Пролог.
Они спешили. Начинало смеркаться. Павел Иванович сокрушался, что отпустил женщину одну.
– Кладбище - такое дело, - говорил он, запыхавшись и едва поспевая за молодёжью, - и сердце может сдать. - Кто его знает, что случилось?
Остальные шли, молча, ожидая самого худшего, но у каждого оставалась надежда на чудо. Вот и ель на пригорке. Трава расступилась. Образовавшаяся залысина открыла маленький, почти сровнявшийся с землёй могильный холмик. На могиле, раскинув руки, будто обнимая её, лежала женщина. Павел Иванович склонился к ней и прислушался.
– Дышит, - сказал он и облегчённо вздохнул. - Это же надо, прямо в ель молния ударила! Оглушила, наверное. - Он потеребил женщину за плечо и повернул лицом к свету. Она открыла глаза, будто только что проснулась. И тут все заговорили, словно ничего не произошло. Они боялись испугать подругу ненужными расспросами, а она растерянно улыбалась, вдумываясь в неожиданно открывшуюся ей тайну бытия. О таком не расскажешь даже близким людям. Ей вспомнилась вся неправдоподобная история, случившаяся с ней. Вспомнилась до мелочей. Позже она рассказала об этом в своём дневнике.
Глава 1.
Вместе с комнатной собачонкой я возвращалась на электричке домой. Собака всю дорогу вела себя спокойно, и только перед самой остановкой вдруг начала суетиться, повизгивать и рваться к выходу. Если бы мне кто-нибудь сказал раньше, что собаки по запаху определяют близость города, в котором живут, я бы не поверила. Тем более что все вокзалы, на мой взгляд, пахнут одинаково. Столько остановок миновали, а собака отреагировала только на свою станцию, хотя путешествовала со мной впервые.
Собаки вообще умные существа. Они учатся понимать нас гораздо быстрее, чем мы успеваем научиться общению с ними. Интересно, что они думают о нас, людях? Двери вагона автоматически открылись, и я взяла собачку на руки, чтобы спуститься со ступенек на перрон вокзала. Это, мягко говоря, и перроном назвать сложно, потому что под ногами зашуршал крупный щебень, мешающий передвижению. Я так и шла с собакой на руках, пока не миновала территорию вокзала.
Разочарование от поездки несколько утихло с приближением дома. Собачка мирно бежала рядом со мной, не натягивая поводок. Нагулялась, бедняга.
Зачем я остановилась на окрик цыганки на рынке? - вспоминала я с некоторым раздражением на себя. - Обобрали, как дурочку. Всё до копеечки выманили. И хоть бы что-то дельное сказали! Несли какую-то околесицу про роковую встречу, которая изменит мою жизнь. Цыгане цепко вылавливают в толпе потенциальную жертву. У них тоже прямо не человеческий нюх на озабоченных людей.
Да, ну их! Паразитические существа, - успокаивала я себя, хотя во всём была виновата сама.
– Здравствуйте, - неожиданно прозвучало рядом со мной. - Гуляете?
Я подняла глаза и узнала прохожую. Это была соседка с нашего подъезда. Обычно я не очень разговорчива, но хотелось немного отвлечься ото всех неудач дня, и я учтиво ответила на приветствие. Ей тоже было неуютно шагать одной по вечернему городу, и она продолжила разговор. Бывают же такие разговорчивые люди! В считанные минуты соседушка поведала о таком количестве дворовых сплетен, что я искренне удивилась источнику её знаний. Однако путь за болтовнёй оказался втрое короче, и я с радостью поняла, что мы дошли до подъезда. Не уверенна, что соседка получила от меня хоть какую-то информацию, но и моё молчание тоже характеризовало меня достаточно ёмко. То есть, будет, что при случае рассказать и обо мне.
Собачка уткнулась носом в нашу дверь, поторапливая меня, а я возилась с ключом и никак не могла сообразить, почему замок не срабатывает. Потом поняла, что не тем ключом открываю. Замок-то сменила, а ключ по привычке старый ношу. Хоть плач, честное слово! Где же мне вечером слесаря искать, чтобы дверь помог открыть? Да ещё и замок новый придётся поставить. Я ещё раз с надеждой открыла сумочку, порылась в ней и нащупала в карманчике для кошелька затерявшийся плоский ключик от нового замка.
– Что, маленькая, похоже, дома ночевать будем? - обрадовано обратилась я к собаке, - она в ответ нетерпеливо завиляла хвостиком и тявкнула, не понимая, почему мы медлим перед собственной дверью. Мы вошли. Я сняла с собаки шлейку с поводком. Собака помчалась к своей миске с едой, а я сняла туфли и ощутила приятную прохладу пола. Потом лениво сняла верхнюю одежду, ополоснулась под душем и прошла в спальную комнату за халатом. В комнате никого не было. Кому же там быть, если муж в областном санатории поправляет здоровье, а я, как всегда, обхожусь без благ, предоставляемых моему мужу его армейскими привилегиями. Даже вот собачку ему повезла только потому, что он, болезненный мой, позвонил и сказал, что скучает по своей любимице. Я лениво переоделась, взяла недочитанный томик романа со стола и побрела к дивану. Собака уже крутилась рядом со мной, изъявляя желание свернуться калачиком у моих ног, как только я замру с книгой в руках на диване. Я посмотрела на часы: всего девятнадцать часов и несколько минут. До сериала целый час. Успею прочесть последнюю главу. Я села, поджав ноги, открыла книгу, углубилась в чтение, и даже не почувствовала, что собачка уже легла рядом, спрятав мордочку под собственный тощий хвостик. В комнате воцарилось безмолвие. В таких случаях тишину принято называть звенящей, но чтение всегда создаёт иллюзию присутствия собеседника. Я увлечённо дочитывала роман и ничего не замечала вокруг. Уставшая собака безмятежно посапывала.
На мгновение отвлеклась от чтения книги, потому что мне послышались шаги в коридоре. Я прислушалась. Да, кто-то шёл. Причём шаги были явными и, судя по уверенной поступи, принадлежали мужчине.
Дверь в комнату была слегка приоткрыта, но поскольку она только на половину застеклена, коридор просматривался до входной двери. Странно было то, что некто шёл не от входной двери, а со стороны отдалённой спальной комнаты, в которой я только что переодевалась. Эта комната минуту назад была пуста.
Я прикрыла книгу и всмотрелась в дверную щель, открывавшую видимость пространства коридора. Если допустить, что в квартире чужой человек, собака бы уже зашлась пронзительным и звонким лаем. Она так ревностно оберегала нас от всяческих контактов с посторонними, что ни в коем случае не упустила бы возможности продемонстрировать свою преданность. Однако собака не только молчала, но и мелко тряслась, будто её что-то напугало. Мне сделалось не по себе. Я протянула руку и погладила собаку, пытаясь успокоить её. Бедняга прижалась ко мне всем тельцем, и панический ужас отражался в её остекленевшем взгляде. Мне тоже передалось её ощущение тревоги и неосознанного страха, хотя в действительности мне ничто не могло угрожать в моей собственной квартире. Во всяком случае, мне хотелось в это верить. Я стряхнула с себя унизительное детское чувство несуществующих ужасов, и смело уставилась в сторону дверного проёма. В этот момент я увидела фигуру незнакомца, медленно и уверенно идущего уже в сторону кухни. Он посмотрел на меня и на мгновение приостановился. Я успела оценить его внешность. Одет он был в странную выцветшую почти до белизны гимнастёрку. На ногах вместо привычных сапог непонятные потрёпанные ботинки. Брюки-галифе в нижней части в серых от пыли то ли портянках, то ли обмотках, заменяющих носки. Это явно не совпадало с моим представлением о действительности. Но человек выглядел до такой степени реально, что сомневаться в его присутствии не было смысла.
