(свободный перевод сказки Милен Фармер "Лиза-Лу и Сказочник")
Как две лодки у причала:
Две тоски – одно начало,
Две тоски – одно начало,
Будь то штиль, пассат, иль бриз...
Как по замкнутому кругу,
Вечно мчаться друг за другом,
Вечно мчаться друг за другом,
Всё одно – что вверх, что вниз.
Десять тысяч лет в погоне,
Как узоры на ладони,
Как узоры на ладони,
В узелок тугой сплелись...
Два пути поодиночке –
Две тропинки тёмной ночью,
Две тропинки тёмной ночью
Разбежались и сошлись.
Протяни свою мне руку.
Я вложу в неё разлуку,
Я вложу в неё разлуку,
Не на годы – на века...
Жизни мчатся стаей птичьей:
Сотни раз менять обличья,
Сотни раз менять обличья –
Эта ноша не легка.
Время тащится улиткой ...
Я печалью, словно ниткой,
Я печалью словно ниткой,
Обошью края судьбы ...
Кануть в лету и забвенье ?
Нет же, нет! И прочь сомненья!
Вот оно: твоё мгновенье –
Вспомнить всё и... позабыть ...
Шли они не то, чтобы долго – шли они утомительно: незнакомец двигался быстро и без остановок; у луны была депрессия и большую часть пути она предпочла отъедаться за быстро летящими облаками – так что ноги Лизы, а вместе с ними и её любимые полосатые носочки успели познакомиться и с несговорчивой веткой, торчавшей у самой земли и приглашающей случайного путника станцевать какой-нибудь экзотический танец, и с ржавым, но полным бодрящей воды ведром, которое неизвестный умник заботливо оставил на самой середине кладбищенской дорожки...
«Зато теперь я точно знаю, что это – не сон», - подумала девочка, осматривая дырку на щиколотке.
Лу упорно семенил следом. Ни шорох гравия, ни шум ветра, ни утробное мяуканье кошек, обживающих окраину города, не доставляли ему ни малейшего дискомфорта, потому что Лу, просто-напросто
НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛ.
Правда, он мог слышать Лизу, её мысли или переживания, эмоции и ещё некоторые вещи, обычному человеческому уху не подвластные, но... (впрочем, не будем забегать вперёд – речь об этом ещё пойдёт, а пока просто последуем за нашими путешественниками, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного).
...Лиза несколько раз пыталась окликнуть незнакомца, но – безрезультатно.
Наконец человек остановился перед длинным двухэтажным домом со множеством окон; два оборота ключа и массивная дверь красного дерева затворилась перед самым носом наших заметно ускорившихся друзей.
Краем глаза Лиза отметила, что одно из окон второго этажа засветилось лимонно-жёлтым светом, и наудачу толкнула дверь. Что бы с ней было, если бы незнакомец не забыл запереть дверь, Лиза и думать не хотела. Поэтому, когда дверь судорожно подалась вперёд и отгородила её с Лу от вихрей песка и опавших листьев, кружащихся на неухоженных садовых дорожках, Лиза испытала настоящее счастье.
Лишь только они вошли, на них обрушился запах старых книг, конфет и ещё чего-то такого, отчего сразу же вспоминалась Бабушка с её вечным вязанием.
Несмотря на снедавшее её любопытство, Лиза решила отложить знакомство с человеком на завтра и ограничилась лишь удобной кроватью в одной из незапертых комнат первого этажа.
Расслабившись в тепле и комфорте, она лишь успела отметить, как Лу ловко «втекает» под матрас: её веки отяжелели, в голове заклубил-
ся разноцветный туман, и сон беспрепятственно и безраздельно завладел
ею.
__________________________
Кресло было мягким, а доктор – добрым. Это Лиза знала наверняка, хотя видела его впервые в жизни.
Солнце завораживающе блестело на скальпелях, пинцетах и на не обещающих ничего хорошего металлических крючках; доктор, стоявший к Лизе спиной, был одет не в белый халат, а в поношенное шагреневое пальто – точь-в-точь такое, как у её бабушки.
«Странно, где-то я его видела... - Лиза напрягла память, но безрезультатно: мысли о предстоящей операции вытеснили все остальные. - Наверно, у него тоже была бабушка, которая умерла... Бедный, бедный... Теперь никто ему не почитает на ночь сказок про фей...»
