Марика влюбилась. Это было неожиданно — как гром среди ясного неба.
Так неожиданно, будто тот самый рак на горе наконец-то свистнул, и это он будто бы нарочно сделал специально для нее — для Марики.
«Вот ходишь себе такая независимая, гордишься своей стойкостью и невлюбчивостью, а потом вдруг — раз — и вся твоя гордость, вся стойкость к чертям летят. Вкупе с невлюбчивостью. Как же так меня угораздило?», - думала Марика, и рефлексировала днями и ночами.
Ее возлюбленным оказался Александр Геннадьевич — главный редактор издательства, где в качестве помощника отдела по работе с авторами работала Марика.
Александр Геннадьевич (А.Г.)- 50-летний, лысеющий, зрелый мужчина с мудрыми серыми глазами и спокойным характером, трижды женатый. Он не был ловеласом и имел репутацию порядочного семьянина. Не сказать, чтобы А.Г. был особенно красив — но Марике он казался самым прекрасным мужчиной, которого она когда-либо видела. А видела она многих. И не только видела. Но тут... Марика сама не понимала, почему же именно он стал воплощением ее грез и мечтаний. Может, некий «комплекс подчинения», из-за которого «западаешь» на тех, кто тобой руководит? Непонятно. Или же флюиды? Необъяснимо. Но в любом случае факт оставался фактом: Марика при виде в коридорах издательства силуэта мужчины, вызывавшего в ней столько чувств, внутренне трепетала. А если случайно сталкивалась с ним- она, тихо поздоровавшись, смущенно опускала ресницы, опасаясь, что он увидит ее горящий и красноречивый взгляд.
К Александру Геннадьевичу в кабинет Марика обычно не заходила — видела его только на планерках в переговорке. Когда она смотрела на него, ее голова шла кругом.
Конечно, Марика старалась держаться и сохранять спокойствие при коллегах. Но ей было очень сложно. Она была рассеянна: коллеги иногда могли несколько раз окликать ее и удивляться, почему Марика будто их и не слышит. А Марика, очевидно, в тот момент была погружена в свои фантазии по понятно кому.
И с того момента, как Марика потеряла голову, она постепенно начала терять и все остальное — ажурные чулки (а зачем они ей, если_он_ их все равно с нее не снимет?), шарф, накидку на вечернее платье, само платье, чехол от айфона, сам айфон... Даже кот, который жил у Марики — и тот иногда куда-то терялся, и она забывала его покормить. Единственным, что не терялось - надежда. Надежда на то, что А.Г. ее заметит, все поймет и ответит взаимностью.
Марика не хотела сама проявлять активность — она была для этого слишком хорошо воспитана родителями. Ее мама говорила ей, чтобы она первой никогда не писала и не звонила мужчине, и, более того, даже никогда не показывала первой свою симпатию.
«Если ты сделаешь первый шаг сама — а тебе откажут, это будет слишком больно», - объясняла ее мама, и приводила в пример истории из своей собственной жизни, а Марика понимающе кивала. И эту родительскую философию Марика послушно переняла и всегда занимала пассивную позицию в отношениях.
Шли дни, а Марика лишь молча наблюдала за Александром Геннадьевичем. Ее романтический настрой по отношении к нему порой менялся на вполне понятный физиологический. Так, один раз, когда тот в коридоре разрывал конверт с письмом, который принес ему курьер, Марика, смотрев на него издалека, живо представила, что А.Г. вталкивает ее в свой кабинет, и нетерпеливо и резко, даже жестко (так же, как он сделал с конвертом) срывает с нее нижнее белье, и...
От этих фантазий у нее заблестели и затуманились глаза, и ей моментально стало не до работы... В тот момент она почувствовала, что должна что-то сделать. Но что? Не набрасываться же на него самой — это же был явно не выход из ситуации, тем более у нее же была пассивная философия в гендерных отношениях.
Поддавшись некому порыву, Марика пошла на свое рабочее место, взяла блокнот и начала писать.
Слово, другое, фраза, строчки...
«Я хотела, чтобы ты взял меня прям там, в своем кабинете... Мы бы заперлись на ключ во время обеденного перерыва...я чувствую, каково это — испытывать на себе ток 220 Вольт при твоих прикосновениях... », - писала Марика уже десятое предложение, сама себе удивляясь — она, хоть и работала в издательстве, но ранее не обладала навыками писателя или журналиста — она лишь читала чужие тексты.
Марика описала всё, что она бы хотела, чтобы А.Г. с ней сделал, все свои фантазии и ощутила, как ее напряжение и отчаяние, вызванные односторонней влюбленностью, спадают. С этого момента она смогла спокойно продолжать работу, уже не отвлекаясь на свои рефлексии.
Через пару дней, так же наблюдая за А.Г., Марика написала еще несколько листков текста — на сей раз она описывала свои эмоции, которые ее посещают, когда она смотрит на него.
Постепенно Марика вошла во вкус и стала постоянно писать — о себе и своих ощущениях, желаниях, влюбленности, надежде, страсти... Одного блокнота уже не хватало — она купила еще несколько. Она выплескивала слова, накопившиеся у нее внутри, на бумагу, и ей внутренне становилось как-то очень хорошо. Казалось, что бумага с благодарностью и любовью принимает ее искренние, откровенные, пронзительные фразы, которые она так долго держала в себе.
Довольно скоро у нее скопилось немало написанного текста, который сложился в большой рассказ. Она решила показать его своему редактору — тот счел его достойным и показал своему знакомому журналисту. С его помощью рассказ Марики опубликовали спустя месяц в литературном журнале. На планерке Александр Геннадьевич похвалил Марику — а она с внутренним изумлением обнаружила, что принимает благодарность практически без волнения, и даже может спокойно посмотреть на него, не робея, как раньше.
Марика продолжила писать. Через год у нее вышла первая книга под названием «Слова на бумаге» - в ее издательстве, где она работала.
Еще через год она уехала за границу, вышла замуж за француза, продолжила литературную деятельность, и почти забыла об Александре Геннадьевиче. Он вспоминался ей лишь в контексте разговора, когда ее спрашивали о том, как она начала писать книги - Марика смело отвечала, что «писать ей помог один человек, сам того не зная», и она очень ему благодарна.
Позже, когда Марика случайно услышала от своих бывших коллег, что А.Г. развелся и женился уже в четвертый раз, в её душе ничего не дрогнуло.
Ведь кого-то лечит время, а кого-то — слова, написанные на бумаге.