– Интересно, - шепнула я неизвестно кому, - что он здесь делает? Прошёл мимо входной двери, видел, что я дома и не попытался ни сбежать, ни заговорить. Наглый субъект!
Не понимаю почему, но я продолжала сидеть на месте, создавая видимость безразличия к происходящему. Ещё сколько-то времени мы с собачкой занимали позицию ожидания. Потом собака оживилась и стала пытаться отвлечь меня игрой. Она не лаяла, будто в квартире кроме нас никого не было. Я осмелела и решительно пошла в кухню, куда проследовал незнакомец. Кухня была пуста. Тогда я шепнула собаке: - Ищи! - Но собака продолжала крутиться рядом, явно не понимая, чего от неё хотят.
Искать пришлось самой. Я с опаской обошла все комнаты, заглянула в ванную и туалет. Даже пространство под кроватью не оставила без внимания. Хотя в таких щелях взрослому человеку было не укрыться. Оставалось поискать за шторами и в шкафах. Но и там ничего необычного не нашла.
Потом меня осенило проверить входной замок. Может, его бесшумно открыли, и посетитель незаметно проскользнул за дверь? Но замок оказался на предохранителе. Я всегда на ночь опускаю кнопку предохранителя на всякий случай. Наслушаешься, как по ночам из квартир воруют то шапки, то вещи, а спящие хозяева не слышат во сне воришек. Мало ли что?
Нет, дома я была одна. Вернее с собакой, к которой полностью возвратилось прекрасное расположение собачьего духа. Зато я продолжала ощущать непонятную настороженность. Я даже свет включила везде, где только можно было. Но страх не покидал меня. Нет, я уже боялась не человека, проникшего в жильё. Ясно, что человека здесь нет, и не было. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы приписать явление солдата явно не нашего времени живому субъекту. Это было привидение. Что же оно здесь ищет? Неужели со времени войны некто не нашёл успокоения и бродит по миру в поисках сослуживцев? Почему именно здесь? Вопросы, как пчёлы роились в моей уставшей за день голове и требовали объяснения.
Вообще-то я не робкого десятка, но если бы ещё кто-то был дома, я бы сразу нашла, как повести себя в неординарной ситуации, а здесь растерялась.
А может быть, и не растерялась, просто струсила. Вот и всё. Умом понимала, что опасаться нечего, но ощущение незащищённости усиливало страх. В результате я до такой степени взрастила в себе это чувство, что спать легла, когда начало светать, да ещё и свет оставила не выключенным.
Вы скажите, нашла чего бояться? Посмотрела бы на вас в подобной ситуации! Я лежала, всматриваясь в пространство комнаты и боясь пошевелиться до тех пор, пока не начала засыпать. Собака безмятежно спала рядом со мной. Она блаженствовала потому, что я прижалась к её маленькому тельцу, как к спасительному островку реальности.
"Ничего, - думалось мне, - приведения исчезают с рассветом". Потом я забылась окончательно. За день так устала, что спала, чуть ли не до десяти часов утра.
Утром меня разбудил телефонный звонок. Я вскочила с постели, мимоходом посмотрела на часы и откашлялась, чтобы по ту сторону телефонной линии не подумали, будто я только что проснулась. Ошиблись номером. Бывает. Тут я вспомнила, что надо свет выключить и скользнула пальцем по выключателю. День обещал быть прекрасным, судя по ослепительному сиянию солнца в оконном проёме. Я с удовольствием освежила лицо холодной водой и удовлетворённо кивнула зеркальному отражению.
– Лайда, пойдём кушать! - позвала я собачку, и она понимающе склонила на бок головку, пропуская меня вперёд. Потом опрометью бросилась за мной и нетерпеливо тявкнула, поторапливая к холодильнику. Говорят, что собаки понимают только команды. Неправда! Даже если говорить с ними ровным голосом, не называя знакомых команд, они прекрасно понимают речь. Больше того, даже по-своему ответить могут. Лишь бы было, кому наблюдать за ними. Одним словом, одомашненные твари превращаются действительно в наших меньших собратьев по разуму. Да мы и привязываемся к ним, как к равноправным членам семьи.
Я открыла дверцу холодильника, взяла ломтик сыра к чаю. Лайде тоже понравился запах свежего сыра, и она сразу же стала на задние лапки, подпрыгивая на них и не спуская глаз с лакомого куска. Пришлось отломить ей немножко, но это только раззадорило собаку, и она добросовестно села передо мной на задние лапки в надежде получить ещё порцию лакомства.
– Ах ты хитрющая! А кто будет кушать собачий корм? - Я налила в чашечку чай и сделала себе бутерброд, но Лайда нетерпеливо приблизилась ко мне и забарабанила лапами по моему колену, требуя очередной подачки. Вот так мы всегда завтракаем: вкусную часть собаке, а булочку мне.
После завтрака мне вспомнилось то, что произошло вечером, и я ещё раз обошла квартиру, чтобы убедиться в том, что кроме нас с Лайдой здесь никого нет и быть не могло. Потом я оделась и повела собаку на прогулку. Собака бегала по сочной весенней травке, то и дело, возвращаясь ко мне. Она будто приглашала меня побегать с ней. Я подняла небольшую ветку и стала бросать её вперёд, а собака с удовольствием разыскивала палку в траве и приносила мне в зубах свою находку. День был воскресный. Я не спешила домой. Собака наигралась вволю. Она запыхалась, высунула мокрый розовый язычок и быстро -быстро дышала. Зато глаза её блестели от восторга. Выражение благодарности отразилось на мордочке так искренне, как ни за что не получилось бы даже у меня. Я погладила собачку по голове, и пригласила возвратиться домой. Лайда ещё пыталась сопротивляться, но я натянула поводок, и она последовала за мной. Потом я занялась домашними делами, а собака нашла сухую косточку и легла на пол, чтобы погрызть найденную добычу. Когда всё необходимое было сделано, я позвала собаку, взяла следующий том книги и удобно устроилась в уголочке большого дивана, а собака послушно села рядом со мной.
Чтение всегда захватывает. Даже прежде прочитанные книги хранят в себе столько новой информации, что диву даёшься, как ты могла при первом прочтении пропустить этот интересный момент. Дело в том, что в разный период жизни, а иногда просто при различном настроении, ты находишь и воспринимаешь те мысли, которые соответствуют данному состоянию твоего духа. Остальное содержание уходит в тень восприятия. Вот я периодически возвращаюсь к старым любимым книгам, как возвращаются к давним друзьям в моменты радости или грусти.
Собака тут же поняла, что я присела надолго, она вытянулась во весь свой рост. Потом перевернулась на бок и практически мгновенно уснула. Вот кому позавидуешь! Я ещё немного понаблюдала за её не очень спокойным сном. Под пережитым впечатлением прогулки она, то начинала ускоренно дышать, то перебирала лапками, имитируя бег, то взвизгивала, а иногда и тявкала сквозь сон. Зрелище было до такой степени смешным, что я, забыв о том, что дома одна, по привычке сказала вслух:
– Смотри на её мордочку! Чудо природы. Такая смешная! - я с восхищением кинула взгляд на кресло, стоявшее у противоположной стены, в котором обычно сидел муж у телевизора. Совсем забыла, что его нет дома. Поэтому когда мне ответили, я не удивилась и даже всматриваться не стала в того, кто отвечал мне.
