/токката и фуга*/
токката
Много лет назад, в нашем старом доме на первом этаже жил престранный тип. Звали его Женя Доркин. Был Женя, как говорится, «с ветерком» в голове. Со странностями, значит. Разница в возрасте у нас была лет в десять. В его пользу, конечно. И в юные годы, понятно, я с ним почти не общался. Так, разве что, по нашей детской жестокости, дразнили мы его порою, издали, когда Женя выходил покурить возле подъезда. Женя на дразнилки не вёлся, смолил себе невозмутимо, улыбаясь чему-то своему в редкие усики под увенчанным очками носом.
Странности же его заключались, во-первых, во внешности – маленький сутулый с оттопыренными ушами и большими роговыми очками на резинке; во-вторых – в поведении – держал он, например, чёрного кролика под кроватью и выходил с ним погулять порой, по свежей травке, ведя на поводке, словно собаку. И, в-третьих, – слушал он громкую музыку у себя в комнате – так, что стёкла в окнах тряслись!
Ну, громыханием колонок тогда никого было не удивить. Однако популярному тяжёлому року Женя предпочитал классическую музыку. Особенно уважал орган!
Такой вот персонаж был этот Женя!
Когда я подрос, стали мы общаться на равных. Вернее, я делал вид, что на равных, - разливая портвейн и, вправду, поровну. Сам же впитывал как губка, все, что говорил старший товарищ.
Мы курили, сидя в подъезде, да на лестнице. Если было лето – то у меня на балконе. Постоянно мы дымили! Женя выкуривал враз по две - три беломорины. Зубы, а также средний и указательный пальцы его правой руки были жёлтыми от табака. Ногти местами стали коричневыми. Иногда он заходился тяжёлым кашлем, сотрясавшим его худое тело, словно тростинку.
Меня тогда заинтересовала рок-музыка, группы разные западные.
Женя же был ходячей энциклопедией, живым справочником в этой области. Как, впрочем, и в любой другой!
- Запомни и не путай! - наставлял он, поднявши кверху жёлто-коричневый палец. – Есть три группы: ELO, Yello и Eloy – названия которых звучат одинаково для нашего уха. Однако пишутся они по-разному. Вот так! - Женя старательно выводил английские буквы гвоздиком на стене подъезда.
- И играют они разную музыку. ELO играют симфо-рок, Yello - электронную музыку, а Eloy – прогрессивный рок, к тому же - они немцы! Не перепутай, а то засмеют!
Я не понимал, кто и где засмеёт меня. Но, со всей горячностью неофита, вопрошал:
- А чем отличается симфо-рок от прогрессивного?
Женя, найдя, наконец, своего слушателя, покровительно улыбаясь, принимался объяснять.
Весной и осенью с Женей случались обострения. Ему начинало казаться, что у людей на головах появляются рога!
В принципе, немудрено, учитывая моральный уровень нашего, загибающегося советского общества, катящемуся, с невесть откуда взявшимся ускорением, к своему скорому распаду.
Уже стартовала перестройка, и MC Горбачёв начал читать свой гениальный тоталитарный рэп, уверяя по - пятницам собравшихся у телевизоров советских граждан, что с понедельника наступит новая жизнь!
Женя ни на кого не бросался. Просто подходил дружелюбно к какому-нибудь гражданину на трамвайной остановке и тихим голосом предупреждал,
- Товарищ, а у вас ведь - рога!
Женю никто ни разу пальцем не тронул! И это в славной Казани, где о ту пору за косой взгляд легко было получить «в репу без предупреждения»! Видимо облик его производил умиротворяющее впечатление на сограждан. Один лишь раз, какой-то гражданин с портфелем оттолкнул Женю и закричал с угрозой в голосе на всю остановку:
- Убью, суку! Уже весь город знает! Задушу обоих!
Но относилось это не к Жене, а к кому-то другому, неведомому. Ибо гражданин с портфелем развернулся и поспешил назад решительно, невзирая на подходящий трамвай.
В такие дни Женю помещали в дневной стационар. Уходил он рано утром, а по возвращении заваливался спать. Весной и осенью виделись мы, стало быть, не часто.
И вообще с годами, встречи наши становились реже. Меня захватила, обещанная, новая дивная жизнь. Женя же выходил из дома редко. Только на перекуры. Теперь он выкуривал по пять папирос за раз! Длительные приступы кашля раскачивали его так, словно кто-то невидимый трясёт бедолагу за плечи. Подниматься ко мне наверх, ему становилось всё труднее.