- А можно , я схожу за сачком? Ну ...пока вы готовитесь, - робко спросила девочка.
- А зачем тебе сачок, милая? – не оборачиваясь переспросил доктор.
- Ну как же? Гланды-то живые... Неровён час упрыгают... А я их ну... того...
- Ладно, будь по твоему, - доктор обернулся и оказался бабушкой. - Иди, иди, милая.
Лизе захотелось броситься к бабушке, обнять и рассказать ей всё-всё: как она скучает по ней, как ей тяжело жить одними воспоминаниями, про Лу и про встречу с загадочным незнакомцем, но бабушка мягко развернула её в сторону длинного коридора со множеством дверей и подтолкнула в спину.
- Я знаю, Лиза, знаю... Иди, малышка, догоняй .
***
Некоторое время Лиза шла в абсолютной темноте, но внезапно двери по обеим сторонам резко распахнулись, и коридор
заполнился таким нестерпимо ярким светом, что ей пришло зажмуриться; одновременно с этим грянул оглушительный хор, состоящий из тоненьких, скорее даже писклявых, но удивительно слаженных голосов:
Ясень, пихты, сосны, ели!
Мы работали – вспотели!
Запах дерева и стружки...
Я шепну тебе на ушко:
Птицы, Ангелы и люди –
Всех уложим, все там будем!
Вечным сном поспим немного
Перед дальнею дорогой.
Отдохни, приляг, малютка –
Ты устала не на шутку:
Скорбью сердце трепетало,
Рано биться перестало...
Смежим веки, засыпаем...
И земелькой присыпаем!
Как смешно стучат по крышке
Комья, камешки – услышь-ка!
Год пройдет. И два, и десять...
Суд случится – души взвесят.
И тебя обратно в детство
Пригласят переодеться.
Ну а гробик твой просторный? –
Прорастёт травою сорной.
Ты цветком протянешь к свету
Руки-листья. И ответом
Слёзы выпадут росою,
Ангел ножкою босою
Топнет – небо помутится:
«Всё! Пора вставать, сестрица!»
Ты застынешь у порога:
Тело, чувства... Вновь в дорогу...
Не остаться – выбор скуден.
Ладно. Завтра. Все там будем...
Ошарашенная этим концертом, Лиза еле плелась и недоверчиво заглядывала в распахнутые двери, в которых можно было видеть лишь слепящую сияющую пустоту.
"Будто поют какие-то... – она попробовала идентифицировать голоса неведомых хористов, которые с каждой нотой становились всё пронзительней и противней. – Бабочки? Божьи коровки?»
Не успела Лиза закончить свою мысль, как из всех дверей, из всех щелей между неплотно пригнанными досками и из-под теряющегося вверху потолка, хлынули мириады разнообразных существ: были и бабочки, и божьи коровки, и крошечные зайчики всех цветов радуги, и диковинные птицы, и улитки.
Все они смешались в хаотичном кружении и до боли в глазах сверкали всеми мыслимыми и немыслимыми цветами: Лиза будто попала в детскую раскраску, которую с бешеной скоростью крутили у неё перед глазами.
Это, наверно, должно было быть весело, но у Лизы сложилось странное и липкое ощущение гадливости.
На долгую минуту она застыла на месте – ошарашенная, с широко распахнутыми глазами и разинутым ртом, но вскоре ей удалось ухватить взглядом один из фрагментов хоровода и частично разглядеть его участников.
Краски были весёлыми и яркими, но это были краски не из нашего мира; на всех рожицах и мордочках была старательно выведена улыбка: не холодная, не злая или язвительная – нет, улыбка как улыбка, однако, какая-то крошечная деталь, которую было невозможно зафиксировать взглядом, делала её НЕПРАВИЛЬНОЙ – будто рисовал её безнадёжно больной ребенок или палач на пенсии... Глаза существ были пустыми и помертвевшими: даже от мимолётного взгляда на них хотелось побыстрее принять душ. Одним словом, за ту долю секунды, когда Лиза попыталась уловить суть, у неё сложилось стойкое впечатление: «НЕ ТО; НЕ НАШЕ Н-Н-НЕ-Е-Е-ТТ!!» - словно этим созданиям чуть-чуть, самую малость... подкорректировали генетический код. Они явились не из потустороннего или загробного (но – нашего загробного) мира, не с другой, пусть даже самой отдалённой планеты, нет – они явились не из нашей Реальности, не из нашей Вселенной, они были реально ЧУЖИМИ.