– Да, собаки если отдыхают, то изо всех сил. Если любят, то всеми фибрами души. Последний кусок отдашь собаке, когда она смотрит голодным взглядом и верит, что действительно не проживёт и минуты без этого куска. Ко мне тоже прибилась немецкая овчарка. Отстала от своего подразделения. Мне кажется, что её хозяином был немец. Я собаку в окопе первый раз увидел. То ли взрывом её оглушило, то ли устала до изнеможения. Умной оказалась, как человек. Потом её у меня выпросил кинолог. Не хотелось отдавать, но куда же с собакой бойцу пехоты? Нас как раз на отдых расположили. Котёл большой поставили на огонь. Обещали каждому по ведру кипятка на баню. Мы плащ палатки закрепили по кругу. Вот и вся баня! Но какое блаженство тёплой водой помыться! Потом мужики усаживались поодаль и закуривали.Кому что, а я махорку у них на шоколад для собаки менял. Хотелось угостить четвероногого друга лакомством. Отдавали! - Собеседник замолчал, а я вдруг поняла, что речь идёт не о сегодняшнем дне.
– Что это ты о войне заговорил так, будто сам только что из боя? - оторвав глаза от книги и внимательнее посмотрев в сторону говорившего, я похолодела от ужаса. Передо мной сидел незнакомый уставший и сильно загоревший мужчина неопределённого возраста. Я поняла, что это тот самый человек, которого я видела вчера вечером в своей квартире. - Кто вы? Почему вы здесь? - Я невольно вжалась в спинку дивана. Выглядел он как-то неестественно.
– Да не пугайся меня! - Он улыбнулся уставшей улыбкой привыкшего к нынешней ситуации солдата. - Какой год нынче? Вижу, что весна, а счёт годам давно потерял.
- 2008 год, если вам угодно. У вас что, амнезия? Вы заблудились в пространстве? - пыталась я как-то подавить свой ужас и одновременно сделать вид. что не боюсь.
- Нет. Я уже давно ни на что не надеюсь. Последнее, что я помню, был грохот канонады. Атака захлёбывалась. Команда была - « Ни шагу назад»! Или немец убьёт, или наступающие войска в спину расстреляют. Только вперёд, за Родину! Мы кричали от страха и безысходности до хрипоты. Всюду рвались снаряды. Небо было мрачным и багровым от огня. Мужики матерились на все лады. Раненые орали не человеческими голосами. Выли и стонали. Но грохот перекрывал крики людей. Я бежал вперёд, зная, что ни одного патрона не осталось в запасе. Это сейчас показывают вам кино, что все вооружены до зубов. А у нас бывало одна винтовка на десятерых. Только криками да отвагой и брали фрица голыми руками. Что мы? Рядом девушки бежали, да мальчишки матерей окликали, умирая. - Он отёр лоб выцветшим белесым рукавом.
– Вы хотите сказать, что погибли на той войне? - ужаснулась я догадке.
– Для меня война стала последней каплей в жизни. Это я выгляжу таким постаревшим. У нас двадцатилетние парни седели от страха после атак. Мне тридцать два года было.
Он усмехнулся и уточнил, - и осталось тридцать два. Навсегда. А я стариком выгляжу. Да? Теперь это не имеет значения. Так хотелось мне дожить до победного дня! Столько планов было на будущее. Столько надежд вынашивал в дни затишья. Потому и остался здесь, чтобы видеть земную жизнь хоть изредка.
– Но вы могли бы возродиться вновь, - сказала я неуверенно. Он опять коснулся неухоженной ладонью лица. Помолчал в раздумье.
– Зачем? Чтобы ещё раз умереть? Моя жизнь не принадлежала мне. Всё для кого-то. Учёба, работа, война. Долг перед матерью, долг перед Родиной. Разве было у меня время просто порадоваться жизни? Вот так, чтобы проснуться от гомона птиц, умыться росой и пойти, куда глаза глядят. Никто мне ничего не должен, и я ничем и никому не обязан.
– Я хмыкнула своей мысли, привстала с дивана, всмотрелась в него. Того, что должно было испугать, в нём почти не было. В моём представлении призрак должен быть прозрачным. Во всяком случае, мои знания на этот предмет таковы. А передо мной сидел вполне реальный человек. Только одежда на нём не соответствовала настоящему времени. И сам он походил на собственную тень, поэтому не было желания подойти к нему вплотную или, того хуже, прикоснуться.
– Если вы разочаровались в жизни, почему не покинули этот мир навсегда? Что вас удерживает среди живых? - как можно миролюбивей поинтересовалась я.
– Знаешь, сколько здесь полегло наших бойцов? - глаза его вдруг вспыхнули так, будто в них отразился огонь взрыва. - Мы метались, пытаясь дойти до конца поставленной цели, и не могли помочь своим товарищам! Желание победить врага было сильнее нас, и мы, бестелесные, продолжали бежать вперёд, к победе. Мы бежали! Понимаешь? Напролом бежали. Нам не удавалось даже грудью прикрыть товарищей от пуль и взрыва гранат. Не успевали и оглянуться. По ту сторону атака уже захлёбывалась, а наши ряды крепли, и нам казалось, что ещё чуть-чуть до победы, - обречённо махнул он рукой, - и мы не понимали в порыве желания мести, что уже не реальны. Все видели друг друга и не различали, кто из нас жив, а кто мёртв. Не успевали понять трагедии. Удар, падение, вскакивали и бежали дальше.Все падали и все вновь поднимались.
– Наверно страшно было осознать свою нереальность? - замерев от ужаса услышанного спросила я солдата.
– Нет. До меня не скоро дошло, что я перестал действовать в мире живых. Сначала я не смог поднять своей винтовки. Подумал, что не успел схватить. Она так и осталась лежать на холме. Нас наказывали за утрату оружия, поэтому я осмотрелся, чтобы отнять или подобрать трофейный автомат. Рука проскальзывала сквозь предметы. Я думал, что контужен и мне только кажется, что не всё в порядке. Не получилось, и ладно, и побежал дальше, чтобы не отстать от своих товарищей.
– А как же немцы? Они, павшие, тоже бежали вам на встречу? - поразилась я представленной картине, где в единой атаке плечо к плечу шли живые и мёртвые.
– Нет. Павшие солдаты шли каждый своим представлением о необходимости продолжения действий. Их путь не пересекался с нашей тропой. А может быть, и они виделись нам такими же бойцами. Кто его знает? Нас окружал реальный бой и настоящие враги. Я тоже долго бежал, пытаясь участвовать в сражении. Понимал, что это уже не моя часть, другие бойцы, но остановиться не мог. А когда война иссякла, сел на землю и ужаснулся. Я понял, что уже один. Никто не воюет. У всех новенькие чистые формы, а меня обходят вниманием, будто я пустое место. Такое зло взяло, хоть плачь, а не плачется.Никто со мной не говорил, никто не интересовался моими мыслями. Многие военнослужащие отправлялись к близким и родным людям, а я брёл вспять по тропам войны, уже осознав, что не имею видимой оболочки. Хотел найти то место, где упал, чтобы возвратиться в своё тело. Я надеялся им воспользоваться, но специальные роты хоронили тела. Даже надписей на братских могильных холмах не находил. Мы становились безымянными героями. Вот так я дошёл туда, откуда уходил на фронт. Ни дома моего, ни матери, ни друзей. Где всё это? Видимо очень долго шёл. Не днями шёл уже, а годами. Мелькали тысячи лиц, но не было среди них искомых мной людей. Всех разметала проклятая война. Земля большая-большая, а не потрогаешь ни травы, ни песка на могильных холмах. Глотка воды не выпьешь. Девушка в ответ не улыбнётся. Что толку - видеть и не иметь? Это условие небытия. Жестокое условие.