Однажды осенним вечером Женя позвонил в мою дверь. Щёки его дрожали, очки тряслись и вид - пришиблен.
- Что случилось, Юджин? - я звал его Юджином, на западный манер. Жене это нравилось.
- Пан Бутылкин умер! – ответил расстроенный донельзя сосед.
Паном Бутылкиным он называл своего кролика.
Я спешно оделся, и мы направились хоронить ушастого покойника!
Вскоре похоронили и самого Женю.
Я в это время развлекался на Светлой Поляне.
О смерти соседа я узнал лишь несколько дней спустя. После похорон, уже. Расстроился, конечно. Но, ненадолго. Такая жизнь кипела, что не до расстройств!
В последний раз мы виделись в самом начале лета. Женя попросил сходить с ним на могилу пана Бутылкина. Мы пришли на пустырь, возле железной дороги. Сели на тёплую, нагретую летним солнцем землю, прямо на траву, у незаметной могилки. И справили по пану Бутылкину достойную тризну. Пили наш любимый портвейн, ели хлеб и плавленые сырки.
Я произнёс над могилой кролика речь, в которой выразил надежду на то, что в следующей жизни тот родится человеком.
Женя ухватился за эту тему. Мы стали говорить про переселение душ, про реинкарнацию. Я о ту пору увлекался всякою оккультной чушью, и рад был вывалить свои сомнительные знания. Женя слушал поначалу внимательно, открыв желтозубый рот, - совсем как ребёнок. Потом вдруг загрустил и стал рассеян. Заметив перемену в его настроении, я спросил, в чём дело? Женя, не спеша, допил приторно-сладкий портвейн и вместо ответа сообщил, вдруг, что хочет подарить мне одну пластиночку.
Я был, конечно, потрясён! В то время я собрал уже достаточную фонотеку. Но у Жени было то, к чему пока я только осторожно подходил – записи классической музыки.
И вообще с Жениными пластинками целая история вышла.
История о доверчивости, обмане и справедливом возмездии.
Расскажу вкратце.
/каденция** и каскад/
Как-то Женя демонстрировал мне свою огромную коллекцию. Я был в восторге, в восхищении и белой завистью завидовал ему! Он протянул мне конверт, украшенный витиеватой подписью на английском языке, и заявил:
- А это гордость моей коллекции – альбом Джона Леннона с его автографом!
Я дар речи потерял!
Затем схватил конверт и принялся внимательно рассматривать автограф. Придя же в себя, вскричал.
- Откуда у тебя эта пластинка?!
- Таксист один знакомый достаёт. Ему привозят иностранцы. Они там, на концерты ходят за бугром, и автографы просят у музыкантов. Таксист их из аэропорта возит в город. И мне продаёт по старой дружбе, - рассказывал Женя неспешно. - Вот посмотри, сколько у меня автографов – Пол Маккартни, Фредди Меркури, Стиви Уандер, Ричи Блекмор, а это вот «Роллинги» всей группой расписались.
Я быстро врубился в ситуацию, и начал криво улыбаться.
- Всей группой значит расписались?
- Всей! – ответил Женя с детской гордостью. - Это самая дорогая пластинка!
- И сколько ты за неё отвалил?
- Две сотни.
Я присвистнул.
- А так обычно по сто или по восемьдесят продаёт, если несколько дисков беру.
- Оптом, выходит, автографы дешевле? – спросил я.
- Дешевле! – ответил Женя наивно. – Такой хороший человек этот таксист. Недавно он мне говорит: «Ты, Женя, чтобы деньги сэкономить, сам пластинки покупай, можно с рук, подержанные. А там уж мои иностранные друзья, или моряки знакомые, автографы на них возьмут»
- И как зовут твоего таксиста? – поинтересовался я осторожно.
- Да Витёк, ты его знаешь. Он живёт в соседнем доме.
Я вспомнил жёлтую «Волгу» , стоявшую, порой, у дома напротив. Видно, таксист приезжал на обед. Самого Витька я помнил смутно. Ему было уже за тридцать. Меня он был старше лет на десять. Мы не общались.
- А мне он может доставать диски с автографами? – спросил я у Жени.
- Наверно может, - ответил Женя. – Хочешь, я у него спрошу?
- Спроси… - ответил я, раздумывая, - впрочем, вот что, - пока не спрашивай, не надо!
Затем я простился с Женей под каким-то предлогом и пошёл к себе на третий этаж. Выйдя на балкон, я увидел, как из двора выезжает жёлтая машина с шашечками. Часы показывали пол- второго.
