К. сидел на крышке унитаза и курил.
В комнате умирал пес.
- Кх, кх, - и присвист. Дверь туалета не была закрыта.
- Кх-х-х. Кх-х-х-х-х!
Господи, убей его.
Нет, конечно не убей, а просто прибери к себе, он ведь отличный пес, умнейший пес, просто не дай ему мучиться и прибери к себе, а там угости хорошенько и препроводи в собачий рай, где ему и воздастся за преданность и прочее, прочее…
- Кх-х-х-х.
Это было невыносимо. К. раздавил окурок в пепельнице на бортике ванной и поднялся, разминая затекшие ноги. Нужно было пойти в комнату, никуда не денешься, пес издыхал, но держался еще молодцом, вероятно, даже ждал нетерпеливо своего хозяина, желая увидеть его еще разок, сделать рывок к его ногам, ткнуться в колени мордой и уж потом отдать концы.
Пес не рванулся – сил не хватило. Приоткрыл мутный глаз, вздохнул, снова издал «Кх-х-х-х!» и глаз закрыл. Не издох, нет, плавный его полукруглый рыжий бок нервно поднимался и опускался. Вдох, выдох, вдох, выдох – и с каждым из них сокращалось отпущенное его телу время, время наворачивало круги, быстрее, быстрее и поторапливало это нервное дыхание.
К. присел на корточки и потрепал пса за ухом, не боясь заразиться этой явной смертью, и едва сам не заскулил.
- Кх-х-х-х.
Пес держался.
Пес держался до самого вечера, и ближе к ночи К. стал испытывать странную неловкость: подходило время ложиться спать, пес издыхал и одновременно не издыхал. Как же быть? просидеть ночь, опасаясь упустить тот самый момент, когда следует проводить товарища в последний путь? Ну что ж, он и посидит, а нет – так не простит себе этого никогда.
Около часа ночи К. задремал прямо на стуле. Сигарета потухла у него между пальцев и упала на стекло, которым был накрыт стол, оставив микроскопический фейерверк пепла вокруг себя.
Из собачьего угла не доносилось ни звука.
Переломным моментом следовало бы считать эту тишину, иначе где найти грань между «до» и «после»? Не только грань, но и шлюз, который бы обеспечил этот переход и сделал его мягким и безопасным.
К. встряхнулся и спросонья не понял, отчего комната вдруг стала такой пугающе большой. Через секунду понял – да не столько большой она стала, сколько смотрел он на нее снизу вверх.
И все же что-то неуловимо изменилось, изменилось страшно и навсегда.
Нет, нет. Остатки сна слетели с него. Пока он спал, произошло что-то чудовищное, из-за чего он сейчас тупо вращает глазами, оглядывая комнату и не понимая ничего. Комната, комната, комната, его захламленная, но чистенькая комната, отчего-то вдруг резко наполнившаяся неведомыми доселе запахами и цветами, и к тому же, надо признать, выросшая раза в два. К. вспомнил, что он сидел за столом и, видимо, задремал. Почему он не лег в постель? И это он тоже вспомнил, и горестно вздохнул, но тут же вздох стал ему поперек горла: до него одновременно дошли две вещи.
Он не за столом, его стул пустует
и
пса в комнате нет.
Если бы К. в данный момент стоял на ногах, ноги бы у него подкосились – он ощутил сразившую его слабость, хорошо знакомое ощущение мгновенного испуга, когда через тело будто пропускают электрический ток, а потом наступает беспомощная слабость во всех конечностях. И расслабление, необоримое, практические насильственное расслабление – только что все эмоции выплеснулись в испуг и тебя уже ничто не стронет с места, пока не пройдет эта насильственная слабость, ты не сможешь снова испугаться, или обрадоваться, или полюбить кого-то, или просто размышлять. Какой бы нечеловеческий удар ни лег на этот первый.
Но удар все равно лег, да так, что К. заскулил от сознания беспомощности перед происходящим. Не в силах испугаться вторично, он заскулил, чтобы дать выход своему ужасу: в комнату, шатаясь, почти падая, вошел он сам.