– Почему же я вижу вас так реально, будто вы живой человек? Ещё и слышу вас? - поразила меня собственная догадка.
– Кто его знает, как оно устроено. Сам не понимаю. Иногда всё и всех вижу, а иной раз наблюдаю пустынную землю: ни людей, ни городов нет. Небо и земля. Мне кажется, что и меня видят крайне редко. Хожу от дома к дому, минуя этажи и ступени. Сквозь стены хожу. Столько всего навидался, что устал уже воспринимать саму жизнь. Неприкаянный какой-то! Ни отдыха, ни силы продолжать этот поход, нет. И подсказать мне выход из замкнутого круга некому. Не найду ответа на свой бесконечный вопрос скитальца. Не один я такой. Всюду те, кто утратили тела, но не смогли решить своих земных задач.
– Я вижу вас здесь уже второй раз. Что вас удерживает именно на этом месте?
– Не знаю, - устало выдохнул он. - Где-то здесь был мой дом. Рядом росла большая яблоня. Забор надо было чинить, крышу крыть. Мама болела. Совсем слабой была. Отца-то у меня, считай, не было. Под лёд ушёл на зимней рыбалке. Один я у мамы оставался. Провожала меня, слёзы прятала,чтобы боль мне не причинить. Я держал её за худенькие плечи и обещал скоро с победой вернуться, отремонтировать дом, жениться и внуками её порадовать. А она махнула рукой так, словно отмахивалась оттого, что знала наперёд. Не верила, что доживёт. Где она? Где хотя бы могилка её? Кто мне поможет последний поклон матери отдать? Дом не доглядел, забор не поправил. Мать больную покинул. Не вернулся с войны. Душа горит болью. Сил нет. Если бы соседей найти, может, обмолвился бы кто-то памятью о маме. Она добрая была, учтивая, тихая. Держит меня здесь не успокоенная память моя. Вот и к тебе зашёл с той же надеждой. Ты же не испугалась моего вида в прошлый раз? Всё равно соседей уже не узнать при встрече. Весной я погиб. Весной и прихожу сюда, к месту моего дома. У каждого призрака своё время есть. Время призрака. - Он усмехнулся. - Только напрасно я прихожу так часто. В другие дни призрачных воинов никто не видит и не слышит. Ты увидела меня и услыхала потому, что это моё время. Может быть, попробуешь помочь мне? - он с надеждой вгляделся в моё лицо. - Это должно быть где-то рядом. Я так чувствую. Дом мой где-то здесь стоял.
– Вы хотите разыскать мамину могилу или свою?
– Хотя бы мамину. Долг отдать сыновний надо. Виноват я перед ней.
– Нет, я так не считаю. Время было тревожное. Многие лишились самого дорогого. Не ваша это вина. Мать понимала, что по-другому нельзя. Не гневается она на вас. Ждёт, наверно, в своём мире встречи с вами. Тоже ждёт и страдает. А вам не удастся коснуться её могилы. Сами же говорите, что не в силах касаться того, что осталось в мире людей.
– Я не знаю, как мне найти её, - повторил он угрюмо, - я сам потерялся навеки.
– Если получится, я постараюсь найти ваши могилы. Есть специальные службы поисковиков. Назовите свой бывший адрес, фамилию, имена вашей мамы и ваше собственное.
– Вот, - прошептал он, - всё здесь, - и солдат протянул мне мятую фотографию, на которой была изображена не старая ещё женщина крестьянского типа. Фотография упала. Я наклонилась над ней. На обратной стороне фотографии я считала номер полевой почты, имя и адрес бойца и имя его матери.
– Мне пора, - проговорил солдат, - я вернусь в своё время.
– Когда будет ваше время? - спросила я. - Если мне удастся помочь вам в поиске, я обещаю прийти к могиле вашей матери вместе с вами и вместо вас отдать ей поклон вашей памяти.
– Время призраков - это время их гибели плюс три дня. Через год, если повезёт мне снова оказаться здесь.
– Не унывайте, - проговорила я, пытаясь успокоить его, - я выполню обещание. А если случится раньше времени узнать о вашей семье что-то конкретное, я оставлю записку вот в этом кресле, на котором вы сидите сейчас. Я не смогу по другому связаться с вами, невидимым, но вам дано наблюдать, значит, вы сможете прочесть текст в записке, сказала я и отвернулась.
– Я вспомнила о своей собачке. Она продолжала смиренно спать, а я машинально придвинула к себе свою книгу. В раздумье уставилась на открытую страничку, но уже не читалось. У меня ещё возник вопрос к призраку солдата, и я посмотрела в сторону кресла. Однако кресло было пустым, а в доме стояла абсолютная тишина.
– Странно, на дворе день, опять день, а я общаюсь с призраком! Может быть, я задремала, и мне снова привиделось, что я беседую с призраком? Всё может быть.
Перед глазами стояло его смуглое от загара лицо, и мне запомнился увиденный на фотографии адрес с именами. Я поднялась с дивана, разбудив собачку. Спотыкаясь, торопливыми шагами за шмыгала тапочками к письменному столу и, взяв карандаш, наскоро записала то, что сохранила память. Собака с недоумением смотрела на меня. Ей удобней было лежать рядышком на диване, и моя поспешность ей не понравилась.
– Лайда, - обратилась я скорее к себе, чем к собаке, - неплохо заснули мы среди белого дня, да? Главное, сон приснился необычный. Будто наяву. А мы и поверили!
Я возвратилась в комнату, включила телевизор, подошла к креслу и заметила обрывок старенького фотоснимка на полу. Подняла его и повернула лицевой стороной к себе. С фотографии на меня смотрела простенькая женщина, напоминающая чем-то призрачного бойца, а на обратной стороне та самая запись, которую только что я повторила на листке бумаги.
Скорее всего, муж принёс этот снимок из военной части, а я когда-то видела фотографию, и ассоциация памяти во сне выдала такую необычную картину. Мне проще было поверить в такой сюжет, и я поверила. Однако сомнение продолжало тревожить моё воображение.
– Я дала слово призраку, - вот что волновало меня больше всего, - и я потормошила Лайду, ожидая её реакции на сказанное мной вслух.
Глава 2.
Иногда мне думалось, что происшествие с участием призрака абсурдно. Ну не может быть того, что логически не объяснимо! Какой-то призрак, какая-то потрёпанная фотография. Не слишком ли много фантазии для одного дня?
И всё-таки что-то необъяснимо притягательное было в этой истории. На следующее утро я приняла решение ещё раз посетить мужа в санатории. Хотела уточнить происхождение фотографии, найденной на его кресле. В том случае, если фотография ему знакома, всё станет на свои места.
Без особой охоты я снова поднялась с по за ранок и отправилась на вокзал. Собачку оставила дома. Села в пригородную электричку. Народу было много. Почти все места заняты. Выходные дни всегда сопровождаются массовыми выездами на природу. Кто-то уже за первыми весенними грибочками собрался. Студенты разъезжаются по домам. Я прислонилась к окошку и была довольна тем, что здесь светлее и можно спокойно почитать. Мне до Смоленска ехать целых два часа. По утрам пассажиры смирные. Одни дремлют, другие листают журналы, третьи погрузились в прослушивание музыки через наушники. Они смешно кивают головами в такт ритма только им слышной мелодии.