Я принялся обдумывать ситуацию. Понятно было - оставлять все, так как есть, нельзя!
На следующий день, уже в двенадцать, я вышел на балкон и начал ждать. Где-то около часа во двор въехало такси, и в теньке остановилось. Из машины вылез малый в кожаной куртке, запер двери на ключ и вошёл в один из подъездов.
Время действовать пришло!
Я спустился во двор и сел на лавочку, недалеко от автомобиля. Таксист Витёк отсутствовал недолго. Он вышел из подъезда, держа под мышкой кожаную куртку, остановился на крыльце, щурясь на солнце, извлёк из кармана мятую пачку финского «Marlboro» и закурил. Затем, с ленцой, вразвалочку, направился к машине.
Поднявшись с лавочки, я окликнул таксиста:
- Виктор!
Тот посмотрел на меня недоуменно, пытаясь, видно, вспомнить.
Был он мелок, суховат, с брезгливым выражением лица.
Подойдя, я представился, прибавив, что я, мол, друг Жени.
- Ты ведь Женю Доркина знаешь?
При упоминании Жени таксист напрягся чуть заметно.
- Знаю. Чего хотел то? – ответил он, всем видом своим, показывая, что ему пора ехать.
- Знаешь, Женя мне говорил, что ты можешь доставать пластинки с автографами рок-звёзд. Мне ведь тоже надо. И я коллекцию собираю.
Таксист посмотрел на меня подозрительно.
Тут надобно заметить - внешность моя с юных лет устроена так, что не стоит и притворяться! Всё на лице написано, и этого не скроешь!
Дабы придать правдивость образу, я сделал максимально глупое лицо и продолжал тараторить без остановки. Это удалось мне без труда.
Я сразу сообщил, что могу дать аванс и погнал о тех музыкантах, чьи автографы хотел бы получить.
Таксист слушал поначалу подозрительно, затем в его сощуренных глазах вспыхнули блуждающие огонёчки алчности.
- Послушай, я всё понял! - перебил он меня бесцеремонно. – Тут такое дело, у меня как раз есть сборник одной из твоих любимых групп – он произнёс название. Случайно совершенно совпало. Человек, которому этот диск предназначался, уехал отдыхать надолго. Ну, ты понимаешь. Поэтому могу предложить его тебе, за недорого.
- Круто! – обрадовался я, показушно. – За сколько отдашь?
- Ну, раз ты Женин друг и в первый раз берёшь у меня этот эксклюзив, то – всего за сто тридцать.
- Хорошо, - кивнул я, соглашаясь. - Когда можно будет купить?
- Да хоть сейчас! – ответил Витёк. – Деньги у тебя с собой?
Я полез в карманы. Пересчитал наличность. Набралось около тридцати рублей.
- С собой вот только тридцать. Но если съездим ко мне – то расплачусь полностью.
- Куда ехать?
- Я сейчас на даче живу. На Светлой поляне. Деньги там. Приезжал вот на футбол вчера. Сейчас обратно ехать собираюсь.
Таксист задумался. Потом заявил.
- За дорогу отдельно заплатишь!
- Конечно! – согласился я.
- Садись пока! – он указал на переднее сидение «Волги».
Витёк сгонял домой. Вынес запечатанный в плотную бумагу четырёхугольник. Положил его на заднее сиденье, и мы поехали.
Таксист расслабился и заметно повеселел. Он толкнул кассету в магнитолу, и салон наполнился «хоп-хей-хопом».
(не путать с хип-хопом!)
Где-то на полпути я попросил таксиста остановиться.
- Что случилось? – спросил он.
- Живот прихватило что-то!
Витёк съехал на обочину и заглушил мотор.
Я вошёл в лес, росший вплотную к дороге. Присел за деревом и притаился.
Витёк, как я и предполагал, тоже вышел поразмяться. Он отошёл от машины в лесок и принялся отливать на муравейник.
Ситуация сложилась - лучше не придумаешь!
Наступил час расплаты!
Я неслышно выскользнул из своего укрытия. Сердце билось всё чаще и чаще! Бесшумно подкравшись к Витьку, я резко выдернул длиннющую цепочку с ключами из заднего кармана его потёртых «Монтан». Таксист обернулся, и стало видно, что «зассал»! Ну, то есть - испугался очень! Это сразу видно – по глазам.
- Ты чего это? А ну не балуй! Отдай ключи! – заговорил он быстро. Голос его сделался сухим и надтреснутым.
