Вторая мировая. В чём измеряются Победы...

Денис Макаров
Вот и прошли ежегодные майские праздники, в разгар которых уже традиционно разворачивается немало спекуляций вокруг трагических событий последней Мировой войны. В основном они сводятся к принижению или преувеличению роли и заслуг тех или иных стран, причисленных к лику победителей. А насколько вообще существенно соперничество за этот неоднозначный пьедестал или пьедесталы?

Рано или поздно, по мере снятия грифов секретности, работы историков и возобладания разума над эмоциями, будет становится более очевидным, то что не было какой-то одной, «универсальной» победы. У так называемых «союзников по антигитлеровской коалиции» были не только общие, но и частные цели и ожидания, не говоря уже о субъективных представлениях об «идеальной победе».

Общеизвестно, что «Первая Мировая» и «Версаль 1919 г.» не решили экономических и политических противоречий в мире. Следующая война была лишь вопросом времени. Кто виноват в том, что она произошла? Да практически все те, кто потом и оказался на её фронтах. И Запад и СССР в той или иной степени позволили фашизму встать на ноги. Каждый предполагал использовать его во имя собственных целей против «основного классового врага», что, разумеется, не афишировалось… «Порочное дитя» же под сердцем Европы окрепло и вскоре стало огрызаться, требуя новых пространств и возможностей. Его национал-социалистские симпатии в определённый момент оказались на стороне советской модели, что впрочем, не мешало сотрудничать и с «оппонентами» последней. В более завуалированной форме – с «Западом», в не завуалированной – с «Востоком». Чтобы приблизиться к пониманию интриги, сделаем небольшой экскурс в прошлое, намеренно ограничивая наш интерес лишь Европейской авансценой. Зададимся вопросом – а кем, собственно, были друг для друга «союзники» и Германия?

Для Гитлера, помешанного на глобальном еврейском заговоре, Англия с США были оплотом финансово-экономической власти «международного еврейства». Последнее для него также выступало и дирижёром большевистской революции. Не случайно в «мировом пожаре» коммунизма он увидел те же самые космополитические черты, которые ненавидел и в еврействе. Имевший собственные имперские амбиции, Фюрер пытался понять станет ли Сталин в итоге проводником «перманентной революции на службе сионизма» или же «строителем коммунизма в одной, отдельно взятой стране». Промышленное сотрудничество СССР с США и Великобританией, а также проводившаяся Сталиным милитаризация, по-видимому, убедили Гитлера в том, что СССР – это скорее хитрый сионистский кулак, занесённый над Германией, нежели автономная модель глобализации. С ним и было решено расправиться в первую очередь.

Для Сталина как «капитализм», так и «национал-социализм» – могли выступать лишь временными и «условными» партнёрами. Жёсткая идеология категорично определяла «единственно-правильную» стратегию будущего. На пути к этому безальтернативному «завтра» допускалось сотрудничество с буржуазными и иными «цивилизационными аутсайдерами». Этим «бедолагам», согласно писанию «сознательного творчества масс» и их руководителей, – вскоре предстояло оказаться на «всемирной свалке истории». Национал-социализм, среди прочих, до 1941 года воспринимался как меньшее из зол, которое можно было бы выгодно использовать против основного классового соперника в лице мировой буржуазии. Ошибочно считать подготовку СССР к войне – лишь ответом на возраставшие амбиции фашизма. Во-первых, тезис «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться» возник безотносительно фашизма. Во-вторых, можно как угодно относиться к творчеству Виктора Суворова, но то, что доктрина СССР к началу 40-х годов носила не только оборонный, но и наступательный характер – исторический факт.

Кто был кем для Англии и США? Начнём с не совсем ожидаемого – с традиционного упрёка западным союзникам в задержке с открытием «Второго фронта» в Европе. Этот упрёк может возникнуть только от непонимания того, как воспринимались страны Сталина и Гитлера в Англии и за океаном. Для них и фашистская Германия и Советский Союз – были тоталитарными диктатурами, – «красно-коричневой чумой». Обе имели претензии на мировое господство и представляли угрозу. Обе, –  в глазах англо-американского консенсуса, – отличались своей кровожадностью с той лишь разницей, что Германия «прославилась» геноцидом не немцев, а Россия – на протяжении 20 с лишним лет, предшествовавших войне, – своего собственного народа. Обвинять США и Англию в том, что они как можно дольше, сознательно стояли «над схваткой» двух, с их точки зрения, – «монстров», можно только будучи ангажированным эмоциями. Любой здравомыслящий политик предпочёл бы, чтобы реальные и потенциальные враги его страны, прежде всего, уничтожили или максимально ослабили бы друг друга. A la guerre comme ; la guerre...

В целом, накануне Второй мировой мы имеем три взаимно-противоречащие друг другу претензии на мировое господство. Они олицетворяются буржуазной либерально-демократической, пробуржуазной национал-социалистской и советской социалистической моделями. Каждая ставила свои специфические задачи, но «идеальной победой» в перспективе, – как это очевидно теперь, – являлось глобальное лидерство. Какого рода? Для первой модели – это примерно тот вектор развития, который доминирует сегодня. Для второй – это мечта о «Великом Рейхе» на планете. Для третьей – это мировая коммуна. История расставила всё на свои места, показав, что оказалось более утопичным, а что реалистичным.