Я на мгновение встревожилась: не забыла ли поменять водичку в поилке для собаки? Нет, точно помню, что добавляла в миску корм и заменила вчерашнюю воду. Значит, ничего не забыла. Поезд миновал очередную станцию. Пассажиров прибавилось. На лавочках уже по трое сидели. Рядом со мной пристроилась деловая бодрая старушка. На вид ей было лет семьдесят. Она освободила руки от ноши и осмотрелась. Ей явно хотелось поговорить, и она пыталась вычислить человека, желающего пообщаться. Из-за суеты старуха уронила билет, и я наклонилась, чтобы поднять листок бумаги. В результате уронила собственную книгу, из которой выпала злополучная фотография. Я подняла и билет, и книгу, и фотографию, досадуя на то, что теперь бабушка привяжется с болтовнёй. Так и случилось.
Ой, спасибо тебе, доченька, - пропела она, - мир не без добрых людей. Далеко едешь? А я вот к правнуку собралась, - продолжала она, не дожидаясь ответа. - У них нет времени в деревню ездить, а мне не трудно! Кое-что из заготовок домашних прихватила, да денежек. Учатся ведь. Сейчас за всё платить надо. Где же наберёшься таких денег? Не заплатят, так на экзаменах срежут. У них так!
У вас большая пенсия?
Нет, совсем маленькая, но я обхожусь всем своим. Огород сажаю, козу держу, поросёночка откармливаю. Много мне одной надо, что ли? Смерти жди, а огород посади, - и она засмеялась своей шутке.
– Внуки не помогают сажать огород? - спросила я ради уважения к её старости.
– Зачем? - удивилась бабушка, - я и сама ещё справляюсь, - добавила она не без гордости. - Мне-то ещё всего восемь десяточков. У нас Фросе уже за девяноста, а тоже бабка неугомонная, опять картошку посадила. Мы ей говорим, отдохнула бы, а она отвечает, что на том свете отдохнёт. - Старушка вздохнула. - Это у нас, стариков после войны боязнь оголодать. Пока есть свой кусок в доме, спокойнее. Всё ждет кого-то Ефросинья, соседушка наша. Часами у окна сидит. Всё мерещится ей, что дождётся своих мужиков с войны. Всех потеряла. Пора уже и привыкнуть, но память не даёт успокоиться. Вот и ждёт, бедная. Говорит, что не помрёт, пока весточку не получит. Не может же, говорит, быть, что никто не уцелел?
– А где ваша деревня? - поинтересовалась я у старушки.
– Здесь, на Смоленщине! Красота у нас нынче. Весна добрая стоит. Лето жаркое обещают. Урожайный год ждём.
– Большая у вас деревенька?
– Нет. Вся молодёжь в города уехала. Дороги зарастать стали. Дома обветшали. Ни магазинов, ни школ. А вот доживаем свой век на родимой земельке. Здесь наши деды лежат, и мы рядышком ляжем. А Фрося-то не наша будет, - вдруг спохватилась она. Их-то деревню сожгли немцы. Она пешком к нам добралась. Так и осталась при стариках, приютивших её. Выходили они Фросю. Совсем хворая была. Тут и воздух свежий, и молочко козье парное. Опять-таки, и овощи свои. А на подъём, она лёгкой была по молодости. Всё в руках горело.
– Меня внезапно осенила догадка: - Это не она случайно? - и я показала старушке фотографию. Уж очень истории перекликались с услышанной мной от призрачного солдата.
– Нет, не она. Фрося красавицей была. Ладная из себя, гордая тётка. Никого в дом не взяла. Своих солдат ждать не переставала, когда старики померли.
– А вам не приходилось встретиться с этой женщиной? - я снова протянула фотографию старушке.
Дед, что сидел напротив, достал из кармана очки, подышал на них, протёр подолом рубахи и на низал на нос. Потом потянулся в нашу сторону и посмотрел на изображение. Покрутил головой, но тут, же спохватился: - Вроде похожа она на одну солдатку. У нас такая в посёлке была. Ну, очень похожа!
– Кто она была? С кем жила? - ухватилась я за возможность что-то узнать о той, что печально смотрела на нас с фотографии.
– Трудно мне вспомнить. Пацаном я ещё был, а они с сыном жили около футбольного поля. Сам-то я городским тогда был. Часто мы играли между собой командами в футбол. Иногда мяч в окна к тем людям залетал. Мы, понятное дело, в разные стороны, а она выйдет на порог и кличет нас, чтобы мяч отдать. А сыну бывало скажет, что ветром хлопнуло окошко да разбилось. Никогда не накричит. Сын её на фронт ушёл. Мы подросли, окрепли и старались ей помочь, кто, чем мог. Дровишки к зиме натаскаем, порубим их, поленницы сложим. Порой картошечки принесём, если мать позволит. Выйдет, бывало, руками всплеснёт да заплачет. Потом вовсе слегла. Ослабела. Не пережила той войны. Когда дом их разбомбили, в ближайшую деревню ушла, куда все мы подались после обстрела. Вскоре и померла там. Мы тоже в этой деревеньке осели. Помню, что безногий сосед ящик сколотил, бабы одели покойницу, и похоронили на деревенском кладбище под приметной елью. До сих пор та ель стоит. Высокая ёлочка.И сына её никто не видел с тех пор, как он ушёл на фронт. Погиб, выходит.
– Как звали эту женщину? - поинтересовалась я у него.
– То ли Дуся, то ли Катя. Не помню уже. Столько лет прошло! Чего же хотите? Но имя на фотографии не соответствовало этим именам. Женщину звали Полиной. Значит не она, а снова чья-то похожая судьба созвучна истории солдата. Я на всякий случай узнала у деда название посёлка, чтобы перепроверить информацию.
Дед ответил и успокоился. Он ушёл в свои воспоминания. Даже успел вздремнуть, но потом как-то резко отделился от спинки вагонного кресла и уставился на меня.
– Дочка, - почти вскрикнул он, - а сына её Петром звали! Точно, Петром. Я отчётливо вспомнил, она не раз говорила, что Петруша вернётся с фронта, и она расскажет ему о нас. То есть о нашей помощи.
– Стоп, - теперь уже опешила я, - действительно её сына звали Петром. Может, вы помните, где похоронена мать Петра? А про самого Петра ничего не слышали?
– А чего же тут помнить? - он с удивлением всмотрелся в меня, - у нас в деревне всякого люди помнят. И за могилками чужими ухаживают. А как же? Если мы сами забывать начнём, то детям и внукам накажем беречь эту память о тех, кто жил рядом! Вон у нас Егоровна всех поимённо знает. Та до седьмого колена всех назовёт. Вот какой человек! Старая женщина уже, а всё помнит. Я не скажу, сколько годков ей нынче. До сих пор на ногах. Без дела не сидит. Руки у неё золотые. За что не возьмётся, любо смотреть.
– Можно я к вам приеду в следующее воскресенье? Мне бы поговорить с вашей Егоровной надо.
– А кто запретит? Коли надо, приезжай. Любого спроси, где Егоровну найти, каждый покажет. А меня Павлом Ивановичем кличут. Моя хата сразу за прудком стоит. Найдёшь! У нас все просто живут, не то, что в городах.