Я молчал, наматывая на кулак цепочку от ключей, и не сводил с таксиста тяжёлого справедливого взгляда, подобно народному индийскому мстителю Митхуну Чакраборти, или балканско – немецкому индейцу Гойко Митичу, или синьору Зорро, в гениальном исполнении Алана, нашего, Делона!
- Ты что, неприятностей ищешь? Из-за этого дурачка цирк устраиваешь? Тебя же порвут если что!
- Ну, вижу, ты догадался, из-за чего мы оказались тут! – заговорил я, голосом экранного героя. – За обман придётся отвечать!
- А на счёт того, что порвут,- выдержав паузу, я сплюнул на песок. - Я поговорил с Генералом и тебя ждет товарищеский суд в таксопарке. Если доживешь, конечно!
Таксист охнул! Такого поворота он никак не ожидал!
Тут надо бы снять голову ещё с одной матрёшки. Т.е. сделать небольшое отступление, чтобы хотя бы вкратце рассказать, о Генерале. Перенесёмся же ещё на один десяток лет назад.
Чего нам стоит?
Генерал был и взаправду настоящим генералом, пока не вышел в отставку. Усаживаясь в такси в аэропорту, подавая таксисту увесистые заграничные дембельские чемоданы, он поинтересовался у доброго малого, сколько тот зарабатывает? Таксист попался разговорчивый, дорога - длинною. Да и не каждый день, с настоящим генералом общаешься. Особенно, если сам служил в нижних чинах. Там и майор кажется величиной, полковник – полубогом, а уж генерал – жильцом заоблачных вершин! Вот и поведал таксист генералу о своём нелёгком житье-бытье, в котором единственным утешением являются приличные, а для советского человека, и вовсе неприличные (шальные, что там говорить) деньги!
Генерал отвалил таксисту хорошие чаевые, а затем вдруг огорошил просьбой посодействовать устроиться в таксопарк. Таксист едва не выехал на встречную от столь неожиданного поворота беседы.
Конечно, он пошёл генералу на встречу. Поговорил с начальством. Начальство удивилось! Начальство согласилось! Пригласило Генерала, и вскоре он уже крутил баранку, сменив одну фуражку на другую.
Затем Генерал был избран секретарём парткома таксопарка. Выступал на собраниях. Портрет его украсил доску почёта. Несмотря на эти, обычно несовместимые с уважением простых шоферов, вещи, Генерал был всеми уважаем, и любим.
Откуда я узнал все эти подробности? Таксистом был муж моей покойной тёти. Я звал его дядя Толя. Потом он уехал далеко, но до его отъезда Генерал был вхож в наш дом. Я играл подаренным им компасом и большущей гильзой от вертолётного пулемёта.
Даже после отъезда дяди, Генерал к нам тоже заходил порой. Ну, в общем, мы общались!
Когда я вывалил Генералу историю с обманщиком Витьком, он долго качал головой. А после рассказал, что этого Витька в парке никто не любит. Т.к. он жмот, и всё выкраивает, и с механиками почти не делиться, и чем-то своим крутит - вертит втихаря. Его давно уже хотели вытурить ребята, а вот теперь отличный повод от него избавится.
В общем, дал мне Генерал карт-бланш, на атаку неприятеля!
Чем я и воспользовался со, свойственным мне, неиссякаемым воображением!
Генерал предупредил, что б я был осторожен!
- Витёк словно ехидна или енотовидная собака, - говорил он. - Может покусать!
В тот час, когда я двинул на Витька в лесу, он продемонстрировал всю свою прыть! Мгновенно оценив положение, он упал на колени и стал умолять не убивать его! Я, понятно, оторопел, ведь я хотел просто накостылять ему слегка. Тот же, воспользовавшись моей растерянностью, зачерпнул песок обеими ладонями, и метнул мне его в лицо. Пока я протирал глаза, Витёк вырвал у меня цепочку, и дал ещё с ноги в живот. А, если честно, то пониже! Как вспомню, так коленки сами и сводятся! И убежал, собака! Завёл мотор и был таков.
Потом с ним, правда, разобрались. Но без меня.
Вот такая история!
К чему это я рассказал её? Дальше станет ясно!
Итак, мы пришли к Жене, после поминовения кролика. У него в комнате, на стене, кроме обязательных плакатов рок-групп, я заметил две новые чёрно-белые фотки.
На одной сидел в корзине пан Бутылкин, на другой - улыбающийся мужчина с густой копною чёрных волос. Мужчина сидел не в корзине, если что, а за органом!