Да как – вошел! Почти приполз, как пьяный, цепляясь за косяк, припадая на корточки, вошел он сам и тут же, у порога, рухнул на четвереньки и в этот миг обрел вполне уверенный взгляд. Безумие из глаз этого второго К. практически исчезло, осталась обалделая неуверенность. Этот второй сейчас находился на уровне первого, на уровне его сознания. Причем как физически – К. чувствовал, что глаза его двойника (его собственные и, видимо, уже ему не принадлежащие) находились примерно напротив его нынешних – так и внутренней своей силой: взгляд был таким же, К. это ощущал отчетливо, что его старый взгляд отразил такой же новый – уже не безумие, но ожидание чего-то правдивого и страшного. Его лицо смотрело ему в глаза, и К. отвел их, метнувшись взглядом куда-то вверх, к невозможно далекому потолку.
Да, он явно лежал на полу, отчего-то на полу, а рядом с ним стоял на четвереньках он сам и выжидал от него какого-то решения. В комнате их было двое,
и ни одного пса не было.
- Кх-х-х-х, - вырвалось у К.
И К. заорал что было сил во всю свою собачью глотку.
По сути, заорать как следует не вышло, отчего у К. затеплилась надежда – обычно такие вещи приключаются во сне – бежишь медленно, кричишь тихо, бьешь слабо. Но через какие-то пару мгновений к нему пришло понимание, что заорать он не может, имея вместо рта собачью пасть, и залаять тоже не рассчитывай: тело пса умирает.
Да, тело пса умирало, только теперь в этом умирающем волосатом рыжем теле со вздувающимся боком был заключен К., а этот второй, переместился отсюда в его собственное тело, сорокалетнее, прокуренное тело, стоящее сейчас на четвереньках с испуганным неосмысленным взглядом. К. даже отвлекся на секунду от собственных ощущений и уделил несколько секунд размышлениям о том, каково сейчас псу. Наверное, он ощущает себя полуслепым, тугоухим насморочным уродом – куда-то девалась добрая часть ощущений, а вместо того его наградили слабыми передними конечностями и тесными джинсами. Вот и пришлось рухнуть на четыре точки, чтобы обрести хоть какую-то уверенность.
Пес в теле К. открыл рот и вывалил наружу язык.
Выдержать К. этого уже не смог и снова отвел глаза. Его больное тело умирало, взгляд помутился и комната уже не казалась такой огромной. Мириться с произошедшим было все равно что плюнуть в лицо своему рассудку, но он был уже готов это сделать – никто не мог бы вернуть его в собственное тело и никто бы не мог объяснить, почему это случилось. Это просто случилось, как случается встреча со знакомым, опоздание на автобус или выпадение выигрышного билета в лотерею. Но он-то совсем ничего не выиграл, да и пес… пес вел себя не лучшим образом – он оправился от первого шока, встал на две ноги, исследуя свое новое тело в действии, опрокинул стул и внезапно стал лицом в угол и затих. Вот так все было запросто, все происходило на самом деле, а К. лежал на собачьей подстилке в собачьем теле, принимая свою собачью смерть. И какого черта пес не умер вчера днем, будто бы он поджидал тот самый момент, когда можно будет натянуть издыхающее тело на живую хозяйскую душу. Хотя, наверное, и не по воле пса это и произошло, и К. вдруг показалось, что эта чудовищная ошибка – не единственная в этом мире и, возможно, даже не ошибка, а такое
- Кх-х-х-х… Кх-х-х.
случается повсеместно, только рассказать об этом некому. Вот как он сейчас не расскажет уже никому и никогда. Да, и эта мысль удачно подтверждала необратимость происшедшего – раз никто не заикнулся об этом до сих пор, значит, процесс идет только в одном направлении, и человек подыхает прямо в животном.
Тем временем его тело, стоящее лицом в угол, развернулось и ходко направилось к нему, и К. вновь испытал сильнейший ужас, равному которому в его жизни не было. Да, в той жизни, которую он прожил в этом бредущем к нему теле, а в теле собаки он вот уже несколько минут испытывал щемящий ужас.
Тело К. улеглось рядом с собачьей подстилкой, и К. своим собачьим чутьем понял, что пес (настоящий пес, тот, что был заключен в человеческом теле) издох. Тело лежало неподвижно, потом вдруг дернуло ногой, обтянутой джинсой, еще и еще раз, и затихло. Глаза были полуприкрыты, и ничем и никак настоящий К. закрыть их не мог, хотя они и находились совсем рядом. Беспомощность. Он ощущал одну беспомощность, лежа на собачьей подстилке в собачьем подыхающем теле, а в нескольких сантиметрах от него лежал труп его тела с полуприкрытыми глазами.
Минуты текли, а в тесной комнате пес, не мигая, уставил безумный мутный глаз в белое лицо.