Видимо дед остался доволен собой. Особенно, что ему удалось заинтересовать собеседницу. Он не без гордости кинул взгляд на бабку. Знай, мол, наших! А старушка и вниманием его не удостоила. Она мысленно была уже далеко от проблем попутчиков. И я тоже вернулась к оставленной книге. Так и читала до конечной остановки. Время незаметно пролетело.
Вот я уже бреду по сосновой аллее. Рядом со мной прыгают белочки. Они не боятся человека. Где-то я слышала, что встреча с белкой к неудаче. Неужели эти маленькие существа кроме радости созерцать их способны нести проблемы? Не верю. Я улыбнулась очередной попрыгунье, подбежавшей почти к моим ногам. Белочка ждала угощения, я достала из кармана сушку и кинула в сторону от тропинки. Белка заинтересовалась подачкой и шмыгнула вслед за сушкой в кусты.
Мужа в корпусе санатория не оказалось. Я же явилась без предупреждения, поэтому он проводил время в обществе дамы в тех же кустиках, где паслись белочки. Услужливый сосед по номеру всё же отыскал моего мужа, и тот сразу же начал оправдываться передо мной, уверяя, что бегал в магазин и только что возвратился. Покупок у него в руках не было, зато в моей сумочке лежали покупки из того магазина, где предположительно в это же время неизвестно что покупал мой муж. Ну, да ладно. Не так это важно. Можно сделать вид, что поверила. Иногда игра в дурочку способна спасти брак в целом, или его качество.
– Олег, - обращаюсь я к мужу, - возьми гостинчики, пожуёшь на досуге. Я к тебе по делу. Вчера вечером нашла старый снимок. Посмотри, пожалуйста, не ты уронил?
Муж сразу стал в позицию ни в чём не повинного человека и, не глядя начал отрицать.
– Нет, ты внимательно посмотри. Мне это важно. Может быть, этот снимок имеет отношение к знакомым тебе людям?
Олег ещё раз посмотрел на старый листок пожелтевшей бумаги, понял, что угрозы ревности не последует, и спокойно взял фотографию из моих рук. По выражению его лица я поняла, что снимок Олег видит впервые. Он скривил в недоумении лицо, потом закусил нижнюю губу и, наконец, изрёк: - Понятия не имею. Может быть из какой-нибудь старой книги выпал? Или новую книгу могли купить с этим вложением. Кто его знает, откуда взялась эта фотография?
Видно было, что муж искренне поражён моему интересу к антиквариату.
– А зачем ты выясняешь, кто здесь изображён? Делать что ли нечего? - он с недоумением уставился на меня. - И ради этого ты ехала сюда?
Я вздохнула. Как всегда, он не в состоянии был оценить значимости моего поступка, и мне ничего не оставалось, как изобразить наступившее безразличие к данной теме. Я перевела разговор на его состояние здоровья. Муж сразу стал разговорчивым, и я ещё раз должна была убедиться в том, что он самый тяжело больной в мире человек. Прямо в гроб здоровее кладут! Любят же наши мужики прикидываться немощными по отношению к собственным жёнам! Зато на стороне они все без исключения - мачо.
Хочет он казаться больным - шут с ним. Я подыгрываю ему и советую охватить как можно больше целебных процедур, заодно обратиться к местному доктору.
– Выглядишь ты действительно неважно, - добавляю я не без сарказма, - под глазами отёки, морщины обозначились, губы с синевой. И вообще бледный ты стал. Может, не те лекарства принимаешь? Вид у тебя какой-то жалкий. Ты же смотри, больше отдыхай, спи подольше, кушай плотнее. А то и вправду после отдыха в больницу угодишь!
Гостила я в санатории не долго. Надо к электричке успеть, а в город автобусы не часто ходят. Он проводил меня до автобусной остановки и наверняка облегчённо вздохнул. Обошлось без эксцессов. Между прочим, в больницу он всё-таки угодил после санатория. Я как в воду глядела!
Вечером я возвратилась домой. Собачка залилась счастливым лаем. Вот кто действительно рад мне! Виляющий хвостик готов был оторваться от места приращения. Она так активно крутила задом, что её заносило в стороны. А потом запрыгала на задних лапах вокруг меня. Просто не знала, что ещё сотворить, чтобы выявить своё отношение ко мне, любимой. Я тоже обрадовалась, что уже дома и можно расслабиться. Успела скинуть туфли, которые просто сжились с моими ступнями. Они за день сделались каменными. Со всех сторон жали и впивались во все пальчики ступни. Настоящие колодки. И мне сразу подумалось о солдатах во время военных действий. Им тоже знакомо подобное ощущение.
А Лайда уже стояла со знанием дела около моих тапочек, приглашая переобуться. Ей надоел отдых длинной в целый день, и она ждала, когда же её поведут на прогулку. Я перекусила, наскоро выпила мятный чай, почувствовала прилив свежих сил, и дала команду собаке: - Лайда, ко мне, гулять пойдём. Где наш поводок?
Собачка охотно прыгнула к вешалке и мордочкой ткнула в ремешок поводка, потом она подобострастно и с достоинством села у моей ноги, ожидая, когда на неё наденут шлейку. Нетерпение выдавало только непроизвольное дрожание тельца. Всё говорило о готовности собаки рвануть за порог. Она так и поступила, как только дверь распахнулась перед ней, и я едва поспевая за собакой, мчалась по ступеням вниз.
Весенний вечер ещё не слишком тёплый, но уже и не холодный. Терпко пахли распускающиеся почки тополя, и будили романтические ощущения таинственного ожидания новизны чувств. Было одновременно зябко и приятно. И опять я поймала себя на мысли, что несправедливо умирать в такую пору восхождения духа природы.
Я отпустила собачку побегать самостоятельно, потому что двор у нас не граничит с проезжей частью. Лайда помчалась читать собачью книгу запахов. Серая шкурка сливалась с землёй в наступивших сумерках. На лавочке сидели тепло одетые старушки и судачили обо всём на свете. Я незаметно подошла поближе к ним, чего прежде никогда не делала, вежливо так поздоровалась, похвалила сегодняшний вечерок и сразу же задала вопрос:
– Интересно, а до строительства нашего дома, что здесь было? Кто-нибудь помнит, что здесь происходило до войны? - я озадачила женщин своим неожиданным вопросом, но поскольку они говорили о разных и надоевших вещах, все откликнулись на мой вопрос. Старушки, перебивая друг друга, начали вспоминать поразительные подробности прошлых лет. Правильно говорят, что старые люди хорошо помнят прошлое, но с трудом запоминают настоящее.
– Что ты путаешь, Ниловна, здесь была улица, а стадион вон там, за домом, - это уточняла самая старшая из них по виду. - Тут ещё дом стоял плохонький. Вдова жила в нём с сыном. Помнишь? Он сам и рухнул.
– Нет, что ты придумываешь, сгорел этот дом, когда наши войска подходили. Бои здесь такие шли, что всё гремело вокруг. Бомбы рвались. Воронок нарыло уйму! Потом ещё воды натекло, а мы и рады были. Огороды поливали той водой. Дом-то сгорел, а яблони выжили. Вот удивительно, будто не верили яблони, что нет больше хозяев! - уточнила другая женщина. - Ушла хозяюшка к знакомым в деревню, когда дом сгорел.
– Ниловна, лапушка! Померла же Полина ещё до прихода наших солдат. Болела она сильно. А тут ещё голодала больше других. Работать-то не могла.
– Ой-ой, - потянула Ниловна. - Сколько людей мы потеряли на той войне? - и она задумчиво склонила морщинистое лицо, - может, и померла, но не здесь, это точно.