- А это кто? – спросил я, указывая на брюнета с пышной шевелюрой.
- Это Гарри Гродберг. И он – гений! Гений органа!
Затем он с осторожностью извлёк из стопки синий конверт и вручил его мне. На обложке была изображена Муза с лирой и профиль Баха, как положено, в парике, с мясистым носом!
На другой стороне конверта – тот же Гродберг – я теперь его узнал.
Он собственно и исполнял токкаты и фуги Баха на пластинке.
Вернее в Домском соборе в Риге.
- Гродберга я тебе дарю! – заявил Женя торжественно.
- А ты как же будешь слушать? – удивился я, неслыханной такой щедрости.
- Не волнуйся – у меня есть чем заняться! – ответил Женя. Давай, неси диск домой! Устал я что-то, пойду, прилягу!
Это была наша последняя встреча.
До следующей встречи ещё надо дожить. Но если я, Бог даст, вновь окажусь пред моим странным другом, - то будет, чем повеселить его дух!
Сейчас же повеселю вас, друзья!
Фуга
Итак, спустя годы, шёл я по берегу Казанки, мимо пятого здания КАИ. Вдруг, походя, я зацепился взглядом за знакомое лицо на рекламной тумбе. Вернувшись, я прочёл надпись под портретом.
Надпись гласила: Гарри Гродберг!
На портрете был изображён маэстро, ничуть не изменившийся за эти годы!
Я сразу вспомнил Женю в этом миг. Его любовь к органной музыке. И его преклоненье пред творчеством этого музыканта.
Тут следует добавить, что и сам я времени не терял. Семена, посеянные Женей, упали на хорошо унавоженную почву. С недавних пор, я ничего кроме классики не слушал. Да и классику почти не слушал. Ничего не слушал. Внимал лишь песням ветра в собственной башке. Ветер же дул всё более в стиле барокко!
Взглянув на дату концерта, я решил – пойду непременно!
Дома я нашёл пластиночку – подарок Жени. Сдул с конверта пыль, вынул диск и вдруг понял, что проигрывать его не на чем. Проигрыватель остался у одной из моих жён, в качестве компенсации… всех ущербов. Нового же «вертолёта» я не завёл. Да и где его взять в эру компакт-дисков и иных музыкальных носителей?
Тем не менее, я положил конверт от диска в пластиковый пакет. Туда же сунул ручку, а потом ещё одну, расписав их прежде. Я собирался взять у Гродберга автограф и должен быть во всеоружии!
В общем, к концерту я был готов на все сто! Побрился и не пил с утра!
Концерт проходил в задании Казанской филармонии.
Обычно я оцениваю подобные заведения по комфорту туалетов.
Отделанные изумрудным мрамором клозет и курительная комната произвёли на меня сильнейшее впечатление. Я уселся в кабинке, с программкой в руках, не упустив случая проверить акустику помещения.
Затем я проследовал в переполненный зал, нашёл своё место в последнем ряду и приготовился слушать.
И вот, - свершилось!
Под бурные овации, под ручку со своей помощницей – женою, на сцену вышел Гарри Гродберг. Маэстро, поклонившись публике, прошёл и занял место за органом.
В зале наступила тишина. Все замерли в благоговейном ожидании.
И зазвучал орган!
Как описать музыку?
Конечно, можно записать её и в нотах.
Но, как поведать о таинственной силе, что омывает затрепетавшую, проснувшуюся душу? Сдувает пыль с засоренных мозгов. Смывает грязь с запачканных и потускневших окон восприятия. И с самодельных, сложенных в прекрасные моменты искренней любви, иль в воплощении надежд безумных, разноцветных витражей истинной веры нашей?
Мне показалось, что я выскользнул из тела. Звучала музыка небесных сфер! И это было словно зов оставленного дома! Дома, где тебя любят и ждут! Время стало течь по-другому. Пространство запульсировало и мне показалось, что сейчас со здания сорвёт крышу, и она на волнах музыки уносится ввысь.
Моя крыша уплывала точно!
Старик, сидящий за органом, ударяющий по клавишам, крутящий ручки и нажимающий на педали, был подобен священнодействующему жрецу! Орган являлся алтарём, струящим тонкие блистающие нити, повисающие в воздухе, подобно паутинкам, сверкающим нездешним серебром! Нити опутали меня! Они тянулись, извиваясь в сторону выхода; выхода из лабиринта. Я осознал, что у меня есть шанс спастись!
Концерт промчался быстро, как жизнь кролика.
