Мой друг, Панфил. Моему деду, пережившему блокаду

               
                Пришел день, когда ушел и пропал мой папа. Пропал с моими и мамиными продуктовыми карточками. Он пошел отоварить их в продуктовой лавке и не вернулся.
 Голод. Голод и страх постепенно перешли в равнодушие. Мы с мамой лежали на кроватях, закутавшись в кучу одеял.
Окна были покрыты пушистым инеем, и в комнате было холодно и темно.Тепла от буржуйки хватало часа на два, потом начинался холод. Одеяла не помогали. У меня от холода болело все тело. Руки, ноги, голова. В груди, что-то сжалось и заледенело так, что уже не отогревалось и у горящей печки.
  Боже, как хочется есть. В своей жизни я не испытала более сильного желания. Маленький кусочек хлеба. Это все что мне грезилось в яви и сне.
Я помнила, как папа принес мне с работы две конфеты. Он работал в оркестре Ленинградского радио. Играл на скрипке. Я  боялась их есть, и долго с ними играла. Я грела их в ладонях и дышала на них. Мне казалось, что они живые и им холодно. Каждый вечер я укладывала их спать под подушку. Они стали моими любимыми игрушками. Они мне напоминали о довоенной жизни, о солнечном свете и смехе.
Отец уходил на работу на радио и вечером приносил дрова и воду. И вот не вернулся.
На второй день после его исчезновения, мама встала  со своей кровати. Она долго надевала меховую безрукавку на пальто. Затем наматывала платки. Шаркающей старушечьей походкой она вышла за дверь. Она не вернулась ни вечером, ни на следующий день.
Я очнулась через  день или через два, после исчезновения мамы. На полу лежали фантики от моих конфет. Наверно я их съела в забытьи.
Холода я не чувствовала.  Появилось ощущение радости и легкости. А может я умерла?  Не знаю. Все равно.
Я  вспомнила Панфила. Наверно это был единственный мой настоящий друг. Однажды он порвал штаны двум  мальчишкам, когда они вырвали у меня авоську с кошельком у дверей магазина. Атака Панфила была столь стремительна и яростна, что побег превратился в спринтерский забег с всесоюзным рекордом. Авоську они со страху бросили, и пес ее принес назад и положил у моих ног.
Это мой Панфил, который дворовым старушкам, сидящим на лавочке у подъезда, подавал лапу и делал поклоны. Кто научил? Вот вам и реверансы. С жуликами расправился за одну минуту.
Я стояла у магазина и ревела. Панфил сидел возле меня на тротуаре, мотал головой и отплевывался. Наконец я обратила внимание на то, что у него в зубах застрял клок ткани, вырванный из штанов. Он стал похож на кита с усами, кусок ткани висел у Панфила из пасти с двух сторон. Мой плач перешел в неудержимое хихиканье. Я вытащила клок из его зубов, взяла авоську, и мы зашагали домой.
Панфил. Мой друг и собака хоть куда.  Лохматый, ласковый и белый.  Мы познакомились во дворе. Подбежав ко мне, он бесцеремонно поставил передние лапы мне на грудь и вылизал  лицо. Когда я отвернулась и начала  отталкивать его руками, он облизал руки.
Он топтался возле меня, переступая всеми четырьмя лапами. Его пасть была открыта, и язык свешивался набок. В глазах было столько обожания, как будто я была его папаша и принесла ему сто килограммов вкусных костей. 
Я не помню, когда он пропал, потому что память стала избирательной. День помнила, неделю нет. А может это оттого, что все дни были одинаковы. Тьма, холод, голод. Безвременье. Знаю, что в первую блокадную зиму.
В дверь кто - то тихо поскреб. Потом ее толкнули с той стороны, и она начала медленно открываться. На пороге возник мой Панфил. Но выглядел он – загляденье!  Чистенький и беленький. Шерсть распушилась и блестела. Пасть как всегда открыта, язык свешивается набок, глаза радостно блестят.
У его передних лап я заметила авоську. Ту, которую он у мальчишек забрал и принес мне. Я так ему обрадовалась Панфилу, что про авоську забыла. Пес терпеливо ждал, когда кончатся мои объятия и поцелуи. Затем подал мне на кровать авоську. А в ней были буханка хлеба и кулек комкового сахара.
Я предлагала ему, но он сразу показал, что не хочет. И тогда я наелась. Я съела целую треть буханки и кусок сахара. Я была сыта и незаметно уснула. Когда проснулась, Панфил лежал на полу у кровати и смотрел на меня.
Я села на кровати.  Мне стало интересно, что там на улице. Я встала, и комната поплыла влево. Я взялась за спинку кровати и подождала, пока пол и потолок встали на место. Шаг за шагом я медленно пошла к двери.
До лавочки во дворе я добиралась минут пятнадцать. Первый лестничный марш я спускалась, держась за перила и спину Панфила. Я глядела на серое окно на лестничной площадке между этажами, заклеенное бумажными лентами крест на крест, что - б не вылетели при взрывах авиабомб.
Мы с Панфилом прошли еще один лестничный марш, обходя куски льда на ступенях. На последней ступеньке я оглянулась назад и увидела родителей.
Они стояли у окна на площадке. Они смотрели на нас и улыбались. Нет,  не улыбались, а лучились любовью. Вокруг них было облако золотисто прозрачного сияния, уходящего вверх в потолок. Это было одно мгновенье. В следующий момент я посмотрела под ноги, шагнув на следующую площадку. Оглянувшись на родителей, я увидела то же серое окно и грязный холодный подъезд. Родители исчезли.
Грезы и сны. Из глаз покатились слезы.
 Когда я добралась до лавочки, сил осталось только на то, что бы сесть. Панфил убежал в арку на улицу. Во двор вошли четверо военных и направились ко мне. Первым подошел офицер и спросил:
- Девочка, ты чья? Родители где?
Я в ответ только помотала головой.
- Понятно. Сирота. Забираем.
Меня взяли на руки и вынесли из двора и передали в кузов военного грузовика, стоящего на улице у арки входа в наш  двор. В кузове уже было несколько детей и женщина санинструктор. Я оглядывала улицу, пытаясь найти Панфила.
- Дяденьки, вы не видели здесь белую собачку?
- Собачку?  Нет. Здесь не было собачки. - Офицер с сочувствием смотрел на меня.
А вечером, самолет с ленинградскими детьми улетел через линию фронта, глубоко в тыл.
Через три месяца мне пришло письмо от тети Насти. Это был ответ на мое послание, в котором я пыталась узнать о судьбе папы, мамы и Панфила. Она писала, что папу и маму не нашли. Она просила прощения за грустные известия. В письме она рассказала, что похоронила Панфила за нашим домом еще в первую зиму.
Наверно, что- то путает. Теть Настя с первого этажа, она старенькая и все забывает.
А может  не путает?...