– Да. И люди-то, какие добрые были. Не то, что нынешние «новые русские»! Живут и не ведают, кто за соседней дверью проживает. Тогда любому дверь открывали. Крыша над головой есть и ладно. Это теперь удобство подавай. Тесно всем стало.
– Скажите, - возвратила я их к прежней теме, - где же тогда хоронили Полину?
– В соседней деревне. Она туда ушла со всеми, у кого дома погорели. Не пережила той зимушки, бедная. Не одна она не пережила войны. Сын её тоже сгинул. Без вести пропал. Так и не узнали мы участи Петра. Хорошие они были. Добром их помнили.
– Значит, в соседней деревне? - удивилась я лёгкости находки.
– А кто она тебе? - вопросом на вопрос озадачила Ниловна.
– Мне не Полина знакома, а её сын.
– Неужели жив? - Ниловна даже привстала на лавочке. - Я же знала его. Девчонкой я ещё тогда была. Завидный жених! Не пил, не курил. Девки вокруг вились, а он на них ноль внимания. Какую ему невесту надобно было? Жаль, война помешала. Подросла бы, глядишь, и окрутила бы! - Ниловна молодецки щёлкнула кончиками пальцев.
– Я посмотрела на Ниловну и поразилась тому, как быстро разгладились морщинки на её сияющем лице. Бабушки залились понимающим смехом. Вроде и не было этих долгих десятилетий со дня окончания войны.
Не даром призрак погибшего солдата вышел именно сюда. Он был совсем близко и одновременно очень далеко от благополучия поиска. Оставалось съездить в ту деревеньку, где живут Павел Иванович и Егоровна. Старые они люди. Поторопиться надо. Только бы дожили до моего приезда! И я решила не откладывать с поездкой. Обычно нашим благим намерениям что-нибудь да мешает. Былые мысли пришлось отложить в долгий ящик.
Время летело быстро. За весной пришло лето. Заморочили свои заботы. Я вспомнила о поездке в деревню только тогда, когда добрые люди заспешили в лес по грибы.
Меня позвали за опятами как раз в сторону той деревни, где жили Павел Иванович и Егоровна. Я обрадовалась возможности попасть к ним, чтобы уточнить место захоронения Полины. Мне это не составило бы труда, тем более что муж мог заменить меня дома.
Потом я спохватилась, что обещала призрачному солдату оставить весть о том, где предположительно буду вести поиск могилы его матери. Подумала, как бы коротко написать записку, чтобы текст не вызвал подозрения мужа. С вечера я взяла карандаш и написала почти печатными буквами число, день, наименование деревни, в сторону которой мы отправлялись. Потом я наскоро собралась. За мной заехали мои друзья. Старенькая машина взревела под тяжестью ноши и, оторвавшись от места парковки, радостно побежала знакомыми улицами по направлению к шоссе.
Глава 3.
Ехали мы не долго. Скорее всего, наша весёлая болтовня сделала своё доброе дело. Все бодрились и шутили, несмотря на ранние часы. Однако в деревеньке оказалось не так тепло, как в городе. Подул прохладный ветерок. Высокая трава была мне по грудь. Учитывая, что осенние росы обильные, мы, конечно же, скоро промокли.
Единственный мужчина, сопровождавший нас, постучал в калитку ближайшего дома, чтобы оставить машину под присмотром. Ему открыл старик. Он по-деревенски давно пробудился и уже куда-то собрался уходить. Я вдруг узнала в нём старого попутчика и окликнула по имени. Павел Иванович озадаченно взглянул на меня, махнул рукой и засмеялся:
– А, приехала-таки! Мы уж и не ждали. Ну, проходите, проходите. Не обессудьте, угощать нечем.
– У нас всё с собой! - мы принялись доставать из сумок булочки, колбасу, помидоры и бутерброды.
– Вот уж не думали, что у тебя здесь знакомые! - удивлялись мои попутчики.
– Знакомые, а как же! В поезде вместе ехали, так и познакомились, - дед загадочно ухмыльнулся. Видно было, что он не решается продолжать разговор на эту тему. Не знает, посвящены ли мои друзья в мои тайны. Я сама заговорила на эту тему и объяснила, что занималась поиском могилы одной женщины, умершей в годы войны.
Дед тут же обрадовано заговорил о том, что лично расспросил Егоровну о той женщине и, оказалось, что её действительно звали Полиной, а сына, затерявшегося в войне, именовали Петром.
Это было такой удачей, что с меня будто груз свалился. Я сразу же узнала, где могилка Полины. Оказалось, что это не далеко.
– Вон ту рощицу видишь? - дед скрюченным пальцем показал в сторону пригорка, - там кладбище. А у могилки Полины ель большая стоит. Её из окна видно. Везде берёзки, а там - ель. Видишь?
– Ага, - ответила я, вглядываясь в просвет пыльного окна. Низом ещё стоял туман, а верхушки деревьев отчётливо вырисовывались на фоне осеннего неба. Берёзки уже тронуло холодом. Они стояли жёлтыми. Зато ель сохранила густую и тёмную зелень. Она, как солдат на посту, была суровой и ровной. - Роса спадёт, и я схожу туда. Цветы полевые хочу положить на могилку. Соседям обещала, - приврала я, чтобы не объяснять лишнее.
– Сходи, сходи. Это дело такое, - старик понимающе кивнул мне.
– Зато мои подруги откровенно поморщились. Им не хотелось тащиться в гору, ради не известной Полины.
– Я сама сбегаю, - утешила их. - Мы с дедом за грибами сходим. А вы идите в лесок, не надо меня ждать. Вечером встретимся. Ладно?
Мы условились о времени сбора и друзья побрели в сторону, где за полем возвышалась рыжая кромка лиственной поросли. Потом мы с дедом ещё по-чаёвничали, и он засобирался по своим делам. А мне в напутствие показал в другую сторону от той, куда отправились мои друзья.
– Грибов нынче - море! А здесь по краю пойдёшь, в лес не заходи. По пенькам их столько, хоть косой коси!
Я кивнула деду в знак понимания, и дед ушёл. Оставил меня одну. А я решила пробежаться по пенёчкам, и если мне повезёт набрать пару вёдер, то я принесу их к дому и сбегаю на кладбище перед тем, как все соберутся в обратный путь.
Леса я никогда не боялась, поэтому шла по тропинке, напевая привязавшуюся мелодию. Мне было легко и хорошо. В руке в такт песне колебались сложенные одно в другое два пластиковых ведра. Чем ближе к лесу, тем более насыщенным влагой становился воздух. Наконец появились первые пеньки, и я удвоила внимание, чтобы не пропустить грибное место. Шаг за шагом я углублялась в мох леса. Несмотря на то, что солнце давно взошло, лес выглядел мрачновато. Вообще в березняке бывает светлее, а в ельник, куда направил меня дед, солнечные лучи пробиваются с трудом. Я чаще стала озираться по сторонам. Казалось, что невидимые глаза следят за каждым моим движением. К счастью я набрела на первый грибной пень и тут же пожалела, что одна. Он буквально оброс опятами. Не надо было никуда больше идти. Здесь грибов столько, что не одно и не два ведра можно было набрать. Я стала на колени и принялась срезать ароматные грибные шляпки. Поскольку спешить было некуда, я аккуратно укладывала трофей на устланное лопухом днище ведра. Ряд за рядом ложились мои грибочки ровными охристыми кругами. Я люблю всё делать обстоятельно. Зачем превращать такую красоту в кашицу? Некоторые жадничают, собирая грибы, валят их из вёдер в мешки. Потом моют в ванных и варят, неизвестно в какой посуде. Я так не поступаю. Лучше меньше, но качественно и чисто. Короче я даже не заметила, как бежит время. Мне показалось, что я очень скоро наполнила оба своих ведёрочка, а на пне их оставалось больше, чем я смогла забрать с собой. Я вздохнула с чувством сожаления, поднялась и отправилась к домику Павла Ивановича. Когда я пришла, дверь в дом была прикрыта так же, как я оставляла её. Никого в доме не было. Наши грибники ещё не возвратились. Я посмотрела по сторонам, увидела листок бумаги, там же на столе лежала шариковая ручка. Наскоро написала записку, чтобы подождали моего возвращения, что ухожу на кладбище и скоро вернусь. Свои ведёрки с грибами поставила на видное место. Пусть позавидуют этой красоте! Ещё раз оглянулась и вышла за порог.