Накануне и в ходе Второй мировой войны три взаимоисключающих «проекта будущего» сошлись в схватке сил и интеллекта. Два наиболее радикальных (не без помощи третьего) сделали ставку на прямое физическое противодействие друг другу. Гитлер, напав первым, первым и вышел из «борьбы за будущее». СССР победил Германию, но его мечта о всемирном шествии к коммунистическому триумфу была обескровлена и отодвинута на неопределённый срок. И это даже несмотря на то, что дух победы и сталинских пятилеток ещё три десятилетия по инерции тянул за собой поезд народа, уставшего от бесконечной борьбы, унижений и политиканских экспериментов... В прагматичном итоге войны видимо победили всё же те, кто сумел сохранить больше сил, ресурсов, людей и выйти если не в «плюсе», то с наименьшими потерями… Увы, по этим критериям даже поражение Италии и Западной Германии через 20 лет мира уже не казалось таким ужасным каким могло бы быть…

Несмотря на любовь у нас к разнообразным «всемирно-историческим миссиям, выпадающим в то или иное время на долю России», Советский Союз не спасал мир от «порабощения» – как многим хотелось бы считать. (При наличии возможностей, он сам бы навязал этому миру собственную модель – точно так же, как не преминул воспользоваться шансом насадить в послевоенной Восточной Европе просоветские режимы). В войне против фашизма СССР, прежде всего, спасал себя и защищал своё собственное право на существование. В первую очередь, как право дальнейшего эксперимента со своей идеологической и экономической «альтернативой» в планетарном масштабе, с использованием оставшегося после войны населения, ресурсов и территорий. Это право на альтернативу, купленное огромной ценою, и было отвоёвано, чтобы стать утерянным несколько десятилетий спустя. С этой утратой нивелировалась прошлая ценность победы, которую поколения победителей отождествляли не только с победой над Германией, но и с тактической победой над «капиталистическим окружением» вообще. Сегодня, занимаясь построением рыночной экономики мы, хотим мы того или нет, – являемся отчасти представителями того типа буржуазного развития, против которого в том числе и воевали бойцы Советской армии в 1941-1945 годах, а также до и после Второй мировой… Будем ли мы честны сами с собой и с памятью павших или же лицемерны сегодня, осознав всё это, – зависит только от нас и нашей совести...

Есть ещё один немаловажный аспект, достойный размышлений. Кто знает, воспользуйся Сталин примером войны 1812 года с целью сохранения жизней живших и жизней от них не рождённых впоследствии, может и завязла бы немецкая машина в российских просторах… Глядя на всё это, вряд ли смогли бы Англия и США устоять от соблазна ударить Германии «в спину»… Возможная цена вопроса для России – буржуазные режимы в Восточной Европе, но ведь ещё и сохранённые жизни! Что ещё? Скорее всего – утрата авторитета широко разрекламированной в 20-е и 30-е годы мощи «прикладного воплощения марксистко-ленинской идеологии». Последнее было самым нежелательным и потому жертвовали тем, что традиционно не имело большой цены – людьми. К счастью руководителей, народ тоже верил в сказку о коммунистическом рае. Бился за неё, но также и за свободу, с отчаянием мстя за зверства детей иного тоталитарного заблуждения. Эта вера и злость отмщения, вместе с заградительными отрядами и тенью НКВД, грудью были брошены на амбразуры одного из двух главных конкурентов Кремля. Лишь бы доказать, что мы лучше, сильнее, живучее и что наше дело – правое. Доказали…

Победу в Великой Отечественной войне никому у Советского Союза не отнять, как не оживить и тех, кто её принёс… Но никто не забирает у уже несуществующего СССР заслуг именно этой победы. (Заметьте, я сознательно пишу «у СССР», не причисляя к нему современную Россию.) К тому же, часть Второй мировой с 22 июня 1941 по 9 мая 1945 года, – пусть и самая значительная для нас, но не единственная для мирового сообщества. Если попытаться посмотреть на мир глазами наших соседей по планете, то это так и есть. А значит нет смысла обижаться на тот же Запад, не говоря уж о «прибалтах» и «восточных европейцев». У Второй мировой – не один победитель. Их несколько. Кроме военных побед есть ещё политические, территориальные, экономические, «демографические», наконец... Нам что, претендовать на статус победителей везде, всегда и во всём? Даже если это и несправедливо? Пять послевоенных десятилетий беспристрастно показали, кто из победителей смог к началу XXI века лучше всего использовать потенциал побед 1945 года в дальнейших баталиях за лидерство…

…Так в чём же измеряются победы. В территориях? В осуществлённых или неосуществлённых перспективах? В реализованных или нереализованных возможностях? В затраченных или захваченных ресурсах? В пусть временной, но мощи и триумфе государства, идеологии? А может, прежде всего, в количестве тех сохранённых человеческих жизней, которые в той или иной передряге удаётся сберечь для будущего? Кому-то больше, кому-то меньше… И вообще, могут ли измеряться победы… потерями?

Май, 2012