Хор уже орал и выл; с каждым тактом темп всё увеличивался; Лизе хотелось заткнуть уши, но сил хватало лишь на то, чтобы медленно и методично переставлять ноги. С каждым шагом делать это становилось всё труднее: воздух у самого пола постепенно густел и превращался в кисель, и ей казалось, что если она остановится, то навсегда останется во враждебном, сером, «присыпанном землёй» мире, где не предусмотрено ни солнца, ни радости, ни садовых роз и жаркого камина, а на завтрак вряд ли подают амброзию с шоколадными конфетами (ну, или кофе с сигаретой, на худой конец).
Внезапно дощатый пол под ногами затрещал, доски начали лопаться, и из образовавшихся дыр стали выстреливать цветы всех возможных видов
и расцветок; за доли секунды они вырастали до чудовищных размеров, успевали отцвести, засохнуть, сгнить: аромат фиалок, мимоз, ландышей, орхидей смешивался с запахом гниения и разложения.
Когда одна из досок затрещала прямо под её ногой, Лиза собрала всю свою волю в кулак, закрыла глаза и что есть мочи заорала:
Н-Н-Е-Е-Е-Т !!!
Она открыла глаза и обнаружила, что сидит на чём-то деревянном (сначала она приняла это за перевёрнутую лодку), на небольшом пригорке: вокруг, насколько хватало глаз, валялись белые камни и на одинаковом расстоянии друг от друга росли чахлые деревца; нещадно палило солнце, а на нереально синем небе не было ни единого облачка.
Лиза посмотрела вниз и обнаружила, что сидит на детском гробике, однако, после кошмарного коридора, даже не удивилась, а лишь устало закатила глаза.
Ветер, которому девочка поначалу не придала значения, с каждой минутой усиливался и наглел: он начал есть камни, потом деревья, а затем жадно набросился на небо, грозя в конце концов добраться до Лизы и её «стульчика».
Она посмотрела ветру прямо в лицо и закричала:
- Нельзя говорить с полным ртом! И потом, ты так шумишь, что из-за тебя я не слышу дождя!
Ветер оказался сговорчивым: он лишь щёлкнул акульими челюстями и, обернувшись добродушным щенком, мирно завилял хвостом.
У Лизы жутко зачесался нос: по нему, медленно перебирая лапками, ползла божья коровка с мёртвыми глазами, та самая – из коридора. Девочка поднесла руку, чтобы согнать тварь со своего носа и... рывком поднялась на постели: она проснулась от солнечного луча, который залез в комнату сквозь неплотно задёрнутую штору и в первую очередь, решил обосноваться на её многострадальном носике...
Дети плачут легче, чем взрослые: они ещё сравнительно недавно выпорхнули на сцену мира из божественной гримёрки, и им труднее привыкать к явному несоответствию замысла с его воплощением; однако, и
успокаиваются они значительно быстрее.
Прошло не больше часа, и замёрзшие за ночь полосатые носочки, уныло привалившиеся мягкими спинками к массивной ножке кровати, вновь смогли обогреть и по возможности обласкать холодные ножки своей хозяйки; им хотелось сказать ей что-нибудь утешительное, но говорить они не умели; они лишь легонько пощекотали ей пятки, и Лиза, судорожно обшарившая уже почти весь дом, сама того не желая, отправилась на кухню.
Лу был уже там: он распластался на стуле и стал тем безмолвным слушателем, которому Лиза решила излить душу.
