Гадом буду...

Александр Курчанов
Недавно узнал, что практически на всех языках этот цветок называется НЕЗАБУДКОЙ!.. Бывает же такое...

Я заметил: они выскакивают разом, как из табакерки! Вчера ещё ничего не было, а утром вышел – оп! Весь сад покрыт голубыми островками распустившихся за ночь незабудок! И стоят они, чуть покачиваясь под легким утренним ветерком, подмигивая синими своими глазками, завораживая взгляд и радуя настуженную за зиму душу. И хочется что-то сделать с этим небесным чудом, какая-то страсть чисто человеческой, собственнической природы – нарвать букетик, запихать его в вазочку и водрузить немедленно на стол себе, чтобы любоваться ими неотрывно, до тех пор, пока не примелькаются они глазу, не приучат к себе, к нежному и трепетному виду своему…

Незабудки! Лето пришло!

Нет, рвать не буду, жалко. Достаю залежавшуюся "мыльницу" и, обув резиновые сапоги, осторожно вступаю в зелёное, росное царство, стараясь не наступить ни на один голубенький глазик. Включаю макросъемку, встаю на колени и осторожно перебираю травные заросли, стараясь отыскать интересную композицию. Давно уже, каждую почти весну снимаю и снимаю это голубоглазое чудо, но всё кажется мне, что лучшее, самое трепетное и незабываемое, что могут поведать мне эти дивные цветочки, я так и не смог уловить. И это «лучшее» так и остается где-то в будущем, в светлых надеждах, в иных грядущих веснах, которых не так уж и много, оказывается, отведено нам, людям суетливым, постоянно жаждущим неизведанной радости.
 
Щелкаю раз, другой, третий… Теперь не надо экономить плёнку, можно снимать бесконечно много. Но ведь так можно исползать весь сад, перемять всю траву! Ну, вот ещё, ещё вот к той куртинке подползу – и всё, и хватит! Так и быть, пусть лучшее останется на потом, не надо жадничать. Склоняюсь низко, ещё ниже, хочется, чтобы прелестное создание в моём ракурсе показалось величавым, вознёсшимся к самым облакам…

Вдруг в окошке видоискателя совсем неожиданно возникает ужасное – голова змеи!.. Мы оба застываем на бесконечно длящийся миг, я смотрю на неё, она на меня. В маленьких глазках змеи царит застывшее, нерушимое ничем равнодушие. В моих же, наверняка, поселился ужас. Я это чувствую и невольно начинаю шептать:

- Так, голубушка, давай-ка потихоньку расползаться. Ты ползи-ползи; куда шла – туда и ползи…
 
И рассыпалась в прах одним мигом вся красота этого утра, исчезла куда-то бесследно прелесть цветов-незабудок, и только холод страха, неодолимого ужаса перед смертельной опасностью словно прилип к моему затылку. Я чувствовал его, как чувствуют мокрую лягушку, только что прыгнувшую вдруг вам на голову.
 
- Ты ползи… ползи... - холодея шепчут мои губы.

Змея вдруг резко выбросила вперед голову и тюкнула прямо в мой объектив.

Как я вскочил, как моментально оказался на крыльце дома – описывать не буду хотя бы по той причине, что совершенно этого не помню. Помню только, что первым делом глянул на объектив. В самом центре линзы застыла жутко-золотистая, янтарная капля. Это конечно же был змеиный яд.

Первым делом, уже совершенно не рассуждая, бросился в сарай, схватил лопату и с ней - опять в сад… Я метался по траве, давя и одуванчики, и незабудки, которые минуту назад готов был целовать и гладить. Убить! Убить гадину! Сорок грехов за убитую змею! Сорок грехов…
Откуда-то из памяти, из взбудораженного подсознания всплыла эта библейская притча о грехах...
Лопатой я раздвигал молодую траву, всматривался в её дремучие заросли… Вот! Вот она уходит, извиваясь серой, блестящей веревочкой в сторону подрастающих лопухов!..

Я застыл над ней с поднятой лопатой. Змея, видимо почуяв роковой миг, оглянулась. Что-то было в этом укоряющем изгибе её, что-то гордо-обреченное, но вовеки непокоримое. И будто услышал я в ту минуту, что хотела она, и не могла в силу безмолвной природы своей, сказать мне, застывшему над ней в неодолимой, но трусливой ярости:

- Зря я тебя не тюкнула. Зря… А ведь могла!

Что-то было магически завораживающее в змеином взгляде, что-то… Люди зря болтать не будут.
 
Я опустил лопату и побрел домой. Шел и думал: «Ну, откуда у меня сорок грехов? Откуда? Максимум тридцать девять, не больше. Гадом буду!..»