сон? – осторожно попросил Гоша.
– Да, глупость снилась. Я бродила по городу, по тундре, ходила возле какого-то озера, искала, звала: «Егор, Егор». Хотя, убей меня, я не знаю никого с таким именем.
– Конечно, не знаешь… – тихо согласился гот.
– Только представь, я каждую ночь плакала. Слезы капали в озеро, и оно становилось все больше и больше. И каждое утро, проснувшись, я относила подушку на батарею, сушиться. Месяц ходила с опухшими глазами.
– Я помню, думал воспаление. – неслышно прошептал Гошка.
– А ты говоришь, предвидение? Расстройство психики, и все.
Гошка повернулся лицом к солнцу. На обычно бледном лице проступил легкий румянец. Губы чуть подрагивали, как тогда, когда он утешал ревущую Иру.
«Ну, вот. – Кате стало неловко. – Я его расстроила. Такой сильный парень, Юрку носил, а слез видеть не может. Ему даже думать об этом …»
– Я тебя огорчила? Оказалась не такой… возвышенной?
– Ты так думаешь? – вопросом на вопрос ответил Гошка. – Чудо не всегда то, что мы ждем. И чаще всего не тогда, когда хочется, но всегда – когда надо.
Кате стало приятно, словно она решила трудную задачу, но непонятно, и она поспешно перевела разговор.
– А там что? Похоже на каньон.
– Каньон! «Большие ворота».
– Смотри, совсем рядом. А мы на плотах полдня добирались.
– Конечно, мы же по прямой смотрим. А река – сплошные петли. Вон там, вон за той сопкой должна быть деревня. По крайней мере, раньше была. Пойдем туда?
– Так это же совсем рядом. – удивилась Катя.
– Ну, это как сказать.
И, как всегда, этот странный парень оказался прав. Очень скоро на их пути появилось препятствие в виде глубокого оврага. Мало того, что его склоны были почти отвесными, так еще и заросшими высоким кустарником. Зато на самом дне их ждал приятный сюрприз – маленький, но чистый ручей. Напившись воды, они стали карабкаться вверх.
Следующий отрезок пути тоже оказался не долгим. Всего через полчаса дорогу снова преградил очередной овраг заросший кустами. На самом дне Катя увидела небольшой куст с сизыми продолговатыми ягодами.
– Ой, смотри, жимолость!
– Это не просто жимолость, а наш с тобой обед!
– М-м, как вкусно.
Гоша срывал ягоды, на руке блеснул зелеными глазами перстень. Заметив странный взгляд девушки, Гошка беззаботно спросил:
– Страшный?
– Угу, – машинально ответила Катя, и тут же поправила себя. – Не очень. Тебе наверно он нужен, ну, как готу, да?
– А, по-моему, очень красивый. Мне его мама подарила.
Катя чуть не подавилась. Ей всегда было интересно, как родители относятся к его экстравагантному увлечению, только спросить стеснялась. А тут оказывается – мама подарила.
Гошка весело рассмеялся.
– Вообще, если честно, то – готство, это ее затея.
– Ты врешь! – не поверила Катя.
– Нет. Понимаешь, – Гоша ссыпал ей в ладони горсть ягод. – Ешь. Понимаешь, они любят друг друга. Отец и мама. По-настоящему. Они так смотрят друг на друга, будто только вчера встретились и полюбили. И, как будто все самое удивительное и прекрасное еще впереди.
Гоша собирал ягоды и рассказывал, а Катя не могла оторвать от рассказчика глаз. Так просто и откровенно ей никто никогда ничего не рассказывал. И она сама, наверное, не смогла бы так говорить о своих родителях, или о своих чувствах. А он, этот странный гот – мог.
– И они всегда что-то придумывают.
Гоша ссыпал ей ладони еще горсть ягод.
– Еще когда меня не было, они приехали сюда, на «Белую», вдвоем. Мама забралась на какую-то скалу, типа она в башне, а отец всю ночь пел ей серенады и клялся в любви. Мама слушала и бросала ему по цветку. Я бы и не узнал об этом, но нашел эти цветы в книжке. Представляешь, он их сохранил, привез и засушил. На память. В тот день, отец усадил маму на шкаф и они специально для меня устроили повтор той ночи. Они решили, что будет несправедливо, если я не буду это знать.
– Конечно, несправедливо. – согласилась Катя. – Но чтобы родному сыну предложить быть готом?
Гоша загадочно улыбнулся, вспоминая.
– Как-то мы устроили очередной карнавал на троих. Американский день всех святых.
– Хэллоуин?
– Точно. Мама разрисовала старое трико и майку под скелет, папа распотрошил три банных веника и стал лешим, ну а меня они решили превратить в Дракулу.
– Ничего себе... – Катя представила это веселое семейное безумие, и ей стало удивительно хорошо, словно это происходило в ее семье. Среди ее родных…
– И не говори, они хуже детей. Ты бы видела, какой я был Дракула, м-м… в мамином пиджаке, весь в кружевах, в перстнях… сама элегантность. Вот тогда мама и сказала, что это именно тот образ, который избавит меня от баламутства.
– А ты был баламут? – удивилась Катя.
– Еще какой! Ты не помнишь? Конечно, не помнишь. Ты всегда была примерной девочкой, а я – первым разгильдяем. Кто свечкой доску натер?
– Неужели ты? – весело охнула Катя.
– Я! И кнопки подкладывал, тоже я.
– А мне ни разу не подложил. – слегка обиделась Катя, пытаясь вспомнить мальчика с которым училась с первого класса, и не могла.
– Ну, тебе нельзя было. Такие косички и бантики и вдруг – кнопки на сиденье. Нонсенс!
– Ты тогда так думал?
– Ну, иногда я думал. Так будет точнее. Мама была права, в кружевах не по- хулиганишь. Они оба с таким азартом стали читать все про готов, клепать джинсы, искать все эти черепушки, … вроде как с куклой играли. Вот так и родился гот. Понимаешь, это тоже – вызов, хулиганство, но узаконенное. А я быстро извлек из этого столько пользы, что был несказанно рад.
– Это ты про книжки?
– Не только. Сразу отпали сомнительные друзья. Стоило сделать вот так… – Гошка принял капризную позу, Катя рассмеялась. – И все. Гот, это упаковка. Это разрешение быть кем хочешь: поэтом, рыцарем, лордом… Меня, наконец, заметили те, кого я,... ну, в общем, заметили. Нет, быть готом – классно.
«Да, я увидела его первый раз в седьмом классе. Почему я решила, что он новенький? Потому что он стал не такой как все? Ха, так это не он странный, а я. Мы же могли дружить и вот так здорово разговаривать уже три года, да нет, целых девять лет. Надо же – гот! Ну да, он гот, а я – дура! Хотя…»
– А как же дохлые мыши, таинственные обряды?
– Если это пустить на самотек, то глупость страшная. А если с умом, то ничего плохого в том, чтобы разыграть обряд, нет. Это история.
– Типа – загадай желание в воду?
– Я же говорю, из тебя готиня будет – просто блеск.
– Я подумаю. – скромно ответила Катя, точно зная, ей так хорошо рядом с этим чудным парнем, и если надо, она станет и готиней, и…
– Пора. Надо идти. Учти, нам еще назад возвращаться.
***