Весна шла по сырой дороге, обходя маленькие озёра луж, накрывая марлей тумана серые неубранные улицы с кричащими мусорными баками. Ветер разносил по углам пустые полиэтиленовые пакеты и мусор, обнюхивая его, как бездомный пёс, надеясь найти в нём что-нибудь съедобное. Деревья стояли обнажёнными, держа в кулачках почек нежную майскую зелень. Газоны ещё не обросли травой. Клумбы чернели, выставив свои голые животы, ожидая, что их вскопают, почешут граблями и засадят цветами. Я вышла на болкон своей старенькой пятиэтажки и поглядела вниз на заходящих в подъезд соседей. Прохлада ворвалась в комнату, выгоняя тепло. Я, поёжившись, зашла обратно, закрыв двери балкона.
Безысходность вгрызалась в меня зубами, выедая, вылизывая нутро. Я осмотрела свою нищенски обставленную комнату, в углу которой стоял старый телевизор на потёртом временем журнальнальном столике. У стены с выцветшими обоями стоял горбатый диван, на котором сидел мой двухлетний сын, глядя на меня большими карими глазами. Мы жили с сыном вдвоём.
Мама, узнав о моей беременности, с руганью выпроводила меня из дома. Я ушла жить к бабушке, которая всё поняла и приняла меня. Отец ребёнка, узнав, что я собралась рожать, бросил меня, и женился на моей лучшей подруге. Мир рухнул, я думала, что умру, но я собрала все силы и выдержала. Мама даже видеть не захотела своего внука. Она решила устроить свою личную жизнь, и наконец-то стать счастливой, а я со своим ребёнком, как заноза на ладони счастья. Я её понимала и не осуждала. Мы жили на бабушкину пенсию, а когда она умерла, я познала весь ад нищеты. Мест в детском саду не было, мне обещали место только через полгода, а до этого надо было как-то жить. Я устроилась на работу продавщицей на местном рынке, пришлось ребёнка оставлять одного. В обед я прибегала домой, чтобы покормить сына. Хозяин был недоволен, но терпел меня. Я любила своего сыночка, он был так похож на своего отца!
Я пошла на кухню готовить ужин. Сварила молочный суп, и мы с сыном, поужинав, и приняв ванную, пошли ложиться спать. Я выключила свет. Вдруг у меня закружилась голова, поплыли стены и я провалилась в пустую холодную тьму. Кто-то страшный невидимый ледяной ладонью сжал моё сердце, пытаясь вырвать его из груди. Оскалившись, он как бумагу смял мой трепещущий день и растворился в сумерках. Я удивилась и ужаснулась своей внезапной смерти. Цепляясь за стену, я поползла вниз и повалилась на пол, оставив в сумерках своего маленького Ванечку и этот окаянный мир, с предательством и такой солнечной горьковато солёной любовью. Небо упало, рассыпавшись на мелкие осколки. Луна почернела, смешавшись с темнотой, похоронив на дне ночи мои чаяния и мечты.
Я уже не слышала, как Ванечка, проснувшись звал меня, тряся за плечо, потом плакал над моим остывшим телом.Я не видела, как он с трудом открыл неплотно закрытые двери туалета и пил воду из унитаза, которая постоянно текла из смывного бачка, неумело черпая своей маленькой эмалированной кружкой. Как он с любопытством разглядывал толстого червя, выползшего из моего открытого рта. Когда голод схватил зубами за его маленькую жизнь, он их собирал и ел, а вечером плакал и засыпал в слезах.
Городок жил своей жизнью. Никому до меня не было дела. Плач ребёнка за стеной, никого не беспокоил,его поглотило равнодушие, а когда плач прекратился, кричащая тишина билась в истерике в ослепшие окна. Трупный запах быстро въедался в старые обои, в диван, в потолки и, заполнив квартиру, просочился на лестничную площадку. Соседи вызвали милицию. Меня увезли в морг, а Ванечку в больницу. Мама похоронила меня тихо, спокойно, поставив на могиле скромный памятник. Моего Ванечку усыновили. Моя душа прилетала к его окнам и глядела на него, задыхаясь от слёз, оставляя на холодных стёклах прикосновения своих ладоней. Я приходила в его сны и, гладя по головке, тихо пела колыбельную песенку. Поцеловав, уходила, а он, просыпаясь, кричал:
- Мама, мама!
Чужая женщина, ставшая ему матерью, подходила к нему, заботливо поправляла одеяло и, успокоив, уходила.
Июль смешивал в воздухе запахи цветов и, развесив на небе фонарики звёзд, погружался в темноту. Берёзка стояла чуть наклонившись, гладя ветер ладошками листьев. В мои холодные сны скатилась луна, чёрная как головёшка. Ночь, связав меня верёвками тьмы, унесла на край света, через минуту забыв обо мне. С тех пор я не приходила к Ванечке.