Моей сестричке Оле посвящаю.
Александр.
Александр жил в уютном курортном городке недалеко от моря на первом этаже пятиэтажного дома. Море дышало рядом и дыханием своим спасало все вокруг.
Зимой звуки шторма напоминали рев зверя в клетке. Зверя жаждущего свободы.
Слушая удары волн, казалось, море выполняет сложную, тяжелую работу. Волны, мрачно вырываясь, падали и разрушали берег. В который раз море пыталось доказать этой неподвижной суши свою мощь, свою власть и силу. Земля смиренно принимала удары. Она знала, его гнев не вечен.
Александр приехал сюда из Москвы. Обменялся. В этом приморском городке, где летом на заброшенных огородах можно было запастись витаминами на весь год, где временную работу можно найти без особого труда, где раннее солнечное утро и прохладное дыхание моря обещало спокойствие на весь день - чувство собственной ненужности и ненужности всего вокруг отступало. Рождалась скромная надежда мирного существования самим с собой.
Александр любил гулять вдоль берега. И уходил далеко. В солнечную погоду вместе с ним собиралось до двадцати человек. Они долго шли вдоль моря . А когда отходили подальше от пляжа, некоторые полностью снимали с себя одежду.
Вот так эта группа шла несколько километров. Они не думали о том, как выглядят их тела. Они, никому и ничего не доказывая, просто отдыхали от вечной, как вторая кожа, одежды.
Радость этой прогулки, дарила здоровье без всяких таблеток. Вот так эта группа шла несколько километров. Кто-то из них купался, кто-то просто обливался водой. Александр не любил купаться. Не потому, что море часто обжигало холодом. Нет. Он просто боялся воды. Он и в теплом море не плавал. Войдет, окунется и на этом водная процедура заканчивалась. Плавать не умел. Воле не верил.
Море их не осуждало. Сверкая на солнце, оно всем людям - будь то нудисты, голубые, красные или зеленые, дарило себя.
В Москве у Александра осталась вторая квартира, а в ней молодая жена. Так он говорил всем, кто попадался ему в кровать, а в кровать ему попадались многие. Так говорил - что бы исчезли даже малейшие иллюзии на дальнейшие совместные отношения. Познакомились, повстречались и пока-пока, милые.
Этот высокий, сильный человек был чем-то похож на Хемингуэя. Серые, умные глаза смотрели внимательно, спокойно и как бы немного мимо собеседника. Аккуратная бородка и усы не могли скрыть мягких чувственных губ. Его походка, одежда, осанка – выделяли его из толпы. Ступал он большими, мягкими шагами, без малейшей суетливости и резкости движений. Что-то привлекательно звериное было в плавной уверенности его движений.
И одевался он как иностранец. Прекрасная обувь и дорогие качественные вещи были привезены им из Кубы, где когда-то (прошло много лет), он работал при посольстве. Вещи он берег. Дома всегда переодевался в старую майку и шорты, открывающие сильные, волосатые ноги.
Свою двухкомнатную квартиру он обустроил по собственной прихоти. В большой комнате жил, а маленькую заполнял всякими нужными ему вещами. Здесь и старая немецкая мебель , старые немецкие люстры, старые картины, всякие инструменты в ящиках, и много, много всего разного. «Плюшкин» - взглянув на содержание этой комнаты, сказал бы любой. Александр, все понимая, закрывал эту комнату на ключ.
Большую комнату, он обустроил уютно, просто, ничего лишнего. Все полки для книг были закрыты. Меньше пыли. И только, когда отодвигал дверцу, чтобы достать какую-нибудь книгу, можно было увидеть его огромную библиотеку всегда скрытую от чужих глаз.
В этой комнате он принимал гостей. Большой телевизор и широкая кровать - эти два предмета были просто первейшей необходимостью его общения с гостями. Потому, как в гости к нему приходили только женщины. Он их называл «бабы».
Но тема "бабы" была для Александра далеко не главной. Да, бабы - они нужны. Без них труднее. И для здоровья они полезны. Но! ...!Можно и без них. А вот без книг и печатной машинки (позже ноутбук), жизнь не имела никакого смысла.
Книги, как вечная человеческая память, для Александра были вторым дыханием. Вот так подойти к полке, достать любую книгу, и появится глазам невидимый, до духом зримый образ. И он, возможно, и слегка лукавя, расскажет многое о жизни той, в которой сам дышал когда-то.
К живущим рядом людям он относился просто. Никогда и ни к кому не имел никаких претензий в отношении их чисто человеческих недостатков, но одновременно презирал их, как достойных того, чего достойны. "Если нечем думать, то и незачем рот открывать", - думал он, раздражаясь от слов пусто-никчемных, от бесконечных жалоб или лжи.
Продолжение следует.