- Лу, он ушёл... – несколько крупных слезинок упали на край стола и, не разбившись, заблестели на пыльной поверхности. Лиза посмотрела на них, и её грусть начала постепенно отступать. – Бабушка мне говорила, что если текут слёзы, их надо собрать и сделать жемчужное ожерелье. А ещё, подобно тому, как океан остужает и питает землю, слёзы нужны для того, чтобы пробудить то скрытое, что в нас есть... Самое хорошее, или... самое печальное ... Лу, он ушёл. - ещё раз повторила девочка. – Он ушёл так внезапно, не попрощавшись ... Хотя он и не знал, что мы здесь... Понимаешь, я хотела встать рано-рано! Я как чувствовала... Но я так устала, и потом, этот странный сон... Если б не он, я бы услышала стук входной двери, успела бы догнать... А так... Стук акульих зубов, стук двери: всё слилось – и сон и реальность...
Лиза подошла к камину и невидящим взглядом скользнула по аккуратно сложенным дровам.
- И этот дом... В нём светло и просторно, но больше всего сейчас он напоминает мне...гроб. – Лиза видела гроб всего один раз в жизни, когда в нём лежала бабушка, но сравнение оказалось удивительно точным: в доме было пусто и одиноко, и его было трудно покинуть: он словно притягивал своей холодной безысходностью. – Знаешь, Лу,будто ... будто здесь закончилась сказка... или книга... не знаю ... Но мне надо, надо найти этого человека! Понимаешь, Лу, надо! Не могу объяснить почему, но...
Девочка наклонилась к камину, но тут же отскочила в сторону: от её прикосновения дрова вспыхнули и кухня наполнилась опьяняющим ароматом .
- Вот так фокус!
Немного придя в себя, Лиза окинула взглядом кухню.
Вся кухонная утварь: кастрюли и миски,сгрудившиеся на почерневшем от времени столе, ковшики и поварёшки, ожидающие висевшие у плиты, удобные деревянные стулья и много повидавшая на своём веку метла, мирно дремлющая возле рукомойника, всё это было мило сердцу, от всего веяло уютом и безопасностью, но в то же самое время казалось, что всё это отмечено печатью одиночества и забвения.
От жарко пылающего камина воздух быстро согрелся и задрожал, искажая предметы и придавая им причудливые очертания.
- Теперь нам его не догнать, мы не знаем в какую сторону он пошёл, - Лиза совершенно успокоилась и задумчиво посмотрела на чайник: под его носиком была небольшая царапина и в колеблющемся воздухе казалось, что он улыбается. – Но может быть, изучив дом, мы сможем понять, куда он отправился. Я даже знаю с чего мы начнём: с завтрака!
С этими словами девочка поставила чайник на огонь и неожиданно... он запел:
Сказать по правде, я – лишь чайник.
Я – старый медный остолоп.
Согрей меня – и выдам тайну!
Ну, предположим: вот укроп.
Когда-то рос себе на грядке,
Не зная горести и бед.
Ну, солнце, дождик – всё в порядке...
И вот: он подан на обед!
Его порезали, смешали,
Он удивлён и даже рад –
Соседей всех его созвали
В прекрасный греческий салат.
Политы маслом, и изрядна
Здесь толчея и специй власть –
Ему б теперь в толпе нарядной
Наговориться вволю, всласть!
Порасспросить о том, об этом:
Погода, мода, цен напасть...
Для разговора быть предметом
Могло бы всё. К тому же – страсть
Его как молния пронзила!
Убила, выскребла до дна,
Распотрошила и сразила:
Ведь перед ним была ОНА!
Ещё недавно, по соседству,
Он любовался. И тайком
Искал какое-нибудь средство,
Чтоб рассказать ей обо всём.
Но только ветер хлопотливый –
Гонец амура, туч собрат,
Её листки трепал стыдливо
И доносил их аромат...
Любви томленье – труд напрасный,
Так долго ждал, всего лишён.
И вот теперь, от перца красный,
Укроп воскликнул: «Я сражён!
Ах, боже мой! Какая душка!
Теперь мы вместе навсегда!
Моя красавица – ПЕТРУШКА...!»
Но неожиданно беда
Настигла всех, смела всех разом,
Уснуть заставив до весны:
Салат доели весь и сразу –
Ведь гости были голодны...
Но в чем же смысл необычайный?
Зачем всё это? Где же нить?
Не забывай: я – просто чайник.
Но так люблю поговорить!
Чайник закипел и вместе с паром выплеснул остатки своего красноречия; Лиза была ошарашена, но самое главное она поняла.
И теперь, в спешке позавтракав, друзья смело направились на
второй этаж.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/05/14/1756