Я отбил ладони, аплодируя!
Народ давно разошёлся, а я всё тёрся возле сцены, в надежде, что маэстро выйдет поклониться ещё раз и можно будет дать ему конверт на подпись.
Однако вскоре стало ясно, что Гродберг больше не выйдет.
Выйдя из зала, я направился к администратору. Усатый администратор с удивлением выслушал меня и позвонил девушкам, стоящим у служебных дверей. Те, в свою очередь, открыли эти двери и объяснили мне, куда идти.
Я, с всё усиливающимся волнением, поднялся на второй этаж и оказался в пустынном коридоре, похожем на гостиничный, с мягкими дорожками, приглушённым светом и множеством дверей.
Когда я подошёл к третьей двери справа – как мне объяснили девушки, ведущий в номер Гродберга, - сердцебиение моё достигло апогея.
Однако отступать было негоже. Я с шумом выдохнул и постучал нетвёрдою рукой.
На стук никто не открыл. Я постучал громче, - вновь без ответа.
Я собрался уходить уже, когда раздался шум за дверью, она открылась и на пороге появилась удивлённая жена Гродберга.
- Извините, пожалуйста, за беспокойство! Я большой поклонник творчества вашего мужа! Не будете ли вы любезны, попросить его расписаться вот на этой пластинке, - выпалил я, заготовленную речь.
Наталья Гродберг, - имя я узнал из программки, - посмотрела на меня внимательно, взглянула на конверт, затем, повернувшись в номер, позвала:
- Гарри, к тебе молодой человек!
Никто ей не ответил.
- Где ты, Гарри? – спросила она громче, но всё с тем, же эффектом.
- Странно, - удивилась женщина. – Где же он? Ведь только что был здесь. Я отошла ненадолго, и он куда-то делся.
- Заходите! – пригласила меня жена Гродберга. Сама же удалилась в глубь огромного номера в поисках пропавшего мужа.
Я остался ждать в прихожей, с конвертом наготове.
Далее произошло неожиданное!
Из-за двери напротив, – а это был санузел, - донёсся шум сливаемой воды. Вода бурлила в фаянсовой чаше – этот звук ни с чем не перепутать! Затем дверь распахнулась, и на пороге появился Великий Маэстро.
Мы оказались нос к носу в узком коридоре.
Я впервые увидел Гродберга столь близко. Лета его, без ретуши, стали заметней.
Маэстро застыл в недоумении.
Я виновато улыбнулся и пожал плечами.
- Тысяча извинений за причиненные неудобства! Меня пригласила войти ваша супруга! Не будете ли вы так любезны, поставить автограф на вот эту пластинку?
- А где супруга? – спросил Гродберг недоуменно.
- Пошла, искать вас в номер.
- Сейчас, подождите, пожалуйста, у меня руки мокрые, - Гродберг вернулся в туалетную комнату.
Я нервно топтался на месте, кусая от волнения губы.
Ситуация была та ещё!
Затем старик появился вновь.
- Где расписаться? – спросил он у меня.
Я извлёк конверт из пакета.
Гродберг неожиданно улыбнулся, увидев старый свой портрет.
- Да, тут я несколько моложе!
Я протянул маэстро авторучку.
- Как зовут вас? – спросил он у меня. – Кому посвятить автограф.
Тут меня осенило. Да – это было внезапное озарение!
- Женя! - я ответил. – Вернее Евгений! Евгений Доркин.
Маэстро подписал пластинку и протянул мне.
Я поклонился, исполненный благодарности.
Гарри Гродберг подал мне руку, ещё слегка влажную, которую я пожал с величайшим благоговением.
- Как вам наш новый орган? – спросил я с видом знатока.
- Орган хороший, - ответил маэстро, - но старый Ригер – Клосс был привычнее.
Задерживаться больше было неудобно, и я поспешил откланяться.
Присев на лестнице на ковровую дорожку, я вытащил конверт и прочитал автограф, пришедшийся, как раз, между портретами Гродберга и Баха.
Надпись гласила:
«Дорогому Евгению Доркину, от Гарри Гродберга! Спасибо за любовь к музыке!»
И это было, без сомнения, круто!
Или нет, - круто, - не то слово!
Это было знаменательно, замечательно, грандиозно….
В общем – это не было фальшивкой! Всё было по-настоящему! Настоящий автограф, настоящего Гарри Гродберга!
Бах тому свидетель!
* толкание и бегство (лат.)
** падение - от лат. cadere — «падать»
Domsку