Тропа на кладбище заросла порядком. Солнце давно перевалило за горизонт. Лёгкая усталость сковывала движение, и я шла не так резво, как в лес по грибы. По пути я срывала лиловые и жёлтые бусинки цветов, которые ещё часто попадались в траве. Букетик постепенно рос в моих ладонях, а я шла всё медленнее. Однако старая ель приближалась, и скоро я оказалась совсем близко от неё. Небо помрачнело. Подул ветерок, нагоняя тучи. Я осмотрелась, ища место захоронения Полины. Мне стало зябко. Одной на старом кладбище неуютно, если не сказать, жутковато. Вот около ели чуть приметный холмик и рядом деревянный трухлявый крест. Давно его мастерили. Наверно дубовый, если столько лет простоял. Ну что же, видимо это и есть искомое место. Я осторожно притоптала вокруг холмика траву, протёрла древко креста сорванным сухостоем и различила две резные буквы «П. И». Две буквы между ними не считывались, зато на конце отчётливо увидела букву «А». Я так увлеклась угадыванием имени, что ничего не видела и не слышала. Потом я склонилась к кресту и суеверно перекрестилась. Мне было не по себе, но я должна поклониться могиле и положить цветы. А ещё мне предстояло передать праху послание сына. Я задумалась. Правда, я не знала, как быть и что говорят в таких случаях.
– Если бы он находился здесь, - прошептала я, - сам бы передал своей матери то, что хотел сказать. Но только сегодня не его время, не время призрака. Он не сможет проявиться. В воздухе потянуло кладбищенской прохладой. Тучи совсем близко повисли над елью. Зябко стало и жутковато.
– Пётр, - произнесла я шёпотом с замиранием сердца, - я выполнила вашу просьбу. Здесь покоится прах вашей матери. Я пришла поклониться её могиле вместо вас. - С этими словами я хотела положить цветы на тихий холмик. Вдруг я почувствовала леденящий душу холод. Вслед за этим невидимая сила, будто заключила меня в объятия. Руки и плечи оказались скованы настолько, что я не могла пошевелиться. Больше того, даже дыхание перестало принадлежать моим лёгким. Буквально перехватило дух.
- Пётр, вы? - мне уже стало не до шуток. Я изо всех сил попыталась освободиться из цепкой хватки призрака.
– Несправедливо, Пётр, несправедливо! - только и успела прошептать я, задыхаясь от удушья. Тут же кошмар сковал мою попытку вырваться на свободу, и я вдруг простёрла руки вперёд, рванулась к могиле, рухнула на неё всем телом и голосом Петра взмолилась: - Мама, прости меня, мама! Я здесь, я с тобой. Я вернулся, мама. Я обещал вернуться к тебе! Где ты, мама? Услышь меня. Я так устал от одиночества. Я всё ещё на войне, в строю. Пойдём домой, мам! Мама! - кричала я в полный голос. Мне уже было не понять, которую мать я призываю из могилы.
В следующую секунду небеса буквально обрушились на меня. Полная тьма смешала небо и землю. Кромешная бездна разверзлась подо мной и надо мной. Казалось, что я теряю сознание. Резкий грохот, напоминающий удар грома над головой, парализовал волю окончательно. Слепящий пучок света возник одновременно вокруг моего тела. Медленно-медленно сила свечения увеличивалась, проявляя, как на фотоснимке, идущую прямо по воздуху огромную женскую фигуру. Чем ближе она подходила, тем теплее становилось у меня на душе. Страх исчез. И уже я улыбалась этой женщине, узнавая в ней то ли свою мать, то ли мать Петра. Я приподнялась на локте и протянула руку с оставшимися в ней цветами маме.
– Мама, - твердила я благоговейно, - мамочка моя!
– Нет, дочка, - ответила она мне так ласково, как обыкновенно отвечают матери, боясь ненароком обидеть нас, - нет, я за сыночком своим пришла. - Иди сюда, Петруша. Иди ко мне, мой хороший сынок. Я всё знаю о тебе. Ничего. Теперь ты отдохнёшь. Ты уже со мной, мой мальчик. Кончились для тебя мытарства. Как же я рада тебе!
В этот момент я почувствовала, что мои путы ослабевают. Я словно делилась надвое, и это второе, не принадлежащее мне, медленно поднялось с колен, распрямилось и сначала неуверенно, а затем всё смелее пошло навстречу женщине, увеличиваясь в размере ей под стать.
Теперь я видела со стороны, как Полина приподняла для объятий руки, а Пётр, будто маленький, припал к материнской груди, положив голову ей на плечо. Свет медленно забрезжил в вечернем небе, возвращая призрачным существам зыбкое состояние. Уходящие призраки обернулись на прощание.
– Спасибо тебе, - скупо кивнул Пётр.
– Прости, дочка, но по-другому не бывает, - проговорила мне Полина.
– Что не бывает? - успела я спросить слабеющим голосом. В след за этим раздался такой грохот, будто смыкались небесные ворота. Я открыла глаза. Надо мной стояли обеспокоенные долгим моим отсутствием друзья.
Павел Иванович сокрушался, глядя на меня и обращаясь к людям: - Так ведь и убить могло! В самую ель молния ударила. Видите, дымится ещё! Ты как, дочка? Жива? Чего болит, скажи.
– Ничего не болит, - ответила я, смущаясь. Я и в правду чувствовала себя нормально. Никакой грозы я не помнила. Самое странное заключалось в том, что мой костюм был абсолютно сух. Зато мои друзья стряхивали промокшие плащи.
Я посмотрела на небо. Низкие облака предвещали затяжной дождь. Ни ветра, ни грозовых туч и в помине уже не было. Я поднялась с земли, отряхнула с брюк прилипшие засохшие травинки и пошла по тропинке, как ни в чём не бывало. На душе было легко и спокойно. Я такое большое дело сотворила! Разве они меня поймут? Да и кому расскажешь?
– Послушай, ты таких молоденьких опят набрала! - удивлялась подруга. - А нам кое-что попадалось, но все грибы уже потемневшие от влаги. Опоздали мы со сбором!
– Ничего, - успокоил их Павел Иванович, - Ещё тепло. Второй урожай зимних опят пойдёт. Приезжайте ещё в наши места!
– Приедем, если приглашаете, - пообещали друзья.
Вскоре машина мчала нас в город, и только сейчас я поняла, что фотография Полины исчезла. Я ещё раз обшарила все карманы куртки.
– Ты что-то потеряла? - поинтересовалась подруга.
– Ай, старый ножик где-то уронила, - соврала я и успокоилась окончательно. - "Вот и верь времени призраков", - подумалось мне. Больше к этой мысли я не возвращалась.